Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

– Но вы же не призрак? – спросила я, готовая поверить чему угодно.

Сахем долго смотрел на меня и молчал.

– Не знаю, – ответил он наконец.

Мы сели на поваленное дерево. На дальнем конце озера семейство бобров построило нору, перекрыв небольшой ручеек. Один из бобров стоял на крыше своего жилища, задрав голову навстречу ветру; в лучах предзакатного солнца отчетливо виднелся его приземистый силуэт.

– Джейми говорит, бобры обычно выходят с наступлением темноты, – заметила я, кивнув в сторону зверька. – Однако мы часто видим их и днем.

– Скорее всего, они чувствуют себя здесь в безопасности. Я почти не слышал волков. Разве что малыша Хантера; воет он отменно, хотя пока слишком мал для охоты на бобров. К тому же родители не разрешают ему гулять по ночам.

– Очень смешно, – вежливо улыбнулась я. – А как вы умерли? Несчастный случай?

Он улыбнулся во весь рот, обнажив зубы – довольно истертые, но более или менее целые.

– Редко кто уходит из жизни добровольно. Меня укусила змея.

Закатав левый рукав, индеец показал шрам на внутренней стороне предплечья – глубокую ямку с неровными краями длиной около двух дюймов. Я взяла его руку и повернула, чтобы получше рассмотреть. Рука была худая, с хорошо увлажненной кожей, под которой отчетливо проступали крупные кровеносные сосуды.

– Господи… похоже, укус пришелся прямо на радиальную артерию. Что это была за змея?

– Вы называете таких гремучими. – Он накрыл мою руку своей. – Я сразу понял, что умру. Сначала кожу обожгло нестерпимой болью, а через мгновение яд пронзил мне сердце подобно стреле. Меня бросило в жар, потом в холод – я стучал зубами, несмотря на теплый день. В глазах потемнело, и я начал извиваться, как червь, надеясь, что это продлится недолго.

Однако мучения длились три дня и три ночи.

– Поверьте, ощущения не из приятных, – усмехнулся сахем. – Приходили целители из Общества фальшивых лиц, ставили мне на рану припарки и танцевали… Мне до сих пор иногда снятся мелькающие перед глазами ноги в мокасинах, склоняющиеся надо мной маски и тихий бой барабанов. Когда я их слышу, сердце начинает трепыхаться – то замирает, то бьется вновь, а барабаны все стучат и стучат…

Индеец замолчал, и я коснулась его руки свободной ладонью. Тяжело вздохнув, он поднял на меня глаза.

– А потом я умер. Это случилось в разгар третьей ночи. Должно быть, в тот момент я спал, потому что внезапно ощутил, что стою у входа в шалаш и смотрю на звезды. Никогда раньше не видел их такими, – тихо добавил он. – Вокруг было столь безмятежно и прекрасно!

– Знаю, – почти прошептала я. Несколько мгновений мы сидели молча, погрузившись в воспоминания.

Бобер скользнул в воду и поплыл, словно кто-то пустил стрелу по темной глади сверкающего озера. Сахем вздохнул и отпустил мои руки.

– Затем я отправился гулять, хотя не уверен, что это правильное слово, – похоже, у меня и ног-то не было. Забрел в лес и просто ушел… от всего. Брел куда глаза глядят. Через некоторое время я вдруг повстречал свою вторую жену.

Сахем на миг умолк с выражением тоски и нежности на лице.

– Она сказала, что рада меня видеть и что мы увидимся снова, но не сейчас. Мой час еще не пришел: есть дела, которые я должен завершить, и поэтому мне нужно вернуться… Я не хотел уходить, – сказал он, глядя на меня. – Хотел отправиться вместе с ней к…

Индеец пожал плечами, так и не договорив.

– Но все же вернулся. Открыл глаза и понял, что нахожусь в вигваме целителей. Рука нестерпимо болела, однако я был жив. Мне сказали, я умер несколько часов назад. Мое… воскрешение их потрясло.

– После этого вы стали другим человеком?

– Да. Я сказал им, что больше не могу быть сахемом, что отныне моему племяннику предстоит вести людей за собой и руководить сражениями. Хотя я и останусь его советником.

– Теперь… вы видите призраков? – Дженни как-то рассказывала, что сахему привиделся Йен-старший с его деревянной ногой. И добавила, что у нее все волосы встали дыбом!

По шее пробежал неприятный холодок.

– Да, теперь я вижу призраков, – невозмутимо подтвердил индеец.

– Постоянно?

– К счастью, нет. Они появляются время от времени. Большинство проходит мимо, словно вспышка света. Но иногда…

Сахем задумчиво посмотрел на меня. Неприятный холодок спустился ниже.

– Вы видите их… рядом со мной? – спросила я, надеясь, что призраки не опаснее вшей.

Он склонил голову набок и окинул меня изучающим взглядом.

– Вы касаетесь руками многих людей, пытаясь их исцелить. Естественно, некоторые умирают. Их души могут какое-то время преследовать вас, однако в конце концов идут свои путем. Иногда я вижу рядом с вами маленькую девочку. Правда, очень расплывчато. Еще несколько раз видел мужчину. Он носит очки. – Сахем округлил большие и указательные пальцы и приложил их к глазам. – И необычную шляпу с короткими полями. Должно быть, это человек из вашего мира, что лежит по ту сторону камней. Поскольку я никогда не видел ничего подобного.

Честное слово, у меня едва не случился сердечный приступ. Грудь сильно сдавило, я не могла дышать. Но когда сахем коснулся моей руки, стало немного легче.

– Не бойтесь, – успокоил он. – Этот мужчина любил вас и не желает вам зла.

– О господи… – Я покрылась холодным потом и, достав носовой платок, вытерла лицо и шею. Сахем встал и подал мне руку.

– Что самое странное, – услышала я, поднимаясь, – этот же человек преследует и вашего мужа.

* * *

Вернувшись домой, я прямиком направилась в кабинет Джейми. Самого Джейми не было – он отправился на винокурню, куда ходил дважды в неделю – проверить, как обстоят дела. Я не слышала ничьих голосов, но почему-то старалась двигаться бесшумно, словно вор-домушник. Осознав, насколько нелепо выгляжу, я перешла на свой обычный твердый шаг, не обращая внимания на гулкое эхо.

Книга по-прежнему лежала среди гроссбухов. Я с опаской перевернула ее, будто она вот-вот взорвется – или будто фотография вдруг оживет и набросится на меня. Однако ничего подобного не произошло, и фотография осталась… всего лишь фотографией. И хотя Фрэнк на снимке выглядел совсем как в жизни, я не ощущала его присутствия. Поддавшись безотчетному порыву, я обернулась. Пусто.

Почувствую ли я, если кто-то появится? Стало не по себе, и я отбросила эту мысль.

– Конечно, почувствую, – произнесла я громко и уверенно.

Затем отошла с книгой к окну, чтобы рассмотреть снимок при солнечном свете. На Фрэнке были его обычные очки с черной оправой. Но никакой шляпы.

– Допустим, сахем прав, – укоризненно обратилась я к снимку. – Тогда какого черта тебе понадобилось преследовать меня или Джейми?

Не получив ответа, я села на стул.

«Мужчина, который вас любил» – так сахем сказал про Фрэнка (теперь я окончательно уверилась в том, что индеец видел именно его). Любил – в прошедшем времени! Сердце заныло от двух противоречивых чувств: боли потери и робкой надежды. В существование посмертной ревности я не особо верила. Значит… А если нет…

Ты ведь даже не знаешь, прав ли Джейми насчет чертовой книги!

Я открыла ее наугад, пробежала глазами страницу, совершенно не вникая в суть написанного, и снова закрыла. Какая, черт побери, разница? Может, Фрэнк действительно хотел ему что-то сообщить – по злому умыслу или по доброте душевной. Или это было лишь плодом воображения, подогретого нынешними событиями и ложным чувством вины. Если Джейми вбил себе что-то в голову, лишь Божественное вмешательство могло заставить его изменить мнение.

Прикрыв глаза, я застыла в неподвижности. Мы пока не обзавелись часами, и я не слышала, как тикают секунды, убегая в прошлое. Мое тело вело собственный отсчет – с помощью биения сердца, пульсации крови, смены периодов сна и бодрствования. Если время вечно, то почему люди смертны? А может, мы обретаем бессмертие, лишь когда перестаем считать прожитые мгновения?

Я трижды могла умереть: когда потеряла Фейт, когда едва не сгорела от лихорадки и когда меня подстрелили в сражении при Монмуте – подумать только, всего год назад! В памяти сохранились лишь обрывочные воспоминания о каждом из эпизодов. К смерти я относилась спокойно. И не боялась ее. Просто не хотела уходить в тот момент, когда другие во мне нуждались.

Джейми оказывался на пороге смерти гораздо чаще, причем в более ужасных обстоятельствах, – думаю, его она тоже не страшила.

Но, черт подери, и у тебя есть люди, которым ты нужен!

Окончательно разозлившись – и на Фрэнка, и на Джейми, – я встала и сунула книгу обратно за гроссбухи. Без часов было ясно, что приближается время ужина. В котелке уже варилась похлебка из картофеля, лука и кукурузы. Маловато, конечно… Бекон! Да, бекон подойдет.

Я выходила из коптильни с несколькими ломтиками бекона на тарелке, когда в голове всплыло еще одно воспоминание на тему, которую я твердо решила закрыть раз и навсегда. Бри рассказывала мне – и Джейми – о послании, оставленном ей Фрэнком. Это было очень тяжелое письмо, по многим причинам. Но сейчас мне вспомнился последний абзац:

А еще… есть он. По словам твоей матери, Фрэзер отправил ее обратно ко мне, поскольку знал, что я смогу защитить ее – и тебя. Она думала, что он погиб сразу после их расставания. Но он выжил. Я искал его – и нашел. И теперь в свою очередь отправляю тебя к нему. Зная – как и он знал тогда, – что этот человек будет защищать тебя даже ценою собственной жизни.

Мне впервые пришло на ум: если Джейми прав и Фрэнк действительно пытается что-то ему сказать – возможно, это не угроза, а предостережение.

118
Виконтесса

Саванна

Приехав в Саванну, Уильям не сразу отправился в дом лорда Джона. Сначала он заскочил к цирюльнику на Бэй-стрит, чтобы избавиться наконец от щетины, подстричься и заплести волосы. Пожалуй, это все, что он мог сейчас сделать. Ну, разве что еще достать из седельной сумки относительно чистую рубаху и переодеться. Кожа на лице покраснела от бритья и лавровишневой воды – к сожалению, никакие парфюмерные средства не могли заглушить запах немытого тела. С такой досадной мыслью Уильям оставил лошадь в конюшне и зашагал в сторону Оглторп-стрит. Подойдя к отцовскому дому, он в последний момент обогнул его и зашел на кухню через заднюю дверь.

Лорд Джон с братом куда-то отлучились. Ушли в лагерь, сообщила изумленная кухарка. А виконтесса? В гостиной, вышивает.

– Спасибо, – поблагодарил Уильям и проследовал в дом, кое-как очистив сапоги от засохшей грязи.

Он не старался ступать потише; армейские сапоги мерно выстукивали барабанную дробь по окрашенным половицам. Остановившись в дверях гостиной, Уильям увидел Амаранту: та сидела, выпрямив спину и широко распахнув глаза. На коленях у нее белел отрез шелка с наполовину законченной вышивкой, а в руке застыла игла с алой нитью.

– Уильям, – произнесла виконтесса, склонив голову набок. Ни он, ни она не улыбались.

Прислонившись к косяку, Уилли скрестил руки на груди и в упор посмотрел на девушку.

– Я нашел его.

Амаранта окинула вошедшего долгим взглядом и энергично тряхнула головой, словно отгоняя надоедливых мошек.

– Где? – хрипло спросила она, комкая шелк свободной рукой.

– В местечке под названием Морристаун. Это в Нью-Джерси.

– Там, где его могила? Но ведь ты говорил, что Бена в ней нет…

– Бен определенно не в могиле, – заверил он, даже не пытаясь скрыть сарказм.

– Хочешь сказать, он… жив? – Амаранта вполне владела голосом, хотя на щеках выступил румянец; в глубине изменчивых глаз мелкими рыбешками метались мысли.

– О да. Тебе это прекрасно известно. – Уильям молча смотрел на нее пару секунд, а потом добавил: – Он теперь генерал. Генерал Рафаэль Бликер. Ты и об этом знала?

Амаранта медленно вздохнула, не отводя взгляда.

– Нет, – ответила она наконец. – Однако я ничуть не удивлена. – Ее губы на миг сжались. – Значит, Бен теперь с Вашингтоном. Батюшка Пардлоу говорил, что отряды повстанцев расквартированы на зимовку в Нью-Джерси.

Виконтесса выронила шелк, и тот змеей соскользнул на пол. Она порывисто встала, опустив руки со стиснутыми кулаками, и повернулась к собеседнику спиной.

– Бен сказал, это была твоя идея, – тихо произнес Уильям. – Чтобы он притворился мертвым.

– Я не смогла его остановить, – сквозь зубы процедила Амаранта, обращаясь к желтым обоям из туаль-де-жуи[290]290
  Набивная хлопковая ткань с одноцветным рисунком, изображающим пасторальные сценки.


[Закрыть]. – Хотя умоляла не делать этого. Умоляла! – Она повернулась и уставилась на него горящим взглядом. – Сам знаешь, какие Греи. Вобьют себе что-то в голову – и плевать хотели на все. И на всех.

– Не сказал бы, – возразил Уильям. Сердце, замершее на миг при виде Амаранты, снова забилось ровно. – Заставить их передумать действительно невозможно. Но это не значит, что им плевать на других. Бену вот точно не было. – Он прочистил горло. – По крайней мере, на тебя.

Синяки от тумаков кузена – лучшее тому доказательство.

Я хоть сейчас готов их предъявить. Уильям не сказал этого вслух: по лицу Амаранты было видно, что она и так ему верит.

– Этого недостаточно, – заявила она дрогнувшим голосом. – Даже близко. Бен согласился исчезнуть только из-за Тревора, после моих слов о том, каково будет мальчику расти сыном предателя. Иначе бы выложил все отцу и устроил грандиозный скандал, а потом отправился навстречу славе вместе со своими драгоценными повстанцами. Такой вариант понравился бы ему куда больше, – добавила она с едва заметной усмешкой, выражавшей не то горечь, не то иронию.

В комнате повисло молчание. Наверху слышались чьи-то шаги и приглушенные вопли Тревора. Амаранта метнула взгляд на потолок, но не сдвинулась с места. Очевидно, кто-то подошел к малышу, потому что вопли вдруг резко стихли. Амаранта расслабила плечи, и Уильям только сейчас обратил внимание, что на ней темно-синее платье без фишю; из низкого выреза поднимались белые округлости пышной груди.

Заметив его взгляд, виконтесса посмотрела на Уильяма в упор.

– Я хотела в мужья труса, – с вызовом сказала она. – Который держался бы подальше от крови, опасности и тому подобных вещей.

– И решила, что я как раз такой? – Он не испытывал обиды, а только лишь любопытство.

Амаранта фыркнула и покачала головой.

– Поначалу да. Дядя Джон сказал, ты решил уйти в отставку. Я видела, что они с герцогом расстроены твоим поступком.

– Вполне ожидаемо. – Уильям постарался сохранить невозмутимое выражение лица.

– Но совсем скоро поняла, какой ты на самом деле. Был и остаешься по сей день. – Ее кулаки постепенно разжались, пальцы рассеянно теребили юбку.

Интересно, что именно она о нем думает?.. Впрочем, это подождет.

– Бен, – произнес Уильям твердым голосом. – Я обязан рассказать дяде Хэлу. Он должен знать, что сын жив, а также – кем стал Бен и где находится. Но… возможно, дяде не обязательно говорить, что тебе было обо всем известно.

Уильям не собирался скрывать от герцога ее осведомленность, пока эти слова сами не сорвались с языка.

Изменившись в лице, Амаранта снова отвернулась и застыла, словно манекен. Тесный синий корсет едва заметно вздрагивал – Уильяму казалось, он видит биение ее сердца.

Осознав, что теперь и сам сжимает кулаки, он усилием воли заставил себя расслабиться. Струйка пота стекла по шее за воротник – из-за разведенного очага в комнате было тепло. К запаху горящих дров и свечного воска примешивался тонкий аромат лавровишневой воды.

Амаранта издала тихий звук, похожий на приглушенный всхлип, и судорожно обхватила себя руками.

Уильям неуверенно шагнул в сторону кузины и остановился. Что сделал бы дядя Хэл, узнай он о двуличии снохи? Возможно, забрал бы Тревора, а ее отправил восвояси…

– Они его повесят, – прошептала Амаранта так тихо, что поначалу он уловил в ее голосе одно лишь отчаяние. Это отчаяние побудило Уильяма подойти и положить руки ей на плечи. Девушка содрогнулась всем телом, будто распадаясь внутри на тысячу осколков, и он заключил ее в объятия.

– Не повесят, – прошептал он ей в макушку, но Амаранта покачала головой, продолжая дрожать.

– Точно повесят. Я слышала их разговоры на званых ужинах; офицеры, политики, все эти олухи… с-спят и видят, что Вашингтон и его генералы болтаются на в-виселице, – она порывисто вздохнула. – Как гнилые яблоки. Так они всегда говорили: «как гнилые яблоки».

В душе у него все перевернулось, и он еще крепче стиснул кузину в объятиях.

– Значит, ты все еще его любишь, – пробормотал Уильям после затянувшегося молчания.

Он чувствовал под подбородком теплую голову Амаранты, вдыхал запах ее волос – от девушки пахло папиным итальянским одеколоном. Закрыв глаза и стараясь не дышать, Уильям представлял кедровые леса, оливковые рощи и согретые солнцем древние камни.

Журчание воды в саду и жабьи глаза, черные и блестящие…

И тут дверь распахнулась.

– О, Уильям, – мягко произнес лорд Джон. – Вернулся наконец.

* * *

Уильям постоял еще немного, не разжимая объятий. Он не чувствовал себя виноватым – по крайней мере, не совсем – и не собирался вести себя как пойманный с поличным преступник. Отступив на шаг, Уилли успокаивающе сжал руки кузины в своих, прежде чем повернуться к отцу.

Лорд Джон стоял у двери в полном военном облачении, держа шляпу в руке. Его лицо казалось спокойным и доброжелательным, но по взгляду было ясно, что отец успел сделать кое-какие выводы. Скорее всего, неправильные.

– Я нашел Бена, – сказал Уильям, и лорд Грей заинтересованно прищурился. – Он жив, только перешел на сторону американцев. Под вымышленным именем.

– Чудны дела твои, Господи, – пробормотал лорд Джон себе под нос.

Затем бросил шляпу на один из позолоченных стульев и подошел к Амаранте, которая все так же стояла, отвернувшись к стене и опустив голову. Плечи ее дрожали.

– Вам лучше сесть, моя дорогая. – Он решительно ухватил бедняжку за руку и развернул к себе. – Уильям, будь добр, пойди попроси кухарку принести нам чая. И чего-нибудь съестного… Вот увидите, после еды сразу полегчает, – сказал он девушке, подводя ее к канапе.

Лицо виконтессы приобрело оттенок яичного заварного крема; она опустила ресницы – чтобы спрятать предательские глаза, цинично подумал Уильям. Амаранта не плакала; ее щеки были сухими. Он никогда не видел слез кузины. Может, она вообще не умеет плакать?

– Где дядя Хэл? – спросил Уилли, обернувшись на пороге. – Позвать его?

Амаранта охнула, будто ее ударили в живот, и подняла испуганные глаза. Отец отреагировал похожим образом, хотя куда более сдержанно, как и подобает настоящему офицеру.

– О боже, – прошептал Уильям и на мгновение застыл в задумчивости. Но потом встряхнулся и снова взял себя в руки.

– Он сейчас на пути в Чарльстон, – ответил лорд Грей с тяжелым вздохом. – Поехал взглянуть на укрепления. Вернется через пару недель.

Переглянувшись, отец с сыном посмотрели на Амаранту и вновь уставились друг на друга.

– Что ж… Полагаю, эта новость не протухнет от долгого ожидания, – неловко пошутил Уильям, направляясь к двери. – Ладно, пойду скажу кухарке про чай.

– Подожди!

Уильям обернулся. По-прежнему бледная и натянутая как струна, Амаранта прижимала руки к груди, словно хотела удержать рвущееся на волю сердце. Однако голос ее почти не дрожал, когда, овладев собой, она перевела взгляд на лорда Джона и заговорила:

– Дядя Джон, я должна вам кое-что сказать.

– Нет, кузина! – выпалил Уильям. – Не нужно ничего говорить. Сейчас тебе лучше просто… отдохнуть. Ты только что испытала потрясение. Как и все мы.

– Я должна. – Амаранта покачала головой, и несколько светлых прядок выбились из прически. Она вымученно улыбнулась Уильяму; выглядело это жутковато. Огромная тяжесть вдруг сдавила ему грудь, но он постарался изобразить ответную улыбку.

Лорд Джон устало провел рукой по лицу и направился к серванту. Достал с верхней полки бутылку и встряхнул. Послышался обнадеживающий плеск.

– Присядь, Уилли, – сказал он. – Чай подождет. В отличие от бренди.

* * *

Интересно, сколько бутылок бренди отец и дядя успевали опустошить за год?.. Для обоих этот напиток был первым средством в любой затруднительной ситуации – физического, политического или эмоционального толка. Помимо его неоценимых социальных функций. Уильям впервые попробовал бренди примерно в пятилетнем возрасте, когда проник на конюшню и по приставной лестнице взобрался на отцовского скакуна (что было строго-настрого запрещено). Испуганный конь вмиг сбросил седока; тот шмякнулся о стену стойла и, оглушенный ударом, упал на сено меж задних копыт.

Лошадь топталась на месте, стараясь – как он потом осознал – не наступить на него. Уилли до сих пор помнил мелькающие возле головы огромные черные копыта – так близко, что можно было разглядеть каждый гвоздик в подковах. Одно из копыт оцарапало ему щеку. Немного придя в себя, он закричал что есть мочи. Поднялся страшный переполох; отец и конюх Мак с топотом влетели в конюшню, выкрикивая его имя.

Мак пробрался в стойло, ласково успокаивая лошадь на своем странном языке, и вытянул Уильяма за ноги. Лорд Джон тут же осмотрел сына и, не обнаружив ни ран, ни сломанных костей, хорошенько отшлепал. Затем достал маленькую фляжку и заставил глотнуть бренди – в качестве противошокового средства. Бренди шокировал Уильяма не меньше падения с лошади; однако, закончив визжать и откашливаться, он почувствовал себя гораздо лучше.

Ему и сейчас стало лучше уже после второй порции напитка. Увидев, что бокал сына почти опустел, отец молча наполнил его из бутылки, а затем долил и себе.

Амаранта сидела, обхватив ладонями маленький кубок, который едва пригубила. Она была все так же бледна, но хотя бы перестала дрожать – похоже, к ней вернулось привычное самообладание.

Заметив, что лорд Джон тоже внимательно наблюдает за девушкой, Уильям ощутил мимолетную тревогу. Однако в целом чувствовал себя гораздо спокойнее – присутствие отца способствовало этому не меньше, чем бренди. Что бы ни случилось, папа обо всем позаботится.

Судя по всему, Амаранта тоже так думала. С легким «дзынь» поставив бокал на столик, она выпрямила спину и решительно посмотрела на лорда Джона.

– Это правда, – заговорила она. – Я призналась Уильяму, что знала о Бене, – только что. Он ни о чем не догадывался! Бен сделал свой выбор. – Она набрала в легкие воздуха, собираясь что-то добавить, но, так и не подобрав слова, с шумом выдохнула через нос, а затем пригубила бренди.

– Ясно, – медленно произнес лорд Джон, задумчиво катая бокал между ладонями. – Полагаю, вы не рассказывали о случившемся нам – вернее, Хэлу, – боясь, что он обвинит вас во лжи?

Амаранта покачала головой.

– Напротив. Я боялась, что он поверит.

Платье цвета индиго выгодно оттеняло ее глаза, казавшиеся пронзительно голубыми. Сама искренность, – внутренне усмехнулся Уильям. Однако это не означало, что она врала. Совсем не обязательно.

– Когда мы только-только познакомились, Бен много рассказывал о своей семье, – продолжала Амаранта. – О маме, братьях, о вас… И о герцоге. – Она нервно сглотнула. – Решив воплотить свою идею, Бен сразу послал за мной. Я приехала в Филадельфию. Адам как раз находился там с сэром Генри, и Бен хотел рассказать ему тоже – Адаму, не сэру Генри.

– Неужели, – ровным тоном произнес лорд Джон, не сводя с нее глаз и излучая доброжелательность. Именно с таким выражением отец сидел за карточным столом, просчитывая ходы.

– Бен с Адамом… поругались. – Она опустила взгляд и непроизвольно сжала кулаки, словно собираясь вступить в драку. С нее станется, – подумал Уильям. Несмотря ни на что, ситуация вдруг показалась ему забавной. – Точнее, подрались. Меня там не было, – виновато добавила она, подняв голову, – иначе я бы их разняла. Когда Бен потом пришел ко мне, то выглядел как после нескольких раундов с профессиональным боксером. – Уголок ее рта слегка дернулся.

– Вы бывали на боксерских матчах? – неожиданно спросил лорд Джон. Удивленно приподняв брови, Амаранта кивнула:

– Да. Один раз. На боксерском ринге в Коннектикуте.

– Я знал, что вы не из слабонервных. – Папа расплылся в улыбке.

– Так и есть, – горько усмехнулась она. – Бенджамин говорил, что я жесткая, как башмачная кожа. Причем это вовсе не было комплиментом.

Вспомнив про бренди, Амаранта подняла наполовину опустевший бокал и сделала несколько глотков.

– В общем, – хрипло сказала она, поставив бокал, – Бен и раньше рассказывал об отце. А после встречи с Адамом наговорил еще кучу всего: что поделом будет старику, когда Вашингтон утрет ему нос на поле сражения; и что он – то бишь герцог – просто взбесится, узнав о поступке собственного чертового наследничка… Извините, – добавила виконтесса, будто оправдываясь, – я всего лишь цитирую слова Бена.

– Я догадался, – кивнул лорд Джон. – Но почему вы боялись, что Хэл поверит?

– А что он, по-вашему, сделал бы? – задала Амаранта встречный вопрос. – Вернее, что сделает, когда… если я все ему расскажу?

Она снова побледнела, и Уильям поспешил наполнить ее кубок. Затем, без лишних вопросов, долил бренди отцу и выплеснул остатки себе.

Лорд Джон тяжело вздохнул и опустошил свой бокал.

– Если честно, я и сам не знаю, как бы он поступил. Зато очень хорошо представляю его чувства.

Повисло тяжелое молчание. Уильям решил нарушить его, чтобы хоть что-то сказать:

– Ты думала, герцог так расстроится, узнав правду, – вернее, впадет в такую ярость, – что схватит вас с Тревором… кхм… за уши и вышвырнет на улицу? Иначе говоря, велит убираться к дьяволу вместе с Беном. Полагаю, дядя Хэл может даже лишить его наследства – в конце концов, у него есть и другие сыновья.

Амаранта кивнула, плотно сжав губы.

– С другой стороны, – продолжал Уильям не без сочувствия, – будь ты вдовой Бена, герцог наверняка принял бы тебя с распростертыми объятиями.

– И открытым кошельком, – пробормотал лорд Джон, уткнув нос в бокал.

Девушка вскинула голову и посмотрела на него внезапно потемневшими глазами.

– Вы когда-нибудь голодали, милорд? – гневно выпалила она. – Я – да. Поэтому готова на что угодно, лишь бы уберечь сына от подобной участи. Даже если придется торговать своим телом.

Вскочив на ноги, виконтесса повернулась и метко швырнула бокал в очаг. А затем вышла из комнаты, оставив за спиной синие всполохи пламени.