Текст книги "Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)"

III. Благотворительность мусульман распространяется даже на животных, и в Коране несколько раз предписана, причем не как заслуга, а как обязательный к исполнению долг, помощь нуждающимся и несчастным. Возможно, Магомет – единственный законодатель, который точно определил размер благотворительности: ее объем может быть разным в зависимости от количества и характера имущества, поскольку милостыня может подаваться деньгами, зерном, скотом, плодами или товарами; но мусульманин не исполняет закон, если не отдает для этого десятую часть своего доходя, а если совесть обвиняет его в обмане или вымогательстве, десятая часть увеличивается до пятой с целью возместить ущерб. Благотворительность – опора справедливости, поскольку, если мы обязаны помогать кому-то, это не дает нам причинить ему вред. Пророк может открывать людям тайны небес и будущего, но в своих наставлениях, касающихся морали, он способен лишь повторять уроки собственного сердца.

Две догмы веры и четыре обязанности верующих ислама защищены наградами и наказаниями, и мысль набожного мусульманина постоянно обращена к Судному дню, последнему дню мира. Пророк не осмелился точно указать время этой ужасной катастрофы, а лишь назвал в туманных изречениях знаки на небесах и на земле – будущие предвестники всеобщего разрушения, при котором все живое будет уничтожено и мир вернется в первоначальный хаос. По звуку трубы возникнут новые миры; ангелы, духи и люди восстанут из мертвых, и души людей вновь соединятся со своими телами. Учение о воскресении из мертвых первыми исповедовали египтяне; они бальзамировали мумии и строили пирамиды для того, чтобы сохранить прежнее жилище души на три тысячи лет. Однако такая попытка не дает полного результата и потому бесполезна. Магомет поступил более философски: он полагается на всемогущество Творца, слово которого может снова вдохнуть жизнь в мертвую глину и собрать вместе бесчисленные атомы, которые уже утеряли и прежнюю форму, и прежнюю внутреннюю природу. Что происходит с душой между смертью и воскресением тела, трудно решить, и даже те, кто самым твердым образом верит в ее нематериальность, не в силах понять, как она может мыслить и действовать без помощи органов чувств.

За воссоединением душ с телами последует окончательный суд над человечеством, и пророк, копируя представления египтян, очень точно воспроизводит процедуры и даже медлительность и постепенность действий земного суда. Нетерпимые в вопросах религии противники Магомета упрекают его за то, что он даже им дает надежду на спасение, за провозглашенную им величайшую ересь, что каждый человек, который верит в Бога и творит добрые дела, может в последний день ожидать милостивого приговора. Такое разумное неразличение по вере плохо сочетается с фанатизмом, к тому же невероятно, чтобы посланец небес так уменьшил значимость и необходимость собственного откровения. В Коране вера в Бога неотделима от веры в Магомета, добрые дела – это дела, предписанные им, и упомянутые два признака людей подразумевают исповедание ислама, принять который приглашаются в равной мере все народы и секты. Иноверцы же за духовную слепоту, даже если она оправдана незнанием и увенчана добродетелью, будут наказаны вечными муками, и слезы, которые Магомет пролил на могиле своей матери, за которую не имел права молиться, представляют нам ярчайший контраст человечности и религиозного пыла. Всех неверных ждет одинаковая судьба: степень их виновности и наказания определяется убедительностью отвергнутых доказательств и размером совершенных ошибок. Вечные жилища христиан, евреев, сабейцев, магов и язычников расположены в бездне одно под другим, а самый нижний ад предназначен для неверующих лицемеров, которые прикрываются личиной веры. После того как подавляющее большинство людей будут осуждены за свои убеждения, только истинно верующих будут судить по их делам. Добро и зло каждого мусульманина будут взвешены на весах – то ли в прямом, то ли в иносказательном смысле этих слов, – и причиненный другому ущерб можно будет возмещать необычным способом: обидчик должен будет заплатить определенное количество своих добрых дел тому, кому причинил вред. Если же у обидчика нет никакой моральной собственности, к весу его грехов добавляется соответствующая их тяжести доля недостатков пострадавшего. В зависимости от того, что перевесит – провинности или добродетели, – будет вынесен приговор, и все без исключения пройдут по тонкому, как острое лезвие, и опасному мосту, перекинутому над пропастью; невиновный, идущий по стопам Магомета, со славой войдет в ворота рая, а виновный упадет в первую и самую мягкую из семи адских преисподних. Срок искупления грехов будет разным – от девятисот до семи тысяч лет, но пророк разумно пообещал, что все его ученики, каковы бы ни были их грехи, будут спасены своей верой и его заступничеством от вечного проклятия. Неудивительно, что суеверие действует с особой силой на страхи своих последователей, ведь человеческое воображение рисует бедствия загробной жизни с большей силой, чем загробное блаженство. Из двух простых элементов – тьмы и огня – мы можем создать чувство боли, которое может быть усилено в бесчисленное количество раз мыслью о том, что оно будет длиться бесконечно. Но эта же самая мысль о бесконечной длительности действует противоположным образом, когда речь идет об удовольствии, и слишком многие из наших нынешних удовольствий возникают благодаря избавлению от зла или сравнению со злом. Естественно, что арабский пророк долго и с восторгом описывает райские рощи, фонтаны и реки, но вместо того, чтобы наделить благословенных жителей рая большим вкусом к гармонии и науке, беседе и дружбе, он напрасно прославляет жемчуга и алмазы, шелковые одежды, мраморные дворцы, золотые блюда, прекрасные вина, изысканные лакомства, многочисленных слуг и все виды дорогостоящей чувственной роскоши, которая невыносимо надоедает своему обладателю даже за короткий срок этой земной жизни. Для любого верующего, даже самого последнего из них, будут созданы семьдесят две гурии, что значит «черноокие», – девушки ослепительной красоты, в расцвете юности, девственно непорочные и невероятно чувственные, минута удовольствия будет продолжаться тысячу лет, и мужская сила счастливца будет увеличена в сто раз, чтобы он был достоин своего счастья. Несмотря на предрассудок невежественного большинства, врата небес будут открыты для людей обоих полов, но Магомет не указал, какие мужчины будут спутниками женщин-избранниц, поскольку не хотел ни пробуждать ревность в их нынешних мужьях, ни нарушать их счастье перспективой вечного супружества. Образ плотского рая вызвал негодование, а может быть, зависть у монахов; они произносили красивые речи против нечистой религии Магомета, и его скромные защитники вынуждены были неловко оправдываться словами о переносном смысле и аллегориях. Но более здравомыслящая и последовательная партия не стыдится понимать слова Корана буквально: воскресение плоти будет бесполезным, если ей не будет возвращено обладание и возможность пользоваться ее самыми драгоценными способностями, и единство чувственного и духовного наслаждения необходимо, чтобы стало полным счастье двойного животного, совершенного человека. И все же радости магометанского рая не ограничиваются роскошью и удовлетворением вожделений: пророк явным образом заявил, что все низшие виды счастья будут забыты и презрены святыми и мучениками, которым будет дано блаженство созерцать Бога.

Бегство Магомета из Мекки в Медину

Первой и самой трудной победой Магомета было завоевание душ своей жены, своего слуги, своего ученика и своего друга – самой трудной потому, что он предстал как пророк перед теми, кто лучше всех знал его недостатки как человека. И все же Хадиджа верила словам своего мужа и дорожила его славой, послушный и любящий Зейд соблазнился возможностью получить свободу, прославленный Али, сын Абу Талиба, принял учение своего двоюродного брата с горячностью молодого героя, а богатство, умеренность и правдивость Абу Бекра укрепили религию пророка, чьим наследником ему суждено было стать. Он убедил десять самых уважаемых граждан Мекки негласно брать уроки ислама. Они подчинились голосу разума и религиозного рвения, произнесли основной символ веры: «Есть лишь один Бог, и Магомет – пророк Бога», и за свою веру еще в этой жизни получили награду: богатство и почести, командование армиями и управление царствами. Три года были тихо потрачены на приобретение четырнадцати последователей – первых плодов проповеди Магомета. На четвертый год он начал пророческое служение: твердо решив принести своей семье свет божественной истины, он приготовил угощение – сообщают, что оно состояло из ягненка и чаши молока, – и пригласил на беседу сорок гостей из рода Хашим. «Друзья и родственники, – сказал им Магомет. – Я предлагаю вам, и я один могу предложить, самый драгоценный дар – сокровища этого и будущего миров. Бог повелел мне позвать вас на службу ему. Кто из вас понесет вместе со мной мое бремя? Кто из вас будет моим товарищем и визирем?» Никто не ответил, пока эту тишину изумления, сомнения и презрения не нарушил нетерпеливый и мужественный Али, подросток неполных четырнадцати лет. «О, пророк, этот человек – я. Любому, кто пойдет против тебя, я выбью зубы, вырву глаза, переломаю ноги, распорю живот. О, пророк, я буду твоим визирем над ними». Магомет с восторгом принял это предложение, а гости иронически посоветовали Абу Талибу слушаться сына как старшего по чину. Отец Али заговорил более серьезным тоном и посоветовал племяннику отказаться от невыполнимого замысла. «Побереги свои увещания для другого случая, – ответил своему дяде и благодетелю бесстрашный фанатик. – Если бы они положили мне на правую ладонь солнце, а на левую луну, и тогда бы они не заставили меня свернуть с моего пути». Десять лет Магомет упорно продолжал свое дело, и религия, которая потом охватила Восток и Запад, медленно делала первые шаги за стенами Мекки. Все же Магомет мог с удовлетворением видеть, как растет его юная община единобожников, которые почитали его как пророка и которых он в нужное время питал духовной пищей Корана. Количество его последователей можно приблизительно оценить по числу тех из них, кто бежал в Эфиопию в седьмой год его пророчества, а их было восемьдесят три мужчины и восемнадцать женглин. Партию Магомета укрепило своевременное обращение в ислам его дяди Хамзы и сурового несгибаемого Омара, который стал отстаивать дело ислама с тем же усердием, с которым до этого старался уничтожить эту веру. Магомет был милосерден не только к племени курейш и не только к жителям Мекки: во время торжественных праздников, в дни паломничества он приходил в Каабу, заговаривал с приезжими из всех племен и настойчиво, в частных беседах и в публичных выступлениях, убеждал их верить лишь в одного Бога и поклоняться лишь этому Богу. Сознавая свою правоту и свою слабость, он провозглашал свободу вероисповедания и отрицал насилие в делах религии, но призывал арабов к покаянию и заклинал их вспомнить о древних идолопоклонниках из племен ад и самуд, которых Божье правосудие стерло с лица земли.

Жители Мекки из-за суеверия и зависти упорствовали в неверии. Старейшины города, дяди пророка, относились с подчеркнутым презрением к самонадеянной дерзости сироты, посмевшего реформировать свою родину. На благочестивые речи Магомета в Каабе Абу Талиб отвечал громкими криками: «Жители города и паломники, не слушайте этого искусителя, не прислушивайтесь к его нечестивым нововведениям! Храните верность Аль-Аат и Аль-Уззе!» Тем не менее сын Абдаллаха был дорог престарелому вождю, и дядя защищал своего племянника и его доброе имя от нападений курейшитов, которые давно завидовали семье Хашим из-за ее первенствующего положения. Своей злобе они придали религиозный вид. Во времена Иова арабский наместник наказывал за непочтение к богам как за преступление. Магомет был виновен в том, что покинул богов своего народа и отрицал их существование. Но в Мекке была такая политическая свобода, что предводители курейшитов вместо того, чтобы выдвинуть обвинение против преступника, должны были применить убеждение или насилие. Они много раз обращались к Абу Талибу с упреками и угрозами. «Твой племянник порочит нашу религию, он обвиняет наших мудрых предков в невежестве и глупости; поскорее заставь его замолчать, чтобы он не поднял смуту в городе. Если он будет упорствовать, мы поднимем свои мечи на него и его сторонников, и ты будешь виновен в той крови, которая прольется». Авторитет Абу Талиба и его умеренность не дали религиозным партиям перейти к насилию, но самые беспомощные и самые робкие из учеников пророка бежали в Эфиопию, а сам пророк укрывался в различных хорошо укрепленных убежищах в городе и других местах страны. Поскольку его семья по-прежнему поддерживала его, остальная часть племени курейш дала обязательство порвать всякие отношения с детьми Хашима – ничего у них не покупать и не продавать им, не брать от них жен и не давать им в жены своих женщин до тех пор, пока они не отдадут Магомета на суд богов. Это решение было вывешено в Каабе, чтобы его увидели глаза всего арабского народа. Послы курейшитов преследовали изгнанников-мусульман в глубине Африки; курейшиты осадили пророка и его самых верных сторонников, лишили их доступа к воде и разжигали взаимную вражду воюющих сторон местью за причинение вреда и нанесение оскорблений. Непрочное перемирие восстановило видимость согласия и продержалось до тех пор, пока смерть Абу Талиба не отдала Магомета на милость врагов как раз в то время, когда кончина верной и великодушной Хадиджи лишила его домашнего уюта. Верховную власть в мекканской республике унаследовал Абу Суфьян, глава клана Омейя. Этот усердный почитатель идолов и смертельный враг рода Хашим созвал собрание курейшитов и их союзников, чтобы решить судьбу посланника Бога. Тюрьма довела бы его до отчаяния и только усилила бы его религиозное исступление; изгнание красноречивого и популярного фанатика распространило бы смуту на провинции Аравии. Его приговорили к смерти, и было решено, что его сердце пронзят несколько мечей – по одному от каждого племени, чтобы разделить между ними вину за его кровь и не опасаться мести хашимитов. Ангел или лазутчик раскрыл заговор курейшитов, и у Магомета оставался лишь один выход – бегство. Глубокой ночью вместе со своим другом Абу Бекром он тихо скрылся из своего дома. Убийцы следили за домом, стоя у двери, но их ввела в заблуждение фигура Али, который спал на кровати пророка, накрытый его зеленой одеждой. Курейшиты пощадили преданного своей религии юного героя, но несколько стихотворений Али, сохранившихся до сих пор, представляют нам интересную картину его чувств: смесь тревоги, нежной любви и надежды на Бога. Три дня Магомет и его спутник скрывались в пещере Саур на расстоянии одной лиги от Мекки, и в конце вечера каждого дня сын и дочь Абу Бекра тайно снабжали их едой и новостями. Старательные курейшиты обыскивали все пригодные для укрытия места поблизости от города и подошли к входу в эту пещеру, но считается, что божье провидение с помощью паучьей сети и гнезда голубя убедило их, будто в этом месте людей нет, раз ничто не потревожено. «Нас только двое», – дрожа от страха, сказал Абу Бекр. «Есть еще третий – сам Бог», – ответил пророк. Еще до того, как пыл преследователей угас, два беглеца вышли из пещеры и сели на верблюдов. По дороге в Медину их остановили посланцы курейшитов, но беглецы откупились мольбами и обещанием подарков. В этот судьбоносный момент взмах арабского копья мог изменить историю мира. Бегство пророка из Мекки в Медину – хиджра – стало памятной в истории точкой отсчета новой эпохи, и теперь, когда прошло почти двенадцать веков, она по-прежнему служит началом лунного года у магометанских народов.

Религия Корана могла бы погибнуть в колыбели, если бы Медина не приняла с верой и почетом святых изгоев из Мекки. Город, который теперь называется Медина, что значит «большой город», до того, как был освящен тем, что в нем стоял престол пророка, звался Ясриб. Им владели – каждое своей частью – два племени, хариджиты и авситы, наследственная вражда между которыми вспыхивала вновь при малейшем поводе. Евреи, имевшие там два поселения и хвалившиеся, что они из рода священнослужителей, были их скромными союзниками; не обращая арабов в свою веру, евреи привили им вкус к науке и религии, за что Медину стали называть Городом книги. Некоторые из самых знатных граждан Медины во время паломничества к Каабе обратились в ислам под влиянием проповедей Магомета; вернувшись оттуда, они стали распространять дома веру в Бога и его пророка; так возник новый союз, который утвердили их послы на двух тайных ночных встречах на холме в окрестностях Мекки. Во время первой из них десять хариджитов и два авсита, объединенные верой и любовью, провозгласили от имени своих жен, своих детей и своих отсутствующих собратьев, что те всегда будут исповедовать веру Корана и соблюдать его предписания. Вторая встреча была заключением политического союза и стала тем семенем, из которого родилась сарацинская империя. Семьдесят три мужчины и две женщины из Медины имели торжественное совещание с Магометом, его родственниками и его учениками и связали себя друг с другом взаимной клятвой верности. Они пообещали от имени своего города, что, если Магомет будет изгнан, они примут его как союзника, будут подчиняться ему как предводителю и станут защищать его до конца, как своих жен и детей. «Но если ваша родина призовет вас обратно, вы не покинете своих новых союзников?» – с лестной для Магомета тревогой спросили они. «Теперь у нас все общее: ваша кровь – это моя кровь, ваше поражение – мое поражение. Мы связаны друг с другом узами чести и выгоды. Я ваш друг и враг ваших врагов», – с улыбкой ответил пророк. «Но если мы будем убиты на вашей службе, какова будет наша награда?» – воскликнули посланцы Медины. «РАЙ», – ответил пророк. «Протяни же свою руку». Он протянул руку, и они повторили клятву верности союзу и дружбе. Их договор утвердил народ, который единодушно принял ислам; жители Медины радовались изгнанию посланника Бога, но боялись за него, зная, что он в опасности, и нетерпеливо ждали его прибытия. Быстро проделав опасный путь вдоль побережья, он остановился в Кобе, в двух милях от Медины, и через шестнадцать дней после бегства из Мекки въехал в Медину. Пятьсот горожан вышли навстречу Магомету; громко звучали приветствия ему, заверения в верности и преданности новой вере. Магомет был верхом на верблюдице; его голову прикрывал зонт, и вместо отсутствовавшего знамени перед ним был развернут тюрбан. Самые отважные из его учеников, которых разбросала по миру буря, собрались вокруг него, и мусульман стали различать по их неодинаковым, хотя и равноценным заслугам: тем, кто был из Мекки, дали название «мухаджиры», что значит «беженцы», тем, кто из Медины, – «ансары», что значит «помощники». Чтобы истребить зависть еще в зародыше, Магомет принял разумное решение связать своих главных сторонников попарно правами и обязанностями братьев; для Али не нашлось равного, и тогда пророк ласково произнес, что сам будет спутником и братом этого благородного юноши. Замысел оказался удачным: побратимы помнили о своем святом братстве в дни мира и в дни войны, а две партии благородно соперничали в мужестве и верности. Всего лишь один раз это согласие было нарушено случайной ссорой: какой-то патриот Медины стал ругать приезжих чужаков за наглость, но даже намек на возможность их изгнания был выслушан с отвращением, и родной сын оскорбителя с величайшей охотой предложил положить к ногам посланника Бога голову своего отца.

Со времени своего переселения в Медину Магомет стал правителем и священнослужителем, и было грехом жаловаться кому-либо на решение судьи, которому подсказывала его приговоры премудрость Бога. Он то ли получил в дар, то ли купил небольшой участок земли, который достался по наследству двум сиротам. На этом избранном месте он построил дом и мечеть, которые в своей грубой простоте были более достойны почтения, чем дворцы и храмы ассирийских халифов. На его печати, которая была то ли золотой, то ли серебряной, значился титул «посланник Бога»; молясь и проповедуя на еженедельных собраниях, он опирался на обрубок ствола пальмы и уже давно позволил себе пользоваться грубой деревянной кафедрой. На седьмом году его правления тысяча пятьсот вооруженных мусульман в боевом строю повторили свою клятву верности, а их вождь – свои заверения в том, что им обеспечена защита до смерти последнего члена их «партии» или до ее роспуска. В этом же лагере посол из Мекки был изумлен вниманием верующих к словам и внешнему виду пророка и тем, с какой жадностью они подбирали его слюну, его упавший на землю волос, грязную воду после его омовений, словно во всем этом была какая-то часть его пророческих достоинств. «Я видел хосроев Персии и цезарей Рима, но никогда не видел царя среди его подданных, подобного Магомету среди его спутников». Жар религиозного воодушевления действует сильнее и заключает в себе больше правды, чем холодное официальное раболепие придворных.

Магомет объявляет войну против неверных

В естественном состоянии каждый человек имеет право защищать с оружием в руках себя и свое имущество, отражать и даже упреждать действия своих врагов, когда они применяют насилие, и расширять эти свои военные операции настолько, чтобы в разумной степени получить удовлетворение и осуществить возмездие. В свободном обществе арабов долг подданного и гражданина имел мало сдерживающей силы, и Магомет, мирно выполнявший свое призвание нести людям добро, был разорен и изгнан с родины своими несправедливыми земляками. Выбор независимого народа поднял беглеца из Мекки на высшую ступень власти – сделал верховным правителем, и он по справедливости получил право заключать союзы и вести наступательные и оборонительные войны. Несовершенные человеческие права были дополнены и вооружены могучей силой божественной власти: мединский пророк меняет тон и в своих новых откровениях становится более яростным и кровожадным, а это доказывает, что его прежняя умеренность была порождена слабостью. Он испробовал и исчерпал средства убеждения; теперь время снисхождения прошло, и он получил указание свыше распространять свою религию мечом, уничтожать памятники идолопоклонства и преследовать неверующие народы земли, не считаясь со святостью дней или месяцев. Те кровожадные наставления, которые так много раз повторяются в Коране, по уверению его автора, есть и в Пятикнижии, и в Евангелии. Однако мягкий тон Евангелия может служить разъяснением к неоднозначному евангельскому изречению, что Иисус принес на землю не мир, но меч: его добродетели – терпение и смирение – не следует смешивать с набожной нетерпимостью государей и епископов, которые опозорили имя его учеников. Магомет, ведя религиозную войну, скорее мог следовать примеру Моисея или судей и царей Израиля. Законы войны у древних евреев были еще суровее, чем у арабского законодателя[188]188
  Главы X и XX Второзакония и их толкование применительно к практике у Иисуса Навина, Давида и прочих вызывают у современного благочестивого читателя-христианина больше священного ужаса, чем удовлетворения. Но в прежние времена епископы так же, как и раввины, с удовольствием и успехом били в церковный барабан.


[Закрыть]. Впереди евреев шел лично сам Бог воинств.

Если какой-то город сопротивлялся и отвечал на их вызов, они вырезали там всех мужчин без исключения. Семь народов Ханаана были обречены на уничтожение, и ни раскаяние, ни обращение в иудейскую веру не смогли бы спасти их от неизбежной участи: ни одно существо на их земле не должно было остаться в живых. Врагам же Магомета было честно предложено выбрать дружбу, покорность или бой. Если они обращались в ислам, то получали доступ ко всем материальным и духовным благам, которые имели первые ученики, и шли под тем же знаменем в поход ради распространения веры, которую приняли. Милосердие пророка определялось его выгодой, но все же он редко топтал поверженного врага, и, кажется, дал обещание, что наименее виновным его подданным-немусульманам будет позволено сохранить их религиозные обряды или по меньшей мере их несовершенную веру, если они станут платить за это налог. В первые месяцы своего правления он давал своему войску уроки ведения священной войны и разворачивал свое белое знамя перед воротами Медины. Воинственный посланник Бога лично сражался с врагами во время девяти боев и осад; он и его помощники за десять лет осуществили пятьдесят военных операций. Арабы продолжали совмещать торговлю и разбой, и мелкие походы для защиты своего каравана или нападения на чужой караван постепенно подготовили его войска к завоеванию Аравии. Распределение добычи определялось божьим законом: всю ее аккуратно складывали в общую копилку. Пятую часть золота и серебра, пленников и скота, движимого и недвижимого имущества пророк предназначал для дел веры и благотворительности, остальное делилось поровну между солдатами, которые одержали победу или охраняли лагерь, при этом доля убитого доставалась по наследству его вдове и сиротам, а для того, чтобы увеличить численность конницы, конных воинов поощряли, выделяя им две доли – для самого воина и для его лошади. В войско старались завлечь странствующих арабских воинов, и они со всех сторон собирались под знамя религии и грабежа. Посланник Бога освятил отступление от правил, которое они себе позволяли, – позволил брать пленных женщин в жены и наложницы: наслаждение богатством и красотой было слабым подобием радостей, приготовленных в раю для доблестных мучеников за веру. «Меч, – говорил Магомет, – это ключ от небес и ада; капля крови, пролитая за дело Бога, или ночь, проведенная в строю, ценнее, чем два месяца поста или молитвы. Кем бы ни был павший в бою, его грехи прощаются. В день суда его раны будут сверкать как киноварь и благоухать как мускус, а вместо потерянных конечностей ему будут даны крылья ангелов и херувимов». Бесстрашные души арабов воспламенялись восторгом, картина невидимого мира глубоко отпечатывалась в их воображении, и смерть, которую они всегда презирали, становилась для них предметом надежды и желания. Коран провозглашает в самом абсолютном виде принципы судьбы и предопределения, которые угасили бы изобретательность и добродетель, если бы поступками людей всегда управляли их отвлеченные верования. И все же влияние этих принципов во все времена увеличивало мужество сарацин и турок. Первые товарищи Магомета шли в бой без страха, веря, что опасности нет там, где нет удачи, что, если им суждено умереть, они умрут и в своей постели, если же нет, то останутся невредимы и среди вражеских дротиков.

Возможно, курейшитам было бы достаточно бегства Магомета, если бы их не побуждала к действию и не тревожила месть врага, который мог перекрыть им их торговый путь в Сирию, куда они ездили через земли Медины и через них же возвращались обратно. Абу Суфьян сам вместе с тридцатью или сорока сторонниками повел туда богатый караван из тысячи верблюдов; удача или ловкость помогли ему в этом походе, и он не был замечен бдительным Магометом; но вождь курейшитов узнал, что святые грабители ждут в засаде его возвращения. Он отправил гонца к своим собратьям в Мекку, и боязнь потерять свою торговлю и продовольствие заставила их поспешно выслать ему на помощь военные силы города. Священная банда Магомета состояла из трехсот тринадцати мусульман, из которых семьдесят семь были беженцы, а остальные – помощники. Они по очереди ехали верхом на верблюдах, которых было семьдесят (ясрибские верблюды были грозными на войне); но лишь двое смогли выехать в поход на конях: так бедны были первые ученики Магомета. В плодородной и прославленной долине Бадр, на расстоянии трех переходов от Медины, пророк получил от своих разведчиков известие, что с одной стороны приближается ожидаемый караван, а с другой наступают курейшиты – сто конников и восемьсот пятьдесят пехотинцев. После короткого совещания он пожертвовал возможным богатством ради славы и мести, и его воины выкопали неглубокие траншеи, чтобы защитить себя и ручей со свежей водой, который тек через долину. «Боже! – воскликнул он, когда многочисленные курейшиты спускались с гор. – Если эти люди будут уничтожены, кто будет почитать тебя на земле? Смелей, дети мои, плотнее сдвиньте ряды; выпускайте стрелы, и этот день будет нашим». Сказав это, он вместе с Абу Бекром поднялся на трон или кафедру и сразу же попросил прийти на помощь архангела Гавриила и три тысячи ангелов. Во время сражения он непрерывно вглядывался в поле боя; когда мусульмане заколебались и противник стал их теснить, пророк быстро спустился с трона, сел на своего коня и бросил в воздух горсть песка со словами: «Пусть их лица покроются смущением». Обе армии слышали его подобный грому голос и увидели в своем воображении воинов-ангелов; курейшиты дрогнули и побежали; семьдесят их храбрейших воинов были убиты, и семьдесят пленных украсили собой первую победу мусульман. Мертвые тела курейшитов были раздеты и подверглись оскорблениям, два самых упрямых пленника были наказаны смертью, а выкуп, полученный за остальных – четыре тысячи драхм серебра, – в какой-то степени заменил ускользнувший караван. Но напрасно верблюды Абу Суфьяна нащупывали себе новый путь через пустыню и вдоль Евфрата: усердие мусульман позволило им перехватить этот караван, и добыча, видимо, была велика, поскольку доля посланника, ее пятая часть, составила двадцать тысяч драхм. Раздраженный таким уроном для города и для себя лично, Абу Суфьян собрал войско из трех тысяч человек, среди которых семьсот были в доспехах и двести на конях. Три тысячи верблюдов шли с ним в поход. Его жена Хинда и с ней пятнадцать благородных женщин из Мекки непрерывно били в бубны, воодушевляя войска и умножая величие Хубала, самого популярного божества Каабы. Знамя Бога и Магомета поднимали девятьсот пятьдесят мусульман. Разница в численности вызывала не больше тревоги, чем на поле Бадр, но дерзкая уверенность курейшитов в победе оказалась сильнее, чем божественный дар и человеческие чувства посланника Бога. Второе сражение произошло на горе Оход, в шести милях к северу от Медины. Курейшиты приближались, выстроившись полумесяцем; на правом крыле их войска конницу возглавлял Халед, самый свирепый и удачливый из арабских воинов. Войска Магомета умело выбрали себе место на пологом склоне, пятьдесят лучников защищали их сзади. В центре сила их удара позволила им отразить атаку идолопоклонников и прорвать строй противника, но, преследуя врага, они потеряли преимущество, которое давал им рельеф местности, лучники покинули свой пост, мусульмане соблазнились добычей, перестали слушаться своего полководца и нарушили строй. Неустрашимый Халед, поворачивая свою конницу, чтобы обойти их сбоку и сзади, громко крикнул, что Магомет убит. На самом же деле он был ранен в лицо дротиком, и два его зуба были расколоты камнем. И все же среди сумятицы и бедствия Магомет упрекал неверных в том, что они убивают пророка, и благословлял дружескую руку, которая остановила его кровь и отвела его в безопасное место. Семьдесят мучеников умерли за грехи своего народа; по словам посланника Бога, они умерли попарно: каждый брат обнимал безжизненное тело своего товарища. Их тела были изуродованы бесчеловечными женщинами Мекки, и жена Абу Суфьяна надкусила внутренности Хамзы, дяди Магомета. Мекканцы могли прославлять свое суеверие и утолять свою ярость, но вскоре мусульмане вновь собрались вместе на поле боя, а у курейшитов не хватило сил или мужества на осаду Медины. Поход на Медину был предпринят в следующем году, и тогда на нее напала десятитысячная вражеская армия. Этому третьему походу дают несколько названий – по народам, которые выступали под знаменем Абу Суфьяна и по рву, который был выкопан перед Мединой и лагерем трех тысяч мусульман. Магомет благоразумно уклонился от общего сражения; Али отличился доблестью в единоборствах, и война тянулась двадцать дней, пока союз осаждавших не распался окончательно. Буря с ветром, дождем и градом перевернула их шатры; хитрый противник раздувал ссоры между ними, и курейшиты, покинутые своими союзниками, потеряли надежду на то, чтобы опрокинуть трон или остановить завоевания своего непобедимого изгнанника.