Текст книги "Немир"

Глава девятая

Если у вас всё идет наперекосяк, значит, в вашу жизнь пытается войти нечто чудесное…

Далай Лама

Всё то, что требует прочтенья, сулит большие огорченья.

Хилэр Беллок

О том, что произошло дальше, Ленни сохранил весьма смутное представление. Пара-тройка книг вошли-таки в контакт с его головой, а необходимость не отставать от Сантариала, которого не могли удержать такие мелочи, вынудила сосредоточиться на чём-то одном. И это был край плаща архаика, мелькавший перед глазами. Сами глаза слезились от боли, но Ленни не рискнул остановиться и вытереть слёзы. «Только вперёд», – стиснув зубы, подгонял он себя.

У последнего поворота они вдруг остановились. Вернее, остановился Сантариал, а Ленни по инерции пролетел пару шагов вперёд и резко крутанулся на месте. Не успев разозлиться на спутника, оборвавшего слаженный ритм движения, Ленни понял: что-то не так. Оба застыли посреди коридора в полной тишине.

Молчание затянулось. Наконец, Ленни решился.

– Надо, наверно, выбираться? – полувопросительно-робко произнёс он, прижимая трофей к груди.

Сантариал отвёл со лба непослушную прядь и ушёл в себя. Некоторое время казалось, что он раздумывает, но на самом деле он напряжённо прислушивался. Ленни не раз убеждался, что жители мыса Аджано обладают необычайным чутьём, слыша даже мысли; что уж говорить о звуках. Но сейчас лицо Сантариала выражало лишь недоумение, и чем дальше, чем больше.

– Он тоже прислушивается, – сказал Сантариал, – но не к нам! Похоже, что там, на болоте, что-то происходит, и он очень встревожен…

Последние слова прозвучали неожиданно резко, и Ленни про себя удивился, не ведая, что могло послужить поводом для такого беспокойства. После всех встрясок он совершенно утратил способность волноваться и решил, что нечто, встревожившее Стража Подступов, вовсе не обязательно должно тревожить их. Но он ничего не успел сказать.

– Он идёт к выходу. Он снаружи! Скорее, – Сантариал требовательно потянул его за рукав. – Иди же, не бойся, его там нет. Хотел бы я, чтобы и нас тут не было.

Они подходили к дверям, когда Ленни, наконец, услышал это. Сперва ему показалось, что вот так, точь-в-точь, однажды стонала гора под Городом, по крайней мере, звуки исходили из-под земли. Казалось, что нечто огромное, задыхаясь, великим усилием кромсает её поверхность, спеша вырваться на свободу. Помимо этого явственно различался приглушённый рокот, или рёв, сменяемый чавканьем, какое издают свиньи у корыта, если можно себе представить свинью величиной с паровоз. Соединить все впечатления воедино у Ленни не хватило воображения, и целостного образа не получилось.

«Может, оно и к лучшему», – с надеждой подумал Ленни, виртуозно уворачиваясь от двери, которую архаик не успел придержать. Сантариал застыл на пороге, всматриваясь в густую ночь, и вечный невидимка-ветер трепал его волосы, но тому не было до этого дела. В тусклом свете окон нижнего этажа просматривались лишь ближайшие несколько метров, дальше шёл обрыв. А в сторону леса уходила тропа, та самая, по которой они явились сюда всего несколько часов назад. Ленни поёжился, только подумав, что придётся вернуться туда, где теперь безраздельно властвовала тьма, утробно рокочущая на разные голоса.

– Он пошёл туда, – рука Сантариала, протянутая в сторону тропы, замерла в воздухе. В этом жесте было столько отчаяния и безнадёжности, что Ленни только крепче вцепился в Книгу, словно она могла защитить от неведомой беды.

– Что бы там ни было, оно приближается.

– Послушай, Мантуер, – неожиданно ясным голосом и весьма решительно сказал Сантариал, – помнишь, я говорил, что нам придётся возвращаться порознь, и не кажется ли тебе, что самое время об этом подумать?

– Ты сказал, «возможно».

– Теперь уже точно. Беги отсюда и береги её… это, но только никому, никому не рассказывай о том, что здесь было, – чем больше возрастала его решимость, тем меньше Ленни нравилось происходящее, но, терзаемый сомнениями, он пока не решался внести корректировки в сценарий.

– А ты? Ты куда пойдёшь?

– Мне не уйти. От него вообще не уйти, я это знаю. НО ТЫ-ТО ЭТОГО НЕ ЗНАЕШЬ! – внезапно закричал Сантариал, и, резко развернувшись, толкнул Ленни в бок. Тяжёлая книга помогла удержать равновесие, но Сантариал замахнулся снова, и Ленни отбежал на несколько шагов.

– Беги! Уноси ноги! Уноси всё, и никогда, никогда не вспоминай!

Испуганный, Ленни, наконец, рухнул на пол. Это безумие начало ему надоедать.

– Да что же это такое? – отпустив несколько проклятий, завопил он. – Ты хоть можешь мне сказать, что это за тварь?

– Это чудовище со множеством… не помню чего, – смущённо сказал архаик. – Крыл? Хвостов? Оно лежало под землёй много лет. О, Творец, – он содрогнулся, – оно наверняка голодное.

– Оно что… людоед?!!

– Нет, – с нотками обречённости ответил Сантариал, – оно просто всеядное.

Ленни быстро сообразил о чём речь. Он был из тех, кто на экзамене по истории не плачет, оставшись без шпаргалок. Теперь оба были в курсе своего ближайшего будущего. Но ни тот, ни другой не имели ни малейшего понятия о двух героях, подходивших всё ближе и ближе.

– Ты что-то сделал, да? – спросил Галахад, глядя вслед улепётывавшим прочь Двумордию и Зазубру. – Что-то изменилось, я же чувствую!

– Боюсь, что я воскресил Многорылое Чудовище, – сконфуженно пробормотал Арон, кутаясь в свой плащ. Вид у целителя был одновременно пристыженный и обиженный.

– Неужели?! Ну да, ты ведь сказал: «Воскресни, Многорылое Чудовище!» Странно, я думал, это заклинание…

– В том-то и дело, что нет! Я вообще не думал, что получится. Это был манёвр…

– Как тонко, – восхитился Галахад. – У тебя есть чему поучиться молодому поколению, – он нерешительно покосился на меч, прикидывая, стоит ли убирать его в ножны.

– Ваше Величество, пойдёмте, – нервно сказал Арон. – Оно бежит к Подступам, а там Страж, а он не так бессмертен, как ему кажется.

– Точно, – обрадовался Галахад (вопрос о мече был решён). – У этого Многорылого Чудовища рыло небось в пушку.

– Не рыло, а рыла.

– Конечно! Ещё в Незапамятные времена оно занималось сбором подушной подати. Это древний каламбур, – оживлённо пояснил Галахад. – Кажется, он связан с тем, что подушки тогда набивались пухом и перьями. Никто точно не знает, где эта связь… Даже я. А ты?..

Но Арон его не слышал.

Чудовище неслось по болоту, издавая оглушительные хлюпающие звуки; оно проваливалось в тину и выскакивало из неё, вытягивая шею и выгибая хребет. Было оно темно на цвет и чешуйчато – только это и разглядел Арон при свете заходящей луны. Чешуйчатость прерывалась там, где бока Многорылого Чудовища покрылись мхами, лишайниками и обросли мокрицами от долгого лежания в болоте.

– Теперь я вижу совершенно ясно! – обрадованный голос короля Галахада донёсся до Арона внезапно, и тот вздрогнул. – Развитие каждого живого существа непосредственно связано с его движением. Оно провалялось в топи несколько тысяч лет, и теперь посмотрите-ка на эту тварь!

Тварь и вправду была крупной. Но глаза Галахада, прославленного в веках воителя, и глаза Ленни Мантуера, обычного отмирка-нелегала, видели разное. Мифический герой и мифическое чудовище, существа одного вселенского порядка, могли допустить фамильярность в отношениях друг с другом. Осмеять недостаток – откусить обидчику голову – начистить рыло, и т. д. Для Ленни же Многорылое чудовище было буквально создано из цитат. Оно представало легендарным насквозь, и человек вроде него, книжник, не искушённый в реалиях здешней жизни, прежде всего вспомнил бы прославленные труды древних и древнейших исследователей Немира. И действительно, они золотыми тиснениями возникли в его мозгу, живописуя мощь и величие данного представителя местной фауны:

«Многорылое чудовище, по природе своей злонравное и дерзостное, имеет, благодарение Творцу, только один хвост, ударом которого размельчает противника в пыль, а более мелких давит брюхом в большом числе. От неблагородства происхождения своего и низких помыслов никогда не смотрит, сколь слаб его враг, но нападает тотчас, ибо всегда голодно. Будучи существом тупым и нераздумчивым, может напасть и на сильнейшего, и тогда горе ему предстоит. В промысле своём забывчиво и может запамятовать, что уже ело, и взалкать пищи снова. Поэтому стоит держаться начеку всегда. Опять же, в ходе трапезы отвлекается на вещи, для него занятные, что иные считают признаком пробуждения разумности. Однако же это абсурдно и несовместимо с природой Многорылого чудовища как ящера, который разумным быть не может в отличие от дракона, удивляющего практичностью и трезвостью своих измышлений, а главное, готовностью сразу объяснить, что и по какой причине ему в голову взбрело. Многорылое же чудовище тем и отлично, что объяснений не даёт, и подразумевает за человеком способность толковать своё поведение, как тому заблагорассудится.

Многорылое чудовище по складу своему тучно, склонно к простудам и часто чихает всеми рылами сразу и до слёз. Не лечится, ибо не признаёт благость оздоровительных мер. Длина туловища от макушки до хвоста – восемь средних человеческих ростов; число чешуек на один в квадрате – от десяти до пятнадцати с половиной; общее число рыл – много, несчётно».

Для любого, кто вспомнил эти книжные откровения и соотнёс их с видом туши, на всех парах нёсшейся по болоту, не составляло труда сделать вывод: цели у чудовища могли быть самые разнообразные. Вероятнее всего, этой твари столетиями снились кошмары, усугублённые пустотой в желудке; а поскольку главный кошмар всех чудовищ – герои, оно не пришло в восторг, учуяв неподалёку сразу двоих. Но такое простое объяснение как-то не пришло в голову двоим не-героям, очутившимся на пути его панического бегства.

Благодаря темноте и выбранной точке наблюдения Ленни оказался невидим для Галахада и Арона, хоть и не ставил это целью. Но главные события стремительно разворачивались на линии, где стоял Сантариал. Нет, Ленни не бросился на помощь. Помочь архаику сейчас не сумел бы и сам Творец.

«До чего всё-таки интересна жизнь, – подумал Ленни, припадая к земле. – Ещё бы она была немного длинней…»

Всем время от времени приходят в голову плохие идеи. Глядя на приближающееся Чудовище, Сантариал впервые готов был поверить, что их паломничество к Подступам возглавляет список наихудших начинаний всех времён. В конце концов, кто такой Страж? Выживший из ума субъект совершенно неприличного возраста, легенды о котором многократно преувеличены. Двумордие и Зазубр? Смешно. И даже Тень, если в хорошей компании, явление вполне терпимое. Но как насчёт противника, который заметит – съест, не заметит – раздавит?! Знать бы, кто его разбудил…

Впрочем, Сантариал догадывался. Но у него не было ни минуты: Многорылое чудовище его заметило. Значит, съест…

– Ваше Величество! – закричал Сантариал, увидев Галахада. – Скажите ему, чтоб оно убралось от меня, Ваше Величество! Пусть оно оставит меня в покое, Ваше Величество, скажите же ему!

Галахад сложил руки рупором и прогудел по слогам:

– Вы-сами-можете-это-ему-сказать!

– Галли, Галли, – опасливо заговорил Арон, теребя королевский рукав, – неудачное время ты выбрал, честное слово.

– Почему ты решил, что чудовище его не послушает? – отозвался повелитель.

Чудовище сделало ещё один шаг; на топкой почве лапа потеряла опору, и грузное тело осело, точно корабль, севший на мель. Ящер яростно забил хвостом, разбрызгивая вокруг грязь, срезая под корень шипами молодую поросль и свирепо завывая. Сантариал, привалившись к замшелой крепостной стене, медленно сползал на землю. Его лицо словно фосфорецировало в кромешной зеленоватой мгле, покрывшей землю с заходом солнца.

– Эта теорема, доказанная ещё при сотворении Немира, – негромко объяснил целитель, наблюдая за событиями. Рука сама потянулась к рукояти меча; его как-то не смутило, что меч висел на поясе короля. Собственное оружие Арона серьёзно затупилось о клыки Зазубра, и подсознание целителя справедливо заключило, что Чудовище таким не проймёшь. Поэтому, вынув из ножен королевский меч, он, не торопясь, начал подходить к чудовищу с тыла, избегая ударов мощного хвоста.

– Тогда с чего ты взял, что чудовище послушает меня? – вопрос короля полоснул Арона по спине, но не сразил. Целитель продолжал двигаться вперёд, раздумывая над словами Галахада, и понимая, что Его Величество был прав, но мало, слишком мало времени даже для решения такой простой задачи.

«Иначе, – сказал себе Арон, замахиваясь мечом, – все бы уже стали просветлёнными».

Он находился с правого бока ящера, возле глубоко увязшей задней лапы, и меч пробил сморщенную, отливавшую бронзой шкуру, вошёл в плоть с неприятным, сухим звуком. Арон ударил ещё раз, и снова, и опять. В мозгу метался осатанелый мотив, выстукивая занудно и однообразно: «Убить, убить, убить». Не ожидавшее атаки, чудовище поднялось на дыбы, Арон прыгнул и оказался между ним и жертвой. Тогда, одной рукой подхватив уже бесчувственного Сантариала, он выставил другую, с мечом, перед собой, нацелив в единственное уязвимое место – беловатый треугольник кожи между короткими передними лапками ящера.

И тут Многорылое чудовище далеко запрокинуло голову, захрипело, словно загнанная лошадь, и чихнуло.

В ту же секунду у Арона сработал профессиональный рефлекс. Воин исчез, появился врач.

– Будь здорово, – сказал он.

– Оно и так здорово, – возразил король, подходя сзади. – Ты бы лучше пожелал ему похудеть.

Тогда-то и произошло непредвиденное: Многорылое Чудовище обиделось. Неизвестно, что подумалось его невеликой черепушке, большую часть которой занимала морда с искомыми рылами, но, видно, после нескольких тысячелетий беспробудного сна хочется чего-то большего, чем пошлая ирония, пусть даже из уст самого легендарного из героев. Чудовище сникло. Оно попятилось в кусты, которые не выдержали могучего тыла и смялись в мочалку. Какое-то, очень недолгое, время топот и хруст ещё ошеломляли слух присутствующих, но скоро они исчезли, приглушённые расстоянием. Чудовища больше не существовало, оно было уничтожено – по крайней мере, морально.

Арон глубоко вздохнул, ощутил тяжесть своей ноши и опустил меч. Он продолжал поддерживать Сантариала, висевшего на его руке, чьи белокурые волосы выглядели шикарно вопреки всему. Галахад осторожно принял архаика в свои объятия, и, беспокойно вглядываясь в его застывшие черты, сказал Арону:

– Не ожидал, бесценный друг, что наше путешествие закончится так. Надо думать, нам ещё повезло. Могло зачихать до смерти.

– Галахад, – с дрожью в голосе произнёс целитель, – ты нас даже не прикрыл…

– Ты же взял мой меч, – справедливо заметил король. – А волшебством я не умею. Это вы волшебники, оба.

– Один выбыл из строя.

– Ну и что? Можно его понять. Это же не банда хулиганов в тёмном переулке, а такой зверь… впечатляет!

– Спать надо по ночам, – раздражённо проворчал Арон, с которого постепенно спадало нервное напряжение.

– Откуда ты знаешь?

– Догадываюсь.

– Думаешь, он спит?!!

– Я почём знаю! Все архаики одинаковы: никакого уважения к медицинским канонам! Надо разобраться, но не здесь же…

Арон осёкся на полуслове. У Галахада был чрезвычайно таинственный вид.

– Пойдём, – сказал король. – Я покажу тебе такое!..

Ленни остался один.

Он не ожидал перемены. Только что в нескольких шагах слышались рыки чудовища, ругательства героев и отзвуки ударов меча о чешуйчатую броню. В какой-то миг Арон, профессионально вращающий мечом перед зарослями из рыл, уподобился вентилятору, которым Ленни снесло в ближайшие кусты. «Я посижу здесь, – подумал он, весь дрожа. – Здесь спокойно, тихо и не дует».

К счастью, для отступления Многорылое Чудовище выбрало заросли напротив, и Ленни не был смят в лепешку. В остальном ему повезло меньше. Занятый только Чудовищем, он не следил за другими и утратил представление о времени. Он умудрился потерять всех. Он находился в полном неведении относительно финала схватки. Беспорядочное бегство Чудовища вселяло некоторую надежду, но кто знает, не отправило ли оно перед этим в глотку пару-тройку противников? Ещё были Двумордие и Зазубр, да и Страж мог вмешаться – только на чьей стороне?

Ответов не было. Но даже если бы и были, это не помогло бы Ленни в его нынешней ситуации. Когда Ленни это понял, самый главный вопрос: «И что теперь?» застиг его врасплох.

«Ну хорошо, я справился, книгу нашёл, а дальше как? Скрываться с ней до конца дней? Спрятать? Но где? Там, откуда её забрали, было наилучшее место…»

И ещё: « Интересно, а Сантариал хотел, чтобы я её прочел?»

Сантариал был единственным, кто имел определённое понятие об этой книге, но сейчас, он, похоже, был лишён вообще всяких понятий. Невидящим взглядом Ленни всякий раз возвращался к тёмному прямоугольнику, лежащему в ворохе опавшей листвы. От переплёта пахло кожей и ещё чем-то таинственным, не поддающимся опознанию.

«А что, если я сейчас возьму да и открою её?»

Ему померещилось… нет, он действительно услышал – пространство вокруг наполнилось тысячами голосов, одни звучали радостно и ликующе, другие – плачуще и горестно. Не было среди них лишь одного – его собственного.

Он не осмелился.

В таком состоянии, оглушённый всей этой какофонией, Ленни просидел, пока холод от земли не заполз под одежду. Апатия, свойственная угнетённому духу, совершенно не подходила закоченевшему телу. Тогда, подняв голову, Ленни и увидел его впервые: яркий немигающий глаз смотрел на него сквозь неплотные ряды нагих деревьев. Просто кружок, жёлтая светящаяся точка довольно далеко отсюда, но Ленни не сомневался, что там прячется живое существо. Возможно, какое-то чудовище. Ну конечно, кому здесь ещё быть! В других обстоятельствах Ленни испугался бы такого соседства, но сейчас в неестественной неподвижности глаза ему чудилась издёвка. Он поднялся на ноги, не обращая внимания на влагу, хлюпавшую в ботинках. Теперь у него была цель.

Так, держась края дороги, он дошёл до развилки, где прошлым вечером – так непостижимо давно – они оставили лошадь и вещи. Глаз следовал за ним, прячась за деревьями, неожиданно выныривая, появляясь в прорехах тумана, как луна – в облаках. В его одиночестве проглядывало нечто странное, хотя почему же? Если бывает Многорылое Чудовище, отчего не бывать Одноглазому? Ленни сцепил зубы, приказав себе не думать о проблемах чудовищ, и вскоре ему это удалось. Реальность грубо вторглась в его мысли, даже не постучавшись.

Лошади не было – это он увидел сразу. Были её следы, и только. Сумка лежала на своём месте, рюкзак – чуть поодаль. Еда осталась нетронута. Что до книг…

Книгам не посчастливилось. Их ели. Судя по откровенному виду останков, жевали, проглатывали, изредка выплёвывали.

Лошадь проглотила его книги! Она могла бы стать идеальным читателем, сделай это в переносном, а не в прямом смысле.

Такого шока Ленни не испытывал с тех пор, как тётя надела юбку наизнанку и отправилась кормить бродячих кошек на соседскую крышу. Неважно, что было это в другой жизни… Ленни вздрогнул, сморгнув навязчивую картину, и она растворилась, оставив лишь неприятное ощущение, в природе которого не составило труда разобраться. Тётя была единственным родным ему человеком в обоих мирах. Но тётя представляла угрозу всему живому…

…«Книга Времён» перекочевала в пустую сумку, где отныне стала единственной жительницей. Повесив её на плечо, Ленни нахмурил брови, надвинул на лоб воображаемый шлем и, поминутно спотыкаясь, пошёл на свет. Он убьёт вздорное чудовище и покажет Немиру, что такое Настоящий Герой.

Он продолжал идти и после того, как свет погас. Это не играло роли. Чудовище там, оно ждёт его. Ждать трудно, однако он не собирался торопиться.

Чутьё ни разу не подводило короля Галахада, когда ему требовалось отыскать нужное место, предмет, человека или деньги на мелкие расходы (потому что на крупные у королей всегда водится). И если солнце и луна не поднялись на пике ночи, чтобы озарить его путь, то лишь оттого, что король обошёлся без их подсказок. Не проблуждав и часа по болотам, он вышел на поляну, посередине которой стоял дом. Откуда он тут взялся – вопрос не для героев: но в самом сердце болот как не обнаружиться человеческому жилью, тем паче что некоторые путники остро нуждаются в ночлеге! С истинно королевской неспешностью Галахад осмотрел дом снаружи и нашёл его подходящим, после чего вернулся к поджидавшему у костра Арону. Что до Сантариала, тот никого и ничего не ждал, поскольку впал в то благословенное состояние, когда все заботы спонтанно переносятся на плечи окружающих. К счастью для него, эти плечи были достаточно широки, что позволило ему скоро оказаться в тепле и безопасности. И весьма кстати, потому что начиналась буря.

Пропустив товарищей в дом, король позаботился запереть дверь на задвижку. И лишь тогда окинул помещение довольным взглядом.

Через четверть часа Галахад уже знал всё необходимое об этом доме. В первую очередь он устроил остальных в спальне, прилегающей к гостиной. Арон почему-то был уверен, что Сантариалу нужен покой. На это Галахад возразил, что, если бы Сантариалу был нужен покой, он не потащился бы в такую даль, чтобы оказаться в месте, о котором говорят столько дурного. Естественно, Арон пропустил его слова мимо ушей; впрочем, Галахад прожил достаточно долгую жизнь, чтобы уяснить: с врачами (как и с безнадёжно больными) спорить бессмысленно.

Сам он решил обосноваться поближе к дверям, но вовсе не из соображений безопасности. Просто Галахада куда больше привлекало незатейливое убранство гостиной, чем изысканный интерьер спальни, где на полу лежали ковры, а на кровати – покрывала жемчужно-серого цвета. Оставшись один, король растопил камин, отыскал ночник, зажёг его и, подняв ставни, водрузил на подоконник. Света от огня в камине вполне хватало, но Галахад с присущей ему любовью к гармонии решил уравновесить пространство комнаты ещё одним его источником.

К сожалению, гармония недолговечна, и любое равновесие спит и видит, чтобы его нарушили. Арон, вошедший к королю через полчаса, вознамерился перестроить всё на свой лад.

– Ваше Величество, я буду подле Вас, – твёрдо сказал он.

– Вернее, ты будешь всю ночь разрываться между ним и мной, – уточнил король. – Между врачебным долгом и верностью несуществующей короне. Хочу тебя разочаровать: я собираюсь спать, и тебе нет никакой нужды в моем обществе.

– Ладно, тогда я пошёл, – ворчливо сказал Арон. – У меня такое чувство, что он скоро проснётся.

– И будет прав.

– То есть?!!

– Это естественно. Я хочу сказать: ты, врач, хранитель мира и покоя, а топаешь, как табун сломанчей, – король наклонился, пошарил под тахтой и кинул что-то под ноги Арону. – Смотри, я нашёл домашние тапочки. Надень! Думаю, это поможет.

Что бы там ни думал король, а тапочки, столь бесцеремонно навязанные им целителю, повлияли на того не в лучшую сторону. Большой размер, неуклюжесть, трудности при отрыве ноги от пола – всё очень напоминало ходьбу на лыжах, только без палок, чем Арон занимался во времена воистину незапамятные. А может, не занимался вовсе, и тогда это была память предков. Кроме того, в движениях появилась ненужная вкрадчивость, и он поймал себя на том, что приближается к дверям спальни с излишней осторожностью. Как молодая мать, которая, подходя к колыбели, страшится не услышать дыхания младенца.

После насмешек Галахада это было уже слишком. Ещё не хватало, чтобы какая-то обувь издевалась над его профессиональной гордостью! Готовый лопнуть от злости, целитель остановился посреди коридора, и только тогда заметил, что король следует за ним. Разумеется, никто не может диктовать королям маршрут, поэтому Арон быстро смирился с этим фактом и лишь кротко заметил, что наступать на пятки нехорошо, а подкрадываться и вовсе некрасиво.

– Если не возражаешь, я с тобой, – пояснил Галахад. – Есть у меня одна идея…

– С чего бы я стал возражать!

– Ты – врач, и решать тебе.

– Ну что ж, – вздохнул Арон, – тогда отправляйся в гостиную и сиди там.

Галахад оторопело воззрился на него – одна бровь вздёрнута, другая опущена. В практике их дружбы такое случилось впервые.

– Позволь мне пойти. Я только посижу на табуреточке у входа. От фикуса не отличите. И…

– Да, Ваше Величество?

– Можешь снять тапки.

– С удовольствием! – сказал Арон. Разулся и снова стал собой.

Спальня была совершенно не похожа на гостиную и, в отличие от последней, производила впечатление необитаемой. С одного взгляда на кровать появлялось ощущение, что на ней никогда не спали. При этом нигде не было ни пылинки, ковер с длинным ворсом тщательно расчесан. Круглая лампа под потолком зажигалась сама с наступлением темноты и чрезвычайно походила на луну. Ещё она могла менять интенсивность освещения: например, при их появлении загорелась ярче и вообще вела себя как живое существо, настроенное на обитателей дома. Нечто такое Арон уже встречал прежде или слышал о подобном, но сейчас вспомнить не мог…

Похоже, табуретки и стулья хозяин дома счёл излишествами, поэтому Галахад с Ароном присели с разных сторон кровати и посмотрели друг на друга.

– Как тихо, – прошептал король, – Будто кто-то намеренно удалил отсюда все звуки. И эта лампа…

Арон согласился. Просидев несколько минут в тишине и без движения, он был готов поверить, что мир за стенами дома умер. Даже в свою собственную смерть верилось легко. Катастрофически не хватало навязчивого тиканья часов, чтобы вернуть их в поток времени. Ну почему тут не было часов?!!

В конце концов, Галахад не выдержал и заговорил снова…

Сантариал его не слышал. Повстречавшись с Многорылым Чудовищем на Подступах, он не утратил связи с реальностью, а словно забыл о ней. Границы тела расплывались, он совершенно не чувствовал его. Только понял: кто-то проник сквозь окружавший его кошмар, легко раздвинув завесу тьмы, кто-то, кто имел право проходить сквозь мрак.

Он никогда бы не подумал, что у этого страшного человека, который играючи повелевал стихией, такие нежные руки. Но самым ужасным было ощущение полной безопасности, абсолютно нереальной и, бесспорно, ненормальной, которое исходило от этих рук. Именно это, и ни что иное, совершенно деморализовало психически тренированного архаика. Бежать было некуда, не было сил и желания, хотелось приникнуть к этому широкому плечу и умереть…

А ещё прикосновение к его щеке – такое спокойное, ласковое, полностью неумышленное и бесцельное; это прикосновение не хотело его изменить, направить, показать ему что-то, оно ничего от него хотело, и оттого вошло в него раскалённой иглой, он почти поверил, что оно окажется несовместимым с жизнью. Как если бы в сердцевине прекрасного цветка затаился ядовитый паук. «Убей меня! Убей сейчас!» – кричало всё в нём. Но он остался жив, и жесткая структура, до поры заключавшая в себе сущность Сантариала, дрогнула, что-то в ней дало слабину и начало рассыпаться. «Я больше не то чудовище, которое называют архаиком, – пришло к нему сквозь дрёму, – Я другое чудовище, у которого нет имени…»

А ещё он понял: это и означает – быть героем. Всё делать легко и красиво, словно мимоходом. Не взирать на личности, не отвлекаться на частности. Не приближаться – и не углубляться. Примчаться на белом коне, спасти, похлопать ободряюще по спине и улететь, не ведая, что оставляешь после себя разорённую пустыню…

В таких обстоятельствах вернуться в тело и начать заново – об этом нечего было и думать. Но неведомое доселе чувство, как если бы он что-то забыл, тянуло его назад. И что-то очень, очень настораживало. Сантариал собрался, заставив себя прислушаться к происходящему. При его восприимчивости ему ничего не стоило притвориться. И он услышал.

– Гляди, похоже, умудрился поцарапаться. Тут перевязано.

– Да неужели?!! И как это он?..

Не обращая внимания на иронию товарища, Галахад с любопытством подался вперёд. Запястье Сантариала было таким невероятно тонким, что король мог охватить его двумя пальцами.

– Здорово интересно…

Обычно терпеливый Арон вдруг ощутил, что терпение кончается.

– Галахад, мы не в театре! Что ты имеешь в виду?

– Это ты его перевязал?

– Нет, – ответил целитель, пожимая плечами.

Король искоса взглянул на друга.

– Тебе не приходилось лечить архаков? Так я и думал.

– А что?

– Видишь ли… Они умеют выключаться. Сами. Вот так, – Галахад щёлкнул пальцами и пояснил: – В состоянии крайнего отчаяния волевым усилием гасят жизненную энергию и отключают сознание. Наш случай. Только Творец знает, сколько это может продолжаться. Я однажды пытался разбудить одного такого. Лучше бы я сразился с огнедышащей самкой макабра ещё раз. Такие похождения не делают чести легендарному герою.

– Ты об этом знал? Знал всегда?!! И врал мне про какую-то аллергию…

– Гм, Арон, ты не поверишь, но… гм… я забыл. А тут вспомнил.

– Зря старались, – сказал Сантариал, вырывая руку.

Его реплика встретила молчаливое изумление. Сантариал быстро огляделся в поисках какого-нибудь средства для защиты, но ничего не обнаружил. К тому же Галахад сидел у него на ногах. Пришлось вернуться к беседе.

– Знаете, что? – Сантариал заговорил резким тоном, к которому вынудил его страх, – Вы, конечно, спасли мне жизнь и все такое, но это не повод ставить на мне эксперименты.

– Кажется, эксперименты ставил не я, – обидчиво возразил Арон.

– Да уж, Арон обычно экспериментирует на мышах, – весело поддержал Галахад, – Или лягушках. И вообще, кому-то спасаешь жизнь, кого-то – спасаешь от жизни. Порой одно и другое тесно взаимосвязано. В этом благородное призвание врача. Ну, и воина тоже.

Похоже, Галахад несколько перемудрил со своей философией: об этом говорили две пары удивлённых глаз, воззрившиеся на него. Арон хмыкнул.

– Ну, спасибо, – мрачно сказал архаик.

– Его благодари, – произнёс король.

– Ах, да, конечно. Это счастье – видеть вас обоих. Иду домой, ставлю чай.

– Что-то не так? – король был явно озадачен.

– Он натравил на меня эту тварь…

– То было Многорылое чудовище, – с готовностью подсказал Галахад.

– Многокрылое…

– Нет, Многорылое.

– Не стоит благодарности, – с горечью произнёс Арон. – Почему «было»? Смею надеяться, оно до сих пор здравствует. Вы потеряли сознание и не смогли мне помешать, но на будущее знайте: рядом со мной Вы смело можете ничего не бояться.

– Ты говоришь что-то не то, – заметил король.

– Рядом с Вами я действительно ничего не боюсь, – сказал Сантариал Арону. – Кроме Вас. Зато Вас я боюсь…

Он содрогнулся. Арон в беспокойстве протянул руку, дотронувшись до его лба. Обычно это помогало, помогло и теперь: Сантариал испуганно отшатнулся от него, чуть не скатившись с кровати.

– Не смейте! – негодующе прошипел он. Можно было вынести всё что угодно, только не касания этих рук снова!