Текст книги "«Последние новости». 1936–1940"

Но может быть – как раз и не чтит? Может быть, тут демонстрация? Может быть, “Круг” пожелал нанести новую “пощечину общественному вкусу”? Российские футуристы некогда требовали “сбросить Пушкина с парохода современности”. Не хотел ли “Круг” обнаружить свою враждебность к Пушкину в еще более обидной форме – в форме незамечания? Но и это предположение отпадает: эстетические позиции “Круга” так эклектичны, так неопределенны, так скромны, порой так близки к эпигонству, сотрудники “Круга” так почтительны к старшим, что нет никаких оснований подозревать их в сознательном желании оскорбить Пушкина или чью-то любовь к нему. И вот историку ничего другого не остается, как прийти к выводу, который при всей своей кажущейся дикости все же наиболее верен: о Пушкине в “Круге” просто забыли. Так как-то случилось: писали свои романы, рассказы, стихи, рецензии друг о друге и о двух-трех случайно прочитанных советских романах, Фельзен откликнулся на знаменитую книжечку Андре Жида, Ю. Мандельштам принес вдумчивую, изящную статью о Паскале – отлично, давай сюда и о Паскале, – а Пушкин как-то случайно выпал из памяти.

Однако такие случайности большею частью не случайны. Так и на этот раз. Маленький коллективный психоз – забвение целого “круга” молодых русских литераторов о Пушкине – свидетельствует о том, что Пушкин вообще находится вне их сознания, не входит в состав их художественных идей.

Каждый человек, каждый даже и “круг” людей, каждая, наконец, эпоха может иметь те или иные литературные пристрастия, капризы вкуса. Нелюбовь к поэтической индивидуальности Пушкина, к его темам, чувствам, к манере его письма, к самому, так сказать, его голосу – все это можно рассматривать как известный порок вкуса и понимания, но тут еще нет ничего принципиально незаконного. Любой поэт может кому-то прийтись более по душе, больше нравиться, нежели Пушкин, – тут еще нет дефекта в основах художественного мировоззрения. Но Пушкин – не только обаятельная поэтическая индивидуальность. В своем творчестве и в своих теоретических высказываниях Пушкин есть воплощение непререкаемого художественного закона, незнанием которого не может отговариваться ни один человек, знающий русский язык – и имеющий возможность Пушкина прочитать. “Пушкин – наше все”: в этих гениальных словах нет никакой гиперболы, потому что от Пушкина нам уйти некуда. Отпадение от Пушкина (я говорю не о частностях его индивидуального стиля) приводит художника к самому катастрофическому следствию – к выпадению из искусства: в хаос, в небытие, в тартарары. Обратно: выпадение из искусства автоматически приводит к отпадению от Пушкина.

Вот это несчастье и случилось с “Кругом”. Закон равновесия между писателем и человеком, не Пушкиным открытый, но им идеально осуществленный в русской словесности, а потому для нас – закон Пушкина, “Кругом” отвергнут. Потому-то и Пушкин для “Круга” – величина незначащая, которую, вероятно, назвали бы даже и отрицательной, если бы умели последовательнее мыслить и откровеннее говорить.

Уже за несколько лет до возникновения “Круга” на Монпарнасе (печатным официозом которого суждено было стать “Кругу”) пошли разговоры о так называемой “человечности”. Были они довольно туманны, но в общем дело сводилось к тому, что должно преодолеть литературщину в жизни и в писаниях: в жизни литературные отношения должны быть заменены человеческими, а в писаниях вымышленный герой должен уступить место живому человеку. Как суждено было осуществиться первой, бытовой половине этой программы, сейчас говорить не буду. Вторая половина, литературная, вовсе не приведя к концу “литературщины”, привела к стремительному распаду искусства, к замене его человеческим документом. О художественной порочности “документализма” и о смертельной опасности, которою он грозит молодым дарованиям, я писал много раз – повторяться было бы скучно. (Между прочим, этой темы касается и моя статья “Автор, герой, поэт”, напечатанная в первой книжке “Круга”).

Как это ни грустно, “документализм” становится на Монпарнассе господствующим течением. Он слабее и медленнее овладевает поэтическим сектором, потому что художественная форма в поэзии труднее поддается разрушению, чем в прозе, и потому еще, что поэты Монпарнасса, вообще несклонные к самостоятельным исканиям, еще связаны старыми стихотворными навыками, которые в этом случае играют благотворную роль, удерживая поэтов в границах искусства. Однако, интимизм, опасный сосед “документализма”, уже и в поэзии завоевывает выгодные позиции: им заметно увлечены такие несомненно одаренные поэты, как Л. Червинская, А. Штейгер. Зато в прозе документализм почти не встречает сопротивления. По существу своему он лежит вне художественной словесности. Кое-где подкрашенный приемами, взятыми у нее в долг и незаконно включаемый в ее сферу, он там приобретает соблазнительную приманчивость новизны. Таким образом, создается даже иллюзия, будто именно прозе принадлежит сейчас в кругах “Круга” передовая, ведущая роль.

В отчетной книжке находим прозу пяти авторов: В. С. Яновского, С. Шаршуна, Н. Татищева, Анатолия Алферова и покойного Бориса Поплавского. Из них только Яновский сохранил иммунитет против документализма. Рассказ, озаглавленный “Ее звали Россия”, совсем не принадлежит к лучшим вещам Яновского: много в нем тех безвкусных ужасов, которыми отмечена в особенности советская литература гражданской войны; по манере он подражателен, и вместо подписи Яновского естественней было бы увидеть под ним подпись “Всеволод Иванов. 1921”. Многое в нем напоминает “Бронепоезд” и “Полую Арапию”. Утешительно, однако, что случайная неудача постигла его в области искусства, из которого он не проваливается (и будем надеяться – не провалится) в документализм.

Остальные прозаики “Круга” в той или иной степени все поражены болезнью. Все четверо представлены отрывками из романов, автобиографичность которых не подлежит сомнению. Это не случайно. Автобиография есть простейший способ изготовления человеческих документов, наименее требующий воображения, наиболее способствующий подмене искусства группой воспоминаний, впечатлений, ощущений, изредка мыслей, зарегистрированных памятью и извергнутых в сыром виде. Уверенность авторов в возможности таким образом изготовлять предметы искусства дает им повод пользоваться некоторыми приемами, заимствованными у подлинного романа. Поплавскому и в особенности Татищеву, с которым встречаемся впервые и у которого, на мой взгляд, есть возможности выбраться на верную дорогу, это удается лучше. Алферову – хуже, а прием Шаршуна заключается, напротив, в отсутствии всякого приема, это – род механического письма, судорожная запись чьего-то невнятного бормотания, которое, может быть, ему слышится. В этом качестве его писания представляют собою наиболее чистый случай “документа”. Если “Круг” не откажется от своих тенденций, ему придется именно Шаршуна признать классиком и главою школы.

Поплавский умер. Но Татищев, Алферов и другие участники “Круга” (некоторые из них не представлены в данной книжке), если хотят выйти из тупика, должны хорошенько подумать о том, куда они завлечены многими обстоятельствами, о которых распространяться у меня сейчас нет места. Между прочим, весьма советую им с величайшим вниманием прочесть статью Вейдле “Человек против писателя”. Она прямо к ним относится и напечатана в той же книжке “Круга”. По-видимому, Вейдле хотелось поговорить о веревке в доме повешенного. Я его вполне понимаю. Но скажу откровенно – у меня есть сильные опасения, что ни его, ни мои советы ни к чему не приведут. Тогда окончательно назреет вопрос о дифференциации Монпарнасса – об изоляции больных от здоровых» (Ходасевич В. Книги и люди. «Круг», кн. 2-я // Возрождение. 1937. 12 ноября).

…дает оно Ходасевичу повод сделать открытие… монпарнасцы… верховодят судьбами европейской художественной культуры… – Язвительность Адамовича в данном случае оправдана. Ходасевич упорно не желал вписывать русских монпарнасцев в европейский контекст и признавать, что кризис поэзии имеет общеевропейские корни, ему удобнее было (возможно, лишь в полемических целях) считать русский литературный Монпарнас явлением случайным и провинциальным. См. верное наблюдение Леонида Ливака: «Подобно Набокову, Бем указывал Ходасевичу, плохо разбиравшемуся в литературной жизни Франции, на основной источник эстетических теорий “Парижской школы”. Ведя спор с последователями Адамовича, Бем прозорливо отмечал: “При чтении современных эмигрантских стихов, моему непосредственному восприятию поэзии постоянно мешает присутствие авторской личности. <…> Поэзия хочет быть исповедью и в этом ее основной грех. <…> Думаю, что большое влияние на это направление эмигрантской поэзии имеет и сегодняшняя литература европейская, преимущественно французская” (“Жизнь и поэзия”). Вопреки своим “информаторам”, Ходасевич так и не признал (во всяком случае, печатно) ключевого значения французской литературной жизни в теории и практике “Парижской школы”» (Ливак Леонид. Критическое хозяйство Владислава Ходасевича // Диаспора: Новые материалы. 4. СПб.: Феникс, 2002).

«Человек против писателя» – статья В. Вейдле (С. 139–145).

«Мадам Бовари – это я сам» – изречение Флобера, известное со слов некой дамы, знакомой Амели Боске, в передаче историка литературы Р. Дешарма (Флобер Г. О литературе, искусстве, писательском труде. Письма. Статьи: В 2 т. М., 1984. Т. 1. С. 485).

…отрывок из романа покойного Поплавского «Домой с небес»… – С. 3–54.

…«Рождение героя» Алферова… – «Рождение героя» Алферова имело в «Круге» подзаголовок «Отрывок из романа» (С. 92–100), однако продолжения не последовало.

…О Шаршуне я писал сравнительно недавно… – В номере было напечатан текст Шаршуна под названием «XII. Письма другу» (С. 67–73). Осенью 1937 года Адамович опубликовал рецензию на книгу Шаршуна «Заячье сердце. Лирическая повесть» (Париж, 1937) (Последние новости. 1937. 9 сентября. № 6011. С. 3), а также отозвался о нем в рецензии на первый номер альманаха «Круг» (Последние новости. 1937. 25 ноября. № 6088. С. 3).

…О Татищеве – трудно судить по одному, впрочем, интересному рассказу… – В номере был напечатан автобиографический рассказ Н. Татищева «Отступление» (С. 74–91).

«Ее звали Россия» – рассказ В. С. Яновского (С. 55–66).

…повесть о проворовавшемся дельце, бежавшем из Парижа (в предпоследнем номере «Современных записок»)… – Имеется в виду рассказ В. С. Яновского «Вольно-американская» (Современные записки. 1937. № 36. С. 88–118).

…«Разрозненные мысли» Фельзена… – Юрий Фельзен опубликовал в разделе критики отзывы на «Возвращение из России» Андре Жида (С. 120–124) и на «Умирание искусства» Вейдле (С. 124–129), а также «Разрозненные мысли» (С. 129–131).

…разбор агеевской «Повести с кокаином», сделанный Вейдле… – С. 155–157.

…обзор новых стихов, данный Терапиано… – В своем обзоре «О новых книгах стихов» (С. 165–173) Терапиано писал о сборниках «Отплытие на остров Цитеру» Георгия Иванова, «Рассветы» Лидии Червинской, «Стихи о Европе» Антонина Ладинского, «Солнечный произвол» Софии Прегель, «Стихи» Монахини Марии, «Годы и камни» Юрия Софиева, «Ночью» Перикла Ставрова, «Неблагодарность» Анатолия Штейгера, «Тяжелые птицы» Виктора Мамченко, «Борьба за несуществование» Бориса Божнева, «Аванпост» Льва Савинкова, «Дорога» З. Шаховской, «В разлуке» П. Гладищева, «Мартовское солнце» М. Роос, «Домик у моря» Е. Базилевской, «Шершавые вирши» Бориса Новосадова, «Эмигрантская поэма» Л. Гомолицкого.

Мемуары Андрея Белого. – Последние новости. 1937. 9 декабря. № 6102. С. 3.

«Между двух революций» (Л.: Издательство писателей в Ленинграде, 1934) – последняя книга мемуарной трилогии Андрея Белого; первая часть ее вышла отдельным изданием в апреле 1935 года; вторая, не завершенная автором, часть была после его смерти подготовлена к печати К. Н. Бугаевой и вскоре опубликована: Литературное наследство. Т. 27–28. М., 1937. С. 413–456. В полном виде трехтомник воспоминаний Белого вышел в серии «Литературные мемуары» с комментариями А. В. Лаврова (М.: Художественная литература, 1989–1990). Цитаты из книги Адамович приводит, по своему обыкновению, не вполне точно, с многочисленными пропусками, не соблюдая прихотливые окончания и пунктуацию Белого.

…воспоминания о Блоке, напечатанные в берлинской «Эпопее»… – В берлинском журнале был напечатан наиболее обстоятельный и доброжелательный вариант воспоминаний о Блоке: Белый Андрей. Воспоминания о Блоке // Эпопея. 1922. № 1–3; 1923. № 4. Позже для мемуарной трилогии главы о Блоке были переписаны Белым практически заново и многие оценки изменены.

«Серебряный голубь: Повесть в 7 главах» (М.: Скорпион, 1910), «Петербург» (Пг.: Тип. М. Стасюлевича, 1916; Берлин: Эпоха, 1922; М.: Никитинские субботники, 1928), «Золото в лазури» (М.: Скорпион, 1904), «Котик Летаев» (Пб.: Эпоха, 1922), «Символизм: Книга статей» (М.: Мусагет, 1910) и «Арабески: Книга статей» (М.: Мусагет, 1911) – книги Андрея Белого.

«Боже мой, что за перо у этого человека» – слова судьи о секретаре суда (Гоголь Н. В. Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Глава IV). У Гоголя: «Что за бойкое перо! Господи боже! как пишет этот человек!».

…страницы о Жоресе. С ним Белый встречался в Париже… – Со знаменитым французским социалистом Жаном Жоресом (1859–1914) Белый познакомился в декабре 1906 года и трижды описывал эти встречи. См. подробнее: Белый Андрей. Воспоминания о Жоресе / Публ. А. В. Лаврова // Андрей Белый: Проблемы творчества. М.: Советский писатель, 1988. С. 645–652.

…в Париже, в пансионе на рю Ранелаг… – Андрей Белый приехал в Париж 1 декабря 1906 года и жил в пансионе по адресу: 99, rue de Ranelagh, Passy XVI.

…Жорес, как известно, был профессором философии… – Жорес преподавал философию сначала в лицее Альби (1881–1883), затем в Тулузском университете (с 1883).

…Я упомянул Ренувье… – Шарль Ренувье (Renouvier; 1815–1903), французский философ-неокантианец, лидер неокритицизма.

…передал впечатление свое от другого труда Ренувье… – В сноске, которую Адамович не счел нужным воспроизводить, Белый привел название этого труда: «Эскиз систематической классификации» (полное название: Renouvier Ch. Esquisse d’une classification systématique des doctrines philosophiques. Vol. 1–2. Paris, 1885–1886), а в «Ракурсе к дневнику» записал, что читал книгу в феврале 1907 года.

…Гершензон обрадовал Белого тем, что пришел к нему первый – познакомиться и просить о сотрудничестве в «Критическом обозрении»… – Адамович с большими сокращениями, изменяя текст, приводит сцену визита из главки «Михаил Осипович Гершензон» (Белый Андрей. Между двух революций. М.: Художественная литература, 1990. С. 249–253).

…Не написали ли бы вы мне о книге Чулкова?.. – Рецензия Белого на книгу Георгия Чулкова «Покрывало Изиды. Критические очерки» (М., 1909) была опубликована в «Критическом обозрении» (1909. № 1. С. 38–41).

«возвышающего обмана» – измененная строка стихотворения Пушкина «Герой (Да, слава в прихотях вольна…)» (1830).

«Русские записки» <№ 2>. – Последние новости. 1937. 16 декабря. № 6109. С. 3.

…Сирин в «Озере, облаке, башне»… – Рассказ Набокова (С. 33–42) впоследствии печатался под названием «Облако, озеро, башня».

…чтение Евангелия убийцей и проституткой… – Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. Глава четвертая. IV.

«Двойной нельсон» – рассказ В. С. Яновского (С. 43–58).

«Борисфен – река скифов» – исторический рассказ Антонина Ладинского (С. 59–71).

…«Дозор» Зурова – по-видимому, глава из романа… – Рассказ «Дозор» (С. 72–98) Зуров после войны включил в свою книгу «Марьянка» (Париж, 1958. С. 46–69).

…О «Степном вороне» Б. Волкова затрудняюсь сказать что-либо, по незнакомству с другими произведениями этого автора… – Рассказ Бориса Николаевича Волкова (1894–1953) «Степной ворон» (С. 99–113) был его единственным прозаическим произведением, опубликованным в «большой» парижской печати. Однако о книге стихов Б. Волкова «В пыли чужих дорог» (Берлин: Парабола, 1934) Адамовичу доводилось отзываться в обзоре (Последние новости. 1934. 8 февраля. № 4705. С. 2), см. во второй книге наст. изд.

…Если – как объявлено в примечании – выйдет в свет книга «Царство Золотых Будд», о даровании Волкова можно будет судить увереннее… – Эту книгу о Монголии Волков не выпустил, отрывок из нее под названием «Потомок Чингис-хана» появился в шанхайском сборнике «Врата» (1935. № 2. С. 35–52).

…В отделе стихов… – В номере были опубликованы стихотворения «Сиянья» З. Гиппиус (С. 114), «Разверзается небо и падают в ночь…», «Настигли сумерки холодною тропой…» Виктора Мамченко (С. 114–115), «Поля без конца, без предела…» Юрия Мандельштама (С. 116–117), «Порт незнакомый. Фонари…» Перикла Ставрова (С. 117), «Командарм» Юрия Терапиано (С. 118–119), «Стенька Разин» Марины Цветаевой (С. 119–122), «Неужели навеки врозь…», «Перемена людей и мест…», «Все об одном… На улице, в бюро…», «Все может быть. Быть может, есть – не рай…» (С. 122–124) Анатолия Штейгера.

…как сказал о себе Маяковский, «обречен на мычание»… – Вероятно, Адамович имел в виду книгу стихов Маяковского «Простое, как мычание» (Пг.: Парус, 1916).

…«дьявольская разница», – можно было бы сказать словами Пушкина… – Адамович имеет в виду фразу Пушкина из письма П. А. Вяземскому от 4 ноября 1823 года: «Я теперь пишу не роман, а роман в стихах – дьявольская разница».

…«О жизни Данте» Мережковского, – которой открываются «Русские записки», – надо будет высказаться обстоятельно, когда она выйдет отдельным изданием… – Под названием «Жизнь Данте» в номере были напечатаны (С. 5–32) четыре первые главы работы Мережковского «Данте». Книга вскоре вышла отдельным двухтомным изданием (Брюссель: Петрополис, 1939), но Адамович ее не рецензировал.

…о статье Шестова «Перерождение убеждений у Достоевского» лучше не сказать ничего, чем написать несколько слов… – О работе Шестова «О “перерождении убеждений” у Достоевского» (С. 125–154) в сравнении ее со статьей Вячеслава Иванова «О Пушкине» Адамович вскоре отозвался особо: Адамович Г. Две статьи // Последние новости. 1938. 6 января. № 6130. С. 3; 13 января. № 6137. С. 3 (см. в четвертой книге наст. изд.).

…«Тяга вальдшнепов» К. Давыдова… – С. 190–205.

Что «не удалось». – Последние новости. 1937. 23 декабря. № 6116. С. 3.

…На днях Е. Д. Кускова уделила внимание моей небольшой статье в последнем номере «Русских записок»… – Возражения Е. Д. Кусковой вызвали отдельные положения статьи Адамовича «Памяти советской литературы» (Русские записки. 1937. № 2. С. 206–213): «В только что вышедшей второй книжке “Русских записок” Г. Адамович отслужил панихиду по советской литературе в статье ее “памяти”. “Советская литература не удалась”, пишет он. Какая “советская литература”? Было, или, вернее, должно было быть, два типа литературы после октября: просто советская, по месту жительства писателей, и “пролетарская”, – по духу, по замыслу, по заданию. Просто-советская литература продолжает традиции общерусской литературы в особой и новой – советской – обстановке. Пролетарская должна была изобразить мироощущения, психологию и чувства рабочего класса художниками и поэтами, вышедшими из среды пролетариата. Принято называть таким “пролетарским” писателем Максима Горького. Но ведь это не верно, и сам Горький это хорошо понимал. По рождению он, скорее, босяк, чем пролетарий в особом значении этого слова. И, кроме того, вся его сознательная жизнь и расцвет его таланта прошли в среде русской интеллигенции, духом которой он и питался, неистово ругая ее. Осоветившись, он стремился вызвать из небытия именно пролетарскую литературу, для чего и создавал кружки “содействия”, тормошил, заражал честолюбием и… под конец тоже ругался: туг пролетарий на поставку поэтов и художников литературы. Крестьяне все же дали двух настоящих поэтов: Николая Клюева и Сергея Есенина. Но Клюев запел свои песни еще до революции, а крестьянский парнишка Сергей Есенин принес в литературу не пролетарскую душу, а, как говорили о нем советские критики, “парное нутро избы, встревоженный войной и революцией быт села и хлесткий свист пастушьего кнута”… У обоих поэтов изображение деревни нутряное, не отраженное: это – их быт, их душа. “Победивший класс”, пролетариат, не дал ни своих поэтов, ни романистов, ни художников. И невольно встает вопрос: чем объясняется это бесплодие “провиденциального класса, которому предстоит устроить все будущее человечества”, как говорили когда-то ортодоксальные социал-демократы? Что же, это будущее обласкает человечество лишь стуком машин, бешеным развертыванием конвейеров, пением боевого “Интернационала”, а лирики – никакой? Ведь нельзя же за лирику счесть эренбурговское “Не переводя дыхания”? Лиризм такого типа жестоко высмеяли даже советские критики.

Одними полицейскими условиями этого бесплодия не объяснишь. Объяснения, по-видимому, надо искать в чем-то другом» (Кускова Ек. «Вторичные факторы» // Последние новости. 1937. 17 декабря. № 6110. С. 3).

…Толстой спрашивал «что же нам делать?»… – Адамович имеет в виду трактат Л. Н. Толстого «Так что же нам делать?» (1882–1886).

…недавно мне пришлось упоминать о гладковском «Цементе» и других книгах того же порядка… – Адамович Г. Двадцать лет // Последние новости. 1937. 11 ноября. № 6074. С. 3.

…о чем у Достоевского говорили в трактире за чаем два брата Карамазовы… – Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Часть вторая. Кн. 5. Гл. IV.

«судеб», от которых по-прежнему, т. е. по Пушкину, – «защиты нет» – из пушкинских «Цыган» (1824).

…Советская литература рассчитывала когда-то уйти из мира так, чтобы «шрам остался на морде истории»… – В повести Юрия Олеши «Зависть» (1927) Иван Бабичев говорит Кавалерову: «Милый мой, тут надо примириться или… устроить скандал. Или надо уйти с треском. Хлопните, как говорится, дверью. Вот самое главное: уйдите с треском, чтоб шрам остался на морде истории, – блесните, черт вас подери! Ведь все равно вас не пустят туда. Не сдавайтесь без боя…» (Олеша Ю. Зависть. Часть вторая. IV).

<«Я, сын трудового народа» В. Катаева>. – Последние новости. 1937. 30 декабря. № 6123. С. 3.

…Есть в бунинских «Окаянных днях» несколько замечательных строк о нем… – 25 апреля 1918 года Бунин записал: «Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: “За 100 тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки…”» (Бунин И. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи / Сост., подгот. текста, предисл. и примеч. А. К. Бабореко. М.: Советский писатель, 1990. С. 121).

«Время, вперед! Хроника» (М.: Федерация, 1932) – роман В. Катаева. См. о нем статью Адамовича (Последние новости. 1932. 17 ноября. № 4257. С. 3) во второй книге наст. изд.

«Заволжье» (1909–1911), «Хромой барин» (1912) – первые крупные произведения А. Н. Толстого.

«Я, сын трудового народа» (М.: Гослитиздат, 1937) – повесть В. Катаева.

…статьи в «Правде» о музыканте Шостаковиче… опала была перекинута вообще на «формалистов и штукарей»… – См. примеч. к статье «Московские дела» (Последние новости. 1936. 2 апреля. № 5488. С. 2) в наст. книге.

«Юрий Милославский» (1829) – исторический роман Михаила Николаевича Загоскина (1789–1852).