Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

– Моя жена – Друг, понимаешь? И она нанесла на лицо цвет мудрости.

– Я ее побаиваюсь, – честно призналась Эмили. – Ты пойдешь и расскажешь ей? Спросишь ее… прямо сейчас?

Он встал.

– Пойдем со мной.

Только когда они вышли на бледный от снега и тумана свет, Йен кое о чем подумал и повернулся к ней.

– Ты сказала, что молилась, Эмили. – Она дрогнула, услышав имя, которым он ее называл. – Кому ты молилась?

Он спросил из любопытства; некоторые могавки были христианами и молились Иисусу или Богородице, но Эмили христианкой никогда не была, насколько он знал.

– Всем, – просто ответила она. – Я надеялась, что кто-нибудь услышит.

* * *

Когда они отодвинули шкуру над входом, Йен увидел Рэйчел, идущую с Огги к длинному дому. Эмили сразу же вышла к ней, приглашая войти.

Рэйчел на мгновение замерла, вглядываясь в темноту; потом ее глаза отыскали Йена, и она улыбнулась, прочтя на его лице то, что хотела. Улыбка лишь слегка угасла, когда Рэйчел повернулась к Эмили, и на мгновение совсем исчезла, когда Йен рассказал о Тотисе. Она сглотнула, и Йен представил, как жена обращается к своему внутреннему свету.

– Да, конечно, – заверила она Эмили и с потеплевшим взглядом повернулась к мальчику. – Он навсегда останется твоим сыном, но для меня большая честь, что он будет и моим тоже. Я обязательно накормлю его у своего очага – мальчик ни в чем не будет нуждаться.

Йен вдохнул полной грудью; стянувшийся в животе узел ослаб. Тотис с любопытством и без страха смотрел на Рэйчел, потом перевел взгляд на мать; та кивнула. Тогда мальчик приблизился к Рэйчел, взял ее за руку и поцеловал ладонь.

– Ох, – тихо произнесла Рэйчел, погладив ребенка по голове.

– Тотис, – позвала Эмили. Он повернулся и подошел к матери. Она крепко обняла и поцеловала его в макушку. Йен увидел сверкнувшие слезы, которые Эмили не прольет, пока сын не уйдет по-настоящему. – Дай ему сейчас, – прошептала она на мохоке и указала подбородком на Йена.

Йен был слишком поглощен разговором и воспоминаниями, чтобы обращать внимание на обстановку в закутке, но когда Тотис кивнул и побежал к большой корзине с крышкой, наполовину скрытой в нише, он внезапно понял, что в ней.

– Вставай! – сказал Тотис, сдвинув крышку и наклонившись к корзине. Из глубины донеслась тихая возня и долгий, похожий на скрип звук зевоты. А потом Тотис встал с большим серым пушистым щенком на руках и с широкой улыбкой, в которой не хватало двух зубов.

– Один из многочисленных внуков твоего волка, Огвахо, йататеконах, – сообщила Эмили, улыбаясь под стать сыну. – Мы подумали, тебе снова нужен компаньон. Ну же, – подбодрила она Тотиса. – Дай ему.

По-прежнему улыбающийся Тотис обратил взгляд на Йена. Однако, подойдя ближе, он повернулся к Огги и поднял щенка со словами: «Он твой, мой брат». Мальчик говорил на мохоке, но Огги понял жест, если не сами слова, и с радостным визгом выгнулся в руках у Рэйчел, изъявляя желание потрогать собаку. Йен схватил сына и сел с ним на пол. Тотис отпустил извивающегося щенка. Тот прыгнул на Огги и начал топтать его лапами, облизывать лицо и вилять хвостом одновременно. Огги не плакал, а хихикал, брыкался ногами и визжал в отсветах костра. Тотис не выдержал и присоединился к потасовке, смеясь и толкаясь.

На мгновение вид у Эмили сделался потерянный, но когда Йен сказал: «Спасибо тебе», она снова улыбнулась.

– Итак, – произнесла женщина, – ты назвал моего сына. Позволь мне сделать то же самое для твоего.

Эмили говорила со всей серьезностью, по-английски, переводя взгляд с лица Йена на лицо Рэйчел и обратно.

Йен ощутил напряжение жены и испугался: вдруг это уже слишком для ее внутреннего света? В жарком воздухе длинного дома синяя краска начала оплывать с ее лица вместе с потом, расползаясь по щекам маленькими голубыми потеками и капельками, будто пустившая ростки лоза. Рэйчел открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. Она лишь расправила плечи и кивнула Эмили, которая серьезно кивнула в ответ, прежде чем обратить свое внимание на Огги.

– Нарекаю его Хантером[235]235
  Hunter (англ.) – охотник.


[Закрыть], – сказала она.

И под лозой на лице Рэйчел медленно расцвела улыбка.

88
В которой ситуация не проясняется

Йен отклонил приглашение остаться на ночь в длинном доме, к явному облегчению Рэйчел. Он сжал ее ладонь и, когда никто не смотрел, поднес к губам.

– Tapadh leat, mo bhean, mo ghaol[236]236
  Спасибо, жена моя, любовь моя (гэльск.).


[Закрыть], – прошептал он.

Рэйчел немного понимала по-гэльски; напряжение спало с ее раскрашенного синим и белым лица, и оно вновь сделалось миловидным.

Сжав ладонь мужа в ответ, она прошептала:

– Хантер Джеймс… и как там на мохоке будет Маленький Волк?

– Остонха Огвахо, – сказал он. – Решено.

Йен повернулся, чтобы попрощаться.

Тотиса оставили с матерью до отъезда Мюрреев в Ридж, поэтому в дом Джозефа Бранта они возвращались втроем в своей повозке, окутанные холодной вечерней тишиной. Буря миновала, и легкий снег растаял; в свете луны перед ними тянулась раскисшая от грязи дорога.

Йен еще раз поблагодарил Рэйчел за согласие взять Тотиса, но она только покачала головой.

– Я выросла сиротой в доме людей, приютивших меня из долга, а не из любви. Хотя какое-то время рядом был Дензил, я больше всего на свете хотела иметь большую семью, свою собственную. И все еще хочу. Кроме того, – будто бы невзначай добавила она, – как я могу его не любить? Он похож на тебя. У тебя есть чистый носовой платок? Боюсь, краска течет у меня по шее.

Дом словно ждал гостей: во всех окнах горел свет, а из трубы вылетали искры.

– Как думаешь, Сильвия с дочерьми уже приехали? – спросила Рэйчел. – Я про них совсем забыла.

Йен почувствовал, как у него екнуло сердце. Он тоже про них забыл.

– Думаю, да. Однако дом все еще стоит. Полагаю, это хороший знак.

* * *

Похоже, все собрались в задней части дома; вдалеке звучали разговоры и смех, в воздухе аппетитно пахло ужином, но поблизости не было никого, кроме впустившей их служанки.

Рэйчел попросила мужа извиниться за нее; ей хотелось лишь накормить Огги (который всю дорогу домой спал у нее на руках, как маленькое увесистое полено, а теперь подал признаки жизни) и лечь в постель.

– Послать к тебе кухарку с чем-нибудь съестным? Я чую запах жареного лосося и грибов.

– Грибы ты учуешь, только если они окажутся у тебя под носом. – Она зевнула. – И да, будь добр.

Когда Рэйчел ушла наверх, Йен повернулся, чтобы пойти и сообщить об их прибытии. Однако тут услышал шаги на лестничной площадке и, обернувшись, увидел Сильвию с Пруденс и Пейшенс. Безукоризненно опрятные, в чепцах и с туго заплетенными косами, они так и сияли.

– Рад встрече, Друзья, – улыбнулся Йен девочкам, и те пожелали ему доброго вечера, однако все трое явно пребывали в смятении.

– Я могу чем-то помочь? – тихо спросил Йен у подошедшей Сильвии. Она покачала головой, хотя от него не укрылось, что женщина натянута как струна.

– Все хорошо. – Она нервно сглотнула, все еще крепко сжимая фалду юбки. – Мы… собираемся встретиться с Габриэлем. В гостиной.

Пейшенс и Пруденс изо всех сил старались держаться с подобающим приличием, но было видно, что они кипят от возбуждения, смешанного с боязливостью.

– Правда? – Йен посмотрел на Сильвию и понизил голос: – Значит, ты поговорила с ними?

Кивнув, женщина оправила свой чепец.

– Я рассказала им, что случилось с их отцом и как он попал сюда. – Она на мгновение поджала вытянутую верхнюю губу. – Об остальном расскажет им сам.

Или нет, – подумал Йен.

Он поклонился всем троим и проводил их до гостиной. У Пруденс вырвался тихий смешок, и она прикрыла рот рукой.

К удивлению Йена, Сильвия открыла дверь, жестом указала девочкам войти и тут же затворила ее за ними, а сама привалилась к стене. Глядя на мертвенно-бледное лицо и закрытые глаза, Йен решил, что лучше не оставлять женщину, и выжидательно прислонился к противоположной стене, скрестив руки.

– Папа? – донесся из гостиной полушепот одной из девочек. Ее сестра сказала громче: «Папа», и тут уж обе завопили: «Папа, папа, папа!» Раздался топот по деревянному полу и скрежет ножек стула под натиском тел.

– Пруди! – Сдавленный голос Габриэля переполняла радость. – Пэтти! О, мои милые, о мои родные девочки!

– Папа, папа! – продолжали восклицать они, сыпя вопросами и перебивая друг друга. Габриэль повторял их имена снова и снова, словно заклинание, чтобы не дать им исчезнуть. Все трое плакали.

– Мне вас так не хватало, – хрипло сказал он. – О мои малышки. Мои милые, дорогие малышки.

Сильвия тоже плакала, тихонько, прижимая ко рту скомканный белый носовой платок. Потом она сделала знак Йену, он взял ее под руку и повел по коридору; женщина шла будто пьяная, натыкаясь на стены и на него. Сильвия захотела выйти на улицу – Йен схватил с крючка у двери плащ и торопливо накинул ей на плечи, помогая спуститься по деревянным ступеням.

Он подвел женщину к дереву, которое его мать и сахем использовали в качестве мишени, и рассеянно заметил, что они – или кто-то другой – вновь здесь упражнялись: у носового платка из розового ситца не хватало оторванного угла, а нижний край превратился в коричневую бахрому с подпалинами. Тут имелась скамья, куда Йен и усадил Сильвию, а сам присел рядом; он ощущал, как вздрагивает ее плечо, пока она плакала.

Через несколько минут плач прекратился. Сильвия затихла, теребя в руках мокрый носовой платок.

– Я все пытаюсь придумать способ, – хрипло сказала она. – Но не могу.

– Способ?.. – осторожно поинтересовался Йен. – Позволить девочкам остаться с отцом?

Она медленно кивнула. Взгляд ее не отрывался от земли, где тонкий, истоптанный слой снега превратился в смесь грязи, снежной каши и полузамерзшей воды.

– Но я не могу, – снова сказала она и высморкалась.

Йену не понравился удручающий вид мокрого носового платка, который она прикладывала к воспаленному красному носу, и он протянул ей сухой – правда, испачканный краской – платок из своего рукава.

– Две моих дочери от Габриэля, только у меня их три. Даже если…

Йен издал тихий гортанный звук, и Сильвия с тревогой посмотрела на него.

– Что?

– Я уверен, он и сам сообщил бы тебе, если бы вы не играли в молчанку… – сказал Йен. – Сегодня утром Тайенданегеа поведал мне, что у Габриэля есть два малыша от женщины, с которой он… хм…

Она бы все равно узнала, – молча убеждал он себя. Да, все так. И тем не менее его душило чувство вины, и ощущение не улучшилось при виде неприкрытого потрясения на ее лице.

– Поможет, если выругаться вслух? – произнесла она наконец.

– Ну да. Наверное. А ты разве знаешь какие-нибудь ругательства?

Сильвия нахмурилась, припоминая.

– Я знаю несколько слов, – сказала она. – Мужчины, которые приходили ко мне домой, часто говорили ужасные вещи, особенно если приносили выпивку или… если их было больше одного и они ссорились.

– Mac na galladh, – пробормотал он.

– Это шотландское ругательство? – Она выпрямилась, все еще скручивая платок в руках. – Возможно, мне будет легче браниться на другом языке.

– Нет, ругательства на гэльском не такие. Они… ну, ты выдумываешь их в каждом конкретном случае. У нас нет бранных слов. Можно сказать что-то вроде: «Чтоб у тебя черви в животе развелись, а потом полезли из глотки и удушили!» Не самый лучший вариант, – добавил он извиняющимся тоном. – Так, просто первое в голову пришло. Вот дядя Джейми даже без подготовки может загнуть такое, что уши в трубочку свернутся. Мне до него далеко.

Сильвия издала тихий хрип, не очень похожий на смех, но хотя бы не плач.

– А что ты сказал до этого? – спросила она после минутного молчания. – На гэльском.

– Mac na galladh? Просто «сукин сын». Что-то вроде характеристики, наверное. Или если не можешь придумать ничего лучше, но нужно что-то сказать, иначе взорвешься.

– Тогда mac na galladh, – сказала Сильвия и замолчала. – Тебе незачем сидеть тут со мной, – добавила она спустя несколько мгновений.

– Не глупи, – дружелюбно отозвался Йен, и некоторое время они сидели молча. Потом открылась задняя дверь и на миг из света выступила черная фигура человека на костылях. Когда дверь закрылась, Йен встал. – Да благословит тебя Господь, Сильвия, – тихо сказал он и на прощание коротко сжал ей плечо.

Далеко он, естественно, не ушел. Только в тень ближайшей лиственницы.

– Сильвия? – позвал Габриэль, вглядываясь в темноту. – Ты здесь? Миссис Брант сказала, что ты вышла.

– Я здесь, – ответила та совершенно будничным тоном, и Йен подумал, чего ей это стоило.

Ее муж проковылял по усыпанной сеном грязи к дереву-мишени и наклонился, приглядываясь к женщине в темноте.

– Могу я сесть? – спросил он.

– Нет, – отрезала она. – Говори, что хотел.

Коротко фыркнув, он положил костыли на землю и выпрямился.

– Что ж, ладно. Хочу, чтобы девочки остались здесь. Они тоже этого хотят, – добавил он, помолчав.

– Разумеется, – произнесла Сильвия бесцветным голосом. – Они любили тебя. И все еще любят, у них преданные сердца. Ты сказал им, что снова женился, что у тебя есть другая семья?

Наступила тишина. Мгновение спустя Сильвия с горечью рассмеялась.

– Сказал, что не хочешь иметь ничего общего с их сестрой? Или ты передумал насчет Честити?

– А ты передумала насчет нашего брака? Я могу иметь двух жен, как я уже говорил. Возможно, ты могла бы найти поблизости место, где жила бы с… ребенком, а Пруденс и Пейшенс навещали бы тебя. И я, конечно, – добавил он.

– Нет, не передумала, – сказала она холодным, как ночь, голосом. – Я не буду твоей наложницей и не позволю Пейшенс и Пруденс остаться здесь.

– Я вовсе не богат, но я могу… смогу… позволить себе расходы, – начал Габриэль, однако жена оборвала его и, вскочив на ноги, ступила в пятно льющегося из дома слабого света.

– К черту «расходы», – яростно прошипела она. – После всего сказанного ты ждешь, что я…

– Что я сказал? – спросил он. – Если я и выразил потрясение…

– Ты сказал, что я шлюха.

– Я не использовал этого слова!

– Тебе и не пришлось! Смысл был и так ясен.

– Я не имел в виду… – начал Габриэль.

Сильвия повернулась к нему, сверкая глазами.

– О, ты именно это имел в виду! И что бы ты сейчас ни сказал, ты по-прежнему будешь иметь это в виду. Ляг я с тобой в постель, ты изведешься при мысли о других мужчинах и еще сильнее будешь злиться на меня за то, что навлекла на тебя позор.

Она фыркнула, выпустив пар из ноздрей.

– Будешь думать, а не лучше ли они тебя. Не вспоминаю ли я о ком-то из них, когда прикасаюсь к твоему телу, не считаю ли тебя слабым и омерзительным. Я знаю тебя, Габриэль Хардман, и теперь-то знаю немало о других мужчинах тоже. И ты смеешь!.. – Ее крик наверняка было слышно из амбара. – Смеешь заявлять, что благочестиво и приемлемо брать в свою постель более одной женщины только потому, что живешь с людьми, у которых так принято!

Габриэль побледнел от гнева, однако взял себя в руки. Он хотел заполучить дочерей.

– Прошу прощения за свои слова, – проговорил он сквозь стиснутые зубы. – Я не отдавал себе отчета. Как ты можешь обвинять меня в этом?

– Ты вполне хладнокровно заявил, что заберешь у меня Пруденс и Пейшенс, – ответила Сильвия.

– Я им отец и буду их содержать!

– Нет, не будешь, – ровно сказала она и повернулась к дереву, за которым стоял Йен. – Будет?

Йен вышел из-за дерева.

– Нет, – мягко согласился он. – Не будет.

Габриэль облизал губы и тяжело вздохнул.

– Как же нам поступить, Сильвия? – Он явно пытался успокоиться. – Девочки хотят остаться со мной так же сильно, как я с ними. Что бы ты ни думала обо мне теперь, как ты можешь быть настолько бессердечной, чтобы отнять их у меня?

– Надеюсь, другие твои дети тебя утешат, – сказала Сильвия самым язвительным тоном, какого Йен прежде от нее не слышал. Она с силой потерла лицо ладонью, тоже стремясь обрести спокойствие. – Нет. По крайней мере в этом ты прав. Я знаю, как сильно они тебя любят, и никогда не скажу им ничего такого, что очернило бы тебя в их глазах. Но, думаю, тебе следует рассказать им о твоих здешних детях. Они поймут. А вот чего не поймут, так это почему ты скрываешь от них правду. А они рано или поздно узнают, пускай и не от меня.

Габриэль тоже вышел на свет, подволакивая хромую ногу. Причудливые пятна света и тени делали его похожим на старую березу с отслоившейся корой.

– Я не уеду отсюда без них, – проговорила Сильвия, обретя контроль над своими эмоциями. – Но я сообщу тебе, когда мы найдем дом, и ты сможешь их навестить. Помогу им написать тебе. Возможно, они снова приедут сюда повидаться с тобой, если это будет безопасно.

Сильвия выпрямила спину и разгладила передник.

– Я прощаю тебя, Габриэль, – тихо сказала она. – Однако впредь я тебе не жена.

89
Филатура

Саванна

30 сентября 1779 года

Альфред Брамби не походил на контрабандиста, во всяком случае такого, какими их представляла Брианна. Хотя надо признать, что среди ее знакомых единственными профессиональными контрабандистами были отец и Фергус. Мистер Брамби оказался солидным и красиво одетым джентльменом среднего роста; при встрече он запрокинул голову, приложил ко лбу ладонь козырьком и посмотрел на Бри снизу вверх, затем отвесил поклон и рассмеялся.

– Вижу, лорд Джон знает толк в хороших художниках, – сказал он с улыбкой. – Надеюсь, вы не берете плату за каждый дюйм, мадам? Иначе, боюсь, мне придется продать карету, чтобы позволить себе ваши услуги.

– Я действительно беру деньги за дюйм, сэр, – вежливо ответила Бри и кивнула на его миниатюрную жену. – Только в зависимости от размера картины, а не художника.

Брамби от души рассмеялся, а вслед за ним – и его весьма юная супруга.

Господи, – подумала Брианна, – ей же от силы восемнадцать, если не меньше! Хозяин меж тем повернулся к Роджеру, пожимая ему руку и вовлекая в оживленную беседу, в то время как его жена Анджелина, не заботясь о своем красивом платье, опустилась на колени и заговорила с Мэнди и Джемом, затем вскочила на ноги и пригласила их пойти взглянуть на мастерскую их матери.

Договоренность, предложенная гостеприимным мистером Брамби, состояла в том, что Маккензи будут жить в его доме как члены семьи столько времени, сколько потребуется Брианне для выполнения заказа. К ужину гости незаметно для себя влились в большое и веселое домашнее хозяйство Брамби с кучей слуг, отличной кухаркой и Хенрике, крупной и очень сноровистой служанкой-немкой. Прежде она была няней Анджелины и после замужества девушки настояла на том, чтобы переехать с ней в дом мистера Брамби.

– Как вы собираетесь проводить время, мистер Маккензи, пока ваша супруга занята живописью? – спросил мистер Брамби, когда подали вкуснейшее жаркое из свинины под яблочным соусом с бренди.

– Займусь кое-какими делами, сэр, – ответил Роджер. – Пресвитерия Чарльстона доверила мне доставить несколько писем, а еще у меня ряд мелких поручений от имени моего тестя, полковника Фрэзера.

– В самом деле? – Глаза мистера Брамби сверкнули за стеклами очков. – Наслышан о полковнике Фрэзере – да и кто нет? – однако не знал, что он делает отличный виски. – Хозяин дома кивнул на бутылку, подаренную Роджером перед обедом; он прихватил ее с собой к столу и делал маленькие глоточки из серебряной рюмки, которую дворецкий часто наполнял во время трапезы. – Если он заинтересован в расширении рынка…

Роджер улыбнулся и заверил мистера Брамби, что Джейми делает виски только для личного пользования. Мистер Брамби громко рассмеялся, преувеличенно подмигнул Роджеру и приложил палец к носу.

– Весьма разумно, – сказал он, – весьма разумно. С учетом нынешних таможенных и акцизных сборов предприятие вряд ли окупится, разве что по грабительской цене… и в этом, конечно, есть свои трудности.

Брианна наслаждалась ужином и пребывала в восторге от дома, построенного архитектором с хорошим вкусом. Однако необходимость одобрительно кивать каждому из Брамби по очереди ее утомила (оба они говорили без умолку и часто одновременно). Воспользовавшись появлением сигар и бренди для джентльменов, Бри извинилась и пошла проверить, на месте ли дети.

Их уложили на раскладных кроватях в просторной гардеробной, которая примыкала к изящно обставленной гостевой спальне, отведенной для Маккензи. Когда Бри заглянула в комнатку, оба крепко спали, умытые и накормленные заботами кухарки, миссис Аптон.

– К такому легко привыкнуть, – сказал Роджер, когда вошел позже, зевая и снимая сюртук. – Не подумаешь, что город под вооруженной осадой, правда?

Дом Брамби располагался на Рейнольдс-сквер, напротив филатуры – фабрики для выращивания шелковичных червей, – и густая растительность, в том числе большая роща белых тутовых деревьев, необходимых для питания упомянутых шелкопрядов, дарила ощущение замкнутости и пасторального покоя.

– Значит, ты следишь за календарем? – Натягивая сорочку через голову, Бри принюхалась и решила завтра поговорить с прачкой Брамби. – Через сколько дней тут все полетит к чертям?

– Меньше чем через три недели. – Он посерьезнел. – Твой отец не раскрыл подробностей битвы, но мы знаем, что американцы потерпят поражение. Осаду снимут одиннадцатого октября.

– И ты будешь здесь, в безопасности, верно? – Она подняла брови. Роджер с улыбкой взял ее ладонь и поцеловал.

– Да, – пообещал он.