Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

– Он сказал, что умирать не больно. – Голос охрип, и Джейми прочистил горло. – Он коснулся моего лица и сказал не бояться.

Джейми помнил это… но теперь вспомнил и чувство внезапного, всепоглощающего покоя. Легкость. Ликование, которое странным образом нахлынуло на него, будто во сне. Ничто больше не имело значения. Все кончено. Он склонил голову и поцеловал Мурту в губы, прижался лбом к окровавленным спутанным волосам и отдал свою душу в руки Господа.

– Но… – Джейми открыл глаза (когда он успел их закрыть?) и резко повернулся к Дженни. – Он вернулся! Рэндолл. Он не умер, он вернулся!

Черный… Черная фигура на фоне белого слепящего неба. Джейми сжал кулаки, так что ногти впились в ладони.

– Он вернулся!

Дженни не двигалась, устремив на него безмолвный взгляд, призывая вспомнить. И он вспомнил.

На него накатила слабость, и ногу он больше не чувствовал. Сам того не желая, Джейми упал на землю, выпустив тело Мурты. Он лежал на спине, по-прежнему ощущая дождь на лице, но больше ничего, в глазах потемнело. Ему было наплевать на черного человека и на все остальное. Его окутало умиротворение смерти. Боль и страх отступили, даже ненависть испарилась.

В настоящем времени Джейми вновь закрыл глаза и мысленно ощутил в своей руке ладонь Мурты, твердую и мозолистую, в то время как сами они лежали на земле.

– Я убил его? – прошептал он больше себе, чем Дженни. – Да… я знаю, что сделал это… но как…

Кровь. Горячая кровь.

– Кровь… она текла по моей руке, а потом я… меня там больше не было. Очнувшись, я ничего не мог разглядеть из-за запекшейся на глазах крови, только темно-красный свет, и решил, что умер. Позже я так и не нашел рану на голове. Это его кровь меня ослепила. И он лежал на мне, на моей ноге…

Джейми открыл глаза, все еще пытаясь найти объяснение, и обнаружил, что сидит на земле, а мозолистая ладонь, крепко сжимавшая ему руку, принадлежит его сестре; Дженни смотрела на него, и слезы тихо текли по ее лицу.

– Ох. – Он встал на колени, поднял ее с камня и заключил в объятия. – Не плачь, a leannan. Все в прошлом.

– Или тебе хочется так думать? – приглушенно спросила она в его рубашку.

Дженни была права. Однако он ощущал ее крепкие объятия, и утро медленно-медленно возвращалось.

Они посидели немного в тишине. Солнце поднялось высоко над верхушками деревьев, и в воздухе, еще свежем и благоухающем, уже не чувствовалось холода.

– Ладно, хорошо, – сказал Джейми наконец, поднимаясь. – Ты не передумала молиться? – Ибо Дженни по-прежнему держала на ладони жемчужные четки. Не дожидаясь ответа, он сунул руку под рубашку и вытащил деревянные четки, которые носил на шее.

– Вижу, ты сохранил старые четки, – удивилась она. – В Шотландии у тебя не было розария, и я решила, ты его потерял. Хотела сделать тебе новый, да времени не хватило, с Йеном… – Она дернула плечом, и жест этот вместил все ужасные месяцы долгой агонии Йена.

Джейми смущенно коснулся четок.

– Ну… сохранил, в каком-то смысле. Отдал их Уильяму. Когда он был маленьким и мне пришлось оставить его в Хелуотере. Я дал ему четки в качестве напоминания обо мне.

– Ммхм. – Дженни с сочувствием посмотрела на него. – Я так понимаю, он вернул их тебе в Филадельфии?

– Да, – отрывисто сказал Джейми, и на лице сестры мелькнула кривая усмешка.

– Поверь мне, a bràthair, он тебя не забудет.

– Может, и нет. – Джейми почувствовал неожиданное утешение при этой мысли. – Что ж, ладно… – Он пропустил бусины меж пальцев и взял распятие. – «Верую в Бога, Отца Вседержителя…»

Они вместе прочли «Символ веры», затем «Отче наш», трижды «Радуйся, Мария» и «Славословие»[150]150
  Молитвы, составляющие вступление Розария.


[Закрыть].

– Радостные или славные?[151]151
  Молитве Розария сопутствуют размышления о тайнах, соответствующих определенным евангельским событиям. Изначально в Розарий входило три вида тайн: Радостные, Славные и Скорбные.


[Закрыть] – спросил Джейми, нащупывая первую бусину декады.

Он не хотел читать Скорбные тайны, где говорится о страданиях и распятии, да и она, наверное, тоже. Из кленовой рощи долетел крик дятла. Интересно, тот, которого мы уже видели, или другой? – на мгновение задумался Джейми. – Три к свадьбе, четыре к похоронам…

– Радостные, – тут же решила Дженни. – Благовещение[152]152
  После вступления объявляют название вида тайн и первой тайны. На большой бусине читают «Отче наш», на малых десяти (декада) – «Радуйся, Мария». В конце каждой из пяти тайн произносят «Славословие».


[Закрыть].

Она сделала паузу и кивнула, чтобы он читал первым. Не раздумывая, Джейми тихо сказал:

– За Мурту. – Его пальцы сжали бусину. – И за маму с папой. «Радуйся, Мария, благодати полная, Господь с Тобой. Благословенна ты между женами и благословен плод чрева твоего, Иисус».

– «Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей, аминь», – закончила Дженни, и остаток декады они произнесли согласно заведенному порядку, по очереди, их тихие голоса шелестели, как трава на ветру.

Когда они подошли ко второй декаде и «Посещению», Джейми кивнул сестре: ее очередь.

– За Йена-младшего, – тихо сказала она, глядя на свои четки. – И Йена-старшего. «Радуйся, Мария…»

Третью декаду посвятили Уильяму. Дженни подняла глаза на брата, когда он это предложил, но лишь кивнула и склонила голову.

Джейми не пытался гнать прочь мысли об Уильяме, но и не вызывал его в памяти нарочно; он ничем не мог помочь, пока Уильям не попросит, поэтому им обоим лучше не думать, чем тот занят или что с ним может стрястись.

Но… он сказал «Уильям», а посему на протяжении «Отче наш», десяти «Радуйся, Мария» и «Славословия» его мысли должны быть обращены к Уильяму.

Направь его, – думал Джейми между словами молитвы. – Даруй ему благоразумие. Помоги стать хорошим человеком. Укажи ему путь… и Матерь Божия… убереги его ради Твоего собственного Сына…

– Во веки веков, аминь, – произнес он, дойдя до последней бусины.

– За всех тех, кто любит Шотландию, – без колебаний предложила Дженни и, помедлив, взглянула на него. – Как думаешь, за Лири тоже?

– Да, и за нее, – с невольной улыбкой кивнул Джейми. – И не забудь добавить того несчастного идиота, за которого она вышла замуж.

Перед последней декадой они на мгновение остановились, глядя друг на друга.

– Ну, раз предыдущая была за шотландцев, – сказал Джейми, – давай эту прочтем за людей из других мест – за Майкла, малышку Джоан и Джареда во Франции.

Дженни на мгновение сникла – она не видела Майкла с похорон Йена. Бедняга был сломлен: его молодая жена внезапно умерла, с ней и ребенок – а потом и отец. Губы Дженни едва заметно дрогнули, но голос звучал чисто, и солнечный луч мягко осветил белизну ее чепца, когда она склонила голову.

– «Отче наш, сущий на небесах…»

Они закончили, воцарилась тишина – та тишина, которую дарит лес: наполненная ветром, шелестом сохнущей травы и деревьев, желтым дождем роняющих листву. На дальнем конце луга позвякивал козий колокольчик, а в кленовой роще щебетала неизвестная птица. Олень исчез; Джейми слышал, как тот уходит во время молитвы за Уильяма, и пожелал своему сыну удачи на охоте.

Дженни перевела дух, словно собираясь что-то сказать, и он поднял руку: одна мысль не давала ему покоя, и лучше высказаться сейчас.

– То, что ты говорила о Лаллиброхе… – начал Джейми немного неловко. – Не беспокойся. Если ты умрешь раньше меня, я позабочусь о том, чтобы отправить тебя домой и похоронить рядом с Йеном.

Дженни с глубокомысленным видом кивнула, слегка поджав губы, как делала всегда, когда думала.

– Да, я знаю, Джейми. Хотя, возможно, тебе и не придется из кожи вон лезть.

– То есть?

Она выпустила воздух через губы, затем крепко сжала их.

– Ну, видишь ли, я не знаю, где буду находиться, когда придет время. Если здесь, то, конечно…

– Где еще, черт возьми, ты можешь быть? – Он только теперь смекнул, что вряд ли Дженни пришла сюда затем, чтобы рассказать ему о Мурте, – она ведь не могла знать, что он спросит. Получается…

– Я еду с Йеном и Рэйчел искать его жену-индианку, – сказала Дженни небрежно, будто заявила, что идет собирать репу. Прежде чем он смог вымолвить хоть слово, сестра подняла четки к его лицу. – Я оставлю их у тебя. Это для Мэнди, на случай, если я не вернусь. Ты прекрасно знаешь, сколько всего может произойти во время путешествия, – добавила она с легким неодобрением.

– Путешествие, – сказал он. – Путешествие? Ты имеешь в виду…

Он представил, как его сестра, маленькая, пожилая и упрямая, словно увязший в грязи аллигатор, направляется на север в разгар зимы, минуя две армии и подвергая себя риску встретиться с разбойниками, дикими животными и полудюжиной других вещей, которые он мог бы назвать, будь на это время…

– Да. – Дженни взглядом дала понять, что не намерена препираться. – Рэйчел говорит, что пойдет куда угодно за Йеном-младшим, а значит, и мальчонка тоже. Думаешь, я отдам своего младшего внука на милость медведей и диких индейцев? Это риторический вопрос, – заключила она с довольным видом. – То есть я не жду от тебя ответа.

– Ты бы не отличила риторический вопрос от дырки в земле, если бы я не сказал тебе, что это такое!

– Ну, тогда ты его узнаешь, когда тебя ткнут в него носом. – Она высунула язык.

– Я пойду и поговорю с Рэйчел, – сказал Джейми, глядя на нее. – Уверен, ей хватит ума, чтобы…

– Думаешь, я этого не делала? Или Йен-младший? – Дженни покачала головой, отчасти в знак восхищения. – Было бы легче сдвинуть вон ту гору, – она кивнула на темно-зеленую громаду горы Роан вдалеке, – чем заставить маленькую квакершу изменить решение.

– Но как же мальчонка!..

– Да, да, – слегка раздраженно сказала она. – Думаешь, я об этом не упомянула? Она лишь сощурила глаза и с невинным видом спросила, позволила бы я своему мужу в одиночку пройти семьсот миль ради спасения первой жены с ее тремя несчастными детьми, один из которых, возможно, от Йена? Да, я тоже впервые об этом услышала, – прибавила она, увидав лицо брата. – И согласна с ней.

– Господи Иисусе.

– Да.

Дженни с легким стоном потянулась и отряхнула юбки, к этому времени уже густо усеянные ворсинками лисохвоста. Через свои чулки Джейми чувствовал десятки крошечных иголок. Мысль об отъезде Дженни пронзила его сердце кинжалом. Стало больно дышать.

Джейми знал, что сестра это заметила; не глядя на него, она аккуратно сложила жемчужные четки, взяла его руку и опустила их ему на ладонь.

– Сохрани для меня, – попросила она как ни в чем не бывало, – а если не вернусь, отдай Мэнди, когда подрастет.

– Дженни… – тихо сказал он.

– Видишь ли, когда начинаешь подводить итог своей жизни, – торопливо заговорила она, наклоняясь за веревкой для коз, – то понимаешь, что дети важнее всего. Они понесут твою кровь и все, что ты им дал, в будущее. – Ее голос звучал совершенно ровно, однако она прочистила горло, прежде чем продолжить.

– И Мэнди – дальше всех, так? – сказала Дженни. – Насколько я смогу дотянуться. Младшая носительница маминой крови. Пусть она их и возьмет.

Джейми тяжело сглотнул.

– Хорошо. – Он сомкнул ладонь с четками, теплыми от сестриного прикосновения, согретыми ее молитвами. – Клянусь, сестра.

– Знаю, тупоголовый, – улыбнулась она. – А теперь давай-ка помоги мне поймать коз.

Часть четвертая
Путешествие в тысячу миль

59
Личные просьбы

Джейми вручил Йену маленький тугой кошелек.

– Дядя, ну зачем… Я и сам справлюсь! – запротестовал племянник. – Лошади у нас есть, денег пока тоже хватает. С голоду не помрем.

– Я знаю, что ты готов хоть всю жизнь провести в лесу под открытым небом, а Рэйчел молодая и сильная, поэтому согласилась бы на это из любви к тебе. Но если думаешь, что твоя мать сможет преодолеть семьсот миль пути, ночуя у обочины и питаясь подножным кормом… советую подумать еще раз!

Йен нерешительно взвешивал кошелек на ладони, в глубине души сознавая дядину правоту.

– К тому же, – добавил Джейми, оглянувшись через плечо, – у меня к тебе просьба.

– Конечно, дядя! – Тетушка Клэр помогала со стиркой на дальнем конце двора; Йен насторожился, заметив тревогу в устремленном на жену взгляде Джейми. – Что я должен сделать?

– Рэйчел сказала, что вы остановитесь на пару дней в Филадельфии, чтобы она смогла навестить кое-кого из друзей-квакеров и сходить на настоящее собрание.

– Ну да…

– Так вот. Милях в пяти от города вдоль основной дороги проходит неприметная Малберри-лейн; я нарисовал тебе карту, но можешь еще уточнить на месте. В конце этой улочки стоит маленький ветхий домишко, который принадлежит женщине по имени Сильвия Хардман.

– Женщине? – Йен тоже невольно посмотрел на тетушку Клэр. Она смеялась над какой-то шуткой Джема, раскрасневшись от жара костра. Ее непослушные волосы выбились из-под платка на голове.

– Да, – сдержанно ответил дядя, поворачиваясь к стирке спиной. – Она тоже из квакеров; вдова с тремя маленькими дочками. Когда-то Сильвия оказала мне огромную услугу – еще до Монмута. И раз уж вы все равно собираетесь в те края, хочу попросить тебя заехать к ней и – независимо от того, как у нее дела, – передать вот это. – Он выудил из споррана еще один кошелек, чуть поменьше первого.

Без дальнейших расспросов Йен взял кошелек и сунул в карман. Джейми хмурился, будто не решаясь что-то сказать.

– Что-нибудь еще, дядя?

– Если вдруг… впрочем, я не уверен…

– Ты же знаешь, a bràthair-mhàthair: я сделаю все, о чем бы ты ни попросил! – улыбнулся Йен.

Джейми с явным облегчением улыбнулся в ответ.

– Знаю, Йен. И благодарен за это. Видишь ли, в чем дело… Друг Сильвия – достойная женщина, но ее мужа убили – не то британцы, не то лоялисты, а может, индейцы. Она осталась ни с чем, родственников у нее нет. Одинокой женщине непросто прокормить троих маленьких детей…

– Хочешь сказать, она шлюха? – Йен понизил голос, поглядывая на облако пара, поднимающееся над котлом для стирки. Орри Хиггинс присматривал за Огги и заодно пытался научить его играть в ладушки, но малыш только махал пухлыми ручками и агукал.

– Нет! – Дядя помрачнел. – Просто иногда она…

– Можешь не объяснять, – торопливо прервал его Йен, неожиданно задумавшись о содержании услуги, которую миссис Хардман оказала его дядюшке.

– У меня с ней ничего не было, боже упаси!

– Что ты, дядя! Я и не думал.

– Думал, – сухо возразил Джейми. – Я к ней и пальцем не притрагивался – а Сильвия только втирала мне в поясницу мазь из хрена да ставила компрессы.

Йен ухмыльнулся и поднял руки, признавая поражение.

– Кхм… В общем, хочу, чтобы ты ее проведал. Возможно, она нашла мужчину, который согласился на ней жениться, – в таком случае постарайся передать деньги тайком; даже если он окажется хорошим человеком, мало ли что взбредет ему в голову… – Джейми сурово глянул на племянника. – Но если Сильвия по-прежнему принимает у себя в доме мужчин, убедись, что ни ее, ни малышек никто не обижает.

– А если обижает?

– Разберись с мерзавцами.

* * *

Я обнаружила Йена в кладовой; он обнюхивал сыры.

– Возьми этот, – предложила я, показывая на обернутую марлей головку на верхней полке. – Он уже месяцев шесть вызревает и успел затвердеть, так что можно смело брать его в дорогу. Хотя тебе, наверное, нужен более мягкий – для Огги?

На полках стояло около дюжины жестянок с козьим сыром, некоторые экземпляры были с добавлением чеснока и шнитт-лука; в одной из емкостей дозревал результат смелого эксперимента с молотыми сушеными томатами – у меня имелись серьезные сомнения на его счет. Однако четыре сыра были без добавок – отличный вариант для людей с расстройством пищеварения, а также для подмешивания лекарств, которые иначе невозможно проглотить.

– Рэйчел говорит, у него уже режутся зубки, – заверил Йен. – Пока мы доберемся до Нью-Йорка, он сможет отгрызать сырое мясо от костей.

Я засмеялась, хотя сердце сжалось от тоски. Он прав: ко времени нашей следующей встречи малыш Огги уже будет ходить, а то и говорить, – и уж конечно, сможет есть все, что пожелает.

– Глядишь, он тогда и настоящим именем обзаведется, – предположила я. Однако Йен покачал головой.

– Невозможно предугадать, когда человек обретет свое истинное имя. Но это обязательно случится. – Он машинально посмотрел на место рядом с собой, где прежде сидел Ролло.

– Брат Волка? – вспомнила я. Это имя дали Йену могавки, когда он стал одним из них. Я догадывалась – а Рэйчел и Дженни знали наверняка, – что Йен не перестал быть могавком, хотя и жил теперь с нами. Как не перестал искать глазами Ролло.

– Да, – проворчал он и тут же расплылся в улыбке; сквозь индейские татуировки вновь проступили черты шотландского паренька. – Может, когда-нибудь меня найдет другой волк?

– Надеюсь, – искренне улыбнулась я. – Йен… У меня к тебе просьба.

Он приподнял бровь.

– Все, что угодно, тетушка.

– Джейми сказал, вы планируете заехать в Филадельфию? Вот я и подумала… – К своему ужасу, я почувствовала, что краснею.

– В общем… Я, кхм, хочу, чтобы ты сходил в бордель.

Йен нахмурился и изумленно уставился на меня, не веря своим ушам.

– В бордель, – повторила я чуть громче. – На Элфрет-элли.

Он на мгновение замер, а затем положил сыр обратно на полку и глянул на прозрачные коричневатые воды ручья, стремительно несущегося у нас под ногами.

– Давай-ка выйдем на солнце и ты мне все объяснишь, хорошо?

60
Всего один шаг

15 сентября 1779 года

Всего один шаг. Большего никогда не требовалось и никогда не потребуется. Порой ты заранее чувствуешь приближение судьбоносного момента. А порой вовсе его не замечаешь – разве что впоследствии, оглядываясь назад.

И вот она стоит перед ней. Перед дверью собственной хижины – где был ее дом и дом ее семьи; где провел свои первые месяцы ее малыш; где началась настоящая взрослая жизнь. Теперь эта дверь была открыта навстречу утру и золотым листьям осин на крыльце, блестящим от росы в лучах рассветного солнца.

Всего один шаг до порога по маленькому тряпичному коврику уютных серо-голубых оттенков отделяет ее от красно-желто-зеленого буйства дикой природы. Прежней жизни конец. Даже если они и вернутся – Йен обещал, что сделает для этого все возможное, и она ему верила, – все будет совсем по-другому.

У Огги – который к тому времени, вероятно, уже научится ходить и говорить – появится новое имя. Он и не вспомнит проведенные здесь первые месяцы жизни – как просыпался под бочком у мамы и тянулся к ее груди, с легкостью отказываясь от обособленного существования, чтобы в моменты кормления вновь слиться с ней воедино, ощутить ту же близость, что испытывал в материнской утробе. К тому времени он наверняка прекратит требовать грудь. Станет другим человеком. Как и она сама.

Подошла сияющая Дженни, держа под мышкой узел с едой, питьем, носовыми платками, пеленками и чистыми чулками. Она посмотрела на Рэйчел, а затем огляделась по сторонам, словно хотела запечатлеть в памяти каждую деталь. Правда, в опустевшей комнате почти ничего не было, кроме плетеного коврика, кровати с выдвижной секцией для Дженни да колыбельки Огги. Все остальное пришлось раздать; если они когда-нибудь вернутся, можно попросить вернуть вещи или сделать новые.

– Ну что, дружок, – подмигнула Дженни малышу Огги. – Готов к своему первому большому путешествию? Для меня это уже третье. Так что слушайся бабушку; со мной не пропадешь!

Огги тут же потянулся к ней, и Дженни, смеясь, взяла его на руки.

– Ты готова, m’annsachd?[153]153
  Моя дорогая (гэльск.).


[Закрыть] – обратилась она к невестке. – Попрощалась с прошлым? Тогда пойдем посмотрим, что ожидает нас в будущем.

* * *

Сделав первый шаг за порог хижины, они заглянули напоследок в Большой дом. Три недели назад они приходили сюда, чтобы проводить Брианну с Роджером и помахать вслед их повозке, полной детей и контрабандной капусты. Печальные воспоминания. Рэйчел воспряла духом, узнав, что Джейми решил отправиться с ними в трехдневное путешествие до Солсбери на Пидмонтском плато, где начинается Великая фургонная дорога, по которой они отправятся на север.

– Мне нужно там кое с кем встретиться, – пояснил Джейми, не вдаваясь в подробности. «Щадит мои чувства», – догадалась Рэйчел. Она знала, что его поездка связана с войной, а он знал, как сильно ее это тревожит. В то же время Рэйчел понимала, что Джейми и сам переживает, поэтому не хотела лезть в душу, заставляя делиться мыслями – и тем более знаниями.

На одном из воскресных собраний ей вдруг захотелось поговорить о войне. А потом она начала рассказывать о своем брате Дензиле. Такой же Друг с рождения, он был добрым христианином, но также доктором – и человеком высоких моральных принципов.

– Жить с таким мужчиной не всегда удобно, – усмехнулась она, словно оправдываясь. Многие женщины сочувственно улыбнулись, прекрасно понимая, что она имеет в виду. – Но я и не собираюсь. Дензил считает, что Бог призвал его на поля сражений – не для того, чтобы палить из мушкета или разить врагов мечом, а чтобы бороться с самой Смертью. Во имя Свободы. – Переведя дух, Рэйчел добавила: – Я слышала, что британцы схватили его и бросили в тюрьму. Хочу попросить вас всех помолиться за моего брата.

Прихожане дружно кивнули. Джейми Фрэзер даже перекрестился, чем окончательно ее растрогал.

Он присутствовал практически на всех собраниях, но почти никогда не говорил. Молча сидел в заднем ряду и, склонив голову, прислушивался к собственному внутреннему свету – как любой Друг. Когда Святой дух побуждал кого-либо высказаться, Джейми вежливо внимал. Однако по отсутствующему взгляду было ясно, что он по-прежнему погружен в свои мысли, словно пытаясь в тиши найти ответы на вечные вопросы.

– Сдается мне, Йен-младший нечасто говорит с тобой о католичестве, – сказал как-то Джейми после очередного собрания. Он задержался, чтобы передать Рэйчел привезенный из Салема отрез флиса.

– Только если прошу его что-нибудь объяснить, – с улыбкой ответила она. – Ты же знаешь, что он далек от религии. Полагаю, Роджер Мак знает о католической вере куда больше Йена. Хочешь рассказать что-то о католиках? Нелегко, наверное, оказываться в меньшинстве каждый Первый день.

Джейми улыбнулся, и у нее потеплело на сердце – в последнее время он часто выглядел встревоженным. Впрочем, неудивительно.

– Ничего, дочка. Мы с Господом и так неплохо ладим… Знаешь, на твоих собраниях я порой вспоминаю об одном католическом ритуале, который называется «Поклонение». Это не официальное таинство – человек просто приходит в церковь перед причастием и сидит там около часа. В юности я и сам иногда так делал, когда учился в Париже.

– И что нужно делать в течение этого часа? – с любопытством спросила Рэйчел.

– Ничего особенного. В основном молиться. Перебирать четки. Или просто молча сидеть. Можно читать Библию или жизнеописания святых. Некоторые поют. Однажды утром я пришел в часовню Святого Иосифа; почти все свечи уже догорели, а до рассвета еще было далеко. И вдруг услышал, как кто-то играет на гитаре и поет. Тихонько так, не на публику. А просто… для Бога.

В глазах Джейми мелькнуло странное выражение, сменившееся грустной улыбкой.

– С тех пор я, пожалуй, ни разу по-настоящему не слышал музыки.

– Не может быть!

Он коснулся затылка тыльной стороной ладони.

– Много лет назад меня ударили топором по голове. Я выжил, хотя и потерял способность слышать музыку. Трубы, скрипки, пение – теперь это для меня лишь шум. Однако та песня… я не помню мелодию, но помню, какие чувства испытал тогда.

Никогда прежде она не видела Джейми Фрэзера таким… Сейчас он ехал на лошади впереди повозки, и, глядя на его широкую прямую спину, Рэйчел вдруг ощутила то же, что и Джейми в ту далекую ночь. И поняла, почему он так любит тишину.