Текст книги "Скажи пчелам, что меня больше нет"

142
Разве нет?..[326]326
  Окончание строки из песни американской певицы Карли Саймон «You are so vain». См. название главы 20.


[Закрыть]

20 сентября 1780 года

От пол. Джона Севьера

Пол. Джеймсу Фрэзеру

Нам стало известно, что лоялистское ополчение Фергюсона выдвинулось из Камдена вместе с Корнуоллисом и теперь направляется на юг, в Северную Каролину.

Ходят слухи, что он собирается атаковать и сжечь поселения повстанцев, которые попадутся ему на пути. Мы намерены перехватить его в какой-нибудь удобной точке. Если Вы со своим ополчением решите присоединиться к нам, то встреча и сбор назначены на 25 сентября в Сикамор-Шолс.

Возьмите столько оружия и пороха, сколько у Вас есть.

Джон Севьер, командир ополчения

* * *

21 сентября 1780 года

Жителям Северной Каролины

Джентльмены, если вы не желаете, чтобы вас поглотило нашествие варваров, которые убили безоружного сына на глазах у отца, а затем отрубили ему руки и чьи вопиющие жестокости и беззакония служат наилучшим свидетельством их трусости и отсутствия дисциплины, если вы не желаете, чтобы вас схватили, ограбили и убили, а ваши жены и дочери через четыре дня подверглись насилию со стороны отбросов человечества, – короче говоря, если вы хотите жить и заслуживаете звания мужчин, берите в руки оружие и приходите в лагерь.

Люди из глубинки перешли горы; их возглавляют Макдауэлл, Хэмптон, Шелби и Кливленд, так что вы знаете, к чему готовиться. Если вы предпочитаете, чтобы на вас вечно мочилась кучка шелудивых псов, скажите об этом сразу, и пусть ваши женщины отвернутся от вас и найдут себе настоящих мужчин, способных их защитить.

Пат. Фергюсон, майор 71-го полка

* * *

Фрэзер-Ридж

22 сентября 1780 года от Рождества Христова

Я, Джеймс Александр Малкольм Маккензи Фрэзер, будучи в здравом уме…

Джейми спросил себя, сколько мужчин в этот момент останавливалось, чтобы оценить состояние своего рассудка. Если ты разговаривал с мертвецом весь последний год, впору и усомниться, подумал он. С другой стороны, кто признается на бумаге в том, что спятил?

Но даже отбросить сумасшествие… Как насчет людей, которые за двадцать лет ни дня не были трезвыми, или тех, кто вернулся с войны с потерями или, наоборот, с тяжкой ношей за плечами. От этой мысли волосы у него зашевелились от затылка до задницы, и он так сильно сжал перо, что оно с треском разломилось.

Ладно, если он хочет, чтобы его последнюю волю и завещание приняли всерьез, он должен заявить, что находится в здравом уме, как бы ни думал на самом деле.

Джейми вздохнул и посмотрел на остававшиеся в банке перья: в основном гусиные или индюшачьи, но были среди них и два запретных совиных. Что ж, по крайней мере, об этом лучше помалкивать…

Он заточил кончик совиного пера, собираясь с мыслями. От свежих чернил исходил резкий запах железа и древесный аромат дубовых галлов[327]327
  Дубовые галлы (или чернильные орешки) – наросты на листьях, образуемые личинками насекомых. Содержащиеся в них танины в соединении с солями железа дают вещество, окрашенное в черный цвет, из которого изготавливали чернила.


[Закрыть]. Это его успокоило. Чуть-чуть.

…настоящим объявляю, что это моя последняя воля и завещание, и клянусь так перед Богом.

Оставляю моей жене, Клэр Элизабет Бичем (черта с два я упомяну здесь его имя) Фрэзер, всю собственность и имущество, которыми владею, целиком и полностью, за исключением отдельных распоряжений, перечисленных ниже:

Моей дочери, Брианне Эллен Фрэзер Маккензи, я оставляю двести акров из земли, переданной мне Кор… (еще два года, и чертова Корона лишится права голоса, если Клэр и другие не ошибаются насчет происходящего; до сих пор они были правы)…

– Ifrinn, – пробормотал он себе под нос и вычеркнул «переданной мне Короной», заменив на «известной как Фрэзер-Ридж».

Похожим образом он распорядился насчет Роджера, Джеремайи, Аманды и, после недолгих раздумий, Фрэнсис. Даже если их не связывают кровные узы, он не мог оставить девочку без имущества; и если у нее будет здесь земля, возможно, она останется поблизости, где Брианна и ее семья позаботятся о ней, помогут найти путь в жизни и хорошую партию.

Ах да… новый ребенок Брианны… И Джейми с улыбкой добавил: Дэвид.

Пятьдесят акров Бобби Хиггинсу; он способный помощник и заслужил это.

Моему сыну, Фергусу Клоделю Фрэзеру, и его жене, Марсали Джейн Маккимми Фрэзер, я оставляю сумму в пятьсот фунтов золотом.

Не слишком ли много? Если жулики прознают о таком богатстве, то слетятся, как мухи на дерьмо. Однако и Фергус, и Марсали были людьми осмотрительными, за них можно не беспокоиться.

Оставались еще разные мелочи: его рубиновая булавка, книги (те, что про хоббитов, он, возможно, завещает Джему), инструменты (конечно, для Брианны) и оружие (если оно вернется без меня). Но был еще один важный человек, которого необходимо упомянуть. Поколебавшись, Джейми написал (просто чтобы посмотреть, как это выглядит на бумаге):

Моему сыну…

Он осторожно положил перо, словно боясь оставить кляксы на бумаге, хотя и так придется переписывать из-за вычеркиваний.

Вряд ли Уильям нуждается в материальных подачках от него.

А вдруг? Бри говорит, парень хочет отречься от своего титула. В таком случае он потеряет все принадлежащее ему имущество? Хотя герцог думает, что отказаться нельзя… Но если и можно, Джон Грей позаботится о сыне: кому, как не Уильяму, он оставит деньги?

Это если руководствоваться логикой. На что сейчас, к сожалению, Джейми был неспособен. Движимый не то любовью, не то греховной гордыней или еще чем похуже, он не мог умереть, не оставив Уильяму что-то от себя. И я не умру, пока не признаю Уильяма публично, пускай даже не увижу его лицо, когда он об этом услышит. При мысли о сыне губы дрогнули, и он сжал их. Еще больше исправлений…

Моему родному сыну Уильяму Джеймсу Фрэзеру, известному также как Уильям Кларенс Генри Джордж Рэнсом, известному также как девятый граф Элсмир…

Джейми прикусил кончик пера, ощутив горький вкус чернил, и написал:

…сто фунтов золотом, три бочки «Особого виски» и мою зеленую Библию, дабы он нашел утешение и мудрость на ее страницах.

– Возможно, в виски он найдет куда больше мудрости, – пробормотал Джейми себе под нос, однако на душе у него полегчало.

Десять фунтов каждому внуку, поименно. Он с удовольствием перечитал список: Джем, Мэнди, Дэви, Жермен, Джоани, Фелисити, малыши Александр и Шарль-Клэр (рядом с именем Анри-Кристиана он поставил крестик и почувствовал ком в горле). И всем последующим отпрыскам… любого из моих детей. Было странно думать, что не только Брианна может родить еще детей, но и Марсали, и ее сестра Джоан, если выйдет замуж (черт, он забыл упомянуть Джоани вместе с другими своими детьми; дополнительные исправления…). Или жена Уильяма, кто бы она ни была.

Джейми начал жалеть, что не доживет до встречи с супругой Уильяма и его детьми, но решительно отбросил эту мысль. Если он попадет на Небеса, там, несомненно, есть какой-то способ узнать, как поживает без тебя твоя семья, а может, и глянуть одним глазком или протянуть им руку помощи. Наверное, интересно быть призраком… Он бы не отказался навестить в таком виде многих людей, просто чтобы взглянуть на выражение их лиц.

Вот наследие от Господа: дети; награда от Него – плод чрева. Что стрелы в руке сильного, то сыновья молодые. Блажен человек, который наполнил ими колчан свой[328]328
  Псалтирь, Псалом 126, стихи 3–5.


[Закрыть].

При мысли об этом Джейми улыбнулся.

Размышления о детях навели его еще на одно: он забыл о Дженни, Йене, Рэйчел, малыше Хантере Джеймсе Маленьком Волке – и о пока еще неизвестном младенце, который должен родиться весной.

Джейми потер переносицу. Возможно, стоит подумать и дописать позже.

Беда в том, что он боялся ехать в Кингс-Маунтин, не распорядившись имуществом, на случай, если его догадки насчет слов Фрэнка Рэндолла оправдаются.

Стал бы он лгать? Историк, поклявшийся – по крайней мере, самому себе – говорить правду насколько возможно?

Любой человек солгал бы при определенных обстоятельствах, а учитывая то, что Фрэнк Рэндолл определенно знал о Джеймсе Фрэзере…

Он не мог рисковать. Джейми снова взял перо и продолжил:

Моей сестре, Дженет Флоре Арабелле Фрэзер Мюррей, я оставляю свои четки…

143
Сказать тебе кое-что?

Сикамор-Шолс, округ Вашингтон,

колония Северная Каролина

26 сентября 1780 года

Кому, как не мне, знать, что письменная история лишь поверхностно отражает происходившие на самом деле события. Что уж говорить о мыслях, действиях и реакциях их непосредственных участников. Разумеется, я это знала, но как-то забыла и отправилась в военную экспедицию с твердой, хотя и безотчетной, верой в исторические свидетельства.

Я предполагала, что встреча у Сикамор-Шолс будет обычным сборищем разрозненных групп людей, прибывающих вразнобой, что неизменно повлечет за собой беспорядок и неразбериху – следствие любого предприятия с участием нескольких предводителей. Именно так и произошло.

Однако я не предполагала, что никто, кроме меня, не позаботится о провизии или медикаментах и что командиры ополчения не будут знать, куда мы направляемся.

Мысль о Кингс-Маунтин так долго торчала у меня в голове грозным каменным выступом, что приобрела облик Роковой Горы. Предреченной и неотвратимой. Но никто из ополченцев, которые там рано или поздно окажутся, этого не знал. Не читавшие краткого, но досконального разбора битвы Фрэнклина У. Рэндолла (Иисус твою Рузвельт Христос, неужели родители Фрэнка и правда назвали его в честь Бенджамина Франклина? Успокойся, Бичем, ты впадаешь в истерику…), Севьер, Шелби, Кливленд, Кэмпбелл, Хэмбрайт и остальные понятия не имели, что мы направляемся в Кингс-Маунтин. Мы преследовали Патрика Фергюсона – куда менее четкую цель.

Новости о его передвижении доходили до нас обрывками, по мере беспорядочного прибытия разведчиков, и зависели от подробностей их отчетов. Нам было известно, что он со своим растущим отрядом из местных регулярных войск – официального британского ополчения – и лоялистов, примкнувших к нему из страха или негодования, двигался на юг, в сторону Южной Каролины, с намерением атаковать и разрушать небольшие поселения мятежников. Например, Фрэзер-Ридж. Насколько мы знали (или думали, что знаем), его силы насчитывали приблизительно тысячу человек, а это уже не шутки.

Нас было около девятисот, включая меня. Мое присутствие вызывало косые взгляды и перешептывания, так что Джейми даже вызвали на разговор с другими предводителями ополчения, вероятно чтобы попросить его отправить меня домой.

– Я отказался, – коротко ответил он, когда я поинтересовалась, как прошла беседа. – И заявил, что, если к тебе будут приставать или как-либо беспокоить, сразу же заберу своих людей и пойду сражаться в одиночку.

Как следствие, меня не беспокоили и не приставали, хотя косые взгляды и перешептывания продолжались еще некоторое время. Впрочем, и они прекратились за ту неделю, что я лечила мелкие травмы и болезни, сопровождающие армию. Я стала ротным медиком, и вопроса, что я там делаю, больше не возникало.

Не зная в точности, где находится Фергюсон, мы, однако же, не блуждали вслепую. Фергюсон со своими войсками не шел через горы по бездорожью, как и мы. Армии в большинстве случаев нужны дороги, и разведчики доложили, каким путем следует ополчение лоялистов. Очевидно, в какой-то момент мы сойдемся.

Мы с Джейми, Йеном-младшим и Роджером знали, где произойдет встреча, но это не имело практической ценности, поскольку мы не могли рассказать полковнику Кэмпбеллу и остальным, откуда нам все известно.

А если бы и могли, ничего бы не изменилось. Мы неумолимо двигались в направлении Кингс-Маунтин, как и Патрик Фергюсон.

Отряд выступил от Сикамор-Шолс 26 сентября. Сражение должно было произойти – если верить истории и Фрэнку – 7 октября.

* * *

Стояла осень, и погода постоянно менялась. Первые теплые дни быстро уступили место проливным дождям и ледяному ветру в горах, однако стоило нам спуститься в долину, как опять вернулась кратковременная жара. У нас не было палаток для укрытия, только отдельные куски парусины, поэтому мы часто промокали до нитки. И хотя каждый захватил с собой кое-какую провизию, в походе она быстро закончилась.

Не имея квартирмейстера или повозок с припасами, наш пестрый отряд существовал впроголодь, пользуясь гостеприимством родственников и знакомых повстанцев, фермы которых мы проезжали. Время от времени мужчины совершали набеги на поля и фермерские дома лоялистов; Севьеру и Кэмпбеллу стоило немалых усилий не дать своим людям расстрелять или повесить обобранных жертв. Имеющиеся две или три повозки (они постоянно вязли, и приходилось выуживать их из грязи или перетаскивать через ручьи) предназначались для перевозки оружия и бочек с порохом, коим миссис Паттон снабдила нас в достатке. Некоторые мужчины сами несли собственные ружья, мешки с патронами и пороховые рожки; другие складывали их в повозки до тех пор, пока не возникнет опасность. Джейми и Йен-младший со своими не расставались. У меня было два пистолета в кобуре, нож на поясе и еще один в чулке. Даже Роджер взял пистолет и нож, хотя обычно нес свое оружие незаряженным.

– У меня гораздо больше шансов врезать им кому-нибудь по голове, – сказал он мне. – А если буду носить его заряженным, то еще ногу себе отстрелю.

Я занималась лечением больных по вечерам, пока мужчины спорили о том, кто у них за старшего. Было ясно, что кто-то должен взять на себя общее руководство, но ни один из предводителей ополчения не желал подчиняться чьим-либо приказам. В конце концов лидером группы выбрали Уильяма Кэмпбелла, известного повстанца, богатого плантатора и зятя Патрика Генри[329]329
  Патрик Генри (1736–1799) – американский государственный деятель и активный борец за независимость американских колоний. Первый и шестой губернатор штата Вирджиния.


[Закрыть]. Ему было около тридцати пяти лет, как Бенджамину Кливленду и Исааку Шелби. Если я правильно поняла, его главное преимущество перед остальными заключалось в том, что он был родом из Вирджинии и, следовательно, далек от интриг и соперничества среди людей из-за гор.

– И у него громкий голос, – заметила я Джейми, когда через два костра от нас услышала крик Кэмпбелла. Похоже, он проклинал дождь, непокорный огонь и тот факт, что кто-то снял парусину с одной из повозок, отчего ружья промокли.

– Ну да, – согласился муж без особого энтузиазма. – Без этого ведь никак? Если собираешься вести людей в бой и вывести их оттуда.

– Тогда лучше позаботься о своем голосе. – Я протянула ему в деревянной кружке горячую воду с запахом мяты.

Я развела костер под неким подобием маленького навеса, сооруженного из парусины (нашей личной, а не с повозок) и подходящего куста, но порывистый ветер то и дело трепал полотнище, сдувал воду с деревьев, а затем стихал, чтобы опять вернуться через несколько минут.

– Капнуть тебе виски?

На мгновение задумавшись, Джейми покачал головой:

– Нет, прибереги на потом. Вдруг понадобится.

Я села рядом и медленно отхлебнула из своей кружки, отогревая руки и внутренности. Готовить нам было не из чего, да и провизии – сущие крохи: кукурузные лепешки и мешок яблок, которые Роджер выпросил на встретившейся по дороге ферме. Джейми обошел своих людей, убедившись, что у них есть хоть немного еды и место для ночлега. Теперь он привалился спиной к стволу большой сосны рядом со мной, снял шляпу и стряхнул с нее воду.

– Сказать тебе кое-что, саксоночка? – заговорил Джейми после долгого молчания.

Он откинулся назад, наблюдая за мелькавшим сквозь клочья облаков полумесяцем, и положил правую руку мне на колено. Я видела тонкий шрам на том месте, где ампутировала безымянный палец, – белую полоску на покрасневшей от холода коже; четыре оставшихся пальца, которыми он весь день держал поводья, свело судорогой.

– Конечно. – Я взяла руку и начала ее массировать. Вид у Джейми не был взволнованный или расстроенный, так что, вероятно, он не собирался сообщить мне плохую новость.

– Как раз перед тем, как мы выехали, я сидел на крыльце с малышом Дэви на руках – он сосал мой большой палец, – и тут по ступеням поднялась Мэнди, грязная с головы до ног. Она нашла у озера кость и пришла спросить, кому та принадлежала. Я посмотрел и сказал, что это позвонок бобра, а она спросила, слышу ли я животных.

Я потихоньку выпрямляла и разминала его пальцы, и он крепче прижался спиной к дереву, тихо крякнув – не то от боли, не то от удовольствия.

– В каком смысле – слышишь?

Дождь лил весь день, но к вечеру прекратился, и хотя я промокла до исподнего, мне удавалось сохранять шаткий тепловой баланс и не дрожать, к тому же здесь, вдали от больших костров, было спокойно.

– Ну, знаешь, они с Джемом могут чувствовать друг друга, не видя один другого.

– В самом деле? Нет, не знала.

Впрочем, я не слишком удивилась. Пожалуй, несколько раз, сама того не осознавая, даже видела, как они это делали.

– Думаешь, их родители в курсе?

– Да. Она сказала, что мама знает… и в Бостоне устраивала им испытание, чтобы определить, на каком расстоянии они будут способны ощущать друг друга. Мэнди не запомнила, насколько далеко – для них это была всего лишь игра, хотя потом ей показалось странным, что родители не могут чувствовать, где она или Джем.

– Такое происходит только с ней и Джемом? Или они… хм… могут слышать и других людей? Родителей, например?

– Я спросил ее об этом, и она ответила, что да, но не всех подряд. Только друг друга и родителей. Тебя тоже, хотя не так сильно.

Меня пробрал озноб, не имевший ничего общего с холодом.

– А тебя они… слышат?

Джейми покачал головой.

– Нет. Я спросил. Она говорит, что у нее в голове я другого цвета. Она чувствует меня, когда я рядом, но не на расстоянии.

– И какого ты цвета? – полюбопытствовала я.

Он издал тихий смешок.

– Цвета воды.

– В самом деле? – Я покосилась на мужа. Было темно, крошечный костер бросал на влажное дерево лишь слабые всполохи, но мои глаза приспособились к темноте, и в лунном свете я разглядела черты Джейми. – Какой-то конкретной воды? Синей, как в океане, или темной, как в ручье?

Он покачал головой.

– Просто воды.

– Ты должен спросить Джема. – Я переплела свои пальцы с его, отводя их назад и разминая костяшки.

– Спрошу, – сказал Джейми со странной ноткой в голосе. – Если увижу его снова.

Вот оно. Камень у меня в сердце, кусок раскаленного свинца в животе. Измученная дневными тяготами, я ненадолго о нем забыла. Однако мысль о том, что может произойти у Кингс-Маунтин, никогда не выходила у меня из головы.

Чувствуя мое смятение, Джейми сомкнул свои пальцы – все еще холодные, но сильные – на моих и накрыл другой рукой.

– Если на этой неделе я умру, прошу тебя о трех вещах, a nighean, – тихо сказал он. – Только три вещи. Сделаешь их для меня?

– Ты знаешь, что сделаю, – хрипло ответила я. В горле пересохло. – Если смогу.

– Да, знаю, – тихо произнес Джейми, поднял мою руку и поцеловал, обдав теплым дыханием холодную кожу. – Ну, так вот. Первым делом постарайся найти священника, чтобы отслужил мессу за спасение моей души.

– Хорошо. – Я прочистила горло. – Только на это уйдет время. Вероятно, ближайший священник находится в Мэриленде.

– Сойдет. До тех пор поторчу в чистилище. Не так уж там и плохо – мне доводилось там бывать.

Я надеялась, он шутит. По крайней мере, о чистилище.

– А второе?

– Малыш Дэви. Аманда говорит, он похож на меня. Цветом воды. Он не такой, как они с Джемом… Думаю, это означает, что он не может пройти через камни.

От неожиданности я заморгала. Капли влаги с ресниц потекли по щекам, как слезы. Джейми сжал мои руки и едва заметным в темноте движением повернул ко мне голову.

– Я уже говорил это раньше, однако сейчас повторяю снова и не шучу. Если я умру, вы все должны вернуться. Если случится так, что Дэви не сможет перейти, отдайте его Рэйчел и Йену-младшему. Они будут любить его всем сердцем и оберегать.

Я хотела воскликнуть: «Я люблю тебя всем сердцем – и не могу уберечь».

Но одернула себя и сказала, изо всех сил стараясь сдержать настоящие слезы:

– Хорошо.

Джейми поднял мою руку и поцеловал холодные костяшки пальцев.

– Tapadh leat, mo chridhe.

Мы молча сидели рядом, слушая, как дождь барабанит по листве, с деревьев капает вода, а вдалеке раздаются звуки голосов. Зачатки огня потухли, не успев разгореться, хотя в воздухе еще висел едва уловимый запах дыма.

– Ты сказал, три вещи, – наконец хрипло выдавила я. – Что третье?

Джейми отпустил мою руку и распрямил пальцы, как я делала для него несколько минут назад, потом легонько провел по линиям на моей ладони и остановился у основания большого пальца, где буква «Д» на коже почти поблекла.

– Помни меня, – прошептал он.

Мы занимались любовью в промокшей одежде, и место слияния наших тел было единственным источником тепла. Мы продолжили, даже когда стало ясно, что ни один из нас не достигнет развязки. Медленно разделившись, мы тесно прижались друг к другу и лежали так в темноте до самого рассвета.