Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

Позади раздавались крики, топот копыт и одиночные выстрелы – отряд ополченцев, бурля энтузиазмом, присоединился к гонке. Черт бы их побрал! Фин мотал головой и вставал на дыбы, и хотя Джейми за пару секунд привел коня в чувство, толпа разгоряченных всадников со смехом и гиканьем неслась прямо на них. Джейми привстал в стременах, чтобы остановить безумную кавалькаду гневным окриком, и наконец отчетливо увидел напугавшую Люсиль повозку, запряженную мулами. Те прядали ушами и нервно переступали копытами, но явно не собирались в страхе ретироваться.

Гонка завершилась. В вихре летящей из-под копыт грязи всадники окружили повозку, и на мгновение все крики смолкли. Натянув поводья, Бри уверенно правила мулами – Джейми отметил, что у нее отлично получается. Сидевший рядом с женой Роджер поднял обе руки.

– Не стреляйте, – сказал он без тени улыбки. – Мы сдаемся.

* * *

Джейми вылил последние капли «Особого виски» в бокал Роджера, поднял свой и обвел взглядом собравшуюся за столом – и не только – компанию. Помимо его домочадцев здесь была семья Йена-младшего, Сильвия с дочерьми, а также Сайрус Кромби, Мердо Линдси и Бобби Хиггинс – неженатые и овдовевшие мужчины, которые остались на обед после муштровки.

– Я благодарю Бога за благополучное возвращение наших путешественников, – произнес хозяин. – А кроме того, – добавил он, кланяясь Роджеру, – за то, что направил и благословил на служение нашего нового священника. Slàinte mhath!

Роджер редко краснел от смущения, однако лицо и глаза его светились теплотой и благодарностью. Он открыл было рот, собираясь скромно заметить, что официальный обряд рукоположения состоится не раньше лета, когда старейшины смогут приехать с побережья, – но Бри предупредительно сжала ему колено, так что пастор лишь улыбнулся и приподнял бокал.

– За семью! – сказал он. – И за верных друзей!

Джейми сел под дружные возгласы, звон бокалов и дребезжание посуды, улыбаясь и чувствуя, как теплеет на душе. В мерцании свечей мелькали лица, оживленные беседой, едой и напитками.

Не хватает только Фергуса с Марсали и детишками; они выехали из Чарльстона вместе с семейством Маккензи, но затем повернули на север, намереваясь обосноваться в Ричмонде и открыть там типографию. Джейми мысленно помолился об их благополучии.

Клэр сидела рядом, малышка Мэнди крепко спала у нее на коленях, свесившись с бабушкиной руки, как мешок с зерном. Джейми взял внучку на руки и прижал к груди, а Клэр прильнула к нему и положила голову на плечо в знак благодарности. На мгновение их с Мэнди буйные кудри переплелись, и его сердце наполнилось такой любовью, что даже умри он сейчас – не пожалел бы.

Клэр выпрямилась, и Джейми встретился взглядом с Роджером Маком, который сидел примерно с таким же выражением на лице. Они обменялись понимающими улыбками и опустили глаза на стол, усыпанный крошками и обглоданными костями.

123
И жизнь продолжается…

Возвратившиеся пилигримы – точнее, их взрослые представители – встали довольно поздно. Ну а дети, как водится, повскакивали с постелей на рассвете и побежали на кухню, где уже собралась целая толпа ребятни. Джем и Мэнди сразу подружились с Агнес и сестрами Хардман. Мэнди пришла в восторг от Честити и вызвалась кормить ее завтраком. Она ласково ворковала, кладя девчушке в рот малюсенькие кусочки, словно голодному птенчику, а Честити хихикала и захлебывалась молоком.

Решив сходить в кладовую за еще одним ведерком молока, я вышла из кухни и встретила спускавшуюся по лестнице Брианну – сонную, но полностью одетую.

– Как ты, моя хорошая? – спросила я, оглядывая дочь с ног до головы.

Бри стала бледнее и тоньше, чем до поездки в Саванну. Еще бы! Преодолеть три сотни миль в тряской повозке в условиях войны, бог весть какой погоды и скудных запасов пищи и вместе с тем заботиться о паре лошадей, муже и двоих детях, сидя на контрабандных ружьях, замаскированных под партию гуано летучих мышей… Однако вид у нее был счастливый.

– Поверить не могу! Это потрясающе… – Брианна обвела дом рукой и огляделась. – Но па до сих пор не установил дверь в хирургической, – хохотнула она.

– Ничего, успеется.

Глянув в сторону кухни (судя по негромкому гулу голосов и хихиканью, обстановка там была вполне мирной), я взяла дочь за руку и потащила ее к бездверному проему хирургической.

– Давай-ка послушаю твое сердце. Запрыгивай на смотровой стол и ложись.

Явно подавив желание закатить глаза, Бри с ловкостью кузнечика запрыгнула и послушно улеглась. Затем с блаженной улыбкой прикрыла глаза, расслабляясь на обитой войлоком поверхности.

– О боже! Я не лежала на такой мягкой кровати с тех пор, как мы уехали из Саванны. Тем более на такой чистой. – Она с наслаждением потянулась, хрустнув позвонками. – Кстати, лорд Джон просил передавать тебе привет.

– Так и сказал? – улыбнулась я, беря в руку стетоскоп Пинара.

– Нет, он выразился более элегантно, но смысл был именно такой. – Бри открыла глаза и пристально посмотрела на меня. – А его светлость герцог Пардлоу умолял нижайше кланяться. Написал тебе что-то вроде письма.

– Что-то вроде? – Во время недолгого брака с лордом Греем мне доводилось видеть пару посланий Хэла, а еще чаще – слышать о них от Джона. – Он хоть подписался полным именем?

– Да, но был ужасно расстроен. Сидел с поджатыми губами, и все такое прочее.

Я удивленно подняла брови.

– Расстроен? Хэл? Интересно чем. Расшнуруй корсет.

– Долгая история, – ответила она, скосив глаза на грудь и развязывая тесемки. Затем снова метнула на меня взгляд. – Насколько я понимаю, па знал, что Уильям в Саванне, когда предложил мне туда отправиться?

– Да, лорд Джон упоминал об этом в письме, в котором приглашал тебя приехать и написать портрет той дамы из высшего общества. Кстати, как твоя работа?

Бри рассмеялась.

– Я во всех подробностях расскажу тебе об Анджелине Брамби и ее супруге, но чуть позже, – сказала она и прикрыла один глаз, уставившись на меня вторым. – Не переводи разговор на другую тему. Уильям.

– Вы все-таки встретились? – спросила я с затаенной надеждой, которую тщетно пыталась скрыть. Брианна открыла оба глаза.

– Да, – кивнула она, вытаскивая завязку из последней петельки. – Все прошло… просто замечательно. – Голос ее потеплел. – Уильям приехал в дом Брамби – лорд Джон послал его на встречу с «леди художницей», не сказав про меня ни слова. Да что с ними не так? – возмутилась она вдруг, подняв глаза. – Я про па и лорда Джона. Почему они утаили, что мы с Уильямом будем в Саванне в одно время?

– Постеснялись, – ответила я с грустной улыбкой. – К тому же оба не лишены такта – хотя, возможно, тебе так не кажется. Они не желали, чтобы на вас давил груз ожиданий.

Джейми очень боялся, что брат и сестра не понравятся друг другу, а мечта о взаимной симпатии между детьми была столь велика, что он не решался говорить об этом даже со мной.

– Лорд Джон и твой папа хотели как лучше, – примиряюще подытожила я. – Ну и как тебе Уильям?

Бри нахмурилась и сочувственно покачала головой.

– Бедный Уильям. Он очень славный парень! Не представляю, как можно справляться с такими проблемами в столь юном возрасте…

– Насколько я помню, тебе в твои двадцать жизнь тоже не казалась легкой. – Я развязала тесемку на нижней сорочке и приложила плоский раструб стетоскопа к ее груди. – Думаю, вам просто не повезло с родителями. Сделай глубокий вдох, моя дорогая, и задержи дыхание.

Она исполнила инструкции, и я прислушалась. Переместила стетоскоп и снова прислушалась. Еще раз переместила… Тук-ТУК, тук-ТУК, тук-ТУК… Равномерные, как стук метронома, уверенные звуки. На всякий случай я приложила пальцы к солнечному сплетению, чтобы проверить брюшную пульсацию. Подтянутый живот слегка подрагивал при каждом ударе в месте прохождения аорты.

– Все в норме! Никаких нарушений сердечного ритма, – вынесла я вердикт, подняв глаза. Боже, каким прекрасным было ее лицо! Наконец-то она дома. В безопасности. Живая.

– Мама, с тобой все в порядке? – встревоженно спросила Бри, заметив слезы у меня на глазах.

– В полном, – подтвердила я, кашлянув. – Часто были приступы мерцательной аритмии?

– Нет, – ответила она с некоторым удивлением. – Два-три раза на пути в Чарльстон и один или два – пока мы жили там. Дважды – в Саванне. Я сейчас говорю о более или менее серьезных случаях. А вот на обратном пути приступов не было – разве что совсем коротких, не дольше пары секунд.

Немного помолчав, Бри продолжила:

– Я принимала ивовую кору. Правда, через некоторое время стала ее измельчать и смешивать с сыром – получалось что-то вроде таблеток. Потому что от чая постоянно хотелось в туалет. Не могла же я рисовать, бегая на горшок каждые пятнадцать минут! Как думаешь, сыр не мог нейтрализовать ее свойства?

– Вряд ли, – рассмеялась я. – Поздравляю – ты изобрела первый в мире аспирин со вкусом сыра! Кстати, у тебя желудок от этих «пилюль» не болел?

Бри покачала головой и затянула горловину сорочки.

– Нет, но сыр наверняка смягчил действие кислоты. Если не ошибаюсь, именно поэтому пациентам с язвой советуют пить молоко.

– Верно. Или назначают антациды. Мед тоже хорошо помогает от… – Я резко замолчала.

Брианна уже завязывала тесьму, и я как раз собиралась подать ей кружевной платок. Однако моя левая рука до сих пор лежала у нее на животе в районе пупка. И я все еще ощущала сердцебиение.

Едва заметное частое сердцебиение. Тихое, суетливое и очень настойчивое.

ТуктукТуктукТуктук…

– Мама? Что-то не так? – Бри встревоженно села.

Я лишь покачала головой.

– Добро пожаловать домой, – только и смогла выговорить я, приветствуя нового обитателя Риджа. А потом расплакалась.

* * *

Из-за радостной суеты, вызванной новостью о беременности Брианны, и хлопот по перераспределению комнат (Сильвия и ее дочки заняли недостроенный третий этаж, затянув окна парусиной для защиты от дождя, а Бри с Роджером переехали в свою прежнюю спальню; Фанни и Агнес, ставшие теперь Женщинами, получили в личное пользование часть чердака, хотя продолжали спать вповалку с младшими детьми – как и сестры Хардман) я совершенно забыла о записке.

Я сунула послание Хэла в карман фартука и обнаружила почти неделю спустя, когда решила постирать одежду – фартук стал таким грязным, что продолжать его носить было бы негигиенично.

Записка представляла собой маленький лист бумаги, замысловато сложенный в несколько раз и скрепленный восковой печатью с оттиском лебедя на фоне полной луны. На внешней стороне был указан адрес и имя получателя: Миссис Джеймс Фрэзер, Фрэзер-Ридж, Северная Каролина. Письмо начиналось без всякого обращения (Джон дал верную характеристику эпистолярным привычкам брата) и состояло всего из нескольких строк – ничего лишнего. Правда, Хэл его все же подписал.

Уж не знаю, какая кошка между вами пробежала, но вы с моим братцем явно больше, чем просто друзья. Я намереваюсь кое-что предпринять, однако если вдруг не вернусь – присмотрите за ним, пожалуйста.

Постскриптум: Не могли бы вы порекомендовать какое-нибудь смертельное снадобье? Хочу потравить крыс.

Харольд, герцог Пардлоу

Внизу стояла заглавная буква «Х» – очевидно, на случай, если я не узнаю автора по титулу. Я осторожно положила письмо на буфет, чтобы перечитать, пока буду месить тесто.

Мне вдруг стало смешно, и я даже улыбнулась – хотя улыбка получилась немного нервной. Хочу потравить крыс… Ну-ну. Насколько я знала Хэла, речь шла как минимум об убийстве или самоубийстве. На худой конец – о полном истреблении грызунов в подвале дома. Что же он задумал?..

– Сплошные головоломки, – пробормотала я себе под нос, шлепнув вязкое тесто на присыпанный мукой стол. Хорошенько вымесила его и скатала в шар, после чего вернула в миску и накрыла влажной тканью. Затем долго стояла, непонимающе моргая, словно глупая курица, и пытаясь сообразить, что, черт возьми, затевают братья Греи. Встряхнув головой, перенесла миску на полочку возле очага, чтобы тесто быстрее поднялось, и направилась в кабинет.

– Можешь дать мне лист бумаги и приличное перо? – спросила я у Джейми, который о чем-то размышлял, откинувшись на спинку стула.

– Конечно! Держи. – Он вынул из стоявшей на столе чернильницы перо и подал мне вместе с листом тряпичной бумаги, позаимствованной у Брианны.

Кивнув в знак благодарности, я подошла к столу и написала:

Харольду, герцогу Пардлоу,

Полковнику 46-го пехотного полка,

Саванна, Джорджия

Дорогой Хэл!

Да.

Листья наперстянки. Измельчите их и сделайте крепкий отвар – или покромсайте в салат и пригласите крыс на ужин.

Ваша бывшая невестка,

К.

Постскриптум: Это не самая гуманная смерть, даже для крысы. Пуля куда более практичный способ.

Джейми наблюдал, как я пишу, без труда читая лежащее вверх ногами послание. Когда я закончила и помахала листком, чтобы поскорее высушить чернила, он удивленно вскинул брови. Я молча положила перед ним обе записки – свою и Хэла.

После прочтения его брови так и не вернулись на место. Джейми поднял глаза.

– Это всего лишь шутка, – объяснила я. – Мой совет про листья наперстянки.

Он сдержанно хмыкнул в своей шотландской манере и подтолкнул ко мне записки.

– Может, ты и шутила, саксоночка. А вот он – нет. Ни в едином слове.

124
Когда я впервые увидел Ваше лицо

Саванна

5 мая 1780 года

От М. А. Стаббса, отст. капитана армии

Его Величества

Мистеру Джону Синнамону

Мой дорогой мистер Синнамон!

Не могу передать, с каким волнением я смотрел на Ваш портрет. Воистину, грудь моя готова разорваться в равной мере от угрызений совести и ликования. И все же я благодарю Вас от всего недостойного сердца за Ваш доблестный поступок и мужество, легшее в его основу.

Позвольте сначала попросить у Вас прощения, хотя я его не заслуживаю. Я был тяжело ранен в Квебеке и несколько месяцев не мог вести дела, а затем меня отправили в Англию. Мне следовало навести справки о Вашей матери и обеспечить вас обоих. Я этого не сделал. Предпочел думать, что душевные и физические раны помешали исполнению моего долга, но истина в том, что я забыл о нем из эгоизма и лености. Я недостойный человек и сожалею об этом.

Если позволите (при условии, что мне даровано прощение), молю Вас: приезжайте. Я поражен силой чувства, вспыхнувшего во мне при виде Вашего лица, запечатленного красками на холсте, и еще более – возросшей потребностью лицезреть его воочию перед собой. Могу лишь надеяться, что Вы также хотели бы увидеть мое.

Если Вы простите меня в достаточной мере, чтобы приехать, посылаю инструкции лорду Джону Грею, который организует Ваше путешествие в Лондон и предоставит средства.

Ваш смиреннейший и покорнейший слуга… и отец,

Малкольм Армистед Стаббс, эсквайр.

Постскриптум. Вас назвали Мишель. У Вашей матери был медальон – подарок ее французской бабушки – с изображением архангела Михаила, и она желала, чтобы он стал Вашим заступником.

* * *

Саванна

10 мая 1780 года

День выдался ненастный и холодный, сильный ветер гнал по реке белых барашков и норовил сорвать с молодых людей шляпы. Тендер почти закончил погрузку – последняя партия груза отправилась в трюмы военного транспортного судна «Гермиона», ожидающего на якоре.

– Ты когда-нибудь плавал на корабле? – вдруг спросил Уильям.

– Нет. Только на каноэ. – Синнамон дрожал, как беспокойная лошадь, готовая рвануть с места. – На что это похоже?

– Иногда захватывает дух, – попытался ободрить его Уильям. – Хотя в основном тоска смертная. Вот, я принес тебе прощальный подарок.

Из кармана сюртука он вынул маленькую баночку с мутной жидкостью и пузырек поменьше с пипеткой.

– На всякий случай, – сказал он, вручая их Синнамону. – Соленые огурцы и эфир. От морской болезни.

Синнамон посмотрел на подарки с сомнением, однако кивнул.

– Если затошнит, пососи огурец, – объяснил Уильям. – А не подействует – прими шесть капель эфира. Можно с пивом, – заботливо добавил он.

– Спасибо. – От ветра к Синнамону вернулся обычный румянец. – Спасибо, – повторил он и с сокрушительной горячностью схватил Уильяма за руку. – И скажи своей сестре, как сильно… насколько…

Волна подступивших эмоций захлестнула его, он тряхнул головой и крепче сжал руку приятеля.

– Ты сам уже сказал. – Высвободив кисть, Уильям подавил желание пересчитать пальцы. – Она была только рада помочь. И счастлива за тебя. Как и я. – Он ласково похлопал Синнамона по предплечью, чтобы тот, чего доброго, снова его не схватил, но вместе с тем испытывая самую искреннюю привязанность. – К твоему сведению, я буду по тебе скучать, – застенчиво добавил он.

А ведь и правда, – поразился Уильям, точно его обухом по голове ударили. Он вдруг почувствовал опустошение и не мог придумать, что еще сказать.

– Moi, aussi[297]297
  Я тоже (фр.).


[Закрыть]. – Прочищая горло, Синнамон опустил взгляд на свои новые сапоги.

– Все на борт! – крикнул сверху лейтенант, капитан тендера, смотревший на них с неодобрением. – Поспешите, джентльмены!

Уильям взял новый чемодан – подарок лорда Джона – и сунул его в руку Синнамону.

– Ступай, – сказал он, старательно улыбаясь. – Напиши мне из Лондона!

Синнамон безмолвно кивнул, затем, после очередного гневного окрика с тендера, повернулся и, не замечая ничего вокруг, заковылял на борт. Опущенные паруса тендера сразу наполнились, и через минуту он уже летел по реке навстречу неизвестному будущему. Уильям проследил, как маленькое судно скрылось из виду, и с легким вздохом зависти (смешанным с горечью утраты) повернулся к Бэй-стрит.

– Au revoir, Michel, – сказал он себе под нос. – И с кем мне теперь говорить?

125
Женщина второго типа

Сразу после отъезда Синнамона Уильям по настоянию отца переехал из маленького домика, который делил с приятелем, в дом лорда Джона. Амаранте нужна компания, заявил отец.

– Она не принимает приглашений, – пожаловался он Уильяму, – и выходит из дома разве что за покупками.

– Но ведь ей и пристало тосковать, – осмелился пошутить Уильям, но тут же пристыженно умолк под сердитым отцовским взглядом. – Ты же говорил ей, что никто ничего не знает?

– Разумеется, – нетерпеливо отрезал лорд Джон. – И Хэл тоже, на удивление деликатно. Она просто опускает голову и твердит, что ей невыносимо быть на виду. «Выставлять себя напоказ», как она выразилась.

Уильям просветлел.

– Что ж, это многое объясняет.

– Разве?

– Ну, – неуверенно начал он, – как молодая вдова и мать наследника титула дяди Хэла… она возбудила бы… то есть вызвала пристальное внимание? Я имею в виду приемы, обеды и тому подобное.

– Она с большим удовольствием принимала такое внимание, насколько я могу судить, – цинично заметил отец, искоса глянув на него.

– Весьма. – Уильям отвернулся, взял с буфета мейсенскую тарелку и сделал вид, что рассматривает ее. – Теперь же ее… э-э… вывели на чистую воду, так сказать… пускай и между нами… – Он кашлянул. – Возможно, кузина чувствует, что не может играть роль красивой молодой вдовы и, гм…

– Однако она без смущения флиртовала с тупоголовыми юнцами, зная, что мы с Хэлом непременно об этом услышим. Хм…

Похоже, лорд Джон посчитал доводы Уильяма сомнительными, но не лишенными оснований. После чего сделал следующий – неизбежный, по мнению Уильяма, – вывод:

– И потом, как она поступит, если один из этих щеголей, воспылав страстью, попросит ее руки?

Лорд Джон нахмурился – ему пришла в голову очередная догадка. Быстро оглянувшись через плечо, он подошел ближе к Уильяму и понизил голос:

– А что бы она сделала, не знай мы всей правды?

Уильям пожал плечами и развел руки, изображая полное неведение.

– Бог его знает, – чистосердечно сказал он. – Но этого не произошло.

Лорд Джон, очевидно, хотел добавить что-то еще, однако лишь покачал головой и передвинул тарелку на два дюйма, вернув ее в точности на прежнее место.

– Почему бы ей не ходить на званые обеды, или чаепития, или… на собрания рукодельниц? – предположил Уильям. – В общем, туда, где собираются только женщины.

Отец коротко рассмеялся.

– В мире существует два типа женщин, – заявил он. – Те, кому нравится женское общество, и те, кто предпочитает общество мужчин. Справедливости ради замечу, это не всегда связано с похотью или поисками мужа.

– Намекаешь, что Амаранта не относится к первому типу.

– Раз уж ты это заметил, Уильям, то уверяю тебя, другие женщины тоже. Женщины первого типа не любят женщин второго, особенно если женщина второго типа молода, красива и не лишена обаяния или средств. – Он провел рукой по волосам, все еще густым и светлым, хотя у самого лица уже проглядывала седина. – Думаю, я мог бы попросить миссис Холмс или леди Прево пригласить Амаранту на какой-нибудь девичник, но очень сомневаюсь, что она пойдет.

– Даже зная всю правду, – мягко сказал Уильям, – ты заботишься о ней и беспокоишься, что она одинока. В конце концов, Амаранта невиновна в случившемся.

Отец тяжело вздохнул. Он выглядел довольно помятым и распространял вокруг себя слабый запах кислого молока, вероятно как-то связанный с белесым пятном на его угольно-черном рукаве. Тревора отняли от груди, но он еще не овладел тайнами питья из чашки.

– Может, наймешь няньку? – предложил Уильям.

– Да, – быстро ответил отец. – Тебя.

* * *

Уильям не сожалел о возвращении на Оглторп-стрит. Конечно, ему нравилась холостяцкая жизнь с Джоном Синнамоном и то, что он всегда мог поделиться с приятелем всем происходящим. Однако он был счастлив за Синнамона, хотя и немного тревожился. Их тесный домишко на окраине топей казался сырым и заброшенным, и после захода солнца, оставшись в одиночестве среди запахов грязи и дохлой рыбы, Уильям падал духом. Куда лучше было теперь просыпаться по утрам от солнечного света и шума людей внизу.

А еще – еда. Несмотря на непреклонность Мойры в отношении запеченных помидоров, кухарка творила чудеса с рыбой, моллюсками и жареным аллигатором в абрикосовом соусе. Она даже – после недолгих уговоров и подарка в виде бутылки хорошего бренди – позволила лорду Джону научить ее готовить картофель дофине.

И наконец – Амаранта.

Уильям сразу понял, что имел в виду лорд Джон: она была подавлена, не поднимая глаз ковырялась в рукоделии и говорила только тогда, когда к ней обращались. Неизменно вежливая, но всегда отстраненная, будто мысли ее витали где-то в другом месте.

Наверное, в Нью-Джерси, – подумал Уильям и с удивлением ощутил к ней нечто вроде сочувствия. В случившемся действительно не было ее вины.

Предпринимая попытки вернуть кузину к жизни, Уильям обнаружил, что некоторые черты его собственной натуры, о которых он позабыл за последний год, на самом деле не исчезли. По ночам он начал видеть сны… об Англии.

Вечера проводили за играми: шахматы, шашки, нарды, домино… Если к ужину приходил Хэл или кто-нибудь еще, они играли в вист или брэг[298]298
  Карточная игра, близкая к покеру.


[Закрыть], с улыбкой наблюдая, как Амаранту охватывает соревновательный азарт. В картах она не знала пощады, а вот в шахматы играла по-кошачьи: неотрывно следила за доской своими переменчивыми глазами, словно шахматные фигуры были мышами, мягко помахивала туда-сюда воображаемым хвостом, а потом набрасывалась на соперника и показывала белые зубы.

Тем не менее пустое времяпрепровождение слегка угнетало. Весь город был охвачен похожим чувством, хотя приостановка военных действий объяснялась серьезной и насущной причиной. Когда французские корабли ушли, а Линкольн с американцами отступил в Чарльстон, Саванна принялась собирать осколки: разбитые пушечными снарядами дома были наспех отремонтированы, а с приходом весны и прибытием свежей краски ярко-розовые, желтые и синие цвета города расцвели заново.

Засека и редуты за пределами города еще оставались, хотя зимние бури и приливы разрушили самые дальние укрепления. Остатки американского лагеря к настоящему времени почти растащили рабы и подмастерья.

Но если думы о Бенджамине в Нью-Джерси мучили Амаранту подспудно, то мысли о Чарльстоне бурлили в умах гарнизона Саванны открыто и беспрестанно.

Часто приходили депеши с новостями из Нью-Йорка и Род-Айленда, где сэр Генри Клинтон собирал войска для своей авантюры. Учитывая статус Хэла и то, что Джон был не только его братом, но и подполковником, домочадцы были прекрасно осведомлены о намерении генерала Клинтона атаковать Чарльстон, едва позволит погода.

Весь апрель корабли и всадники привозили депеши – с нарастающим волнением и частотой. Осада продолжалась; дядя Хэл расхаживал взад-вперед возле своего дома, не в силах вынести заточения, однако не желая уходить далеко, дабы за время краткого отсутствия не пропустить какие-нибудь новости.

– Маловероятно, что придется перебросить в Чарльстон больше людей, – сказал лорд Джон Уильяму, который только что сравнил дядю с беременной кошкой, готовой вот-вот родить. – У Клинтона хватает людей и артиллерии, у него есть Корнуоллис, и, несмотря на свои недостатки, британская армия знает, как вести осаду. Однако если – или, вернее, когда – город падет, нас могут вызвать, и немедленно. Впрочем, велика вероятность, что мы просто будем прохлаждаться здесь, – поспешно добавил он, заметив волнение на лице Уильяма.

Потом задумчиво умолк, глядя на сына.

– Ты не думал вернуться на службу, если такое произойдет?

Первым побуждением Уильяма было сказать «да, конечно», и отец наверняка это заметил. Хотя лорд Джон изо всех сил старался не говорить с Уильямом о его будущем, при упоминании о службе на лице отца вспыхнул слабый отблеск надежды.

Однако Уильям глубоко вздохнул и покачал головой.

– Не знаю, – сказал он. – Я подумаю.

* * *

Саванна утопала в цвету, площади и нарядные улочки были усыпаны лепестками магнолий и опавшими цветами азалий, гардений, жасмина и глициний, которые наполняли воздух благоуханием и завораживали взгляд. Дом лорда Джона, уютный и теплый зимой, вдруг стал тесным и невыносимо душным.

Уильям уговорил Амаранту выйти с ним на прогулку, чтобы насладиться утренним воздухом и прохладным ветерком с моря. И, похоже, ей это пришлось по душе: она шла с гордо поднятой головой и даже любезно кивала знакомым дамам, большинство из которых кланялось или грациозно кивало в ответ. Уильям тоже улыбался и кланялся, хотя и замечал заинтересованные взгляды на лицах под широкими соломенными шляпами и кружевными шляпками. А пару раз – поджатые губы и косые взоры.

– Они разочарованы, – заметила Амаранта с легкой ноткой иронии. – Думают, что я заманила тебя в ловушку.

– Ну и пусть. – Уильям быстро погладил руку, лежащую на сгибе его локтя. – Хотя, если тебе претит выставлять свою добычу на всеобщее обозрение, мы могли бы спуститься на пляж.

Они остановились в конце Бэй-стрит у каменных ступеней, ведущих к воде, и сняли туфли и чулки – Уильям с удовольствием ощутил под босыми ступнями мокрый и скользкий камень. Песок был еще восхитительнее, и, отпустив руку Амаранты, он скинул сюртук и побежал по берегу в расстегнутых у коленей, хлопающих на ветру бриджах. Над головой кричали морские птицы.

Когда Уильям вернулся, окрыленный и счастливый, Амаранта танцевала на песке: она сняла шляпу, чепец, распустила волосы и кружилась взад-вперед, вытянув руку, приседая в реверансе перед невидимым кавалером.

Рассмеявшись, он подошел к ней сзади, взял за руку, повернул к себе и с поклоном поцеловал костяшки пальцев. Она тоже засмеялась, и молодые люди медленно побрели вдоль берега, зарываясь пальцами во влажный песок. Они не сказали друг другу ни слова с тех пор, как добрались до пляжа, да в этом и не было необходимости. Компанию им здесь составляли немногочисленные рыбаки, женщины, ловящие сетью креветок на мелководье или копающиеся в поисках моллюсков, и такие же бездельники, как они сами. Никто не удостоил их особого внимания. По молчаливому согласию молодые люди направились подальше от города, вверх по течению реки, мимо полузасыпанных песком остатков парусины, бывших некогда армейской палаткой, а теперь трепыхающихся на ветру.

Наконец, отойдя на достаточное удаление, они остановились и некоторое время наблюдали, как по реке спускаются рыбацкие лодки и баржи, а гребные лодки и плоскодонки причаливают к другому берегу, где в ожидании товаров стояли несколько складов.

Амаранта вздохнула, и Уильяму почудилась в ее лице смутная тоска, словно ей тоже хотелось свободно уплыть по реке.

– Знаешь, ты можешь развестись, – выпалил он.

Она резко повернула голову и настороженно оглядела Уильяма, словно проверяя, не подшучивает ли он над ней. Заключив, что нет, она расслабила плечи и просто сказала: «Нет, не могу», терпеливо, будто объясняя ребенку, почему не следует совать руку в огонь.

– Наверняка можешь… Ну, почти наверняка, – поправился он. – Я думал… вскоре вернуться в Англию. Чтобы разобраться с делами. Ты могла бы поехать со мной, под моей защитой. Бен хоть и не герцог, но все же пэр. Значит, Палата лордов должна дать развод, и они сделают это в мгновение ока, как только узнают о генерале Бликере. Одно дело – простая нелояльность, и совсем другое – государственная измена.

Ее ноздри побелели, однако она сдержалась.

– Об этом и речь, Уильям. По-твоему, я не думала о разводе? Ты считаешь меня настолько пустоголовой?

На ее вопрос не было правильного ответа, поэтому взамен он благоразумно поинтересовался:

– Что ты имеешь в виду?

– Измену, что же еще! – раздраженно ответила Амаранта. – Допустим, я подам в Палату лордов прошение о разводе на том основании, что Бен бросил меня не из-за шлюхи, а из-за генерала Вашингтона, и его удовлетворят в мгновение ока, как ты выразился, при наличии доказательств… Я не сомневаюсь, что ты выступил бы свидетелем, будь это необходимо, Уильям.

Она выдавила грустную улыбку и продолжила:

– Тогда все газеты и лондонские салоны станут гудеть о случившемся неделями – нет, месяцами! Каково придется твоему дяде? Его жене? Брату? Братьям Бена и его сестре? Разве я могу так с ними поступить?

Она вскинула руки в отчаянии.

– А полк? Даже если король не распустит его сразу, он уже никогда не будет доверять батюшке Пардлоу. И солдаты тоже.

– Понятно, – сухо сказал Уильям после минутного молчания. Он вздохнул, затем осторожно взял ее за руку. Амаранта не отдернулась и не шлепнула его, хотя и не ответила на прикосновение.

– Я только хочу сказать, что предложил развод не из корыстных побуждений, – тихо проговорил он. – Вдруг ты подумала…

Она оторвала взгляд от реки и посмотрела на него, прямо и серьезно, своими серыми, как пасмурное небо, глазами.

– Возможно, и подумала, – тихо промолвила она.

Они стояли так близко, что ее развевающиеся на ветру юбки обвились вокруг его голых икр. Легко поцеловав костяшки пальцев Уильяма, Амаранта отпустила его руку.

– Нам лучше… – начала она, но тут же осеклась, глядя куда-то вдаль. – Это еще что?

Молодой человек повернулся и увидел несущийся к ним по реке военный куттер с трепыхающимся флагом. Когда судно пролетело мимо, Уильям заметил на борту людей в армейской форме.