Текст книги "Немир"

Арон закатил глаза. Будучи величиной мифологического плана, Галахад никогда не снисходил до подобных мелочей.

– Я и не скрываю, – пробурчала женщина, всем своим видом показывая, что сегодня у неё не лучший день.

– Позвольте мне задать вопрос, э-э… дорогая, – Галахад облокотился о стойку, задумчиво потирая подбородок, и продолжал в самой располагающей манере: – Вы могли бы разрешить наши множественные затруднения. Не встречали в последние дни кого-нибудь, кто Вам особенно запомнился?

– А то как же! – свирепо ответствовала буфетчица-барменша-хозяйка, натирая полотенцем стакан. – Надеюсь, и он не скоро забудет, как я огрела его подносом! Ну, ничего, спина ему напомнит!

– Нет, Арон, похоже, это не туда, – озадаченно произнёс король.

– Погодите-ка, – женщина прервала своё занятие, глаза её сузились. – Ах, вот Вы о чём… Ну да, не далее, как позавчера, с отрядом этих… ну, знаете, лесных бродяг, нипочём не вспомнить, как они называются, нелюди проклятые! Сам-то, наоборот, архаик, но не как остальные – ни кожи, ни рожи, себе дороже! – она устремила рассеянный взгляд в окно, будто пыталась рассмотреть контуры ожившего воспоминания, – Другой он, вот что. Не скажу, что очень весёлый вид у него был. Но, в-общем, я бы ещё раз на него посмотрела.

– Я бы тоже, – искренне сказал король. Надежда придала его чертам вдохновенное выражение.

– А как он выглядел? – суетливо вмешался Арон. – Галахад, мы не можем позволить себе ошибаться. Какие глаза? Волосы?

Но буфетчица упёрла руки в бока и зыркнула на него грозно.

– Слушай, парень, – прошипела она, – давай, не зли меня!

– Это он! – взволнованно молвил король, едва они покинули закусочную (благодаря его стараниям, не с пустыми руками – разнообразная снедь лежала в заплечном мешке целителя, несколько стушевавшегося после общения с воинственной дамой).

– Совсем не обязательно.

– Да, для большинства все архаики на одно лицо, – кивнул Галахад. – Будто некие роботы, которые шагу не делают без ведома своего Лорда Повелителя. Но есть и другие. Те, кто не утратил волшебства. Когда они только находятся рядом с тобой, ты начинаешь терять связь с землёй. Когда они смотрят на тебя, ты понимаешь, что погиб. А когда они мило тебе улыбаются – верный знак, что пора бежать и не оглядываться, – Галахад пожал плечами. – Это не мог быть никто другой. Я уверен, Сантариал даже не взглянул на ту тётеньку, а она уже исчезла из нашей реальности. Она парит где-то там…

Арон посмотрел на небо… нет, он, разумеется, знал, что не увидит ничего выдающегося, но в голосе короля была прямо-таки гипнотическая сила.

– Что ж, если он обладает такими способностями, с какой стати ты о нём беспокоишься? – с досадой поинтересовался целитель.

– Просто он не хочет их применять, – ответил король.

– Думаю, медицина здесь бессильна.

– Конечно, – серьёзно сказал Галахад. – Гораздо лучше помогает изгнание духов. Это ты тоже умеешь.

– Точнее, одного духа. Сразу и навсегда.

Галахад потрепал друга по плечу, и тот снова ощутил себя неисправимым пессимистом.

– Сколько мы с тобою исходили. Забирались в такие места, что мне даже становилось интересно, насколько я бессмертен. Вспомни хоть те кусты квазиники! Они росли так быстро: пока мы пересекли пустошь, уже доставали нам до колен. А какая она была вкусная! Но, главное, мы всегда были вместе, а он – один…

Так за разговором они шли всё дальше и дальше. Внезапно Арон, не отстававший от короля ни на шаг, свернул на обочину и, задрав левую ногу, критически осмотрел подошву сапога. После столь же внимательного осмотра правой ноги он задумался, и очнулся, лишь заметив подошедшего Галахада.

– Похоже, мои сапоги отказываются ходить, – сказал он с нотками удивления, словно до сих пор у сапог такой привычки не водилось. Галахад тоже взглянул и отметил: подошвы изрядно пообтрепались.

– Никто не обязал их повиноваться вашей воле, – вздохнул он, – и моей тоже. Что ж, устроим привал.

– Ну, нет, – запротестовал Арон, – мои сапоги вышли из игры, но мои ноги по-прежнему в форме. Идёмте, Ваше Величество, здесь неподходящее место для ночлега.

– А какое место в Немире плохо? – возразил король, и в подтверждение своих слов уселся прямо на траву.

– Смотря для чего.

– Вот именно, – подтвердил Галахад, не понимая или не желая понимать намёка, – У нас цели самые благородные, так что опасаться нечего.

– Это меня и беспокоит, – буркнул Арон. – Хочешь знать моё мнение? Беспредел – это ненормально. Существует определённый порядок, заведённый Свыше. Всё должно идти своим чередом.

– Значит, ты тащишься за мной невесть куда из любви к порядку?

Арон промолчал.

– Любой порядок – это система, – продолжал король. – Система предполагает существование границ. А где есть границы – нет свободного творчества.

– А ты?

– А я со своим бессмертием выбиваюсь из системы. Поэтому иду, куда хочу, а не туда, куда меня призывает долг. Правда, обычно у меня одно не мешает другому, – Галахад вздохнул. – Если бы и другие так научились, проблем стало бы меньше.

– Однако другие смертны, – грустно сказал Арон, – а значит, ограничены. И творцами стать не могут.

– Да я не об этом…

Король не потрудился закончить свою мысль; вдохновение подняло его на ноги, и он отправился дальше, забыв, что собирался передохнуть. Галахад мог развивать любую тему, но минорные настроения недолго владели его душой; он, как ребёнок, радовался любой диковине, попавшейся на глаза, поэтому красивые камни, цветы у дороги и случайные прохожие были в равной степени одарены благосклонным вниманием Его Величества.

Правда, люди в этой части Немира выглядели мрачными и запуганными.

Те немногие, которые попадались навстречу, бормотали что-то о «лесных бродягах», с которыми лучше не иметь никаких дел, и боязливо косились как раз в ту сторону, где высился изумрудной стеной Нирваланский лес. В воздухе явственно запахло тайной и подвигами. Всё это очень заинтриговало Галахада, и ещё улучшило его настроение, но дознаться подробностей они с Ароном не смогли, потому что собеседники вскоре переходили на маловразумительный язык жестов, а то и просто улепётывали.

К закату они подошли к селению, раскинувшемуся на пологом холме у края Нирваланского леса. Дома облепили склон, как чешуйки – спину гиганта. Галахад и Арон выбрали крайний дом, стоявший у подножья, и постучали в дверь. Ожидая ответа, оба разглядывали здание каменной кладки, с окошками под самой крышей, что придавало ему неуютный и неприветливый вид. Пока они так стояли, сумерки окутывали землю, подтягивая к их сапогам влажные клубы тумана.

Им отворил кто-то, невидимый в темноте проёма. Галахад привычно прислушался – не зазвенит ли оружие, но вместо этого уловил взволнованные перешёптывания:

– Там двое… что? Ну и что? Те, кого мы опасаемся, стучать не станут!

А затем раздался громкий мужской голос:

– Входите!

Галахад пожал плечами и вошёл. Обладателя голоса они так и не увидели, их встретила немощная старуха, но, судя по отголоскам, в доме было полно народу. Старуха для начала удостоверилась, смогут ли они позволить себе кулинарные изыски вроде тыквенного супа и грибного омлета, который в этих краях именовался «подошвой».

– Небось гадает, откуда у нас столько денег, – сказал Арон, когда та ушла на кухню.

– Откуда вообще деньги у королей! – безразлично бросил Галахад и с любопытством прислушался к звукам из других помещений. Похоже, здесь жила большая семья: слышалась детская возня, звучащие монотонно мужские голоса и женский визгливый голос, постоянно перебивающий их.

Старуха вернулась с ужином и принялась маячить неподалёку, пользуясь любым предлогом остаться и послушать их разговор. Арон разгадал её маневры и пытался предостеречь короля, но тот, упорно не желая ничего замечать, приступил к еде, на этот раз демонстрируя прекрасный аппетит. Хозяева не разделили с ними трапезу и вообще не показывались: ужинали в этих краях рано и не теряли времени на церемонии с незваными гостями.

Старуха немного поколебалась, затем вытерла руки о передник и решительно подсела к ним.

– Такие прекрасные и благородные господа, – промямлила она. – По всему видно, что жили вдалеке от этих окаянных, забытых Творцом мест.

– Уважаемая, – произнёс Галахад, едва не поперхнувшись, – Вы не правы. Я действительно много странствовал, но тосковал по Немиру сильнее, чем тоскует ребёнок, разлучённый с матерью. Ибо ребёнок не может горевать вечно, а я носил эту горечь в своём сердце неисчислимое количество лет. Теперь, когда я вернулся, каждая клеточка моего существа поёт от радости обретения…

Арон незаметно толкнул короля в бок. Он боялся, что Галахад ненароком привлечёт к ним повышенное внимание домочадцев. Великому монарху, было, конечно, наплевать на такие мелочи, но Арон решил всеми силами избегать нежелательной рекламы.

– Вот уж! – воскликнула старуха и всплеснула руками. – Да неужели где-то дела обстоят ещё хуже, чем здесь! Сколько живу, этот край постоянно изменяется, и всё не туда. Вы-то никак не можете быть старше меня, молодой человек, – насмешливо продолжала она. – Я-то знаю: эти лучшие времена, о которых Вы твердите – выдумка, не больше.

– Ни о каких «лучших временах» я не говорил, бабушка, – решительно возразил Галахад. – А вот нынешние чем плохи?

– Да Вы смеётесь надо мной! – укоризненно произнесла старуха. Её запавшие глаза округлились и заморгали, губы сжались. Галахад протестующе поднял руку, но тут до него донеслись странные булькающие звуки: это Арон с трудом сдерживал подступивший хохот.

Галахад нагнал друга уже у самого леса.

– Не надо так нестись за мной, Ваше Величество, – задыхаясь, пробормотал целитель; смех всё ещё душил его. – Я – врач, и знаю, что некоторые болезни лечатся двумя способами: надо либо устранить причину, либо самому устраниться от неё. Как Вы понимаете, первый вариант не рассматривается, поэтому я предпочёл уйти сам.

– Чем тебя проняла эта старая дама? – удивился Галахад.

– Бесполезно объяснять, – отмахнулся Арон. – Это будет похоже на несмешной анекдот. С бородой.

Король задумчиво погладил собственную бороду и оглянулся – на селение, на дома, на медленно гаснущие окна.

– Ни шагу назад, – произнёс он тихо. – Только вперёд.

– Полностью с Вами согласен.

Так и случилось, что на ночь их приютил лес. Галахад был даже рад этому: привычный к походной жизни, как и его спутник, он гораздо легче переносил безлюдье на природе, чем обременительное соседство неинтересных собеседников. К тому же, то был лес его юности. По сравнению с другими он казался исполином – и по площади, которую занимал, и по высоте деревьев. Некоторые виды растений в Немире нынче сохранились только здесь.

Галахад и Арон углубились в дебри. Им повезло, светила луна, а лес с этого конца был реже, деревья росли не так плотно. Под ногами мягко пружинила хвоя, было тихо и тепло и никаких признаков того, что вторжение незваных, но долгожданных гостей кем-то замечено. До рассвета лес расстался со всеми звуками и красками. И только запахи – ароматы ночных цветов, тягучие смолистые ноты сосен и лиственниц, свежее благоухание молодой травы, – слабыми, еле заметными штрихами оживляли темноту и безмолвие.

Галахад шёл уверенно, отыскивая направление по приметам, знакомым ему одному. Ошибиться он не мог, но странное дело: когда опасность заплутать в лесу для друзей миновала, король вдруг осознал, что заблудился в собственной душе. Это стало для него полной неожиданностью: ясное сознание внезапно затопили потоки мыслей и образов, выходцы из прошлого, таившиеся в уголках его памяти и теперь отчаянно взывавшие к нему. Сонная тишь лесной чащи разбередила неведомую тревогу и непрошеное волнение, и король вообще перестал что-либо понимать. «Как бы я хотел, чтобы сейчас был день, а не ночь! – мысленно взмолился он. – Увидеть всё это снова! Влиться в неизменный со дня сотворения порядок! Почувствовать себя его частью…»

«Как мог я жить без этого?» – прокричало что-то внутри.

Солнечный свет поможет ему обрести себя. А если взять и осветить всё вокруг? Что трудного в этом для того, кого все называли «Солнцем»?

«Метафора, – король произнёс про себя красивое слово, прислушиваясь к его звучанию. – Я не солнце. Я даже не тот, кто может просить солнце об особой милости. Такое могли только Хранители Равновесия, и то, когда собирались все вместе, и было это давно. Давно – даже для меня».

Галахад подивился этому всплеску чувств. Он никогда не был подвержен ностальгии. Поговорить бы с Ароном, но тот не найдёт слов… а разглядеть сострадающий взгляд или полный сочувствия кивок в темноте невозможно.

Постепенно король успокоился. Они вышли на небольшую поляну; здесь решили развести костёр, благо сухих веток вокруг было в избытке. Скоро костёр уже весело горел, разбрасывая вокруг озорные искры. Глядя на них, Галахад представил себя вспышкой тёплого света, озаряющего лес до самых вершин высочайших деревьев далеко вокруг. Представил возрождённые к жизни цвета листвы (именно цвета, их здесь было больше, чем в брызгах морской волны в яркий полдень), шершавые фактуры древесной коры коричневых и стальных тонов. Утром всё это предстанет пред ним. «Догадывается ли солнце, как сильно мы зависим от него? Или собственный свет служит только удовлетворению его любопытства, когда оно смотрит вниз и гадает, что же тут делается?»

– Кстати, о любопытстве, – позёвывая, сказал король вслух, – помнится, та женщина из закусочной произнесла такую фразу: «Сам-то он, наоборот, архаик». Не нравится мне это. Интересно, кто такие эти «лесные бродяги», и что они делают в лесу моего народа.

– Пусть только сунутся, – с тихой угрозой прошептал целитель.

– Лучше не надо. Уж не собираешься ли ты своими волшебными упражнениями нарушить гармонию этих дивных мест?!

– Она уже нарушена.

В отличие от короля, целитель чувствовал себя, словно в осаде. Они сидели на поляне как в крепости, окружённые глухим частоколом чёрного леса. Или это лес отгородился от них? Арон много слышал о здешних деревьях, поэтому поскорее оторвал от них свой взгляд, чтобы не давать простора фантазии. Поговорить бы с Галахадом, король быстро высмеет эти страхи. Однако Арон подумал и решил не делать этого. Он вполне может справиться сам, только скорей бы утро…

И внезапно он понял… понял, что чувствовали жители того селения.

Отрезанный от остального Немира, Нирвалан давно жил своей жизнью, отгородившись рощей деревьев-стражей. Слава его в дальних краях не меркла, оттеняя миф о Галахаде, бессмертном короле, который когда-нибудь вернётся и всем воздаст. Но здесь, бок о бок с Городом-Мечтой, люди успели позабыть своих благостных соседей. Они знали лишь одно: никто из вступивших в Нирваланский лес обратно не возвратился…

«И эти лесные бродяги, вероятнее всего, сильфанейские передовые отряды, которые рыщут по окрестностям в поисках архаиков-диверсантов. Вот кто пугает местных жителей!» – подумал потрясённый Арон.

Неожиданное осознание тяжким грузом легло на его плечи. Нет, он ни за что не скажет королю, просто не сможет! Если Галахаду суждено узнать горестную правду о безобразном упадке его народа, пусть он убедится сам, королевскими очами. Арон не желал иметь никакого касательства к этому.

«Хватит мне Сантариала», – решил он.

Чтобы хоть чем-то себя занять, целитель обошёл вокруг костра. Тут он увидел короля со стороны. Галахад сидел вполоборота к нему, задумчиво глядя в самую сердцевину огненного цветка, тянущего свои жадные лепестки во мрак. Безупречный анфас короля, озарённый пламенем, был неподвижен, волны бровей схлестнулись на переносице, губы замерли в странной полуулыбке. Опасаясь нарушить созерцательное настроение монарха, целитель тихо зашёл ему за спину и только нагнулся за флягой, как вдруг…

Он не смог совладать с собой и ахнул, отшатнувшись. То, что он увидел, было просто невозможно!

– А-а, ты заметил, наконец, – негромко сказал король, даже не пошевелившись. – Ну и как он тебе?

Содрогаясь, Арон снова посмотрел себе под ноги. Хвост лежал прямо перед ним, нагловато-спокойный, чрезвычайно похожий на крысиный, только крупнее и длиннее, на конце снабжённый шестью острыми шипами. Другой конец исчезал под плащом короля. Арона охватило лихорадочное желание задрать край плаща, дабы удостовериться окончательно. Он еле сдержал себя.

– Но это же не Ваш хвост, Ваше Величество! – страшным шёпотом произнёс целитель.

– Это хвост гоблина, – сказал Галахад, наклоняясь, чтобы подбросить в костёр суковатое полено. – Представляешь, та макака всё-таки оказалась гоблином. Ты был прав, а я упёрся и не поговорил с ней. Что ж, пока не встретимся снова, придётся мне таскать хвост за собой. Ужасно неудобно, тем более что он мне не подчиняется.

– Но почему я не заметил его раньше! – в отчаянии вскричал Арон. Как будто это могло что-то изменить!

– Днём хвост не виден, – терпеливо объяснил король, – а ночью он сливается с темнотой. Он… как бы это сказать… не совсем материальный. Так что не дёргай, – он лукаво посмотрел на Арона.

Тот рухнул на траву и охватил голову руками.

Они не смогли бы избежать этой встречи.

Совершенно разные, как две планеты, вращающиеся каждая на своей орбите – но их согнал с орбит чудовищный взрыв, в умах и сердцах многих совместимый по масштабам с космической катастрофой. И теперь всё, что составляло самую суть каждого из них, его устремлений и желаний, – всё это исключало существование другого.

Вряд ли они сознавали это. Среди гула страстных пожаров и треска накалённых эмоций не осталось места глубоким раздумьям. Всё было впереди.

Принцесса Аве Роза не испытывала восторга. Оказавшись лицом к лицу с Сантариалом, легко представить себе, что будешь делать, являясь, например, известным художником или ваятелем, но в роли палача она себе сейчас совершенно не нравилась. Она была не на месте.

Сантариалу вообще не нравилось место, которое он был вынужден занимать. Пару часов назад знакомство с принцессой закончилось для него под лестницей. Теперь его заставили сидеть, а Её Высочество бродила вокруг, как безумная Магдалина из песни, которую ему доводилось слышать слишком часто. Он не знал мыслей, которые роились в этой головке, – пытаться в них проникнуть было всё равно что лезть в осиный улей. Он знал одно: принцесса не переменит своего мнения, что бы ни случилось. Поэтому предстоящее общение казалось ему лишённым смысла.

Аве Роза отдала приказ привести его прямо сюда, в её кабинет. Это, хоть и было нарушением канонов судопроизводства, всё же давало ей в руки определённое преимущество. Помимо того, что принцесса просто не любила подземелий, там было мало света, а она хотела разглядывать своего пленника без всяких помех. В чём сейчас искренне раскаивалась, поскольку отдала бы половину своего царства за инструмент, который мог бы стереть мину брезгливого равнодушия с лица Сантариала. Но, как и все сильфанеи, принцесса благоговела перед созидательной силой Творца. Она боялась прикоснуться к совершенству, изваянному резцом Природы.

Поэтому Аве Роза глядела на архаика с невероятной смесью омерзения и восхищения. Вместо разговора между ними происходил безмолвный поединок – кто кого?

«Вернее сказать, кто из нас „того“, – подумал Сантариал, – Или мы оба сошли с ума».

Один раз он чувствовал нечто подобное, правда, тогда на месте златокудрого создания идеальной красоты стояло омерзительное существо с кривыми конечностями, покрытое рыбьей чешуёй. Не так давно…

…нарушитель спокойствия долго мусолил Сантариала мрачным взглядом. Архаик усмехнулся про себя. Как говорил Нандоло, «такие взгляды – смысл нашей жизни, почти что наша зарплата». Откинув капюшон, скрывавший лицо, Сантариал начал стягивать с руки перчатку, но замер, увидев, как в одночасье переменился противник.

Гигант уставился на него, тяжело дыша. Он прижал к груди свои широкие ладони, потом резко отвёл в сторону правую руку, словно нашаривая что-то. Глупая улыбка пошла блуждать по его губам. Конвоиры, насторожившись, придвинулись к арестованному, но Сантариал быстро догадался, в чём дело.

Гигант был художником (специализация: роспись ножиком по глине, сувенирная продукция) – и, увидев лицо архаика, интуитивно готовился запечатлеть самую прекрасную в Немире картину.

На каждого может снизойти просветление, даже если большую часть времени ты вырезаешь из глины сувенирных рыбок. Гигант забыл, кто он и где находится; вдохновение набросилось на него и подмяло под себя. Проклиная собственную неосмотрительность, Сантариал задержал дыхание и попытался сконцентрироваться. В конце концов архаик справился с собой. Неподвижность его лица рождала ассоциации с посмертной маской.

Между тем вместе с мятежником на него вытаращилась добрая половина деревни.

Гиганты опасливо жались друг к другу; все архаики порождали в их сердцах животный ужас. Художник был единственным, кто умел ценить красоту. Тем хуже для него.

Сантариал посмотрел поверх голов; в толпе стояла двоюродная сестра арестованного, сирота. Даже среди гигантов её внешность выделялась особой безобразностью. Она была беременна и должна была скоро родить. Сантариал пожал плечами. Он был совершенно равнодушен к эффектам такого рода. В конце концов, расправа может и подождать.

Начальник охраны, молодой офицер из архаиков, подошёл к нему и встал позади.

– Всё проверено. Он был один, – воин с профессиональной суровостью оглядел толпу, – Народ безмолвствует и ждёт Ваших распоряжений.

– Чудесно, – протянул Сантариал, – Только не распоряжений, а приказаний. Я всё-таки не глава сельского совета.

Офицер сморщил нос. Он не любил гигантов за их привычку бессмысленно пялиться в пустоту, за то, что от них пахло рыбой, а сами они не выносили запах спиртного. Последнее качество очень затрудняло общение с ними, поскольку офицер считал, что нормальный архаик не обязан быть трезвым на такой сволочной работе.

– Всех бы перестрелял, – тихо, но с большим чувством заметил он.

– Ну что ж, – так же тихо отозвался Сантариал, – Вперёд.

Офицер онемел от неожиданности. У него хватило ума понять, что старший по званию не шутит: в глазах Сантариала блеснул искренний интерес. Это был очевидный вызов, и офицер почувствовал ужас, как если бы ему довелось наблюдать признаки жизни у каменной статуи. Кроме того, он прекрасно знал, чем грозило неподчинение начальству.

Сантариал отвернулся и плавно взмахнул рукой; свет кольца описал в воздухе фиолетовую дугу. Конвоиры увели мятежного гиганта.

– Ещё раз повторяю свой вопрос…

Очередная попытка забраться в мысли арестованного не увенчалась успехом. Сантариал чувствовал, как его сенсоры прощупывают чужие мозги, но постоянно наталкивался на защиту. Это было странно: создавалось впечатление, что гиганта подготовили…

Ходили, конечно, слухи: якобы новые поколения гигантов рождаются с иммунитетом против ментального воздействия. Сантариал это игнорировал. А теперь – вот оно, пожалуйста! Усилить боль? Она и так должна быть вполне достаточной. Впрочем, никто не практиковал этого на гигантах. Возможно, у них вообще не болят головы. Действительно, чему там болеть…

Сантариал вздохнул и прекратил насылать мигрень. Состояние арестованного заметно не изменилось. Так и есть. Гиганта следовало препроводить из камеры прямо в лабораторию. Это могло быть любопытно. Архаик намеревался вызвать кого-нибудь из младшего персонала и обременить соответствующими указаниями, но тут ход его мысли был прерван грубейшим образом.

Гигант моргнул, пустой взгляд стал осмысленным и внимательным. Внезапно его лицо перекосила безобразная гримаса – страх, восторг, упоение и… полное безумие.

– Свет! – хрипло воскликнул он, – Свет! Свет!

Сантариал взглянул на свои ладони и обомлел. В полумраке они испускали явственное голубое свечение.

«Творец милосердный! Теперь мне придётся его убить».

От неожиданности архаик растерялся. Он никогда и в мыслях не допускал подобной ситуации. И не мог предвидеть того, что последовало дальше.

– Я знал! – закричал гигант в буйном экстазе. – Знал! Меня не обманешь!

Он схватил Сантариала за запястья и резко подтянул к себе. Слишком поздно – увы! – тот вспомнил, что примитивные расы не могут противиться сильным чувствам. Гигант был просто ослеплён. Навалившись на Сантариала, он распластал его на полу и придавил всем весом своего немаленького тела.

Толстые кривые пальцы стиснули горло архаика. Перед глазами пошли радужные полосы. Сопротивляться было невозможно. «Ну и ручищи у него!» – мелькнула на мгновение восхищённая мысль. Умирать не хотелось, но вовсе не потому, что хотелось жить. Просто на какой-то шальной миг вдруг стало интересно: а дальше-то что?!

Гигант что-то умиротворённо урчал, ткнувшись лицом в его волосы, выбившиеся из-под капюшона. Сантариал пару раз трепыхнулся, но чёрная волна беспамятства уже хлынула в его сознание. И тут он почувствовал, как тело гиганта обмякло. А потом сползло куда-то вбок.

Сантариал немного полежал, приходя в себя, потом скосил глаза и в двух шагах от себя увидел Нандоло. Тот брезгливо разглядывал руку, вымазанную чем-то чёрным.

– Никак не удаётся убить их так, чтобы не испачкаться, – словно извиняясь, сказал напарник.

Понаблюдав, как Нандоло сжигает мёртвое тело гиганта лучом из перстня, Сантариал выругался – продолжительно, страстно и грязно.

– Он обезумел. Ты когда-нибудь слышал, чтобы гиганты сходили с ума?

– Никогда. Зато теперь я это увидел.

Сантариал бросил последний взгляд на закопченные плиты пола.

Именно в тот момент к нему пришло решение, изменившее всю его жизнь. «Возможно, даже очень вероятно, когда-нибудь и я умру, – подумал он, – Но чтобы ни случилось, ни при каких обстоятельствах, клянусь всеми творцами всех вселенных, моя смерть не будет бессмысленной».

Пока живёшь, ни в чём не сомневаясь, пока твоя жизнь спокойно течёт в общем русле, всё хорошо. Но стоит усомниться, стоит вынырнуть из этого потока, стоит только бросить взгляд по сторонам, и всё может рухнуть из-за одной мелочи.

Мелочи вроде светящихся рук.

– А ты гораздо больше похож на человека, чем я думала.

Теперь он вообще не смотрел на неё. И не потому, что раскаивался. Он не раскаивался, и не боялся. Ей только что было откровение, что он человек. Но кем он считает её – человеком ли?

– А ты думала, на кого я похож? – это «ты» было столь естественно в его устах, словно они были на равных, – На чудовище?

– Нет, на героя с далёких звёзд, – зло сказала принцесса, – Давай, рассказывай, как было. С начала.

– С самого начала?

Сантариал вздохнул и начал лгать. Раньше ему и в голову не пришло бы выкручиваться, выгораживать себя и выставлять жертвой чьёго-то злого умысла, это было ниже его достоинства. Но получасовая беседа с Аве Розой резко изменила его настроение. Она погрузила его в пучину бесконечного бреда по самую шею, и, пока голова была на поверхности, следовало что-то предпринять, чтобы сохранить рассудок. Сейчас, как и тогда, Сантариал не собирался умирать. Не здесь и не таким образом.

Принцесса нервно мерила шагами комнату, и золотисто-жёлтая роза на столике перед Сантариалом подрагивала в такт…

…Сильфанеи больше всего любили цветы именно в вазах…

Ваза из лилового хрусталя с красноватыми прожилками была выполнена в виде песочных часов, и это постоянно напоминало Сантариалу о том, что времени осталось мало. Наблюдая за нервной ломкой, происходящей у Аве Розы, он начинал думать, что его безразличие действительно преступно.

Дойдя в своих воспоминаниях до того самого дня, Сантариал испытал определённые затруднения. Обманывать дальше было невозможно, а после эпизода с деревьями-стражами рассказывать было уже неинтересно. Тогда ему осталось только дождаться, пока возле Храма и внутри него не останется никого живого, поскольку жертвы не входили в его планы, дальнейшее было в прямом смысле слова делом техники. Как раз тот случай, когда лучше один раз увидеть.

– Почему ты не используешь свою силу? – перебила его принцесса, которая, похоже, и вовсе его не слушала.

– Какую силу? – Сантариал постарался изобразить удивление.

– Волшебную силу архаиков.

– В материальном мире волшебства нет. Я потрясён, что ты об этом не знала. С некоторых пор среднее образование доступно всем, – Сантариал презрительно передёрнул плечами. – Ах, да. Я забыл про ваши ручные деревья.

– Значит, я могу безнаказанно тебя убить?

Что ж, это звучало убедительно. Чары Нирвалана не давали Сантариалу прочесть её мысли, но сейчас он ничуть не жалел об этом. Недавно он имел возможность убедиться, с какой лёгкостью Аве Роза пересекает границу, за которой деловые отношения переходят в более близкие. Голова у него всё ещё болела.

– Ты только сейчас это поняла?!

Принцесса замерла, глядя на него. Напряжённость постепенно уходила из её позы. Сощуренные глаза распахнулись лукаво-удивлённо, и острые стрелы ресниц перестали целиться в собеседника. Те, кто знал Аве Розу не очень хорошо, подумали бы, что она сменила гнев на милость, и обрадовались бы такой перемене…

Эта женщина была рождена для того, чтобы её любили. И её любили: неистово и беззаветно, как примерную дочь нации, как её гордость, как символ. Призрак этой любви, её бледный отсвет таился в уголках поджатых губ, мелькал во взоре принцессы, всегда немного презрительном и чуть-чуть отсутствующем. И впервые в жизни Сантариал подумал: может быть, это не так уж и хорошо, когда любви настолько много.

– Как у тебя это получилось, с Храмом? – похоже, она всё ещё не верила, ей требовалось подтверждение. – Как тебе удалось?

– У нас есть совершенные машины, которые могут всё. Я принёс одну с собой – её усовершенствовали для меня, она беспрекословно слушалась моих мыслей. И погибла в момент взрыва.

Он просто стоял и смотрел на облако пламени, взметнувшееся ввысь с такой силой, словно оно хотело дотянуться до неба. Безмолвное созерцание того, что пришло от его рук посредством его воли, а ещё ранее было порождено умом и вот теперь – существовало… Ни разу не удавалось ему наблюдать столь убедительное воплощение его намерения – и разве это не чудо?

Но нет.

Чудесами занимаются Высшие силы.

Огонь ревел, словно хтоническое чудовище, попавшее в ловушку и пожирающее само себя. Сантариал не давал ему свободы; вырвавшись поначалу за пределы установленной ему ментальной сферы, огонь был вынужден уползти внутрь Храма и там продолжал свою разрушительную деятельность. Вскоре сфера наполнилась дымом и пеплом. И лишь тогда архаик смог расслабиться и немного передохнуть.

Всё бы ничего, но эти крики… он ведь точно знал, что в Храме никого не было! Он об этом позаботился. Однако тысячи воплей агонизирующих душ до сих пор наполняли его мозг, словно все они сгорели там вместе с идолами забытой веры – которую, конечно, теперь возродят! Жар огненного дыхания овеял его лицо, словно чудовище, умирая, в последний раз подползло к хозяину и лизнуло его. Сантариал быстро взглянул под ноги, и не зря: края его одежды уже тлели. Всё-таки он оказался слишком близко.