Текст книги "Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)"

В отношении этого великого переворота нам выпала единственная в своем роде удача: мы можем сравнить рассказы Виллардуэна и Никиты Хониата, противоположные чувства маршала Шампани и византийского сенатора. На первый взгляд может показаться, что богатства Константинополя лишь перешли от одного народа к другому, и печаль греков уравновешивается радостью и выгодами латинян. Но при печальном подсчете итогов войны прибыль никогда не бывает равна убытку, а удовольствие – боли. Улыбки латинян были временными и обманчивыми, а греки вечно плакали о разрушении своей страны, и их подлинные бедствия были еще усилены кощунством и насмешками. Какую пользу получили захватчики от трех пожаров, которые уничтожили огромную часть зданий и богатств города? Сколько вещей, которые нельзя было ни использовать, ни увезти, было злобно или беспечно уничтожено! Сколько сокровищ было зря растрачено в азартных играх, разврате и бунтах! И сколько драгоценных вещей было по дешевке обменено на какой-нибудь товар нетерпеливыми или невежественными солдатами, награду которых украли с помощью низких уловок худшие среди греков! Лишь те, кому было нечего терять, могли получить какую-то выгоду от переворота, но жалкое положение высших слоев общества хорошо видно в приключениях, пережитых самим Хониатом. Его величественный дворец превратился в пепел во время второго пожара, и сенатор вместе с семьей и друзьями нашел скромное убежище в другом принадлежавшем ему доме, возле церкви Святой Софии. Именно дверь этого бедного жилища охранял, переодевшись солдатом, его друг, венецианский купец, до тех пор, пока Хониат не смог поспешным бегством спасти остатки своего имущества и честь своей дочери. Холодной зимой эти беглецы, которые выросли в достатке и довольстве, отправились в путь пешком, а жена Хониата была беременна. Бегство рабов вынудило господ нести свои пожитки на собственных плечах; женщины, которые шли в середине, по просьбе своих мужчин скрывали красоту грязью вместо того, чтобы подчеркивать ее красками и драгоценностями. На каждом шагу изгнанники терпели насмешки от плебеев, с которыми теперь были равны, и смогли почувствовать себя в безопасности лишь после того, как их печальный путь завершился в Селимбрии, на расстоянии более сорока миль от столицы. По дороге они встретились с патриархом, без сопровождающих и очень скромно одетый, он ехал на осле, низведенный до апостольской бедности, которая могла бы вызвать уважение, будь она добровольной. А тем временем его опустевшие церкви терпели осквернение от распущенных или слишком верных своей религиозной партии латинян. Церковные чаши они превратили в застольные кубки, сначала сорвав с них драгоценные камни и жемчуг; столы, за которыми рыцари пировали и играли в кости, были застелены изображениями Христа и святых; захватчики топтали ногами самые почитаемые предметы христианского богослужения. В соборе Святой Софии широкий занавес святилища был разорван на куски ради золотой бахромы, а алтарь, драгоценное произведение искусства и богатства, был разбит на куски и разделен между захватчиками. Они нагрузили своих мулов и лошадей украшениями из кованого серебра и кусками позолоченных резных дерева и кости, которые сорвали с дверей и кафедры. Если животное шаталось под тяжестью груза, нетерпеливый погонщик закалывал его, и нечистая кровь потоками текла по святому полу. На трон патриарха усадили проститутку, и эта «дочь Велиала»[204]204
  Велиал, или Велиар, по средневековым представлениям, – один из главных бесов в аду.


[Закрыть], как она названа в рассказе, пела и танцевала в церкви, высмеивая гимны и процессии восточных христиан. Даже гробницы умерших государей не спаслись от насилия: могилы императоров в церкви апостолов были вскрыты и разграблены, и написано, что на теле Юстиниана, которое пролежало в гробнице шесть столетий, не было ни малейших следов распада или гниения. На улицах французы и фламандцы одевались сами и наряжали своих коней в расцвеченные красками одежды и просторные головные уборы из льняного полотна, и грубая неумеренность их пиров плохо сочеталась с этим спокойным великолепием Востока. Они выставляли напоказ перо, чернильницу и лист бумаги – оружие народа писцов и ученых, не догадываясь, что орудия воинской отваги и орудия учености были одинаково слабы и бесполезны в руках современных греков.

Громкая слава и различие языков все же позволяли грекам презирать латинян за невежество и не замечать, насколько те продвинулись вперед. В любви к искусству разница между этими двумя народами была еще больше и заметнее: греки с почтением берегли работы своих предков, которым не могли уподобиться, и при рассказе о разрушении Константинополя мы готовы присоединиться к жалобам и гневным упрекам византийского историка.

Мы уже видели, как возвышавшийся город был украшен благодаря тщеславию и деспотизму его основателя-императора: в дни гибели язычества некоторые боги и герои были спасены от карающего меча суеверия, а ипподром и форум Константинополя были прославлены, как наградами, реликвиями лучших времен. Из этих реликвий некоторые Хониат описывает, расцвечивая свой рассказ искусственными красотами стиля, и я приведу несколько интересных отрывков из его описания.

1. В честь побед в гонках колесниц отливали из бронзы статуи победителей за счет самих изображаемых или за счет государства и ставили эти фигуры вплотную одну к другой на ипподроме. Победившие возницы изображались во весь рост, стоящими в колеснице, когда они разворачивают ее, чтобы обогнуть финишный столб. Зрители могли любоваться позами и судить о сходстве. Самые совершенные из этих фигур могли быть привезены с Олимпийского стадиона. 2. Сфинкс, бегемот и крокодил, означавшие климат Египта, египетские ремесла и военную добычу, взятую в этой древней провинции. 3. Волчица, кормящая молоком Ромула и Рема, – сюжет, дорогой сердцу жителей и старого, и нового Рима, но который вряд ли могли бы использовать в греческой скульптуре до ее упадка. 4. Орел, который держит в когтях змею и разрывает ее на части, – статуя местной, византийской работы. Византийцы считали ее созданием не рук художника-человека, а магической силы философа Аполлония, который будто бы с помощью этого талисмана освободил город от таких ядовитых пресмыкающихся. 5. Осел и погонщик, изображения которых Август велел поставить в колонии Никополь в память о счастливом предзнаменовании, предсказавшем его победу при Акциуме. 6. Конная статуя, которую народ принимал за изображение Иисуса Навина, еврейского завоевателя, протянувшего руку вперед, чтобы остановить движение заходящего солнца. Сторонники другого мнения, более верные классическим традициям, узнавали в этих фигурах Беллерофонта на Пегасе, и свободная поза скакуна показывала, что он скорее ступал по воздуху, чем по земле. 7. Очень высокий квадратный обелиск из меди. Его боковые стороны были украшены рельефными изображениями живописных сцен сельской жизни. Там были поющие птицы, крестьяне, пашущие или играющие на дудках, блеющие овцы, прыгающие ягнята, море и ловля рыбы, маленькие купидоны, смеющиеся, играющие и бросающие друг в друга яблоками. Наверху же находилась фигура женщины, которая вращалась даже от самого легкого ветерка и потому получила прозвище Служанка ветра. 8. Фригийский пастух, подающий Венере награду за красоту – яблоко раздора. 9. Ни с чем не сравнимая статуя Елены. Хониат описывает ее словами, полными восхищения и любви: прекрасная форма ступней, белоснежные плечи, розовые губы, чарующая улыбка, влажный взгляд, брови, изогнутые как два лука, гармоничные формы тела, легкие одежды, развевающиеся по ветру пряди волос. Эта красота могла бы смягчить варварские души тех, кто ее уничтожил, и вызвать у них жалость и раскаяние. 10. Фигура Геркулеса, чей мужественный или божественный облик был воскрешен к жизни мастерской рукой Лисиппа. Размер этой статуи был так велик, что большой палец ее руки был обычному человеку до пояса, а нога была длиной во весь рост обычного человека. Грудь у Геркулеса была объемистая, плечи широкие, руки и ноги – сильные и мускулистые, волосы курчавые, весь вид внушительный и властный. Он без своих лука, колчана со стрелами и палицы сидел на корзине из ивовых прутьев и был одет в небрежно наброшенный на тело плащ из львиной шкуры. Правая рука и правая нога были вытянуты вперед как можно дальше, левая нога, согнутая в колене, служила опорой для локтя, голова склонилась на левую руку, на лице было выражение гнева и задумчивости. 11. Колоссальная статуя Юноны, когда-то украшавшая храм этой богини на острове Самос. Ее огромную голову с великим трудом привезли во дворец четыре упряжки быков. 12. Еще одна гигантская скульптура – статуя Паллады, по-римски Минервы, высотой в тридцать футов, с изумительной верностью представлявшая силу духа, характерные признаки и нрав этой воинственной девы. Прежде чем обвинять латинян, нужно проявить справедливость и сказать, что эту Палладу уничтожили после первой осады сами греки из-за своих страха и суеверия. Другие бронзовые статуи, которые я сейчас перечислил, были разбиты и расплавлены бесчувственными в своей жадности крестоносцами. Ценность и труд исчезли за один миг. Душа гения превратилась в дым и растворилась в воздухе, а оставшийся низкий металл был превращен в деньги для выплаты жалованья войскам. Бронза – не самый прочный материал для памятников: от мраморных произведений Фидия и Праксителя латиняне могли отвернуться с глупым презрением, но эти бесполезные камни продолжали стоять невредимо на своих пьедесталах, если не разбивались вследствие какой-либо случайности. Наиболее просвещенные из чужеземцев были выше грубых материальных целей своих земляков и пользовались своим правом завоевателя более благочестиво – разыскивали реликвии святых и завладевали ими. Этот переворот разбросал по церквам Европы огромное количество голов, костей, крестов и икон и тем самым привел к такому увеличению числа паломников и суммы пожертвований, что, возможно, из всей добычи, привезенной с Востока, именно эта часть была самой выгодной. Из сочинений античных авторов многое, что еще существовало в XII веке, теперь утрачено. Но паломники не заботились о том, чтобы сохранить или увезти с собой книги, написанные на неизвестном им языке. Бумага и пергамент – непрочные материалы, их жизнь можно продлить, лишь размножив сочинение в большом числе копий. Литература греков почти вся была сосредоточена в столице, и мы, не подсчитывая величину ущерба, можем оплакать судьбу библиотек, погибших в огне трех пожаров Константинополя.

Глава 61
БАЛДУИН II И СВЯТОЙ ТЕРНОВЫЙ ВЕНЕЦ. ГРЕКИ ОТВОЕВЫВАЮТ КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ОСНОВНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ КРЕСТОВЫХ ПОХОДОВ

После захвата Константинополя латинянами в 1204 году там была установлена власть так называемых латинских императоров Балдуина I и его четырех преемников. Греческие претенденты на престол в это время жили в Никее и Трапезунде. Правление латинских императоров было неумелым и губительным, и последний из них, Балдуин II, публично попросил помощи на Западе.

Балдуин II и святой терновый венец

Только в эпоху рыцарства воинская доблесть могла возвести воина из частных лиц на престолы Иерусалима и Константинополя. Титул королей Иерусалима перешел к Марии, дочери Изабеллы и Конрада де Монферрат и внучке Амальрика, иначе Амори[205]205
  Вероятно, имеется в виду Амальрик, брат короля Балдуина I Иерусалимского.


[Закрыть].

По воле народа и по решению короля Филиппа-Августа она была отдана в жены Жану де Бриенну, знатному дворянину из Шампани, которого Филипп-Август назвал самым достойным защитником Святой земли. Во время Пятого крестового похода он вел сто тысяч латинян на завоевание Египта. Это он довел до конца осаду Дамиетты, и в последовавшей за этим неудаче справедливо винили гордость и скупость наместника. После свадьбы дочери де Бриенна с Фридрихом II неблагодарность зятя-императора заставила полководца принять командование над армией церкви. Даже постаревший и лишенный королевского сана, Жан де Бриенн был готов послужить христианству мечом и умом. Балдуин де Куртене за семь лет правления своего брата не успел вырасти из детства, а бароны Романьи чувствовали сильную необходимость передать скипетр в руки взрослого мужчины и героя. Престарелый король Иерусалима, заслуженный воин, мог бы с презрением отвергнуть звание и должность регента, потому они согласились дать ему титул и права императора с тем только условием, чтобы Балдуин женился на его второй дочери и, достигнув зрелости, унаследовал константинопольский трон. Выбор в государи Жана де Бриенна, его громкая слава и внушительная внешность пробудили надежды и у греков, и у латинян. Они любовались воинственным видом и моложавостью полководца, обладавшего крепким здоровьем в возрасте более восьмидесяти лет, шириной его плеч и высоким ростом, которые были больше, чем у обычного человека. Но алчность и любовь к удобствам охладили пыл участников похода, войска де Бриенна были распущены, и затем два года прошли в бездействии и бесславии, пока полководца не пробудил от сна опасный союз императора Никеи Ватакеса и царя Болгарии Азана. Они осадили Константинополь с моря и суши силами стотысячной армии и флота из трехсот боевых кораблей, а у латинского императора было всего сто шестьдесят рыцарей и небольшое число сержантов и лучников. С дрожью в голосе я должен рассказать, что этот герой вместо того, чтобы оборонять город, повел свою конницу на вылазку, и из сорока восьми конных отрядов противника не больше трех уцелели от его непобедимого меча. Воодушевленные его примером пехотинцы и горожане ворвались на вражеские корабли, которые стояли на якорях вблизи стен, и торжественно привели двадцать пять из них в гавань Константинополя. Вассалы и союзники императора по его указанию вооружились и встали на защиту столицы. Они преодолели все препятствия на своем пути и в следующем году одержали вторую победу над теми же врагами. Поэты того времени в своих грубых стихах сравнивали Жана де Бриенна с Гектором, Роландом и Иудой Маккавеем, но их доброе имя и его слава выглядят для нас немного меньше из-за молчания греков. Вскоре империя лишилась своего последнего защитника, и умирающий монарх посчитал для себя честью войти в рай в одежде монаха-францисканца.

В рассказе об этой двойной победе Жана де Бриенна я не смог найти ни имени, ни описания подвигов его воспитанника Балдуина, который к тому времени уже был достаточно взрослым для военной службы и унаследовал титул императора после кончины своего приемного отца. Этот царственный юноша получил поручение, более подходившее к его характеру: побывать при дворах европейских государей, прежде всего у папы и у короля Франции, вызвать у них жалость своим видом безвинного страдальца и добиться от них помощи людьми или деньгами для спасения угасающей империи. Три раза он отправлялся побираться как нищий в такие поездки, и похоже, что он старался продлить их и тем отсрочить свое возвращение. За двадцать пять лет своего правления Балдуин больше времени провел за границей, чем дома. Этот император всюду чувствовал себя свободнее и безопаснее, чем в своей родной стране и в собственной столице. Иногда при появлении на публике его тщеславию могли льстить звание «август» и честь носить пурпур; а на всеобщем церковном съезде в Лионе, когда Фридрих II был отлучен от церкви и лишен императорского сана, его восточный собрат восседал на троне по правую руку от папы римского. Но как часто этот изгнанник, скиталец, нищий император встречал на своем пути обидные насмешки или оскорбительную жалость и бывал унижен в собственных глазах и в глазах народов мира! В первый приезд Балдуина в Англию его задержали в Дувре и строго заявили, что он не смеет въезжать в пределы независимого королевства, не получив на это разрешения. Через какое-то время Балдуину все же позволили продолжить путь, приняли с холодной вежливостью, поднесли в подарок семьсот марок, он с благодарностью взял их и уехал. В скупом Риме он получил лишь объявление о начале Крестового похода и множество индульгенций – бумаг, слишком часто раздававшихся всем без разбора и обесцененных этим злоупотреблением. Его кузен Людовик IX сочувствовал ему из-за родства и из-за его несчастий, но направлял свои военные усилия не на Константинополь, а на Египет и Палестину. Балдуин, который был беден и как государь, и как человек, должен был, чтобы на время избавиться от нужды, отказаться от маркизата Немур и княжества Куртене, последних остатков своего наследства. С помощью таких постыдных или разорительных средств он смог вернуться в Романью с армией в тридцать тысяч солдат, которая встревоженным грекам казалась вдвое больше. В первых сообщениях, которые он отправил в Англию и Францию, говорилось о победах и его надеждах: он очистил от противника местность вокруг столицы на расстоянии трех дней пути. Если бы он сумел овладеть одним крупным, хотя и не названным по имени городом (вероятнее всего, Хиорли), граница была бы в безопасности и путь свободен. Но эти мечты Балдуина (если только он не лгал) вскоре растаяли как сон: его неумелые руки быстро истратили войско и сокровища Франции, и трон латинских императоров был защищен постыдным союзом с турками и куманами. Чтобы дать гарантии туркам, он согласился выдать свою племянницу замуж за иноверца – султана Коньи. Чтобы польстить куманам, он пошел на выполнение их языческих обрядов: в промежутке между рядами союзных армий была принесена в жертву собака, и те, кто заключал договор, в знак верности выпили кровь друг друга. В константинопольском дворце, который был ему тюрьмой, этот преемник Августа велел разобрать пустовавшие помещения, чтобы получить дрова на зиму, и снять свинец с церковных крыш, чтобы иметь деньги на повседневные расходы своей семьи. Он занял деньги у итальянских купцов, которые давали их скупо и под большие проценты, и Филиппа, его сына и наследника, удерживали в Венеции как заложника для обеспечения этого долга. Голод, жажда и нагота – абсолютное зло, но богатство – величина относительная, и государь, который был бы богат в положении частного лица, из-за больших по сравнению с прочими потребностей может страдать от всех тревог горькой бедности.

Но в этом жалком и бедственном состоянии империя еще имела невещественные сокровища, вымышленная ценность которых была создана суеверием христианского мира. Достоинство Истинного Креста немного пострадало от его частого разрезания на куски, а из-за его долгого пребывания в плену у иноверцев происхождение его частиц, разошедшихся по Западу и Востоку, могло казаться сомнительным. Но в Константинополе в императорской часовне была выставлена другая реликвия страстей Христовых, столь же драгоценная и подлинная – терновый венец, который надели Христу на голову. В более ранние времена египтяне отдавали в залог уплаты долга мумии своих родственников, и для должника выкупить такой залог было одновременно религиозной обязанностью и делом чести. Точно так же бароны Романьи в отсутствие своего императора заняли сумму в тринадцать тысяч сто тридцать четыре золотые монеты под залог святого венца, но не смогли выполнить свое обязательство. Богатый венецианец Николо Кверини согласился удовлетворить требования их нетерпеливых кредиторов, но поставил условие, чтобы реликвия была перевезена в Венецию и перешла в его полную собственность, если ее не выкупят в течение точно определенного короткого срока. Бароны сообщили своему государю об этом тяжелом соглашении и о неизбежной потере. Империя не могла заплатить выкуп размером семь тысяч фунтов стерлингов, и Балдуин горячо желал вырвать добычу из рук венецианцев и отдать ее с большим почетом, притом за более высокое вознаграждение, в руки христианнейшего короля. Однако при этой сделке возникали некоторые трудности. Купив реликвию, святой король был бы виновен в симонии. Но то же самое можно было назвать другими словами: король на вполне законном основании мог заплатить долг, принять дар и взять на себя обязательство. Его послы, два доминиканца, были отправлены в Венецию, чтобы выкупить и получить святой венец, который при перевозке по морю счастливо избежал опасностей морской стихии и галер Вата-кеса. Открыв деревянный ящик, послы увидели серебряный ларец-ковчег и узнали на нем печати дожа и баронов. Внутри этого ларца находилась помещенная в золотой сосуд реликвия страстей Христовых. Венецианцы неохотно уступили справедливости и силе. Император Фридрих с почетом пропустил послов через свои владения. Французский двор проделал далекий путь до города Труа в Шампани, чтобы встретить эту бесценную реликвию, король сам с торжеством пронес ее по Парижу, босой и в одной рубахе, и щедрый дар – десять тысяч марок – утешил Балдуина в его потере. Успех этой сделки подсказал императору мысль так же щедро предложить в дар остальные украшения своей часовни – большую и подлинную частицу Креста Господня, пеленку, в которую заворачивали Сына Божьего во младенчестве, копье, губку и цепь его страстей, жезл Моисея и часть черепа святого Иоанна Крестителя. Святой Людовик истратил двадцать тысяч марок на постройку величественной часовни в Париже, которая должна была принять на хранение эти духовные сокровища, – той часовни, которую комически обессмертила муза Буало. Подлинность привезенных из такого далека и столь древних реликвий не может быть доказана никакими человеческими свидетельствами. Однако ее должны признать те, кто верит в сотворенные реликвиями чудеса. Примерно в середине минувшего века застарелая язва была излечена прикосновением к ней колючки святого венца. Это чудо засвидетельствовали самые благочестивые и просвещенные христиане Франции, и опровергнуть этот факт трудно любому, кроме тех, у кого есть противоядие от всякой доверчивости в делах религии.

Греки отвоевывают Константинополь

Константинопольские латиняне были окружены и стеснены со всех сторон. Их единственной надеждой и последним средством отсрочить свой конец был раскол в рядах их врагов – греков и болгар, но Вата-кес, император Никеи, своим превосходством в военной силе и политике лишил латинян этой надежды. От Пропонтиды до скалистого побережья Памфилии Азия наслаждалась миром и процветанием под его властью, и исход каждого нового военного похода увеличивал влияние Ватакеса в Европе. Укрепленные города на холмах Македонии и Фракии были отвоеваны у болгар, и Болгарское царство было сокращено до своих нынешних, естественных пределов с границей по южному берегу Дуная. Единственный император римлян больше не мог терпеть того, что правитель Эпира, князь из рода Комнинов, осмеливался оспаривать у него или делить с ним право носить пурпур. Дмитрий Ком-нин смиренно изменил цвет своей обуви и с благодарностью принял звание деспота. Подданные Дмитрия были выведены из себя его низостью и бездарностью и попросили защиты у своего верховного повелителя. После некоторого сопротивления царство со столицей в Фессалонике было присоединено к Никейской империи, и Ватакес стал царствовать без соперников от турецкой границы до Адриатического залива. Европейские государи уважали его за личные достоинства и могущество, и если бы Ватакес поставил свою подпись под исконным символом веры, папа римский, видимо, охотно перестал бы поддерживать латинский трон Константинополя. Но смерть Ватакеса, короткое беспокойное правление его сына Феодора и беспомощный младенческий возраст внука Ватакеса Иоанна отсрочили восстановление греческой власти. В следующей главе я объясню читателям, какие внутренние перевороты произошли у греков. Здесь же будет достаточно сказать, что молодой государь терпел притеснения от своего опекуна и соправителя Михаила Палеолога, который имел все добродетели и пороки, характерные для основателей новых династий. Император Балдуин тешил себя надеждой, что сможет вернуть несколько городов или провинций с помощью бессильных слов. Послы, которых он направил для переговоров, были прогнаны из Никеи с презрением и насмешкой. Какое бы место они ни называли, Палеолог находил особую причину, по которой оно дорого и ценно для него: в одном месте он родился, в другом впервые получил командную должность в армии, в третьем наслаждается и надеется еще долго наслаждаться радостями охоты. «Тогда что же вы согласны дать нам?» – спросили изумленные послы. «Ничего, – ответил грек. – Ни пяди земли. Если ваш господин желает мира, пусть платит мне раз в год в виде налога те деньги, которые выручает от торговли и пошлин Константинополя. На этих условиях я могу позволить ему царствовать. Если он откажется, будет война. Я не совсем невежда в воинском искусстве, и пусть исход дела определят Бог и мой меч». Вступлением к этой войне стал поход Палеолога против деспота Эпирского. За победой последовало поражение, и род Комнинов, или Ангелов, пережил в этих горах его усилия и его царствование; но все же был захвачен в плен Виллардуэн, князь Ахайи, и это лишило латинян самого деятельного и сильного вассала их угасающей монархии. Республики Венеция и Генуя спорили в первой из своих морских войн за господство над морем и над торговлей с Востоком. Гордость и выгода склоняли венецианцев к защите Константинополя; их соперники почувствовали соблазн помочь врагам греческой столицы в осуществлении задуманного, и союз генуэзцев с завоевателем-схизматиком вызвал негодование у латинской церкви.

Настойчиво стремившийся к своей великой цели император Михаил лично посещал войска и крепости Фракии и принимал нужные меры для их усиления. Остатки латинян были изгнаны из своих последних владений. Михаил безуспешно штурмовал константинопольский пригород Галату и договаривался с каким-то коварным бароном, чтобы тот открыл ему ворота столицы, но барон то ли не смог, то ли не пожелал это сделать. Следующей весной любимый полководец Михаила Алексей Стратегопул, которого он наградил титулом цезаря, тайно переправился через Геллеспонт с восемью сотнями конников и пехотой. Алексею было поручено подойти близко к городу, слушать и смотреть, но не предпринимать против столицы никаких действий, исход которых неизвестен или опасен. Землю вблизи Константинополя – от Пропонтиды до Черного моря – возделывали крестьяне и беглецы от правосудия, люди выносливые и стойкие. Они были ненадежными союзниками, но общность языка и религии, а в тот момент и выгода склоняли их на сторону греков. Их приняли добровольцами, и благодаря их добровольным услугам армия Алексея вместе с регулярными войсками из Фракии и вспомогательными отрядами куманов увеличилась до двадцати пяти тысяч человек. Пылкая отвага добровольцев и собственное честолюбие побудили цезаря ослушаться точных указаний своего повелителя: он был уверен, и вполне обоснованно, что успех заслужит ему прощение и награду. Наблюдательные добровольцы, которые хорошо видели слабость Константинополя, бедственное положение и страх латинян, заявили, что как раз наступил самый подходящий момент для внезапного нападения и захвата города. Новый губернатор венецианской колонии, безрассудный юноша, отплыл с тридцатью галерами и лучшей частью французских рыцарей в рискованный поход против города Дафнузии, который находился на берегу Черного моря на расстоянии сорока лиг от Константинополя; оставшиеся латиняне не имели сил отразить удар и не подозревали об опасности. Им было известно, что Алексей переправился через Геллеспонт, но малочисленность его первоначальной армии развеяла их опасения, а того, что затем эта армия увеличилась, они не заметили по неосторожности. Значит, Алексей может ночью незаметно продвинуться вперед с отрядом из лучших солдат, оставив основную часть армии помогать и поддерживать действия этих избранных воинов. Когда некоторые из них будут приставлять лестницы к стене на ее самом низком участке, старый грек, в чьей помощи они были уверены, должен провести их товарищей по подземному ходу в свой дом. Вскоре после этого они смогут изнутри силой распахнуть Золотые ворота, которые уже давно загорожены, и впустить нападающих; тогда завоеватель окажется в самом сердце столицы, а латиняне не успеют даже понять, что они в опасности. Потратив какое-то время на обсуждение вопроса, цезарь в итоге решил довериться добровольцам. Они были надежными и отважными и добились успеха. Описав план, я тем самым уже рассказал о его удачном выполнении. Но еще до того, как переступить порог Золотых ворот, Алексей испугался собственной смелости, остановился и раздумывал до тех пор, пока добровольцы не пришли в отчаяние и не подтолкнули его вперед уверением, что при отступлении опасность будет самой большой и избежать ее будет всего труднее. Цезарь приказал своим регулярным войскам оставаться в сомкнутом строю, а куманы в это время рассредоточились по всем направлениям. Прозвучал сигнал тревоги, угроза пожара и разграбления города придала решимости его жителям. Константинопольские греки вспомнили своего прирожденного государя, генуэзские купцы – свой недавний союз и свою вражду с венецианцами. Жители каждого квартала вооружились, и воздух зазвенел от всеобщего приветственного крика: «Многих лет жизни и победы Михаилу и Иоанну, августейшим императорам римлян!» Эти голоса разбудили их соперника Балдуина, но даже самая близкая опасность не смогла заставить его вынуть меч из ножен для защиты города, и, возможно, он, покидая Константинополь, чувствовал больше удовольствия, чем сожаления. Балдуин бежал из дворца на берег моря и там увидел вдали желанные для него паруса флота, возвращавшегося назад после неудачного и безрезультатного похода на Дафнузию. Константинополь был потерян безвозвратно, но его латинский император и знатнейшие латинские семьи поднялись на венецианские галеры и направились к острову Эвбея, а затем в Италию, где государь-беженец был принят папой и королем Сицилийским, которые отнеслись к нему со смесью презрения и жалости. После потери Константинополя Балдуин прожил еще тринадцать лет, добиваясь у католических государств помощи, чтобы вернуться на престол. Тому, как это делается, он хорошо научился в молодости, и его последнее изгнание не было ни более нищенским, ни более постыдным, чем три предыдущих странствия по европейским дворам. Императорскую власть, существовавшую только в воображении, унаследовал после Балдуина его сын Филипп, а дочь Филиппа Катрин передала претензии своей семьи своему мужу, Карлу Валуа, брату французского короля Филиппа Красивого. В последующих поколениях рода Куртене вновь и вновь рождались дочери, заключались все новые брачные союзы, и титул императора Константинопольского, слишком большой и звучный для нецарствующих дворян, тихо угас в молчании и забвении.