Текст книги "Немир"

Арон меж тем доводил круг до совершенства, плавно водя руками, точно дирижируя. Судя по его виду, целитель явно был не в восторге от общения с растительным миром этих земель, однако он крепился во имя общего дела. Глядя на него, невольно думалось, что терпимость – понятие неисчерпаемое, куда более глубокое, чем ненависть или даже любовь.

– Мы возьмём с собой Лоралинн? – спросил Ленни у короля.

– Нет. Я подарил лошадь Её Высочеству, – ответил Галахад и сделал паузу. – Вместо Книги.

– Но мне казалось, что Вы очень ею дорожили…

– Именно потому это – истинно королевский подарок!

Ленни поспешил с ним согласиться, переживая двойственные чувства. Он и был расстроен разлукой с чудесной лошадью, к которой успел привязаться, и одновременно радовался тому, что они уезжают. Замок Принцессы Тайны стал единственным местом в Немире, о котором у него не осталось совсем никаких приятных воспоминаний. Деревня Малолюдие сбивала его с толку, Подступы ужасали, но здесь наружу словно бы выползало всё самое тёмное, потаённое и неосознанное, хранившееся в глубинах души. И Ленни вовсе не был уверен, что должен столкнуться с ним ещё в этой жизни.

– Я всё хотел у Вас спросить, – начал Ленни, чтобы отвлечься, – почему с востока Город разрушен почти полностью? Я не встречал в книгах упоминаний о такой войне. Даже в Книге Времён… То есть не в настоящей.

– Потому что её не было, – не задумываясь, отозвался король. – Город никогда не разрушался, – он направил на Ленни проницательный взгляд. – Ты был там вместе с Сантариалом?

Ленни кивнул.

– Я так и думал. У него талант. Я давно подозревал, что Сантариал нашёл способ проникать в сны Принцессы Тайны.

– Это был сон?!!

– Как я подозреваю, один из снов Её Высочества о постапокалиптической реальности, – невозмутимо сказал Галахад, – то есть о том, что нас всех ожидает.

Они помолчали. Ленни никак не мог прийти в себя от шока.

– Мы были в будущем? – наконец выдавил он потрясённо.

– Я бы сказал: в наиболее вероятном будущем, к сожалению.

– Но какого…

– А он не видел другой возможности убраться из Города, – пояснил король. – За вами следили со всех сторон. Архаик на примете у кридов-кармовников и отмирок, за которым ведётся наблюдение, – ещё бы! Сантариал знал, что, когда начнётся Беспредел, кридов тут уже не будет. Болтаться по опустошённой земле при полном отсутствии перспектив и карьерного роста – это не про них!

– Но там же были какие-то… – заканчивать не было необходимости. Об этих самых Ленни знал только со слов Сантариала. И архаик, надо отдать ему должное, не вводил его в заблуждение намеренно.

– Как жаль, что его здесь нет! – прорычал Ленни с внезапным ожесточением. Потом его настроение изменилось, и он потерянно уронил: – У меня… кое-кто там остался…

Он вспомнил о мальчике, живущем на мусорной куче. Но ведь Сантариал сказал, что ему удалось покинуть развалины – с их помощью. Неужели архаик перенёс ребенка в настоящее? Вот так, просто?

– Пожалуй, я не буду так уж сильно бить его, когда встречу, – решил Ленни. – А «Земляничный Морж»? Тоже иллюзия?

– Нет, «Морж» совершенно реален. Боюсь, даже слишком. Конусы – ещё не самое страшное. Куда хуже иллюзоры. Весь высший эшелон НИЦИАД на них сидит.

– И Сантариал тоже?

– Думаю, да. Но тебе это не грозит. Видишь ли, Немир для тебя не очень реален. Если уж самая сильная волшебная книга не в состоянии принести тебе вред, думаю, любое волшебство для тебя безопасно.

– Однако Сантариал с лёгкостью читает мои мысли.

– Потому что ты ему позволяешь. Твоё внутреннее «я» соглашается с тем, что Сантариалу необходимо знать твои мысли. Но твоё внутреннее «я» не может допустить, чтобы какая-то волшебная книга высосала твою ауру. Очень разумно, – Галахад пожал плечами. – Больше доверяй себе.

Целитель подошёл к ним с пасмурным лицом, но, увидев, какими глазами глядит на него Ленни, неожиданно заулыбался. Привыкший к Арону как к медику, отмирок несколько подзабыл, что рядом с ним действующий волшебник.

– Что, юноша, не терпится прокатиться на любимом транспорте?

Ленни был озадачен и не знал, как ответить. Тогда Арон чуть подвинулся, открывая обзор позади себя. А там – росло, множилось и переливалось всеми существующими оттенками нечто, очень сходное с чашечкой исполинского цветка. Его полупрозрачные лепестки волновались, как щупальца актинии, и светились, как маленькие радиолярии в заливе Порто-Фенко…

– Настоящая виртуальная волшебная покрышка, – не скрывая гордости, молвил Арон. – Они так редко получаются нормально. Неслыханная удача в моей практике!

– Я думал, они другие, – сказал поражённый Ленни.

– В твоём мире – да!

– А что же я видел на том лугу, где встретил Лоралинн… – Ленни запнулся, чувствуя, как внутри всё опускается. – Там было просто волшебно! А теперь вы скажете – это всё апокалиптическая галлюцинация? Или – чего доброго – обычная свалка?!

– Нет, не скажем, – ответил Галахад, положив руку ему на плечо, – потому что существует самое сильное волшебство – волшебство души. Оно присутствует во всех мирах и едино.

– Но почему это называется покрышкой в Немире? – недоумевал Ленни.

– Потому что она в мгновение ока покрывает огромные расстояния, – сказал Арон, которого распирало нетерпение. – Эта, например, преспокойно доставит нас троих на окраину Города. Только скорость перемещения уменьшится втрое…

– Прекрасно! – воскликнул Галахад. – А потом мы своим ходом доберёмся до мыса Аджано. Помнится, Инферналис приглашал меня погостить как-нибудь.

– Мне ли напоминать, Ваше Величество, что подобные приглашения обычно ничего не значат! – ворчливо одёрнул его целитель. – Простой жест вежливости. Лорд Повелитель Ада – публичное лицо, и, если принимать буквально всё, что он скажет, НИЦИАД скоро превратится в проходной двор.

– Для этого он слишком хорошо охраняется, – возразил король, усмехаясь, – иначе твоя виртуальная покрышка доставила бы нас прямо туда. В любом случае времени у нас немного, раз Сантариал ушёл, даже не оставив письма.

– Ни письма, ни прощального подарка, ни портрета с автографом, – съязвил Арон, – ни тривиального «до свидания», на худой конец. Ничего! И что за дурацкая привычка – исчезать в самый неподходящий момент, – досадливо добавил он.

– Это не привычка, – опроверг король. – Это традиция.

Глава четвёртая

И король любимой своей

Троекратный отдал поклон:

«Извини меня, Марион,

Я не смог приехать быстрей».

А мораль здесь такая:

Вежливость – точность королей.

Жак Превер

На окраине владений принцессы Тайны располагалось место, до которого не было дела ни владычице этих земель, ни её расслабленным мозгами подданным. Это была небольшая полянка – островок среди заросших лесом болот. Неплодородная почва не смогла взрастить здесь ничего, кроме пепельно-серой травы с почти невесомыми серповидными колосками. Воздух над нею странно сгущался и клубился, превращаясь в плотную дымку; сквозь неё солнце казалось размытым бледным шаром, церемонно путешествующим по весьма условному небу. Индивидуум с поэтической душой, быть может, и отыскал бы во всём этом некую меланхолическую прелесть, однако наслаждаться ею ему скоро помешал бы промозглый холод, идущий от земли.

И всё-таки существовал некто, кому здесь нравилось. Стоило солнцу поутру выкатиться из-за кружевной кромки леса, как следом за ним из травы выглянула рогатая голова на длинной шее и, замерев на несколько секунд с разинутой пастью, быстро юркнула обратно.

Однако Тацирну не повезло: его заметили. Своеобразная индивидуальность дракона, всегда раскрашенная в самые яркие цвета, привлекала внимание, как вечнозелёное дерево в пустыне. Именно поэтому, высунувшись в следующий раз, Тацирн увидел под самым своим носом Сантариала. Одиночество закончилось, осталось лишь ностальгически о нём вспоминать.

– Куда это ты собрался? – спросил дракон с плохим предчувствием.

– Летим домой, – решительно сказал Сантариал, закидывая ему на спину походную сумку.

– А что приятеля не захватил? – подозрительно поинтересовался Тацирн.

– Отправил его скоростным экспрессом.

– А сам чего же?

Сантариал опустился на драконью лапу и положил подбородок на руки. Он казался таким маленьким и хрупким, что у Тацирна на миг проснулся аппетит. Но сразу же заснул.

– Не люблю целовать принцесс, – сказал архаик.

– Понимаю, – выдохнул Тацирн, хотя с пониманием у него было туго, – однако мои старые кости не выдержат путешествия в таком темпе.

– Я не могу вернуть тебе молодость, – ответил Сантариал, улыбаясь, – но могу сделать так, что ты поседеешь.

– Драконы не седеют, – неуверенно пробасил Тацирн.

Сантариал молчал, задумчиво разглядывая узоры на его шкуре. Чешуйки имели форму сердечек, затейливо переплетённых друг с другом, и получалось, что ужасный дракон с головы до кончиков лап был изрисован человеческими символами любви и верности! Учитывая, что по осени Тацирн сменил цвет на огненно-красный, это смотрелось ещё более символично.

Дракон слегка пошевелил лапой, побуждая Сантариала встать, и поднялся, потянувшись всем телом. Впрочем, достаточно осторожно, не доставляя соседу лишнего беспокойства.

– А давай я загадаю загадку, – вкрадчиво предложил он.

Сантариал вскинул на него глаза – самые красивые глаза, которые Тацирну довелось видеть… пожалуй, кроме тех, что были нарисованы на старинных фресках в замке, где его семья обитала много тысяч лет назад. Сейчас он уже не помнил, принадлежали они изображениям людей… или драконов?!!

– Варианты? – только и сказал Сантариал, одним словом стряхнув с Тацирна ворох запылённых воспоминаний.

– Три!

Сантариал пожал плечами. Тацирн заложил лапы за спину.

– В какой?.. – спросил он.

Как все драконы, он искренне считал, что это вопрос с подвохом.

– В левой.

– Не угадал.

– В правой.

– Ну, хорошо, угадал, – сдался Тацирн, – но ты даже не спросил, что у меня там было!

– А надо? – равнодушно бросил Сантариал.

– Всё равно не полечу, – заупрямился дракон. – Что я, с ума сошёл?!!

– Ну, если драконы такие крутые, как ты полагаешь, они умеют быть и сумасшедшими.

Тацирн завозился на месте, что-то бормоча по поводу бесстыдной болтовни, коварно на заре невинный сон его смущавшей, причём выразился почти поэтически, но пронять архаика ему не удалось.

– На самом деле это называется дипломатия, – поправил Сантариал, – и сейчас она закончится. Тебе лучше приготовиться.

Дракон испустил долгий вздох из пасти и обеих ноздрей. Путешествие будет очень скучным, решил он про себя. Однако он не может себе позволить поседеть в столь юном возрасте. У него ещё всё впереди, ведь дракон, как гласят многие источники, способен выжить даже после конца света. Во всяком случае, шансы есть.

– Забирайся, – сварливо сказал он, – и держись крепче. Свалишься – сам будешь виноват.

Даже у сильных Немира сего случаются в жизни моменты, когда они отвлекаются от глобальных тем и позволяют себе – самую чуточку, – подумать о чём-то житейском, бесконечно ничтожном и неумолимо конкретном. Генеральный директор НИЦИАД не составлял исключения. Последний раз его так вставило позапрошлой весной: на фоне авитаминоза у него развился чесоточный дерматит. По этому поводу была затеяна длительная переписка с целителем Ароном, в то время находившимся в отъезде. Недуг оказался настолько привязчивым, что не давал больному сидеть, лежать и – самое главное! – работать. Другой бы обрадовался, но трудоголик Инферналис невыразимо страдал. Дерматит полюбил его как родного и ни на секунду не отпускал от себя.

Сейчас он чувствовал себя примерно так же. Разница в том, что зудело не снаружи, а внутри, в душе. И Арон тут вряд ли помог бы. С Инферналисом случилось то же, что всегда: узкая дорожка конкретной темы завела в глобальный лес из «зачем», «почему» и «если», уходящих корнями в прошлое. И единственный, кто мог помочь, находился дальше самой отдалённой звезды, пребывая в ином измерении…

Конечно, Творец Миров легко снисходил до общения с обычными людьми, отвечая на их молитвы, подавая ненавязчивые знаки и появляясь в снах. Вышестоящим, особенно кридам, такого дано не было. Тут существовали строгий порядок и чёткая субординация; некоторые вопросы могли решаться только девятью Хранителями Равновесия сообща. Короче говоря, Инферналис был не единственным, кто охотно пожертвовал бы многим за право видеть Творца во сне.

– Ну, должен же он понять! – произнёс Инферналис, словно убеждая самого себя. – Когда меня сослали в эту дыру, я поставил единственное условие: чтобы никаких мне волшебников! И вот…

– Я бы мог ещё смягчиться, если бы меня просили и умоляли, – снова начал он после паузы. – Но нет – меня просто поставили перед фактом. Якобы это такой полезный опыт, а я должен немного потерпеть. По-моему, я терпел достаточно, но нельзя так глумиться над законами Мироздания! Ты их сотворил, ты же их и предаёшь!

Повелитель Ада поморщился; разговоры с самим собой были совершенно не в его духе. Астральную связь мог наладить портрет собеседника, желательно с дарственной надписью. Но Творец Миров был многоликим существом и плохо получался на портретах.

– Я понимаю – ты добр и благостен! – если слова Инферналиса подразумевали иронию, это никак не сказалось на его голосе. – Ты не можешь собственноручно разрушить Немир, даже если он тебе надоел. Для этого ты используешь сумасбродную девицу с галлюцинациями и волшебника, которого сам же призвал в эту реальность. И я не стал бы вмешиваться, если бы ты сразу поведал мне о своём замысле. Но ты этого не сделал, поэтому я считаю своим долгом и дальше играть по заданным правилам. Я не в состоянии воздействовать на Принцессу, но его я убрать могу, поскольку он мешает лично мне, – Повелитель Ада помедлил и продолжал, словно оправдываясь: – Я, может, и плюнул бы на Немир (в конце концов, бывали миры и получше), но этот Сантариал, чтоб ему пусто было, ни во что не ставит корпоративный дух. Этот…

– Извините, я просто шла мимо и решила зайти, – сказала Лаванда, приоткрыв дверь.

Инферналис покосился на неё. Фраза показалась ему странной. Лаванда неотлучно находилась в соседней комнате, а выразилась так, словно они жили в разных концах города и не виделись неделю, не меньше. Сначала он заподозрил, что она читает его мысли, но потом отмёл эту версию как несущественную. Лаванда имела не много собственных мыслей, а груз чужих на себя не брала, предпочитая идти по жизни налегке. Наверно, у девушки завелись какие-то личные проблемы. Не стоит обращать внимания.

Отослав её, Инферналис вернулся к тому, на чём остановился. Этот…

Может, попробовать помолиться? Как все…

Когда спустя четверть часа он вышел из кабинета, Лаванда сидела на своём месте, профессионально улыбаясь. Поводов для беспокойства она больше не подавала, поэтому Инферналис со спокойной совестью удалился обедать. Но, лишь за ним закрылась дверь, секретарша вытащила из ящика томик стихов и погрузилась в его изучение. Несчастное дитя века, лишённого поэзии, она случайно прослышала, что стихи помогают усмирить душевную смуту, и решила прибегнуть к этому испытанному народному средству.

При этом она сознавала, что оправдать подобные действия можно было лишь крайним отчаянием.

 
То, что казалось сном, стало стеной,
То, что казалось жизнью, замедлило бег,
То, что казалось любовью, уснуло у ног.
То, что казалось золой, превратилось в снег.
 
 
То, что казалось ветром, рассыпалось в прах,
То, что казалось небом, упало в грязь,
То, что казалось улыбкой, скрывало страх,
Та, что, казалось, любила – пропала с глаз…
 

Лаванда прочла эти строки про себя, шевеля губами. На первый взгляд в словах как будто не было смысла. Но она снова и снова возвращалась к написанному, пытаясь расшифровать загадочный код. Наивная Лаванда, как и отмирок Ленни, всегда была уверена, что книжки пишутся не просто так, от балды, а ради высшего смысла.

Впрочем, просидев с книжкой некоторое время, Лаванда усомнилась. Возможно, искать этот смысл следовало в собственном сердце, а не в чужой голове? Тут она случайно подняла взгляд и подскочила на стуле.

Прямо перед ней стоял Нандоло и глядел на неё, не отрываясь. Она понятия не имела, сколько времени это продолжалось. Обрывки мыслей замельтешили, завращались в круговороте её сознания, сбивая с толку и не давая сосредоточиться. Она так давно не видела его. Где он был? Что-то явно изменилось в его глазах с их последней встречи, но сейчас Лаванде было не до этого, её слишком захватило только что прочитанное. Она развернула книжку к нему.

– Что ты обо всём этом думаешь?

Нандоло поморщился: она явно переоценила его способности. Это и льстило, и одновременно вызывало досаду. На самом деле Лаванда была слишком привлекательна, чтобы рядом с нею ещё и думать. Но он послушно придвинул книжку к себе и заскользил взглядом по строчкам.

И вздохнул так, что она сразу всё поняла.

– Сдаётся мне, ты совсем пересохла, – проницательно заметил Нандоло. – Умеют же некоторые пить кровь…

Лаванда промолчала; только эхом прозвучал её вздох. Красивая девушка с ультрасовременными взглядами на жизнь, в своё время она не захотела сидеть в жилом квартале, ожидая, когда её подберёт очередной сорокалетний пенсионер. И превратилась в работающую женщину. Как следствие, сутки напролёт она была всем нужна, и на личную жизнь у неё оставались полчаса обеденного перерыва. Ей не было нужды постоянно мечтать о Сантариале; он просто всегда был рядом. Просто вошёл в её жизнь, и теперь её жизнь была полна до краёв.

Конечно, о нём болтали всякое; на своём посту Лаванда неизменно оказывалась в гуще всех новостей, и, Творец свидетель, чего только она не слышала! Но Лаванда была благодарна этим сплетникам, пятнающим красками зловещей полночи дивный набросок её девичьих грёз. Иначе слишком просто было бы его полюбить.

– Так уж повелось: ты можешь быть храбрым воином, самым лучшим, сильным, красивым, благородным, но женщина всё равно выберет волшебника. Печально, что мир столь несправедлив.

При этом печали в её голосе не было.

– Ты знала об этом? – удивился Нандоло. Лаванда кивнула.

– О-о! – протянул он и вернулся к тексту. – «Об эту скалу кораблей разбивалось немало, и много под нею горячих сердец отыскало приют»22
  – цитата из стихотворения Владимира Малых.


[Закрыть]. Бедная Лаванда! Мне тебя искренне жаль. Мы с Сантариалом созданы друг для друга, а он понял это только через полгода, а до этого три раза пытался от меня избавиться, – Нандоло взмахнул рукой, его переполняло вдохновение. – Мы были, как целый мир, нам мир целый был не нужен»… ну, или что-то в этом роде. Что ни говори, Мируан – гений, и тому, кто этого не понимает, я готов предметно объяснить на пальцах.

– Это не Мируан. Это Райла-Дар, знаменитая поэтесса Домогильного Периода, – Лаванда внезапно рассвирепела. – Ты будешь говорить по существу, или собираешься читать мне стихи?!!

– Я собираюсь по существу читать тебе стихи.

Лаванда с обидой взглянула на него. Она не знала, не подозревала, что Нандоло мучительно ищет способ смягчить её боль. Одновременно понимая, что это почти невозможно.

Они с Сантариалом знали друг друга достаточно давно, чтобы привыкнуть, но не успеть надоесть. Они встречались и раньше, в детстве, но впервые познакомились, когда Нандоло получил новое назначение и отправился представляться напарнику. Отыскал он его в ресторане. Сантариал сидел за самым дальним столиком, неотрывно глядя в окно, за которым не совершалось ничего замечательного – обычный урбанистический пейзаж пятого уровня. Вокруг сновал народ – ресторан с пяти до семи был переполнен – но этот архаик, единственный, находился в иной, параллельной реальности. Суета, хаотическое движение, болтовня и смех словно обтекали его, не касаясь… Сантариал умел быть в полном одиночестве посреди толпы.

Нандоло, который этим свойством не обладал, еле продрался к нему, и, с трудом восстановив самообладание, приготовился начать знакомство. Он поместил приказ на уровень глаз Сантариала и, когда тот – предположительно – прочёл, внушительно потыкал себя пальцем в грудь.

– Заждались? Вот и я, – заявил Нандоло, по обычаю архаиков, не вдаваясь в приветствия. И добавил: – Тут вот некоторые волнуются, как мы сработаемся. Все локти изгрызли.

Произнося это, он сам волновался не на шутку. Чего нельзя было сказать о Сантариале. Тот медленно перевёл глаза с бумаги на собеседника, но не проронил ни слова.

– Что, не угадал? Грызут ногти, а не локти?

Сантариал чуть поднял брови. Нандоло сделал последнюю попытку.

– Вот и мне кажется, что сработаемся, – очень тихо проронил он.

Сантариал поднялся; взгляд, острый, как «Убийца снов» Тосканоса, скользнул по лицу Нандоло, и – тот мог поклясться в этом – вскрыл его извилины не хуже упомянутого инструмента. На какую-то секунду тому даже показалось, что его персоной заинтересовались. Однако это быстро прошло.

– Локти кусают, – сказал Сантариал, – только это метафора.

В тот день они больше не разговаривали. И, если Нандоло считал, что разговор – это свободный обмен мнениями, равно интересный обеим сторонам, то теперь ему пришлось серьёзно пересмотреть свои взгляды. «Зато сразу стало ясно, у кого из нас двоих сложный характер», – повторял Нандоло в утешение себе, и впоследствии не раз имел возможность в этом убедиться. Мало что было способно рассмешить или опечалить Сантариала. А уж напугать его могли только неконтролируемые проявления нежности.

Кроме того, Сантариал был волшебником – уж в этом Нандоло не сомневался ни секунды с тех пор, как впервые его увидел. И удивлялся тому, что другие настолько слепы. И мысленно благодарил их за это. Ему не нужны были доказательства, хотя как раз в них недостатка не было. Первое волшебство подстерегало его уже на следующий день у дверей в приёмную директората. Инферналис считал необходимым держать для проформы этакий конклав, который при случае мог прикрыть его перед Хранителями. Дверь в приёмную была всегда заперта на кодовый замок, реагирующий на определённый набор цифр – свой для каждого сотрудника высшего эшелона. Подойдя к этой массивной громадине, увешанной подглядывающими и подслушивающими устройствами, Сантариал быстро пробежался пальцами по клавиатуре настенного датчика, и дверь сразу отворилась!

Нандоло испытал такое потрясение, что даже на секунду потерял равновесие. На его памяти дверь никогда не отворялась сразу. Как и все изобретения архаиков, она была довольно нравным предметом, не упускавшим случая поразвлечься за счёт визитёров. Соответственно, без дополнительного сканирования, прощупывания какими-то дурацкими лучами и демонстрации на приборном панно выдержек из «Свода правил архаиков» проникнуть в святая святых было невозможно. И вот это произошло.

Но Нандоло недолго находился в неведении. Как и для всех архаиков, особенно высшего эшелона, для него существовало не так уж много областей, где он не мог бы блистательно ориентироваться мозгами. Стоило ему переступить порог, как он уже знал отгадку парадокса. Если дверь при наборе некоего кода вела себя как паинька, значит, на неё надавила чья-то чужая, возможно, коллективная, воля.

А коллектив приёмной директората был исключительно женским…

– Я его люблю, – сказала Лаванда голосом, лишённым всякого выражения.

– В этом ты не одинока, – отсутствующе заметил Нандоло, ковыряя пальцем обивку дивана для посетителей.

– Я пытаюсь его забыть.

– Вторая стадия, – одобрил Нандоло. – Обычно наступает после первой.

Окинул Лаванду задумчивым взглядом – одежду, причёску, туфли.

– Думаешь, его интересует красивый фасад? – сказано было так, словно он выдавал страшную тайну. – Ты его лицо видела?

– Брось.

– Нет, я серьёзно: ты хорошо его рассмотрела?

– Да! – бросила Лаванда, невидяще глядя в угол комнаты, туда, где находилось обиталище пираньи. – Он – лучшее из того, чего у меня в жизни не было…

– Вот именно.

На лице девушки отразилось почти коматозное замешательство. Оставив Лаванду осмысливать новую информацию, Нандоло беспрепятственно зашёл в кабинет начальства.

Обед ещё не закончился, Инферналис не вернулся из ресторана. Нандоло решил провести с пользой оставшуюся четверть часа. Для начала он познакомился с новым приобретением – двумя креслами, которые выглядели, как экспонаты музея авангардизма. Они напоминали реинкарнации гигантских жаб, застывших в медитации и глядевших на самих себя в ретроспективе. И, собственно, недалеко ушли от земноводных по эволюционной лестнице, переродившись не в мыслящие механизмы, а в обычные предметы интерьера, годные только на то, чтобы определить в них свой зад.

Нандоло опустился в одно и начал разглядывать мозаику на стенах, надеясь, что это, как обычно, настроит его на нужную волну.

Через полчаса, зевая с опасностью вывихнуть челюсть, он услышал за дверью шаги, и Повелитель Ада появился в кабинете, бряцая ключами. Инферналис выглядел как обычно, но тем, кто знал его не первый год, сразу бросилась бы в глаза произошедшая с ним перемена. По тому, как грузно он осел в кресло напротив, не усаживаясь за свой стол, как мрачно уставился в противоположный угол, где не было абсолютно ничего, достойного внимания, можно было сразу понять, что хозяин лишился своего обычного азарта.

– Разобрался бы ты со своими девицами, – брюзгливо начал он, засунув в рот освежающую пастилку, – и побыстрее.

Такое настроение начальства озадачило Нандоло, и он решил потянуть время, прибегнув к тому, что удавалось ему лучше всего – а именно, к пустопорожней болтовне.

– Нет, ну почему все требуют: «Быстрее, быстрее»! Почему никто не скажет: «Медленнее!» Только представьте: а ну, помедленнее! – и кулаком по столу!

– Потому что речь идёт о долге, а не об удовольствии. Это удовольствие принято растягивать, как жевательную резинку, – слегка шепелявя, пояснил Инферналис. Внезапно о чём-то вспомнив, он завертел головой: – А где?..

Нандоло непроизвольно повторил его движение и скривился.

– О, только не надо об этом снова! Его нет.

– Это я и сам вижу, – сухо проговорил Инферналис. – И где же?!.

– Я ничего не знаю. Мы расстались у деревни Малолюдие. Он сказал, у него там корни.

– Какие корни?!!

– Всякие, – Нандоло помахал рукой как можно неопределённее. – Их обязательно надо было найти. Мы договорились встретиться сегодня.

– Где?

– Здесь, – возвестил Нандоло, постучав костяшками пальцев по спинке кресла.

– Прямо здесь? – Инферналис оцепенел от такого хамства.

– Ну да. И вот он я, как видите, а его нет.

– Хочешь сказать, он их нашёл? – недоверчиво спросил Повелитель Ада. Его неподдельный интерес к этой теме на секунду выбил Нандоло из колеи.

– Кто? Кого? Не знаю. Я потерял с ним связь.

Инферналис недовольно воззрился на него; маленькие глазки Адского Владыки замигали, губы ритмично задвигались, шепча проклятия. «Ахинеевы подчинённые! – небось, думал он. – Скоты бестолковые! Никому не доверишь важного дела!»

– Вот и я тоже, – с трудом проговорил он, наконец, – и хочу, чтоб ты её восстановил.

«Естественно, – подумал Нандоло с некоторым самодовольством. – Что ж, подразнимся, если желаете – в порядке эксперимента».

– А вдруг он умер?

Но ему не удалось ошарашить хозяина.

– Он должен быть жив, чтобы я мог его прибить, – сказал Инферналис. – Утверждая обратное, ты надрываешь мне сердце, имей в виду.

– Разве сердце можно надорвать, Ваша Милость?

– Как и любую материю! На грешную плоть Творец пустил не лучшее сырьё. Самое лучшее долговечно, а всё другое легко разрушается.

– И Ваше сердце… тоже?

Нандоло смотрел на ботинки Инферналиса, опасаясь ненароком разгневать Повелителя вызывающим взглядом. Он давно привык опускать глаза; порою ноги Инферналиса даже начинали сами подёргиваться, словно его поджаривали на медленном огне.

– Вот вопрос, который ни один нормальный… – начал тот, но отчего-то смолк.

Повинуясь интуиции, никогда его не подводившей, Нандоло встал. Ему не нравилось, что Повелитель оборвал фразу на середине, он полагал, что это сделано не без основания. Возможно, Инферналис сейчас задыхается от ярости, которая уже не найдёт выхода в словах. Молчание, однако, затягивалось, но ничего не происходило. Подождав немного и рассудив, что опасность неожиданно прервать босса ему не угрожает, Нандоло рискнул заметить:

– Простите, ваша Милость, но Вы напоминаете мою супругу. Ей тоже подай всё и сразу.

– Я напоминаю тебе… супругу?!!

– Любимую, – поспешно вставил Нандоло.

– Ты какой-то несерьёзный, – сказал Инферналис, будто понял это только сейчас.

– В моём контракте, который Вы так любите перечитывать на ночь глядя, нет ни слова о серьёзности – Вам ли не знать!

– Зато там есть другие слова, которые должны её подразумевать!

– Ну, так подайте на них в суд.

– По-прежнему считаешь, что твой контракт – самый важный документ в Немире? – Инферналис прищурился. – Что же, не я один сегодня буду разочарован.

Нандоло переступил с ноги на ногу. Сидеть в кресле ему нравилось больше; но он хотел быть на ногах на случай, если придётся спасаться бегством.

– Короче, я всё сказал, и на большее… – Инферналис не договорил и потянулся за пузырьком с таблетками от головной боли. – Иди же! Чтоб завтра… не позже! Слышишь? Это надо прекратить.

– Слушаюсь, Ваша Милость, – Нандоло повернулся и засеменил к дверям, стараясь не думать. Обычно Инферналис, будучи управленцем наивысшего ранга, давал чрезвычайно расплывчатые указания, но сейчас высказался яснее не бывает. Отныне Властитель Ада будет угрожать Сантариалу, покуда смерть одного из них не встанет между ними.

У Нандоло не было никаких мыслей. Их не появилось и потом, когда можно было уже ничего не опасаться. Старательно прикрыв за собой дверь, он увидел Лаванду, которая неестественно прямо сидела за компьютером, скосив глаза в сторону кабинета; судя по всему, она находилась в этой позе с момента, как он туда вошёл, и наверняка заработала себе косоглазие.

– Что так долго? – спросила девушка, беспокойно взмахнув ресницами, и Нандоло показалось, что она была готова заплакать. – Я уже думала – что-то случилось!

– Случилось, – легкомысленно подтвердил Нандоло. – Он решил забить меня насмерть тупыми разговорами и…

Он замолчал, сражённый неожиданной догадкой. Инферналис собирался его вызвать. Дал поручение… И впервые назвал на « ты». Что означало билет на тот свет.

Это был полный абсурд. Зачем давать задание тому, кто окончательно вышел из доверия? Тому, кого следовало отправить в последний путь в ящике по ленте конвеера? И, тем не менее, Нандоло всё ещё был жив.

– Что же это такое? – пробормотал Нандоло. – Говорят, дуракам везёт! Я начинаю плохо о себе думать.

Тацирн не обманул, когда предупреждал о неудобствах полёта. Заставив дракона нестись через весь континент среди бела дня, Сантариал в лоб столкнул его с разнообразными проблемами, среди которых драконьеры, возможно, были наименьшей. Тацирн летел высоко, стараясь затеряться среди туч, но жар от его тела шёл такой, что архаик при всём желании не сумел бы замерзнуть. Спина дракона, усеянная крупной чешуёй, бугристая и неровная, дрожала от напряжения мышц. Удержаться на ней было бы невозможно, но, к счастью, недавно Тацирн претерпел зимнюю линьку, отчего оброс у основания шеи узкими колючими пластинами. Сантариал привязал себя кушаком к этим пластинам и перестал беспокоиться о безопасности. Здесь, на высоте, в отрыве от земли, ему предстояло поразмышлять о другом.