Текст книги "Немир"

– Ты уж лучше ляг, – попросил король. – Кстати говоря, куда ты направлялся?

Вообще-то на этот счёт у Сантариала имелась целая история. Правда, она была заготовлена для несколько другого случая, но что с того? Жизнь такова, что только правда подходит для чего-то одного, зато ложь – явление многофункциональное.

Через пять минут после начала рассказа Арон заметно увял, зато Галахад, невероятно оживившись, заявил, что в жизни не слышал ничего подобного. И, хотя оживление короля было сильно преувеличено, Сантариал сразу же успокоился и расслабился. По всей вероятности, он мог продолжать так до рассвета, однако предусмотрительный Арон, верный чувству меры, прервал его где-то через полчаса, предложив всем выпить по чашечке кофе. Галахад охотно согласился.

– Не самый страшный порок для тех, кто не собирается жить дольше ста лет, – добавил целитель.

Сантариал посмотрел куда-то поверх его головы. Он нашёл эту шутку не очень смешной, а в данных обстоятельствах – прямо-таки зловещей, но решил воздержаться от критики.

– Что это за место? – спросил он. Судя по тому, как невольно дрогнул его голос, стало ясно, что вопрос продиктован не простым любопытством.

– Место чудесное, – охотно пояснил Галахад. – Очень подходящее тому, чтобы расстаться с прошлым и обратиться душой к новым надеждам и чаяниям. Тебе нравится?

– Нет.

– Нет?!

– Нет, – повторил Сантариал, и Арон впервые почувствовал к нему симпатию. – Оно напоминает разбойничье гнездо, вроде тех…

– Вроде тех, что обычно вьют себе «лесные бродяги»? – сказал король, поскольку Сантариал не смог или не захотел продолжать.

– Ваше Величество, ну откуда ему это знать? – вмешался Арон. – Что может быть вульгарнее разбойников, брр…

– Герои примитивных времён, – печально ответил Галахад. – Летописи вообще не относят их к разумным существам. Возможно, за ними и числились нескончаемые подвиги, но факты неумолимы: им не всегда радовались в обществе, куда они попадали…

Здесь Арон позволил себе отлучиться, не спрашивая монаршего согласия. Предмет разговора не составлял для него интереса, и он предоставил королю и архаику разделываться с ним самостоятельно. Однако, вернувшись с обещанным кофе, целитель застал могильное молчание одной стороны, при этом другая говорила за двоих. Арон подал чашку Сантариалу, и тот вцепился в неё, словно тонущий – в брошенную верёвку. Кончики его пальцев побелели, приближаясь оттенком к сильфанейскому фарфору. Глядя на это, Арон запоздало раскаялся, что сам вручил ему предмет, который мог быть в любой момент пущен в ход в качестве метательного снаряда.

Но делать нечего; и оба принялись наблюдать, как монолог короля подходит к своему естественному завершению.

– Ты знаешь, Арон, я всегда радовался, что знаком с тобой, – заметил Его Величество, когда хрупкая чашка переместилась из рук целителя в его широкие ладони. – Превосходный напиток! Я бы сказал, исчерпывающий. Хотя литературные критики не всегда соглашаются с тем, как я использую то или иное слово. Как бы то ни было, чтобы правильно приготовить кофе, нужен богатый жизненный опыт и абсолютно трезвый взгляд на вещи.

– Галахад, что всё это значит? – спохватился Арон, охваченный внезапным подозрением.

– Что ночью кофе я не пью. Ты же знаешь…

И, пока Арон приходил в себя от королевского вероломства, тот рассыпался в ещё более витиеватых похвалах, недвусмысленно намекая Сантариалу, что никогда не помешает приобщиться к этому искусству.

– Ты же хотел быть полезным, не так ли? Нам с Ароном скоро будет не до этих мелочей, – добавил Галахад, – а поучиться у волшебника никогда не помешает.

Тут до Арона начало доходить, куда король уводит разговор, но вмешиваться было поздно. Впрочем, Сантариал был настороже.

– Если вам нужен волшебник, то у меня нет талантов в этой области, – спокойно ответил он.

– Ещё скажешь, что ты не волшебник!

– Нет, – произнёс Сантариал так безмятежно, что, по крайней мере, один из собеседников сразу же ему поверил.

– И почему ты лжёшь единственному существу в Немире, которое в состоянии тебе помочь! – осознав свой промах, Галахад поторопился исправиться: – Я имею в виду, себе самому! Твои ладони светились, я же видел!

Сантариал уставился на него. На свои руки он даже не посмотрел.

– Светились?.. – медленно повторил он. – Как?

– Этого я сказать не могу: к сожалению, с детства лишён способности различать цвета, Арон подтвердит.

– Даже не собираюсь! – сгоряча выплеснул целитель, но тут же оговорился: – То есть, заявляю как врач: со зрением у Его Величества всё в порядке, но у него очень плохо с памятью.

– Да, мои мемуары до сих пор не продвинулись.

Арон и Сантариал не сводили с Галахада глаз, в которых было схожее недоумение – опять!.. От короля не укрылось, что архаик придвинулся к Арону, словно надеясь найти у целителя понимание и защиту! Ещё немного, и его сочтут спятившим.

– Скажите же мне, в чём я ошибался?

Молчание опустилось, словно занавес над сценой. То молчание, которое длится секунды, но сокращает жизнь на часы. Которое намертво прилипает к человеческой тени, опутывая душу невидимой сетью противоречий.

Уходя, Арон оглянулся в дверях. Сантариал съёжился на кровати, подтянув одеяло к подбородку, и неотрывно глядел им вслед. Арон вспомнил давний случай из медицинской практики, когда змея укусила в щёку свою любимую хозяйку (с тех самых пор он начал сомневаться в том, что животные – создания неразумные). А сейчас у архаика были точно такие же глаза, как у той змеи…

Вернувшись в гостиную, Галахад взглянул на друга. У целителя Арона явно выдался не лучший день: физиономия сердитая, брови нахмурены. Лучше начать самому.

– Уговори его, – попросил король. – У тебя получится.

– Я?! – Арон поднёс руку к горлу, словно задыхаясь. – Никогда! Галли, ты меня поражаешь! Ну куда тебя понесло? Я ещё понимаю, Ленни Мантуер – с него станется…

– Мантуер не знал здешних законов, – отозвался Галахад, – а я всего лишь подзабыл за время долгого отсутствия.

– Ты подзабыл, да, ты! А я – НЕ НАПОМНИЛ! Ты хоть соображаешь, кого во всём обвинят?

– Тебя, – сказал Галахад. – И обвинят, и накажут. Друг мой, наша беседа неконструктивна. Помнишь, что я говорил по поводу контекста? Нужно пробовать различные варианты!

– Но зачем тебе волшебник, который отрицает самого себя?

– Кто знает, через что нам предстоит пройти… Вдруг мне случится целовать принцессу Тайну, чтобы она проснулась!

– Что за дикая мысль!

– Чего только не приходится делать героям, – философски заметил Галахад.

– Стесняюсь спросить, а он тут при чём?

– Понятия не имею. Это как две половинки яблока – если они идеально совпадают, значит, яблоко правильное. Но, пока не соединишь, не узнаешь! В прошлый раз я совершил ошибку…

– О какой ошибке Вы говорите, Ваше Величество? – возмутился Арон. – Своим поведением этот молодчик просто вынуждает Вас тащить его с собой, причём снимает с себя всякую ответственность. Очень умно. Если и оставались у него чистосердечные намерения, было это жизней десять назад.

– И что мешало тебе подумать об этом вчера? Ты лишил Многорылое Чудовище первого завтрака за много тысяч лет!

Арон покраснел. Он сказал:

– Как Вы можете?!! Сами страстно умоляли меня беречь последнего в Немире волшебника, а теперь чуть не скормили его Многорылому Чудовищу!

– Я был уверен, что ты всё равно кинешься в бой, – сказал Галахад, позевывая. – Кроме того, если Сантариал такой коварный тип, как ты мыслишь, он бы запросто отделался от Чудовища. Если бы захотел.

– Вы о чём?!!

– Я шучу, – объяснил Галахад. – Похоже, выбора нет, а юмор – лучшее средство в таком положении. Уговори его пойти с нами. Напомни, что ты старше, опытнее и умнее. Ну и ещё что-нибудь в том же духе…

Арон выпрямился. Он мысленно обратился к коллекционному набору ругательств, накопленному за сто восемьдесят лет жизни, выбрал наиболее подходящее случаю и озвучил, не стесняясь монаршего присутствия.

– Вот за это я тебя и ценю, – серьёзно сказал Галахад. – Всегда найдёшь нужные слова. Только что за настроение!

– А как бы тебе понравилось, если бы ты спас кому-то жизнь, а твой подвиг стали бы критиковать на все лады?

– О, это мне знакомо, – очень благодушно подхватил Галахад. – Мои подвиги всегда вызывали немало разборок и в прессе, и среди поэтов, – Галахад сделал паузу, а потом продолжал: – Ты же знаешь Арон, я обожаю поэзию, но поэтов… О, не ругай критиков, поэты гораздо хуже! Все эти легенды и мифы…

Он запнулся, помолчал, а потом пробормотал, так, что Арон едва сумел разобрать: «Может, я и об этом должен упомянуть в мемуарах…» Целитель, от природы чуткий и добрый, забыл свой гнев и поспешил отвлечь короля от трудных раздумий.

– Ходят слухи, что с Подступов пропала одна из книг.

– Птички нашептали? – восхитился Галахад. – Прекрасно! И подозревают, естественно, нас.

– Этого я не знаю. Но, согласитесь, чисто теоретически Сантариал мог взять ту книгу, а потом запустить ею в Многорылое Чудовище.

– И Чудовище её съело?

– Откуда мне знать?

– Оно явно не нарочно, – успокоил король. – Скорее по недомыслию. Или рефлекторно.

– Странные рефлексы.

– Чудовищные, – поправил Галахад. – Гуманоидам не присущие. Ты же не станешь разевать рот, если в тебя чем-нибудь кинут! Кстати, о чудовищах. Мне всегда было любопытно: если дракон упадёт с большой высоты, он взорвётся, как все эти летательные аппараты из Настоящего Мира, или просто расплющится?

– Вам не приходилось наблюдать такое?

– Увы, нет. Все мои битвы происходили на земле.

– Не повезло.

– Да уж.

Решив сменить тему, Арон подождал, пока неунывающий монарх справится с бутербродом, извлечённым из походной сумки. Он всегда старался не мешать другим тщательно пережёвывать пищу.

– Что это всё-таки за дом? Куда ты нас притащил?

Вопрос прозвучал дважды за вечер, и снова – как и в первый раз – вовсе не с целью поддержать светскую беседу. Дом беспокоил Арона с той самой минуты, как они взошли на порог. С точки зрения целителя он был странным, если не сказать подозрительным. Во-первых, он стоял в пустынном месте посреди гиблых болот, куда не сунулся бы ни один цивилизованный обыватель; во-вторых, явно не имел никакого отношения к нежити, хозяйствующей на Подступах. Первый этаж – из грубо обтёсанных камней, второй – из дерева. На первом – кухня, гостиная и хозяйская спальня. На втором – три гостевые спальни, одна большая, две поменьше. Абсолютно нормальный дом, с какой стороны не взгляни.

И всё же он был вещью в себе, или даже «себе на уме», поскольку Арону он виделся одушевлённым. Существо, приютившее их под своей крышей, условно называемое «домом», было спокойным до самонадеянности, ему было совершенно всё равно, где стоять. Вокруг на много километров торчали мёртвые остовы деревьев, спали в болотах невиданные чудища и гуляли блуждающие огоньки, но это не имело никакого значения. Потому что здесь уютно потрескивал камин, витражные оконца были прикрыты резными ставнями, на комоде стояла статуэтка кошки – живая кошка, спрыгнувшая сюда со шкафа, не смогла бы выглядеть естественней. Особый мир, замкнутая система, надёжное укрытие.

– Жилище Великого Непосвящённого. Сюда он приходит, когда спускается на землю. Жаль, что это случается так редко.

В отличие от Галахада, Арон не горел желанием встретиться с Великим Непосвященным.

– Ты устал, – сказал Галахад. – Послушай моего совета: ляг и посмотри сон, хотя бы одним глазком. Нечего тревожиться.

– Лучше расскажи мне про этого субъекта. Он странник вроде нас?

– Скорее отшельник. Здесь его Земной дом. А есть ещё Небесный, там он живёт постоянно.

– Где он находится?

– На самой высокой горе.

– А где гора? Надеюсь, достаточно далеко?

Галахад тихо рассмеялся своим необычным смехом, таким мелодичным и ласковым; этот смех успокаивал и излечивал боль там, где были бессильны лекарства. Но сейчас он подействовал на Арона отнюдь не успокаивающе.

– Гор в Немире полно, – сказал король. – Думаю, никто не догадался их измерить. Нет, я не дам тебе ответа на твой вопрос. А что касается расстояний – их для Великого Непосвящённого не существует.

– Чем он занимался, этот Великий Непосвящённый, когда жил среди людей? – поинтересовался целитель, устраиваясь на тахте.

– Мне только известно, что он был архаиком, – сказал Галахад и погасил ночник.

Арон какое-то время лежал, прислушиваясь к перебранке, которую затеяли между собой духи воздуха. Он решил, что Галахад задремал. У него самого начали слипаться глаза, когда монарх вдруг подал ещё одну, последнюю реплику – так естественно, словно этой длинной паузы не было вообще.

– …и ещё я вспомнил его имя. Дзинодаро. Я тут подумал: а вдруг его назову, а он возьмёт и появится!

– Нет, не появится, – проворчал Арон, натягивая одеяло до самого носа. – Не сегодня. Я так решил.

Король засмеялся снова.

Арон не откликнулся на его веселье: его томило неприятное чувство. Оно было порождено не страхом перед бурей: четыре стены и крыша надёжно обороняли их от того, что творилось снаружи. События минувшего дня тоже не имели к нему отношения. Возможно, то была тоска неразделённой любви, невостребованное желание быть необходимым – во всяком случае, ничего неприятнее Арон за свою жизнь не испытывал. Так он и лежал, а за окнами, то затихая, то набирая силу, распевал ветер, а ещё Арону всё время мерещился человеческий голос. Кто-то разговаривал с бурей на её языке.

Арон не заснул крепко, а провалился в причудливый бред, похожий на головоломку, в которую странным образом сложились фрагменты последних дней. Какая-то часть его сознания продолжала бодрствовать, и именно она с удивлением и возмущением заметила, что их покой нарушили. В комнате появился некто третий. Вошёл ли он через дверь, влез в окно или просто возник ниоткуда прямо посередине комнаты – Арон не знал; главное, теперь он был здесь, где ему не следовало. Арон мысленно проследовал за незваным гостем, но вдруг вспомнил, что его тело до сих пор лежит на тахте под одеялом, сонное и беззащитное…

Возможно, Арон чересчур широко понимал врачебный долг как необходимость защищать вверенную ему жизнь до последнего. Но сейчас рядом с ним находились его друг и господин, а также последний в Немире волшебник, жизни которых представляли несомненную ценность для истории, да и для него тоже. Арон с трудом выкарабкался из горы подушек, ступил на дощатый пол, сделал пару шагов, споткнулся и рухнул, отлетев к камину.

Никогда ему не доводилось переживать столь нелепого падения, и он не преминул обвинить во всём дом, подшутивший над ним столь мерзким и непристойным образом. Последовали вспышка света и радостный голос Галахада:

– Он пришёл! Я же говорил! Посмотри!

Спросонья Арон никак не мог вспомнить, кого это король дожидался с вечера; но после такого падения вполне способен был поверить, что пришёл Беспредел. Только не понимал, отчего Галахад так счастлив этим обстоятельством.

– Ещё пара сантиметров, и я бы вылетел в трубу, – саркастически заметил он, вставая на колени.

– Я бы этого не позволил, – серьёзно сказал Галахад. Он сидел в постели, подняв высоко над головой ночник. Возле ночника кружились две крупные ночные бабочки.

– Конечно, нет. Ты бы вышел наружу посмотреть, взорвусь ли я, когда упаду… А это ещё кто?!!

Предмет, послуживший причиной падения Арона, оказался живым и тёплым.

На ковре, закутавшись в походную мантию Галахада, сладко спал Ленни Мантуер.

– Такой юный, столь далеко от цивилизации, совсем один…

– Ваше Величество, Вы что! – ужаснулся Арон. – Протрите очи! Это не ребёнок, а вполне взрослый муж!

– Что с того, что я вижу не форму, а суть? – пожал плечами Галахад. – Пропишешь мне очки? Жаль, что он спит: ты мог бы представить его мне, как полагается. Но раз ты не можешь, то я, по крайней мере, могу представить, будто мы знакомы.

– Вы знакомы, – тихо сказал Арон. – Это Ленни Мантуер.

– Кто-кто?

– Отмирок, о котором я говорил тебе два часа назад, – проговорил целитель с лёгким оттенком нетерпения: всему же есть предел!

– Верно, – признал король, величественно наклонив голову. – Как я не запомнил? Что ж, тем лучше: приятно приютить скитальца, тем паче знакомого. Как считаешь, ему удобно?

Остатка сил Арону хватило на то, чтобы убедить Галахада: Ленни всем доволен и в ближайшее время жаловаться не собирается. Впрочем, целитель ещё наведался к Сантариалу – удостовериться, не надумал ли тот исчезнуть в своей обычной манере. Но Сантариал оказался на месте, и Арон удалился со смешанным чувством облегчения и разочарования.

Да уж, странный был дом. Хлипкие на вид половицы не скрипели даже под немалым весом целителя. И ещё много непонятного. Как, например, этот Ленни Мантуер проник к ним? Не пролез же под запертой дверью… Похоже, Великий Непосвящённый был воистину загадочный субъект. Настолько загадочный, что Арон даже не взялся бы его лечить в случае чего…

– Прекрасная и достославная обитель, – высказался король, как только целитель вернулся. – Пребывание здесь мобилизует все силы души.

С этим Арон согласился.

– И не только. Знаешь, многие слышат голоса, вроде нашего архаика…

Арон усмехнулся. Галахад откинулся на спинку дивана и вытянул ноги.

– Понимаю тебя: все врачи хотят вещественности. Подайте им мозг на блюдечке – и они живо разберутся со всеми голосами сразу. Но ведь ты не такой…

– Ваше Величество, – запротестовал целитель, – для меня волшебство – всего лишь факультатив…

– Тем не менее, – возвысил голос Галахад, – во славу того, кому удалось пробудить Многорылое Чудовище от тысячелетнего сна, стоит три дня сражаться на ристалищах и три ночи подымать кубки (не пугайся: этого не будет!) Так о чём я?.. Ах, да – о голосах в голове. Я не рассказывал раньше… но сейчас я хочу поделиться. Прошу, выслушай. Анатомически такие вещи не вскрываются.

Арон ощутил острый интерес.

– Я был ещё мальчишкой, и это стало первым ярким впечатлением в моей жизни. Хотя к тому моменту я уже вполне осознавал себя и знал, что скоро быть мне королём. Но голос, прозвучавший в моей голове в тот ночной час, поведал, что мне предназначено сделаться великим героем, защищающим бедных и слабых, изгоняющим злодеев и чудовищ, героем, спутниками которого будут Добро, Праведность и Любовь. Я внимательно выслушал его, а после попросил ответить на один вопрос.

Галахад помолчал. Любопытство Арона возрастало в геометрической прогрессии.

– Тот, кто говорил со мной, замялся, и я понял, что ему не хочется. Но отказаться он не мог, не мог миновать Священное Право одного вопроса.

– Ты мог узнать у него секрет вечной молодости и бессмертия, – взволнованно перебил Арон, – выпытать тайну древнего волшебства и воссоздать легендарные манускрипты…

– Уверен, многие так бы и поступили, – спокойно сказал Галахад, – но я лишь спросил, смогу ли я тогда стать хорошим правителем для своего народа. А он ответил: «Нет». И я объявил ему, что отказываюсь от предназначения, но он возразил, что из меня и тогда не получится идеального монарха, поскольку это мне не свойственно. В отчаянии я воскликнул: «Почему же я родился королём?» Ответа я не получил.

– Потому что это был уже второй вопрос… – Арон медленно кивнул и сел рядом с королём.

– Да, этот ребус довольно долго меня мучил, но теперь всё прошло, и я рад.

Перегнувшись над спинкой дивана, король снял с подоконника ночник и, высоко его подняв, долго глядел на спящего Ленни.

– Вот интересно, – сказал он, – что ему снится? Что он слышит?

Ленни не помнил, как вышло, что Книга, лежавшая у него на коленях, оказалась открытой. Содержание поглотило его мгновенно и целиком. Он не просто читал фразы, он жил в них и другой жизни не желал. Но при этом, как ни странно, ни одно слово не задерживалось в его голове, как если бы, будучи прочтённым, оно безвозвратно теряло смысл…

Тогда он попытался удержать этот смысл, захватить сетью из привычных понятий и терминов, но это было всё равно, что ловить звёзды сачком для бабочек.

Он не сдавался, пробуя снова и снова, но тут почувствовал, как Книгу буквально вырывают у него из рук!

– Отдайте! – прошипел он, ещё во власти тех волшебных слов, ничего не видя вокруг. – Я не закончил!

– Но ведь и я тоже! – ответили ему.

Уверенность говорящего рассеяла наваждение, вернув Ленни утраченную волю. С усилием, которое стандартный герой тратит на то, чтобы подвинуть горы, освободив путь реке, или разрезать на куски дракона, осквернившего Храм Вещей Птицы, он забрал себя с каждой страницы, отнял у каждой буквы. Поднимая глаза, Ленни поймал себя на том, что испытывает жгучее любопытство – гораздо более естественное чувство, чем то, что притягивало его к страницам Книги. Тот, кто разрушил древние чары, должен был обладать поистине мистической силой, но Ленни не чувствовал никакого давления. И никакого страха…

Тщетно он старался уловить в облике человека, сидящего напротив, какие-то характерные черты. В нём было не больше индивидуальности, чем в мраморной статуе, являвшейся эталоном всего прекрасного и совершенного. Привлекала не форма, а жизнь, одухотворившая её. Не глаза, но взгляд, не руки, но жест, не голос, а интонация, тембр…

Что-то в этом роде уже было.

– Ещё не дописал, – мягко проговорил тот, напротив. – Рано.

– Ой, простите, – сконфуженно промямлил Ленни. – Вы писатель?

– Да нет. Писатель – тот, кто долго учится, потом зарабатывает на жизнь творчеством. Совсем не то. Я скорее творец… творец миров.

– Тогда, – произнёс Ленни, удивляясь собственной смелости, – я должен Вам кое-что сказать. Есть один мир, который Вы сотворили не до конца…

– Всякий мир, сотворённый до конца, умирает. Хочешь попробовать?

Длинный карандаш дрогнул. Творец протянул руку, словно хотел передать его Ленни… и острый конец грифеля вспорол грудь отмирка, легко войдя в плоть.

Боли не было.

«Я сплю, – сказал Ленни. – Этого не может быть наяву».

Он был прав. О том же пел за окном ветер, о том же молчала темнота вокруг. Но самое главное, что в темноте не таилось ничего страшного и враждебного. А ветер напевал колыбельную сам себе.

«Я дома», – подумал Ленни. Сейчас прозвонит будильник, он соберётся и пойдёт на занятия. Новый день мнётся у порога, ожидая, когда придёт его черёд. Скоро станет совсем светло…

…он заснул в тот час, когда на небосклоне, уже очищенном от туч, погасла последняя звезда.