Текст книги "Немир"

Не без колебания, тот всё же подчинился. Галахад и Арон опустились на колени; пытаясь заглянуть в дракона, они столкнулись головами.

– Как думаешь, – зашептал Арон королю, потирая лоб, – получится?

– Конечно, – отозвался Галахад с беззаботной уверенностью. – Главное – не погнуть палицу.

В отличие от целителя он и не думал понижать голос, и тут же пожалел об этом. Дракон резко захлопнул пасть. Теперь на них смотрели два жёлтых глаза: один – с недоверием, другой – с подозрением.

– Какую палицу? – спросил дракон. – Я ещё не выжил из ума. То, что у Вас в руках, называется пика.

– Конечно, конечно, – пробормотал Галахад, поняв свою ошибку. – Я оговорился. Я хотел сказать: «не перегнуть палку». Такое выражение. Расхожее.

Дракон поглядел на короля с отвращением, как смотрят домохозяйки на просроченные консервы, и нехотя разинул пасть. Галахад второпях слишком глубоко загнал пику в драконью глотку. Дракон странно всхрапнул, Галахад с Ароном раскатились в разные стороны, и вовремя. Похоже, сработала застарелая аллергия на рыцарей, и пациент вывернул на дорогу содержимое своего желудка. В том числе и ведьму, которая, упав на четвереньки, отряхнулась, как обычная собака.

– Не перевариваю ведьм, – сказал дракон, отползая от неё с выражением озабоченности на морде.

– Тацирн! – закричала Абра. Конечно, это была она. – Наглая летающая пиявка!

Пребывание в желудке дракона не прибавило ей ни красоты, ни учтивости.

– Абра! – хором закричали король и целитель. Арон внезапно обнаружил, какой богатый у него словарный запас и присоединился к королю с возгласами изумления и восторга. Теоретически про подземную ведьму Немира знали все. Но никто никогда не видел её на поверхности.

Абра очень растерялась. Она собиралась организовать дракону хорошую взбучку, и совсем не рассчитывала на свидетелей. Она часто заморгала и неловко перекатилась на спину. При свете дня ведьма воспринимала всё окружающее в искажённом виде. Тем не менее, Галахада она узнала, как узнал его когда-то Ленни. И то, что король сильфанеев сидел перед нею не на троне, а прямо на земле, ничего не меняло.

– В свою очередь, Галахад взирал на неё со смесью любопытства и восхищения, и Абре польстило такое внимание царственной особы.

– Да, это действительно я, – произнесла ведьма, наспех пригладив свои волосы-корни. – Как видите, я – обычная женщина. Но если Вы, Ваше Величество, при свете дня посмотрите на моё отражение в зеркале, то увидите, что у меня нет левой ноги, правого колена, четвёртого шейного позвонка, двух крайних справа голов, а в груди огромная дыра.

– В самом деле? – Галахад поднялся и учтиво протянул ей руку.

Но Арон опередил его, подойдя к ней со словами:

– Позвольте мне, как врачу, напомнить, что сидеть на земле в Вашем возрасте весьма вредно. Дайте Вашу руку, сударыня, и я помогу Вам подняться.

Ведьма, весьма чувствительная к любезностям, не преминула принять это предложение и встала на ноги при помощи Арона.

– Как это мило с Вашей стороны. Вы так галантны, не то, что некоторые.

– Драконы и не бывают галантными, – заметил Арон, ответив на её хитроватую улыбку. – А нас к этому обязывает положение. Заодно я пощупаю Ваш пульс – мне, кажется, Вы очень взволновались. Так, так. Волшебник, значит. Не Сантариал, случайно?

– Нет.

– Лжёт она, Ваше Величество, – с сожалением произнёс Арон. – А знаете, почему? Ладони ведьмы всегда краснеют, если она лжёт.

И он кивнул на руку Абры, которую уже несколько секунд держал ладонью вверх.

Абра сердито отняла свою костлявую кисть; она вся клокотала от ярости.

– И зачем же Вы солгали? – с укором сказал король. – Разве Вам не было стыдно?

– У меня что, не может быть секретов? – злобно прошипела Абра.

– Так и сказали бы, что секрет – зачем же лгать?

– Да она всегда так, – встрял Тацирн, почёсывая за ухом задней ногой. – Стерва потому что.

Абра повернулась к дракону и показала ему тощий кулачок. Тот засопел и высунул хозяйке большой влажный язык, слегка раздвоенный на конце.

– Начнём сначала. Мне послышалось, что Вы упомянули одно имя, – осторожно проговорил король, – и оно не было упомянуто всуе.

– Склероз у Вас разыгрался, – проворчала ведьма самым неприятным из своих голосов. Переступив с ноги на ногу, она почесала друг о друга большие пальцы ног и воззрилась на Галахада с недовольством. – Это Вы упомянули.

 
– Прошу прощения, – сказал Арон, обнаруживая предупредительность, которая не раз пробуждалась в нём при общении со всяческими дамами, – Его Величество никогда не забывает того, что следует помнить, и никогда не помнит того, что следует забыть. А также он никогда ничего не путает, поэтому, как видите, оснований для склероза нет никаких.
 

– Видеть-то я вижу, – буркнула Абра. – А вот чувствую себя преотвратно. Разрешите откланяться.

– Ни в коем случае. У Его Величества несгибаемые рыцарские принципы. Он не позволит Вам уйти, когда Вы в таком состоянии!

При этих словах дракон Тацирн неприветливо скосил на них глаза, выгнул спину, подобрал под себя лапы и начал отползать в сторону. Арон и Галахад давно заприметили, что упоминание о рыцарских принципах пробуждает в драконах такое нехорошее качество, как мелочность. Вот и сейчас, остановившись на краю обрыва, Тацирн неуклюже повернулся в их сторону и смачно плюнул. Вместо огня из его пасти вышел зловонный синий дым, что на некоторое время отбило у всех троих желание дышать.

– Вы оскорбили меня в самое сердце, – сипло прогнусавил Тацирн, и, оттолкнувшись от края, дал дёру в облака.

Не сговариваясь и даже не переглянувшись, Арон и Галахад никак не отреагировали на этот выпад. По общему мнению, дракона решили не задерживать.

– Моё суждение такое, – сказал король. – Придётся подождать с мемуарами; среди этих срочных дел как-то некогда предаваться воспоминаниям о прошедшем.

– И Вы ничего не оставите нашим потомкам?

– Знаешь, Арон, – задумчиво произнёс Галахад, – у меня только что появилось ощущение, что если мы ещё немного протянем, читать мои откровения будет просто некому. Благородная дама, – с поклоном обратился он в ведьме, – позвольте сопровождать Вас на пути в Вашу обитель.

– С удовольствием бы позволила, – пробурчала Абра, – но на пути в мою обитель у меня ещё есть кой-какие дела.

– В таком случае, счастливы помочь в достойных начинаниях. Тем паче, что по ходу дела Вы могли бы разрешить…

– Что я должна разрешить? И кому? Вам, что ли?

– …наши сомнения, – Галахад предложил ведьме руку; Арон пошёл следом на некотором расстоянии, поглядывая вокруг. В горах он всегда чувствовал себя неуютно. – Мы должны найти кое-кого как можно скорее.

– Знаю я, кого Вы хотите найти, – раздражаясь, ответила ведьма. – Уже все уши прожужжали. А вот Вы-то сами – хорошо ли знаете, зачем он Вам нужен?

Король внимательно слушал, предвкушая продолжение, однако Абра быстро спохватилась.

– Уж не думаете ли вы, что я стану откровенничать с Вами о своей личной жизни!

– Нет. Я надеялся, что Вы по-дружески ею со мной поделитесь, – нашёлся Галахад. – У меня-то личной жизни нет никакой. Одни подвиги.

– Кстати, – ввернул Арон, – многие жалуются, что жизнь у них не удалась, но их стенания просто кошкины слёзки по сравнению с мучениями Его Величества – у него смерть не удалась!

Благородный Галахад чисто королевским жестом призвал спутника прекратить суесловие. Но ведьму неожиданно проняло. Она шмыгнула носом, дёрнула себя за корень, растущий у правого уха, и сдавленно просипела:

– Было одно пророчество. Я ждала того, кто сможет изменить мою жизнь. И дождалась, – тут она прервалась и зарыдала в голос, и рыдания её были подобны стонам бурлящей воды в камнях порога. – И вы дождётесь, и тоже будете плакать, как я сейчас, и ничто вам не поможет и не излечит ваших ран!

Король и целитель опешили; причиной тому послужило не мрачное предсказание Абры, а неподдельная страсть, прозвучавшая в её словах.

– Да, – философски заметил Арон, помолчав и поразмыслив, – мы всегда ждём в жизни чего-то лучшего, и оно приходит… а когда оно приходит, смотрим на него и спрашиваем: «Так ты – лучшее?»

– И о чём же вы с ним беседовали? – поинтересовался Галахад самым светским тоном, в котором не было даже намёка на нетерпение.

– О том, что нас объединяет, – уверенно сказала ведьма, вытирая корнем глаза. – О схожести характеров, о призвании. О нравственности… и наоборот. В общем, каждый о своём. Вы что, не знаете, как это бывает? Вечер при свечах… старинные песни…

Она внезапно остановилась.

– Песни! Старинные! Никогда не приходилось слышать? Вроде вот этой… – Абра отошла в сторону, сложила руки на груди и завела:

Уж лучше жить мне с огнедышащим драконом,

Чем горе мыкать с некурящим солдафоном…

Окончив первый куплет, Абра гневно закричала:

– Ну, что вы уставились?! Кто дал вам право так пялиться на почтенную женщину, хоть и незамужнюю!

Она не договорила, захлебнувшись возмущением, и сразу исчезла.

– Хорошо, что она ушла, – проговорил Арон, смущённо потирая лоб.

– Верно, – задумчиво поддержал король. – За столетия, проведённые в ратных трудах, я отвык от женского общества.

Глава третья

Маленький Принц никогда не проснётся большим королём,

Но будет выглядеть

с каждой секундой всё старше и старше.

Виктория Борщевская

Но даже если бы все проклятия ведьмы пали на голову Сантариала, они не смогли бы пробить потолка его темницы, потому что находилась она глубоко под землёй. Сантариал сидел прямо на каменном полу, опираясь спиной о заплесневелую стену, и со злорадством думал: если кого приговорили к ужасной смерти, логичнее было бы предоставить в его распоряжение роскошные апартаменты и всевозможные удовольствия, чтобы усилить боль от расставания с жизнью.

Сам он сделал бы именно так.

Принцесса Аве Роза лично посетила темницу перед тем, как водворить его сюда. Подземелья в Нирвалане почти не использовались: как правило, хорошие ребята не сажают в застенки других хороших ребят: о таком страшно даже помыслить при всеобщей-то гармонии… Поэтому интерес принцессы был вполне понятен. «Просто отвратительно, – с удивлением констатировала Её Высочество. – Не думала, что в моём государстве ещё остались такие ужасные места». И, выслушав в ответ, что подземелья-де очень древние, и что сюда редко кто заглядывает, потому как нет повода, бросила: «А, всё равно».

И вот он здесь.

На память пришли слова Нандоло, сказанные не так давно и касавшиеся Её Высочества. Нандоло, в отличие от большинства людей-неотмирков и даже архаиков, всерьёз считал, что крепче спится тогда, когда знаешь больше, и впитывал сплетни как губка. У Сантариала на это просто не оставалось времени: ему приходилось непрестанно совершенствоваться, поскольку, помимо особых привилегий у него имелись и особые обязанности. Например, он должен был непринуждённо поддерживать разговор на любые отвлечённые темы как минимум в течение часа. Инферналис прямо-таки настаивал, чтобы Сантариал пролистывал в библиотеке все подшивки последних культурных известий, а также посещал единственный оставшийся в живых театр. Поначалу творческая жизнь развлекала архаика, потом сделалось невыносимо скучно, однако он не бросил этого занятия. Кроме того, в часы досуга он оттачивал экстрасенсорные способности, препятствий здесь ему никто не чинил. Ну в самом деле, какая разница: чтение мыслей, передача их на расстоянии, внушение?.. Главное – всё это не относилось к волшебству, тут уж Сантариал проявлял максимум осторожности. Пару лет назад ему постоянно снились кошмары, в которых он вынужден был защищаться от целого вороха наветов, тогда как над ним нависали Верховный Магистр, Совет Девяти и прочие многомудрые головы. Следующие несколько ночей Сантариал провёл в библиотеке, пока не выучил наизусть все пункты соответствующих «Указаний по различению элементов волшебного», после чего спал уже спокойно. Теперь в любое время дня и ночи он мог процитировать соответствующий кусок по памяти.

У Нандоло таких сложностей не возникало, поэтому он с головой погружался в мир светских сплетен, каковые в культурной среде никогда не обсуждались. От этого была своя польза: он передавал товарищу то, что считал важным. И он не раз делился своими мыслями об этой особе, нирваланской принцессе, именно поэтому до Сантариала в конце концов что-то дошло. Говорил Нандоло примерно так:

«Одна рука принцессы не знает, что делает другая. Правая стремится погубить, а левая желает спасти, но правая успевает быстрее. Поэтому сегодня она казнит преступника, а завтра идёт в храм каяться».

Тогда Сантариал воспринял эту загадочную фразу как некое иносказание и теперь жалел, что не догадался расспросить напарника подробнее.

«Что ж, – подумал он, – это нормально для неё, но очень плохо для меня, потому что палач и священник уже предупреждены. Никто не в силах сделать так, чтобы завтра опередило сегодня».

Кто-то говорил ему – на пороге смерти перед глазами пролетает вся жизнь. Он не сомневался: так оно и будет, и он обязательно прочувствует всё, но главное – гордость за себя, ведь он был абсолютно идеален во всём – таков, каким его и задумало Мироздание. И вот – Сантариал всматривался во тьму и улыбался сам себе. Чего-чего, а гордости он не ощущал. Как, впрочем, и стыда. Ничего. Словно его и не было на свете.

Сколько он себя помнил, он постоянно тренировался, развивал свои знания и совершенствовал навыки. Тем же занимались поколения его предков от… впрочем, нигде не указывалось точно, с каких пор. Было там что-то про Галахада и Равновесие, однако путаница в датах и то, что все источники противоречили друг другу, никак не облегчало жизнь исследователям. Даже Книга Времён умудрялась менять своё мнение в зависимости от того, кто брал её в руки, – ведь известно, что не существует ничего абсолютного, даже летоисчисления. У Сантариала вся эта сумятица не вызывала ничего, кроме презрения. Окажись он на месте в тот самый момент, уж он бы потрудился зафиксировать всё как следует и позаботился бы, чтоб его никто не перевирал.

Но недавно архаики вышли на поверхность, и началось.

Инферналис испокон веков выполнял роль пугала у населения Немира, это был какой-то немотивированный генетический страх, и теперь стало ясно, откуда он взялся. Под непосредственным контролем Лорда Немир был поделён на сектора, в которых действовали те или иные влиятельные люди, и за ними была организована слежка. Рано или поздно (а скорее рано) кто-либо из этих людей оступался, совершал нечто против совести, и ударные силы Инферналиса начинали с ними переговоры с целью склонить к сотрудничеству. Обычно это было трудновато, поскольку подобные воротилы привыкли работать исключительно на себя и не хотели менять привычки. Вот тогда-то навыки, оттачиваемые поколениями, и пригодились. Как правило, хватало нескольких суток головной боли, и именитые граждане шли на любые уступки. Но иногда приветствовались более тонкие методы. Практика столкновения с собственным инферно, блестяще продемонстрированная Магистру на примере пары гигантов, всегда действовала безотказно.

Сантариал никогда не задавался вопросом, зачем всё это было нужно Инферналису. Вероятно, в том и состояла Великая Миссия Лорда: ломать мировой порядок – дело расходное, требующее постоянных вложений, чтобы маховик раскрутился и процесс стал необратимым. Для этого требовались деньги на зарплату персоналу и, что не менее важно, ненависть – а уж она благодаря усилиям НИЦИАД росла в геометрической прогрессии.

Чего Сантариал совершенно не понимал, так это неприязни к ним простых людей-неотмирков. Бывало, конечно, что за архаиками бегали романтически настроенные несовершеннолетние девы, впечатлённые их демоническим ореолом, но девы эти с неизменным рвением носились за любыми проходимцами. А уж о потасовках на улицах и в общественных местах ни один продвинутый хронист не стал бы заикаться – в них архаики играли не последнюю, но и не всегда первую роль. Иногда они просто «попадали под раздачу». Подданные Инферналиса не представляли угрозы для нравственных граждан, а даже Дарслаг, хоть и был полным придурком, оставался при этом нравственным, или, во всяком случае, правильным рыцарем. И Монтернор рассылал по Городу кридские патрули вовсе не затем, чтобы спасти население от врагов; он лишь пытался успокоить это самое население, чтобы всеобщая паника не отправила Равновесие в Тарар в рекордно короткий срок.

Политика Магистра и подсказала Сантариалу идею уничтожить Храм, посвящённый Галахаду. Он убедительно доказал Инферналису, что паники пополам с ненавистью будет предостаточно, это всколыхнёт такие уровни общественного сознания, о которых раньше не помышляли, и выведет их работу на качественно новый этап. Один индивид может и не вынести зрелища изнанки собственной души, он может застрелиться или раскаяться (последнее, впрочем, оставалось редкостью), то есть сорваться с крючка, да и ненависть у него хилая, пополам со страхом; зато обозлённая толпа, доведенная до бешенства осквернением святыни – существенное вложение в копилку мирового хаоса. А уж если сама Её Высочество Аве Роза возглавит процесс – ради такого можно даже пойти на смерть.

Что ж, к этому всё и движется.

Кстати, Инферналис поначалу не соглашался. Он ставил на людей-неотмирков, существ, обладающих стадным инстинктом и затуманенным сознанием – и он собирался управлять ими через подконтрольных ему сильных мира сего. Он не хотел трогать сильфанеев, потому что «ну их совсем – связываться» (цитата). Но у сильфанеев были идеалы, которые можно было принести в жертву. А у людей не было ничего. И Сантариал в конечном счёте победил. А о цене думать не стоило.

Долго глядел он на каменную стену, потом вынул из кармана кусочек мыла и нарисовал на ней солнце, видеть которое не мог. А потом – насколько хватило его воображения – солнце засияло как настоящее, и на лицо Сантариала косо упала тень от дерева.

Тогда он вздрогнул и поморщился. Волшебство исчезло, перед ним опять были только рисунки. Сантариал понял, что сдают нервы.

«Если так пойдёт дальше, – сказал он себе, – я могу не дожить до смерти».

Накануне утром он проснулся с ощущением близкой опасности. Такое часто случалось с ним дома, поэтому сначала Сантариал удивился, увидев вместо знакомого потолка высокие кроны деревьев и услышав птичий перезвон вместо морского прибоя. Он немного полежал, не двигаясь, вокруг всё было спокойно, но беспричинная тревога не отступала.

«Ну, скажи, – мысленно обратился он к себе, подавляя раздражение, – что тебя встревожило на этот раз?»

Сантариал не успел дать ответ.

Он увидел, как они появлялись из утреннего тумана один за одним. И за их спинами разглядел скуластый лик Смерти.

Хотя, возможно, виной было его слишком живое воображение. Воображение истинного волшебника.

«Они выглядят так, словно нашли то, что давно искали, в чём нуждались, но теперь совершенно не рады этому».

Сантариал поднялся на ноги, прислонился к дереву и прижался затылком к тёплой шершавой древесной коре.

– Не вынуждайте меня совершать подвиги, – сказал он.

Они молчали, рассматривая его в упор испытующе и недоверчиво, будто желая убедиться окончательно, и всё никак не убеждаясь… Не раздумывая, Сантариал швырнул сумку на дорогу, прямо в пыль.

– Здесь всё. Берите, если в чём-то нуждаетесь.

Архаик старался говорить убедительно, но было видно, что нерешительность их не оставила. Один задержал на Сантариале откровенно жадный взгляд. Тот усмехнулся.

– Могу отдать мою рубашку, если у Вас нет своей, – предложил он, и лишь очень чуткое ухо могло распознать в его голосе издёвку. Он немедленно скинул плащ и бросил следом за сумкой, и вместе с ним в траву незаметно упало кольцо – единственное свидетельство принадлежности к высшему эшелону НИЦИАД. У Сантариала были серьёзные причины потерять его сейчас.

Они по-прежнему смотрели на него, потом один подошёл и забрал плащ, а двое других стали по бокам. Потом предводитель кивнул ему, и процессия медленно двинулась. Никто не подталкивал Сантариала, казалось, они даже избегали его касаться, пряча глаза и отворачивая смятенные лица. И всё-таки он понял: лучше не останавливаться.

Его сопровождали в полном молчании. Наверно, будь это возможным, они заставили бы сегодня замолчать всех певчих птиц в лесу. Однако природа так и не позволила сильфанеям вмешиваться в свои законы, мстительно подумал Сантариал, и пернатые вместе с другими обитателями леса не интересовались их мнением. Они продолжали радоваться ласковому солнцу, и мрачную процессию сильфанеев провожал целый сонм звуков, поющих о жизни, любви и крылатых мгновениях лета, проникнутых драгоценным покоем.

Глядя на своих стражей, прилежно вышагивающих рядом, Сантариал удивился, что в такое волшебное утро кому-то хочется прилежно исполнять свои обязанности. Они идеально держали дистанцию; ни один не подошёл ближе, чем на метр. Архаик представил себе, что будет с сильфанеями, если им придётся пихать его или, того хуже, тащить… он мрачно улыбнулся и некоторое время прикидывал, не стоит ли доставить им это удовольствие.

Он сдержал себя. Принцесса ждёт его. Не стоит её разочаровывать.

Жизнь, как обычно, разложила все события по полкам, расставила цветы по вазам, рассортировала входящую почту. Волшебным было утро, когда Галахад покинул Нирвалан. Как и то утро, когда его Храм взлетел на воздух, – которое многие сильфанеи думали провести совсем по-другому. У Сантариала не было повода их винить. Но это слово, «волшебство», говорило ему гораздо больше, чем он желал слышать.

Он может всё изменить. Стоит ему проявить себя тем, кто он есть на самом деле, эти жалкие создания даже не успеют понять, что произошло! «Но если узнают, что я могу творить волшебство, вот тогда и начнётся… – подумал Сантариал, и сердце его будто стиснул ледяной обруч. – Нет, ни за что в жизни… и в смерти, если понадобится, только не это! Лучше я попробую выглядеть милым и обаятельным!»

И, поняв, что ему предстоит, Сантариал в ужасе закрыл глаза. Но только на миг.

Всё-таки он должен был видеть дорогу.

На древнем языке слово «Нирвалан» означало «врачующий боль», и оно соответствовало истине. Нирвалан давал приют душам, уставшим от безысходности и жаждущим одного – забвения. Он окружал их мерцающей сказкой, одну за одной обрывая связи с тем, что ещё любило и болело. Ибо не было в Немире ничего прекраснее Нирвалана.

Воздух здесь был таков, что слёзы восторга сами накатывали на глаза, как волны прилива на песчаный берег. Цветы, которым было мало этой благословенной земли, точно лишайники, взбирались прямо по древесным стволам и укоренялись в коре, образуя пышные многоцветные гирлянды. Меж ними порхали карликовые птицы и гигантские бабочки, радуя глаз бирюзовым, ярко-жёлтым или пурпурно-лиловым окрасом. А на страже этой редкой красоты стояли сильфанеи – серьёзные, спокойные и собранные, и на челе каждого из них читалось: «Кто, как не мы?!»

Они сами были чудесными, совершенными творениями с музыкальными голосами и большими лучистыми глазами. Если бы можно было заглянуть в эти глаза и увидеть, что происходит в их головах! Как переливаются и сияют радужными оттенками множества мыслей, истинно правильных, благородных и таких нужных для всех народов Немира! Если бы…

«Если бы почувствовать этот зуд у них в ладонях, когда они тянутся вперёд с единственным желанием – истребить всё, что противно их природе, – подумал Сантариал, – Смог бы я тогда их понять? Говорят, что сильфанеи и архаики похожи гораздо больше, чем принято думать».

Источник этих крамольных измышлений находился не в его голове, а связывался с образом Великого НеПосвященного, культ которого существовал у архаиков с незапамятных времён. Некоторое время назад Сантариал с удивлением узнал, что подобные легенды были и у сильфанеев; во всяком случае, манускрипт, которым так яростно размахивал в Магистрате Арон, верный соратник Галахада, содержал какие-то заветы этого древнего персонажа. Сантариал тогда собирался во что бы то ни стало раздобыть сакральный текст, однако теперь такая возможность могла наступить уже в будущей жизни. Идею которой Великий НеПосвященный, кстати, не раз декларировал в своём учении.

Мимо Сантариала стрелой пронёсся посланник отряда – доложить повелительнице. Спешка совсем не шла сильфанеям, каждый из которых был воплощением внутреннего достоинства и спокойной величавости. Сантариал не собирался доставлять им ненужные хлопоты. Рассеянная улыбка на губах была его единственной попыткой к бегству – бегству от окружающей действительности. Улыбка совершенно неуместная.

Трудности у его стражей возникли сами собой, и как раз тогда, когда они расслабились и успокоились.

Нирвалан, город-государство, был окружён кольцом живой изгороди в три человеческих роста. Стены сооружения, похожего на беседку из блестящего металла и выстроенного вокруг этой изгороди, сдерживали её рост; затейливые переплетения металлических прутьев на самом деле складывались в гостеприимные слова на древнем наречии. Пробелы между словами служили входами в город, но они были столь узкими, что пройти мог только один человек. Сильфанеям пришлось расступиться перед Сантариалом, и он вошёл в Нирвалан сразу следом за предводителем отряда.

Внутренний двор был усажен редкими цветами, источавшими благоухание, разносимое ветром до самых дальних пределов государства; все это великолепие пересекали прихотливо изогнутые узкие садовые тропинки. Сантариал бестрепетно пошёл напрямик, и цветы сгибались и ломались под его ногами. На миг он уловил – кожей —почти осязаемую волну ненависти, исходившую от сильфанеев. Но никто не остановил его.

Аве Роза стояла на балконе. Рядом – посланник, она что-то говорила ему. Наверно, осведомлялась, почему так долго. Сантариал хорошо представил себе чуть слышное, очень характерное дрожание в её голосе.

Так дрожит лист железа перед тем, как упасть с кровли.

У входа во дворец стражи оставили Сантариала, обменявшись долгими взглядами. Чуткий от природы архаик прекрасно их понимал. Принцесса в полной мере унаследовала мощное обаяние своего великого предка – Галахада, однако с обратным знаком. И если ненависть других сильфанеев отталкивала, заставляла держаться подальше, то ненависть Аве Розы притягивала и влекла. Однако она предназначалась Сантариалу – и только ему одному. Никто из подданных не желал изведать на себе царственный гнев.

Войдя во дворец, он снова увидел Аве Розу – теперь на вершине белой мраморной лестницы. Ему предстояло пройти двадцать ступеней вверх.

Очень скоро что-то неуловимое коснулось его сердца, пробуждая внутренний трепет. Нечто подобное ему уже доводилось чувствовать, он даже догадался, когда именно.

Вчера. Это была Абра. Сегодня – принцесса сильфанеев.

«Она все хотят меня сожрать. Но знают, как подступиться».

А когда Сантариал понял, что она стремительно сокращает расстояние, предписанное этикетом, было поздно. Словно ангел мщения, у которого отросли подрезанные крылья, она подлетела к нему и ударила по лицу… с такой широтой души и жеста, словно собиралась разом впихнуть в него всю земную благодать. И окружающий мир превратился в круговерть ног, которая продолжалась, покуда Сантариал катился вниз по парадной лестнице, считая по пути ступеньки, не пропустив ни одной. Когда он, наконец, остановился, распластавшись на полу возле главного входа, принцесса уже снова неслась к нему. Сантариал сообразил, что катиться больше некуда и, значит, придётся умереть на месте, но тут Её Высочеству удалось взять себя в руки.

Она судорожно обняла себя за плечи и опустилась на нижнюю ступеньку. Всхлипнула пару раз и вскочила. Перед глазами Сантариала промелькнул подол её платья и узкий острый нос туфельки из белого атласа, расшитой серебром, а затем этот нос вонзился ему в бок – со всей силой, на которую способная женщина, чья глобальная любовь к Мирозданию, тем не менее, очень далека от всепрощения.

Вспоминая об этом впоследствии, архаик удивлялся, что не умер в тот самый момент.

Уткнувшись лицом в ковровую дорожку, он постарался, насколько это было возможно, не застонать от боли. Затем приподнялся и вытер кровь с разбитых при падении губ.

– Вот зануда, – брезгливо прошептал он. Раньше ему не приходилось смотреть на кого-либо из такого положения, – Я не могу лежать, когда женщина стоит. Должны же быть какие-то элементы приличия…

Аве Роза удостоила его взглядом, никак не вязавшимся с понятием о приличиях, да и слово «элементы» навевало что-то из алхимии. Оба продолжали молчать, как всегда бывает с людьми, не имеющими ничего общего, но вынужденными находиться рядом; и обоим вдруг показалось, что время, споткнувшись, застопорилось и повисло в свободном падении где-то между прошлым и будущим. Но не в настоящем. Потому что настоящее не может тянуться так невыносимо долго.

«Я ненавижу её так, будто прожил с нею бок о бок всю жизнь, – вдруг подумал архаик, – Будто она наблюдала день за днём, как я старею и чахну… будто я знаю, что она меня переживёт!»

Галахад и Арон продвигались к Нирвалану гораздо медленнее, чем хотелось бы последнему. Охваченный неудержимым желанием увидеть Город-Мечту (так ещё называли Нирвалан), Арон был готов идти к цели сутки напролёт без сна и отдыха, и его очень раздражало, когда король останавливался посреди дороги, озарённый очередной идеей. Ещё больше раздражало то, что Галахад беспокоился о Сантариале, который совершенно того не стоил. По мнению целителя.

– Кто-то должен что-то знать, – заявил король, в который раз замедляя шаг. – Не пропал же он на ровном месте! Так не бывает.

– А может, именно на ровном месте, – отозвался Арон (иногда он был прозорливей короля). – Бывает всякое. И вообще, вдруг мы идём не туда. То есть, мы, конечно идём туда… – спешно поправился он, испугавшись, как бы Его Величество не свернул с заветной дороги.

– Нет, мы идём туда, – твёрдо сказал король. – Я чувствую.

– Ну, так пошли быстрее!

– Точно, пошли, – Галахад посмотрел вдаль и просиял. – Вон впереди закусочная. Там всё и узнаем.

Если Арон не плюнул с досады, то лишь потому, что к тому моменту у целителя уже не оставалось ни слов, ни слюны.

Король же, ничего не заметив, решительно толкнул дверь низенького бревенчатого здания, назначение которого – кормить и всячески привечать усталых путников за соответствующую мзду – он совершенно верно определил по зелёной вывеске над входом.

– Скажите, госпожа, Вы ведь буфетчица?

Грузная женщина за стойкой, которой накрахмаленный чепчик шёл ещё меньше, чем корове подошёл бы скафандр, недобро уставилась на Галахада.

– Нет, – тут же поправился он, нахмурившись, – Вы барменша. То есть трактирщица. Хозяйка постоялого двора, да?..