Текст книги "Немир"

– Неудивительно. Сроду не слышал подобной чуши.

– Чем могу. Должен признать, мы с Галахадом оба виноваты перед тобой. Мне до сих пор снятся кошмары.

– А мне нет, – невыразительно отозвался Сантариал, – но сплю я плохо.

Он тряхнул головой и вошёл в пещеру. Следом решительно двинулся Арон, последним, терзаясь непонятными подозрениями, шагнул Ленни Мантуер. Он был совершенно сбит с толку. Раньше, когда ему приходилось идти неизвестно куда вслед за Сантариалом или Нандоло, он спокойно доверялся архаикам, которых вообще не знал. А сейчас… даже присутствие Арона не могло рассеять странной беспричинной тревоги. Мало того, его присутствие и было единственным, что удерживало Ленни от намерения бросить всё и бежать отсюда без оглядки.

Арон извлёк из сумки Книгу Времён и положил её на большой плоский камень в центре. Взглянул на Сантариала, и волшебник медленно кивнул, растянув губы в улыбку. Сантариал ощущал необычайный прилив энергии и даже не пытался гадать, с чем он был связан. По его знаку Ленни приблизился и встал напротив него по другую сторону камня. Арон, кинув сумку на землю, занял место на равном расстоянии от них обоих.

Вверху свод пещеры сужался, завершаясь отверстием, очевидно, образованным горным обвалом очень давно. Уцелевшие осколки скалы торчали уродливыми зубцами, обрамляя кусок бледного зимнего неба. Таким образом, пещера не могла служить убежищем от непогоды, но слабый свет, проходящий через отверстие, прекрасно поможет им теперь. Задумавшись было, Ленни очнулся, потревоженный пронзительными взглядами спутников. Сантариал протянул руку над Книгой, его пальцы требовательно шевельнулись в воздухе. При виде этого жеста, в котором было что-то хищное, Ленни понял, что попал в ловушку; однако он не мог поверить вот так, сразу, и это стоило ему мига промедления. Он не успел отдёрнуть руку, и Сантариал вцепился в неё.

Ладонь Арона опустилась сверху. Магическая связь была установлена.

Ленни не знал, что будет дальше, но что ничего хорошего – в том не сомневался. Тем не менее, освободиться он уже не мог. Не было такой силы, которая сумела бы сейчас разжать пальцы Сантариала. Преодолевая невольный трепет, Ленни обратил взор на лицо архаика, но не задержался на нём дольше мгновения. Сантариал выглядел фантастично, как существо другого, ослепительно совершенного мира… Ленни не мог на него смотреть: болели глаза. У молодого волшебника был вид человека, который только что обрёл себя.

«…и упала с небес огненная звезда. И все, кто её видел, загадали желание – чтоб Немир погиб быстро. И обрушилось вдохновение на головы их…»

Ленни затряс головой, пытаясь отделаться от мутных строчек, неизвестно как туда попавших. Он чувствовал, что его использовали для чего-то ужасного. Земля, стены, свод пещеры наполнились дрожью, сверху посыпалась пыль и мелкие камешки. Губы Сантариала зашевелились, и рука, стиснувшая ладонь Ленни, внезапно – на какую-то долю секунды – ослабила пожатие. И тут Ленни увидел, что огромный кусок скалы оторвался от свода и стремительно падает прямо на архаика…

Казалось, что времени совсем не остаётся. Но Ленни успел отскочить к Сантариалу, огибая камень, в то время как Арон – со своего края – метнулся к ним. Оба бросились к Сантариалу и, сбив его с ног, увлекли подальше от гибельной точки…

…осколок упал… не так, как обычно падают валуны с горы – с громыханием, зацепляя и таща за собой всё окружающее. Он просто воткнулся и землю, впечатался в неё – словно ударом громадного кулака…

И всё стихло.

Какое-то время Ленни лежал без движения, потом повернулся на спину и устремил неподвижный взор вверх. Проём над их головами расширился, неба стало вдвое больше. Остальные были где-то рядом, он слышал их дыхание. На какой-то безумный миг Ленни подумал, что разрушение стены и было тем, ради чего всё затевалось. В порядке практики, так сказать. А что, почти получилось. Немного экстремально, но для первого раза сойдёт…

– Кто-то должен осмелиться сделать это, – услышал он.

Лёжа в двух шагах от него, Сантариал проговорил это механически, обращаясь к тому же самому небу, которое, казалось, могло стерпеть что угодно.

– За всех, кто не смог или не сумел – из-за слабости, страха…

– …или просто от избытка совести, – буркнул Ленни. – Вот я, например, не могу.

Сантариал моргнул и уставился на него.

– Мне чудится, что в моей голове поселился музыкальный ящик, и он наяривает одну и ту же заунывную мелодию, – пояснил Ленни. – Ничего не навевает?

Сантариал молча смотрел на него. Потом произнёс – как всегда, раздельно и чётко:

– Я почти вспомнил то заклинание. Я бы успел его произнести. Что на вас нашло?

– На тебя падала скала, – пояснил Ленни.

– И?

Ленни хотел ответить, но почувствовал, что у него пересохло в горле.

– О-о, – протянул Сантариал, – кажется, я понимаю. Сначала вам следовало вылечить безусловные рефлексы!

При слове «рефлекс» Арон пошевелился и выставил руку, словно пытаясь запоздало отразить удар. Он оказался ближе всех к упавшему осколку, и его засыпало землёй. Грохот и потрясение на несколько секунд выбили целителя из реальности. В голове беспрестанно вспыхивали и гасли звёзды, зарождались и умирали планеты, бурлила вселенская жижа, из которой некогда возникла жизнь. Краткий миг забвения был слишком большой роскошью для всего сущего, находящегося в беспрерывном движении. Игра света и тени, дня и ночи, Добра и Зла… Космическая лаборатория выбрасывала из чрева микрокосмы, и они, похожие на пушистых ночных бабочек, резвились меж звёзд, задевая крыльями его лицо. Душа спешила раствориться во всём этом… а Арон не успевал за ней. С этой выси он глянул вниз – и ужаснулся.

«Что ты натворил? – спросила его душа. – Где ты был?»

«Что я наделал? – подумал целитель. – Я должен был сохранять жизнь, а не разрушать… и Аве Роза – она погибла бы вместе с нами из-за моего ослепления. Что она сказала бы, узнав, как низко я пал?!»

Так Арон провёл некоторое время, предаваясь тому, что Нандоло назвал бы «чрезмерным пафосом самобичевания слишком совестливых людей». Но продолжалось это недолго. Он вспомнил о Книге и поднял голову. Роковой осколок, скандально ниспровергнув все физические законы, рухнул на неё. И сейчас торчал, точно надгробие над могилой. Но Арону показалось, что ситуация небезнадёжна. Чуть-чуть прижат самый край. Скорее всего, у него хватит сил…

– Живо отсюда, – буркнул он. – Я заберу её.

Удивлённый Ленни поднял голову и встретился с ним глазами. Интонацией и взглядом Арон сумел передать то, в чём были бессильны слова. Он просил, заклинал, умолял – не медлить. Он обращался прямо к Ленни и только к нему.

Потому что Сантариал всегда слушался Галахада – и никого больше.

Рывком поднявшись, Ленни схватил архаика за плечи и потащил за собой. Хоть и чувствовал, что именно теперь это может дорого ему обойтись. Он сам не понимал, откуда у него взялись силы – Арон ли поделился, или всё вокруг напиталось волшебством, только они выскочили из пещеры раньше, чем Сантариал разобрался, что к чему, и сумел ему помешать.

И тут, так же внезапно, навалилась слабость, как если бы кто-то перекрыл жизненные токи. Дрожащий, застигнутый врасплох диким ветром, морозившим кожу, Ленни осознал, что лежит, вцепившись намертво в корни сосны, росшей возле гор. Пальцы закоченели, в рот попал песок. Сантариал скорчился рядом. Однако они были в безопасности – снаружи.

Или не были?

…вокруг всё замерло, как замирает мир в тревожном ожидании перед самым яростным натиском стихии. А потом в уши ворвался нарастающий гул, земная твердь дрогнула, выдав раскатистый призыв, подобный морскому валу, но более стремительный и устрашающий в своей неотвратимости. Он рос, разрушая все мыслимые звуковые пределы, пока не разорвался изнутри с жутким грохотом.

«Нет!» – завибрировал в ушах у Ленни отчаянный крик… и осыпался осколками рухнувшего мира. Запоздало сообразив, что кричали, надрываясь, в его собственной голове, Ленни убедил себя успокоиться, судорожно нащупывая тропинку здравого смысла посреди кромешного ужаса.

Медленно, прерывисто дыша, он повернулся. И увидел.

…всё выглядело так, словно горе надоело щеголять уродливой дырой в боку, и она с ней рассталась. Пещера обрушилась внутрь, превратившись в бесформенную кучу камней, вход был завален. Намертво. И навсегда. Ибо даже король Галахад был не в силах сдвинуть гору.

Глава шестая

Мир обречён. Но, несомненно, вечен.

Виктория Борщевская

Минуло полчаса, а Ленни чудилось, что прошли месяцы. По его личным ощущениям, до Галахада он добирался едва ли не дольше, чем от Города до Подступов. На Подступах он был сравнительно недавно, будто вчера, тогда как между ним и гибелью Арона встали века. Время помешалось и перемешалось, и, придя в лагерь, Ленни ничуть не удивился, когда оказалось, что королю почти всё известно.

Возможно, его ушей достиг грохот обвала. Или Галахад повидал слишком много вестников смерти на своём веку. Неизвестно как, но король догадался. Ожидая Ленни, он сидел, тяжело опираясь на меч и глядя в сторону гор; увидев отмирка, поднялся и пошёл за ним. Пока они, пробираясь заснеженной тропой, брели назад, Ленни считал собственные следы, только чтобы не думать. Он должен был что-то сказать, как-то утешить, но слова теряли вес. Лёгкие, словно снег, грозивший совсем засыпать тропинку, они ничего не значили. Как и сам снег. Просто наступила зима. Просто пришла смерть.

Когда молчание сделалось совсем невыносимым, Ленни остановился, глубоко дыша; он боялся, что вместо слов у него вырвется рыдание. И Галахад, подойдя, тихо прикоснулся к его плечу.

– Мне кажется, ты отчаялся, – ободряюще произнёс он. – Не стоит, всё образуется. Герой не может погибнуть так.

Горы лежали перед ними, как на ладони. Отсюда они могли окликнуть Сантариала, который стоял, прислонившись к дереву там же, где Ленни его оставил. Но никто из них не спешил.

Скрестив руки на груди, Галахад глядел на место последнего упокоения своего товарища. Ленни робко приблизился к нему, и слова, в которых король уже не нуждался, прихлынули потоком к его сердцу; но теперь Ленни не осмеливался нарушать молчание. Он знал: Галахад способен видеть недоступное взору простых – и даже не простых! – смертных. Чуждое вторжение могло повлечь за собой непоправимое.

Он ждал, когда их миры совместятся.

Снежные тучи ушли. Солнце уже подплывало к западному краю Горного Дракона, когда король, наконец, вернулся к реальности. Изменилось выражение его глаз: теперь Галахад смотрел на горы и видел только горы. Потом взглянул на отмирка и протянул к нему руку.

– Послушайте, – слегка дрогнувшим голосом выговорил Ленни, – я должен Вам кое-что сказать. В той пещере… в общем, целитель Арон привёл меня туда, но я видел, что ему не очень хотелось идти. И то, что они вместе с Сантариалом затеяли сделать… мне кажется, это было неправильно.

Он упрямо сжал губы в тонкую ниточку и покосился на Сантариала, но тот ни единым движением не показал, что слышит его. Возможно, что и не слышал.

– Не беспокойся, – ответил король. – Я знаю Арона много лет. «Неправильно» – это не про него.

Солнце зависло у гор, окрашивая убелённые вершины щедрыми мазками. Казалось, что там, под зимним небом, против всех законов природы, расцветали тысячи тюльпанов. Они тянулись к солнцу, даря ему тепло и энергию жизни и получая стократно больше. И вершины оживали, сверкая языками пламени; мороз придавал им сверхъестественно ясные очертания. Так было, пока подошедшие своим чередом сумерки не погасили сияние на гребнях гор.

Глядя на это, легко было поверить, что светило не ушло за горизонт, а просто решило отдохнуть. И завтра взойдёт на западе – почему бы нет? Ленни повидал немало закатов в Немире, но именно этот запомнил на всю жизнь.

– Я же знал, что архаики являются хранителями Абсолютного Зла, – Ленни старался говорить спокойно, но его отчаяние всё возрастало. – Я был предупреждён с самого начала. Но я доверял ему, сам не знаю почему.

– А тебе не приходило в голову, что для подобных Сантариалу Беспредел будет освобождением? – вдруг спросил король. – Ведь Сантарил несвободен. А если я спасу Немир, всё останется как прежде. Ничего не изменится, понимаешь?

Ленни не понимал. У него как-то странно и нехорошо засосало под ложечкой; почему-то он совсем не желал пояснений. Но Галахад или не заметил его смятения, или в лучших традициях глобальной личности не придал значения такому пустяку.

– Ты, конечно, читал все эти книжки. Вспомни образ благородного героя минувших веков. Идеала, который предвосхитил меня и подобных мне, на который я равнялся. Он был хорош и принимался на «ура», но однажды я понял, что он стоит на пороге Зла.

– С каких это пор?

– С тех самых, как под справедливостью начали подразумевать воздаяние за совершённый проступок. Сначала по своей воле, потом под гнётом общественного мнения герои взяли за правило судить и карать. Рыцари Определённого Образа Мысли, составлявшие Орден, были как раз такими героями. Они делали то, чего от них ожидали одни – и чего боялись другие. Мироздание молчало, и все решили, что Творец поддерживает установившийся порядок. Но я так не думал. Каждое нарушение Равновесия – колебание тонкой нити на периферии гигантской сети. Но от неё содрогается сердцевина Мироздания и тысячи других нитей приходят в движение. Если просто взять и грубо оборвать нить-первопричину, колебаний будет в миллионы раз больше, они затронут судьбы гуманоидов в разных уголках Немира. И Равновесие сместится ещё сильнее.

– И что с этим делать?

– Об этом просто надо помнить, – ответил Галахад.

– Просто помнить?!

– Но каждую секунду. Ты смог бы?

Ленни покачал головой. Никогда ещё пропасть между ним и Галахадом не казалась ему такой огромной. Никогда ещё он так ясно не понимал, что она непреодолима.

– Вы все – жертвы предрассудков, наследники Её Высочества Принцессы Тайны, – неумолимо продолжал Галахад. – Сантариал и подобные ему уверены, что Немир стоит покарать гибелью. А король Галахад, который однажды нарушил Равновесие, идеально подходит на роль Большого Судьи.

– Но все говорили, что Вы – Спаситель Немира…

– Спасение может быть разным. С точки зрения архаиков, Немир никчёмен, недоделан и всеми позабыт. Он разваливается на части, пребывая в мучительной агонии. Естественно и гуманно прервать агонию и ускорить неизбежный конец. Нарушить Равновесие ещё разок. Сохранить жизнь тому, кто этого не стоит. Не удержать того, кто заблуждается, от гибельного шага. От меня зависит многое.

– Но не всё, – тихо сказал Ленни.

– Не всё, и в этом наше спасение.

Ленни искоса посмотрел на Сантариала, которого сумерки надёжно укрывали в тени дерева. Даже во тьме было заметно, насколько тот бледен. С лица Сантариала сошли все краски, если бы его видел Нандоло, он бы сказал, что «именно так эти чёртовы модернисты и писали».

– Нет, это непостижимо! – взорвался Ленни. – Он хотел уничтожить целый мир, а теперь его так корчит из-за одного-единственного Арона? Так не бывает!

– Просто он не рассчитывал увидеть последствия, – спокойно сказал Галахад.

Ленни начал что-то говорить, но осёкся.

– Они разочаровались во мне. Тогда Нандоло подговорил Аве Розу выжить меня из Нирвалана, а Сантариал использовал Арона и чуть не устроил катастрофу. Всё логично. Герой, который сохранит Немир, им здесь не нужен.

Галахад взял сумку, огляделся вокруг – не забыл ли чего.

– Куда Вы? – воскликнул Ленни.

– Я всё-таки должен попытаться.

– Постойте! – до Ленни начало что-то доходить. – Вы хотите бросить на меня архаика, который едва не сотворил конец света?!!

Ответом была королевская улыбка, от которой Ленни обманчиво почувствовал себя счастливым. Галахад неопределённо мотнул головой и, широко шагая, начал взбираться по тропинке.

Ленни застыл, глядя ему вослед. Он не мог поверить, что Галахад впервые оставил его вопрос без ответа – и в такой момент! Одновременно у него закралось подозрение, что ответ всё-таки был, просто он упустил какое-то движение, жест…

– Что это значит?! – заорал Ленни, набрав полную грудь воздуха – Галахад отошёл уже довольно далеко.

– Это значит, что главный для вас теперь – я! – сказали откуда-то сверху.

Не особенно удивляясь, Ленни поднял голову и встретился взглядом с безобразно большой головой, бугристой и рогатой, которая покачивалась на тонкой чешуйчатой шее. Ленни успел уже забыть про Тацирна. С морды дракона озорно свешивались длинные усы, завитые кольцами, кожа вокруг пасти начала обрастать пурпурными волосками, создавая лёгкий эффект небритости. Где-то к середине зимы Тацирн обещал стать омерзительно малиновым. Преодолевая дикое искушение дёрнуть дракона за эти неуместные отростки, Ленни слишком поздно спохватился: Галахад успел исчезнуть из поля зрения. Нужно было догнать его, но Ленни остановило прикосновение руки архаика.

Сантариал впервые за весь вечер заговорил с ним – и ни разу прежде Ленни не слышал у него такого голоса.

– Ленни, – спросил архаик, – кто все эти люди?

Ленни обернулся. К ним приближалась толпа. Мужчины – но где-то на заднем плане мелькали бледные лица женщин, откуда-то доносился детский плач. Жители деревень с окрестностей Нирвалана, понял Ленни, но что они тут забыли? Куда они бежали, наспех одетые, настолько отчаянные, что даже не испугались дракона?!

(Сказать по правде, это сам дракон испугался. Ленни впервые видел, как Тацирн улепётывает с такой скоростью. Пешком, забыв, что у него есть крылья.)

Люди медленно подступали к ним. Их лица не сулили ничего хорошего ни им самим, ни этому миру. Некогда поверившие в пророчества Принцессы Тайны, полные убийственных заблуждений и – вот парадокс! – не желающие с ними расставаться! Воистину несчастен будет рискнувший их разуверить!

Кто-то выступил вперёд.

– Мы пришли к королю. Нам нужен герой.

«Началось», – подумал Ленни. Он знал: ещё шаг назад, только один шаг – и он обратится в позорное бегство. Вполне возможно, схлопотав дубиной меж лопаток. Только осознание этого удерживало его на месте.

– Сначала ураган сжёг Нирвалан. Потом обрушилась Самая Высокая Гора. Грядёт потоп. Герой знает, что делать. Призовите его.

Ощущение беспомощности придавило Ленни к земле. Однажды он уже оказывался лицом к лицу со стихийно организованной людской массой; он охотно согласился бы повторить ту ситуацию, лишь бы избежать нынешней. Тогда проблемы были только у них с Рамзесом; теперь же они назревали у всех.

Неотвратимые и неразрешимые.

Впрочем, что-то подобное произошло совсем недавно, кажется, в замке Принцессы Тайны, но Ленни не мог вспомнить деталей. Его память, его восприятие искажались. В глазах этих несчастных он представал личным секретарём Героя и, если понадобится, его заместителем. Люди окружили их плотным кольцом – взвинченные, перепуганные, ахинея их раздраконь!.. Конечно, они имели полное право бояться, им и полагалось, да от него всего-то и требовалось – потянуть время…

Но даже этого он не смог.

…Сантариал, словно проснувшись, метнулся следом за королём; он был уже в двух шагах от леса, когда Ленни сообразил, что к чему.

Толпа содрогнулась и загудела.

– Эй, ты куда?! В том лесу полно нежити, они тебя без остатка слопают…

Сантариал не придал значения этим словам; вряд ли он их даже услышал. Просто фигура Галахада вдруг стала удаляться и пропала, затерявшись среди деревьев, а сам архаик осознал, что уже никуда не бежит.

Остановившись, Сантариал повернулся к людям и взглянул на них. Его взгляд – не беззвучный крик о помощи, не бессильный всплеск ярости, а молчаливый призыв быть свидетелями тому, что свершалось здесь и сейчас – пронзал до глубины души.

– Ох, уж эти герои, – пробурчал кто-то в толпе. Остальные безмолвствовали.

– Дай мне руку, – попросил Сантариал подбежавшего Ленни.

– Тебе нехорошо? – встревожился тот.

– А что, не видно? Мне очень нехорошо, – процедил Сантариал, едва не наваливаясь на него. Ленни забеспокоился:

– Наверно, надо кого-нибудь позвать!

Сантариал зашипел, и Ленни временно оставил эту мысль. Но через минуту он убедился, что кого-нибудь позвать всё-таки нужно. Он примерно догадывался о том, что происходит. Сантариал не был героем. Его сердце рвалось за Галахадом, но разум подсказывал – и совершенно правильно! – что это бесполезное дело. Пока Сантариал не согласится с кем-нибудь из них, он так и будет слабеть и слабеть. На всякий случай Ленни покрепче обхватил архаика, решив, что скорее Немир рухнет, чем он даст Сантариалу упасть.

– А Вы давайте расходитесь, – кратко бросил он в толпу. – Никакого Беспредела сегодня не будет, слышите? Всё отменяется до следующего Пришествия.

Он был уверен, что они не послушают; но, к его огромному изумлению, повторять не пришлось. Толпа дрогнула, смешалась, перетасовалась, словно карточная колода, и люди медленно разбрелись, унося с собою хмурые лица.

Ленни обернулся к архаику, который с интересом наблюдал этот процесс, и с радостью убедился, что приступ жертвенности миновал. Сантариал со значением улыбнулся.

– Кайфоломщик, – сказал он.

Вопреки опасениям многих, напряжённость событий, вызванных гибелью Арона, не породила никаких стихийных возмущений в природе. Нандоло продолжал свой путь в тишине и спокойствии. Его интуиция помалкивала; впрочем, у архаика и без неё было достаточно забот. Самых обычных, бытовых.

Своим избранникам, вроде Ленни Мантуера, Судьба всегда готовила подарки: то лошадь, то фотоаппарат, то чужой лучший друг. Нандоло она лишь нашёптывала дельные мысли. Например, о лыжах; но сами лыжи пришлось сделать руками из подручных материалов. Теперь, когда скорость его продвижения приблизилась к идеальной в данных обстоятельствах, стоило задуматься о маршруте. Процесс, начатый на мысе Аджано, завершился. Жизнь распалась на две части, но за обломками внезапно обнаружилась третья – маленькая и прежде не сравнимая с теми, но теперь… Теперь только она и осталась у Нандоло, и он без колебаний повернул лыжи, направляясь в обетованный край вечного лета.

В Город-Мечту.

Все, кто покидал Нирвалан, рано или поздно возвращались. Галахаду на это понадобилась пропасть времени, которую он, скорее всего, даже не ощутил. Нандоло хватило трёх месяцев. Если архаик чему и научился за свою недлинную жизнь, так это ловить момент.

Героям можно всё. Не спать ночами, недоедать, обременять себя дурацкими обетами, уничтожать напропалую злодеев и чудовищ. По какому такому историческому праву у них столько привилегий?

И что делать, если для реальности ты отыгранная карта? Сделал всё, что мог, но этого оказалась недостаточно?

В Нирвалане Нандоло рассчитывал обрести ответы. Желательно, не задавая лишних вопросов. Ответы ждали его за границей ночи, путая следы на снегу, покрытому ледяной коркой. Прячась за деревьями с леопардовой корой, чьи остекленевшие листья звенели на морозе, стряхивая снег. Среди земель Немира зима наиболее жестоко обошлась с Нирваланом. Заповедная земля вернула себе возраст, обнаружив трогательную ветхость и уязвимость.

Сняв лыжи, архаик углубился в рощицу деревьев-стражей. Он сам не ведал, что за сила влекла его туда. В зарослях сплетённых ветвей над засохшими кустиками квазиники теперь порхали снежинки – бабочки исчезли до весны, приход которой никто сейчас не взялся бы предсказать точно. Нандоло прижался к дереву спиной и с удивлением понял, что оно впервые не отталкивает его. И постепенно, медленно просыпаясь внутри, его, наконец, озарило: в этот замкнутый предел Немира вернулся естественный порядок вещей. Нирвалану, воспетой ещё в древности обители гармонии, как раз гармонии и недоставало…

– Наверно, теперь Галахад смог бы здесь жить, – глубоко удовлетворённый, прошептал архаик.

Зима, вторгшаяся сюда, посылала деревьям свой неизменный приказ: «Спать!» Но деревья не спали. Они чутко и настороженно простирали ветви друг к другу – и к бледному небу с красной каймой заката. Чёрные стволы, вырастающие прямо из белой земли.

Дворец сам походил на голый ствол. Нандоло повезло: он сразу увидел свет, горевший в окнах нижнего этажа. Там была оранжерея, вспомнил он и заспешил ко входу. Руки в тонких перчатках совершенно закоченели, и он мог думать лишь об огне, сулившем тепло. Впрочем, войдя, он вскоре понял, что оранжерея не отапливалась. Растения в кадках покрылись тонким слоем льда: ветер задувал сюда сквозь щели. Зацепив ненароком один веерообразный лист, Нандоло разбил его, и кусочки рассыпались по мраморным плитам пола. Бесцветно блестели вделанные в мрамор квадратные зеркальца, отражавшие солнечные лучи в погожие дни. Нандоло пробирался между кадками, и с его плаща сыпался снег.

Заросли закончились, и он очутился в центре оранжереи, где в былые времена стояли плетёные кресла и столики, на которых царственно высились многоярусные подносы с лёгкими закусками. Теперь всё это сдвинули в сторону и свалили в кучу в спешке, не особенно заботясь об эстетической стороне. А неподалёку, закутанная в серую воздушную шаль, с рассыпанными по плечам тусклыми прядями пепельных волос, стояла какая-то женщина…

Тут Нандоло медленно вдохнул и выдохнул, приказав себе собраться. Не какая-то, а его женщина… и что с того, что она изменила цвет волос!..

Аве Роза оставалась верна себе, исследуя жизнь даже в умирании. Стоя перед мольбертом, принцесса тщательно перерисовывала с оригинала пожухлый лист, точнее, его скелет – на нём остались одни прожилки. Студёный ветер летал по залу, вздымая поникшие ветви некогда чудесных растений.

– Привет, – сказал Нандоло. – Я вернулся.

Аве Роза посмотрела на него через плечо, улыбаясь, и Нандоло вновь ощутил себя чем-то вроде зеркала для своей жены: рядом с ней его сущность тоже раздваивалась.

Он не верил этой улыбке, но по-прежнему любовался ею.

– Ты умеешь приходить вовремя, – констатировала она.

– А, так ты знала, что я приду? Откуда? Ты сама отправила меня в бессрочную командировку!

– Не только тебя.

Постигая смысл этих слов, Нандоло поразился непривычной тишине. Поначалу он приписал её наступившей зиме, но теперь разочаровался в прежних умозаключениях. Девственно гладкий снег, лишённый отпечатков ног – странная черта для такого густонаселённого района, как Нирвалан. Похоже, благодатная земля опустела…

– Я послала их в Сильфарен – снежная буря задела его краем. Всех.

– Хочешь сказать, мы одни?!

– Да.

– Ну, наконец-то! – воскликнул он, шагнул к ней и обнял.

Он сам не знал, как это вышло. Возможно, она впервые признала, что он сделал что-то вовремя. Или отпала необходимость вместе с Аве Розой обнимать и любить всех её подданных, весь Нирвалан и весь Немир впридачу. Точно так же Нандоло не смог бы объяснить, почему подался отсюда несколько месяцев назад, бросив Город-Мечту, за который многие отдали бы половину жизни, и самую прекрасную женщину, которая обошлась бы куда дороже. Вообще он не сильно напрягался с самоанализом и, в отличие от Ленни, не прислушивался к внутренним голосам. Чего бы он стоил, слушая всяких идиотов!

– Ты что-то сделала с волосами?

– Тебе нравится? – спросила она как-то уж очень отрешённо.

Из осторожности Нандоло решил помолчать.

– Надо думать, нет, – продолжая свой монолог, сказала принцесса. – Нынче в моде брюнетки?!

– То есть?

Аве Роза, словно между прочим, провела пальцами по рукаву его плаща и продемонстрировала длинный чёрный волос. Несмотря на ветер, снег, постоянное расстройство нервов и Великого Непосвящённого, Нандоло умудрился пронести его на себе через все испытания последних часов. Не иначе как чудом – хотя за подобные «чудеса» следовало шельмовать, не задумываясь.

Аве Роза взглянула на супруга, но тот не дрогнул. Она могла бы сдать его одежду в лабораторию, и всё, что там сумели бы обнаружить – полведра слёз, пролитые Лавандой позавчера…

– Это ничего не значит, – заявил Нандоло абсолютно правдиво. – Мне действительно нравятся светлые волосы.

– Но не такие, как мои?

– Такие тоже. Я просто не привык… – он заставил себя поднять руку и погладить пепельный локон.

– Привыкнешь, – тихо сказала Аве Роза. – Теперь уж точно.

Что-то ёкнуло у него в груди от её слов. Локон колыхался в пальцах, играя бликами. Присмотревшись к нему повнимательнее, Нандоло поражённо замер: все его представления о логике происходящих в Немире процессов отправились в дальний рейс. Зато пророчества Принцессы Тайны обрели ощутимый смысл.

За время его отсутствия Аве Роза поседела.

Это был почти Беспредел.

Они поужинали в покоях принцессы холодным пирогом с сухофруктами; впрочем, Аве Роза не забыла поставить на стол свечу для создания романтической атмосферы. Принцесса всегда была до тошноты предусмотрительна. Но сегодня он не мог пожелать ничего лучшего.

– Как там дядя? – дежурно поинтересовалась Её Высочество, катая по столу хлебный шарик; на секунду её рука замерла, голос стал чуть напряжённее. – Арон с ним?

– По-моему, всё нормально, – ответил Нандоло, не желая пускаться в частности, но Аве Роза не дала себя обмануть.

– Он думает обо мне, да? – спросила она, поставив локти на стол. – Скучает? И ты считаешь, это нормально?

Он избегал её взгляда но, как она вскоре убедилась, только из сочувствия к ней.

– Это нормально уже потому, что проходит, – сказал он, наконец. И скривился, не в силах побороть раздражение: – Ой, ради Творца! Вечная любовь – всего лишь вербальный стереотип, а ты всегда была реалисткой, меня не обманешь.

– Пусть так. Сейчас я больше всего хотела бы умереть.

– Но так, чтобы лежать с ним в одной могиле, да?

Аве Роза не ответила, но этого и не требовалось. Такая же пасмурная, как зимний рассвет, она замечательно соответствовала окружающей обстановке. И в то же время как будто не имела к ней отношения.

Чтобы хоть чем-то себя занять, Нандоло медленно пошёл вдоль стены, разглядывая полки со всякими разностями. В стеклянной колбе с узким горлышком сидели два безобразных паука. Нандоло удивился было, как они туда попали, но потом догадался: их посадили в колбу ещё маленькими…

– Они отвратительны, – сказал он.

– Ну да, – согласилась Аве Роза довольно равнодушно. – Мы их и поселили сюда в надежде, что сможем превратить во что-то приличное.

– Почему ты их не выкинешь? Держать пауков в спальне…

– Они неплохие, – зябко ежась, с непонятной убеждённостью возразила принцесса.

– Ну, ещё бы! Они ядовиты? (Аве Роза кивнула) Смертельно?!!

– Нет, конечно, – сказала она. – Будет волдырь, в крайнем случае, шрам, и только.

Нандоло сдался.

– Ладно, – фыркнул он, обнимая её. – Они нам не помешают.

– Точно, – Аве Роза прижалась к нему. – Они увидят, чем можно на досуге заняться в колбе.

Среди ночи Нандоло проснулся. Он ни за что не сделал бы этого по собственной воле – несколько бешеных суток без сна просто исключали такую возможность. Сквозь витражное стекло в комнату смотрела зимняя луна. Аве Роза отсутствовала – факт совершенно непонятный, ещё накануне вечером она была здесь. То, что её заменяло – и было виновником его пробуждения – устроилось в ногах архаика, надёжно укрытое одним с ним меховым одеялом.