Текст книги "Немир"

Глава пятая

Истина отдельна от добра и зла, истина отдельна от человека и человечества, но только до тех пор, пока существует добро и зло, пока существует человек и человечество. Нет человечества – к чему истина?

И не обсуждать должно нам, а судить! Но нет законов для такого суда, и потому должно нам не судить, а беспощадно карать, как карают охваченные ужасом.

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий

– Так себе приземление, – оценил Нандоло, поднимаясь с колен и сбивая снег с плаща тыльной стороной ладони. – О да, у нас теперь весело!

– Что? – сердито поинтересовался Арон, неизвестно каким чудом умудрившийся удержаться на ногах.

– Я говорю, Немир теперь ничуть не хуже всех остальных миров. Падать стало не больно – и, что самое приятное, и не грязно. Это я про снежок. А что до Вашего способа перемещения, то, если бы речь шла о работе, я бы потребовал компенсацию. А так – что с Вас возьмёшь…

Арон молча поджал губы. Сколько раз он повторял себе, что на дураков и архаиков не честь обижаться, и, в конце концов, смирился с причудами первых. Но со вторыми явно было что-то не так. Арону хотелось уйти подальше, но идти было некуда. В десятке метров от них громадный рубиново-красный дракон, пофыркивая, ловил снежинки отверзтой пастью. Все прочие удалились сооружать лагерь, но даже отсюда Арон видел их и слышал голоса.

– С чего они решили, что я должен пойти с тобой?

Совсем недавно Сантариал задал бы этот вопрос самому Галахаду. Всё изменилось после мыса Аджано и того, что с ним там сделали. Или не сделали – это ещё предстояло узнать. Прежние хозяева наконец-то избавились от Сантариала к немалой своей радости, но сам он, непривычный к свободе, перенёс центр Немира в новую точку – того требовало его личное равновесие.

Хотел Галахад или нет, он теперь являлся этой точкой.

Нандоло прекрасно это понимал, поэтому ответил как можно небрежнее:

– Ну, если ты предпочитаешь оставаться с Мантуером, который постоянно ищет в твоих словах Высший Смысл… или с лекарем, который захочет вылечить тебя от всего, причём очень скоро это закончится трепанацией черепа… имей в виду, я не уточняю, чьего именно!

Сантариал неотрывно смотрел на него.

– Или с Галахадом…

Тряхнув головой, Сантариал обошёл его и двинулся к горе, бросив через плечо:

– Если бы у меня только был выбор!..

– А его никогда нету, – флегматично отозвался Нандоло, навьючивая на плечи походную сумку.

– Погодите, – окликнул их Арон. Всё это время целитель стоял в стороне, наблюдая, и, наконец, решился вмешаться. – Дракон на гору не полетит, сами сказали. Как вы собираетесь добираться?

Сантариал пожал плечами: всё-таки он был волшебником, иногда об этом не стоило забывать. Кое-что он вполне мог повторить за Ароном. Вскинул глаза к вершине горы, прикидывая, что скоро – спустя считанные минуты или даже секунды – они окажутся там, на заснеженном плато посреди льдов…

– Нет, нет, нет! – вскричал Арон, замахав руками. – Даже не говорите! Слышать не хочу ничего подобного!

– Зачем тогда задавать вопросы, если ответы Вам не нужны! – ощерился Нандоло. Он переминался с ноги на ногу, ощущая себя весьма неуверенно.

– Я сам вас туда переправлю! – бросил целитель. – Возможно, на короткое расстояние получится лучше, – что-то пробормотав, он вытянул вперёд руки, сплетая их в нечто причудливое. Нандоло покосился на него с подозрением. Цепкая память подсказала ему, что именно так действовала его бабушка, когда при вязании у неё не хватало спиц и приходилось задействовать пальцы. Но замечание, готовое слететь с его уст, так и осталось непроизнесённым.

– Взгляните туда, – раздался голос Сантариала.

Остальные повернулись, куда он указывал. Закат отпылал, над Немиром, над Горным Драконом зажигались, разгораясь в холодном сиянии, тысячи звёзд. А внизу, на фоне гряды гор, напротив Небесного Млечного Пути – сверкало его земное отражение. Только более яркое и более близкое.

– Чтоб я сдох, если это не Большая Подвесная Канатная дорога! – выдохнул Нандоло.

– Чтоб мне перезабыть все заклинания, если это не она! – согласился целитель, – Двенадцатое чудо Немира!

– То, самое, о котором доподлинно неизвестно, существует ли оно вообще! – ввернул Нандоло.

Сантариал ничего не сказал. Он улыбался.

– Прекрасно, – фыркнув, протянул целитель. – Я думал, её давно списали.

– Но она ещё скрипит, – вдохновенно подхватил Нандоло. – Слышите? Это вагончик. Провожающих просим покинуть перрон.

Арон, к которому относилось это замечание, не удержался от гневного хмыканья. Экстаза от встречи с неведомым он явно не испытывал.

– Прощайте, – сказал Сантариал. – Думаю, назад мы тем же путём.

– А вы меньше думайте, – проворчал целитель. – Я буду на связи в полночь.

Он запахнулся в плащ и, зябко поёжившись, пустился в обратный путь к лагерю.

– Всё-таки он классный чувак, – заметил Нандоло, дав Арону уйти на безопасное расстояние. – Занудный, конечно, и надоедливый, но надёжен, как громотурбина Межгалактической станции Творца Миров.

Скрип становился всё явственнее. Вагончик вынырнул из мрака, поблёскивая жёлтыми фарами, как неведомая глубоководная рыба из доисторической впадины. Маленький и опрятный, он, тем не менее, сипел и скрежетал не хуже заштатной пилы, отыгравшей свой век. На подходе к горе он замедлил ход, а потом и вовсе замер над снежной равниной, и немигающие фары, казалось, подозрительно разглядывали двух незнакомцев.

Потом вагончик покачнулся, тонко запищала дверца и наружу вылез…

– О, Рамзес, дружище, сколько лет под звёздами! – заорал Нандоло.

Он переглянулся с Сантариалом, который – возможно, впервые в жизни – являл собой чистое, искреннее изумление. Но машинист поднял козырёк, и тут уж Сантариал убедился в прозорливости Нандоло.

Рамзес посмотрел на их лица и тоже что-то припомнил.

– И вы здесь, – сказал он осуждающе.

– Так что, ты – хозяин этого межзвёздного экспресса? Я всегда говорил, что ты – просто класс, и из тебя в конце концов выйдет толк! – во взгляде Нандоло промелькнуло некое подозрение, и он добавил: – Слушай, а насколько хорошо ты управляешься с этой штуковиной?

– Судить я вам предоставлю самим, – сказал Рамзес-машинист настолько внушительным тоном, что вся миссия чуть было не полетела под откос. Но архаики быстро взяли себя в руки.

Рамзес махнул им и прошёл между ними, вынудив расступиться. Сантариал состроил ему вслед гримасу; он так и не смог принять этой привычки к широким жестом.

Нандоло тронул его за плечо.

– Послушай, получается, здесь единственное место, откуда её видно, – сдавленным от изумления голосом проквакал он.

– Ты находишься в Немире, забыл? – бросил Сантариал и подобрал свою сумку. – Пошли.

Какое-то время Нандоло потерянно плёлся в конце процессии, но потом, внезапно, обогнал Сантариала и загородил Рамзесу дорогу.

– Где он? – требовательно спросил архаик. – Где тот вечный панегирик несправедливому обществу, неутомимый искатель истинного знания, смущающий покой добропорядочных обывателей? Где он? Что ты с ним сделал? Убил и закопал?

Кажется, Рамзес и вправду изменился. Потому что, удивлённо вытянувшись лицом, не нашёл ничего лучшего, как повторить за Нандоло:

– Убил… и закопал?..

– Ну, это было бы честнее, – настаивал тот. – А ты производил впечатление простого, правдивого, хоть и недалёкого парня. Гораздо более склонного к убийству, чем к бегству. За что мы тебя и любили.

Рамзес, наконец, понял суть вопроса. И сразу надулся.

– Моя история не такова, чтобы рассказывать её на ходу.

– А слушать? – настаивал Нандоло.

– Если вы обещаете не выпрыгивать из вагончика.

Много лет спустя, пережив не один конец света, Нандоло продолжал помнить это путешествие. Чёрное бархатистое небо, усеянное бисером дрожащих в морозном воздухе звёзд, проекция Мира Вечных, в кои веки позволивших приподнять завесу над границей миров… не от великой милости, а просто – от хорошего настроения. Убелённая снегом земля, совершенно неузнаваемая в этом новом наряде – там, внизу, бесконечно чужая, могла быть другой планетой, а сами они – переместиться в иную галактику…

Именно так это виделось Нандоло, хотя он не был уверен, что остальные спутники разделяют его видение.

Один из них точно не разделял.

Сантариал уже наблюдал сегодня звёзды.

На пути к вершине всё резче ощущался холод. Кристаллики льда оседали на стенках вагончика. Иногда студёный ветер рассыпал в воздухе колючее льдистое крошево, залетавшее в форточку, приходилось дышать на стекло, проясняя затуманенный пейзаж. Канаты, натянутые над бездной, были бы невидимы, если бы свет фонарей не бросал на них блики, стократно умноженные рельефным плетением. Вагончик иллюзорно скользил в невесомости, в абстрактной системе координат из древнего задачника для умственно отсталых гигантов. Из пункта Альфа в пункт Зет, быстрее и быстрее, по мановению руки Рамзеса, этого «недогуру», которому два вполне здравомыслящих архаика в не лучший момент своей биографии решились доверить не только жизни, но и судьбу Немира. Но Рамзес уверенно рулил – возможно, как раз потому, что не догадывался о последнем обстоятельстве. Рамзес, вечно зацикленный на том, чтобы «поймать процесс». И невольно думалось, что он наконец-то влился в тот единственный процесс, который стоило ловить.

– Как вы, возможно, слышали, Канатная дорога долгое время была обесточена, – начал Рамзес тоном заправского экскурсовода. – Её вновь запустили, когда Великий Непосвящённый занялся гармонизацией окружающего пространства.

– Ты здесь единственный машинист? – перебил Нандоло.

Рамзес кинул через плечо красноречивый взгляд.

– Вы вообще в курсе, как работает канатная дорога?

– Пока она работает, меня это мало волнует, – честно отозвался Нандоло. – Что-то не работает в моей голове, это гораздо хуже. Я всегда думал, что вы неразлучны – ты и Архив, ты и Амбер. И только смерть может…

– Смерть убивает тело, но духовные узы ей неподвластны, – цинично бросил Рамзес.– Всё куда серьёзнее. Знаешь, что такое Архив?

Впервые за свою жизнь Нандоло растерялся. Рамзес говорил не своими словами. Нить его былых рассуждений, ткавшая дырявую, никуда не годную материю идей, еле скреплённую щепками и заколками смыслов, куда-то пропала. А то, что явилось взамен, походило на отголосок горного эха, случайно осевшего на дне глубокой расщелины. Если бы Нандоло верил в перерождение внутри тела, он бы сказал, что Рамзес переродился.

– Я полагаю, не знаешь, – спокойно продолжал Рамзес. – Архив – целый большой миф, Амбер же знает о мифах всё. Один из самых распространённых – что человек должен быть полезен для общества. На самом деле общество не нуждается ни в ком конкретно. Оно нуждается в комфорте, пище, воде, нехитрых удовольствиях. Оно, как грудной ребёнок, готово бесконечно впитывать любовь и заботу, ибо верит, что создано исключительно для этого.

– Амбер так тебе сказал?

– Да – именно таким высокопарным стилем, – Рамзес коротко рассмеялся, но смех вышел невесёлый. – Чем не теория? И я решил проверить её на практике. Взял и ушёл.

– Взял и ушёл? – Нандоло сам не знал, отчего его потянуло повторить эти три слова, полувопрос-полуутверждение.

– Я всегда старался быть полезным по мере сил, раскрывая людям глаза на то, что они не видели и не желали знать. И вот я их оставил. Оставил Амбера. Всех бросил. Взял и ушёл.

– И что ты этим доказал?

Рамзес обернулся, улыбаясь. Странная, чужедальная недоулыбка на этом честном, открытом лице словно существовала отдельно; это было противно всем вселенским законам.

– То, что я был прав. Немир до сих пор существует. Он продолжает вращаться без меня.

– Взял и ушёл… – пробормотал Нандоло. Картина за окном словно воссоздавала первые моменты жизни Мироздания. Темнота и сверкающая пыль звёзд… – Как это случилось?

– Я сказал одному типу, что я думаю о его процессах, и он запустил в меня кочерыжкой. Это было в той забегаловке на западном склоне, я ударил его, он опрокинулся на стол. Стол сломался.

– И всё?

– Нет, – Рамзес глядел прямо перед собой. – Погибла кошка.

Внезапно Нандоло отчаянно захотелось выпрыгнуть из окна и полететь в неизвестность, навстречу земле. Вагончик на ходу проскочил промежуточную станцию. Какие-то бедолаги ухитрились забраться сюда и теперь отчаянно голосовали. Их вид вызвал жалость даже у архаиков. Но Рамзес и не подумал остановиться, несмотря на то, что в вагончике была уйма свободных мест, и вообще, архаики были единственными пассажирами. Те обменялись взглядами; одна и та же мысль пришла в голову обоим: возможно, глобально Рамзес и не разочаровался в человечестве, однако практически он не желал иметь с человечеством ничего общего.

– Я всех бросил, – снова произнёс бывший кайфоломщик, практикант и Один-Творец-Знает-Кто-Ещё. Казалось, он взял за правило напоминать себе об этом каждую минуту. Нандоло отвернулся к окну. Его начало подташнивать.

– Не бери в голову, – подавляя симптом, сказал он. – Со всяким бывает.

Не оглядываясь, Рамзес кивнул. Прыжок с парашютом в прошлое был завершён, больше он не касался этого.

– Что с тобой? – спросил Сантариал, чуть коснувшись руки напарника. Не напрягаясь, Нандоло выдал первое, что пришло на ум:

– Фобия. Боюсь заснуть и не проснуться.

Он не мог солгать, поэтому пытался шутить. Но он должен был защититься от Сантариала с его глазами, отражающими звёздную бездну. И защитить Сантариала от того, что он даже не мог назвать.

Потому что не ему выдумывать имена.

Без слов высадив их на плато, Рамзес погнал своё транспортное средство вниз, где его могли ждать такие же безумцы: любители позднего катания с гор, влюблённые, желавшие обменяться клятвами над бездной и остальные чудики, чьё соотношение к нормальному человечеству столь ничтожно мало, что нередко принимается за нуль в статистических отчётах. Хотя – вот парадокс! – никогда им не является.

– Интересно, он вернётся? – проговорил Нандоло от нечего сказать.

Сантариал неопределённо мотнул головой.

– Он катается туда-сюда. Ему больше нечего делать. Вернётся.

– И у нас получится?

– Все помогают нам, – отозвался Сантариал, пожимая плечами. – Разве не видишь?

– Да уж, – Нандоло шагнул и тут же провалился в снег по колено. Дальше шли с великой осторожностью.

– Все помогают – это точно, – продолжал Нандоло. – Друзья. Враги. Скоро появятся родичи. Прикинь, как будет весомо, когда тётка Мантуера притащится сюда из Настоящего Мира!

– Иногда ты городишь несусветную чушь.

– А ты наступаешь мне на пятки. Пошли туда!

– Туда?

– Ну да, туда, вон туда!

– Мы и идём туда, отстань!..

Так, перебрасываясь незначительными фразами, они медленно, но неуклонно продвигались к центру плато. Могли бы и не говорить; но слова, произнесённые вслух, рассеивали гнетущее чувство, которое преследовало их посреди ледяной пустоши. Хотя никто из них ни за что бы в этом не признался.

В очередной раз остановившись осмотреться – можно подумать, вокруг хоть что-нибудь изменилось! – Нандоло что-то пробормотал себе под нос.

– Лучше я зайду с другого бока, – заметил Сантариал, – В последнее время совершенно перестал слышать, что ты говоришь.

– Я говорю, – не поленился повторить Нандоло, – что в таком темпе идти совсем не холодно. С Мантуером мы бы давно уже дали дуба.

Сантариал вздохнул.

Они всё шли и шли по искрящемуся снегу, чистейшему снегу, с виду очень похожему на сахар, и часто на их пути вставали ледяные глыбы, словно огромные сахарные головы. Никто из архаиков больше не нарушил молчания, хотя в мыслях оба поражались этому месту, составлявшему яркий контраст с их родной пустыней. Потом Нандоло приостановился и Сантариал, чувствуя каждое движение напарника, также замедлил шаг. Прямо перед ними в снегу торчала неказистая табличка с надписью:

«Дорогие посетители, отсюда открывается самый лучший вид на обиталище Великого Непосвящённого. Пожалуйста, не утруждайте себя проверками».

А вокруг – сплошная снежная тишь, и ни следа на сугробах, матово мерцающих в своей первозданной белизне.

– Какая-то фантасмагория, – буркнул Нандоло, – Мне вот что пришло в голову: останься ты пока тут. Разведать надо.

Сантариал хотел что-то сказать – судя по всему, возразить – но Нандоло поднял руку с неожиданной непреклонностью.

– Один раз в жизни, – тихо сказал он, – можно, будет по-моему?

Сантариал смотрел на него, еле сдерживая нарастающий протест. Нет, только не теперь, когда вся тьма Немира готовится наброситься на него и поглотить. Сантариал чувствовал её присутствие по пути сюда, а сейчас она ещё приблизилась, вызывая в теле те же странные, противоестественные ощущения, углубляя внутреннюю пропасть, средоточие персонального ада. Весь этот летящий и сверкающий хаос вокруг слишком напоминал ему о том, что необходимо было забыть.

О звёздах. О Галахаде, который выдернул его из бездны. Он не мог остаться с этим наедине, и всё же…

Сантариал коротко кивнул и пошёл обратно по их собственным следам.

Нандоло испустил глубокий вздох нескончаемого облегчения.

Когда он повернулся в следующий раз, Великий Непосвящённый стоял перед ним.

Это был, судя по всему, очень-очень старый человек. Низенький и хрупкий, с неверными движениями почти бесплотных рук, закутанный в поношенный балахон, капюшон которого налезал на лицо, оставляя на виду нижнюю часть лица, усы и бороду. Нигде в Анналах не сохранилось упоминания о том, как он должен был выглядеть; поэтому Великий Непосвящённый Дзинодаро мог позволить себе любой облик.

Нандоло не понимал, как тот умудрился оказаться здесь: будто возник на этом самом месте секунду назад. Вокруг не было следов, никакого укрытия, пещеры, дома, космического корабля… Конечно, для любого неомирка легендарный статус этого персонажа мог быть объяснением всему. И всё равно Нандоло продолжал удивляться.

Очевидно, Великому Непосвящённому было на это в высшей степени наплевать.

Старец вытянул руку перед собой на уровне глаз и прочертил в воздухе горизонтальную линию. И Нандоло вдруг осознал, что следует за движением этой руки, указывающей дорогу. Повиноваться было легко и свободно, неистовая белизна перестала резать глаза, и даже снег под ногами словно затвердел. Он мог идти так сколь угодно долго, но внезапно почти упёрся в огромный, в человеческий рост, сугроб.

На сугробе тускло светилось маленькое окошко в грубо сколоченной раме. Как раз на уровне пояса архаика.

– Входи, – сказал Великий Непосвящённый.

– В окно?! – не поверил Нандоло.

Старец снова махнул рукой, и рядом с окном проявилась дверь. Створка гостеприимно распахнулась наружу.

Он воистину был Великим Непосвящённым. Никакой инициации, ни даже банального знакомства. Если ты пришёл сюда, значит, ко мне. Если ко мне, будь любезен, входи.

Нандоло стоял, заглядевшись на это чудо, и тут налетел ветер, и всё закружилось в снежном вихре. Створка под порывом заходила туда-сюда, и в этом мельтешении Нандоло разглядел красноватый отблеск, идущий изнутри. Больше ничего не произошло, но в его воображении дверь распахнулась вглубь земли, в самый Нижний Ад, о котором даже подобные Нандоло имели весьма отдалённое представление. Или в Тарар. Потом иллюзия пропала.

Нандоло посторонился, пропуская хозяина внутрь – вроде как из уважения к старшинству, на самом деле – из уважения к жизни. Своей. Он не волновался за Сантариала, оставленного на завьюженной равнине: тот мог спрятаться от любой бури. Теперь он волновался за себя.

И всё же, переступив порог жилища, он, прежде всего, обстоятельно огляделся. У Нандоло была память историка, хваткая на детали; недаром говорили, что только Хранитель Архива превзошёл его как рассказчик и сочинитель. Запечатлев в уме стойкую картинку, архаик зажмурился и попытался мысленно воссоздать комнату во всех деталях, как поступал нередко. Просто понимал: это не то место, где бываешь дважды за одну жизнь.

Нандоло не посещал жилище на Подступах, иначе его сразу поразила бы странная связь двух этих домов. То не было сходством в обычном понимании: небесный приют представлял собой зеркально-негативное отображение земного обиталища. То, что в одном доме было незначительным и малозаметным, в другом выпячивалось и раздувалось до невозможности, и наоборот. Так, декоративная статуэтка кошки в той гостиной здесь превратилась в огромный камин, воспроизведённый во всех деталях. А большая лампа под потолком в той спальне – в маленький настольный светильник с абажуром-«напёрстком». Единственная комната небесного приюта непонятным образом вмещала внутреннее убранство всего дома на Подступах; перетасованные, словно колода карт, искажённые внешне, предметы обихода и мебель и тут умудрялись находиться в гармонии с собой и хозяином. Тесноты не ощущалось совершенно.

Нандоло, однако, был не из тех, кто способен долго ахать и изумляться. Он повидал на своём веку много сумасбродных вещей; и если Великий Непосвящённый предпочитал коротать время в компании гигантской кошки, внутри которой клокотало пламя, подобная затея только радовала архаика своей невинностью. Его беспокойство было связано с самим хозяином, его крючковатым совиным носом и маленькими руками-лапками, которые сейчас, в полутьме, начали струить призрачное голубоватое сияние.

Что-то подобное он уже видел. Где-то. Когда-то…

Нандоло не понравилось, как тот смотрит. Всё-таки его новый знакомец был архаиком, да ещё архаиком странным, а это гораздо хуже. Глядя на старца, Нандоло вспомнил, как вёл себя Сантариал, когда после многочасового блуждания по трущобам Города они набрели на одного типа, которого долго искали. Слишком оживлённо; голос напарника до сих пор отдавался у Нандоло в ушах…

«Так значит, это тебя я должен убить!»

Но он ничего не успел сообразить; что-то вдруг притиснуло его вплотную к стене, просто притянуло, как магнит притягивает железку. Справа висела картина в тяжёлой раме, и край рамы разместился как раз под лопаткой. Было очень неудобно, но Нандоло не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

– Честное слово, Вам не следовало заходить так далеко! – раздосадованно крикнул он, когда сияющий палец старца упёрся ему в грудь. – Достаточно было как следует пнуть меня ещё на пороге, и я бежал бы, не оглядываясь! Вы не представляете, сколько сил ушло у меня на то, чтобы просто решиться сюда прийти!

Выпалив всё это разом, Нандоло замолк. Всё же гордость есть гордость, и он решил, что больше не произнесёт ни слова. И тут вдруг его рот раскрылся сам собой.

И его понесло.

Будучи не последним архаиком в НИЦИАД, ежедневно сгорающим на творческой работе по контракту, Нандоло успел за свою жизнь наслушаться всякого. Он знал, как бранятся гиганты до «Моржа», в «Морже» и после него… Сантариал, попадая в состояние крайнего ожесточения, каждый раз существенно расширял этот список, а Аве Роза оказалась достойна его, хотя в такое записные романтики Немира не поверили бы ни за что и никогда. Арон, величайший целитель и Кавалер Ордена Белой Вороны, порой ругался как последний драконьер, что списывалось его окружением на трудные времена, и даже Ленни Мантуера не обошло это порочное поветрие. Но Нандоло даже не подозревал, какие глубины скрываются в нём самом! Каждое слово вырывалось из его уст, как выстрел, его подбрасывало и вновь ударяло о стену, пока наконец страшный поток не иссяк и он, обессиленный, не свалился на пол, с трудом выплёвывая последние слоги.

– Интересно, кого это я так крыл, – нетвёрдым голосом выдавил он.

– Не имеет значения, – благостно улыбаясь, сказал старец. – Зато теперь с тобою вполне можно говорить.

Он подвинул табурет и сел напротив. Нандоло всё не мог отдышаться. Лазурное сияние, разгораясь, окутало их обоих, стало стеной, почти ощутимой. На Дзинодаро уже невозможно было смотреть. Нандоло понял, что обязан заговорить, пока сам не просветлился окончательно.

– Дорогой мудрый старец! – начал он заготовленную словесную формулу, выражающую почтительное уважение (жаль, не совсем понятно, как будет лучше – «мудрый старец» или «старый мудрец»). – Твой ум высок, твоё сердце открыто, допусти меня к тайному, помоги мне в главном…

– Говори, – спокойно прозвучало в ответ. – Что ж молчишь?

– Меня постигло великое горе, – через силу продолжал Нандоло, он очень волновался, боясь запутаться и заговориться, – и печаль моя превысила меру…

– Старо как мир предание свежо… – недовольно прокряхтел старец. – Когда печаль превышает меру, это плохо. А ну, посмотри на меня…

Нандоло уставился на него исподлобья, не убеждённый, что хочет увидеть то, во что мог превратиться Дзинодаро. Его волнение дошло до того предела, за которым начиналась паника. «Только бы это был человек», – подумал он. И точно, он увидел человечьи глаза, умные и ясные, но смотревшие то ли из глубины голубого огня, то ли из невиданного цветка, плавно колыхавшего лепестки. Их свет ослеплял.

А потом погас.

– Хм, – проговорил этот дед, – позови сюда своего друга, который никого не хочет видеть.

– Я бы позвал, кабы не Ваше старомодное гостеприимство, – с расстановкой произнёс Нандоло. Длинные фразы всё ещё давались ему с трудом, кирпичики смысла норовили рассыпаться. – Если Вы и его так же…

– Его бесполезно, – кратко ответил старец, и почему-то Нандоло ему поверил. Сразу и навсегда.

«Странный он. Такой… короче, сам увидишь».

«Хуже, чем Галахад?»

«Даже хуже, чем наш этот… как его… лекарь».

Дзинодаро сердито обернулся. Оба архаика спокойно стояли на пороге, разглядывая его. И, естественно, оба молчали. Но прежней уютной тишины как ни бывало. Вся суета Немира просочилась в его хижину следом за этими двумя.

– Дверь-то прикройте, – проворчал старец.

«Гораздо хуже».

Дзинодаро раздражённо засопел. Он надеялся, что за сотни лет одиночества разучился читать мысли. А ещё он надеялся, что все его страсти и желания умерли вместе с надеждами. Ну-ну.

Под его всевидящим взором архаики наконец-то прекратили всякие, даже мысленные, беседы. Это давало хороший шанс закончить, наконец, с письмом Галахада. Разумеется, Великий Непосвящённый и так всё знал. Но детали, детали…

Его это развлекало. Частности – вот самое интересное в любом повествовании. Дураки, кто не понимает.

Он углубился в чтение, хмыкая в бороду.

– Король пишет, что его время ограничено, – хихикнул старик, дочитав. – Нехило для бессмертного!

Нандоло за его спиной поднял руки, приставил указательные пальцы к вискам и покрутил в характерном жесте.

– Я всё вижу, – не одобрил Дзинодаро, – или вы думаете, у меня нет глаз на затылке?

– Что ж поделать, дедушка, если по твоей милости я лишён самых выразительных слов! – не растерялся Нандоло.

Великий Непосвящённый хлопнул ладонью по письму, и оно подпрыгнуло, как живое пиво в «Земляничном Морже».

– Так, – резюмировал он, – сейчас мы проведём обряд. Для этого мне понадобится волшебник, но только на время действа, потом я попрошу его удалиться. А другой, – он мотнул головой в сторону Нандоло, – останется и завтра выслушает послание. Не спрашивайте, почему я так решил. Обычно подобное дело растягивается на месяц, но для экстренных случаев я делаю исключение. Видите теперь, как глубоко вхожу я в ваше положение? И как не надо мне ваших дурацких рож?! А теперь все вон отсюда – проветрить надо!

Гости, ничуть не очарованные таким изысканным приёмом, вышли из хижины, обмениваясь беглыми взглядами. Дзинодаро остановился на пороге, обернулся и кинул в пустоту повеление «прибраться тут пока».

Нандоло это совсем не удивило. Его уже ничто не могло удивить, хотя раздражало многое.

С наступлением ночи буря стихла – так внезапно и быстро, как если бы чья-то воля захотела сменить декорации. Скудная на цвета, но богатая на оттенки картина зимы усилила палитру контрастов: снег под ногами из ослепительно белого переходил в сине-серый, небо приблизилось и, одновременно, углубилось… И даже удалённые точки звёзд жалили сетчатку глаза острыми гранями.

Скрип снега под ногами не мог заменить Нандоло задушевной беседы; ему хотелось по старой привычке высказать Сантариалу всё, что теснилось в душе.

– По-моему, не очень хорошо вышло с Рамзесом, тебе не кажется? Наверно, мы должны были как-нибудь его оскорбить. Ты сделаешь это на обратном пути?

– Не думаю. Без него мне не спуститься: я чувствую, что старик оформил патент на любое волшебство в пределах этой горы, – Сантариал старался говорить пренебрежительно, но было видно, что он встревожен.

– Да ладно. Для того, кто сумел подняться, спуститься ничего не стоит. Могу помочь!

– …да проснутся уши слушающих, да не слышащих, – раздалось позади, – да подымутся веки их, да низринется поток словообразов из уст Творца, да низвергнется в прах бытие и да падёт вдохновение на головы их!..

– Дедушка, а дедушка, – забеспокоился Нандоло, – ты что, собираешься помогать нам вот этим?!

– Оставь его в покое, – сказал Сантариал.

– Не оставлю! Слушай, я не просто так спрашиваю! Я многое могу вынести, но если мне под руку всё время будет каркать этот старичина…

– Гордыни много в вас, гордыни, – вдруг выдал Дзинодаро.

– Ну а в тебе, можно подумать, её нету совсем.

Но старик продолжал вяло бормотать «гордыни… дыни… дыни», не обращая внимания ни на кого. Не иначе как на морозе у него прогрессировал маразм. Архаики покорно ждали, пока у него прояснится; Нандоло, невзирая на только что сказанное, героически отмалчивался, являя Немиру чудеса терпимости. Возможно, только благодаря этому, так и не встретив достойного собеседника, словоохотливый старец вернулся из астрала на землю. А, вернувшись, тотчас забрал инициативу под свой контроль.

– Этот обряд потребует наивысшей степени сосредоточения. Сначала мы должны взойти на самую высокую гору…

– Мы на ней стоим, – напомнил Нандоло.

Дзинодаро огляделся, убеждаясь в правдивости сказанного.

– Никакого уважения к канону, – ворчливо заметил он. Потом его лицо просветлело. – Но канон нас не волнует! Мы абсолютно спокойны, спокойны, как Великое Ничто, Глобальное и Мутное, праматерь того, что на нашем древнем наречии значится как Возвышенный Ничипор, или Некое Это! Не всякий способен постигнуть его сакральную суть! – тут Дзинодаро внезапно сделался сердитым и погрозил пальцем в пустоту.

– Мы будем пытаться постигать его сакральную суть? – поинтересовался Нандоло.

– А как же иначе? – сказал Сантариал и вздохнул.

Дзинодаро отвёл его в сторону. Нандоло видел, как старец указывал на небо, видимо, разумея солнце и луну, и делал вращательные движения руками, словно изображая природный круговорот; в конце концов, он сделал непонятный жест, будто собираясь ухватить себя за шкирку – уж этого Нандоло никак не мог уразуметь. Но самое интересное – Сантариал кивал, словно ему всё-всё было понятно.

Потом Дзинодаро бегом вернулся к хижине, случайно толкнув Нандоло – так, что тот свалился в сугроб.