Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

102
Ветра зимы

Не считая нескольких коротких ливней и одного дождливого дня, погода благоприятствовала; дороги были в приличном состоянии. А вот что касается армий…

Задача Уильяма заключалась в том, чтобы вернуть Дотти домой. Никто не говорил о ее муже, который, по-видимому, все еще являлся беглым военнопленным. Да, возможно, Дензил Хантер сейчас с Дотти в Вирджинии, но если нет… Уильям хорошо знал кузину и так же хорошо – Дензила Хантера. Как только Дотти окажется в безопасности, Хантер, скорее всего, вернется в Континентальную армию, следуя личным убеждениям, а также воинскому долгу. Дядя Хэл показал официальные донесения и поделился мыслями генерала Прево относительно дислокации как британских, так и американских войск. Приближалась зима, и все боевые действия на севере практически прекратились. Сэр Генри Клинтон отсиживался в Нью-Йорке со времен Монмута, а основные силы Джорджа Вашингтона – согласно донесениям, которые дядя считал вполне точными, – по-прежнему квартировали в Нью-Джерси.

Однако один из генералов Вашингтона – Линкольн, человек, предпринявший безуспешную осаду Саванны, – увел свои войска на север и в настоящее время удерживал Чарльстон. Клинтон намеревался взять город.

– С этой целью сэр Генри планировал перебросить на юг около четырнадцати тысяч солдат, как только лягушатники д’Эстена уйдут из Нью-Йорка. Однако ему пришлось защищать Ньюпорт, куда французы отправились первым делом.

Сквозь очки-половинки дядя Хэл просмотрел небольшую стопку депеш.

– И вдруг на тебе, лягушатники появляются здесь! Ты говорил, что видел д’Эстена?

– Собственными глазами, – заверил Уильям, и дядя коротко фыркнул.

– Нам также известно, что Линкольн ушел отсюда после того, как осада провалилась, и теперь удерживает Чарльстон, который в некотором роде является камнем преткновения на пути Клинтона, – вставил лорд Джон.

– В связи с приближением зимы планы сэра Генри, возможно, еще больше изменятся из-за непогоды и проблемы размещения четырнадцати тысяч солдат, если, конечно, Бенджамин Линкольн немедленно не сдаст Чарльстон. Я понятия не имею, с чем ты столкнешься в городе или его окрестностях, но…

– …гораздо быстрее проехать через город, чем его объезжать, – с улыбкой закончил Уильям. – Не переживай, дядя. Обещаю добраться до Вирджинии как можно скорее.

Лицо дяди Хэла, омраченное усталостью и беспокойством, расплылось в одну из тех редких очаровательных улыбок, которые заставляли вас поверить, что все будет хорошо, ибо мир, конечно же, не сможет перед ним устоять.

– Знаю, Уилли, – с нежностью сказал дядя. – Спасибо.

И Уильям отправился на задание с горячим сердцем, в крепких сапогах, на хорошей лошади и с туго набитым кошельком – дядя Хэл желал удостовериться, что племянник не будет испытывать нужды, возвращая Доротею в отцовские объятия. Дядя так и не упомянул о какой-либо роли Дензила Хантера в этих планах, зато лорд Джон о нем не забыл.

– Конечно, муж Дотти квакер, – сказал он Уильяму наедине, – но он также хирург в Континентальной армии. И сбежавший военнопленный – по его словам, он нарушил условно-досрочное освобождение. Возможно, Хантер сейчас с Вашингтоном, то есть, скорее всего, в Нью-Джерси. Если так, оставь его там, черт возьми, и немедленно привези Дотти, что бы она ни говорила – или ни делала.

– Кузина ведь теперь из квакеров, так? Значит, не станет проявлять насилие.

Лорд Джон смерил Уильяма взглядом.

– Почему-то я сомневаюсь, что религиозных убеждений будет достаточно, чтобы преодолеть семейную склонность Доротеи к своеволию. Вспомни, кто ее отец.

– М-м, – неопределенно откликнулся Уильям.

На его памяти, в последний раз, когда он заявил молодой женщине из квакеров (а именно – сестре Дензила Хантера, черт бы ее побрал), что она не посмеет его ударить, та влепила ему пощечину. Она также назвала Уильяма петухом, что его неприятно задело.

Уильям не особо задумывался о Дензиле во время обсуждения плана по спасению Дотти, а если бы и подумал, то пришел бы к тому же выводу, что и папа с дядей Хэлом. Он решил хотя бы послать Дензилу сообщение о местонахождении и самочувствии Дотти.

Уильям ощущал себя одновременно отважным, сентиментальным и великодушным – во многом благодаря своим нынешним чувствам к Амаранте, которые его и смущали, и чрезвычайно радовали. С одной стороны, он отчаянно жалел, что не воспользовался летней беседкой миссис Флери, чтобы осуществить первый шаг плана, предложенного Амарантой. А с другой – был даже рад, что этого не сделал.

Вообще-то не сделал он этого в основном из-за ребенка Дотти и реакции Амаранты на известие о его смерти – ребенок внезапно стал для него реальным. До того как Уильям увидел слезы кузины, он ощущал печаль, но скорее абстрактную, благополучно далекую. Когда же Амаранта заплакала о малышке, его совершенно неожиданно – и болезненно – поразило осознание того, что Минерва Джой была реальным человеком, чья смерть причинила горе тем, кто ее любил, пускай и недолго.

Именно нежность, порожденная этой мыслью, наравне с похотью заставила Уильяма прикоснуться к Амаранте – и поцеловать ее.

Молодой человек приложил тыльную сторону ладони к собственным губам. Очень странный поцелуй… и такой чудесный. В те несколько мгновений, когда их губы соприкасались, а тела тесно прижимались, воспламеняя друг друга в мокром зябком саду, между ними словно установилась некая связь, как будто он непостижимым образом познал кузину.

И, черт возьми, Уильям хотел узнать ее намного лучше, а она его. В какой-то момент он скользнул рукой вверх по длинному обнаженному бедру под юбками, накрыл ее холмик ладонью и ощутил ее полноту, влажность, желание. Он машинально потер ладонь подушечками пальцев, избавляясь от покалывания.

Уильям сглотнул, пытаясь отогнать воспоминания об Амаранте. До лучших времен.

Однако нежность никуда не исчезла – как и мысль о ребенке. Вот почему он остановился. Уильяму внезапно пришло на ум, что его действия могут привести к появлению чьей-то жизни.

И что неправильно взваливать на кого-то бремя, которое – по справедливости или нет – принадлежит ему.

Но если я женюсь и останусь с ней, когда она забеременеет… Его сын – боже, подумать только, его сын! – все равно унаследует титул Элсмира и поместье Дансени, правда не раньше, чем будет к этому готов. Он сам сможет подготовить мальчика, показать ему…

– Господи.

Уильям яростно затряс головой, прогоняя мысль, волнующая новизна которой пугала. Отогнав ее, молодой человек вернулся к воспоминаниям об Амаранте, мягких светлых бровях, журчащей воде, колючей траве и блестящих черных глазах бдительной жабы.

Он едва замечал мили, исчезающие под копытами лошади, и остановился, лишь когда дорога потонула в темноте.

103
Виргинская свистопляска

Уильям остановился на ночь в деревушке, милях в тридцати к северу от Ричмонда. Молодой человек ощущал близость «Горы Джосайи»: дорога, ведущая туда, проходила всего в нескольких милях. На краткий миг он представил, как сидит на сломанном крыльце вместе с Маноке и Джоном Синнамоном, поедая жареную рыбу и приготовленную в земляной коптильне свинину, а в вечернем воздухе плывет легкий сладкий запах табака.

На мгновение Уильям задумался, не отвезти ли туда Дотти на какое-то время. Становилось все холоднее, дожди зачастили. Женщине, недавно понесшей тяжелую утрату и ослабленной болезнью, определенно не стоит неделями ехать верхом по непогоде и грязи. Если Маноке все еще там, вдвоем они запросто восстановят хотя бы часть дома, где смогут обрести временный приют…

Нет. Эта фантазия – порождение его собственного желания спокойно сидеть на сломанном крыльце и предаваться размышлениям. Нужно поскорее вернуть Дотти к дяде Хэлу, где ее ждет забота и исцеление в лоне семьи. Возможно, тебе просто не терпится снова увидеть Амаранту, – произнес тихий предательский голосок у него в голове.

– И это тоже, – сказал Уильям вслух и поторопил лошадь.

У него было достаточно денег, чтобы нанять для Дотти экипаж – при условии, что таковой найдется. Поселение Уилкинс-Корнер (всего-то четыре дома) могло похвастать лишь тремя быками, одним мулом, небольшим стадом коз да парой свиней. Кратко расспросив женщину, доившую козу, Уильям направился прямиком к дверям Фиргода Элмсворта.

Джентльмен восьмидесяти с лишком лет оказался глухим как пень, однако его более молодая жена – лет шестидесяти или около того – прокричала ему в ухо с расстояния двух дюймов о том, кто такой Уильям и с какой целью он прибыл.

– Доротея, говоришь? – Мистер Элмсворт приподнял кустистую бровь, оглядывая молодого человека. – Что ему от нее нужно?

– Я… ее… кузен, – громко произнес Уильям, наклонившись к пожилому джентльмену.

– Кузен? Кузен? – Старик обратился к жене за подтверждением этого сомнительного заявления и, получив его, покачал головой. – Ты совсем на нее не похож.

Уильям повернулся к женщине.

– Не могли бы вы сказать своему мужу, что отец Доротеи – мой дядя, а его брат – мой приемный отец?

Женщина, явно сбитая с толку этими родственными хитросплетениями, на миг открыла рот, затем закрыла и нахмурилась.

– Неважно, – сказал Уильям, сохраняя терпение. – Пожалуйста, просто передайте Доротее, что я здесь.

– Доротеи у нас нет, – заявил мистер Элмсворт, каким-то образом уловив суть. Он озадаченно посмотрел на жену. – Ведь так?

– Да, верно, – не менее озадаченно подтвердила миссис Элмсворт.

Уильям глубоко вздохнул, рассудив, что трясти миссис Элмсворт, пока у нее не слетит голова, будет не по-джентльменски.

– Где она? – любезно поинтересовался он.

Хозяйка заметно удивилась.

– Да ведь ее брат приехал и забрал девушку с месяц тому назад.

* * *

Уильям машинально кивнул в ответ и тут же дернулся, будто ужаленный, когда до него дошел смысл сказанного.

– Ее брат? – осторожно повторил он, и оба старика кивнули. – Брат… Как его звали?

Мистер Элмсворт, который теперь раскуривал глиняную трубку с длинным мундштуком, на миг вынул ее изо рта и произнес:

– А?

– Он не знает. – Миссис Элмсворт в знак извинения качнула покрытой чепцом головой. – Я работала в саду, когда пришел этот мужчина, а вернувшись, уже их не застала. Доротея написала любезную записку с благодарностью за нашу заботу, но там ничего не сказано об имени ее брата, а мой муж по глухоте своей не разобрал ни слова – только то, что ему объяснили знаками.

– Хм.

Возможно, мистер Элмсворт все неправильно понял, – подумал Уильям. Хотя не исключено, что это был Генри. Когда он в последний раз видел Генри Грея, тот жил в Филадельфии с очень красивой домовладелицей-негритянкой (то ли вдовой, то ли нет – неизвестно) и медленно поправлялся после ранения в живот, лишившись фута-другого кишок. Уильям предположил, что Дензил мог остановиться в Филадельфии по пути в Нью-Джерси и сообщить Генри о месте пребывания Дотти и либо попросил того поехать за ней, либо Генри сам принял такое решение.

Осененный внезапной догадкой, Уильям набрал воздуха в легкие, наклонился к волосатому уху мистера Элмсворта и закричал:

– Он был в военной форме?

Мистер Элмсворт вздрогнул и выронил трубку, которую его жена, к счастью, поймала прежде, чем та разбилась об пол.

– Господи, молодой человек, – укоризненно проговорил старик. – Кричать в помещении – дурной тон. Так меня всегда учили в юности.

– Прошу прощения, сэр, – сказал Уильям чуть тише. – Видите ли, у миссис Хантер два брата. Я хочу понять, который из них побывал здесь.

Генри комиссовали из армии по инвалидности, тогда как его старший брат Адам, средний из трех кузенов Уильяма, служил капитаном пехотного батальона.

– Ох, хм… – сказала миссис Элмсворт и принялась с пронзительным криком расспрашивать мужа. В конце концов ей удалось выпытать неопределенные сведения, что, возможно, молодой человек был в каком-то мундире, хотя вокруг столько людей в цветных штанах, с оружием и значками всех мастей – так сразу и не разберешь.

– Видите ли, мы, Друзья, держимся в стороне от суеты, – объяснил он Уильяму. – Равно как от армии и ружей, если только последние не предназначены для охоты. В охоте нет ничего дурного. Люди должны есть, знаете ли, – добавил старик, с легким укором глянув на Уильяма.

Тот терпеливо слушал, за неимением иного выбора, и был вознагражден еще одной многообещающей догадкой. Он повернулся к миссис Элмсворт.

– Спросите, пожалуйста, своего мужа, был ли пришедший похож на Доротею? – Ибо Генри и Бенджамин, стройные и темноволосые, пошли в отца, а вот Адам, как и Дотти, походил на мать: оба светловолосые и розовощекие, с округлым подбородком и большими мечтательными голубыми глазами.

Мистер Элмсворт несколько напрягся во время допроса и с видимым волнением попыхивал трубкой, однако расслабился, когда смысл вопроса дошел до него. Выдохнув огромное облако голубоватого дыма, он уверенно кивнул.

– Да, – сказал он. – Очень, очень похож.

Значит, Адам.

Уильям тоже испытал облегчение и горячо поблагодарил Элмсвортов, хотя от денежного подарка они отказались.

Он уже собирался уходить, как его осенила очередная мысль:

– Мэм, у вас еще сохранилась записка моей кузины?

В результате этой просьбы четверть часа в маленьком домике царила суета, липкие банки с вареньем поднимались и снова ставились на стол, пока мистер Элмсворт наконец не вспомнил, что использовал записку для разжигания свечи.

– Да ничего особенного в ней не было, сынок, – сочувственно проговорила миссис Элмсворт, видя разочарование гостя. – Она только поблагодарила нас за приют и сказала, что брат отвезет ее к мужу.

* * *

Было уже поздно, его лошадь нуждалась в пище и отдыхе, а потому, несмотря на желание немедленно уехать, Уильям с неохотой принял предложение заночевать в небольшом амбаре Элмсвортов. Его пригласили разделить и ужин, но, увидев комочек кукурузной каши, скудно сдобренный патокой, да несколько скрюченных ломтиков черствого хлеба, молодой человек заверил, что у него найдется еда в седельных сумках, и удалился в сарай позаботиться о нуждах Бетси и предаться размышлениям.

Ужин его состоял из побитого яблока и небольшого кусочка твердого сыра, промасленного и слегка заплесневелого. Однако Уильям мало обращал внимания на скудную пищу: он обдумывал, что, черт возьми, делать дальше.

Адам. Больше некому. Трудность состояла в том, что Уильям не знал, где искать Адама. Он не видел кузена больше года, а все недавние разговоры с папой и дядей Хэлом совершенно не касались Адама, вращаясь в основном вокруг смерти Бенджамина.

Последнее, что он слышал, – его кузен служил капитаном пехоты, но не в отцовском полку. Мудрое решение. Все сыновья Хэла в начале своей военной карьеры пришли к выводу, что остаться в хороших отношениях с отцом возможно, только если не служить под его началом. Согласно этому они и купили свои патенты на офицерский чин.

– Тогда начни с другого конца, кретин, – нетерпеливо сказал Уильям. – Адам мог узнать, где Дотти, только от Дензила. Мы предполагаем, что Дензил с Вашингтоном, а по словам дяди Хэла, Вашингтон сейчас на зимних квартирах в Нью-Джерси.

Так, с этим ясно. Уильям слегка отрыгнул, ощутив сладкий привкус подгнившего яблока, потом чуть расслабился, натянул шинель на уши и поджал пальцы ног в холодных мокрых сапогах. Если его рассуждения верны, то незачем гадать, где Адам сейчас или был прежде. Он предположил, что кузен с армией Клинтона в Нью-Йорке – при условии, что тот все еще в Нью-Йорке. Хотя, несмотря на желание Клинтона захватить Чарльстон, он наверняка не станет делать этого зимой. В любом случае, если Хантеры не с Вашингтоном в Нью-Джерси, Адам – его единственный источник информации об их местонахождении.

Бетси подняла хвост и выпустила каскад дымящихся конских яблок в двух футах от того места, где на перевернутом ведре сидел Уильям. Молодой человек наклонился и потер замерзшие руки над теплой кучкой.

Он размышлял, почему Дензил, руководствуясь соображениями безопасности, сперва поместил Дотти к Элмсвортам, а потом решил послать за ней Адама. Впрочем, неважно. Выбор очевиден: ехать в Нью-Йорк и искать Адама, ехать в Нью-Джерси и искать Дензила либо вернуться в Саванну и доложить дяде Хэлу все, что он узнал.

Уильям отклонил последний вариант.

Расстояние до Нью-Йорка и Нью-Джерси было примерно одинаковым – около трехсот миль. Через полуоткрытую дверь он глянул на затянутое облаками небо. Может, неделя пути, если дороги позволят.

– В чем я сомневаюсь, – сказал он, наблюдая, как маленькие твердые крупинки – еще не вполне снег – холодными иголочками оседают ему на руки и лицо. – Но делать больше нечего, ведь так?

* * *

Уильям прибыл в Морристаун уже после наступления нового года. В пути у него было предостаточно времени, чтобы выработать план. Логика подсказывала, что поиски лучше начать с Морристауна (поскольку именно здесь находился Дензил, а Дотти, вероятно, сейчас уже с ним), однако совесть язвительно замечала, что подобное решение продиктовано в том числе малодушием. Уильям не хотел явиться в штаб-квартиру сэра Генри Клинтона в поношенном штатском костюме и получить порцию любопытных взглядов – а то и вопросов в лоб – от тамошних знакомых.

Нет уж, увольте.

В Морристауне было две церкви и две таверны, около пятидесяти домов и большой особняк на окраине города. Судя по развевающимся на доме флагам и выставленным снаружи часовым, штаб-квартира Вашингтона находилась здесь. Уильям не отказался бы взглянуть на этого человека, но любопытство подождет.

Тем не менее именно любопытство вынудило его спросить у прохожего на городском выгоне, почему к церквям выстроились такие очереди притопывающих на холоде людей.

– Оспа, – объяснили ему. – Прививки. Приказ генерала Вашингтона. Для военных и горожан – нравится им это или нет. Их делают в церквях каждый понедельник и среду.

Уильям слышал о прививке от оспы. Матушка Клэр однажды упомянула о ней в Филадельфии. Прививка означала присутствие врачей, а имя Вашингтона – присутствие армейских врачей. Поблагодарив своего информатора, Уильям подошел к голове очереди и, приподняв шляпу перед человеком у двери, протиснулся внутрь, как будто имел на это полное право.

Врач и его помощник работали возле купели у алтаря, разложив на последнем свои принадлежности. Доктор оказался не Дензилом Хантером, однако Уильям решил начать с него и целеустремленно зашагал по проходу, привлекая удивленные взгляды всей очереди.

Доктор, толстый господин в окровавленном фартуке и надвинутой на лоб шапочке, прикрывающей уши, стоял у купели, временно спрятанной под широкой доской. На ней лежали инструменты для прививки: два маленьких ножа, хирургические щипцы и миска с чем-то похожим на тонких темно-красных червей. Подойдя ближе, Уильям увидел, как доктор, выдохнув облачко пара, сделал небольшой надрез на руке женщины – та отвернулась, скривившись от боли. Доктор быстро вытер выступившую кровь, взял щипцами одного из червей, оказавшихся нитями, пропитанными какой-то гадостью («Оспа?» – с содроганием подумал Уильям), и засунул в рану.

Когда женщина обмотала руку платком, Уильям ловко занял место в начале очереди.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он с вежливым поклоном. – Я ищу доктора Хантера. У меня для него важное сообщение.

Доктор моргнул, снял очки и покосился на Уильяма, затем снова нацепил их и взялся за нож.

– Он сегодня в Джоки-Холлоу. Возможно, в Уик-Хаус или же обходит хижины.

– Спасибо, сэр, – искренне поблагодарил Уильям.

Доктор рассеянно кивнул и подозвал следующего.

Дальнейшие расспросы привели молодого человека в Джоки-Холлоу, довольно гористую местность (похоже, Вашингтон чертовски любил горы), где перед ним предстала картина огромных разрушений. Выглядело все так, будто на лесной массив упал метеор, поломав деревья и взрыхлив почву. Континентальные войска вырубили лес по меньшей мере на тысячу акров вокруг – из грязи торчали неровные обрубки пней, а по всему лагерю дымились костры из веток; возле них жались кучки солдат, протягивая к огню замерзшие руки.

Везде как попало валялись бревна: Уильям увидел, что идет строительство довольно больших хижин. Лагерь явно будет не временный – и не маленький.

Солдаты, большей частью в простой одежде или в армейских шинелях, копошились повсюду, словно муравьи. Если Дензил и в самом деле здесь, на поиски уйдет немало времени. Уильям подошел к ближайшему костру, протиснулся в круг мужчин и почувствовал блаженный жар от огня.

– Где находится Уик-Хаус? – спросил он у своего соседа, потирая руки, чтобы разогнать восхитительное тепло по телу.

– Там, наверху.

Мужчина – совсем молодой человек, возможно, на несколько лет младше Уильяма – дернул подбородком в направлении скромного дома вдалеке, на вершине холма. Уильям поблагодарил парня и с сожалением отошел от костра, распространяя вокруг себя запах дыма.

Уик-Хаус, несмотря на скромные размеры, явно принадлежал зажиточному человеку: рядом находились кузня, мельница и солидная конюшня. Состоятельный владелец дома либо сам был из повстанцев, либо его попросту выселили: у входа водрузили полковые знамена, а возле двери стоял часовой с посиневшим носом, явно отсеивая нежелательных визитеров.

Что ж, раз однажды сработало… Уильям расправил плечи, поднял голову и подошел к двери с таким видом, словно дом принадлежал ему.

– У меня сообщение для доктора Хантера, – сказал он. – Он здесь? Могу я его увидеть?

Часовой посмотрел на Уильяма слезящимися покрасневшими глазами.

– Нет.

– Могу я тогда узнать, где он?

Часовой прочистил горло и сплюнул – сгусток едва не попал Уильяму на носок сапога.

– Он внутри. Но вы не сможете его увидеть, потому что я вас не впущу. Если у вас сообщение, передайте через меня.

– Я должен передать его доктору лично, – твердо сказал Уильям и потянулся к дверной ручке.

Часовой сделал два шага в сторону и встал перед дверью, прижав мушкет к груди; его синий нос не допускал возражений.

– Ты не войдешь, приятель, – сказал он. – Доктор сейчас с бригадным генералом Бликером, их нельзя беспокоить.

Уильям издал низкий гортанный звук, ненамного уступающий рычанию, однако на Синего Носа это не произвело впечатления. Тогда он попробовал зайти с другого края:

– А миссис Хантер? Может быть, она в лагере?

Господи, хоть бы нет. Уильям глянул через плечо на царящий внизу кавардак.

– Да. Она там. – Часовой ткнул большим пальцем за спину, указывая на дом. – С доктором и бригадиром.

– А бригадир у нас кто?..

– Генерал Бликер. Генерал Ральф Бликер.

Уильям вздохнул.

– Ну, если я не могу войти, не будете ли вы так любезны сходить и передать ей, что пришел ее кузен с посланием для ее мужа? Уж она-то может выйти и получить его?

Почти сработало. Уильям видел, что на лице мужчины сомнение борется с долгом, однако долг победил, и Синий Нос упрямо покачал головой.

– Проваливай, – махнул он рукой.

Уильям развернулся и, не оглядываясь, зашагал с холма, как ему велели. Когда высокие кустарники и небольшие деревья скрыли его от взора часового, он свернул в сторону.

Потребовалось немало времени, чтобы обогнуть вершину холма, осторожно пробраться к мельнице и смешаться с очередью возле нее. Теперь он отчетливо видел дом – и заднюю дверь. Слава богу, часового там не было, по крайней мере сейчас.

Уильям подождал, пока его перестанут замечать, и украдкой отошел, как будто по нужде. Быстро миновав кузницу, он пробрался к дому и… заскочил внутрь.

Ощущая волну ликования, он закрыл за собой заднюю дверь.

– Сэр?

Обернувшись, молодой человек обнаружил, что стоит на кухне, под прицелом взглядов кухарки и кухонной прислуги. В воздухе витал запах жареного мяса – в просторном очаге на вертеле крутился огромный поросенок. У Уильяма потекли слюнки, однако еда могла подождать.

Он поклонился и приподнял шляпу перед кухаркой.

– Прошу прощения, мэм. У меня сообщение для доктора.

– А-а, он в гостиной, – сказала одна из младших служанок. Девушка с восхищением оглядела фигуру Уильяма, и он улыбнулся ей. – Я вас провожу!

– Спасибо, дорогая. – Он вновь заискивающе поклонился, прежде чем выйти за ней.

Дом был уютным, но кишел людьми: сверху долетали голоса и звук шагов – очевидно, над задней частью дома располагался второй этаж. Служанка подвела Уильяма к закрытой двери и сделала реверанс. Еще раз поблагодарив ее, он потянулся к фарфоровой ручке и безошибочно различил журчащий смех кузины Дотти. Его лицо расплылось в широкой улыбке.

По-прежнему улыбаясь, Уильям вошел в комнату. Дотти сидела в кресле у огня с вязанием на коленях и с выражением живейшего внимания смотрела на стоящего возле очага мужчину в форме Континентальной армии. Он что-то ей говорил.

Дензил тоже присутствовал в комнате, но Уильям едва заметил его, пораженно застыв при звуке мужского голоса.

– Уильям! – воскликнула Дотти, бросая вязание. Человек у очага резко обернулся.

– Господи Иисусе, – потрясенно выдохнул он. – А тебя-то сюда каким ветром занесло?

Синий цвет мундира оттенял его холодные бледно-голубые глаза, сверкавшие пронзительным блеском.

Уильям с трудом перевел дух, как если бы его лягнул в живот мул.

– Привет, Бен, – сказал он бесцветным голосом.