Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

– Да, – мягко сказал он. – Пожалуй.

В животе у меня заурчало уже по-другому. Третий этаж предназначался для использования в качестве чердака, отчасти – для хранения вещей или проживания прислуги, если я когда-нибудь ее найду, но кроме того – чтобы укрывать арендаторов, нуждающихся в убежище. В случае если…

Однако Джейми уже отвлекся и вытянул шею, заглядывая через край площадки. Он поманил меня, и я подошла. Внизу Сайрус Кромби развернул ткань и разложил свои инструменты – молоток, долото и нож – на краю колодца. Набрав ведро, он окунул пальцы в воду и побрызгал на инструменты. Я видела, как он что-то говорит, правда, из-за воя ветра не могла расслышать.

– Он благословляет свои инструменты? – спросила я у Джейми, и тот довольно кивнул.

– Да. Может, пресвитериане и еретики, саксоночка, но они все-таки верят в Бога. Спущусь-ка лучше и поприветствую парня.

54
В лунном сиянии

Из крепких объятий Морфея меня вырвал Джейми, вихрем слетевший с кровати. Подобное случалось и прежде, однако все так же застало врасплох: я порывисто села среди стеганых одеял, во рту пересохло, сердце грохотало, словно отбойный молот.

Джейми уже спустился по лестнице: я слышала топот босых ног на нижних ступенях. А еще – яростный стук в парадную дверь.

Я затрясла головой и сбросила одеяло. За ним или за мной? – выплыла из затуманенного сознания первая связная мысль. Ночные тревоги обычно означали беду или несчастный случай, а порой – всеобщий призыв на помощь, например если горел дом или у родника заметили рыскающую пуму. Хотя чаще…

При звуках голоса Джейми паника отступила: интонация негромкая, вопросительная – похоже, он кого-то успокаивает. Другой голос срывался от волнения, однако ничто не намекало на катастрофу.

Значит, за мной. Роды или несчастный случай? Я неуклюже зашарила руками по сторонам, припоминая, куда дела грязные чулки. Однако разум прояснился и заработал отчетливей. Наверное, ночные роды… И все же на краешке сознания таилась тревожная мысль об огне.

Я видела наши с Джейми имена в некрологе, где говорилось, что мы погибли при пожаре в доме. Дом и правда сгорел, а мы нет, но от любого намека на огонь волосы у меня на голове вставали дыбом.

Мысленным взором я четко увидела свою сумку первой помощи: слава богу, додумалась заново уложить ее как раз перед ужином. Она ждала наготове в хирургической на углу стола. В отношении всего остального соображалось не так ясно. Натянув корсет задом наперед, я сдернула его, швырнула на кровать и пошла освежить лицо. Сказать бы, что я обо всем этом думаю, да жаль нельзя: на лестнице застучали шаги Фанни.

Когда я наконец спустилась, Фанни и Джейми разговаривали с незнакомой мне молодой девушкой немногим старше Фанни – напуганной, босой и одетой лишь в ветхую сорочку.

– А вот и хозяйка, – возвестил Джейми, оглянувшись.

Он придерживал гостью за плечо, словно боясь, что та вот-вот упорхнет. Неудивительно: девушка была тоненькая, как соломинка; ее по-детски светлые волосы спутались от ветра, глаза тревожно бегали по сторонам в поисках возможной помощи.

– Это Агнес Клаудтри, – сказал мне Джейми, кивая на девушку. – Фрэнсис, будь добра, найди шаль или еще что-нибудь, а то девица совсем замерзла.

– Не н-нужно… – начала Агнес, хотя стояла, обхватив себя руками, и так сильно тряслась, что ее голос дрожал.

– У ее матери роды, – не дал ей договорить Джейми и глянул на меня. – И, возможно, трудные.

– Мы н-не можем з-зап-платить…

– Об этом не беспокойся. – Я кивнула Джейми и обняла девушку.

Она была совсем хрупкая, кожа да кости, и тряслась от холода – ни дать ни взять едва оперившийся птенец, выпавший из гнезда.

– Все будет хорошо, – успокоила я и погладила ее по волосам. – Мы сейчас же пойдем к твоей маме. Где вы живете?

Не поднимая глаз, девушка сглотнула и только крепче прижалась ко мне в поисках тепла.

– Я не знаю. Т-то есть я не знаю названия. Просто… если вы пойдете со мной, я вас проведу.

Она не шотландка. Фамилия Клаудтри мне ни о чем не говорила; должно быть, они здесь недавно. Я посмотрела на Джейми за разъяснениями, однако он лишь качнул головой и приподнял бровь. Значит, тоже их не знает.

– Ты пришла пешком, девочка? – спросил он и, когда та кивнула, поинтересовался: – Когда ты вышла из дома, солнце еще светило?

Агнес покачала головой.

– Нет, сэр. Уже стемнело, все легли спать. Затем внезапно у мамы начались боли и… – Она снова сглотнула, на глазах выступили слезы.

– А луна? – продолжил Джейми, как будто ничего не случилось. – Она была высоко, когда ты отправилась за помощью?

Его деловой тон немного успокоил девочку, и та, громко вздохнув, сглотнула и кивнула.

– Высоко, сэр. В двух ладонях над краем земли.

– Какой поэтичный оборот. – Я улыбнулась ей.

Фанни принесла мою старую садовую шаль – потрепанную и с дырками, зато из хорошей толстой шерсти. Я кивком поблагодарила ее, взяла шаль и обернула вокруг плеч гостьи.

Джейми вышел на крыльцо – очевидно, посмотреть, где луна сейчас. Вернувшись, он кивнул мне.

– Храбрая девчушка бродила одна по темноте около трех часов, саксоночка. Мисс Агнес, найдется ли приличная тропа, ведущая к вашему дому?

Девушка озадаченно нахмурила лоб (что он имеет в виду под «приличной»?), потом неуверенно кивнула.

– Тропа есть, – сказала она, переводя взгляд с Джейми на меня в надежде, что этого будет достаточно.

– Возьми Кларенса, – обратился ко мне Джейми поверх ее головы. – Луна довольно яркая. Я поеду с тобой.

«И лучше бы нам поторопиться», – говорило выражение его лица.

Пожалуй, он был прав.

* * *

Разбуженного посреди ночи Кларенса не слишком обрадовала перспектива везти двоих седоков, пускай даже одним из них была щупленькая девочка. Раздраженно пыхтя и фыркая, он едва переставлял ноги и надувал бока всякий раз, когда я поторапливала его пятками. Джейми ехал на Миранде – огромной кобыле Фанни с флегматичным дружелюбным нравом и достаточно крепкой, чтобы выдержать его вес. Ее тоже не очень прельщала ночная экспедиция, однако она покорно брела средь осин, лиственниц, тополей и пихт вверх по крутой узкой тропе, ведущей к самой высокой точке Риджа.

Кларенс хоть и следовал за ней, чтобы не отстать, никуда не торопился. Я то и дело теряла из виду очертания лошади и всадника, а вместе с ними и всякое представление о том, где находится тропа. Я недоумевала, как девушка добралась до нас сквозь тьму и заросли ежевики: она пропиталась запахом леса, ноги и руки были в царапинах, а в волосах запутались листья и хвоя.

Луна висела высоко в небе – ненадежное, зыбкое сияние едва позволяло различать обманчивые просветы в лесной чаще, однако увидеть что-либо на расстоянии трех футов уже не представлялось возможным.

Агнес сидела передо мной; ее сорочка задралась, обнажив безвольно свисающие бледные ноги, в темноте напоминавшие ножки грибов. Интересно, она выбежала из дома в панике или же грязная сорочка – ее единственная одежда? От материи слабо пахло кулинарным жиром и бланшированной капустой.

– Расскажи мне о маме, Агнес, – попросила я, с силой пнув Кларенса под ребра. Тот раздраженно дернул ушами, и я прекратила. Он был хорошим мулом, но не гнушался сбросить всадника, который ему докучал. – Когда примерно у нее начались боли?

Найдя помощь, Агнес уже не так боялась и постепенно приходила в себя, отвечая на мои вопросы.

Миссис Клаудтри доносила почти до срока (значит, роды не преждевременные, хорошо), хотя, по ее расчетам, оставалось еще две-три недели (ну, может, немного ранние… однако и в этом случае у ребенка имелись разумные шансы…). На вопрос о наличии мистера Клаудтри девушка ответила утвердительно, хотя заметно напряглась.

По словам Агнесс, боли у ее матери начались около полудня и она не думала, что это займет много времени: Агнес появилась на свет через четыре часа после того, как отошли воды, а каждый из ее младших братьев еще быстрее. Хорошо, значит, миссис Клаудтри рожала несколько раз. Но тогда почему сейчас она не родила быстро и без осложнений?

Агнес не могла толком объяснить, в чем именно проблема, кроме продолжительности родов. Однако она знала, что проблема есть, и это показалось мне весьма любопытным.

– Все не… – начала она, плотнее стягивая на плечах старую шаль, и повернула голову, пытаясь по моему лицу угадать, поняла ли я. – Что-то не так.

– Что, по-твоему, иначе? – поинтересовалась я.

Она с сомнением покачала головой.

– Не знаю. Я помогала в прошлый раз, когда родился Джорджи. И была рядом при появлении Билли, хотя и слишком мала, чтобы помогать, но все видела. Сейчас по-другому.

Она сглотнула, и я погладила ее по плечу.

– Скоро приедем.

Мне хотелось заверить ее, что все будет хорошо, только неспроста ведь она побежала за помощью посреди ночи. Оставалось лишь надеяться, что за это время в хижине Клаудтри не произошло ничего непоправимого.

Я посмотрела вверх, отыскивая луну. В отличие от Джейми я не умела определять время по звездам и планетам, лишь по часам, поэтому приходилось гадать. Луна, как призрачный галеон, плыла…[144]144
  Строка из баллады «Разбойник» английского поэта Альфреда Нойеса (1880–1958).


[Закрыть] – пронеслась у меня в голове. «Да, пожалуй», – подумала я, на миг заметив ее сквозь просвет в окружающей нас темной массе ароматных пихт. И скачет разбойник… скачет и скачет…

Я разузнала все, что могла на данный момент; хватит уже строить догадки. Каждое рождение уникально. И каждая смерть… Мысль пришла мне в голову прежде, чем я успела ее остановить. По телу пробежал озноб.

Я задала еще несколько вопросов Агнес о ее семье, но девушка погрузилась в собственные тревожные думы и не была настроена на дальнейшие разговоры. О Клаудтри я узнала лишь то, что нынешнюю хижину они построили в начале лета, да еще их имена: Аарон, Сюзанна, Агнес, Уильям и Джордж.

Джейми остановился на самой высокой точке холма у края Залысины – так в народе прозвали верхние, лишенные деревьев склоны возвышенности. Дувший на Залысине сильный ветер сорвал накинутую на голову шаль и растрепал мне волосы. Джейми опустил поводья Миранды, и та сразу наклонилась и начала щипать траву.

Он спешился и подошел, чтобы взять уздечку Кларенса. Теперь, в отсутствие деревьев, профиль Джейми ясно вырисовывался в лунном свете; он с улыбкой наблюдал, как мои волосы взмывают вверх над головой.

– Не вздумай упорхнуть, саксоночка. Мне нужно, чтобы мисс Агнес вывела нас отсюда, – сказал он и протянул ей руку. – Поедешь со мной, девочка?

Она ощутимо напряглась, но после секундного колебания кивнула и соскользнула с Кларенса. Тот фыркнул и радостно повернул назад, видимо решив, что, раз мы избавились от девушки, пора домой.

– Подумай хорошенько, – посоветовала я, крепко удерживая поводья.

Последовала короткая битва характеров, которая разрешилась благодаря Миранде: она со своими всадниками медленно удалялась с неумолимостью парового катка. Кларенс фыркнул и заревел ей вслед, однако Миранда не повернулась; раздраженно всхрапнув, он рысью припустил за ней. Через четверть часа мы ступили на земли чероки: в белом свете луны на краткий миг показалось одно из пограничных деревьев.

Луна висела высоко над головой, и сквозь поредевший лес я различила, как Джейми оглянулся через плечо. Я подняла руку в знак того, что заметила. Семье Агнес, поселившейся на землях индейцев, возможно, грозили не только преждевременные роды. Слава богу, Джейми настоял на том, чтобы поехать со мной; он достаточно хорошо знал язык чероки и мог вести переговоры в случае необходимости.

Путешествие заняло немало времени: то и дело приходилось выезжать на открытую местность, чтобы сориентироваться (Агнес буднично сообщила, что умеет читать по звездам), однако уже через час мы различили тусклый свет окон хижины, затянутых промасленной кожей.

Я соскользнула с Кларенса и сняла сумку с медицинскими принадлежностями.

– Я присмотрю за лошадьми. – Джейми подошел взять поводья. – Полагаю, тебе нужно поторопиться?

Агнес уже металась у двери, как обезумевший мотылек, и даже с того места, где мы стояли, я слышала глубокие, гортанные крики роженицы.

Дверь внезапно отворилась внутрь, и Агнес упала с порога. Высокая темная фигура рывком подняла ее на ноги и ударила по лицу.

– Где тебя черти носят, девчонка!

Резкий, как выстрел, звук заставил Кларенса навострить уши, а когда следом пронзительно завизжали маленькие дети, мул развернулся и рысцой затрусил в лес.

– Идиот несчастный! – крикнула я ему. – А ну вернись!

– Ifrinn![145]145
  Дьявол (гэльск.).


[Закрыть] – выругался Джейми и без дальнейших слов прошмыгнул мимо меня в погоню за мулом.

– А вы, черт возьми, кто?

Я повернулась и в мерцающем свете увидела в дверном проеме молодого индейца чероки с растрепанными длинными волосами и в окровавленной рубашке. Он стоял, прислонившись к косяку, и смотрел на меня.

Сделав глубокий вдох и выпрямив спину, я приблизилась.

– Повитуха, сэр. Пожалуйста, отойдите и присядьте.

Я не стала ждать, пока он исполнит предписание. У меня была работа.

Моя пациентка сидела на грубо сколоченном родильном кресле у очага, склонившись вперед и свесив руки; ее темно-русые волосы почти почернели у корней от пота, капавшего на огромный живот. Два маленьких мальчика, лет пяти и трех, с ревом уцепились за материнскую ногу. Голени и ступни женщины сильно распухли.

– Иди сюда, Билли. – Мертвенно-бледная Агнес, если не считать алого отпечатка ладони на щеке, схватила старшего из мальчиков за воротник и потащила прочь. – Джорджи, ты тоже… кому говорю!

Хотя ее голос больше походил на писк, звучавший в нем страх заставил детей пошевелиться. Не переставая хныкать, они повернулись и повисли на сестре. Агнес посмотрела на меня: в ее огромных глазах застыла безмолвная мольба.

– Все будет хорошо, – мягко сказала я и сжала ей руку. – Присмотри за малышами. А я позабочусь о твоей маме.

Я опустилась на колени и заглянула женщине в лицо. Сквозь спутанные мокрые волосы на меня смотрели налитые кровью голубые глаза. Взгляд, хоть и остекленевший от изнеможения, все же осмысленный: она меня видела.

– Меня зовут Клэр, – представилась я и положила руку ей на живот. На женщине была грязная сорочка, от пота ставшая прозрачной: сквозь ткань проглядывал выступающий пупок. – Я повитуха. Я вам помогу.

– Господи Иисусе, – прошептала она не то с мольбой, не то с удивлением. Затем ее лицо мучительно перекосило, и она скрючилась со звериным звуком.

Не убирая руку с живота, я наклонилась и сбоку заглянула сквозь отверстие родильного стула. Показавшийся при потуге краешек бледной макушки спустя мгновение исчез.

Я почувствовала эмоциональный подъем, как всегда с приближением родов, и крепче прижала ладонь к ее животу. Однако вместе с волнением внезапно пришел страх.

Что-то не так, черт бы его побрал. Я не знала, что именно, но чувствовала недоброе. Я встала и, когда боль отпустила ее, взяла женщину за плечи, помогая сесть прямо. Под рукой не было полотенец – я вытерла лицо роженицы своей нижней юбкой.

– Долго идут схватки?

– Слишком долго, – отрывисто произнесла она и поморщилась.

Я наклонилась посмотреть еще раз. Теперь, когда ее тень не закрывала обзор, я увидела, что она права. Промежность побагровела и сильно опухла. Вот в чем дело: ребенок застрял; его макушка проглядывала при каждой потуге, но он не мог продвинуться дальше.

– Иисус твою Рузвельт Христос, – сказала я, и женщина широко раскрыла глаза от изумления. – Неважно. Когда отпустит (следующая схватка приближалась, я видела это по ее лицу), прислонись к стене.

Ее муж – очевидно, человек, ударивший Агнес, – вышел на улицу и взывал к ночи на бессвязной смеси языка чероки и английского.

– Хорошо, – сказала я как можно спокойнее, снимая накидку и шаль. – Давай посмотрим, что у нас здесь, ладно, Сюзанна?

Грязный пол был забрызган кровью, но темной, с крупными, видимыми сгустками – просто отошла слизистая пробка. Кровотечения не наблюдалось, хотя кровь пятнами покрывала бедра. Воды уже отошли. В маленькой комнате было жарко и пахло доисторическим болотом, плодородным и зловонным.

Схватки приходили каждую минуту – и сильные. В промежутках, когда живот достаточно расслаблялся, я как могла прощупывала его и при второй попытке вроде бы почувствовала… Ее мышцы вновь стянуло, будто железным обручем, и я считала себе под нос, не убирая рук. Расслабление… Я знала, где голова, но, может, ребенок обращен назад? Я сильнее прижала ладони, пытаясь найти изгиб позвоночника…

– Гх-х!

– Все будет хорошо. Считай со мной, Сюзанна… один, два…

– Ар-р-ргх!

Я считала молча. Через двадцать две секунды схватка отпустила. Где же позвоночник… Я нащупала тупой угол локтя, а следом изгиб… только это не был позвоночник ребенка.

– Мать твою за ногу, – ругнулась я, и Сюзанна издала не то стон, не то вымученный смех. Я сосредоточилась на штуковине под своими пальцами. Не изгиб позвоночника и не ягодицы… Это была округлость другой головы.

Она исчезла с новой схваткой, но я упрямо держала руку на месте и, как только спазм прошел, принялась ощупывать со всех сторон. Первая паническая мысль – воспоминание о двуглавом ребенке в кувшине с винным спиртом – исчезла, сменившись отчасти облегчением, отчасти новой тревогой.

– Двойня, – сказала я Сюзанне. – Ты знала?

Она поводила головой из стороны в сторону, медленно, по-бычьи.

– Только думала… что возможно. Вы уверены?

– О да, – заверила я, и она снова рассмеялась моей интонации, хотя смех резко оборвался на следующей схватке.

Облегчение (похоже, о случае грубого уродства речи не шло) быстро сменилось другой мыслью: если первый ребенок не двигался, возможно, он запутался в пуповине, или мертв, или каким-то образом переплелся со своим близнецом.

Я продолжила ощупывать живот, пытаясь мысленно нарисовать происходящее внутри, и помогала толкать, когда примерно представляла, на что давлю. Но даже самая лучшая акушерка не может знать всего. Единственное, в чем я была уверена, – плацента еще не отделилась. Одна или две? Если одна и она разорвется при рождении первого, произойдет отслойка, которая убьет мать. Учитывая положение головки ребенка, за ним легко могли скопиться галлоны крови. Я посмотрела на лицо Сюзанны. Нет, при кровотечении она побледнела бы и теряла сознание. Напротив, женщина покраснела от натуги и явно продолжала бороться.

Однако время уходило. Две пуповины – и каждая могла обвиться вокруг шеи или застрять между плодом и тазовыми костями во время схватки, лишив одного из детей доступа кислорода… по меньшей мере…

Я мысленно пробежалась по списку потенциальных проблем. Одни я отбросила, исходя из собственных наблюдений и ощущений. Другие (например, пугающую возможность того, что это сиамские близнецы) отмела в силу мизерной вероятности, а некоторые – на том основании, что ничего не могла предпринять, даже знай я, в чем дело. Тем не менее оставалось еще несколько, и о них не стоило забывать.

К тому же ребенок не двигался. Он был жив (я почувствовала пульс, когда кончиками пальцев на краткий миг коснулась головки) и правильно расположен, лицом вниз (я ощущала бипариетальные швы на черепе). Но он не шевелился!

От долгого стояния на грязном полу у меня болели бедра и колени, плечи ныли, но я отметила это как нечто отстраненное, не относящееся к делу. Я держала одну руку у нее во влагалище, вторую на животе и прощупывала мышечную стенку, пытаясь найти хоть какой-то порядок в путанице крошечных конечностей. Кожа Сюзанны была горячей и скользкой от пота – хорошо, влага помогала лучше чувствовать движения. Схватка началась с такой силой, что мне зажало пальцы между черепом и тазовой костью. Сюзанна закричала, а я прикусила губу, чтобы не сделать того же.

Учитывая силу потуг и то, что женщина рожала трижды, ребенок должен был вылететь как по маслу. Увы, этого не случилось, и теперь я точно знала, в чем проблема.

– Близнецы переплелись, – произнесла я как можно спокойнее.

Надавив на живот, я ощутила движение – по крайней мере один из них еще жив. Пот тек рекой, во рту у меня пересохло. Кто-то поставил рядом стакан воды – не знаю когда. Я взяла его и выпила, чтобы промочить горло и сказать то, что собиралась.

– Сюзанна. – Я наклонилась вперед и заглянула ей в глаза. – Младенцы не выходят. Я не могу их достать. Если мы продолжим, они умрут – и, возможно, ты тоже.

Запросто. Я сделала глубокий вдох; ее ладонь легла на твердый живот поверх моей.

– Подождите, – прошептала она и сжала мне руку, пока мы пережидали следующую схватку. Когда боль прошла, Сюзанна тяжело дышала ртом, однако руку отпустила. – Что… еще? – спросила она между вздохами.

– Я могу разрезать тебя и вытащить детей, – сказала я. – Будет ужасно больно, но…

– Куда уж хуже, – выдавила она и расхохоталась, хрипло, как ворон. Я наклонила голову и на мгновение прижалась лбом к ее животу, усмиряя чувства и настраиваясь. – Значит, я умру? – буднично спросила она.

– Вероятно, – ответила я в тон ей и, выпрямившись, обтерла лицо рукавом и убрала с глаз растрепавшиеся волосы. – Но у детей есть шанс. Я сделаю все возможное.

Сюзанна кивнула и сильно сжала мне плечо, когда началась следующая схватка.

– Спасите их, – попросила она, как только боль отступила, и наклонила голову, дыша, будто загнанная лошадь.

Необходимость действовать быстро подстегнула меня; я встала и впервые осмотрелась в хижине. Она была крошечной и скудно обставленной, с одной кроватью и свернутым у изножья тюфяком. Стол, скамейки и котел на огне – слава богу, от воды исходил пар. К моему полнейшему удивлению, Джейми спокойно разворачивал на столе сверток с хирургическими ножами.

– Откуда ты взялся? – спросила я и, оглядев хижину, добавила: – И где мистер Клаудтри?

– Валяется кверху брюхом. То есть пьяный. – Он кивнул на приотворенную дверь. Сквозь щель я мельком увидела маленькое побелевшее лицо Агнес с огромными от страха глазами. – Пригляди за братишками, девочка, – спокойно произнес Джейми. – Все будет хорошо.

Изобразив Агнес подобие улыбки (как я надеялась), я подошла к столу и торопливо начала вытаскивать инструменты из сумки.

– Ты слышал, что я сказала миссис Клаудтри? – тихо спросила я, кивнув на натужно пыхтящую фигуру.

– Да, – ответил Джейми так же тихо, – и малышка тоже. – Он взглянул на дверь; Агнес все еще стояла там. Увидев, что я смотрю, девушка подошла.

– Мальчики спят с папой в сарае, – торопливо проговорила она. – Я могу помочь. Пожалуйста, позвольте мне помочь!

– Агнес? – слабым голосом окликнула Сюзанна, приподняв голову.

Не успела я что-либо сказать, Агнес подбежала к матери и обняла за плечи. Слезы текли по ее лицу.

– Все будет хорошо, ма, так говорит мистер Фрэзер.

Сюзанна подняла руку, словно та весила тонну, медленно отвела запястьем промокшие волосы и воззрилась на Джейми.

– Вы так говорите, мистер… Фрэзер?

– Да, – подтвердил он.

Побагровев, Сюзанна закусила губу и наклонилась, тяжело дыша через нос. Когда боль отступила, женщина вновь с трудом подняла голову, словно огромный чугунный котел.

– Ваша жена говорит… я умру.

– Да, но я верю в нее больше, чем она в себя. Хотя, конечно, вам решать, кому верить. – Готовый действовать, он взглянул на меня. – С чего начнем, саксоночка?

– Нужно ее положить. – Я уже подготовилась и разложила на скамейке все необходимое. – Можешь довести миссис Клаудтри до кровати? Быстрей.

При этих словах пыхтевшая Сюзанна распахнула глаза и выпрямилась, вцепившись в живот.

– Только не на кровать! Я не позволю испортить чистую перину! А-а-арргх! – Она вновь свернулась, как креветка.

Судя по тяжелому дыханию Агнес, девочка вот-вот могла упасть в обморок, но сейчас было не до нее.

– Тогда на пол, – распорядилась я. – Живей. Агнес, отойди!

Вдвоем с Джейми мы подняли Сюзанну, повернули и уложили со всей возможной осторожностью. Однако, будучи невероятно тяжелой, неуклюжей и скользкой от пота, она рухнула на затоптанный грязный пол с глухим ударом, издав дикий крик. Джейми произнес какое-то ругательство на гэльском.

– Проклятье, – пробормотала я себе под нос и, потянувшись за бутылкой с разбавленным алкоголем, задрала мокрый подол ее сорочки и плеснула на огромный, по-рыбьи белый живот с пурпурно-красными прожилками растяжек.

– Ладно. – Я схватила самый тяжелый из своих скальпелей. – Джейми, держи ее… а, ты уже… хорошо.

Пробормотав: «Да помогут мне Иисус, Мария и Брайд», я приложила лезвие к пупку Сюзанны.

Однако не успела я сделать надрез, как она вскрикнула от прикосновения холодного металла, будто от удара током, согнула колени, вонзила пятки в пол, выгнулась и снова упала…

– Что за чертовщина? – Джейми окинул взглядом надутый живот миссис Клаудтри.

– Иисус твою Рузвельт Христос. Голова, – сказала я. – Тужься, Сюзанна!

Не дожидаясь указаний, она со звериным рыком напряглась, и ребенок – воистину как по маслу – выскочил наружу. Я поймала его (ага, это мальчик) в свой фартук, очистила пальцем нос и рот, перевернула и легонько шлепнула по мокрой попке. Крошечные ягодицы протестующе сжались и расслабились, выпустив темную струйку. Ребенок издал здоровое покряхтывание, очень похожее на материнское, хотя и не такое громкое.

– Агнес! – крикнула я, поворачиваясь. Девочка уже стояла у моего плеча; я сняла фартук, поспешно обернула им младенца и сунула ей в руки.

– Мне перерезать пуповину, саксоночка? – Джейми сидел на корточках по другую сторону от меня, держа наготове sgian dubh[146]146
  Скин-ду – небольшой нож с прямым клинком, часть шотландского мужского костюма (гэльск. – «черный нож»).


[Закрыть].

– Да, – впопыхах сказала я, а сама уже сунула руку в родовые пути, отыскивая вторую головку.

Увы. В тесной скользкой темноте я натыкалась только на конечности. Закрыв глаза, чтобы лучше представить, я лихорадочно нащупывала ногу. Хотя бы одну, молилась я, всего лишь одну… А потом мощная схватка, непохожая на прежние, прокатилась по телу Сюзанны подобно океанской волне, однако я успела убрать руку. И вот она показалась. Крошечная ступня с обмякшими пальчиками неестественно синего цвета.

– Проклятье, проклятье…

Я поняла, что говорю вслух, и крепко стиснула челюсти. Было уже слишком поздно, но ничего другого не оставалось. Я снова сунула руку, шаря в темноте, и на этот раз легко нашла вторую ногу. Без труда, потому что ребенок не двигался.

Я отрешенно закрыла глаза и сглотнула, ощущая полнейшую неподвижность крошечного тельца в своих руках. Замерший плод, так это называют. Весьма точное описание. Дело не только в мертвом ребенке, а в том, что все – все вокруг – замирает. Маленькая замершая девочка. Я знала, что мы ее потеряли, однако из упрямства подняла и попыталась вдохнуть жизнь в неподвижные легкие, нащупать биение в крошечной груди, вопреки всему надеясь… но она ушла.

И все же во мне бурлила радость от рождения первого младенца. Я слышала негодующие крики ребенка, дыхание Сюзанны, глубокое и медленное, тихие голоса и потрескивание огня, бульканье воды в котле – однако надо всем царила тишина, и я чувствовала только биение моего собственного сердца. А еще состояние покоя, глубокого покоя, пока еще далекого от печали… Я держала крошечное тельце и вытирала подолом ее – да, ее – крошечное личико с закрытыми глазами, которые никогда не откроются. Выждав немного, я положила малышку на принесенную Агнес тряпицу и повернулась, чтобы позаботиться о ее матери.

– У тебя сын, Сюзанна, – мягко сказала я. – Агнес, будь добра, принеси его.

Она исполнила просьбу, закусив губу от напряжения и боязни уронить братика. Малыш весил меньше пяти фунтов (все-таки один из двойни, к тому же недоношенный), однако был нормально развит. Я положила его на грудь Сюзанне; медленно подняв руку, она придержала головку ладонью.

– Все будет хорошо, родной, – сказала она ему низким, охрипшим от крика голосом. – Не бойся. – Прикрыв глаза, она спросила у меня: – А другой?

– Прости, – тихо ответила я и сжала ее руку. – У тебя только сын.

Сюзанна сделала вдох, который всколыхнул ее истерзанное чрево.

– Спасибо, мэм, – прошептала она.

Малыш по-прежнему пищал, словно разъяренный шершень, но когда мать прижала его к своей груди и засунула сосок ему в рот, крик моментально прекратился.

Пот заливал мне глаза, стекал по шее. Я села на пятки и вытерла лицо юбкой. Сюзанна резко вздохнула, и распухшая нога у моего плеча напряглась. Приближался послед. Я взялась за пуповину, все еще связанную с неподвижным телом у очага, и наружу вывалилась довольно большая плацента, темная и кровавая, как оленья печень. Сюзанна снова зарычала, и следом выскользнула вторая плацента.

– Ладно, – наконец очнулась я. – Агнес, накрой мать одеялом. Сюзанна, я помассирую тебе живот, чтобы вызвать сокращение матки и остановить кровотечение. Это…

Я повернулась к сумке за менструальной салфеткой и увидела Джейми. Стоя на коленях у очага, он смотрел вниз на мертвую девочку с выражением, от которого у меня замерло сердце.

Он поднял глаза, будто от прикосновения, и мы прочли на лицах друг у друга одно и то же имя.

Фейт.

Я кивнула; меня душило горе столь же огромное, как и в тот момент, когда я потеряла ее. Джейми склонил голову и протянул руку к крошечному сморщенному тельцу, почти накрыв его ладонью. Упавшая слеза заблестела на тыльной стороне кисти, другая – на изгибе маленького лба, красного в отсветах огня.

Поддавшись глубинным воспоминаниям, я подняла девочку и прижала к груди, придерживая крошечную головку. В это мгновение я держала свою погибшую дочь, остро ощущая собственное горе. Я закрыла глаза, зная, что должна положить ее и заняться своей работой, но не могла отпустить малышку; мое сердце медленно билось рядом с угасающим теплом хрупкого тельца.

Я не могла отпустить младенца. Не могла выпустить Фейт из рук. В конце концов ее забрали. Я осталась в пустоте, в одиночестве, в окружении холодных каменных стен.

Сопли текли у меня из носа, щекоча губу; я утерлась рукавом, все еще прижимая ребенка к груди и чувствуя, как вновь разрывается мое сердце.

– Давай я возьму, саксоночка, – шепнул Джейми и протянул руки.

Я тяжело сглотнула. Нужно ее отпустить.

– Нет, – сказала я. – Не могу.

И склонила голову над малышкой, которую потеряла. Стоя на коленях, я покачивалась взад-вперед; сердце стучало у меня в груди, в ушах и кончиках пальцев, словно восполняя навсегда затихшее сердцебиение малютки.

Не знаю, сколько времени прижимала девочку к груди, тщетно пытаясь отдать ей свое тепло, свою жизнь. Меня ничто не потревожило – ни звук, ни движение, но внезапно наряду со жгучей печалью я медленно осознала… нечто. Все было по-прежнему. Однако теперь я почувствовала.

– Клэр? – Джейми коснулся моего плеча, и я схватила его теплую сильную ладонь свободной рукой.

– Постой, – затаив дыхание, сказала я ему – и ей. – Погоди.

Мое сердце. Я все еще чувствовала его стук – отчетливый, медленный, привычный. Я отпустила Джейми, но он не убрал ладонь. Удерживая малышку одной рукой, я положила вторую ей на спину, прислушиваясь к ощущениям. Ничего конкретного. Я не могла определить, что именно чувствую, однако что-то было.