Текст книги "Немир"

Сантариал отступил под защиту деревьев. Когда он снова поднял взор, случилось нечто из разряда того, что обычно заставляет усомниться… заставляет спросить себя: уж не сон ли это? Сфера вдруг ожила, рождая образы – один за другим. Дверь в чёрной матовой стене, разбегающиеся коридоры с маленькими оконцами, огромная зала в форме усечённого круга… Он уже встречал всё это на иллюстрациях в одной книге из библиотеки мыса Аджано! В той самой, которую видел сейчас перед собой. Или похожей.

Знакомое, знакомое место. И он сам. И ещё кто-то…

Сантариал пригляделся. Нет, в это было невозможно поверить!

И всё же…

Он вытащил из кармана прямоугольную карточку, снял с пальца кольцо и острой гранью камня вывел на бумаге несколько слов. После чего бросил карточку на тропинку.

И ушёл.

Иначе его могли настигнуть раньше времени.

– «Она»?!

Аве Роза казалась шокированной. О механизме не говорят как об одушевлённом предмете. Сантариал заметил её состояние, но промолчал.

– Ну хорошо, а деревья? С ними-то ты как?

«А что – деревья? Сами давно с ними общались?»

– Они почти как машины, – произнёс архаик вслух.

– Невероятно, – Аве Роза покачала головой. – Я бы даже сказала: гениально.

Она закусила губу и уставилась в пространство. Стоя под портретами великих предков, из поколения в поколение делавших Нирвалан всё более великолепным, чистым и цивилизованным, принцесса анализировала все свои просчёты, словно полководец, проигравший сражение. Потом подошла и наклонилась к архаику. Её волосы, не подвязанные, свободно распущенные по плечам, окутали Сантариала своим сиянием. На них можно было бы лежать с таким же комфортом, как на копне сена. Под дождём этих чудесных волос Сантариал начал задыхаться.

«Она прекрасна, как солнце – и как бездна. Бесконечна, как талая вода, текущая с гор. Она, как планета, силой притяжения удерживает вокруг себя красоту». Её платье можно было бы назвать провокационным, но такой фасон носили все сильфанейские женщины. И, конечно, все они были очень красивы. Но красота не грела душу, а, наоборот, леденила жгучим холодом. И отрезвляла. В общении с Аве Розой не действовали аристократизм и приятные манеры.

– Имей в виду, – произнесла Аве Роза голосом столь же сладким, сколь ядовитым, – я не расточаю комплименты своим врагам. Если я говорю, что восхищаюсь тобой и ты хорош, значит, так оно и есть. И я готова выдать тебе соответствующий диплом!

На это Сантариал не знал, что ответить. Приходилось признать: Аве Роза была чрезвычайно похожа на Галахада, а некоторым вещам просто невозможно сопротивляться.

И всё же – будь на её месте Галахад, Сантариал бы уже валялся у него в ногах, вымаливая себе как можно более суровое наказание.

Единственная разница между ними, но очень существенная.

Архаик вскинул голову и прямо посмотрел на неё. Он знал, что мало кто способен выдержать его взгляд и, действительно, принцесса спасовала.

«Я же поклялась избавиться от него. Поклялась душою моего народа, памятью Галахада и Матерью-Природой. Ни один сильфаней не может отступить, связав себя такой клятвой».

Сантариал махнул рукой и поморщился: он совсем забыл, что прикован к стулу —цепью размером с его запястье и вдвое толще ножки стула, что было излишне, на взгляд архаика, но он понимал, что убеждать в этом окружающих бессмысленно.

– Что мне с тобой сделать? – спросила она.

– Я согласен, что достоин многого, – прошептал архаик.

Когда старший камергер увидел Аве Розу, выходящую из своих покоев, он её просто не узнал. Девочка, которая росла и расцветала на его глазах, в одночасье переменилась. Лицо принцессы посерело, щёки запали, и она вся тряслась от еле сдерживаемого бешенства.

Стоило камергеру попасться Аве Розе на глаза, как она жестом подозвала его. Он торопливо подошёл, в своём волнении ожидая всякого. Но буря чувств, бушевавшая в груди принцессы, не давала ей произнести ни слова.

– Ваше Высочество, – умоляюще зашептал камергер, – успокойтесь, прошу Вас. Не пытайтесь обрушить на него все кары небесные. Человеку свойственно умирать лишь однажды.

– Он архаик, – возразила Аве Роза и призадумалась.

Черты её лица смягчились, румянец медленно возвращался. В эту минуту принцесса больше всего походила на Галахада, своего дядю. Впрочем, кто мог об этом знать? Галахад не появлялся в Нирвалане с Незапамятных времён, а его Храм был разрушен. Изображение короля можно было отыскать разве что в центральном городском музее, да на фресках, украшавших Подступы.

Аве Роза вздёрнула подбородок, улыбаясь. Точно как в детстве, когда приказывала принести ей куклу или мяч…

– Призовите ко мне всех палачей королевства.

– Но, – камергер не знал, что и думать, – Вы уверены, что они все Вам понадобятся?

Аве Роза усмехнулась прямо в его растерянное лицо.

– Да уж, уверена. Впрочем, Вы правы: куда больше мне сейчас нужен добрый совет. Только вот кто его даст?..

Солнце упало за горизонт, и ночь вступила в Нирвалан, угрожая поработить его силами своих верных слуг – многоликих сновидений. Но сильфанеи, хоть и любили солнечный свет сильнее всего, встречали ночь не как захватчицу, а как желанную гостью: ведь за ней должен был последовать, пожалуй, самый интересный день в истории государства.

Нынешним вечером все задерживались в гостях друг у друга, пока позволяли приличия, но разошлись по домам, так и не насытившись общением. Многие завидовали городской страже, которой предписывалось не спать до рассвета, но утешались тем, что во сне время пролетит быстрее.

Завтра Владычица Нирвалана определится насчёт приговора. Завтра история с разрушенным Храмом должна подойти к своему закономерному концу.

Принцесса Аве Роза вовремя отправилась в свои покои.

У первых дверей, украшенных мозаикой из речной гальки, она взмахом руки отпустила придворных дам: принцесса имела обыкновение раздеваться и одеваться в одиночестве. Сегодня, однако, некое тревожное состояние побудило Аве Розу приказать камергеру сопроводить её прямо до дверей спальни. Но не дальше. Должно было произойти нечто несусветное, чтобы избранная дочь сильфанеев изменила своим принципам.

В этом они с дядей были замечательно схожи.

Да, собственно, ничего такого и не случилось, убеждала она себя.

Принцесса скинула с ног туфли, и они улеглись возле камина, как пара белых зверьков с атласной шёрсткой. Прошла босыми ногами по ковру, изображавшему тесное соседство дикого плюща и садовой розы, и остановилась у окна. Ни звука не доносилось извне, из Немира, окутанного тёмно-фиолетовым покрывалом ночи.

Тишина – всё, что она смогла услышать.

«Говорят, в саду принцессы Тайны есть птицы, которые поют даже ночью, —вспомнила Аве Роза. – Мне тоже нужны такие птицы».

Занятая своими размышлениями, она не сразу поняла, что в окружавшем её пространстве что-то изменилось. Казалось, непостижимым образом сгустился сам воздух: затруднилось дыхание, сдавило грудь и плечи. Аве Роза стала осматриваться в поисках причины этой странной перемены, и почти сразу увидела её.

Дверь в коридор осталась приоткрыта. Там кто-то был, за этой дверью.

Камергер давно ушёл, но перед уходом оставил зажжённый факел на стене напротив входа в спальню. Одного факела вполне хватало, чтобы осветить узенький коридор. Он был пуст. Принцесса замерла на пороге спальни, как древняя статуя самых совершенных форм. Узкое белое платье с открытыми плечами ещё больше оттеняло это сходство.

«Если так пойдёт дальше, – подумала Аве Роза, сердясь на себя, – ты точно станешь похожа на бедную Тайну, которая не смеет высунуть носа из собственного замка, обложившись докторами, как диванными подушками».

После этой суровой мысленной отповеди самой себе Аве Роза собиралась удалиться в спальню.

– Оставь его в покое, – тихо произнёс кто-то за её спиной.

Принцесса резко обернулась, но никого не увидела. Она прошла несколько шагов по коридору и вернулась, по-прежнему пребывая в недоумении. Она готова была признать, что ослышалась, но гордость не позволяла ей этого.

– Кто это сказал? – громко проговорила Аве Роза. – Кто?

На этот раз что-то прошелестело над её головою. Пламя факела заплясало бешено-нервно, в этом обманчивом свете Аве Розе что-то померещилось. Бесстрашная от рождения, она бросилась туда, но снова была вынуждена вернуться. Со всех сторон её окружала тайна.

– Он сделал это по моему велению. Тысячи лет я искал его и не могу допустить, чтобы он пострадал за мои ошибки. Оставь его.

– ДА КТО ЖЕ ТЫ? – закричала она в исступлении.

– Ну, что тебе за разница! – устало молвил тот же голос. – Ты не можешь ни увидеть, ни потрогать меня.

– Зато я слышу тебя, и это меня нервирует. Говори, зачем пришёл, или убирайся, – принцесса тяжело задышала, осознав, что вряд ли сможет выгнать непрошеного гостя из королевcких покоев – уж очень он был необычным.

– Я – дух, который хочет, чтобы ты прислушалась к разумным словам, и не нарушала бы заповедей своего сердца, как нарушил их я.

Несмотря на свой довольно-таки преклонный по людским меркам возраст, Аве Роза не имела опыта общения с бестелесными сущностями. Нирвалан доселе был приличным местом – это означало, что мёртвые не вторгались в жилища живых.

– Сначала ответь, почему мне нужно слушаться тебя?

– Потому что я – создатель Храма Галахада.

Аве Роза не знала, что сказать. Всё это было слишком странно, но усомниться в собственных чувствах она не могла: говоривший с ней действительно не имел материального воплощения. Как все, кто был воспитан в догмах, в критической ситуации принцесса теряла опору. Однако, поразмыслив и глубоко вздохнув, она вспомнила, что существует самосознание её народа, которое не могут поколебать никакие духи.

Самосознание и священное призвание.

– Ты смеёшься надо мною, дух-искуситель! Мы ежегодно молимся за твоё воскресение на Небесах и почитаем тебя как святого, а ты приходишь сюда и заявляешь, что недоволен нашим поведением!

– Ты подошла к сути дела, – спокойно отозвался голос. – Мне не удалось воскреснуть.

– Но почему?! – воскликнула Аве Роза и осеклась. Такой вопрос следовало задать самому Творцу, но это считалось бы кощунством. Тем не менее дух ответил.

– Ты удивилась, вот как? Тебя ещё не было, когда Галахад покинул эти благословенные края «в поисках истоков бессмертия», как он сам говорил. Однако его интересовал отнюдь не секрет бессмертия, он надеялся отыскать причину, по которой он больше не мог находиться среди сильфанеев. Галахад только внешне походил на вас, но отличался своей сутью. Вы любили его, потому что его невозможно было не любить. Но вместо того, чтобы попытаться его понять, вы обожествили его. Я невольно помог вам в этом, решив создать Храм в память о Галахаде, но я лишь хотел, чтобы вы не забывали о себе, о том, что вы тоже мудры и бессмертны. Я осмелился подарить живую суть застывшей форме, превратить прекрасную реальность в ветхий миф. Ты сама видишь, что из этого получилось, и ты спрашиваешь, в чём мой грех?!

Аве Роза продолжала внимательно слушать, но в её голову уже закрадывались новые мысли. И первая из них – как хорошо, что такой зануда пребывает в царстве мёртвых, а не бродит среди окружавших её придворных, раздражая своими советами, от которых несёт плесенью.

Принцесса почти успокоилась. Она остановилась возле большой вазы, искусно сработанной из металлических пластин, образующих на её боках пленительный орнамент. С точки зрения любого жителя Немира такая вещь была совершенно бесполезна – ваза, вода из которой выливается через дырки. Но сильфанеи с их пристрастием к мёртвым, высохшим цветам, использовали эти вазы с древних времён.

Сейчас в вазе сидела засушенная орхидея.

– Как только мне стало понятно моё заблуждение, я прекратил своё существование во плоти, – сказал дух, завершая историю. – Надеюсь, ты не станешь спрашивать, каким образом.

– Даже если ты не лжёшь, всё было очень давно, – произнесла Аве Роза с расстановкой, глядя на орхидею. – Боюсь, мы действительно утратили слишком много, но этот Храм – единственное, что у нас оставалось. А ты подбил его разрушить нашу главную святыню! Ты лишил нас всего!

– Напротив: я хотел напомнить, что вы ещё не лишились самого главного. Хотя с помощью тебя и подобных твой народ быстро это исправит.

– Почему ты говоришь «твой народ»? Ведь он и твой тоже!

– Там, где я нынче вынужден обитать, у нас нет ничего своего, кроме души, к несчастью, бессмертной. Повторяю: я сам много перенёс за свои прегрешения и не хочу, чтобы кто-то ещё пострадал за них. Поэтому отпусти его.

По лицу принцессы пробежали оттенки самых разных чувств, искажая точёные черты. Так тени облаков проносятся над землёй, гонимые своенравным ветром.

– Но что, если он околдовал меня? Архаики были волшебниками, я читала об этом в старых книжках, написанных, когда многие из нас ещё не родились.

– Это не так, ты знаешь.

– Ничего я не знаю, – негромко сказала Аве Роза. Теперь она словно обращалась к самой себе. – Я похожа на планету, на которой изменилась гравитация. Взаимосвязь между частями целого утеряна, моя суть распадается на множество «я» и «не я». Нет такого волшебства, которое смогло бы вернуть меня прежнюю и удержать в старых границах. Никуда я его не отпущу.

– Хочешь заявить во всеуслышание, что ты, сильфанейская принцесса, поддалась чарам презренного нелюдя? Это может сильно навредить репутации вашего дома у простых сильфанеев.

– Собираешься мне помешать? – надменно спросила принцесса.

– В этом мире у меня нет рук, но есть глаза, ежечасно созерцающие скорбь и духовную нищету твоего народа, – грустно сказал невидимка. – Я – дух, и моя природа держит меня в бездействии.

– Там и оставайся, – ответила Аве Роза, хмыкнув. – И не беспокойся за репутацию Дома Великого Галахада. Среди нас нет таких, кто не чтил бы память о короле.

– Но король жив.

– Конечно, – сказала Аве Роза. – Он вечно жив.

– Да не вечно жив, а просто жив. Вы настолько отгородились от остального Немира, что потеряли способность видеть и слышать. Он сейчас едет сюда. Даже не едет, а идёт, пешком, как обычные смертные…

Дух собирался продолжать, но Аве Роза воздела руки к небу, потом сделала странный жест, словно отмахивалась от мошек, и побежала прочь из королевской спальни, громко призывая челядь.

Больше странный гость ничем не обнаруживал себя. Только пламя факела трепыхнулось и погасло.

Глава четвёртая

Теперь понятно, почему путешествия никак не войдут в моду. Скука смертная.

Путешествия, как правило, расширяют кругозор. Но после такого расширения ваши глаза долго потом не могут сойтись к переносице.

Терри Пратчетт

На третий день пути из Города никуда Ленни понял, что пришла пора проститься с мечтой «увидеть Немир изнутри», понаблюдать за жизнью и обычаями жителей, поскольку они с Нандоло упорно обходили стороной все населенные пункты. Порой путешественников заносило в непролазные дебри, они часами брели по колено в жидкой грязи через заросли кустарников, усыпанных ягодами квазиники. Забросить сюда Сантариала могла лишь очень мощная сила в наборе с дьявольской изобретательностью, и всё-таки Ленни не решался заикнуться об этом.

Здесь росли невысокие, но очень крепкие деревья с гладкими чёрными стволами, раздвоенными наподобие змеиных языков. Под их буйными кронами цвета гнилой зелени всегда был розоватый полумрак, и постепенно Ленни разучился различать день и ночь. Он с опаской вдыхал влажный воздух, который словно обволакивал лёгкие, с осторожностью ступал по болотистой почве. Он пришёл в буйный восторг, когда это замшелое царство осталось позади. И долго, подняв голову, не мог оторвать глаз от неба.

– Ты похож на свободного художника, – неодобрительно заявил Нандоло однажды вечером, когда они стояли под небосклоном, усыпанным звёздами, среди десятка понурых сосенок. – А я в своих лохмотьях – на гигантского отпрыска, отбившегося от стада. Хорошо, что сейчас темно и деталей никто не увидит.

Ленни хотел возразить, что здесь всё-таки не подиум, а лес, но вовремя вспомнил, что разговаривать с архаиками бесполезно.

– Долго ещё? – спросил он вместо этого. – За неделю доберёмся?

Он уже не спрашивал, куда они идут.

Нандоло неопределённо мотнул головой.

– Мы будем молить об этом праведников, которые обитают там, – архаик указал подбородком вверх. – Ибо они всяко видят наши нехилые деяния или, по крайней мере, наши неслабые потуги к действию.

Полдня они протопали по пустынной местности, избегая дорог, которыми обычно пользовались путники, пока не достигли селения у подножия какого-то хребта, похоже, одного из отрогов Горного Дракона. «Например, половины большого пальца его левой передней лапы», – подумал Ленни, который на местности ориентировался гораздо хуже, чем в картах Атласа. Здесь ему довелось впасть в состояние нескончаемого удивления. Привыкший к неприязни, с которой относились к архаикам горожане, он готовился испытать нечто подобное от местных жителей, но вышло совсем другое. Неприязнь, конечно, была; страх тоже присутствовал, но вместе с ними было и искренняя готовность помочь. Распоряжения Нандоло выполнялись так, словно тут находилась его личная вотчина. В течение получаса Ленни и Нандоло получили требуемый транспорт, состоящий из лошади, телеги с сеном и возницы, который, судя по его виду, собирался мирно проспать весь путь.

Мужчины им попадались в основном пьяные, а женщины – беременные. Остальные в полях – охотно поделились селяне – впрочем, косясь на Ленни с некоторым подозрением. Тот представил, насколько неуютно было бы здесь одному.

– Бывает, местные обращаются к нам за помощью, – пояснил Нандоло, когда они загрузились в телегу и расположились в сене как дома. – Если стесняются попросить Магистра или Орден. Это только с виду здесь всё невинно, пасторальные сцены и общее благоденствие, а на самом деле такие страсти кипят.

Ленни в недоумении покосился на него. Архаик снова начал изъясняться намёками, очень хотелось расспросить его поподробнее. Но когда Нандоло отвечал на вопросы (если он отвечал), становилось ещё более непонятно. И Ленни промолчал.

Однако, стоило телеге тронуться с места, и Нандоло разговорился сам. Оказывается, мало кто в Городе знал, что Инферналис создал на базе НИЦИАД компанию, которая имела репутацию чуть лучше, чем головная организация. Компания эта специализировалась на помощи населению и разрешении бытовых проблем жителей Немира, и архаиков в ней использовали как наёмников. Называлась она просто: «ННН» (Недорого. Недолго. Навсегда), и чего только им не приходилось делать!

– Мы с Сантариалом однажды на челюстенога ходили, – рассказывал Нандоло под скрип колёс. – Злорадная скотина! А в другой раз ребят послали спасать ахинею – якобы на нирваланской границе обнаружилась одна с двумя детёнышами. Для экобаланса, понимаешь ли, важно, на урожай влияет. А тут драконьеры, та ещё братия… Короче, прибыли на место – отрог Горного дракона, Жилистый Кряж, наша ещё территория, – ни ахинеи, ни драконьеров, зато пограничный отряд сильфанеев, как назло, мимо проходил. Ну и сшиблись в лучших традициях: этих пятнадцать, наших двое. Видел я их, как вернулись: хорошо, не в ящиках!

Нандоло помолчал, жуя травинку.

– Ну да архаика непросто убить. Чисто физически. А морально та же ахинея кого угодно задавит. Потому и истребляли их…

– У нас ахинею можно только пороть, – задумчиво уронил Ленни, впечатлённый рассказом.

– Вы отваживаетесь её пороть?!

– А то! Сказал ведь – в Настоящем мире одни титаны и герои! Мы и не такое можем.

Архаик прыснул.

– Ты шутишь, – констатировал он, – теперь я вижу. Вообще-то, ахинеи – живучие твари.

– Но что-то же поспособствовало их вымиранию? – спросил Ленни, почерпнувший эту информацию в недрах бездонной библиотеки Амбера.

– Как бы тебе объяснить… – лениво произнёс Нандоло. – Представь себе, что пятнадцать Ленни Мантуеров поставили друг на дружку – вот тебе взрослая особь на задних лапах в полный рост. Разъярённая ахинея плюется кипятком, а всех, кто уцелел, обдаёт глубоким презрением. Её хорошо охранять, сидя в уютном кресле в доме с видом на океан посреди делового района Города. Когда ты с ней один на один на просторах Нетронутой Страны или в ущельях Синих Гор, ты её не охраняешь, а способствуешь её вымиранию.

Нандоло положил руки под голову и стал смотреть в небо – так, как умели смотреть только его соплеменники, большую часть жизни проводившие в своей подземной цитадели. Совершенно особенный взгляд; определение ему, наверно, можно было отыскать лишь в древнем языке архаиков. На котором они давно уже не общались.

– А нашего начальника здесь называют Повелителем Ада. Ему это нравится. Приятно быть Повелителем. Эй, Гартанакс! – окликнул Нандоло возницу. – Были ещё проблемы с тем делом?

Крестьянин, поименованный столь героически, с готовностью повернулся к ним.

– Нет, господин, не было. Ни одной. Только положительные отзывы.

– Ну и замечательно, – сказал Нандоло и зевнул. – Я, пожалуй, сейчас посплю, а ты полюбуйся на солнышко. Скоро мы надолго закопаемся под землю.

– Мы поедем к тебе домой, на мыс Аджано?

– Нет, мы поедем в гости к одной тётеньке, её зовут Абра.

Ленни заметил, как крестьянин дёрнулся и боязливо покосился на них.

– Некоторые считают, что она ведьма, – продолжал Нандоло с усмешкой.

– Ведьма Абра? – Ленни наморщил лоб, пытаясь припомнить. – Это и есть та самая Абра Кодабра?

– Смотря что ты о ней слышал.

– Ну, немало разного, – чуть улыбнулся Ленни.

– Тогда это, скорее всего, не о ней.

– Она и вправду ведьма?

– Да нет, так.

Ленни подумал, что его это совершенно не волнует. За последние несколько ночей ему не удалось даже подремать. Он не привык спать в любых условиях подобно архаикам. Стоило ему среди окружавшей сырости расстелить свой непромокаемый плащ и преклонить голову на дорожную сумку, как он тут же вздрагивал от одной мысли, какие ему могут привидеться сны.

Сейчас было тепло, спокойно и тихо. Он долго боролся с собой и, наконец, решился прилечь и понаблюдать за облаками. Над их головами проплывали старинные замки один воздушнее другого, драконы со змеиными телами, извиваясь, выбрасывали из пасти вместо пламени букеты цветов. «Совсем как фокусник – кролика из шляпы», – подумал Ленни. Скрип колёс создавал какой-то причудливый ритмический фон, и неведомо откуда, словно кольца дыма из трубки курильщика, сложились в его голове странные слова…

Сидела ведьма и смотрела в зеркало, а зеркало было кривым. Когда солнца луч в него попадал, мог не уйти. Когда человек в него попадал, мог не уйти. Сидела ведьма и чесала волосы, сложила песню, и в зеркале песня заклятьем стала, проклятьем стала для рода людского. Сидела ведьма и пела, и пела. Кривое зеркало, кривое. Кривое, как ёе мысли, как путь к её дому. Беги от него скорей.

От ведьмы спасёт только подкова, кривая подкова, подобная новой луне. Воткни её в небо, и сможешь перевернуть землю, чтоб ведьма в зеркале потерялась, чтоб о свою тень там споткнулась, чтоб себя не узнала, и к прошлому не вернулась. Кривое зеркало, кривое. Кривое, как её мысли, как путь к её дому. Разбей его, не жалей.

Потом облака собрались вместе и образовали старушечье лицо, искривлённое брезгливой гримасой. Оно показалось таким знакомым, что Ленни, неожиданно для себя самого, произнёс несколько приветственных слов… но тут до него дошло, что он задремал.

И так и не смог вспомнить, с кем разговаривал во сне.

Между тем телега давно остановилась. Ленни приподнялся и увидел возницу: тот спал сидя, наклонившись вперёд, не выпуская вожжи из рук. Похоже, задержался в пути. Ленни полез посмотреть, что делает лошадь. Она мирно щипала траву на обочине дороги, переступая в пыли копытами. Её шея, когда она вытягивала голову к земле, казалась куда более длинной, чем полагалось быть у лошади.

Глядя на неё, Ленни вдруг затосковал. Как хорошо, когда рядом есть кто-то, кто хотя бы пытается тебя понять – неважно, животное это или человек! Вот бы загадать желание… Он покосился на Нандоло, который тоже спал, свернувшись на сене и подложив под голову руку. «Интересно, если бы он мог делать чудеса, – подумал Ленни, – то какие это были бы чудеса?»

Левая рука архаика лежала поверх дорожной сумки; Ленни вспомнил, как однажды его заинтриговало кое-что из её содержимого.

«Вот бы узнать, что за дама живёт у него в пепельнице».

– Разобрался бы ты со своими желаниями, – сказал Нандоло и открыл глаза.

– Это твоё желание? – поинтересовался Ленни.

Нандоло не ответил и поглядел на спящего крестьянина. Потом приложил палец к губам, и они тихо выбрались из телеги… чтобы снова направиться – к огромному разочарованию Ленни! – в сторону леса.

«Должно быть, все деревья Немира собрались сюда, чтобы мне досаждать! – возмутился он про себя. – Эти поиски чересчур затянулись».

До леса нужно было прошагать с четверть часа по заброшенной дороге. В этих местах люди показывались лишь тогда, когда нуждались в дарах природы – грибах, ягодах, сухом дереве. У обочины стоял рыжеватый паренёк с корзиной, державший на плече непонятного зверя, телом похожего на выдру, а мордой – на бессовестно отъевшуюся кошару.

Нандоло не мог пройти мимо этого явления молча. Архаик не знал точно, сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз задирал людей, но, похоже, считал, что многовато… нельзя же терять форму!

– Надо же, экое чудовье выгуливают, – не понижая голоса, небрежно заметил он. – И плешивое, как чёрт-те-что.

Ленни сделалось совестно за такую бесцеремонность.

Паренёк оказался умнее, чем выглядел – впрочем, не настолько, чтобы вообще не ввязываться в конфликт.

– Учёные, да? – с заметным раздражением промолвил он, – Я тоже из городских.

– Из университета? – преувеличенно любезно осведомился Нандоло, – На каникулы?

И точно, Ленни сразу вспомнил Рамзеса: парень общался примерно также.

– Не заговаривайте мне зубы. Вы только что публично оскорбили моего питомца, поэтому я Вам сейчас врежу. С некоторых пор, – добавил он горько, – это уже бесит.

Из его слов Ленни сделал вывод, что Нандоло – не единственный, кто не смог удержать своё мнение при себе.

– Ну что Вы, – примирительно отозвался архаик. – Публичное оскорбление предполагает, как следует из самого термина, наличие публики. А здесь только мы с вами. Ленни не в счёт: он ничего не слышал.

– Это правда, – отозвался Ленни вежливо. – Я не слышал, как он назвал это… это Ваше… а что это у Вас, кстати?

Вроде бы никто не тянул Ленни за язык; отмирок просто не смог сдержаться.

– Ничего, – сердито сказал парень, поглаживая своего питомца, который начал как-то странно подёргиваться.

– Ах, это Ваше ничего… ну и как оно, Ваше ничего?

Архаик присвистнул. Ленни и сам был в ужасе: надо же было ему ляпнуть такое!

– Ну вот, – сказал Нандоло, – теперь ты оскорбил его тоже, так что придётся Вам, сударь, побить нас обоих, а это уже лишнее, поверьте мне… Идём отсюда, – шепнул он Ленни и, крепко ухватив его рукав, потянул за собой.

Так, боком и не оглядываясь, покинули они то место. Уйдя за поворот, Нандоло с облегчением вздохнул и произнёс:

– Я опасался, что он спустит на нас свою зверюгу. Слава Творцу, обошлось.

Не обошлось. Едва они успели пройти несколько шагов, как сзади послышался дробный топоток. Он быстро приближался – похоже, если хозяин и простил обиду, его питомец не собирался о ней забывать.

– Значит, так: у нас четыре ноги на двоих. У него (у неё?) … в общем, у этого – четыре на одного, – резюмировал Нандоло. – Какая вероятность, что нас догонят?

По тому, с какой стремительностью Нандоло углубился в лесную чащу, Ленни рассудил, что ему предлагается подумать над ответом позднее. Ленни в душе уже проклинал все леса Немира, потому что однообразные пейзажи последних порядком ему опротивели. Тем сильнее было потрясение, когда посреди небольшой поляны, куда они выбежали, его взгляд упёрся в самое необычное из всех нетривиальных явлений природы – в дракона.

Это был великолепный, грандиозный зверь исполинских размеров цвета закатного солнца. Ленни не выдержал и спрятался за куст.

Драконы в Немире были редкостью, хотя никого не удивляли.

Рамзес как-то застал одного на центральной площади Города, и от неожиданности сразу припустил бежать. Миновав несколько кварталов, он остановился и выругал себя за трусость, но, заметив, что назойливая тварь продолжает преследование, вновь ударился в бегство. Он нарезал круги до самого дома, пытаясь сбить дракона со следа, надо сказать, безуспешно. Мало того, дракон осмелился нарушить границы частного владения и влетел следом за ним в Архив! Он загнал свою жертву на шкаф в вестибюле, и летал, сшибая мебель и вопя, что поведение Рамзеса его компрометирует, и он не понимает, почему драконам нужно оказывать большее внимание, чем нормальным гражданам… хорошо, ему не удалось закончить тираду, иначе Рамзес непременно узнал бы множество поразительных вещей, например, что у драконов имеется гражданство, и не одно, а по числу голов, и не только… Из своего укрытия практикант красноречивыми жестами взывал к Амберу, застывшему за столом.

…Амбер нерешительно встал, выпрямился, и, опираясь кулаками о поверхность стола, произнёс буквально следующее:

– Хм, ну вот, – и добавил уже совершенную несуразицу: – Как ты можешь видеть – реальный биологический организм.

В общем, из этой истории становилось понятно, почему Рамзесу так не нравились драконы. К счастью, тут случился Сантариал. Конечно, им двигало вовсе не желание помочь, такого и быть не могло. И всё-таки он помог. Холодно глянув, архаик довёл до сведения дракона всё, что он думает о небритых и когтистых, которые врываются в приличный (к тому же чужой) дом, не вытерев грязных лап и без должного приветствия на устах. Далее последовало приказание убраться.

Тот дракон был небольшой. И он убрался, но все видели выражение, застывшее на его морде. Именно с такими эмоциями этот нынешний смотрел на Нандоло. Как и всё живое в Немире, драконы не любили архаиков. А для данного конкретного дракона индивидуальные различия Сантариала и Нандоло не могли скрыть принадлежности к одной породе, и это пробудило в Тацирне неприятные воспоминания.

– Только не подумайте, что я голоден, – поспешно сказал он. – В том смысле, который принято вкладывать в это слово, я скорее сыт. Да! Сыт по горло. Видите ли, – продолжал он, развалясь на лужайке и, видимо, настроившись на длинную приятную беседу, – я столько лет провёл вдали от людей… так сказать, отшельничал, что почти совсем одичал. Турист, вот кто я в здешних местах. Наблюдаю жизнь. Достопримечательности. И этим намерен себя ограничить, хотя сегодня ещё не завтракал.

 
Я никого не стану трогать,
Уйду подальше от греха.
Я остригу свой острый коготь:
Да будет ночь всегда тиха!
 

– продекламировал дракон и продолжал: – Но, между нами говоря, не скажу, что хочу вернуться к своей старухе. Не скажу, потому что не хочу. То есть… есть я, конечно, хочу, но существует же разница, есть то или это… так сказать, кодекс чести поедателя плоти. Чего совсем не понимают женщины, тем паче ихнего ведьминского племени…