Текст книги "Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)"

Прибежищем слабого и хитрого становится обман, и сильный, но невежественный варвар часто запутывался в сети церковной политики. Ватикан и Латеран были арсеналом и мастерской, где, в зависимости от обстоятельств, изготовили или спрятали ради выгоды римской церкви целое собрание разнообразных документов – подложных, подлинных, искаженных или сомнительных. Раньше, чем закончился VIII век, какой-то секретарь преемника апостолов, возможно, знаменитый Исидор, составил декреталии и дарственную Константина – две магические опоры духовной и светской власти пап. Этот памятный дар впервые предстал перед миром в послании Адриана I, где тот горячо просит Карла Великого уподобиться в щедрости великому Константину и оживить в памяти людей его имя. Согласно этой легенде, первый император-христианин был излечен от проказы и очищен в воде крещения святым Сильвестром, римским епископом, и никогда врач не получал более славной награды. Новообращенный государь покинул Рим – город, где жил святой Петр и который должны были наследовать преемники святого, – и дал папам навечно полную верховную власть над Римом, Италией и западными провинциями. Эта выдумка имела самые выгодные последствия для римской церкви: греческим государям предъявлялось обвинение в незаконном захвате власти, а восстание Григория становилось законным требованием наследства. Папы освобождались от долга благодарности; дары Каролингов становились дарами лишь по названию, а на деле – всего лишь справедливым и неотменяемым возвращением законному владельцу малой части церковного государства. Верховная власть в Риме больше не зависела от выбора переменчивого народа, и наследники святого Петра и Константина получили пурпур и привилегии цезарей. Невежество и доверчивость людей в те времена были так велики, что эту нелепейшую выдумку с одинаковым почтением приняли как истину в Греции и на Западе и до сих пор считают одним из положений канонического права. Императоры и римляне были не в состоянии обнаружить обман в подделке, которая уничтожала их права и свободу; единственный голос против прозвучал из одного сабинского монастыря, обитатели которого в начале XII века оспаривали истинность и законность дара Константина. В годы, когда возродились ученость и свобода, вымышленность этого дарения показал своим проницательным пером Лоренцо Валла[182]182
  Валла Лоренцо (1407–1457) – философ-гуманист эпохи Возрождения, крупнейший в свое время специалист по латинской филологии. Его трактат о «даре Константина» впервые был издан в 1506 году, затем много раз издавался в течение XVI века. Позже был запрещен католической церковью.


[Закрыть], красноречивый критик и патриот Рима.

Его современники, люди XV века, были поражены такой кощунственной дерзостью, но разум тихо и неодолимо идет вперед таким шагом, что еще при жизни следующего после них поколения эту выдумку с презрением отвергли историки и поэты и молча или стыдливо осудили защитники римской церкви. Сами папы позволяли себе улыбаться по поводу доверчивости простонародья, но фальшивый и устаревший титул по-прежнему освящает их власть. Декреталии и пророчества Сивиллы постигла одна и та же судьба: здание осталось стоять после того, как под его фундамент был подведен подкоп.

Восстановление почитания икон на Востоке

Пока папы утверждали в Италии свою свободу и свою власть, иконы, первопричина их мятежа, вновь стали почитаться на Востоке. В царствование Константина V союз государственной и церковной власти повалил дерево суеверия, но не вырвал его корни. Идолов – иконы теперь считались идолами – втайне любили и заботливо хранили то сословие и тот пол, которые более всех склонны к набожности, и дружеский союз монахов и женщин в конце концов одержал победу над разумом и властью человека. Лев IV исповедовал, хотя не так строго, веру своих отца и деда, но его жена, честолюбивая красавица Ирина, научилась религиозному усердию у афинян, наследников идолопоклонства. При жизни мужа ее религиозные чувства усиливались опасностью и необходимостью их скрывать, но она могла лишь защищать и продвигать на высокие должности нескольких своих любимцев-монахов, которых она привела из пещер и посадила на митрополичьи престолы Востока. Но как только Ирина стала править от собственного имени и от имени своего сына, она повела более мощное наступление против иконоборцев. Первым шагом на пути к гонениям за веру, которые она готовила, стал эдикт общего содержания о свободе вероисповедания. При возрождении монашества была выставлена для всеобщего поклонения тысяча икон и сложена тысяча легенд об их страданиях и чудесах. Умело используя возможности, которые предоставляла смерть или переход в другую епархию того или иного епископа, она расставляла на освободившиеся места подходящих кандидатов, и те, кто сильнее других жаждал земных или небесных милостей, предвидели и льстиво восхваляли решение своей государыни; а сделав константинопольским патриархом своего секретаря Тарасия, Ирина смогла управлять восточной церковью. Но постановление Вселенского собора мог отменить лишь подобный ему съезд. Иконоборцы, которых она поддерживала с этой целью, вели себя дерзко, как имеющие власть, и не желали вступать в спор. То, что произносили слабые голоса епископов, повторяли более громким и грозным криком солдаты и народ Константинополя. Отсрочка собора на год, интриги в течение этого года и выбор Никеи во второй раз для проведения собора православной церкви устранили эти препятствия, и совесть епископов снова, как принято у греков, была в руках правителя. На выполнение этого важного дела было отведено не более восемнадцати дней. Иконоборцы появились на соборе не как судьи, а как преступники или кающиеся грешники. Собрание украсили собой легаты папы Адриана и восточные патриархи. Постановления подготовил председатель Тарасий, а утвердили своими одобрительными возгласами и подписями триста пятьдесят епископов. Они единогласно заявили, что поклонение иконам согласуется со Священным Писанием и с разумом, с мнением отцов церкви и решениями ее соборов. Однако они не решились сказать, должно ли это почитание быть относительным или непосредственным, должны ли божественная природа Христа и его изображение почитаться одинаковым образом. Акты этого Второго Никейского собора сохранились до сих пор; они представляют собой любопытный памятник суеверия и невежества, обмана и безрассудства. Я приведу здесь лишь суждение епископов о сравнительных достоинствах поклонения иконам и высокой нравственности. Некий монах заключил перемирие с демоном прелюбодеяния при условии, что перестанет ежедневно молиться «картине, которая висит в его келье». Чувствуя угрызения совести, он посоветовался по этому поводу со своим настоятелем. А этот законник ответил так: «Чем перестать поклоняться Христу и его Матери в их священных изображениях, лучше бы ты обошел все публичные дома и всех проституток нашего города». Для чести канонического христианства, особенно римской церкви, неудачно то, что оба государя, созвавшие два собора в Никее, запятнаны кровью своих сыновей. Решения второго из этих съездов одобрила и строго выполнила деспотичная Ирина, отказавшая своим противникам в той веротерпимости, которую вначале проявляла к своим друзьям. Во время пяти следующих царствований, которые заняли тридцать восемь лет, борьба между почитателями и уничтожителями икон продолжалась с неугасающей яростью, но у меня нет охоты старательно описывать мелкие подробности одних и тех же повторявшихся событий. Никифор провозгласил для всех свободу слова и отправления религиозных культов, и эту единственную хорошую черту его царствования монахи считали причиной его гибели на земле и в вечности. Основой характера Михаила I были суеверие и слабость, но иконы и святые не смогли удержать на троне своего поклонника. Лев V на троне оставался армянином и утверждал религию армян; при нем идолы и их мятежные сторонники были второй раз приговорены к изгнанию. Их одобрение могло бы сделать святым делом убийство этого нечестивого тирана, но его убийца и преемник, Михаил II, с самого рождения был заражен фригийскими ересями. Михаил пытался быть посредником между враждующими партиями, но католики своей неуступчивостью постепенно заставили его переместиться на другую сторону. Робость помогла ему остаться умеренным, но его сын Феофил, одинаково чуждый страху и жалости, был последним и самым жестоким из иконоборцев. В это время общество было сильно настроено против этой партии, и те императоры, которые пытались преградить путь потоку народных чувств, были озлоблены и наказаны ненавистью народа. После смерти Феофила окончательной победы икон добилась вторая женщина – его вдова Феодора, которую он оставил блюстительницей империи. Она действовала отважно и решительно. Доброе имя и душа ее покойного мужа были спасены выдумкой о его запоздалом раскаянии, патриарх-иконоборец был приговорен к лишению глаз, которое заменили на двести ударов бичом. Епископы задрожали от страха, монахи подняли крик, и православие до сих пор ежегодно отмечает праздником победу икон. Оставался нерешенным лишь один вопрос: обладают ли они святостью сами по себе, и его обсуждали греки XI века. Нелепость утвердительного ответа – сильнейший довод в его пользу, и потому я удивляюсь, что он не был дан в самой явной форме. На Западе папа Адриан I принял и объявил народу решения Никейского собора, который католики теперь почитают как Седьмой из Вселенских соборов. Церкви Франции, Германии, Англии и Испании выбрали средний путь между поклонением и уничтожением икон: допустили их в храмы, но не как предметы поклонения, а как наглядные и полезные напоминания о вере и истории. Была составлена и выпущена в свет от имени Карла Великого полная гнева книга-спор; под его властью во Франкфурте собрался собор из трехсот епископов. Они осудили иконоборцев за ярость, но еще строже – греков за суеверие, и западные варвары еще долго презирали решения мнимого собора греков. Среди этих варваров почитание икон распространялось тихо и медленно, но щедрым возмещением иконам за эти колебания и промедление стало грубое идолопоклонство в годы перед Реформацией и в тех странах Европы и Америки, которые до сих пор погружены во мрак суеверия.

Окончательное отделение пап от Восточной империи

Именно после Никейского собора, в годы правления благочестивой Ирины, папы завершили отделение Рима и Италии от империи, передав императорскую власть Карлу Великому, не так строго державшемуся старины в вопросах веры. Они были вынуждены выбирать между двумя соперничающими нациями; религия была не единственной причиной, определявшей их выбор, и папы скрывали недостатки своих друзей, а на католические добродетели своих врагов смотрели с недовольством и подозрением. Разница в языке и нравах навсегда закрепила вражду двух столиц, а семьдесят лет борьбы между ними сделали их чужими друг для друга. Этот раскол позволил римлянам узнать вкус свободы, а папам – вкус верховной власти; покорившись, они бы испытали на себе месть завистливого тирана, к тому же переворот в Италии выявил не только тиранство, но и бессилие византийского двора. Греческие императоры вернули иконы в церкви, но не вернули преемникам святого Петра имения в Калабрии и иллирийскую епархию, отнятые иконоборцами; папа Адриан пригрозил им отлучением, если они в скором времени не прекратят это еретическое поведение. Греки были теперь верны канону, но в их религиозных взглядах не могло не ощущаться влияние правящей государыни; франки были теперь ослушниками, но зоркий глаз мог бы разглядеть, что они близки к переходу от применения икон к поклонению иконам. Писцы Карла Великого запятнали его имя резкостью своих полемических выпадов, но сам завоеватель, как следует государственному деятелю, приспосабливался к различиям в религиозных обычаях разных частей Франции и Италии. Во время своих четырех паломничеств или приездов в Ватикан он обнимал пап как друг и набожный христианин, преклонял колени перед гробницей, а значит, и перед изображением апостола и без малейших угрызений совести участвовал во всех молитвах и процессиях, входивших в римский ритуал богослужения. Разве благоразумие и благодарность позволяли римским первосвященникам отречься от их благодетеля? Были ли они вправе отказаться от подаренного экзархата? Имели ли достаточно сил, чтобы отменить его правление Римом? Титул патриция был слишком мал для заслуг и величия Карла, и только возрождением Западной империи папы могли заплатить свой долг и закрепить свое новое положение. Этой решительной мерой они окончательно устраняли притязания греков; Рим, опустившийся до провинциального городка, возвращал себе прежнее величие; латинские христиане объединялись под началом верховного главы в рамках своей древней метрополии, а завоеватели Запада получали свой венец из рук преемников святого Петра. Римская церковь приобретала усердного и почтенного защитника, и под сенью власти Каролингов римский епископ мог с честью и в безопасности управлять своим городом.

До падения римского язычества борьба за должность епископа богатой римской епархии часто приводила к смуте и кровопролитию. Теперь численность народа была меньше, но времена стали более дикие, а награда – больше, и кафедру святого Петра яростно оспаривали лидеры церкви, каждый из которых надеялся стать верховным властителем. Правление Адриана I не имеет себе равных ни в более ранние, ни в более поздние эпохи; стены Рима, имущество святого престола, крушение лангобардов и дружба Карла Великого стали свидетельствами его славных дел. Он скрытно подготовил престол для своих преемников и в малых по размеру владениях проявил добродетели великого правителя. Память Адриана была почитаема, но на следующих выборах папой избрали священника с Латерана, Льва III, отдав ему предпочтение перед племянником и любимцем Адриана, которых покойный назначил на высшие церковные должности. Отвергнутые соперники больше четырех лет прикрывали видимостью молчаливого согласия или раскаяния самые зловещие планы мести – до того дня, когда во время шествия банда разъяренных заговорщиков разогнала безоружную толпу, напала на папу и нанесла его священной особе удары и раны. Однако их попытка лишить его жизни или свободы не удалась, возможно, из-за их неуверенности и угрызений совести. Льва оставили лежать на земле, сочтя мертвым; когда он вернулся к жизни после обморока, вызванного потерей крови, то речь и зрение возвратились к нему не сразу. Эта естественная задержка была преукрашена и превратилась в чудесное восстановление глаз и языка, которых убийцы его якобы лишили – и лишили два раза – своими ножами. Из тюрьмы Лев бежал в Ватикан; герцог Сполето поспешил ему на помощь, Карл Великий посочувствовал раненому и обиженному первосвященнику и принял его в своем лагере в местности Падерборн в Вестфалии, куда Лев приехал то ли по своему решению, то ли стараниями самого Карла. Лев вернулся из-за Альп в сопровождении графов и епископов, которым было поручено оберегать его от опасностей и в качестве судей провозгласить его невиновность. Покоритель саксов неохотно отложил до следующего года личное выполнение этого богоугодного дела. Во время своего четвертого и последнего паломничества он был принят в Риме с почестями, положенными патрицию; Льву было позволено очиститься от предъявленных ему обвинений с помощью торжественной клятвы, его врагам пришлось замолчать, а виновные в кощунственном покушении на его жизнь понесли слишком малую сравнительно с преступлением кару – изгнание. В последний год VIII века, в праздник Рождества Карл Великий появился в церкви Святого Петра, сменив в угоду римлянам простую одежду своей страны на одеяние патриция. После праздничной службы Лев внезапно надел на его голову драгоценный венец, и воздух собора зазвенел от приветственных криков народа: «Долгой жизни и победы Карлу, благочестивейшему августу! Бог венчает его в великие и миролюбивые императоры римлян!» Голова и тело Карла Великого были освящены царским помазанием; как прежде цезарей, его приветствовал – или же склонился перед ним как перед святыней – верховный священнослужитель. Новый император дал при коронации клятву, в которую входило обещание охранять веру и привилегии церкви, и первыми результатами этого обещания были щедрые дары на алтарь апостола. В беседе с близкими людьми император утверждал, что не знал о намерениях Льва, иначе своим отсутствием в тот памятный день помешал бы им осуществиться. Но приготовления к церемонии должны были бы раскрыть тайну, и приезд Карла Великого в Рим указывает на то, что король знал о том, что готовилось, и ожидал этого. Он признавался, что честолюбив и мечтает о сане императора, и римский собор провозгласил, что этот титул – единственная награда, равная его достоинствам и его услугам Риму.

Царствование и характер Карла Великого

Прозвание Великий присваивалось правителям часто и иногда по заслугам, но император Карл – единственный государь, с именем которого этот титул неразрывно слился в одно целое: по-французски его называют Шарлемань, по-английски Чарлимейн, от латинского Карлус Магнус – Карл Великий. Это имя с добавлением «святой» вписано в католический календарь, и это тот редкий счастливый случай, когда святого венчают похвалой историки и философы просвещенного века. Его действительно большие достоинства, несомненно, казались еще больше из-за варварства его народа и его времени, над которым он поднялся. Но видимый размер предмета тоже кажется больше от неравного сравнения, и руины Пальмиры волею случая приобретают великолепие рядом с пустотой окружающей их голой равнины. Не желая оскорбить память восстановителя Западной империи, я хотел бы сказать, что вижу несколько пятен на его святости и величии. Целомудрие было далеко не самой заметной его добродетелью[183]183
  В «Видении Велтина» – сочинении, которое написал один монах через одиннадцать лет после смерти Карла Великого, император изображен в чистилище с ястребом, который все время клюет тот член, которым Карл грешил, а остальное его тело, символ его добродетелей, здорово и прекрасно.


[Закрыть], но счастье народа не могло сильно пострадать из-за его девяти жен или наложниц и множества различных более низких или более коротких любовных похождений, которые он себе позволял, большого количества его внебрачных детей, которых он отдал церкви, долгого девичества и распущенности его дочерей[184]184
  Женитьба Эдингарда на Имме, дочери Карла Великого, по моему мнению, в достаточной степени опровергается словами о подозрении, пятнавшем этих высокородных девиц, включая его собственную жену. Муж, должно быть, очень решительно стоял в этом случае за историка.


[Закрыть] и подозрения в том, что он любил их слишком горячо для отца.

Я вряд ли имею право обвинять в чем-либо честолюбивого завоевателя, но в день последнего справедливого суда сыновья его брата Карломана, меровингские государи Аквитании и четыре тысячи пятьсот саксов, обезглавленных одновременно, будут иметь что сказать по поводу справедливости и человечности Карла Великого. Он злоупотреблял своим правом завоевателя по отношению к побежденным саксам; его законы были не менее кровавыми, чем его войны, и при обсуждении причин, побуждавших его так действовать, то, что нельзя отнести за счет ханжества, приходится объяснить его характером. Читатель-домосед изумляется подвижности императора, чьи ум и тело постоянно были в движении; подданные и враги Карла не меньше изумлялись его внезапному появлению перед ними в то время, когда они считали, что он находится на другом краю империи. Ни мир, ни война, ни лето, ни зима не были для него временем покоя, и наше воображение с трудом примиряет хронологию его царствования и географию его походов и поездок. Но эта подвижность была не личной добродетелью императора, а национальной особенностью. Любой франк всю жизнь проводил в пути – то на охоте, то на поклонении святыням, то на войне, и поездки Карла Великого отличались от всех остальных только большим числом людей в свите и более важной целью. Его славу военачальника следует испытать на подлинность, внимательно изучив его войска, его врагов и его действия. Александр побеждал оружием Филиппа, а у Карла Великого были не один, а два предшественника-героя, которые завещали ему свое имя, свой пример и соратников, сопутствовавших им в победах. Во главе своих войск, превосходивших противника по силе и имевших боевой опыт, он притеснял дикие или выродившиеся народы, которые были не в состоянии объединиться ради своей безопасности; он ни разу не встретился с противником, равным по численности, умению воевать или вооружению. Военная наука была забыта и затем возродилась вновь вместе с мирными искусствами, но войны Карла Великого не прославились ни одной особо трудной или особо успешной осадой или битвой, и он, может быть, с завистью смотрел на добытые у сарацин трофеи своего деда. После Испанского похода его арьергард был уничтожен в Пиренейских горах, и солдаты, чье положение было безвыходным, а отвага оказалась бесполезной, могли, испуская последний вздох, обвинять в этом своего полководца, которому не хватило умения или осторожности. Теперь я с должным почтением перехожу к законам Карла Великого, которые так восхваляет респектабельный судья. Они представляют собой не систему, а ряд постановлений, принятых по конкретным частным случаям и касавшихся устранения злоупотреблений, исправления нравов, ведения хозяйства на фермах, ухода за домашней птицей и даже продажи снесенных ею яиц. Карл желал усовершенствовать законы и натуру франков, и эти попытки, хотя и были слабыми и несовершенными, заслуживают похвалы, поскольку своим правлением он ослабил или на время устранил глубоко укоренившиеся пороки своего времени. Но в его постановлениях я редко мог обнаружить умение видеть предмет целиком и бессмертный ум законодателя, который продолжает жить после смерти в своих творениях для блага потомства. Единство и прочность империи зависели от жизни одного человека. Карл, следуя опасному обычаю, разделил свои земли между своими сыновьями, и страна, чье здоровье было расшатано диетами, которые он ей много раз прописывал, после него стала болеть то безвластием, то деспотизмом. Уважение к набожности и знаниям духовенства заставило его поддаться соблазну и доверить этому стремившемуся возвыситься сословию земную власть и право вершить суд; его сын Людовик, когда был низложен епископами, мог в какой-то степени обвинять в этом неосторожного отца. Его законы требовали введения десятины потому, что некие демоны объявили, что неуплата этого налога в пользу церкви была причиной недавнего голода. Заслугами Карла Великого в области книжного знания было основание школ, насаждение искусств, издание книг под его именем и дружба с теми его подданными и чужеземцами, которых он приглашал к своему двору обучать одновременно государя и народ. Собственные его знания были приобретены поздно ценой большого труда и недостаточны. Он говорил на латыни и понимал греческий язык, но усвоил эти обрывки учености не из книг, а из разговоров; в зрелом возрасте этот император старательно учился писать, чему теперь каждый крестьянин обучается в раннем детстве. Грамматика, логика, музыка и астрономия в те времена были лишь служанками суеверия, но пытливость человеческого ума должна в конечном счете совершенствовать его, и поощрение учености характеризует Карла Великого с самой лучшей стороны. Его личные достоинства, продолжительность его правления, военные успехи, сила его правительства и уважение дальних народов выделяют его из толпы королей, и Европа отсчитывает новую эпоху своей истории от восстановления Западной империи этим государем.

В 962 году король Германии Оттон покорил Италию и завладел Западной империей. Теперь корона императоров перешла к германской нации и венчала правителей Германии.

Император Карл IV

Структура и контрасты германской Римской империи лучше всего будут нам видны, если мы посмотрим, какой она была в XIV веке, когда уже не владела ни одной провинцией империи Траяна или Константина, кроме пограничных земель на Рейне и Дунае. Недостойными преемниками этих государей были графы Габсбурги, Нассау, Люксембурги и Шварценбурги. Император Генрих VII добыл своему сыну венец королей Богемии, и его внук Карл IV родился среди народа, который сами немцы считали странным и варварским. После отлучения от церкви Людвига Баварского он принял в дар оставшуюся без владыки империю или получил обещание дать ее от римских первосвященников, которые, живя в Авиньоне, в изгнании и плену делали вид, что правят всем миром. Смерть соперников объединила коллегию выборщиков, и Карл был единогласно провозглашен королем римлян и будущим императором, получив титул, который в эти же годы бесчестили цезари Германии и Греции. Германский император был не более чем безвластным выборным чиновником при князьях, составлявших аристократию империи, и они не оставили ему ни одной деревни, которую он мог бы назвать своей собственной. Лучшей из его привилегий было право председательствовать и вносить предложения в сенате его народа, который он же и созывал, а самой прочной опорой его власти и самым обильным источником доходов была его родина, королевство Богемия, более бедное, чем соседний с ним город Нюренберг. Армия, с которой он перешел через Альпы, состояла из трехсот конников. В соборе Святого Амвросия в Милане Карл был увенчан железной короной, которая по традиции считалась венцом лангобардских монархов, но вместе с ним впустили в город только мирную свиту, закрыли за ним ворота, и король Италии оказался пленником у Висконти, власть которого над Миланом он утвердил. В Ватикане он был коронован во второй раз – золотым венцом империи, но, выполняя условия тайного соглашения, римский император тут же покинул Рим, не проведя за его стенами даже одной ночи. Красноречивый Петрарка, чье воображение воскрешает видения прежней славы Капитолия, оплакивает и порицает позорное бегство богемца, и даже современники этого императора замечали, что он проявлял свою власть только тем, что с выгодой для себя продавал привилегии и титулы. Золото Италии обеспечило избрание его сыну, но сам римский император жил в такой постыдной бедности, что какой-то мясник арестовал его на улицах Вормса и держал как заложника в общественной гостинице, пока император не заплатил ему долги.

Переведем наш взгляд с этой унизительной картины на видимое величие этого же Карла на советах империи. Конституция Германии, записанная в Золотой булле, была провозглашена тоном верховного владыки и законодателя. Сто князей склонялись перед его троном и возвышали свое достоинство почетными услугами, которые добровольно оказывали своему вождю или служителю. На приеме у короля наследственные высшие чиновники – семь электоров, по званию и титулу равные королям, торжественно выполняли домашнюю службу во дворце. Печати трех соединенных королевств торжественно несли архиепископы Майнцский, Кёльнский и Тревский, которые были постоянными верховными канцлерами Германии, Италии и Арля. Гофмаршал, выполняя свои обязанности конюшего, сидел на коне и держал в руке серебряную меру с овсом, который он затем высыпал на землю и тут же сходил с коня, чтобы в качестве церемониймейстера определять порядок прохода гостей. Мажордом – эту должность занимал пфальцграф Рейнской области – расставил тарелки на столе. Обер-гофмейстер, маркграф Бранденбургский, подал после еды золотые кувшин и тазик для мытья. Должность великого чашника, которая принадлежала королям Богемии, исполнял в качестве представителя короля брат императора, герцог Люксембургский и Брабантский; замыкал шествие главный ловчий, который под громкие звуки рогов и лай собак ввел служителей, подавших на стол кабана и оленя. Верховная власть императора не ограничивалась Германией. Наследственные монархи Европы признавали его первенство по сану и почету; он был главным среди христианских государей, земным главой великого государства Запад. Его уже давно именовали «величество», и он оспаривал у папы высшую привилегию – право возводить на престол королей и созывать соборы. Оракул в области гражданского законодательства, ученый Бартолус, получал денежное содержание от Карла IV, и в стенах его школы громко звучали слова о том, что римский император – законный государь всей земли от восхода до заката солнца. Противоположное мнение осуждалось не как ошибка, а как ересь на том основании, что даже в Евангелии сказано: «был указ от кесаря провести перепись по всей земле».

Сравнение Карла IV и Августа

Если не учитывать время и расстояние, разделяющие Августа и Карла, нас поразит полная противоположность этих двух цезарей – богемца, который прятал свою слабость под маской показного величия, и римлянина, который скрывал свою силу за притворной скромностью. Август, стоя во главе победоносных легионов, царствуя на суше и на море от Нила и Евфрата до Атлантического океана, называл себя слугой государства и заявлял, что равен своим согражданам. Завоеватель Рима и римских провинций придал своей власти популярную и законную форму, присвоив себе должности цензора, консула и трибуна. Его воля была законом для человечества, но свои законы он провозглашал устами сената и народа. С помощью их постановлений повелитель продлевал срок данного ему на время поручения управлять республикой. В одежде, количестве слуг, почетных званиях, во всех делах общественной жизни Август был как частное лицо, римлянин без должности, и самые умелые из его льстецов хранили в тайне то, что его власть была абсолютной и постоянной властью монарха.