Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

135
Самое интересное

Уильям снял им комнаты в приличной гостинице в небольшом городке к югу от Филадельфии. К его удовольствию, на стене над умывальником обнаружилось маленькое зеркало. Он тщательно побрился (отросшая борода темно-рыжего цвета немало удивила и позабавила Амаранту), а затем облачился в свой капитанский мундир, несколько измявшийся в дорожной сумке, но чистый.

Кузина прищурилась, когда он сел в карету рядом с ней и положил шляпу на колено.

– Я думала, ты оставил службу.

– Да. Верно. А это, – он махнул на свой алый мундир, – так называемая ruse de guerre. Идея дяди Хэла. Он временно дал мне звание капитана с правом проезда через любые территории, контролируемые войсками короля, куда, несомненно, входят Ричмонд и Чарльстон. Я не шутил, – мягко добавил Уильям. – Он беспокоится о тебе и хочет, чтобы ты вернулась.

Отведя глаза, Амаранта посмотрела в окно и закусила губу.

– Я полагала, граф заслуживает определенного почтения даже без военной формы.

– Я не граф, – твердо сказал молодой человек.

Она резко повернула голову и воззрилась на него.

– Я должен был сказать раньше, – продолжил Уильям. – Если ты рассматриваешь возможность стать графиней вследствие замужества, то, боюсь, напрасно.

– Вовсе нет. – Амаранта слегка скривила губы и вновь повернулась к окну, за которым грязные улицы Ричмонда сменились такими же мокрыми от дождя кукурузными полями.

– Как тебе это удалось? – не оборачиваясь, спросила она. – Я думала, батюшка Пардлоу говорил, что пэр не может отказаться от пэрства без разрешения короля. Ты убедил короля?

– Я еще не обращался к Его Величеству, – почтительно ответил Уильям. – Но собираюсь. Однако, что бы он ни сказал, я принял решение и больше не являюсь графом Элсмиром – если когда-либо им был.

Амаранта обернулась.

Уильям почувствовал внезапный прилив… чего-то. Может, страха, но в основном волнения, как будто он вот-вот прыгнет с высокой скалы в море, не зная, достаточно ли глубока вода, и не заботясь об этом.

– Я бастард. – Он говорил это не в первый раз и наверняка не в последний и все же вздохнул, прежде чем продолжить: – Я имею в виду… официально я законнорожденный, потому что восьмой граф и моя мать состояли в браке, когда я родился. Только старый граф не был мне отцом.

Амаранта медленно оглядела Уильяма сверху донизу и в обратном направлении, остановившись наконец на его лице.

– Ну, твой отец, судя по всему, был… гм… очень эффектным джентльменом. Вот откуда… – Она провела рукой по своему подбородку.

– Да, – ответил он почти сквозь зубы. – И не «был» – он еще жив.

– Ты с ним встречался?

Амаранта полностью повернулась к нему, в ее глазах зажегся интерес. У молодого человека внезапно возникла иллюзия, что взгляд кузины касается его лица, щекоча кожу.

– Да. Он… знает обо мне. И что мне известно о нем.

Какое-то время девушка ничего не говорила, однако Уильям видел, как она обдумывает его откровение. Кузина по-прежнему носила черное, правда сменила белый фишю на темно-синий; глаза у нее снова заблестели, на лицо вернулся румянец. Очевидно, ей об этом прекрасно известно, подумал Уильям, пряча улыбку. Амаранта в свою очередь откинулась назад и поджала губы.

– Ты не скажешь мне, кто этот джентльмен?

– Не собирался, – признал он. – Но… если ты выйдешь за меня замуж…

– Я не принимаю твое предложение. Не сейчас. Возможно, никогда, – многозначительно прибавила она. – В любом случае будь уверен, я никому не скажу.

– Хорошо. Его зовут Джеймс Фрэзер. Шотландский горец и якобит или, скорее, был в прошлом. У него есть земля в Северной Каролине. Я бывал там в юности, не имея ни малейшего представления, что он… кто он такой.

– Он тебя признал? – Амаранта никогда не скрывала своих намерений, и сейчас ход ее мыслей был предельно ясен.

– Нет, и я не хочу, – твердо сказал Уильям. – Он мне ничего не должен. Хотя, если тебе интересно, смогу ли я тебя прокормить без поместья Элсмиров, – добавил он, – не переживай. У меня есть скромная маленькая ферма в Вирджинии, которую мне оставила мать… точнее, мачеха, первая жена лорда Джона.

Еще у него был Хелуотер, но, возможно, вместе с титулом Элсмира он лишится и поместья, поэтому Уильям не стал о нем упоминать.

– Первая жена лорда Джона? – Амаранта воззрилась на него. – Вот уж не думала, что он вообще был женат. И сколько раз?

– Два, насколько мне известно. – Он поколебался, но не смог отказать себе в удовольствии огорошить ее еще больше. – А что самое интересное, его вторая жена была – то есть и сейчас остается – женой Джеймса Фрэзера.

Амаранта прищурилась, словно решая, не издевается ли он над ней, затем покачала головой, отчего из прически высунулась шпилька. Не удержавшись, Уильям вынул ее и заправил освободившийся локон за ухо. Едва заметные мурашки побежали по шее кузины, и она слегка поежилась, несмотря на влажную духоту внутри кареты.

* * *

Две недели спустя

Для Уильяма выход из кареты был сродни вылуплению из куколки. Распрямив затекшие ноги и ноющую спину, он помог выбраться из недр экипажа Амаранте. Наконец-то кислород, солнечный свет и – свобода! Он неудержимо зевнул, и воздух наполнил его, раздувая до прежних размеров.

Уильям размышлял, не отвезти ли кузину в дом дяди Хэла, но она твердо заявила, что сначала поедет к лорду Джону.

– Я верю, что дядя Джон меня выслушает. Как бы я ни любила батюшку Пардлоу… Почему ты так смотришь? Я люблю его. Просто не уверена, как он отреагирует. В конце концов, Бен его сын.

– Резонно, – признал Уильям. – Правда, сомневаюсь, что и отцу под силу предсказать дядину реакцию, но он, по крайней мере, привык иметь с ним дело.

– Именно, – сказала Амаранта и больше не произнесла ни слова, пока они ехали по улицам города, а лишь поглядывала на свое отражение в окне кареты да время от времени поправляла волосы.

Уильям заподозрил неладное, когда дверь дома номер 12 по Оглторп-стрит открылась прежде, чем он успел постучать.

– Ох, вы ее нашли! – воскликнула мисс Крэбб, глядя через его плечо на Амаранту. Облегчение на худом лице женщины боролось с раздражением. – Ребенок спит.

– Его светлость уехал в Чарльстон, – добавила экономка, отступая на шаг, чтобы впустить их. – Он рассчитывал вернуться через две недели, но два дня назад сообщил письмом, что задерживается по воле милорда Корнуоллиса.

Амаранта скрылась наверху в поисках Тревора, так что объяснение Уильям выслушал в одиночку.

– Понятно, – сказал он, входя в дом. – Мой отец отправился с его светлостью?

Судя по всему, лорда Джона тоже не было, потому что иначе он уже явился бы их встретить.

Неизменное выражение недовольства на лице мисс Крэбб уступило место некоторому смятению.

– Нет, милорд, – промолвила она. – Он ушел позавчера, да так и не вернулся.

136
Двумя днями ранее

Записка прибыла в дом номер 12 по Оглторп-стрит сразу после легкого обеда, состоящего из сэндвичей с ветчиной и бутылки пива. Сидя в непринужденной обстановке кухни, лорд Джон наблюдал за тем, как Мойра возится с огромным палтусом, которого доставили этим утром. Женщина явно умела обращаться с тесаком, и лорд Джон пожалел о ее непреклонном отношении к помидорам – с такими способностями она бы одним махом превратила любой помидор в кетчуп. Он с жадным предвкушением наблюдал, как Мойра присматривается к рыбине (такой большой, что голова и хвост свисали с маленького столика) и решает, с какой стороны атаковать.

Однако, прежде чем она успела нанести удар, в проеме кухонной двери мелькнула тень и раздался короткий стук по косяку.

– Mein Herr?[320]320
  Милорд? (нем.)


[Закрыть] – Гюнтер, конюх из платной конюшни, услугами которой частенько пользовался Хэл, с подобострастным видом застыл в дверном проеме в своем кожаном фартуке.

– Ja? Was ist das?[321]321
  Да? В чем дело? (нем.)


[Закрыть] – спросил Грей.

Мойра, занесшая руку для удара, на миг замерла и подозрительно прищурилась, переводя взгляд с него на Гюнтера и обратно.

Гюнтер пожал плечами, поднял брови, как бы снимая с себя ответственность, и протянул аккуратно сложенную записку, запечатанную свечным воском. Он махнул рукой через плечо, показывая, что кто-то дал ее в конюшне. Грей порылся в кармане в поисках монеты, достал пенни и шиллинг, отдал шиллинг и, коротко поблагодарив, взял записку.

Сперва он подумал, что она для Хэла, но записка была адресована «лорду Джону Грею». Лаконичный, секретарский стиль совершенно не вязался с тем таинственным способом, каким ее передали. Сообщение, написанное тем же почерком, было не менее загадочным.

Милорд!

Мне сказали, что однажды на Вас работал человек по имени Томас Берд. Этот господин приплыл из Англии на моем корабле «Паллада» и рассчитался за свой проезд при посадке. Однако на борту он познакомился с молодой леди, которая не оплатила поездку, вместо этого спрятавшись в трюме. Мистер Берд изъявил согласие внести оплату за ее проезд, дабы шериф не упек ее в тюрьму, но у него нет наличных денег для этой цели. Не желая заключать такую миловидную молодую женщину в местную тюрьму, я спросил, нет ли, случайно, у мистера Берда друзей, которые взяли бы на себя его расходы. Он отрицал, не желая полагаться на свои знакомства, но я слышал, как он упомянул Ваше имя, и поэтому осмеливаюсь сообщить вам о его обстоятельствах.

Если Вы хотите помочь мистеру Берду или хотя бы поговорить с ним, он все еще на борту. «Паллада» пришвартована на самой восточной пристани у складов.

Ваш смиреннейший и покорнейший слуга, сэр,

Джон Дойл, капитан

– Весьма необычно, – проговорил Грей, переворачивая бумагу, как будто надеялся отыскать на оборотной стороне дополнительные сведения.

– О, ничего необычного, сэр, – заверила Мойра, вытирая рукой вспотевший лоб. – Это всего лишь самка.

– Что?

– Самка, говорю, – повторила она, указывая на обезглавленную рыбу. – Их яйца называются икрой.

– Хм…

Грей увидел, что кухарка не только отрезала голову, хвост и плавники, вскрыла большое плоское тело и выскоблила внутренности, но и отложила на тарелку внушительную массу какой-то темной маслянистой субстанции – предположительно рыбьей икры. На покрытой чешуей столешнице, где сама рыба превращалась в обед, места не хватило, посему тарелка дожидалась своей очереди на полке.

– Понятно, – сказал он. – Как думаете, может, подать ее с яйцами?

– Вы читаете мои мысли, милорд, – заверила она. – Свежие гренки с яйцами пашот, икрой и капелькой растопленного масла сверху. «Хорсдевр»[322]322
  Искаж. от фр. «hors d’oeuvre» – закуска.


[Закрыть], как называет их его светлость.

– Чудесно, – улыбнулся Грей. – Вернусь к ужину вовремя!

Если бы не внезапное упоминание особи женского пола, он, возможно, никуда не пошел бы. Однако разговор о самках напомнил ему о присущей Томасу слабости к молодым женщинам, от которой тот (насколько знал Грей) строго воздерживался во время двух своих браков. В последнем письме Том – писавший нечасто, но хорошо – сообщил о недавней смерти второй жены. Поскольку его старшему сыну уже исполнилось восемнадцать, Том решил на какое-то время оставить дела на юного Барни и съездить в Германию, где не бывал со времен их давнего знакомства с графом фон Намценом. Он умолял лорда Джона передать сердечный привет графу, если лорд Джон с ним свяжется.

Не исключено, что Том в поисках новых впечатлений покинул Европу. И что при этом, все еще убитый горем, он вполне мог увлечься молодой женщиной, находящейся в бедственном положении. Том был галантным человеком и очень добрым.

С другой стороны, от письма отчетливо попахивало, и явно не палтусом. Грей задумчиво сложил его и сунул в карман жилета.

– Какого черта, – произнес он вслух, напугав Мойру. – О, прошу прощения, миссис О’Мира. Я только хотел сказать, что сегодня приятный день для прогулки.

* * *

День и в самом деле выдался приятный. Ветерок разгонял тяжелый летний воздух, и Грей наслаждался прогулкой. На Бэй-стрит он спустился по ступенькам и немного прошелся босиком по песчаному пляжу, а затем снова неспешно побрел в сторону пакгаузов.

Продуктовая флотилия – рыбаки и фермеры, привозившие фрукты и овощи с верховья реки, – состояла в основном из небольших лодок, поэтому пристани возле Бэй-стрит, как правило, были узкими и располагались впритык. Однако складские причалы представляли собой крепкие широкие сооружения, по которым можно было перевозить тележки, перекатывать бочки и таскать ящики, не рискуя свалиться в воду. Большие корабли, вернувшиеся из дальнего плавания, стояли на якоре у складских причалов либо на реке – в периоды интенсивного судоходства.

Сейчас был именно такой период, и Грей замер, любуясь тем, как покачиваются высокие мачты, а солнце блестит на крыльях морских птиц, кружащих над кораблями. Красивое зрелище. Ему вообще нравились корабли, хотя они всегда напоминали некоего Джеймса Фрэзера, который терпеть их не мог и буквально умирал от морской болезни каждый раз, когда поднимался на борт. Грей улыбнулся при воспоминании об их насыщенном событиями пересечении Ла-Манша много лет назад – теперь, по прошествии времени, оно казалось забавным.

Не будучи дураком, лорд Джон решил приглядеться к самому восточному доку издалека. У одной из небольших пристаней он купил несколько яблок и, пользуясь случаем, осмотрел корабли.

– Что там за ост-индское судно бросило якорь на канале? – спросил он у торговки яблоками, махнув на большой корабль, явно способный пересечь Атлантику. Однако на нем не было опознавательного флага.

– Ах, это… – Она равнодушно оглянулась через плечо. – «Дворец», кажется. Нет, вру, «Палата». Точно.

Что ж, по крайней мере, судно по имени «Паллада» действительно существовало и плавало через Атлантику. Находился ли Том Берд сейчас или когда-либо на его борту – другой вопрос, но…

– Сэр? Сэр! – Повторный оклик вырвал его из размышлений, и Грей увидел перед собой низкорослого матроса с рыжей бородой. – У вас что-то на шляпе, сэр, – сказал он, указывая вверх.

Мгновенно вспомнив о чайках, Грей хлопнул себя по голове и снял шляпу для осмотра. Внезапно перед глазами у него потемнело, что-то невесомое защекотало лицо. Потом в голове что-то взорвалось, и окружающий мир померк.

* * *

Грей очнулся от острой боли в затылке и сильных позывов на рвоту. Он попробовал перевернуться и обнаружил, что руки привязаны к бокам, а на голову натянут холщовый мешок. Последнее удержало его от рвоты, хотя головокружительная качка туда-сюда делала позыв еще более настойчивым.

Проклятье. Лодка.

Теперь Джон различил плеск весел о воду и сопение того, кто ими управлял, а еще – плодородный запах далеких топей. Лодка была небольшая; его согнули пополам и затолкали в маленькое пространство между сиденьями. Колени намокли.

Не успел он поздравить себя с оправданными подозрениями или пожурить за глупость (в конце концов, он не проявил достаточной осмотрительности), шум весел стих, и в следующее мгновение лодка остановилась с глухим стуком, который болью отозвался в пульсирующей голове. Снова качка, затем его схватили и подняли сильные руки. Их обладатель крикнул – сверху упала веревка, ударив Джона по плечу. Похититель (только один?) обернул веревку вокруг его талии, завязал узлом и скомандовал: «Давай!» Рывком Джона подняли в воздух и потащили наверх, как говяжью тушу.

Чьи-то руки втянули его на борт и снова подняли, однако он не смог удержать равновесие со связанными запястьями и упал на колени. Мешок сдернули. Яркий солнечный свет ударил в глаза, и Грея вырвало на туфли стоявшего перед ним человека, затем он мягко повалился на бок и сомкнул веки в надежде обрести равновесие.

Над ним раздались проклятия и обмен репликами, но в настоящий момент ему было все равно, лишь бы его снова не заставляли встать.

Затем Грей услышал знакомый голос.

– Ради бога, развяжите его, – нетерпеливо сказал человек. – Что с ним случилось?

Он разлепил одно веко. Уши его не обманули, а вот на зрение он бы не положился: мачты, паруса, облака, солнце и лица кружились над ним, вызывая дурноту.

– Меня ударили. По голове. – Грей закрыл глаз, чтобы круговерть остановилась. Как ни странно, это помогло, и обходительное приятное лицо Иезекиля Ричардсона пришло в фокус.

– Мои извинения. – Наклонившись, Ричардсон поставил его на ноги и держал за локти, пока кто-то развязывал веревки. – Я велел вас доставить, но не уточнил, какими средствами. Давайте спустимся, и вы присядете. Думаю, вам не помешает выпить.

* * *

Он прополоскал рот бренди и сплюнул в миску, затем откинулся на спинку и осторожно отпил.

Они сидели в большой капитанской каюте – в высоких кормовых окнах мерцал свет, отражавшийся от реки внизу. Грея тошнило, если он смотрел на них дольше нескольких секунд, хотя понемногу он приходил в себя.

– Мне в самом деле жаль, – вполне искренне сказал Ричардсон. – У меня нет к вам личной неприязни, и если бы я мог решить дело, не привлекая вас, то так и поступил бы.

Грей неохотно перевел взгляд на собеседника, одетого в форму майора британской пехоты.

– Я слышал о двойных агентах и встречался с ними, – произнес он по возможности вежливо. – Но будь я проклят, если видел человека, так часто меняющего решения. Будьте добры сказать, на чьей вы стороне.

Ричардсон изобразил улыбку, однако попытка вышла не совсем удачной.

– Вы задали не такой простой вопрос, как вам кажется, – ответил он.

– В данных обстоятельствах это лучшее, на что вы можете рассчитывать.

Грей закрыл глаза и поднес стакан к носу: возможно, вдыхание паров бренди уменьшит головную боль, не опьяняя его. Он подумал, что в компании Ричардсона опасно быть пьяным.

– Тогда позвольте и мне спросить вас. – Капитанское кресло заскрипело, когда Ричардсон наклонился вперед. – Однажды я поинтересовался, есть ли у вас личный интерес к Клэр Фрэзер. Вы ответили, что нет, и сразу женились на ней. Почему?

Это заставило Джона открыть глаза. Ричардсон говорил мягко, взирая на него с видом терпеливой кошки, сидящей у мышиной норы. Джон осторожно коснулся затылка и посмотрел на пальцы. Кровь все еще шла, но не сильно.

– Я мог бы сказать, что это не ваше дело, – ответил он, вытирая пальцы о бриджи. – Однако причин для секретности нет. Вы угрожали арестовать даму за подстрекательство к мятежу. Она была вдовой моего хорошего друга. Я посчитал, что, спасая ее от ваших когтей, окажу последнюю услугу Джейми Фрэзеру.

Ричардсон кивнул.

– Ну, разумеется. Галантный жест, милорд.

Казалось, он слегка удивлен, хотя трудно было судить наверняка.

– Как я понимаю, брак просуществовал недолго из-за неожиданного возвращения мистера Фрэзера из подводной могилы. Но не рассказывала ли эта дама вам при обмене супружескими откровениями что-нибудь о своей прошлой жизни?

– Нет, – без колебаний ответил Грей.

– Весьма странно, – заметил Ричардсон. – Хотя, учитывая обстоятельства, вероятно, сдержанность леди оправданна.

Ручеек беспокойства потек по затылку Грея – или, возможно, это была просто капля крови. Обстоятельства, чтоб тебя. Он осторожно откинулся назад, стараясь не шевелить ноющей головой, и одарил Ричардсона непроницаемым (как он надеялся) взглядом.

Ричардсон долго смотрел на него, затем, коротко кивнув самому себе, встал, взял с полки кожаную папку и снова сел. Он открыл папку и вытащил официального вида документ с печатью и штампом, хотя Грей со своего места не мог разглядеть, что это за печать.

– Вы знакомы с человеком по имени Нил Стэплтон? – поинтересовался Ричардсон, вскидывая одну бровь.

– В каком смысле «знаком»? – спросил Грей, приподнимая обе свои. – Если я и слышал это имя, то очень давно.

Хотя прошло и в самом деле немало времени, имя Нила Стэплтона (более известного Грею как Нил Давалка) ударило его под дых с силой двухфунтового ядра. Он не видел Стэплтона много лет, но прекрасно помнил этого человека.

– Возможно, мне следовало поинтересоваться, знаете ли вы его… в библейском смысле? – спросил Ричардсон, в упор глядя на Грея. Он подтолкнул ему документ, и взгляд Джона сразу остановился на заголовке: «Признания Нила Патрика Стэплтона».

Нет, – подумал он. – Черт возьми, нет…

Грей взял бумагу, смутно радуясь тому, что руки не трясутся, и прочел умеренно подробный и вполне точный отчет о том, что произошло между ним и Нилом Стэплтоном в ночь на 14 апреля 1759 года и снова днем 9 мая того же года.

Отложив документ, Грей посмотрел поверх него на Ричардсона.

– Что вы с ним сделали?

Живот скрутило при мысли о том, что они (наверняка негодяй действовал не один) могли сделать с таким, как Нил.

– О чем вы? – вежливо уточнил Ричардсон.

– Шантаж, подкуп, пытки?.. Он написал это не по своей воле. Какой здравомыслящий человек пошел бы на такое? Уж глупцом-то Нил никогда не был.

Ричардсон пожал плечами.

– Он жив? – процедил Грей сквозь зубы.

– А вам не все равно? – спросил Ричардсон с наигранным безразличием. – Ах… ну конечно же нет. Будь он мертв, вы могли бы заявить, что документ – фальшивка. Но боюсь, мистер Стэплтон еще жив, хотя и не смею предположить, как долго он пробудет в таком состоянии.

Грей не сводил с него взгляда. Неужели Ричардсон действительно угрожает убить Нила? Хотя какой в этом смысл?

– Однако он в Лондоне. К счастью, у меня под рукой есть дополнительные… показания, скажем так.

Ричардсон поднялся, подошел к двери каюты, открыл ее и высунул голову.

– Входите, – пригласил он и отступил назад, пропуская Перси Уэйнрайта.

* * *

Выглядел Перси ужасно: изрядно потрепанный, без шейного платка, вьющиеся, тронутые сединой волосы местами спутались, местами торчали дыбом. Он был бледен, как обезжиренное молоко, а под глазами залегли темные тени. Сами глаза, налитые кровью, тотчас устремились на Грея.

– Джон, – сказал он немного хрипло, отвел взгляд и, с усилием прочистив горло, продолжил: – Прости, Джон. Я проявил слабость. Это ты всегда был храбрым.

Простая констатация факта, признанного между ними как часть любви, которая их когда-то связывала. Из них двоих именно Джон всегда смело встречал вызов. Сейчас, наряду с раздражением (и отчетливым страхом), Грей ощутил смутную жалость.

– Значит, вы и его заставили подписать признание, – сказал он Ричардсону, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

Поджав губы, Ричардсон вновь открыл папку и на сей раз вынул более объемный документ. И немудрено, – подумал Грей. – Сколько времени мы были любовниками?

– Противоестественные действия и инцест, – заметил Ричардсон, перелистывая страницы нового документа. – Ну и ну, лорд Джон. Ну и ну.

– Сядь, Перси, – сказал Грей, чувствуя невыразимую усталость.

Однако его настроение капельку улучшилось, когда он мельком увидел заголовок документа: «Признание П. Уэйнрайта». Выходит, Перси сохранил последнюю частичку самоуважения и не назвал Ричардсону свое настоящее имя. Грей попытался перехватить взгляд Перси, но бывший сводный брат смотрел на свои руки, сложенные на коленях, как у школьника.

А ведь ты пытался меня предупредить.

– Напрасно хлопочете, мистер Ричардсон, – холодно произнес он. – Мне все равно, что вы будете делать с этими документами; джентльмен не спасует перед шантажом.

– Увы, почти все пасуют, – сказал Ричардсон едва ли не с сожалением. – Однако я вас не шантажирую.

– Разве? – Грей махнул рукой на папку и небольшую пачку бумаг. – Тогда что же означает эта шарада?

Ричардсон сложил руки на столе, откинулся назад и посмотрел на Грея, судя по всему собираясь с мыслями.

– У меня есть список, – наконец заговорил он. – Лиц, действия которых привели – прямо или косвенно, но бесспорно – к определенному результату. В некоторых случаях действия совершены самим человеком, в других – он или она просто способствовали. Ваш брат – один из тех, кто будет способствовать определенному развитию событий, которые, в свою очередь, решат исход этой войны.

– Что?

Действия привели… будет способствовать… решат… Грей покосился на Перси – тот поднял глаза, однако тоже пребывал в полном замешательстве, и неудивительно.

– В самом деле – что? – Ричардсон наблюдал, как мысли одна за другой отражаются на лице Грея. – Могу ошибаться, но, по моим сведениям, ваш брат собирается выступить с речью в Палате лордов. И последствия этой речи повлияют на решение британской армии – а значит, и Парламента – о продолжении войны.

Перси слушал в совершенном недоумении, и Грей его не винил.

– Я хочу, чтобы ваш брат не произносил эту речь, – заключил Ричардсон. – Думаю, ваша жизнь и честь – единственное, что может ему помешать.

Он склонил голову набок, наблюдая за Греем.

Джон моргнул.

– Вы плохо знаете моего брата, если так думаете.

Ричардсон пренеприятно улыбнулся.

– Вы сами видели, как человека повесили за содомию.

– Да.

По правде, он не только присутствовал на повешении, но и тянул Бейтса за ноги в отчаянной надежде ускорить его конец. Грей обнаружил, что одной рукой рассеянно потирает грудь в том месте, куда его пнул Бейтс.

– В американских колониях люди столь же нетерпимы к извращениям, как и в Англии… а может, и более. Хотя, при определенном везении, толпа забьет вас камнями прежде, чем вас официально вздернут, – рассудительно добавил Ричардсон и кивнул на бумаги на столе. – Уверяю, ваш брат оценит это предложение. Вы с мистером Уэйнрайтом останетесь на борту в качестве моих гостей, а копии заявлений передадут вашему брату. Что произойдет с вами дальше, будет зависеть от его светлости.

Ричардсон закрыл папку, взял ее и поклонился.

– Вам принесут еды. Доброго дня, господа.