Текст книги "Немир"

– Они заставляют тебя верить в то, что не имеет корней в нынешней реальности, откуда давно уже выветрился героический дух.

– Кто бы говорил о корнях реальности, – не удержался Ленни. – Ты сам явно не отсюда.

– Откуда же я?

– Ну, из легенды… как вариант.

– Пока что у нас только один пришелец – ты, – насмешливо проговорил Сантариал, внимательно его разглядывая.

– И правда. Я и забыл.

– Ладно, – архаик кивнул. – Собирайся.

– Куда?

– Туда, где ты ещё не был. На мою родину. В легенду.

Ленни послушно поднялся и принялся складывать свои книги.

– Ты чего? – спросил архаик, мгновенно меняясь в лице.

– Уже иду.

– Как это! Невесть кто зовёт тебя неведомо куда, и ты идёшь?! Ты ничего обо мне не знаешь!

– Ты обо мне тоже, – ответил Ленни невозмутимо. – В книжке обо всём не прочтёшь…

Он сказал это, вспомнив любимую тётушку, которая нередко выговаривала ему что-то подобное, процитировал без задней мысли, поэтому очень удивился, когда Сантариал вздрогнул и уставился на него с напряжённой гримасой. Но, может, у него уже вошло в привычку вздрагивать? Ленни спокойно убрал в сумку последнюю книгу, застегнул молнию, и только тогда поглядел на Сантариала, любуясь его замешательством.

– Что я знаю? Ты одинокое и потерянное существо, которое нуждается в поддержке, но не станет просить из гордости. Как видишь, теперь я читаю твои мысли, точнее, угадываю твои желания.

– Звучит как оскорбление, – пробормотал архаик.

– Тогда я тоже оскорблён, поскольку не нанимался тебе помогать.

Смерив его взглядом, Сантариал встал, и Ленни понял: сейчас архаик произнесёт нечто такое, что навсегда захлопнет перед пришельцем-отмирком двери в непознанный, неведомый ему Немир.

– Погоди! – Ленни поднял руку. – Это ещё не всё! Я в Немире человек новый и до сих пор ничего не понимаю. Что делать – появился из покрышки, но дальше было ещё хуже. В первый раз, когда я отправился «незнамо куда», меня об этом даже не предупредили – просто взяли и перенесли по воздуху. Во второй раз разгневанные местные жители выгнали нас с Рамзесом из Города, в результате я оказался прямо в гуще битвы. Короче говоря, – тут Ленни опустил глаза и вздохнул, собираясь с духом, – после этого я решил, что с меня хватит пинков и понуканий. Поэтому когда к нам посреди ночи заявился Нандоло и сказал, что нужно пойти спасти Немир, я пошёл, будто так и надо. И за тобой тоже пойду, хоть в легенду, хоть куда. Это мой выбор, и я… в-общем, я…

Начал Ленни хорошо, но потом его порыв постепенно сошёл на нет – а это неизбежно случалось с каждым, кто пытался найти слушателя в Сантариале. Потом архаик облизнул губы и заговорил – но теперь его голос звучал как-то по-иному, будто он медленно и с трудом подбирал слова.

– А кстати… разгневанные жители… помнишь ту поездку? (Ленни кивнул) Скажи мне только одну вещь, – он словно просил об одолжении. – Куда тебя перенесло с нашего… нашего…

– Фаэтона? – Ленни вздохнул. – Да никуда. То есть обратно.

– На то же место?

– На то же. Точно. А что…

Ленни запнулся, увидев лицо Сантариала – лицо того, чья судьба предопределена, и он прекрасно об этом знает. Но всё продолжалось доли секунды, а может, подумал Ленни, он ничего и не видел. Обман зрения. Случается.

Спустя полчаса на другом конце Города, на крыльце дома напротив ратуши тьма ожила, приобретая очертания человеческого тела. Шарахаясь от скрещенных фонарных лучей, которые норовили поймать его точно сетью, Ленни желал только одного: слиться со своей тенью хотя бы до утра, и просочиться в дом, не связываясь с замками и ключами. Он и вправду чувствовал, что мог бы продать не душу, но тело любому, кто захочет заключить с ним сделку на этом самом месте.

Расставаясь с ним на перекрёстке, Сантариал небрежно уронил: «Я думаю, Амбера на наш пикник звать не стоит». Как это обычно бывало, он сказал гораздо больше, чем прозвучало на словах. Но Ленни даже не счёл нужным ответить. «Если это был вопрос, то столь же тривиальный и бесполезный, как и тот, на который влюблённые у алтаря бормочут „Да“. Только в нашем случае ответ „Нет“. Нет, нет, и нет».

Не стоит звать Амбера. Ничего ему не рассказывать. И лучше не показываться на глаза.

Ленни и впрямь казалось, что он приносит жертву: алтарь божества дальних странствий грозился отнять у него дружбу. Он поспешил рассеять собственные иллюзии. Если последние указы Магистра делали его изгоем, значит, не стоило обременять Амбера своим присутствием. «Всё к лучшему», – шептал Ленни, поворачивая ключ в замке. Ключ Рамзеса, который теперь достался ему.

Он знал, что стоит ему вернуться, и воспоминания нахлынут приливной волной. Знал, что придётся тащить их за собой на буксире всю дорогу. Они никогда не исчезнут, могут только затаиться, выжидая минутной слабости… и нужно будет как-то с ними уживаться. Он готовился выдержать первый натиск.

– Я наблюдаю день от рассвета до заката. Я вижу, как его ещё неясная в утренней дымке плоть заполняется новыми людьми, которые хотят присвоить день себе. Они изменяют то, что я хотел бы видеть неизменным во всей его первозданности. Они преобразуют мир, но уничтожая, а не дополняя его. Им не нужны силы и огромный опыт мира, который помог бы сохранить в целости основные принципы его построения. Им нужен лишь какой-то особый, персональный кусок мира, который они хотят назвать своим. И только за него они хотят отвечать. Всё бы ничего, но потом придут их потомки, уверенные, что так и должно быть.

– Следы их деятельности – моя специализация. То, что называется историей, плоха она или хороша. Сам я был бы рад вообще ни во что не вмешиваться, но это невозможно по факту того, что я существую.

– Ты историк?..

– Я занимаюсь историями, в какое бы время они не происходили – в прошлом, настоящем, и будущем, хотя последнее крайне редко, и слава Творцу. Если хочешь узнать больше о Немире – это ко мне. До сих пор не верится, что ты попал так точно по адресу.

«Да уж, – мрачно подумал Ленни, – я точно попал».

Однажды утром Рамзес взял сумку, с которой обычно ходил в магазин, сунул туда бутылку газировки и, никому ничего не сказав, исчез. С тех пор Ленни почти каждый день мысленно справлялся о нём у Высших Сил. Но, похоже, Вселенная, занятая обычными космическими делами – перемещением планет в пространстве, упорядочиванием Млечного Пути и сдерживанием чёрных дыр – не уследила за судьбой одной человеческой души.

«Теперь я понимаю, что вы с Рамзесом были как одно целое. Ты закопался в прошлое, чтобы только не влиять на настоящее. Он так хотел изменить будущее, что остался в нём. Всё хорошо – ведь у него получилось! Единственное, что меня беспокоит, – вдруг он остался в том будущем, которого не будет?»

Заперев входную дверь, Ленни прокрался по всему первому этажу и начал подниматься к себе. Он побоялся зажигать свет, и теперь ему всюду мерещились глаза, смотревшие на него из темноты. Унять разгулявшиеся нервы удавалось с трудом. Однако божества домашнего очага, ответственные за поведение скрипучих половиц, расшатанных ступеней и несмазанных дверей, кажется, прислушались к его безмолвным молитвам, и Ленни миновал лестницу столь бесшумно, что ему могло бы позавидовать привидение.

Через полчаса вещи были собраны. За это время Ленни успел успокоиться. Заперевшись в своей комнате, где танцующие тени, порождённые огоньком свечи, только усиливали его смятенье, он нечаянно потушил фитиль… но оказался не во тьме. На подоконник проливала свой чистый холодный свет одинокая звезда, она стала для него лучшим помощником, отрезвляя, напоминая об утратах, которые предстояло понести. Ещё меньше, чем с Амбером, хотелось расставаться с домом. Не спешить, обойти все комнаты, потрогать каждый предмет, вспомнить минуты, с ним связанные, секреты, которыми делился… Вместо этого приходилось бежать отсюда, словно из тюрьмы, под пологом ночи, без надежды вернуться, без прощания и прощения. И, главное, он поступал так не из-за красивых глаз Сантариала, а по собственному сознательному выбору. Хотя выбора у него и не было, на первый-то взгляд.

И всё же, именно сюда возвратится его дух, если ему самому вернуться не суждено, растроганно подумал Ленни. Однако, немного полюбовавшись этой мыслью, он от неё отказался. Иначе пришлось бы встретиться в другими неупокоенными скитальцами, которые, если верить слухам, здесь всё-таки обитали. И наверняка не были бы расположены к чужакам. Тем более к отмиркам.

Таким образом, Ленни предоставил своему духу решать глобальные проблемы по мере их поступления, занявшись более насущными.

– Амбера удар хватит, если узнает, куда меня понесло и, главное, с кем.

Внутренний голос давно надрывался, умоляя не предпринимать дальнейших шагов, но теперь Ленни в отместку решил его игнорировать. «Если я сейчас остановлюсь, – подумал Ленни, – часть меня разлучится со всем остальным, но всё остальное тоже станет частью, пусть большей, но равно ущербной, и тогда конец. Никто не захочет разговаривать с частью чего-то, никто не доверит чьей-то части серьёзного дела… кому вообще нужны ходячие части?!! Нет, так не пойдёт».

Он вернулся на первый этаж, бросил сумку возле стола, уселся на краешек стула и достал чистый лист бумаги. Прощальное послание уже сложилось в его голове.

«Дорогой Амбер!

Честное слово, я собирался тебе рассказать. Но в этом нет смысла. Мы почти не встречаемся друг с другом, хотя живём вместе. Ты работаешь, а я делаю вид, что помогаю, хотя, по-моему, только путаюсь под ногами. И если я исчезну на пару недель, это ничего не изменит. Считай, что мы не расстаёмся.

Понимаешь, кроме случайных полётов драконов и какого-то непонятного буханья на севере области, здесь почти ничего не происходит. Вот я и подумал, что стоит отдохнуть и сменить обстановку, уехав туда, где жизнь поживее (прости за корявый стиль: пишу на колене). Буду вести записи по дням, причём ничего не намерен пропускать, и первым читателем назначаю тебя. Этим я вознагражу своего самого большого друга за всё, что утаиваю сейчас. Так что готовься».

Ленни вздохнул и, сделав над собой усилие, приписал:

«Отправляюсь не один, в общем, не переживай».

– Твой навеки Ленни Мантуер, – пробормотал Ленни, завершая письмо. Он и сам не знал, что заставило его подписаться так высокопарно, возможно, «Рыцарь Курилапа», несколько страниц которого он успел осилить до обеда… Ленни сложил бумагу вдвое и засунул под пресс-папье.

Воображение нарисовало ему картину: Амбер, уставший после бессонной ночи в архиве, спускается сюда и читает адресованные ему строки, силясь понять хоть что-нибудь.

– Ладно. Я всё ему объясню, когда вернусь, – сказал себе Ленни, забрасывая на спину рюкзак и хватая сумку с книгами.

Спустя минуту комната опустела, и только листок бумаги на столе чуть шевельнулся от дуновения сквозняка.

Они вышли в тот ранний час, когда туман окрашивает Город в пастельные тона, и в полном молчании миновали ряд пустынных монохромных улиц. Небо ещё было тёмным; редкие фонари вдоль дороги тлели своим бледным светом. В подворотнях покачивались таинственные тени, и звук собственных шагов казался громче и отчётливее.

Несмотря на нервическое возбуждение, Ленни всё ещё боролся со сном, и ему стоило большого труда приспособиться к походке Сантариала, который не шёл, а словно скользил над мостовой. Над их головами иногда вспыхивали поздние звёзды. Ленни всё пытался найти среди них свою и думал, что этим звёздам Город должен представляться огромным деревом, чьи улочки-ветви расходятся в разные стороны от ствола – главной улицы. Это дерево с его ветвями и с людьми, которые живут на них подобно птицам, так прочно засело у него в голове, что он не мог думать ни о чём другом. Тем более что с того момента, как они свернули в одну из боковых улочек, Ленни окончательно утратил представление о направлении, и задумываться о том, в каком месте они находятся, больше не имело смысла.

Его спутник был осведомлён куда лучше, но сейчас бремя знаний не сильно его тяготило. Сантариал твёрдо решил покинуть Город, пока «птицы» не проснулись и не начали петь. Целый месяц архаик готовился к этому походу, и теперь не желал ни секунды промедления. Его окрыляло ощущение ни с чем не сравнимого счастья: он мог даже не оглядываться, он был уверен, что Ленни идёт за ним…

Сам Ленни, конечно, об этом не догадывался. Как и о том, что Сантариал ни на минуту не оставлял попыток наладить мысленную связь с Нандоло, но не преуспел в этом. И причиной были не козни их общих врагов, а здоровый и крепкий сон последнего. Однако пробило десять, и Нандоло, наконец, пробудился.

«Творец Всемогущий, – повторял он про себя, – где это я?»

Постепенно он понял: там, где никто не ответит на этот вопрос, и удивление сменилось раздражением.

Он находился за столом в обеденной зале, Аве Роза увлечённо манипулировала столовыми приборами, сидя напротив него, поодаль стояли два лакея. Таким образом ему удалось установить место действия и опознать действующих (и бездействующих) лиц. Гораздо хуже было со временем. Он не помнил, как появился здесь, что случилось до этого и после. Как и подобает коронованным особам, Аве Роза всегда кушала в многочисленной компании, и то, что они остались вдвоём, указывало на скорое завершение трапезы. Сколько же он проспал?

Итак, сегодня он просыпался трижды: в кровати, на официальном приёме и за завтраком – если это был именно завтрак, а не обед или ужин, в чём ещё предстояло удостовериться. Начать с того, что народ в Нирвалане продирал глаза до неприличия рано. Вставать только потому, что поднимается солнце – самая большая на свете глупость! Нандоло с тоской подумал, что на прежней работе находился в милости у судьбы, был избалован ею и обласкан. А тут ему пришлось вскочить в девять утра, чтобы присутствовать на придворном совете, только из-за того, что она так захотела! Она! Никто и никогда не видел Нандоло в девять утра…

Она, между тем, сидела напротив, не догадываясь о его настроениях и пребывая в естественной безмятежности женщины, которая имела счастье понравиться, и которой не преминули об этом сообщить. Кажется, его фактическое отсутствие в мире живых не было ею замечено. Если это не любовь…

– Вам ещё предписывалось присутствовать на моем утреннем одевании, – благодушно заметила Аве Роза, подтверждая его умозаключения. – Однако Вы его пропустили. Где Вы были?

– Сдаётся мне, я уже видел сегодня, как Вы облачаетесь. Но, возможно, это было дежа вю…

– Тонкости этикета я объясню потом.

Аве Роза не уточнила, что сама не столь давно прибегает к услугам придворных дам. И что на одевание теперь уходит гораздо больше времени. Она также не открыла, почему, хотя для окружающих это было и так очевидно.

– Это не тонкости, а сложности, – возразил Нандоло, но развивать тему не решился.

А стоило. Хотя климат Нирвалана благоприятствовал проявлению самых положительных черт характера, и Нандоло почти смог себя убедить, что находится здесь по собственной воле, а не по заданию руководства, многое ему не нравилось. Например, неуместное расточительство сильфанеев. Тратить столько материи на занавески, на кроватный полог… и, если на то пошло, на платье тоже – непритязательному вкусу архаика этого не постичь! Все платья Лаванды Эдельвейс были короткими. «Сантариал рассказывал, сильфанейки одеваются так, словно им совсем нечего скрывать, – думал Нандоло. – Что-то непохоже! Имеет смысл с ней поговорить. Близится кризис, подходит время строгой экономии, надо же понимать!» В душе он, впрочем, догадывался, что Аве Роза скорее согласится отрезать себе волосы, чем укоротить подол.

Но против волос он как раз ничего не имел – они придавали ей особое очарование. Обычная прекрасная принцесса становилась принцессой из сказки, как только выпускала на волю свои золотисто-рыжие косы. Раньше на них любовались только звёзды по ночам, но потом Нандоло уговорил Аве Розу не сооружать причёску к завтраку. И, хотя утренний парикмахер по его милости оказался без работы, зато он теперь мог созерцать любезное его сердцу зрелище на протяжении всего утра.

Нандоло улыбнулся: наконец-то он нашёл способ определить время без участия часов. Аве Роза ответила на улыбку. Глядя на неё, Нандоло с трудом мог представить, что совсем недавно эта милая девушка пыталась извести Сантариала способом, говорившим если не о жестокости сердца, то об извращённости натуры, искалеченной обычаями и воспитанием. Но даже здесь Аве Роза уступила Галахаду по силе достигнутого эффекта, при том что она-то старалась причинить Сантариалу боль, тогда как Его Величеству, по-видимому, было совершенно всё равно…

– Надеюсь, Ваше мнение о нас изменилось в лучшую сторону?

Нандоло посмотрел на неё с недоумением. Ей удалось его озадачить. Он понятия не имел, что ответить.

– Как Вам сказать… – протянул он. – Вы – единственная из сильфанеев, кто остался в живых после беседы со мной, и я точно знаю, что Вы совсем не изменились.

– Вы же понимаете, что я имела в виду…

– Совершенно не понимаю. К тому же, в этих стенах я лишён возможности прочесть Ваши мысли, а значит, Вы и в дальнейшем останетесь непонятой, – он помолчал. – Но вообще-то мне гораздо приятнее находиться в компании живых и деятельных гуманоидов любого вида, чем в компании тел поверженных врагов. Так что, если Вам непременно необходимо наблюдать положительные перемены, далеко за ними ходить не придётся.

– Значит, против небольшой прогулки Вы не возражаете? Благодаря тому, что придворный архивариус разлил чернила на пол банкетной залы, у меня высвободилось некоторое количество времени, которое я могу по праву считать своим…

– Разумеется, я Вам не откажу, – поспешно сказал Нандоло, которому не хотелось оставаться наедине с двумя мрачными лакеями сильфанейской национальности.

Они покинули столовую рука об руку, как глупые влюблённые, спустились на зеркальном лифте, миновали галерею разноцветных стёкол и мраморную лестницу, и вышли к террасе. Здесь Нандоло ещё не приходилось бывать. Помещение, заставленное вазами разных геометрических форм с умирающими в них цветами ему совсем не понравилось. Пусть уж лучше не будет ни цветов, ни ваз, – и архаик поспешил подойти к окнам, надеясь, что вид на дворцовый парк его успокоит. Но стоило бросить взгляд на запад, и у него захватило дух. Стена леса высилась вдали, между ним и дворцом было огромное пространство, не заполненное ничем, кроме воздуха. Сначала он подумал, что постарался ураган, но стихию трудно было заподозрить в подобной аккуратности. Удивлённый, Нандоло собирался окликнуть принцессу, которая с улыбкой двинулась к полуоткрытым дверям в сад, жестом приглашая его за собой… как вдруг совершенно естественная догадка пришла ему на ум.

Аве Роза приказала выдернуть розовые кусты, чтобы украсить ими казнь Сантариала… где-то же они должны были расти!

Врождённая сообразительность избавила его от бестактности. Порадовавшись этому обстоятельству, Нандоло догнал принцессу и приготовился исполнять долг галантного кавалера.

Любовь, закалённая в житейских невзгодах, преодолевшая все препоны, кровью и жертвой воцарившаяся в сердце, – безусловно, драгоценное приобретение. Она очищает, облагораживает, изгоняет плохую карму. Все древние философы и поэты проявили редкое единодушие касательно этого предмета. Нандоло был согласен с ними, но лишь в теории. В жизни любовь – неземное, эфемерное явление, – остро нуждалась в отсутствии земных трудностей, иначе её духовность непременно была бы низвергнута, красота опошлена, а новизна затёрта. Конечно, оно и так умрёт, это молниеносное чувство к сильфанейской принцессе, но Нандоло, не будучи садистом, хотел дать ему угаснуть спокойно и достойно, без ударов злокозненной судьбы, неизменно приводящих к сотрясениям воздуха и нервов.

Пока ничто не препятствовало этим замыслам. Немир на глазах менялся к лучшему. Прошли времена, когда сильфанеи, заприметив архаика в своих родных пределах, спешно ударяли по нему всем боевым арсеналом. Если таковы были признаки Беспредела, это не могло не понравиться. Прекрасно, когда на такой дивной земле больше не существует поводов для кровопролития. Нирваланское общество, пережившее три шока подряд – возвращение легендарного Галахада, несостоявшуюся смерть государственного преступника и природно-погодный катаклизм – впало в апатию, которая повлекла за собой колоссальное падение нравов. В отношении Нандоло это последнее проявилось в том, что если раньше его воспринимали как врага, то теперь перестали воспринимать вообще. Что вполне его устраивало. Пока.

«Интересно, что могло бы так же встряхнуть архаиков? – гадал он про себя. – К катастрофам нам не привыкать».

Те сильфанеи, что попадались им по дороге, выглядели рассеянными, погружёнными во мрак своих печалей. Даже напыщенные придворные в бесцветных одеждах были исполнены особенного горького достоинства. Такими они гораздо больше походили на людей… и на архаиков. Такими они даже нравились Нандоло. Среди этого скопища милых, серьёзных и скорбных лиц довольны были только дети, радостно встретившие выпавшие на их долю перемены. Им всем довелось искупаться под грязным дождём, а некоторые счастливцы, которых не успели загнать вовремя домой, смогли наблюдать и не менее захватывающее продолжение спектакля… Никто не научил их тому, что буря – это плохо, потому что в Нирвалане отродясь не было бурь. И ужас, который испытывали родители, ничего для них не значил.

– Они совсем не такие, как мы, – сказала Аве Роза.

– Если Вы и дальше намереваетесь читать мои мысли, Ваше Высочество, я не смогу задержаться здесь надолго.

– О чём Вы?

– Я только что подумал, что наша молодёжь тоже не похожа на нас.

– Они ни на кого не похожи, – фыркнула Аве Роза, – ни те, ни другие.

И, взяв Нандоло за руку, она увлекла его под сень леса – к более интересным темам.

– А я бы хотел, чтоб мои дети походили на меня, – сказал архаик. – У них был бы лёгкий характер…

– Об этом я и собиралась поговорить, – начала принцесса, но тут их догнал придворный посыльный с бумагами. Несколько писем Аве Роза рассеянно сунула за шнуровку на корсаже, одно вскрыла и пробежала глазами. Посыльный продолжал переминаться с ноги на ногу. В сторону Нандоло он и не взглянул, что было бы нонсенсом ещё несколько дней назад.

– Хомухоры опять не хотят плодиться, – пробормотала Аве Роза словно про себя.

– Что вы сказали? – заботливо спросил Нандоло, но она ответила нетерпеливым жестом. Отослав слугу, она пару минут пребывала в раздумьях, проложивших резкие морщинки на её прекрасном лбу.

– Вы следите за размножением гигантов?

Её слова в который раз удивили Нандоло. Он признался, что, насколько известно ему, архаики никогда не проявляли такого внимания к своим подопечным.

– Хомухоры – низшая раса, как и гиганты, – пояснила Аве Роза. – Жители этого леса и окрестных холмов. Мы не относим их к разумным видам, но они – часть окружающей природы, этого волшебного мирка, и нуждаются в нашей заботе. К сожалению, в последние годы они редко выбираются на поверхность из своих нор.

– По-моему, это наоборот свидетельствует в пользу разумности.

– Считаете, что стремление закопаться поглубже в землю – признак интеллекта?!

Нандоло прекрасно знал, куда она клонит.

– Я не имею в виду нас, архаиков, – сказал он. – Подумайте сами: соседство с такой блестящей цивилизацией, как сильфанейская, накладывает определённые обязательства.

Аве Роза молчала, видимо, не собираясь его прерывать, и Нандоло продолжал беспрепятственно развивать свою мысль.

– Вы для них почти как божества. А когда Высшие Силы принимают чересчур активное участие в твоей судьбе, постараться быть незаметным – не такая уж плохая идея.

– Я совершенно Вас не понимаю.

– А я – Вас. У наших народов нет ничего общего. Даже поводов к войне. Идиотически глупо было бы её продолжать.

– Я согласна, – невозмутимо ответила принцесса, – и даже готова признать, что архаики не виноваты. Все эти годы Магистр намеренно стравливал их с сильфанеями. Объединившись, мы сможем диктовать ему свои условия. Ему придётся выслать всех отмирков до единого. И Немир будет спасён, – Аве Роза помолчала. – Вот почему мне необходим союз с тем, кто доказал свою несомненную преданность. Тогда мой народ поддержит меня.

Услышав это, Нандоло насторожился. Ему показалось, что принцесса говорит о чём-то, что пока не состоялось… Возможно, доказывать преданность ещё придется. Не исключено, что неистовая дочь сильфанейского племени до сих пор жаждет смерти своих врагов. Не исключено, что она снова захочет, чтобы Нандоло незаметно отрезал голову у Сантариала или любого другого архаика, с которым ей случилось повздорить. Кажется, это называется «обойтись малой кровью»…

– Вам стоило бы выйти замуж за Инферналиса, – сказал он, ошеломлённо перебирая в голове все эти варианты.

– Это невозможно. Как главы воюющих государств, мы с ним становимся врагами навечно. Даже если война закончится… Так написано в законе сильфанеев. Не могу же я после этого стать его женой!

– Не вижу никаких препятствий. К тому же, Инферналис – крид, а не архаик. Вас это не смущает?

– А кого и когда это смущало?! – сварливо заметила Аве Роза.

Нандоло мог бы поспорить, но не стал. «Как оригинально! – мысленно восхитился он. – А ещё архаиков обвиняют во всяких изуверствах!»

– В конце концов, Вы ведь можете слегка… подправить закон?

– Могу, – прошептала Аве Роза, – но не хочу.

– Из этого я делаю вывод, что Вам всё-таки не безразлично, с кем связать жизнь. Хорошо, – обронил Нандоло, безотчётно покачивая её руку в своей, – но почему именно я?

– В Вас меня тревожит только одно – весьма зловещая фамилия. Или это кличка?

– Что в ней зловещего?

– Ну, как же: Грободел – тот, кто делает гробы.

– Много хуже, моя принцесса – тот, кто гробит дела, – усмехнулся Нандоло. – Между нами, я не завершил ни одного дела в этой жизни, потому что терял к ним интерес.

– Ах, вот оно что.

Нандоло вытянул вперёд руки и сжал кулаки прямо перед лицом Аве Розы, показывая пальцы, густо унизанные кольцами.

– Видите эти кольца, Ваше Высочество? Столько раз я брал на себя брачные обязательства.

Аве Роза сосчитала и нерешительно взглянула на него.

– И вы столько раз разводились?

– Нет, зачем же! – обиделся Нандоло. – Я никогда не разводился.

Она долго молчала.

– Вы издеваетесь, – наконец произнесла она, – а издеваться над принцессами запрещено законом.

– Вашим законом?

– Нашим законом!

– Ещё одним?

Теперь были озадачены оба.

– Прошу меня простить, – сказал Нандоло, – привычка. Я ведь был женат в основном на принцессах.

– Вы много их повидали?

– Целую уйму. В некоторых царствах-государствах число принцесс на единицу территории давно превысило установленные нормы. Я раньше думал, что они размножаются почкованием.

Это было не смешно, и Аве Роза не засмеялась. От гнева её ноздри хищно раздувались, придавая ей дикий и необузданный вид, и в другое время Нандоло развлёкся бы этим обстоятельством, но сейчас озаботился: всё-таки она была особой королевской крови. И к тому же, племянницей Великого Галахада. Сантариал и тот не одобрил бы его, да-да, особенно из-за Галахада. Но что же делать, если жизнь настолько сложна!

Нандоло пытался продвинуть в своих мозгах какую-то идею, но она застревала там, как инородное тело в системе канализации. Даже его обширного опыта не хватало для того, чтобы общаться с такой неординарной королевской дочерью. Приблизить его к себе, осыпать милостями, предложить ему политический союз – и тут же начать ревновать на пустом месте, полностью позабыв о чувстве юмора… Нужно было срочно спасать положение, и тогда Нандоло выпалил, не задумываясь:

– Хотите, я стану добрым волшебником? Только для Вас! Сейчас! Хотите?

Аве Роза вырвала у него свою руку; её лицо и шея покраснели, и обветренная кожа приняла оттенок красного дерева.

– Добрых волшебников не бывает.

– Да? А почему их не бывает?

– Не знаю.

– Я Вам скажу. Потому что не бывает настоящих принцесс.

– Кто же виноват! – запальчиво сказала Аве Роза. – Прошли те времена, когда нас любили в народе!

– Да нет же! – воскликнул Нандоло, стремясь вывести разговор из трудной ситуации. – Эта жизнь, по сравнению со сказками, которые читали нам в детстве, совершенно ненастоящая! Разве Вы не видите? Много встречали Вы принцев, превращённых в жаб? Хотя поцелуй принцессы любую жабу сделает человеком…

– Ну, если дело только за этим… – начала Аве Роза, но Нандоло быстро отстранился.

– Нет, нет, прошу Вас! Позвольте жабе немного подумать! Возможно, вы такая же принцесса, как Сантариал – волшебник.

– Но он действительно волшебник! Он меня околдовал.

– Этого не может быть, – твёрдо сказал Нандоло. – Вы просто влюбились.

– Влюбилась? Я?!!

– А что? Сантарил способен очаровать женщину, не выходя из комы. Он из неё и не выходит, – Нандоло искоса взглянул на принцессу. – Не угадал? Дайте соображу – ну конечно… Приехал любимый дядюшка и навёл свои порядки. Будь я на Вашем месте…

– Вы не на моём месте.

– …я предпочел бы признать, что влюбился. Что в этом такого?

– Лучше это, чем допустить, что кто-то другой повлиял на моё решение, – пробормотала Аве Роза. В задумчивости она сорвала с куста розовый бутон и теперь безжалостно мяла его в пальцах.

– Вы снова читаете мои мысли. Это становится подозрительным, – добродушно заметил Нандоло.

Они помолчали. Нандоло перевёл дух. Теперь, когда трудный момент был преодолён, его голова наполнилась светлыми мыслями, как шляпа фокусника наполняется кроликами. От избытка чувств он готов был полюбить весь Немир, и сильфанеям, как его части, тоже досталось… «Возможно, я к ним несправедлив. Просто им всё даётся чересчур легко. Они одарены сверх меры, и у них слишком много свободного времени, которое посвящается нам, несчастным, а также людям, хомухорам, и прочим „низшим“ существам. Мы, архаики, лишь устраняем перекосы, вызванные их действиями». Так он размышлял, не замечая, что Аве Роза украдкой поглядывает на него.

Принцесса думала о своём. Какое счастье, что Сантариал и Нандоло так несхожи между собой! Хотя по сути они одно, поскольку принадлежат к одному племени. И дело вовсе не в том, что оба архаики. «Будь прокляты все мужчины на свете», – подумала Аве Роза. В этот миг Арон стал ненавистен ей за то, что не осмелился признаться в своих чувствах, Сантариал – за своё высокомерное презрение, Галахад – за то, что испортил всё удовольствие. «Будь они прокляты самым страшным проклятием, какое только может изобрести женщина!»

Она должна была отыграться на Сантариале. Как часто во сне она вставала за его спиной, словно мстительный дух, снедаемый яростью! Он опускался на колени, склонял голову. Светлые волосы падали на обнажённые плечи. Она замахивалась, и плеть оставляла след на смуглой коже. Сантариал вздрагивал, она слышала его прерывистое дыхание, и замахивалась снова…