Текст книги "Немир"

Глава шестая

Заблудшая душа – много это или мало? Они гибнут и гибнут тысячами, лишённые поддержки с того самого дня, когда восстают, вопрошая о смысле жизни.

Хуан Хосе Арреола

Ты пришёл в беде и вышел из тьмы, но твоё появление – счастье для меня.

Урсула Ле Гуин

Над мысом Аджано несколько дней подряд безумствовала песчаная буря.

Весь Немир изнывал, в разгаре лета переживая приступы зимней стужи. Когда прилетал этот ветер со стороны Чёрных Скал, земля покрывалась шершавой ледяной коркой. Ветер выл свою песню, бросая прямо в лицо целые пригоршни песка. С бессмысленной жестокостью напоминая людям о том, чего они, даже если бы и захотели, не смогли забыть.

Стихия своенравно нарушала законы, установленные природой. Никто точно не знал, откуда брался этот студёный ветер на морском побережье и куда девался потом; но эпицентр бури всегда находился в самой середине равнины, окаймлённой зубцами Чёрных Скал. Поговаривали, что огромная энергия притягивалась сюда прямо со звёзд, образовывая гигантскую воронку, которая потом раскручивалась всё дальше, охватывая и отдалённые территории. Ещё говорили (не без страха), что Инферналис обладает прибором, способным заглянуть в глубины космоса, но никто ни разу не видел ничего подобного.

В эти дни повелителем Немира становился тот, у кого хватало смелости выйти из дома. И Сантариал был очень удивлён, однажды обнаружив в себе любовь к такой власти.

Но сейчас ему было не до заигрывания со стихией. Он едва мог управлять собственным телом. Он лежал без сил, изредка погружаясь в дремоту, а потом часами глядел в окно.

Вопреки моде и требованиям безопасности Сантариал настоял, чтобы окно сделали вровень с уровнем моря. Порой он хотел видеть небо.

Архаики выбрались на поверхность, когда принцесса Тайна со своими вещими снами дала Инферналису повод развязать активные действия. Сам Сантариал равнодушно относился к подобным предсказаниям, но был поражён, увидев, какое количество суеверных типов шляется по земле. И самые суеверные среди них – люди-неотмирки, отлично знакомые каждому архаику, потому что именно их пытался Инферналис избрать главными жертвами своей политики. Ещё не так давно Сантариал полагал, что замечательно в них разбирается.

Он был голоден, но не мог смотреть на еду без отвращения. Это парадоксальное состояние так изматывало, что ему почти не приходилось прикидываться больным. Но сегодня он проснулся с ощущением, что ему удастся, наконец, поесть.

«Боги решили простить меня», – подумал архаик, прислушиваясь к плеску волны за окном. Он приподнялся, взял со стола яблоко и с аппетитом принялся его грызть.

То был хороший знак: тело набиралось жизненной энергии, чтобы встретиться с чем-то новым, возможно с тем, что придаст иной смысл существованию. Уничтожая яблоко, Сантариал терпеливо ждал, когда этот смысл откроется сознанию. Чаша его страдания переполнилась, и… она не была бездонной. Он обнаружил, что снова может рассуждать со свойственным ему цинизмом.

– Надо что-то делать, – сказал он.

Тишина не проснулась.

Волна за окном неслышно полоскала чёрную муть песка. Она без устали и без успеха билась о толстое стекло. Точно также, яростно и бесшумно, мысли в голове Сантариала пытались сломить оцепенение, в которое погрузилась его душа. Произнесённая фраза была вызовом собственному безразличию.

С трудом поднявшись и подойдя к зеркалу, Сантариал внимательно всмотрелся в своё отражение, бесстрастно изучив каждую чёрточку. Мышцы лица явно были напряжены, а в глазах не читалось привычного узнавания, когда смотришь на себя, точно зная, что увидишь. Чужой и тяжёлый взгляд словно исследовал зазеркальное пространство с методичностью механизма. «Военное время – военные меры», – сообщил архаик отражению, словно пытаясь внушить ему некую важную истину.

Из шкафчика над кроватью он достал бутыль жёлтого стекла, запечатанную так основательно, словно там был замурован агрессивный дух. Принёс из кухни декоративную ванночку, в которой беззаботно нежилось растение златоглавка, улучшающее, согласно рекламному проспекту, «атмосферу в жилище». Пустив златоглавку в длительный экскурс по извилинам мусоропровода, Сантариал вылил в ванночку воду из бутыли. Взял остро наточенный нож и украсил ладонь левой руки серией аккуратных порезов. Затем поступил также с правой рукой, совершая этот акт воздаяния с садистской размеренностью. Опустил обе ладони в воду, постепенно принявшую коричневатый оттенок. Вынул – сетки порезов на ладонях извивались, будто ветви изломанного, изуродованного стихией дерева…

…непроверенные источники утверждали: водица, взятая с южной окраины нирваланских болот, ядовита и токсична сверх всякой меры. Сантариал надеялся, что это так, он прикинул, что через пару часов раны загноятся и начнётся жар. Тогда с высокой степенью вероятности возникла бы угроза жизни, и поневоле пришлось бы действовать…

Однако ничего не происходило. Сантариал начинал чувствовать досаду. В конце концов, он лёг на незастеленную кровать и сомкнул веки.

Очнулся он, лишь спустя несколько часов. Голова раскалывалась, всё тело ныло. Время пришло. Сантариал поднялся, борясь с чудовищным искушением оставить всё как есть, и подошёл к окну. Море плескалось за ним, будто в огромном пузыре, приводимое в движение чудовищным «перпетуум мобиле», взявшим под контроль все процессы на планете. Архаик закрыл глаза и постоял, сознательно встраивая себя в этот поток, после чего отдал мысленный, максимально краткий приказ. Ответ, пришедший мгновенно из самых глубин его сущности, встряхнул телесную оболочку, едва не вызвав внутренний коллапс всех органов, но пробудил то, на что Сантариал очень рассчитывал.

И это случилось.

…когда свечение, наконец, угасло, и он снова взглянул на свои ладони, воспаление прошло, а раны исчезли, оставив на память лишь замысловатую цепочку шрамов.

– Ну вот, – прошептал Сантариал, наслаждаясь ощущением невиданной силы, только что почти воскресившей его, – теперь я могу кого-нибудь убить. А кто готов умереть?!.

Сантариал поискал глазами часы, но они давно остановились. Однако солнечный блик, купавшийся в волне, мог рассказать о времени больше, чем механический таймер. Буря улеглась, день в разгаре, значит, жилые комнаты снова пустуют, и это вполне устраивало Сантариала. Он никого не встретит. А ему никто и не нужен.

Если Город, столицу Немира и место пребывания Магистра, некоторые остряки называли «муравейником», то обиталище архаиков под крылом всемогущего НИЦИАД они именовали «ульем» (а менее доброжелательные – «осиным гнездом»). Имелась в виду конфигурация жилища, а не подземное расположение. Соплеменники Сантариала не всегда жили здесь. Не всегда, но довольно давно, и привыкли относиться к этому философски. Комнаты были абсолютно одинаковы и выглядели надёжными и герметичными, но архаики достаточно хорошо понимали в технике, и многие не исключали наличие скрытых механизмов. Стоило открыть иллюминаторы и заблокировать двери, и все эти кельи превратятся в аквариумы, а их обитатели – в рыб. Но у Сантариала были основания думать, что от него-то не станут избавляться таким примитивным способом.

Он миновал длинный коридор, залитый мерцающим зеленоватым светом из окон– иллюминаторов, и свернул в другой, постепенно удаляясь от моря. У входа в приёмную Инферналиса он замешкался ровно настолько, чтобы успеть спросить себя: «Интересно, какое на ней сегодня платье?»

Он тут же прогнал эту мысль, словно она ошиблась головой. Толкнул дверь и вошёл.

Сантариал прожил на свете достаточно долго, чтобы понять, что самые лучшие девушки выбирают не тех мужчин.

Вновь и вновь Лаванда Эдельвейс бросала на него взгляды, вновь и вновь они не достигали цели: Сантариал научился отражать их зеркалом собственной невозмутимости, что, безусловно, лишало поединок зрелищности. Сойдись они в спортивном состязании, и ему пришлось бы покинуть поле битвы после первого же раунда из опасения вызвать всеобщее недовольство. Гнев отвергнутой женщины страшен, но самые тяжкие повреждения наносятся зрителями, чьи ожидания были обмануты.

Раздражённо покосившись на пиранью – хищная тварь за стеклом будто упивалась картиной её провала – Лаванда пошла ва-банк: решилась заговорить. С деланной небрежностью она пожаловалась Сантариалу на жизнь. Секретарша сидела на какой-то модной диете, от которой не видела ни пользы, ни удовольствия. Сантариал собирался предложить ей пересесть с диеты на задницу, но понял, что никогда в жизни этого не произнесёт.

– Вы к нам надолго? – спросила Лаванда, поглядывая, чтобы он правильно расписался в журнале. Шея у неё была просто лебединая, хотя Сантариал отдавал себе отчёт, что многие склонны сравнивать секретаршу не с птицей, а с пресмыкающимся. Тут всё было налицо – и длинная шея, и шипение.

– Я ещё не совсем здоров, – сказал он.

– Вы себя не бережёте, – произнесла она, и Сантариал промолчал.

Не имело смысла находиться в обществе дамы, не поддерживая беседу, но рядом с Лавандой ему становилось тесно в собственной коже. К тому же, после всех приключений в подземельях Абры и казематах Нирвалана пребывание под землёй утратило своё очарование. Сантариала неодолимо влекло наверх.

А ещё у него просто не было времени на все эти глупости.

Лифт повёз его на поверхность. До сих пор Сантариалу было недосуг поразмышлять, с чего это прекрасная и серьёзная Лаванда, бесспорная фаворитка их общего шефа, расточает знаки внимания в его присутствии, но теперь ему представился случай. Незаметно для себя он так углубился в этот вопрос, что чуть не проехал свой этаж. Его тянуло вернуться и увидеть её ещё раз, хотя бы уточнить цвет платья… Но сначала он хотел побывать в библиотеке.

«Любая нормальная организация – это горы бумаги. Библиотека – сокровищница мысли и духа», – любил повторять Инферналис. Этими повторениями он успокаивал свою совесть, которая, похоже, у него всё-таки была, хоть и пряталась в шкафу со скелетами. Библиотекой не пользовался никто и никогда. Начальство держало в штате одного сотрудника, чтобы присматривал за книгами, из опасения, как бы кто-нибудь не стащил секретные сведения. Этот сотрудник, неотмирок из древнего рода библиотекарей, был готов поклясться, что таковых сведений здесь не содержится. Но ни начальство, ни рядовые архаики ему не верили, ибо в поколениях витала легенда о библиотеке как о месте, которое не стоит посещать ни под каким видом, поскольку это просто бесполезно…

Библиотека располагалась ближе к поверхности, но в отдалении от побережья; Инферналис сознавал, что контакт с водой губителен для «сокровищ мысли и духа», сосредоточенных здесь. Сантариалу её помещение всегда напоминало раковину, в которой жил не очень чистоплотный моллюск. Это был длинный и широкий ангар с куполообразным сводом, всегда полутёмный, поскольку осветить такое пространство было технически трудно, да и не оправдывало затрат. Вентиляции здесь не предусмотрели, и затхлый запах поселился в этих стенах навсегда. Тем не менее, минуя короткий коридор с винтовой лестницей, предварявший вход в святая святых, Сантариал услышал некий чистый звук – еле слышный перезвон колокольчика. Звук повторился и в самой библиотеке, пока он огибал стеллажи в поисках сотрудника, повторился не раз и не два, вызывая нехорошее чувство, хотя Сантариал, если б его спросили, не смог бы сказать, с чем оно связано. Ясно было одно: где-то здесь воздух двигался свободно, сообщение с поверхностью или с другими комнатами существовало.

Сантариал пожал плечами и пошёл дальше.

Непонятно, странно? Пожалуй, да. Заслуживает внимания? Вряд ли.

Архаики поселились на мысе Аджано настолько давно, что история уже не могла исчислить этого срока в привычных единицах измерения. Период от конца Незапамятных Времён – господства Великого Ничто – до появления первых богов – Творца Миров, Матери-Природы, Возвышенного Ничипора и некоторых других, до сих пор заслуженно поминаемых добрым словом, – был изображён в литературе достаточно хорошо. Подробное изложение событий являлось заслугой коренных жителей Немира, сильфанеев и архаиков, сотворённых тогда же. Сильфанеи деятельно познавали жизнь, подарили Немиру большинство легендарных героев и за короткий срок уничтожили на континенте всех хтонических чудовищ, правда, перед тем старательно их описав (процесс этот получил названии де-монстрации). Их неутомимым перьям принадлежала уйма древних манускриптов, и ныне широко представленных (в переиздании) для общественного обозрения во всех немирских библиотеках. Архаики жили уединённо, отдавали предпочтение закрытым знаниям, о которых сохранилось весьма слабое понятие, и не оставили своим потомкам почти ничего, что могло стать ключом к постижению их тогдашнего могущества. Знаменитой распрей между сильфанеями и архаиками заканчивался героический период истории, и с этого момента она вдруг сворачивала на совершенно новую тропинку, полностью похоронив сюжетные нити, которые ранее тщательно собирались в единый узор.

После упомянутой войны наступил период, негласно именуемой периодом Могилы, который включал в себя годы Первой, Второй и Третьей Оторопи, и был посвящён новым жителям Немира – колонизаторам-людям, как раз начавшим заселять эту территорию. Между этими последними постоянно возникали мелкие междоусобицы и войнушки; по мере того как они старались закрепиться на новых землях, карта Немира постоянно менялась. Отошли в прошлое воспоминания о великих подвигах, герои были забыты, а новые деяния оказались настолько убоги по содержанию, что очередной отрезок времени называли в честь места, которое кто-то завоевал. Или не смог завоевать. Студенты-историки больше всего плевались от периода Могилы, поскольку он содержал огромное количество совершенно не связанных между собой дат, имён и названий, почти никак не повлиявших на современную немирскую реальность…

Люди оказались плохими экспериментаторами: их амбиции в конце концов отступили перед страхом, который внушали неисследованные пространства. Если посмотреть на современную карту Немира, можно было сразу заметить интересную закономерность. Человеческие поселения лепились к трём основным центрам торговли и производства – Городу-столице, Нирвалану и мысу Аджано. В Городе людей-неотмирков было больше всего, гостеприимством сильфанеев пользовалась примерно четверть (число это не менялось с давних лет), остальные осели здесь. Они, конечно, сторонились и побаивались коренных жителей, но даже соседство с архаиками устраивало их больше, чем близость к таким дремучим и глухим районам, как Кустыня, Подступы и Изнанско-Теменский тракт. И это несмотря на то, что подданные принцессы Тайны в большинстве своём были потомками самых первых переселенцев из Настоящего Мира.

Удалось ли людям найти то, чего они хотели, до того, как двери между мирами закрылись навсегда? Что вообще удержало их в Немире? Сезонные заботы аграриев? Городские рутинные будни?!! Высшие сферы были для них закрыты: здесь царили Верховный Магистр и другие «криды», что на древнем наречии означало «подобные Творцу», их ещё именовали «бескрылыми ангелами». Ангелы эти, впрочем, обладали телами, и даже иногда крупными, как у Монтернора, но всё равно считались существами божественного плана. В основном бессмертные или долго живущие, они были поставлены Творцом для управления Немиром и Орденом. Скорее всего, криды имелись и в других мирах, но там они действовали завуалированно, исподтишка. Вот только читать мысли они не могли… В любом случае, ни один человек за всю историю Немира ещё не поднялся так высоко по служебной лестнице.

Возможно, люди и сами забыли, как называлось то, что давным-давно привлекло их в новый, необжитый мир – просто потому, что самая суть, спрятанная за понятием, сгинула никуда. Последние тысячелетия человечество подпитывало себя надеждой, что Немир изменится к лучшему, и жизнь пойдёт по-другому. Только соплеменники Сантариала знали, что этого не случится никогда.

«И вовсе не из-за нас, пусть они и считают архаиков Абсолютным Злом. Просто нет ничего вечного».

Проходя мимо одного стеллажа, Сантариал машинально провёл пальцем по корешкам книг, и одна из них выпала, раскрывшись на середине. Подробный кулинарный трактат, сравнительно новый и в хорошем состоянии. Сантариал подобрал его и усмехнулся, вспомнив слова Нандоло: «Кулинарная книга – самая главная: в ней содержатся рецепты счастья для всех и на все случаи жизни». Он хотел поставить книгу обратно, но из неё вывалился пожелтевший листок бумаги с еле различимыми буквами незнакомого языка. Сантариал ухватил его двумя пальцами и состроил брезгливую гримасу: он уже знал, что это.

У древних архаиков была лишь одна волшебная книга. Она не сохранилась, но выписки из неё находились и по сей день в самых неожиданных местах. Обычно их сразу сжигали: раз древний язык утрачен, никто не мог прочесть написанное, а значит, оно не имело практического применения. Сантариал был одним из немногих, способных догадаться, что именно попало в его руки. Что касается практики… он быстро сунул листок на место, и, не глядя, запихнул книгу на полку.

Когда что-то, даже не полностью волшебное, норовит явиться тебе в таком месте, как Мыс Аджано, это поневоле действует на нервы. «Прозрачные намёки Вечности», – любил говорить Нандоло. «Но что я ей сделал, этой Вечности?» – недоумевал Сантариал. Волшебство не только вторгалось в его повседневность, оно проявлялось и в его снах, ярко и сильно, и реальность отступала, словно у неё не хватало фантазии. Не было нужды запоминать сны: они становились не просто частью жизни, но и частью его самого. И имели нехорошую привычку вспоминаться в самый неподходящий момент, а сейчас был именно такой момент…

…стоило ему заснуть, и он очутился в незнакомой комнате, где не было ни одного окна и, насколько Сантариал мог видеть со своего места, ни одной двери. Он не заметил ни одной лампы; приглушённый серебристый свет лился неведомо откуда, едва обрисовывая контуры предметов. Посередине стоял небольшой квадратный стол. Вокруг него – четыре фигуры в просторных тёмных одеяниях, скрывавших их почти полностью. За спиной каждой из них на стене висело зеркало от пола до потолка.

Их левые руки были соединены и подняты над столом на уровне груди; ладони правых поставлены над его поверхностью. Кисти рук обмотаны узкими полосками ткани. От стола исходило оранжево-алое сияние. Сантариал сделал попытку подойти ближе, но не мог пошевелиться; и тут что-то подняло его и переместило прямо по воздуху, как передвигают по доске шахматную фигуру. Он оказался прямо возле необычной группы и разглядел, что источником сияния был сгусток пламени. Тот медленно полз под простёртыми ладонями, повинуясь едва заметным движениям пальцев, точно придавленный чьей-то властной силой. Волшебники (это, без сомнения, были они) развлекались на свой манер, направляя его друг к другу, пиная и погоняя, точно подопытную зверушку. Временами огонь злился, шипя и выбрасывая искры, но не мог вырваться из созданного ими энергетического контура.

До сих пор Сантариал не находил в увиденном ничего зловещего. Происходящее вызывало в нём живой интерес, пока он не встретился глазами с одним из участников действа. Его пронизал взгляд существа, отрешённого от всех чувств, уже почти неживого. Только потом, придя в себя, он осознал, что видел лицо совершенной красоты; ему даже показалось, что он заглянул в глаза самому себе.

Тогда Сантариал пробудился от кошмара, и ему почудилось, что океан ворвался в комнату и раздавил его со всей страстью разгулявшейся стихии. Понемногу он начал отделять сон от реальности, но ещё долго ему было не по себе. Предки, извлечённые наружу из памяти поколений, выглядели хуже некуда. Он уже не хотел знать о них больше. Он начинал подозревать, что слепая блажь истории, спихнувшая волшебников со своей сцены, была оправданной. Одержимые своими идеями, готовые пойти на любое зло ради цели, только им понятной, – Сантариал мог лишь гадать о причинах того, почему они стали такими.

«Раньше я столько не думал. Я без конца слушал – слушал чужие мысли. А теперь у меня слишком много своих. И хуже всего то, что я не знаю, мои ли они до конца».

Корешки книг смотрели на него с пыльных стеллажей, словно из-под нахмуренных бровей. Наконец Сантариал нашёл библиотекаря, но тот был занят.

«Любой нормальный сотрудник должен быть загружен работой. Любые полпальца жизненно важны», – говорил Инферналис, и постепенно сам начал в это верить. Штатники находились на самом строгом счету. Даже бездельник, восседающий на продавленном стуле среди книжных стеллажей. Именно он и особенно он был нарасхват, поскольку в НИЦИАД постоянно происходили неувязки и несуразицы, и, в конце концов, хорошо, когда есть кто-то, кем можно покомандовать. Лучше всего – неотмирок, больше ни на что не годный.

Сидя под единственной лампой, библиотекарь производил на бумажке сложный расчёт из двадцати пяти коэффициентов для Управления внутренних связей. Это Управление занималось коммуникациями между этажами, проще говоря, лифтами, и нынче утром у них неожиданно и жёстко полетел вычислительный блок. И не просто полетел, а прямо-таки рухнул с пятого этажа на второй в кухонный отсек, смешав свои осколки с осколками видавшей виды крошильницы. На самом деле шеф-повар был даже доволен, что крошильница пострадала: она слишком заносилась во мнении, забывая, что является лишь пищевым агрегатом, и имела привычку крошить всё, что подкидывали ей нерадивые сотрудники. После таких экспериментов её нередко бывало не отмыть.

Короче говоря, библиотекарь, хоть и был рад оказаться полезным в этой кутерьме, воспринял появление Сантариала как повод вернуться к своим прямым обязанностям.

Сантариал не состоял в штате; находясь в привилегированном положении, он мог с большей свободой распоряжаться своим временем. А заодно и чужим.

– Мне нужна вся информация о людях-неотмирках, – сказал он.

– Легко, – отозвался библиотекарь. – Я сам такой и знаю о них всё. Досконально. Поделюсь любыми сведениями.

Сузив свои бесподобные чёрные глаза, Сантариал оглядел его пренебрежительно.

– Мне нужны ссылки на источники, – строго проговорил он.

– Я дам ссылки, – снова отозвался библиотекарь, которому было не с кем поговорить.

«Люди, чтоб их», – сказал себе архаик, подавляя естественное в таком случае неудовольствие. Люди просто обожают общаться. Послав в пространство одну из самых милых своих улыбок, он заметил:

– Как, разве это не библиотека?..

– Ну, Вы же не думаете, что ошиблись дверью…

– Вот я и хочу получить книгу.

– А я хочу упростить Вам задачу, – гнул своё этот остолоп. – Вы подумайте —совершенно бесплатно (во-первых), во-вторых, не придётся глотать пыль, которую с анналов никто не соскребает. И, в-третьих, Вы просто совершаете огромную ошибку, отказываясь контактировать с непосредственными носителями…

– Носителями чего?..

– Культуры! – нашёлся библиотекарь.

– В таком случае знайте: сегодня у меня нет никакого желания контактировать с людьми, что бы там они не носили!

– Хорошо, – сдался библиотекарь. – Книгу, говорите? Видите вон те пять стеллажей по двенадцать этажей и в три ряда, а за ними ещё три таких же, но в два раза больше? Они все Ваши!

Притаившись за большим валуном, из-за наросшего мха казавшимся косматым гигантом, Нандоло терпеливо ждал, пока механическое создание архаиков не скрылось за пыльным горизонтом. Потом отвернулся и быстро пошёл своей дорогой.

Несмотря на длительную беседу с Сантариалом, он плохо представлял себе, что собирается предпринять его друг – но вообще-то таков был нормальный финал всех их бесед. Подобно тому, как другие подхватывают инфекции вроде гриппа, Сантариал подхватывал разные идеи. И, когда он ими заболевал, его закабаляла такая сильная страсть, что это становилось заразно. Ни время, ни расстояние не имели здесь власти. Он не мог успокоиться; он искал – и находил, но некоторые «находки» оказывались настолько своеобразны, что Нандоло боялся представить, где Сантариал мог их выискать. Не иначе как в космических дырах…

«Знать не хочу, тырит он их или сам придумывает», – рассуждал про себя Нандоло.

Он вновь, в который раз, удивился нахлынувшему чувству одиночества и неприкаянности. Похоже, они с Сантариалом и вправду стали чем-то единым. Нандоло не был особенно чувствительным, и до их знакомства считал, что самое болезненное расставание – по утрам с постелью. Почти все архаики полагали так же, и многие не-архаики с ними соглашались; по крайней мере те, в чьих мозгах Нандоло успел покопаться.

Сантариал был первым, у кого мысли оказались действительно интересны, и Нандоло сразу запретил себе даже пытаться в них проникать. Он много раз был свидетелем тому, как подобная бесцеремонность сразу убивала романтические отношения между мужчинами и женщинами их народа; столь же губительно она сказывалась на дружбе (в той мере, в какой архаики вообще способны были дружить). Репутация созданий, для которых в Немире не имелось ничего таинственного, отпугивала от архаиков всех мыслящих существ. Поэтому постепенно они попали в полную изоляцию – от других и от самих себя. На этом фоне Сантариал действительно рисовался пришельцем из иной реальности.

Нандоло поверил в то, что он волшебник, задолго до того, как воочию убедился в этом.

Идти было тяжело, скучно и противно от жары. Пустынная местность не привлекала усталый взор и радовала только одним: тем, что должна была скоро закончиться. «Творец не очень хорошо поработал над этим пейзажем, – размышлял архаик. – Наверно, у него совсем не было вдохновения, а делать что-то без вдохновения – пустая затея. Странно, что никто ему не сказал».

Незаметно для себя он ускорил шаг, стремясь поскорей миновать открытое пространство. Лес был укрытием, пусть не самым безопасным. На лес Нандоло успел наглядеться, но после рассказа Сантариала захотел увидеть дворец принцессы и её саму. Впрочем, назвать это рассказом было сложно: информацию приходилось вытягивать по крупинкам, после чего нанизывать на нить строгой последовательности, чтобы получилось связное повествование. Сантариал избегал деталей, при упоминании имени Её Высочества лишь скривился, а самое большое воздействие оказал на него Галахад – обычно невозмутимый архаик был не просто потрясен, а прямо-таки раздавлен. Этого Нандоло никак не мог взять в толк.

«Ну ладно, не будем ломать последнюю голову, как сказал дракон, утратив первые две. Мужчина должен идти туда, куда его призывает долг, тем паче если он призывает в такое прекрасное место. Нет, – поправил он сам себя, – никакое оно не прекрасное, но ведь что-то же манило туда испокон веков этих странных неотмирков, которые бросали дома и неслись в Нирвалан со всех ног. Неужели мне не интересно?»

Аве Роза влекла его так же, как влекут покупателя броские и совершенно бесполезные в быту вещи, красиво разложенные на витрине. Он подозревал, что влечение это будет слабнуть обратно пропорционально расстоянию, разделявшему его и принцессу Нирвалана, что не стоит и ввязываться в это гиблое предприятие, но не мог ничего поделать. Кроме того, ему действительно было скучно. Этого не случалось, когда Сантариал находился рядом, но Сантариалу сейчас явно не до него, так что оставалось искать развлечения самому.

«Прекрасная принцесса из дворца, Вы провели не одного юнца своею первозданной красотой, словами о любви, да не о той; ведь не секрет, что после двадцати с любовью разминулись Вы в пути, и то, что исполняет роль её, не может быть испытано вдвоём…» Нандоло точно не знал, сколько лет Аве Розе, и опасался, что она может быть много старше этой незамысловатой песенки, которую он слышал ещё в детстве. Сильфанеи жили долго, хоть и не были бессмертными. Вот будет смешно, если она годится ему в прабабушки…

Жаркий день сменила неожиданно холодная ночь. В сумерках налетела гроза; Нандоло слышал отдалённые раскаты, когда подходил к лесу. Что-то грозы зачастили в Нирвалан, подумал он, но не стал задерживаться на этой мысли, поскольку впереди маячили более насущные. С этого края стояли лагерем его подчинённые. Стоит им увидеть командира – и они сразу возьмут его в кольцо, спеша нагрузить обычными глупостями. Поэтому Нандоло свернул чуть левее от реки, где канул в заросли квазиники. Время от времени ему приходилось вставать на четвереньки, но архаик сносил все неудобства, поддерживая себя беззвучной руганью. Он слишком хорошо знал: уж лучше все сильфанеи, вместе взятые, чем десяток гигантов, страстно желающих быть полезными.

А ещё лучше – совсем никого, подумал Нандоло, ёжась. Он не боялся, просто подозревал, что столкнуться сейчас с кем-то из подданных Её Высочества будет очень неприятно. К тому же, он, похоже, простыл. Так он брёл неслышно и почти сливаясь с тьмой, миновал пригорок, с которого начинались владения Нирвалана, но было тихо.

«Ночью и должно быть тихо, а ещё темно, – отметил про себя Нандоло. – Но главное не то, что тихо и темно в принципе, а то, что не видно и не слышно сильфанеев. Именно это обстоятельство наполняет сердце визгливой и фанатичной радостью…»

Почему-то он подумал: она ждёт. Иначе он давно бы наткнулся на охрану замка. Но раз их нет… он подходил ближе и ближе, вот уже стена башни, гладкая и холодная на ощупь… Здесь обитали сторожевые собаки. Но и они молчали. Почему все молчат?!!

– Милостивый государь! – сказал голос сверху. – Долго мне держать балкон открытым?

Нандоло задрал голову в черноту ночи. Он хотел возразить, что слово «милость» к архаикам неприменимо, но вспомнил, что он пока что не на своей территории. Балкон?! Ну уж нет! Он взошёл на крыльцо и взялся за ручку двери.

Аве Роза сидела одна в башне, под лампой с зелёным абажуром, и читала. Подняла глаза и строго взглянула на него.

– Войдите, благородный рыцарь. Не стойте на пороге. Стража может проснуться.

Нандоло вошёл и затворил дверь.

– Ну, вот Вы и явились. Спасибо, что не заставили ждать.

– Помилуйте, злоупотреблять Вашим бесценным временем, благородная дама… – Нандоло оборвал фразу, не додумав. – Пройдёмся до кафе или ещё куда?

– Нет. Ни одна уважающая себя дочь моего народа не допустит подобного в первый же день, – отрезала принцесса, – а я себя уважаю.

«Не допустит чего?» – был вопрос, который Нандоло предусмотрительно не задал. Царственным взмахом руки она указала ему на стол, уютно устроенный в глубине комнаты и покрытый зелёным сукном.

– Здесь играют в бильярд? – полюбопытствовал архаик.

– Здесь принимают пищу.

То, как церемонно она высказалась, да и сама её поза, разворот плеч, руки, скрещенные на коленях, – всё это навевало воспоминания о старине. Что-то из области живописи до эпохи модерна, бархатных портьер, которые годами не стирались, бесполезной роскоши, украшающей лишь воображение неимущего. Аве Роза отвернулась, сверкнув шлейфом рассыпавшихся волос, поднялась и прошествовала к буфету. Платье на ней было неподходящее для быта – непросто жить с длинными, до пола, узорными рукавами, но в почитании традиций первая дама государства должна быть примером, даже если это доходит до абсурда.