Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

– Новости, – сказал он. – Из Чарльстона. Идем!

* * *

Они догнали куттер у причала, где небольшая группа армейских и морских офицеров с трудом взбиралась по скользкой каменной лестнице на Бэй-стрит.

Набрав в легкие воздуха, Уильям крикнул:

– Чарльстон пал?

В большинстве своем офицеры его проигнорировали, и только молодой прапорщик, плетущийся в хвосте группы, повернулся и крикнул с сияющим лицом: «Да!» Молодого человека тут же схватили за руку и потащили за собой, очевидно из-за спешки не желая тратить время на официальный выговор.

– Боже правый.

Амаранта тяжело дышала, прижимая ладонь к корсету. От волнения Уильям совершенно о ней позабыл. Он мигом взял у кузины туфли с чулками, заставил сесть и позволить ее обуть.

Она рассмеялась и с одышкой проговорила:

– В самом деле… Уильям… кем ты меня считаешь? Старой клячей?

– Нет-нет. Что ты. Скорее молодой кобылкой, – ухмыльнулся он, натягивая второй чулок до колена.

Пуговицы на туфлях пришлось оставить расстегнутыми: у него не было крючка, а если бы и был, Уильям понятия не имел, как им пользоваться. Зато он быстро справился с подвязками, и теперь кузина хотя бы могла идти.

– Они отправились в штаб-квартиру Прево, – сказал он, когда впереди показалась Оглторп-стрит. – Я провожу тебя до папиного дома и пойду выяснить подробности.

– Возвращайся поскорее. – Амаранта тяжело дышала, волосы растрепались от ветра, а на щеках выступили красные пятна от быстрой ходьбы по булыжной мостовой. – Прошу тебя, Уильям.

Он кивнул и, пропустив ее в ворота, зашагал к штабу генерала Прево.

Вернулся он уже после вечернего чая, но Мойра, Амаранта и новая экономка лорда Джона, высокая раздражительная женщина с подходящей фамилией Крэбб[299]299
  Crab (англ.) – брюзга.


[Закрыть], оставили для него торт и с нетерпением ждали новостей.

– Не обошлось без рабов, – объяснил Уильям, слизывая крошку с уголка рта. – Сэр Генри выпустил прокламацию, предлагая свободу тем рабам мятежников, кто перейдет на сторону британской армии. Когда весть разошлась по округе, желающие хлынули потоком не только из сельских районов, но даже из самого Чарльстона. А так как эти люди хорошо знают местность, можно сказать…

Мойра, сверкая глазами, снова наполнила его чашку из приплюснутого серого чайника.

– Выходит, черные пошли против своих хозяев и поэтому город пал? Вот и прекрасно!

– Миссис О’Мира! – воскликнула мисс Крэбб. – Вы ведь не всерьез!

– Еще как, черт возьми, – отчеканила Мойра, шмякнув чайник обратно на стол с такой силой, что содержимое расплескалось по скатерти. – Вы бы сказали то же самое, если б побывали в шкуре раба. Смерть господам, как по мне!

Амаранта нервно хихикнула и зашлась в притворном кашле, спрятав лицо в носовой платок.

– Что ж, полагаю, лорд Корнуоллис и его солдаты тоже приложили руку к капитуляции, – сказал Уильям, с трудом сохраняя самообладание. – Он повел свои войска по суше, в то время как сэр Генри брал прибрежные острова и осаждал город с помощью пушек и окопов. Пока длилась осада, в середине апреля сэр Генри послал двух офицеров занять местечко под названием Монкс-Корнер. Банастра Тарлетона – я с ним знаком, очень целеустремленный офицер – и Патрика Фергюсона…

– Ты знаком с Баном Тарлетоном? – удивилась Амаранта. – Я тоже его знаю. Как забавно!.. Надеюсь, он не ранен?

– Нет, насколько мне известно, – в свою очередь удивился Уильям. Он не без оснований полагал, что прошибить Тарлетона можно только пушечным ядром с близкого расстояния; у них произошла небольшая стычка – из-за Джейн, – и это воспоминание возродило в нем бурю непрошеных чувств. Уильям проглотил чай и кашлянул. – А вот о Фергюсоне я слышу впервые. Ты его знаешь?

Он предположил, что такое возможно. До того как стать предателем, Бен служил майором в британской армии, а его батальон, насколько знал Уильям, все еще был с Клинтоном.

Амаранта слегка пожала плечами.

– Я видела майора Фергюсона только раз. Маленький бледный шотландец с покалеченной рукой и большими прозрачными глазами. Правда, весьма напористый.

– Могу представить. Сэр Генри послал его собирать лоялистов для ополчения, и, как я понимаю, он неплохо справился. Его лоялисты вместе с войсками майора Тарлетона заняли Монкс-Корнер, тем самым отрезав американцам основной путь отступления. А потом…

И он рассказал им все, что услышал, демонстрируя передвижения армии Клинтона при помощи пустых тарелок, залитых блюдец и дорожек сахара, перца и соли, сотворив полнейший беспорядок на столе.

– Вот так позавчера пал Чарльстон, – закончил Уильям слегка охрипшим голосом. – За три недели до этого Линкольн предлагал сдать город, если его людям позволят уйти целыми и невредимыми. Однако Клинтон понимал, что у него более выигрышная позиция, и продолжал бомбардировку, пока Линкольн наконец безоговорочно не сдался. Я слышал, пять тысяч человек взято в плен. Целая армия. Есть еще чай, Мойра?

– Есть. – Она тяжело поднялась. – Но на твоем месте, сынок, я откупорила бы старый добрый бренди. Славная победа того заслуживает, как по мне.

Это мнение было встречено всеобщим одобрением, и к тому времени, когда лорд Джон далеко за полночь вернулся домой, чистых стаканов уже не осталось, а в последней бутылке бренди плескался на самом донышке.

Оглядев беспорядок в своей гостиной, лорд Джон пожал плечами, сел и осушил поднятую бутылку.

– Как дела, папа?

Уильям еще не ложился. Отпустив женщин по спальням, он сидел у огня и размышлял. Конечно, он разделял общее воодушевление от победы, но также завидовал людям, которые ее одержали.

Уильяму не хватало духа товарищества, царившего в армии, однако не меньше он скучал и по общей цели, в которой каждому отводилась своя роль, и по людям, которые от него зависели. Конечно, в армии существовали и многочисленные ограничения – по сравнению с ними теперешняя жизнь, напротив, казалась ему бесформенной и лишенной… чего-то. Всего.

– Я в порядке, Уилли, – ласково сказал отец. Видно было, что он сильно устал и не расклеился окончательно только благодаря мундиру, но явно пребывал в хорошем настроении. – Расскажу все завтра.

– Да, конечно. – Уильям встал.

Отец тоже подобрал ноги, но замешкался, словно не зная, что делать дальше. Улыбнувшись, Уильям помог ему подняться с кресла и немного поддержал под руку, чтобы убедиться, что тот твердо стоит на ногах. Он почувствовал надежное тепло отцовского тела, уловил запах мужчины, солдата, пота и стали, красной шерсти и кожи.

– Ты спрашивал, рассматриваю ли я возможность вернуться на службу, – вдруг произнес Уильям неожиданно для самого себя.

– Да. – Лорд Джон слегка покачивался – очевидно, глоток только что выпитого бренди был лишь каплей в море, – но взор его покрасневших глаз оставался ясным, и он встретил взгляд Уильяма с насмешливым одобрением. – Однако ты должен быть уверен.

– Знаю, – сказал Уильям. – Я говорю гипотетически.

– Сейчас самое время присоединиться, – рассудительно заметил отец. – Если хочешь успеть до того, как закончится все веселье. По мнению Корнуоллиса, американцы не продержатся еще одну зиму. Имей это в виду.

– Хорошо, – улыбнулся Уильям. Захмелев ненамного меньше отца, он испытывал теплую благосклонность к армии, Англии и даже милорду Корнуоллису, хотя обычно считал этого джентльмена невообразимым занудой. – Спокойной ночи, папа.

– Спокойной ночи, Уилли.

* * *

Как правило, начало битвы имеет более четкую границу, чем окончание, и хотя для Чарльстона все завершилось официальной и безоговорочной капитуляцией, ее последствия, по обыкновению, были долгоиграющими, сложными и запутанными.

Поток депеш не иссяк, хотя восторги значительно поутихли, уступив место тягостному однообразию. Большую часть гарнизона Саванны действительно сняли и отправили на север – не для участия в славной битве, а для охраны пленных и сопровождения их в плавучие тюрьмы или другие малоприятные обиталища.

– По крайней мере, после нашей осады Линкольн отвел свою армию, – заметил Уильям отцу и дяде. – Я имею в виду, меньше возни.

– Да, отвел – на север, чтобы Корнуоллис мог взять их в мешок, – раздраженно бросил дядя Хэл.

Уильям провел большую часть жизни среди военных и знал, что дядины желчность и недовольство вызваны ядовитым, медленно разъедающим напряжением, не нашедшим выхода в битве.

– Во всяком случае, Бена там не было, – добавил дядя таким тоном, что папа внимательно посмотрел на него. – Избавил меня от необходимости стрелять в него самому, чтобы его не повесили.

Один уголок его рта дернулся в явной попытке придать словам шутливую интонацию, в которую ни брат, ни племянник не поверили.

Приглушенный вздох заставил всех троих обернуться: у двери стояла Амаранта в ситцевом жакете и соломенной шляпе, очевидно вернувшаяся с прогулки. Она прижала руку к губам, то ли чтобы не сказать того, что собиралась, то ли сдерживая рвоту, подумал Уильям. Кузина побелела, словно одна из фарфоровых статуэток лорда Джона, и Уильям взял ее под руку на случай, если она вот-вот потеряет сознание.

Амаранта отняла руку ото рта и позволила отвести себя к стулу, бросив на дядю Хэла исполненный ужаса взгляд. Дядя слегка покраснел и прочистил горло с сильным «кхмф».

– Я не это имел в виду, – сказал он неубедительно.

Несколько секунд Амаранта молчала, ее грудь вздымалась под складками бледно-голубого фишю. Она качнула головой, словно отвергая совет ангела у своего плеча, и стиснула руки в перчатках на коленях.

– Вы правда предпочли бы, чтобы он умер? – Голос ее звенел, как хрусталь. – То, что он предатель, важнее того, что он ваш сын?

Хэл закрыл глаза, лицо его ничего не выражало. Лорд Джон и Уильям беспокойно переглянулись, не зная, что предпринять.

Затем Хэл слегка поморщился и холодно взглянул на Амаранту своими бледно-голубыми глазами.

– Он сделал свой выбор. Я не в силах этого изменить. И я бы предпочел, чтобы его убили в бою, чем схватили и казнили как предателя. Возможно, пристойная смерть – единственное, что я еще могу для него сделать.

Он повернулся и тихо вышел из комнаты, оставив после себя лишь звук шипения горящих свечей.

* * *

Когда на следующее утро Уильям одевался к завтраку, его прервал бешеный стук в дверь. Отворив, он увидел мисс Крэбб в халате, с папильотками на голове и побагровевшим от крика Тревором на руках.

– Она сбежала! – С этими словами экономка сунула вопящего ребенка Уильяму. – Он ревел почти целый час, и я не могла больше выносить плача, честное слово, поэтому спустилась и нашла вот что!

Она гневно помахала сложенной запиской и, поскольку руки у молодого человека были заняты, сунула листок ему за пазуху, желая поскорее от него избавиться.

– Э-э… вы прочли? – как можно вежливее спросил Уильям, перекладывая Трева на одну руку, чтобы вытащить записку из-под рубашки.

Экономка нахохлилась, как рассерженная – хотя и тощая – курица.

– Вы обвиняете меня в беспардонности, сэр? – возмутилась она, перекрикивая вопли Тревора: «Мамамамамамама!» Потом глянула вниз, заметила, что Уильям стоит в одной рубашке и с голыми ногами, ахнула, повернулась и убежала.

Уильям задался вопросом, а не спит ли он по-прежнему, находясь в плену кошмара, но Тревор опроверг это предположение, укусив его за руку. Он закинул ребенка на плечо, деловито похлопал по спине – тот все еще продолжал визжать – и понес вниз в поисках помощи.

Уильям чувствовал странное спокойствие, как порой бывает во время ночных кошмаров, когда со стороны наблюдаешь происходящие ужасы.

Она сбежала. У него не возникло ни малейшего сомнения в правоте мисс Крэбб. Однако в своих мыслях он не мог продвинуться дальше простого факта исчезновения Амаранты. Она сбежала. Та часть разума, которой полагалось задавать вопросы и строить догадки, либо все еще спала, либо была парализована от неожиданности.

Уильям толкнул дверь и вошел в столовую. Отец сидел за столом в баньяне в пурпурную полоску, макая тост в яичный желток. При виде сына и его ноши лорд Джон бросил тост и, отодвинув стул, поднялся.

– Что, черт возьми, произошло? – резко спросил он, забирая Тревора. – Где Амаранта?

– Сбежала. – Стоило Уильяму произнести это вслух, в груди у него внезапно разверзлась пустота, как будто оттуда вырвали сердце. Он осторожно разжал ладонь и бросил на стол скомканную записку. – Оставила это.

– Прочти, – коротко сказал лорд Джон и сел. Он сунул Тревору в рот обмазанный желтком хлеб, волшебным образом заставив ребенка замолчать, и теперь покачивал его на коленях.

«Дорогой дядя Джон», – прочитал Уильям сквозь грохот сердца в ушах.

Меня безмерно огорчает, что я покидаю Вас таким образом, но я не в силах оставаться долее. Я могла бы сказать, что собираюсь утопиться в реке, но не хочу, чтобы Тревор считал собственную мать самоубийцей… Что же до его светлости – пусть бы помучился угрызениями совести, полагая, что толкнул меня на подобный шаг.

Я все устроила и возвращаюсь в дом моего отца в Филадельфии. Поручаю своего крошку Вашим заботам, зная, что с Вами он будет под надежной защитой. Мне невыносимо разлучаться с ним, но путешествие небезопасно. Кроме того, Тревор является наследником поместья и титула его светлости; он должен воспитываться, имея представление о своем наследстве и связанных с ним обязанностях. Я верю, что его светлость обеспечит это – и что Вы обеспечите постоянную любовь и защиту, так необходимые ребенку.

Пожалуйста, поверьте, я безгранично благодарна за Вашу доброту и заботу обо мне и моем сыне. Напишу, как только доберусь до места.

Мне будет Вас не хватать.

Прощаюсь… Такое чувство, что пишу это кровью своего сердца.

По-прежнему Ваша племянница,

Амаранта, виконтесса Грей

126
Каждый вечер я умираю, когда ложусь спать[300]300
  «Каждый вечер я умираю, когда ложусь спать. И на следующее утро я рождаюсь заново» – цитата из книги «Моя жизнь» Махатмы Ганди (1869–1948), индийского политического деятеля и философа.


[Закрыть]

Фрэзер-Ридж

18 июня 1780 года

В комнате Маккензи царила тишина. Все в доме легли спать, и даже Адсо, забредший сюда час назад, похрапывал на коленях у Брианны, – нестройное кошачье урчание изредка прерывали повизгивания, когда он замечал во сне мышь. Один из таких звуков вырвал Роджера из дремоты; не до конца стряхнув с себя сон, он лежал на боку и сквозь приятную полудрему наблюдал за женой.

Как и у всех рыжеволосых, цвет ее волос зависел от освещения: каштановый в тени и ослепительно-яркий на солнце, при слабом свете огня он переливался разными оттенками, искрясь золотыми нитями. Бри что-то медленно писала, время от времени поднимая перо и сосредоточенно глядя на страницу в поисках слова, мысли. Адсо пошевелился, зевнул и начал мять лапами ее бедра и живот, пронзая когтями халат и сорочку. Зашипев сквозь зубы, она отодвинулась от стола.

– Надо сказать, муза из тебя никудышная, – прошептала Брианна, откладывая перо и осторожно высвобождаясь из кошачьих когтей.

Она подхватила Адсо и отнесла на кровать, где среди простыней, прикрыв глаза, свернулся калачиком Роджер. Бри положила кота в изножье и отступила на шаг, наблюдая за сценой. Адсо роскошно потянулся, затем, не открывая глаз, плавно переполз по кровати и с громким урчанием примостился на плече Роджера, возле самого лица.

Просунув под кота руку, Роджер поднял его и бесцеремонно сбросил на пол.

– Ты скоро ложишься? – сонно спросил он, убирая изо рта кошачью шерсть.

– Да, сейчас, – отозвалась Бри.

Она скинула халат – недовольно моргающий Адсо тут же завладел подвернувшимся теплым гнездышком и уютно устроился на нем, вновь сузив глаза в блаженные щелочки. Брианна задула свечу – Роджер услышал крохотное шипение восковых капель на столешнице.

– Этот кот громче моторной лодки. Почему он вообще здесь? Разве Адсо не должен ловить грызунов в сарае?

Роджер поднял одеяла и подвинулся, освобождая место. Чуть раньше прошел дождь, и ночная прохлада на коже Бри была восхитительна. Она основательно устроилась в объятиях мужа и со вздохом облегчения расслабилась, а его рука удовлетворенно легла на ее прекрасный растущий живот.

– Мама говорит, что кошек привлекают работающие люди, которым они могут мешать. Наверное, в этот час я единственный человек в доме, кто был чем-то занят.

– М-м. – Он втянул воздух рядом с ее ухом. – От тебя пахнет чернилами, значит, ты писала, а не рисовала. Письма?

– Нет… Так, разные мысли. Может, кое-что для детской книги…

Она произнесла это между прочим, однако при упоминании о «Практическом руководстве для путешественников во времени» Роджер забыл про сон.

– Да ну? – произнес он осторожно. – Что-то интересное?

– Вероятно, нет, – призналась она, – но я хотела бы тебе рассказать. Впрочем, это может подождать до утра…

– Как будто утром здесь бывает время для связного разговора. – Роджер зевнул и перекатился на спину. – Ладно, выкладывай.

– Ну… помнишь, я думала о проблеме массы?

– Да, смутно. Правда, не помню, к какому выводу ты пришла.

– Ни к какому, – заявила Бри. – У меня просто недостаточно информации – да и сама гипотеза вызывает много неразрешимых вопросов. Но я размышляла о том, что есть масса…

– Ммм. – Не открывая глаз, Роджер скользнул рукой вниз по ее спине, обхватил теплые и крепкие ягодицы и осторожно потряс их. – Вот, например. Я почти уверен, что это масса.

– Да. Как и это. – Бри протиснула руку между ними и сжала его мошонку. Несильно, однако Роджер открыл глаза.

– Ладно, я понял. – Он передвинул руку на ее поясницу. – И что дальше?

– Как думаешь, что с нами происходит, когда мы умираем?

Тут Роджер окончательно стряхнул с себя сон, хотя с ответом нашелся не сразу.

– Когда мы умираем? – медленно повторил он. – Если ты имеешь в виду наши души… Истина в том, что мы не знаем. У нас есть лишь вера в посмертное существование… Но ты ведь о другом, так?

– Да. Я о теле. В физическом смысле.

С легким скрежетом и лязгом Роджер потянул метафизический рычаг переключения передач.

– То есть не просто… э-э… тлен?

– Нет, это тоже, но помимо гниения…

Он перекатился на свою половину кровати, и Бри придвинулась следом, устроившись у него на плече, как Адсо, только волосы у нее пахли куда приятнее.

– Помимо гниения… Так вот из-за чего ты не спишь по ночам? Боюсь представить, что тебе снится. Конечно, из нас двоих за науку отвечаешь ты, но, насколько я знаю, просто продолжается процесс… растворения?

– Разложения. Да, именно.

– Знаешь, нормальные люди в постели говорят о сексе.

– Большинство, вероятно, обсуждает проделки ребенка за день, цены на табак или что делать с больной коровой. Если тут же не засыпают. В общем… в колледже у меня были только базовые уроки физики, так что я рассуждаю довольно примитивно и, возможно, в корне неправильно…

– В любом случае никто никогда не сможет этого доказать, так что не беспокойся, – предложил он.

– Хорошая мысль. Кстати, о запахах… – Бри подняла голову и нежно уткнулась носом в его шею. – От тебя пахнет порохом. Ты ведь не охотился?

Определенный скептицизм в ее голосе, хотя и небеспочвенный, слегка задел Роджера.

– Нет. Твой отец попросил меня показать a’ chraobh àrd, как заряжать новый мушкет и стрелять из него, не рискуя выбить себе зубы.

– Сайрусу Кромби? Зачем? Папа ведь не вербует его в свою банду?

– Думаю, правильный термин – «партизанский отряд», – поправил Роджер. – И нет. Хирам попросил Джейми научить парня сражаться. В смысле, с ружьем и кинжалом. Он говорит, на кулаках любой рыбак одной левой распластает сухопутного, как камбалу – и я охотно верю, – но никто из жителей Терсо до приезда сюда не держал в руках ружья, а у большинства его и вовсе нет. Они ловят рыбу, ставят силки и торгуют мясом.

– М-м. Как думаешь, его заставил Хирам или это собственное желание Сайруса?

– Последнее. Он ухаживает за Фрэнсис – в своей манере, – однако рассчитывать ему не на что, если только твой па не решит, что парень станет для нее хорошим мужем. Вот он и рвется доказать свою храбрость.

– Сколько ему лет? – спросила Брианна с ноткой беспокойства в голосе.

– Шестнадцать вроде. Достаточно взрослый, чтобы сражаться, если до этого дойдет.

– Если до этого дойдет, – со вздохом пробормотала она себе под нос, и Роджер прекрасно понял почему.

– Джемми еще недостаточно взрослый, чтобы ездить с ними, а война скоро закончится, – успокоил он. – И неважно, что он хорошо обращается с ружьем.

– Отлично. Значит, он сможет остаться и охранять бастионы здесь со мной, Рэйчел, тетей Дженни и сахемом, в то время как партизанский отряд – с мамой, потому что она не отпустит папу одного и, вероятно, с тобой – будет разъезжать по округе, подставляя задницы под пули.

– Ты что-то говорила об уроках физики…

– Ах да. – Брианна сделала паузу, чтобы собраться с мыслями, и слегка нахмурила брови. – Что ж. Тебе ведь известно об атомах, электронах и прочем?

– Примерно.

– Так вот… есть и более мелкие – субатомные – частицы, но никто не знает, сколько их и как именно они взаимодействуют. На уроках нам говорили, что все во Вселенной, и, возможно, не только в нашей Вселенной, состоит из звездной пыли. Люди, растения, планеты… и, наверное, сами звезды. «Звездная пыль» – не научный термин, – поспешила добавить она. – Просто бесконечно малые частицы материи.

– И?..

– И я думаю… может быть, именно это и происходит, когда кто-то перемещается во времени. Я почти уверена в электромагнитной природе этого явления из-за лей-линий.

– Лей-линий? – удивился Роджер. – Вот уж не думал, что ты сталкивалась с ними на уроках физики.

Бри слегка повернулась и глянула на него снизу вверх. Пока она говорила, ее теплое дыхание щекотало ему шею и волосы на груди. Кончиками пальцев Роджер чувствовал, как во время разговора вибрирует спина Бри. Это его необъяснимо возбуждало.

– Лей-линия – неформальный термин, но… Ты ведь знаешь, что земная кора обладает магнитными свойствами, верно?

– Не готов поручиться, но охотно поверю тебе на слово.

– Ладно. Тебе хотя бы известно, что магниты имеют направленное действие? Ты играл с ними в детстве?

– Имеешь в виду положительный полюс, отрицательный полюс, и если соединить положительные полюса двух магнитов, они отскочат друг от друга? Да, только какое отношение это имеет к лей-линиям?

– Это и есть лей-линии, – терпеливо пояснила Брианна. – Линии магнитного поля Земли идут параллельно, образуя магнитный поток. Хотя, конечно, не всегда в строгом порядке. Они расходятся, пересекаются и тому подобное. Разве я тебе не говорила раньше?

– Возможно. – Роджер с чувством сожаления отбросил свои не до конца оформившиеся любовные намерения. – Однако те линии, о которых известно мне… не знаю, куда бы ты их отнесла с точки зрения научной классификации. К фольклору? К древнему строительному материалу? По крайней мере, на Британских островах, если посмотреть на древние городища и церкви, построенные на гораздо более древних местах отправления культа и… ну, возле стоящих камней, то часто можно провести прямую линию – в большинстве случаев идеально прямую, как по линейке, – через два, три или четыре таких участка. Археологи называют их лей-линиями, хотя в народе они известны как пути духов, потому что, согласно расхожему мнению, мертвые… О боже.

По его телу пробежала короткая, неконтролируемая дрожь.

– Пробирает до мурашек? – спросила она сочувственно, хотя и не без некоторого самодовольства.

– Не всем удается, – сказал Роджер, оставив без внимания и сочувствие, и самодовольство. Он откинул одеяло и сел. – Пройти через камни. Ты об этом? Некоторые не проходят или проходят неудачно и умирают на лей-линиях, из чего небезосновательно следует, что происходит нечто сверхъестественное.

– Впервые слышу о путях духов, – призналась Бри. – Не могу сказать, что именно их имела в виду, но это не лишено смысла, ведь так?

Не дожидаясь подтверждения, она продолжила:

– В общем, я думаю, что… временные порталы, возможно, это места, где сходятся разные силовые линии. В таком случае ужасно интересно, что там происходит с электромагнетизмом. Возможно, именно из-за него время становится… податливым? Я имею в виду единую теорию поля Эйнштейна…

– Не приплетай сюда Альберта, – поспешно вставил Роджер. – По крайней мере, пока.

– Хорошо, – согласилась Бри. – В любом случае Эйнштейн с ней не преуспел. Я только хочу сказать, что, может быть, когда ты попадаешь в одно из таких мест – если у тебя подходящая генетика, – ты, гм… умираешь. Физически. Распадаешься до звездной пыли, если угодно. И твои частицы могут проходить сквозь камень, потому что они меньше атомов, из которых состоят камни.

При воспоминании о тех ощущениях внутри у Роджера что-то отчетливо екнуло. Назвать это смертью – не такое уж большое преувеличение, однако…

– Мы ведь снова выходим, – заметил он. – Если мы умираем, то не остаемся мертвыми.

– Ну, не все. – Бри тоже села, обхватив колени руками. – Если верить дневнику Зуба Выдры и тому скунсу Вендиго Доннеру, некоторые из их приятелей прошли через камни, но умерли. Вспомни случаи из дневника Гейлис Дункан – странные люди, часто в странной одежде, обнаруженные мертвыми возле каменных кругов.

– Ага. – Роджер слегка поежился при упоминании о своей зеленоглазой прабабке в пятом колене. – То есть… у тебя есть теория насчет того, почему так происходит не со всеми?

– Пожалуй, «теория» – слишком громко сказано, – призналась она. – Хотя это вроде как согласуется с тем, что ты говорил о христианской вере… ну, о жизни после смерти. Если подумать, что чувствуешь… там. – Она сглотнула. – Тебя будто разрывает на части, но ты изо всех сил пытаешься этого избежать, сохранить ощущение собственного тела.

– Да, – подтвердил Роджер.

– Поэтому, возможно, то, что от нас остается, – это бессмертная часть нас самих; душа, если угодно.

– Как христианский священник, готов согласиться. – Роджер попытался придать разговору хоть какое-то подобие нормальности. Он невольно вспомнил тот потусторонний холод и ощутил мурашки по телу. – И что дальше?..

– Возможно, для того и нужны драгоценные камни, – объяснила Бри. Она придвинулась ближе, положив теплую ладонь на его покрытую гусиной кожей ногу. – Ты ведь помнишь, что они сгорают, когда разрушаются химические связи между их молекулами и даже атомами или субатомными частицами. А когда разрываешь химическую связь, высвобождается много энергии. Раз они высвобождают эту энергию внутри нашего… облака рассеянных частиц, может?..

– Хочешь сказать, именно это не дает нашим телам разлететься?

– Мхм. И мне только что пришло в голову… – Бри повернулась к нему с распахнутыми глазами. – Что, если ты потеряешь какую-то часть в пути, но все равно выживешь… с небольшим дефектом. Например, с нарушением сердечного ритма?..

Некоторое время они размышляли в молчании.

– Надеюсь, ты прячешь эту книгу? – наконец спросил Роджер. Обсуждение путешествий во времени его тревожило; при мысли о подобном разговоре с Джемми желудок и вовсе скрутило.

– Да, – заверила Бри. – Раньше прятала на дне ящика для эскизов, но теперь даже Мэнди знает, как его открыть.

– Возможно, им это не слишком интересно. Я имею в виду, книга без названия и картинок.

Она сверкнула на него глазами.

– Как бы не так. Дети всюду суют нос. Хотя, возможно, ты, как сын проповедника, и был пай-мальчиком… – Брианна подтрунивала над ним, хотя говорила абсолютно серьезно. – А я вот постоянно рылась в родительских вещах. Даже знала, какого размера были мамины бюстгальтеры и трусики.

– Ну, это весьма любопытно… Нет, я тоже знал, – сказал Роджер. – Не о трусах преподобного – он круглый год носил длинные кальсоны с пуговицами, – но много чего интересного, что мне не следовало знать, в основном о пастве. Когда мне было лет тринадцать, преподобный дал мне фронтовые письма моего отца, однако я уже нашел их за два-три года до того в его письменном столе.

– Правда? Ты тоже носил кальсоны с пуговицами? – спросила Бри, меняя тему.

– Как и все ребята в Инвернессе в сороковых годах. Ты ведь знаешь, как холодно там бывает зимой. Вообще-то, когда мне было тринадцать, я нашел в сундуке старую военную форму моего отца, которую отправили домой, когда он… исчез.

Роджер сглотнул, пронзенный неожиданным воспоминанием о последнем разе – а он не сомневался, что это был последний раз, – когда видел своего отца.

– Среди прочего там лежало несколько пар трусов. Преподобный сказал, что летчики называли их парашютами, бог знает почему – выглядели они как обыкновенные боксеры. Я стал носить их летом.

– Парашюты, – повторила она, смакуя слово. – Не знаю, предпочла бы я увидеть тебя в них или в кальсонах на пуговицах спереди. А книгу я спрятала в папином кабинете. Никто лишний раз не рискнет туда сунуться, кроме мамы, – ей я все равно хотела показать. Когда основательней над этим поразмыслю.

– Если честно, думаю, что от всей этой писанины у твоего отца поедет крыша.

– Ему не привыкать.

И не только у него, – мысленно прибавил Роджер. Влетевший в окно прохладный ветерок с запахом дождя коснулся его спины.

– Ты, кажется, говорила, что, когда ученый выдвигает гипотезу, следующим шагом он должен ее проверить.

– Да.

– Если придумаешь, как это проверить… не говори мне, ладно?