Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

Я легонько надавила ей на спину, выждала паузу между вдохами, нажала снова. И снова. В такт собственному биению сердца, отдающемуся в ушах, в пульсации крови. Передавая его ей через спину в грудь, которую прижимала к себе.

Давай же.

Мои пальцы были теплыми, и ребенок тоже. Огонь, – смутно подумала я. Треск огня и звук моего сердца. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… И вдруг я услышала рассказ Роджера о том, как доктор Макьюэн положил руку на грудь Бака и медленно, терпеливо постукивал, снова и снова, в ритме сердцебиения.

Тук-тук… тук-тук… тук-тук…

Теперь в комнате стало больше звуков: тихие голоса, треск бревна, плюющегося искрами, ветер под карнизом, шелест сосен и плеск воды. Движение, тепло, жизнь. Рука Джейми твердо лежит на моем плече. Я все слышала и чувствовала, но будто издалека, словно из другого мира. Я превратилась в стук бьющегося сердца.

Прошла целая вечность, и я поняла, что в этом звуке нас двое, нас объединило биение сердца, знание жизни. Мой палец постукивал медленно и уверенно.

Тук-тук… тук-тук…

Мальва.

Мысленным взором я увидела ее в саду, мертвую, среди запаха крови и рождения. Я вынула из ее тела крошечного мальчика, едва живого. Голубая искра в моих руках погасла и умерла.

Голубая искра. Я вглядывалась в нее, желая сохранить, уберечь в своих ладонях.

Тук… Мой палец замер, и в ответ раздалось едва слышное «тук».

Постепенно я стала осознавать собственное дыхание, потом ощутила твердое объятие Джейми и поняла, что он поддерживает меня, обхватив одной рукой за талию, а вторую положил мне на грудь, поверх головки ребенка. Почти ослепшая, я вынырнула из яркой тьмы и увидела на фоне огня силуэт девушки – сквозь белую сорочку темнело худенькое тело.

– Я перерезала пуповину, миссис Фрэзер, – сказала Агнес. – И помассировала маме живот, как она велела. Хотите стаканчик сидра? Па выпил все пиво.

– Она не откажется, девочка, – заверил Джейми и осторожно отпустил меня. – Но сначала принеси маленькое одеяло для своей сестры, хорошо?

* * *

Снаружи царила темнота; луна зашла, до рассвета было еще далеко. Что же до холода… я его не ощущала.

В конце концов я позволила Джейми забрать ребенка. Когда теплые и уверенные руки коснулись моих, чтобы взять малышку, лицо его сияло. Он осторожно опустился на колени и отдал девочку Сюзанне, возложив на нее ладонь в знак благословения.

Затем встал, обернул накидку вокруг моих плеч и вывел на улицу. Я не чувствовала земли под ногами, не видела леса, только холодный воздух пах сосной и ложился бальзамом на мою разгоряченную кожу.

– Все в порядке, саксоночка? – прошептал он.

Я вроде бы прижалась к нему, хотя не помнила как. Я потеряла представление о том, где начинается и заканчивается мое тело: оно словно распалось на множество частей и парило в воздухе наподобие облака.

Руки Джейми слегка дрожали, когда он коснулся моего лица. От усталости, – подумала я. Такая же слабая, непрекращающаяся дрожь пробегала и по мне, от макушки до пяток, как низковольтный электрический ток.

По правде говоря, я перешла за черту усталости – такое порой случается в моменты сильного напряжения. Ты осознаешь, что телесная энергия иссякла, и все же сохраняешь сверхъестественное ощущение ясности ума и странную способность продолжать двигаться, при этом видишь все одновременно снаружи и из глубины нутра – будто плоть и мысли стали прозрачными.

– Я в порядке.

Рассмеявшись, я уткнулась лбом ему в грудь и немного подышала, чувствуя, как все части возвращаются на свои места, вновь становясь единым целым, а чары последнего часа рассеиваются.

– Джейми, – произнесла я несколько мгновений спустя, поднимая голову. – Какого цвета у меня волосы?

Абсурдный вопрос. Была глубокая ночь, и мы стояли в кромешно-черном лесу. Однако Джейми тихонько хмыкнул, приподнял мою голову за подбородок и оценивающе оглядел.

– Всех цветов земли, – ответил он и убрал волосы с лица. – Но здесь, у лица, они цвета лунного сияния, mo ghràidh.

55
Злоба северного ветра

Рэйчел проснулась мгновенно, полностью придя в себя, – вот только что ее разбудило? Она повернула голову посмотреть, проснулся ли Йен. Он не спал; его ладонь накрыла ей рот, и Рэйчел замерла. В хижине было темно, но в свете приглушенного огня она рассмотрела лицо мужа и предостерегающий взгляд.

Рэйчел моргнула один раз, и Йен с легким кивком убрал руку. Он лежал совершенно неподвижно, как и она, хотя сердце у Рэйчел колотилось так сильно, что она боялась разбудить Огги, уютно устроившегося между ними.

Стук в груди мешал уловить другие звуки, а вот Йен к чему-то прислушивался. Его длинное тело будто застыло, и вместе с тем он весь подобрался, как готовая к нападению змея. Рэйчел закрыла глаза и сосредоточилась.

Всю ночь дул ветер; время от времени по крыше стучали ягоды с большого можжевелового дерева у дома. Но этот звук Йен узнал бы…

Внезапно он шевельнулся, приподнявшись на локте; Рэйчел услышала, как муж резко втянул носом воздух, и непроизвольно сделала то же самое. Табак. В следующее мгновение Йен соскользнул с кровати и нагой прошлепал к двери.

Рэйчел с облегчением выдохнула: значит, друг. На крыльце раздались тихие голоса, затем Йен сунул голову обратно, коротко улыбнулся ей и, схватив с крышки сундука сложенное одеяло, закрыл за собой дверь.

Потревоженный движением Огги шевельнулся и засопел. Рэйчел поспешно встала, чтобы воспользоваться ночным горшком, пока сын не проснулся, – терпеливым ребенком его не назовешь.

Накинув на плечи шаль, с младенцем у груди она подкралась к окну возле двери. Оконный проем закрывала промасленная кожа, прибитая для защиты от сквозняков, так что Рэйчел ничего не увидела, но звуки с крыльца доносились хорошо.

Однако что толку. Визитеры – она различила по крайней мере два чужих голоса – оказались индейцами и говорили на своем языке. Возможно, Стойкая Цапля Брэдшоу и кто-нибудь из деревни чероки пришли отловить пуму, которую видели у ручья. Весьма утешительная мысль: чем больше мужчин, тем безопаснее. Вероятно.

Она уже собиралась пойти и проверить кашу в кастрюле, на случай если придется кормить гостей, как услышала слово, пригвоздившее ее к месту. Рэйчел сжала Огги с такой силой, что он удивленно пискнул и на миг перестал сосать.

Когда малыш снова яростно вцепился в грудь, Рэйчел едва заметила. Нет, не чероки. Могавки. А слово, которое привлекло ее внимание, было «Вакьотейеснонса».

* * *

Не тратя времени на то, чтобы уложить ребенка или одеться, Рэйчел вышла на крыльцо. Доски холодили босые ноги. В едва забрезжившем утреннем свете она различила заинтересованные лица не двух, а трех могавков; все они посмотрели на нее и вежливо кивнули.

Один сказал что-то такое, из-за чего Йен кашлянул и покосился на жену. На нем было только одеяло, обернутое вокруг талии, и при виде его обнаженной груди и сосков, съежившихся и затвердевших от холода, ее собственные соски отреагировали соответственно. Огги подавился и закашлялся, обрызгав молоком сорочку матери. Индейцы отвернулись, словно ничего не произошло.

– Приветствую твоих друзей, Йен, – сказала Рэйчел, стараясь не стучать зубами, и улыбнулась гостям. – Они разделят с нами завтрак?

Индейцы понимали по-английски, ибо все трое сразу вошли в хижину. Йен шагнул следом, однако Рэйчел удержала его за руку.

– Что случилось? – спросила она тихо.

– Массовая расправа. – Теперь Рэйчел увидела, что муж расстроен, а лицо его омрачило беспокойство. – Напали на одно из поселений – всего несколько домов, виги. Это сделал Джозеф Брант со своими людьми. Потом вооруженные люди из Берк-Холлоу совершили налет на поселение могавков. В отместку.

Йен повернулся к двери, но Рэйчел крепче сжала хватку, не заботясь о том, останется ли синяк.

– Твоя жена? – спросила она. – Они ведь пришли сообщить тебе новости о ней. Она была в том поселении? Она жива?

Йен, пускай и с неохотой, все же ответил:

– Не знаю. Была жива, когда Смотрящий на Луну ее видел, но с тех пор прошло уже около пяти месяцев.

Взгляд мужа скользнул куда-то за ее спину, и Рэйчел поняла, что он смотрит на вершину горы, где неделю назад появился слабый снежный покров. Работающая Руками – и ее дети – жили далеко на севере. Интересно, насколько далеко? – подумала Рэйчел и накинула шаль на круглую непокрытую голову Огги.

* * *

Смотрящий на Луну проглотил остатки паштета из индейки и в знак признательности громко отрыгнул в сторону Рэйчел. Протянув ей свою тарелку, он продолжил рассказ, начатый во время трапезы. К счастью, говорил он в основном на языке могавков: судя по немногочисленным эпизодам на английском, речь шла об одном из его двоюродных братьев, пострадавшем при встрече с разъяренным лосем.

Рэйчел взяла тарелку и снова наполнила ее, представляя свет Христа, сияющий внутри гостей. Благодаря сиротскому и полному лишений детству ей хватило мудрости с любезной улыбкой поставить наполненную тарелку к ногам Луны, не прерывая его жестикуляции.

Хорошо хоть разговор усыпил Огги, – подумала Рэйчел, глянув на колыбель. Встретившись глазами с Йеном, она кивнула в сторону ребенка и вышла, чтобы насладиться редчайшим материнским удовольствием: десятью минутами в одиночестве уборной.

Испытывая телесное и духовное облегчение, она не спешила возвращаться в хижину. Рэйчел подумала, не спуститься ли в Большой дом и навестить Клэр, но туда уже отправилась Дженни, когда стало ясно, что прибывшие могавки проведут ночь у Мюрреев. И хотя Рэйчел питала теплые чувства к свекрови, обожала Огги и безумно любила Йена, сейчас никого из них видеть не хотелось.

* * *

Вечер выдался прохладный, хотя и не морозный, и она накинула толстую шерстяную шаль. Серп месяца всходил в окружении мерцающих звезд, осенний лес полнился покоем, острым запахом хвои и более мягким ароматом увядающих листьев. Она осторожно поднялась по тропинке, ведущей к колодцу, остановилась выпить холодной воды, продолжила путь и через четверть часа вышла к скальному выступу, откуда днем открывался вид на бескрайние горы и долины. Ночью же казалось, что сидишь на пороге вечности.

Вместе с вечерней прохладой в душу просочилось умиротворение, которого ей так не хватало, и она с благодарностью его приняла. Однако, вопреки окружающей безбрежной тишине, в голове у нее все еще роились тревожные мысли, а сердце горело огнем.

Йен никогда бы не стал ей лгать. Он дал слово, и она верила ему. Хотя глупо было бы думать, что он расскажет все, о чем ей хотелось узнать. А она очень хотела узнать больше о Вакьотейеснонсе, женщине из племени могавков, которую Йен называл Эмили… и любил.

А теперь неизвестно, жива она или нет. И если да, то как ей живется?

Впервые Рэйчел задумалась о том, сколько лет Эмили и как она выглядит. Йен никогда не говорил, а она не спрашивала. Раньше это не казалось важным, но сейчас…

Что ж, когда они останутся наедине, она спросит, вот и все. Приняв решение, Рэйчел обратилась лицом к луне, а сердцем к своему внутреннему свету и приготовилась ждать.

* * *

Примерно через час темнота рядом с ней шевельнулась, и вдруг подле нее очутился Йен – островок тепла в ночи.

– Огги проснулся? – спросила она, кутаясь в шаль.

– Нет, малышка, он спит как убитый.

– А твои друзья?

– Тоже. Я угостил их дядиным виски.

– Очень гостеприимно с твоей стороны, Йен.

– Ну, вообще-то у меня было другое намерение… но раз это красит меня в твоих глазах, так и быть, припишу заслугу себе.

Он заправил волосы ей за ухо, наклонил голову и поцеловал в шею, обозначая свое намерение. Помедлив секунду, Рэйчел запустила руку ему под рубашку и сдалась, откинувшись на шаль под усыпанным звездами небом.

Снова только мы, как прежде, – мелькнула у нее мысль. – Пускай он хотя бы сейчас не думает о другой.

Так и вышло, что она не спросила, как выглядит Эмили, пока три дня спустя могавки наконец не отбыли.

* * *

Йен не стал делать вид, что удивился вопросу.

– Маленькая. – Он поднял ладонь на три дюйма выше локтя. На четыре дюйма ниже меня… – Стройная и… симпатичная.

– Йен, если она красивая, так и говори, – сухо сказала Рэйчел. – Друзьям чуждо тщеславие.

Йен посмотрел на жену, и губы его слегка дрогнули. Хорошенько обдумывая слова, он на мгновение прикрыл глаза, затем честно ответил:

– Она была очаровательна. Я повстречал ее у заводи, где разливается вода и на поверхности нет даже ряби, но все равно чувствуешь, как в ней движется дух реки.

Высматривая рыбу, Эмили стояла по бедра в воде, одетая, но с задранной до пояса рубашкой, перевязанной вокруг талии красным шарфом; в руках она держала тонкую деревянную острогу.

– Я не могу думать о ней как… о наборе черт, – сказал он чуть хрипло. – Как выглядели ее глаза, лицо… – Йен сделал неопределенный, грациозный жест, словно погладил Вакьотейеснонсу по щеке, а затем прошелся по шее и плечу. – Только… когда думаю о ней… – Он глянул на Рэйчел и легонько кашлянул. – Хм. Время от времени я о ней вспоминаю. Нечасто. Но если и думаю об Эмили, то как о едином целом. Не могу передать словами, на что это похоже.

– Ты вправе о ней думать, – сказала Рэйчел по возможности мягко. – Она была твоей женой, матерью твоих детей.

– Да, – тихо отозвался Йен и склонил голову. Эмили родила ему мертворожденную дочь и выкинула еще двух младенцев.

Пожалуй, стоило выбрать место получше, – подумала Рэйчел. Они разговаривали в сарае, который служил небольшим амбаром; прямо перед ними в загоне лежала опоросившаяся свиноматка, а дюжина толстых поросят толкались и хрюкали у ее сосков – наглядное свидетельство плодовитости.

Йен резко поднял голову.

– Рэйчел, мне нужно тебе кое-что сказать.

– Ты можешь рассказать мне все, – искренне заверила она, однако несогласное сердце забилось быстрее.

– Дети… Эмили… Я говорил тебе, что познакомился с ними, когда видел ее в последний раз. Двое младших… от Солнечного Лося, а старший, мальчик… – Йен замялся. – Она попросила меня назвать младенца, это большая честь, – объяснил он, – а я взамен дал имя мальчику. Назвал его Быстрейшим из Ящериц – он ловил ящериц рукой, когда я его встретил. Мы… поладили.

Йен коротко улыбнулся воспоминанию.

– Прости, Рэйчел. Знаю, ты сочтешь это неправильным, но я не жалею, что так поступил.

– Понятно… – медленно произнесла она, хотя ничего не поняла. Однако внутри у нее начала разрастаться пустота. – То есть ты хочешь сказать…

– Думаю, он может быть моим, – выпалил Йен. – Мальчик. Прошло как раз подходящее время после моего ухода. Дело в том… Помнишь, я говорил тебе: могавки верят, что когда мужчина ложится с женщиной, его дух борется с ее духом?

– Ну, возможно, они и правы, только… – Осекшись, Рэйчел махнула рукой. – Продолжай.

– Если его дух победит, она зачнет ребенка. – Йен обнял жену, большая и теплая ладонь легла ей на локоть. – Что, если тетушка Клэр ошиблась насчет крови, ведь с нашим малышом все в порядке. Может, все дело в крови Эмили, которая… ну…

Наклонив голову, Йен прижался лбом ко лбу жены, глядя ей прямо в глаза.

– Я не знаю, Рэйчел, – тихо проговорил он. – Но…

– Нам нужно ехать, – сказала Рэйчел, хотя сердце сжалось так, что она едва чувствовала его биение. – Конечно, мы должны поехать.

56
Из тебя вышел бы хороший Друг

– Знаешь, из тебя вышел бы хороший Друг, – заметила Рэйчел, придерживая ветку магнолии для свекрови, идущей следом с большой корзиной лоскутных одеял. Сама Рэйчел склонялась под тяжестью Огги, уснувшего в перевязи.

Дженет Мюррей бросила на невестку проницательный взгляд и издала звук, который Клэр в личной беседе с Рэйчел назвала «шотландским», – этакая смесь фырканья и бульканья, означавшая что угодно, от удовольствия или одобрения до презрения, насмешки или угрозы. Решив, что в настоящий момент свекровь забавляется, Рэйчел улыбнулась.

– Ты решительная и прямолинейная, – пояснила Рэйчел. – И честная. Ну, по крайней мере, я так думаю, – добавила она, подтрунивая. – Не припомню, чтобы ловила тебя на лжи.

– Не торопись делать выводы, девонька, пока не узнаешь меня получше, – посоветовала Дженни. – Я та еще лгунишка, когда в том есть нужда. Так, а что там дальше? – Она чуть прищурила темно-голубые глаза, определенно от удовольствия.

Рэйчел улыбнулась и поразмыслила над ответом, преодолевая крутой каменистый участок тропы, а затем обернулась взять корзину.

– Ты сострадательная. Добрая. И бесстрашная, – сказала она, наблюдая, как Дженни спускается, то и дело поскальзываясь и цепляясь за ветки, чтобы не упасть.

Свекровь резко повернула голову и широко раскрыла глаза.

– Бесстрашная? – недоверчиво переспросила она. – Я-то? – Дженни издала звук, который Рэйчел описала бы как «пссшт». – Да я до мозга костей боюсь с тех пор, как мне исполнилось десять, a leannan. Хотя со временем к этому привыкаешь. – Она забрала корзину, и Рэйчел поудобнее перехватила Огги, чей вес во сне удвоился.

– Что случилось, когда тебе было десять? – полюбопытствовала она.

– Моя мать умерла, – ответила Дженни. Ее голос и выражение лица не изменились, однако для Рэйчел скорбные нотки прозвучали столь же отчетливо, как высокий, тонкий зов дрозда-отшельника.

– Моя умерла, когда я родилась, – сообщила Рэйчел после долгой паузы. – Не могу сказать, что скучаю по ней, – я ведь совсем ее не знала… хотя, конечно…

– Говорят, нельзя скучать по тому, чего у тебя никогда не было, но все это вранье. – Дженни коснулась щеки невестки маленькой теплой ладонью. – Смотри, куда идешь, дочка. Скользко тут.

– Да. – Рэйчел глядела под ноги, обходя участок раскисшей земли там, где бил крошечный родник. – Она мне иногда снится. Женщина. Хотя я не знаю, кто она. Возможно, моя мать. У нее доброе лицо, правда, она почти не говорит. Просто смотрит на меня…

– Она похожа на тебя, дочка?

Рэйчел пожала плечами, удерживая Огги под попку.

– У нее темные волосы, но я не помню ее лица, когда просыпаюсь.

– И ты не знаешь, как она выглядела при жизни. – Дженни кивнула, устремив взгляд внутрь. – Я помню свою… Если когда-нибудь захочешь узнать, как она выглядела, просто пойди и глянь на Брианну, потому что она вылитая Эллен Маккензи Фрэзер, правда, немного выше.

– Обязательно, – заверила Рэйчел. В присутствии кузины мужа она слегка робела, хотя Йен, судя по всему, ее обожал. – А насчет страха… ты сказала, что с тех пор боишься?

Рэйчел за всю жизнь вряд ли встречала менее трусливого человека, чем Дженет Мюррей, которая только вчера на ее глазах, столкнувшись со здоровенным енотом на крыльце хижины, выпроводила его метлой и шотландским проклятием, несмотря на огромные когти и грозный вид зверя.

Дженни удивленно взглянула на нее и с тихим фырканьем переложила тяжелую корзину из одной руки в другую, когда тропа сузилась.

– Ну, я боюсь не за себя, a nighean. Никогда не беспокоилась о том, что меня убьют и все такое. Нет, я боялась за них. Что не справлюсь, не смогу позаботиться о них.

– О них?

– Джейми и па, – сказала Дженни, хмуро взирая на вязкую землю под ногами. Накануне вечером прошел сильный дождь, и даже открытые участки тропы не просохли. – Я не знала, как о них заботиться, и прекрасно понимала, что не смогу заменить маму ни одному. Видишь ли, я думала, они умрут без нее.

И ты останешься совсем одна, – подумала Рэйчел. – Желая умереть, но не зная как. У мужчин все намного проще. Интересно почему. Неужели они не думают, что кому-то нужны?

– Все же ты справилась, – сказала Рэйчел.

Дженни пожала плечами.

– Я надела ее фартук и приготовила ужин. Вот все, что я знала: нужно их накормить.

– Пожалуй, это самое важное.

Наклонив голову, Рэйчел коснулась губами чепчика на макушке Огги. От одного его присутствия в груди покалывало и ныло. Наблюдавшая за этим Дженни печально улыбнулась.

– Да. Когда появляются дети, на краткое время ты становишься тем единственным, что им нужно. Потом они ускользают из твоих рук, и ты снова боишься, зная, сколько опасностей их подстерегает, а ты не в силах их уберечь.

Рэйчел кивнула, и они продолжили путь в молчании – в того рода тишине, что сближает и заставляет прислушиваться. Миновав дубовую рощу и небольшой луг, они подошли к осиновому перелеску, где стояла хижина.

Рэйчел хотела подождать, пока Йен все расскажет матери, но атмосфера между ними сейчас была наполнена любовью, и дух побудил ее заговорить.

– Йен собирается в Нью-Йорк. – Огги пошевелился, и она подняла его на плечо, похлопав по спинке. – Чтобы убедиться в благополучии… э-э… его…

– Индианки, на которой он был женат? – прямо сказала Дженни. – Да, я так и подумала, когда услышала о расправе.

Рэйчел не стала спрашивать, откуда Дженни об этом узнала. Могавки пробыли здесь три дня, а любые новости в Ридже расползались быстрее, чем индиго по мокрой ткани.

– Я отправлюсь с ним, – сказала она.

Звук, который издала Дженни, можно было бы описать как «глармф».

– Да. Я это предвидела, – кивнула она.

– Правда? – Рэйчел удивилась и одновременно почувствовала легкую досаду. Она ожидала смятения, споров, попыток отговорить.

– Полагаю, он рассказал тебе о своих мертвых детях от нее?

– Да, еще перед свадьбой.

Теплая тяжесть Огги на руках была вдвойне благословенной: Рэйчел знала, как сильно Йен боялся, что никогда не сможет произвести на свет живого ребенка.

Дженни кивнула.

– Он честный человек. И добрый к тому же. Хотя сомневаюсь, что он когда-нибудь станет достойным Другом.

– Я тоже, – признала Рэйчел. – И все-таки чудеса случаются.

Это рассмешило Дженни. Она остановилась у крыльца и поставила корзину, чтобы очистить грязь с подметок, затем поддержала Рэйчел за локоть, пока та проделывала то же самое.

– Бесстрашие, говоришь, – задумчиво сказала Дженни. – Выходит, Друзья не ведают страха?

– Мы не боимся смерти, потому что считаем жизнь всего лишь подготовкой к вечности с Господом, – объяснила Рэйчел.

– Если смерть – худшее, что может случиться, и ты ее не боишься… тогда… полагаю, ты права. – Дженни пожала плечами, и вдруг лицо ее расплылось в усмешке. – Бесстрашие. Нужно немного подумать над этим… ну, знаешь, привыкнуть. И все же… – Она дернула подбородком в сторону Огги, который проснулся от запаха дома и сонно заворочался на груди Рэйчел.

– А за него не боишься? Тащить его в такую даль, пока идет война?

Она не добавила: «Разве потерять его не страшнее смерти?», но этого и не требовалось.

Рэйчел расстегнула блузку, сунула Огги грудь и резко втянула воздух, когда тот ухватил сосок. Затем потекло молоко, и она расслабилась. Дженни ждала ответа, не сводя глаз с головки Огги.

– А ты бы отпустила своего мужа одного за семьсот миль спасать первую жену и ее троих детей, один из которых вполне может быть от него? – произнесла Рэйчел ровным голосом.

Дженни открыла рот, но, как видно, подобающих случаю шотландских звуков не нашлось.

– Да уж, вряд ли, – согласилась она. – Твоя правда.