Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

137
Постыдные и возмутительные действия

Узнав об исчезновении отца, Уильям сразу же приступил к его поискам и начал со штаба генерала Прево.

Там ему сказали, что не видели подполковника лорда Джона Грея. Однако очень хотели бы знать, где он находится, поскольку командир полка, его светлость герцог Пардлоу, возложил ответственность за оставшихся в Саванне солдат на лорда Джона, и хотя старшие офицеры вполне способны держать солдат в полной боевой готовности, они, безусловно, будут признательны за более конкретные приказы, если таковые поступят.

По крайней мере, они знали, где дядя Хэл – или где он должен быть. В Чарльстоне.

– Что чертовски облегчает дело, – сказал Уильям Амаранте по прошествии двух дней поисков. – Но если папа в скором времени не объявится…

– Полагаю, тебе придется разыскать батюшку Пардлоу в Чарльстоне. При условии, что он… – Не договорив, она закусила губу.

– Что? – спросил Уильям, будучи не в настроении гадать.

Кузина ответила не сразу, а подошла к буфету и достала пузатую черную бутылку. Он тотчас узнал немецкий бренди, который папа и дядя Хэл называли черным бренди, хотя на самом деле он назывался «Кровь мучеников». Уильям нетерпеливо отмахнулся.

– Я не собираюсь пить.

– Понюхай.

Амаранта откупорила бутылку и теперь держала у него под носом. Молодой человек быстро понюхал, замер и снова принюхался, уже более внимательно.

– Я не претендую на роль знатока бренди, – сказала наблюдавшая за ним Амаранта. – Но батюшка Пардлоу однажды угостил меня. У этого другой запах… и вкус.

– Ты его пробовала? – Уильям вскинул бровь, и она пожала плечами.

– Только на кончике пальца. Вкус такой же, как и запах, – обжигающий, пряный. Словом, не такой, каким должен быть.

Уильям окунул кончик пальца и попробовал. Действительно, вкус какой-то… незнакомый. Он вытер палец о штаны и уставился на кузину.

– Ты намекаешь, что кто-то его отравил?

В суете последних дней его природный скептицизм несколько поутих, и предположение уже не казалось Уильяму невероятным.

Поморщившись, Амаранта осторожно вставила пробку обратно в бутылку.

– Несколько недель назад батюшка Пардлоу спросил, известна ли мне наперстянка. Я ответила «да», и что она в изобилии растет в саду у миссис Андерсон, возле дорожки. – Она прерывисто вздохнула, словно корсет был слишком тесным, и встретилась взглядом с Уильямом. – Я сказала ему, что растение ядовито. А потом нашла это, – кузина кивнула на бутылку, – в сейфе у него в кабинете. Некоторое время назад он дал мне ключ, – многозначительно добавила она, – потому что там все мои драгоценности.

Уильям посмотрел на бренди, черный и таящий опасность. Пальцы на руке, прикасавшейся к бутылке, внезапно похолодели и слегка задрожали. Молодой человек нетерпеливо потер их о рукав.

Не то чтобы он сомневался в способности дяди Хэла убить кого-то в случае необходимости; просто не предполагал, что дядя выберет яд. Уильям поделился этим соображением с Амарантой, которая долго смотрела на бутылку, а затем перевела обеспокоенный взгляд на него.

– Как думаешь, вдруг он собирался… покончить с собой? – тихо спросила она.

Уильям сглотнул. Перед лицом неминуемой перспективы рассказать жене о том, что стало с их старшим сыном, и возможной перспективы опозорить и уничтожить семью и полк… Уильям не верил, что Харольд, герцог Пардлоу, ухватится за самоубийство как за спасение, и все же…

– Ну, он ведь не взял ее с собой в Чарльстон, – твердо сказал Уильям. – Дотуда не более трех дней пути. Я поеду и разыщу его. А пока убери эту штуку в безопасное место.

* * *

Чарльстон

Уильям не чаял когда-нибудь снова встретиться с сэром Генри Клинтоном. Однако вот он, хмуро взирает на Уильяма, очевидно прекрасно его помня. Испросив краткую аудиенцию у одного из адъютантов Клинтона, Стивена Мура (своего приятеля и человека, знакомого с герцогом Пардлоу), Уильям ожидал в вестибюле роскошного особняка в Чарльстоне, который в настоящее время служил штабом гарнизона города. Он назвал свое имя, и пять минут спустя сэр Генри лично выскочил к нему как чертик из табакерки, почти с таким же безумным видом.

– Все еще капитан Рэнсом? – подчеркнуто вежливо спросил сэр Генри.

Ничто не запрещало офицеру уйти в отставку в одном месте и поступить на службу в другом, однако обстоятельства ухода Уильяма из-под командования сэра Генри были драматичными, а командиры, как правило, не любили драмы, связанные с их младшими офицерами.

– Так точно, сэр. – Уильям поклонился со всей вежливостью. – Надеюсь, у вас все благополучно, сэр?

Сэр Генри хмыкнул, но согласно кивнул. Еще бы, ведь его окружали свидетельства знаменательной победы: улицы Чарльстона были изрыты артиллерийским огнем, и солдаты (многие из них – чернокожие) кропотливо восстанавливали то, что взрывали неделю за неделей.

– Я прибыл с посланием для герцога Пардлоу, – сказал Уильям.

Сэр Генри, похоже, слегка удивился.

– Пардлоу? Но его здесь нет.

– Нет? – осторожно переспросил Уильям. – Герцог вернулся в Саванну?

– Он не говорил, что собирается туда. – Клинтон начал проявлять нетерпение. – Однако он уехал больше недели назад, так что, полагаю, он уже должен был вернуться.

По затылку Уильяма пробежал холодок, как будто в комнате произошло какое-то неуловимое движение или открылось невидимое окно.

– Конечно, – выдавил он и поклонился. – Благодарю, сэр.

Уильям вышел на улицу и машинально повернул направо, не отдавая себе отчета. Он встревожился и разозлился. Что, черт возьми, задумал дядя? Как посмел уехать по своим делам, когда его родной брат исчез?

Вдруг он замер как вкопанный. Что, если отец и дядя исчезли вместе? Но почему? Однако уже в следующий миг эта мысль растаяла без следа, ибо в сотне ярдов дальше по улице он заметил знакомую фигуру человека в красном мундире, покупающего пачку табака у негритянки в пятнистом тюрбане. Дэннис Рэндолл.

– Тебя-то мне и надо, – сказал Уильям секунду спустя, нагнав удаляющегося Дэнниса.

Тот поднял испуганный взгляд, огляделся по сторонам и только потом повернулся к Уильяму.

– Какого черта ты здесь делаешь? – поинтересовался он.

– Я мог бы спросить тебя о том же.

– Не смеши. Я там, где мне полагается быть, а вот ты нет.

Уильям не стал выяснять, чем занят Рэндолл. Ему было все равно.

– Я ищу своего дядю, герцога Пардлоу. Сэр Генри только что сказал мне, что он уехал из Чарльстона больше недели назад.

– Да, – тут же заявил Дэннис. – Я пересекся с ним, когда возвращался из Шарлотта… когда же… тринадцатого? Или четырнадцатого…

– Плевать на даты. Ты имеешь в виду, он направлялся на север, а не на юг?

– Какой ты сообразительный, Уильям, – сказал Дэннис с притворным одобрением. – Именно это я и имел в виду.

– Stercus. – У него скрутило живот. – Он был один?

– Да. – Дэннис искоса взглянул на него. – Мне это показалось странным. Однако я не настолько хорошо с ним знаком, чтобы расспрашивать, и у меня не было на то никаких причин.

Уильям задал еще несколько вопросов, но ничего не узнал и распрощался с Дэннисом Рэндоллом – если повезет, то навсегда.

Север… А что на севере могло заставить командира полка внезапно уехать в одиночку, никому ничего не сказав?

Бен. Он хочет увидеться с Беном. Перед мысленным взором Уильяма возникла черная бутылка. Так кого задумал отравить Хэл: себя, своего сына или их обоих?

– Слишком по-шекспировски, – вслух сказал Уильям, поворачивая лошадь на юг. – Чертов «Гамлет». Или это «Тит Андроник»?[323]323
  Трагедия «Тит Андроник» (1592) считается самой «кровавой» из пьес Шекспира.


[Закрыть]

Интересно, читал ли дядя когда-нибудь Шекспира, если уж на то пошло. Впрочем, неважно: куда бы он ни поехал, он не взял бутылку. В настоящий момент Уильям мог только вернуться в Саванну и надеяться отыскать там отца.

Три дня спустя он вошел в дом номер 12 по Оглторп-стрит и застал Амаранту в гостиной, где кузина ворошила угли в камине. Она обернулась на звук его шагов и с лязгом уронила кочергу. Мгновением позже она уже обнимала его, но не с любовным пылом, а скорее как тонущий человек, ухватившийся за бревно, подумал Уильям. Тем не менее он поцеловал кузину в макушку и взял за руки.

– Дядя Хэл уехал, – сказал он. – На север.

Ее глаза потемнели от страха, а кровь отлила от лица.

– Чтобы увидеться с Беном?

– Не представляю, зачем еще. Есть вести от папы? Он вернулся?

– Нет. – Сглотнув, Амаранта кивнула на открытое письмо на маленьком столике под окном. – Пришло сегодня утром для батюшки Пардлоу, но я его распечатала. Оно от человека по фамилии Ричардсон.

Уильям схватил письмо и быстро пробежал глазами. Потом перечитал еще раз, силясь уловить смысл. И наконец прочел в третий раз – медленно.

– Кто этот человек? – Амаранта глядела на письмо так, словно оно вот-вот могло ожить и укусить. Уильям не винил ее.

– Один негодяй, – сказал Уильям онемевшими губами. – Бог его знает, кто он на самом деле. Что-то вроде… «генерального комиссара армии»? Не уверен, существует ли такое звание, но…

– Он пишет, что арестовал лорда Джона! – воскликнула Амаранта. – Как он мог? Почему? Что он имеет в виду под «постыдными и возмутительными действиями»? Лорда Джона?

Уильям возился с листом бумаги, пытаясь сложить его заново онемевшими пальцами. Официальная печать под подписью Ричардсона оцарапала ему большой палец. Письмо выпало из рук и, подхваченное дуновением воздуха, закружилось по ковру. Пригвоздив его к полу ногой, Амаранта вопросительно уставилась на Уильяма.

– Он хочет, чтобы батюшка Пардлоу пришел и поговорил с ним. Что, черт возьми, нам делать?

138
Унаследованное зло

Неделю спустя

Было тихо, если не считать обычных корабельных шумов и командных окриков с палубы «Паллады», слабым эхом отдававшихся от стоящих на якоре кораблей.

Грей полностью оправился от последствий похищения и не удивился, когда два матроса пришли забрать его из маленькой каюты. Ему небрежно связали руки спереди (он оценил подобную предусмотрительность, хотя это и не сулило ничего хорошего) и насильно потащили вверх, на палубу, а затем в капитанскую каюту, где его ждал Иезекиль Ричардсон.

– Прошу, садитесь.

Ричардсон жестом пригласил Грея сесть и замер, глядя на него сверху вниз.

– Я еще не получил ответа от Пардлоу, – сказал он.

– Возможно, пройдет какое-то время, прежде чем вы свяжетесь с моим братом, – заметил Грей как можно непринужденнее с учетом обстоятельств. Где тебя черти носят, Хэл?

– О, я могу подождать, – заверил Ричардсон. – Я ждал годы, несколько недель не сыграют роли. Хотя, конечно, желательно, чтобы вы сказали мне, где, по вашему мнению, он находится.

– Годы ожидания? – удивился Грей. – Ради чего?

Ричардсон ответил не сразу, а только задумчиво посмотрел на него, потом покачал головой.

– Миссис Фрэзер, – резко сказал он. – Вы действительно женились на ней лишь для того, чтобы угодить погибшему другу? Учитывая ваши природные наклонности, я имею в виду. Может, вы хотели завести детей? Или кто-то едва не докопался до правды о вас и вы женились на женщине, чтобы скрыть истину?

– Мне нет нужды оправдывать перед вами свои действия, сэр, – вежливо промолвил Грей.

Ричардсон, похоже, счел это забавным.

– Разумеется, – согласился он. – Но вы, я полагаю, задаетесь вопросом, почему я намерен вас убить.

– По правде, нет.

Грей не лукавил, и безразличие в его голосе не было притворным. Если бы Ричардсон вознамерился его убить, он уже был бы мертв. Тот факт, что он до сих пор жив, означал, что мерзавец хотел его использовать. Вот что действительно интересовало Джона, но об этом он предпочел умолчать.

Медленно вздохнув, Ричардсон оглядел Грея, затем покачал головой и выбрал новую тактику.

– Одна из моих прабабушек была рабыней, – вдруг сказал он.

Грей пожал плечами.

– Двое моих прадедов были шотландцами. Человек не несет ответственность за свое происхождение.

– Значит, вы не считаете, что грехи отцов следует возлагать на детей?

Грей вздохнул и прижал плечи к спинке стула, чтобы снять напряжение в спине.

– Будь это так, человечество уже перестало бы существовать, раздавленное накопившимся грузом унаследованного зла.

Ричардсон слегка пожал плечами (то ли в знак согласия, то ли с пренебрежением), затем повернулся к стене из стеклянных панелей и уставился вдаль, по-видимому обдумывая новый разговорный гамбит.

Солнце клонилось к закату; свет, проникавший в большое окно, сверкал миллионами крошечных вспышек, переливаясь по стеклу, потолку (интересно, на корабле это тоже называется потолком?) и столу, за которым сидел Грей. Его руки все еще были связаны. Он медленно разминал их, рассматривая близлежащие объекты с точки зрения их эффективности в качестве оружия. Ему на глаза попались солидные часы и бутылка бренди, но и то и другое находилось далеко, в дальнем конце салона… Черт возьми, это его бутылка бренди! Даже на таком расстоянии он узнал написанную от руки этикетку. Ублюдок обчистил его дом!

– Что, простите? – Он вдруг осознал, что Ричардсон задал вопрос.

– Я спросил, – сказал Ричардсон, изображая терпение, – как вы относитесь к рабству. – Не получив немедленного ответа, он произнес уже не столь терпеливо: – Ради бога, вы были губернатором Ямайки и наверняка хорошо знакомы с данным институтом?

– Полагаю, вопрос риторический. – Грей осторожно коснулся заживающей, но все еще припухшей раны на голове. – Однако, если вы настаиваете… да. Я вполне уверен, что знаю об этом гораздо больше вас. Что касается моих чувств по отношению к рабству, то я сожалею о нем как по философским, так и по гуманным соображениям. А в чем дело? Вы ожидали, что я объявлю себя сторонником рабства?

– Не исключал. – Некоторое время Ричардсон пристально смотрел на него, затем, видимо придя к какому-то решению, сел за стол напротив Грея и встретился с ним глазами. – Рад, что вы этого не сделали. А теперь… – Он решительно наклонился вперед. – Ваша жена. Или ваша бывшая жена…

– Если вы имеете в виду миссис Фрэзер, – вежливо сказал Грей, – то она на самом деле никогда не была моей женой, брак между нами был заключен в результате ложного известия о смерти ее мужа. Он жив.

– Мне это известно, – произнес Ричардсон с какой-то мрачной ноткой, вызвавшей у Грея неприятные ощущения внизу живота.

Часы на столе издали звонкое «дзинь!», а затем настойчиво повторили это еще четыре раза. Ричардсон оглянулся на них через плечо и недовольно фыркнул.

– Мне скоро уходить. Я спрашиваю, сэр, знаете ли вы, кто такая миссис Фрэзер?

Грей уставился на него.

– Вероятно, удар по голове несколько нарушил мой мыслительный процесс… сэр… но у меня сложилось стойкое впечатление, что из нас двоих не я страдаю непоследовательностью. Что, черт возьми, вы имеете в виду?

На лице собеседника выступил странный пятнистый румянец, отчего оно стало походить на подмороженный помидор. Однако выражение недовольства с него сошло, что встревожило Грея.

– Вы отлично понимаете, что я имею в виду, полковник. Она вам сказала, не так ли? Миссис Фрэзер самая невоздержанная женщина, которую я когда-либо встречал, в этом столетии или в любом другом.

Грей невольно вздрогнул и мысленно проклял себя, увидев удовлетворение в глазах Ричардсона.

О чем он толкует, черт возьми?

– Ну конечно. Что ж, тогда… – Ричардсон наклонился вперед. – Я тоже тот, кем являются миссис Фрэзер, ее дочь и внуки.

– Что? – спросил Грей с неподдельным изумлением. – И кто же, по-вашему, они такие, позвольте узнать?

– Люди, способные перемещаться из одного времени в другое.

Закрыв глаза, Грей подождал немного, глубоко вздохнул и снова посмотрел на Ричардсона.

– Я надеялся, что сплю, но, как вижу, вы все еще здесь, – сказал он. – Это мой бренди? Если да, налейте мне немного. Не собираюсь выслушивать вас на трезвую голову.

Ричардсон пожал плечами и наполнил стакан, который Грей выпил залпом, как воду. Он отхлебнул вторую порцию, и Ричардсон, терпеливо за ним наблюдавший, кивнул.

– Хорошо. Слушайте. В Англии существует аболиционистское движение. Вы знаете об этом?

– Смутно.

– Что ж, оно укоренится, и в 1807 году король подпишет первый Акт об отмене рабства, запрещающий работорговлю в Британской империи.

– Вот как? Очень… хорошо.

Грей тайно искал путь к спасению с тех пор, как очнулся на палубе и понял, что находится на корабле. И теперь он его увидел. Окна в нижнем ряду огромной стеклянной стены были на петлях, и два из них – открыты, чтобы впустить в салон прохладный морской бриз.

– А в 1833 году Палата общин примет закон об отмене рабства, который объявит этот институт вне закона и освободит невольников в большинстве британских колоний – около восьмисот тысяч человек.

Грей был стройным и невысоким. Вероятно, он мог бы протиснуться в одно из окон… И если ему удастся прыгнуть в реку, то он почти наверняка доплывет до берега, несмотря на течение.

– Восемьсот тысяч, – вежливо повторил он, когда Ричардсон сделал паузу, явно ожидая ответа. – Впечатляет…

Со связанными запястьями он мог управляться со стаканом бренди, но плавать – другое дело. Грей мельком взглянул на путы. Может, перегрызть один из узлов… Или подождать, пока он не окажется в воде, а то, не ровен час, кто-нибудь войдет и застанет его жующим веревку?..

– Да, – согласился Ричардсон. – Хотя далеко не так впечатляюще, как количество людей в Америке, которые не будут освобождены и продолжат находиться в рабстве, а затем пострадают…

Грей перестал слушать, когда монолог Ричардсона принял тон лекции. Он опустил руки на колени и незаметно потянул, проверяя натяжение веревки.

– Простите?.. – спросил он, заметив, что Ричардсон замолчал и пристально смотрит на него. – Приношу извинения. Должно быть, я снова задремал.

Ричардсон наклонился, взял со стола стакан с бренди и выплеснул остатки ему в лицо. Застигнутый врасплох, Грей вдохнул жидкость и закашлялся, отплевываясь; глаза горели огнем.

– Приношу свои извинения, – вежливо сказал Ричардсон. – Несомненно, немного воды вам не повредит.

Он взял кувшин со стола и вылил Грею на голову.

Это помогло смыть жгучий бренди по крайней мере из глаз, хотя Грей кашлял и хрипел еще несколько минут. Наконец отдышавшись, он откинулся на спинку стула и вытер глаза тыльной стороной связанных рук, затем тряхнул головой, разбрызгивая капли по столу. Несколько попало в Ричардсона, и тот шумно вдохнул через нос, но, очевидно, взял себя в руки.

– Как я говорил, – продолжил он, бросив на Грея свирепый взгляд, – именно американская революция позволит рабству беспрепятственно процветать здесь, а затем приведет – во всяком случае, косвенно – к новой кровавой войне и еще большему насилию…

– Да. Я понял. – Грей выставил обе руки ладонями вперед. – И вы предлагаете что-то с этим сделать, перемещаясь во времени. Прекрасно понимаю.

– Сомневаюсь, – сухо промолвил Ричардсон. – Однако вы поймете, со временем. Все очень просто: если патриоты потерпят поражение, американские колонии останутся под британскими законами. Они прекратят заниматься работорговлей, а всех нынешних рабов освободят в течение следующих пятидесяти лет. Не будет нации рабовладельцев и Гражданской войны, которая произойдет примерно через сто лет, если мы не сумеем остановить эту войну. Тем самым мы спасем сотни тысяч жизней и избежим долгосрочных последствий рабства. Вы снова притворяетесь спящим, лорд Джон? Возможно, мне придется разбудить вас пощечиной, так как кувшин пуст.

– Нет. – Грей покачал головой и немного выпрямился. – Просто думаю. Если я правильно понял, вы хотите, чтобы нынешнее восстание потерпело поражение и американцы остались британскими подданными, верно? Хорошо. И как же вы собираетесь это устроить?

Очевидно, негодяй не заткнется, пока не изложит свою теорию целиком – Грей знал таких людей. Он внутренне застонал (голова опять разболелась от кашля), однако изо всех сил старался изображать внимание.

Пристально посмотрев на него, Ричардсон кивнул.

– Как я уже сказал – надеюсь, вы помните, – мы с единомышленниками определили несколько ключевых фигур, чьи действия повлияют на ход войны. Ваш брат один из них. Если ему не помешать, он поедет в Англию и произнесет речь в Палате лордов, излагая собственные опыт и наблюдения за ходом войны и настаивая на том, что, хотя она в конечном счете может быть выиграна, затраты будут несоизмеримы с выгодой от сохранения колоний.

Господи. Что, если Хэл намерен сделать это ради Бена? Если война прекратится и американцам позволят победить, Бена не схватят и не повесят как предателя. Он не будет предателем, пока остается в Америке. Господи, Хэл…

Глаза у Джона снова заслезились, но не от бренди.

– Он не единственный человек, занимающий высокое общественное положение, кто придерживается такой позиции, – добавил Ричардсон, – просто герцог, по воле случая или судьбы, окажется в нужном месте в нужное время. Ваш брат даст лорду Норту предлог, который тот ищет, чтобы отказаться от войны и направить ресурсы Англии на более важные предприятия. Конечно, Пардлоу не один – у нас есть список…

– Да, вы уже говорили. – У Грея зародилось неприятное ощущение внизу живота. – Вы сказали «мы». Сколько вас, черт возьми?

– Вам об этом знать необязательно, – отрезал Ричардсон, и Грей с небольшим удовлетворением подумал, что, скорее всего, ответ – «очень мало», а то и вовсе «никого, кроме меня».

Ричардсон наставил на него палец.

– Вам следует знать только то, милорд, что ваш брат не должен произносить эту речь. Если повезет, беспокойство о вашем благополучии его остановит. В противном случае мы будем вынуждены самым публичным образом раскрыть ваши пристрастия и действия и сделать скандал предельно громким, казнив вас за содомию. Этого будет достаточно, чтобы дискредитировать герцога Пардлоу и все его заявления.

Ричардсон сделал драматическую паузу и уставился на Грея, но тот молчал. Ричардсон коротко усмехнулся.

– Однако вас утешит осознание того, что ваша смерть не напрасна. Вы спасете миллионы жизней и, между прочим, не допустите, чтобы Британская империя совершила величайшую экономическую ошибку в истории, отказавшись от Америки. Большинство солдат о таком и не мечтают, не правда ли?