Текст книги "Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций"

Глава 7. Поэтизация телесности: «Телесная душа» и составляющие тела

«Телесная душа» у Есенина

Представление о человеческом теле находится в оппозиции к рассуждению о душе: исторически сложилась известная дихотомия – «тело/душа» (вариант «тело/душа/дух»), «телесное/духовное». Понятие тела более широко и разветвлено: оно включает в себя множество составных частей, иерархически упорядоченных и многоуровневых (голова, туловище, руки-ноги, кровь, пот и т. д.). Оно также значительно шире распространено в разных областях знаний и в сфере идеологии: составляет основу материалистического взгляда на мир и является цельным и неделимым предметом изучения в биологии, медицине и подобных гуманитарных отраслях. Философ-идеалист А. Ф. Лосев в «Диалектике мифа» рассуждал о проблеме мифа и личности, поданной посредством соотношения души и тела через частные проявления телесности: «Всякая живая личность есть так или иначе миф… <…>…Потому что она осмыслена и оформлена с точки зрения мифического сознания. Неодушевленные предметы, напр., кровь, волосы, сердце и прочие внутренности, папоротник и т. п. – тоже могут быть мифичными, но не потому, что они – личности, а потому, что они поняты и сконструированы с точки зрения личностно-мифического сознания».[1074]1074
  Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 76.


[Закрыть]

Наличие у живого человека одновременно души и тела дает возможность в литературном творчестве порождать определенные художественные качества, поэтические составляющие произведений, восходящие к разным первоистокам. Так, понятие тела породило натурализм, физиологичность, чу-ственность, ощущения; представление о душе развило психологический настрой, исповедальность, сокровенность, эмоциональность, настроение в художественных сочинениях.

В разных религиях первичность тела или души решается неодинаково. Есенин, будучи православным (даже при невероятном упоминании о деде как старообрядце), учившийся в Земском четырехгодичном училище в с. Константиново и во Второклассной учительской школе в с. Спас-Клепики (с обилием богословских дисциплин в учебном курсе и с наличием молельного дома в селе – признанном центре рязанского старообрядчества), должен был верить в христианское учение о теле как вместилище души и потому полагать тело вторичным в мировоззренческом аспекте. В «Библейской энциклопедии: В 2 кн.» (1891) отмечается:

Св. Писание дает полные и подробные сведения о человеке: о его происхождении и духовной его природе, о теле его и высоком совершенстве его органов. <…> Но тело с его органами составляет только внешнюю, видимую сторону состава человеческого, невидимую же и духовную сторону составляет душа, существо совершенно отличное от тела, возвышающееся над ним и над всею видимою природою своими особенными совершенствами и преимуществами. <…> Созданная по образу Божию, она должна уподобляться в своих совершенствах своему Первообразу.[1075]1075
  Библейская энциклопедия: В 2 кн. М., 1891 (репринт 1991). Кн. 2. С. 289.


[Закрыть]

Однако в творчестве Есенина при достаточно частом упоминании души она получает неоднозначную и зачастую неканоническую трактовку. Более того, душа оказывается материализованной в конкретном обличье, уподобленной различным объектам (точнее, субъектам) «тварного» мира. (По мнению Игнатия Брянчанинова, душа материальна.) Общее в есенинских вариативных реализациях души заключается в их одухотворенности, исходящей еще из библейского смысла: «И вдунул Бог душу…». Подобным фразеологизмом, идущим от библейского миропонимания (а также речевым штампом, построенном на телесном эвфемизме), неоднократно воспользовался Есенин в «Яре» (1916): «а он, бедняга, впился зубами в землю, да так… и Богу душу отдал» и «забилась старуха головой о стенку и с пеной у рта отдала Богу душу» (V, 51, 105). Этот же фразеологизм применил также А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» (1927), описывая путешествие по Крыму и иронически отзываясь о М. Молабухе – то есть о Г. Р. Колобове, их общем с Есениным друге: «…в благостном сосредоточении лег на койку отдавать богу душу. Души не отдал, а животом промучился».[1076]1076
  Мариенгоф А. Б. Роман без вранья // Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. М., 1990. С. 333.


[Закрыть]

В согласии с христианским вероучением, душа вовлечена в тело, размещена в нем подобно животворному огню в хрупком сосуде, но вместо непостижимой абстракции она у Есенина изображена как имеющая вполне зримый облик и анатомическую топографию, координаты конкретного расположения в телесной оболочке. Так, в поэме душа представлена неким маленьким самостоятельным персонажем, родственным большому герою природного мира: «Оттого, что в груди у меня, как в берлоге, // Ворочается зверенышем теплым душа» (III, 21 – «Пугачев», 1921). Далее Чумаков говорит Бурнову, убеждая его в правомочности замышляемого предательства Пугачева, которого он символически изображает посредством описания разложившейся (!) души: «Что жалеть тебе смрадную холодную душу, – // Околевшего медвежонка в тесной берлоге?» (III, 41). Следовательно, сопоставление есенинских приемов метафоризации души позволяет обнаружить уникальное авторское понимание ее сущности, которое идет уже вразрез с христианским вероучением. У Есенина душа – это зверек-детеныш, она материальна и потому смертна, однако она национальна по своей сути (почему и представлена исконным русским символом – медведем; почитание медведя другими нациями – вопрос иного плана).

Образ медведя, в которого оборачивается человек, известен из волшебных сказок и быличек. Поразительно, но он до сегодняшнего времени продолжает бытовать в несказочной прозе с. Константиново: «Одна вот моя подруга выходила замуж. <…>…Он её взял, молодую-то, и обнял её. <…> А одна ему так вот по плечу <похлопала> и говорить: “Что ты уцепился, как медведь!” Всё! На второй день моя подруга не садится за стол: как вот увижу – он медведь и медведь! <…> И всё – и так разошлися они – от его: прям вот, говорить, медведь и медведь».[1077]1077
  Записи автора. Тетр. 8а. № 323 – Еремина Анна Константиновна, 57 лет, с. Константиново Рыбновского р-на Рязанской обл., 11.09.2000 г.


[Закрыть] Следовательно, выявляется глубокая закономерность представления Есениным человеческой души именно в облике медвежонка.

Кроме представления души в зверином обличье, она у Есенина явлена в антропоморфном (точнее, волшебно-сказочно-человеческом) облике, оказывается одновременно конкретно опредмеченной и бессмертной: «Душа наша Шехерезада. Ей не страшно, что Шахриар точит нож на растленную девственницу, она застрахована от него тысяча одной ночью корабля и вечностью проскваживающих небо ангелов» (V, 213 – «Ключи Марии», 1918).

Об очеловеченности души как характеристике конкретного человека свидетельствует высказывание Есенина в народной манере, записанное Львом Клейнбортом: «Да еще об С. Д. Фомине, стихи которого вышли с предисловием Н. А. Рубакина: “А! Живая душа на костылях…”».[1078]1078
  Клейнборт Л. «В стихах его была Русь…» // Кузнецов В. И. Тайна гибели Есенина: По следам одной версии. М., 1998. С. 254 (курсив наш. – Е. С.).


[Закрыть] Вариант подобного народного выражения приведен г-ном Востоковым в подборке «Пословицы и поговорки, собранные в Рязанском, Михайловском и Зарайском уездах Рязанской губернии, существующие во всяких классах народонаселения» (1890): «А!.. Моё почтение, – живая душа на палочках».[1079]1079
  ИЭА. Фонд ОЛЕАЭ. К. 14. Ед. хр. 343. Л. 2 – Востоков. Пословицы и поговорки, собранные в Рязанском, Михайловском и Зарайском уездах Рязанской губернии, существующие во всяких классах народонаселения. 1890, ноябрь.


[Закрыть]

Опредмеченность и самостоятельность души, ее подчиненность Богу и возможная продажность сатане и в какой-то мере независимость заметны в подборке народных поговорок и пословиц г-на Востокова: «Делай, как Бог на душу положит»; «Закукуешь, как кукушка, чуть не выскочила душка»; «Нарвёшься на такое дело, что держи крепче душу и тело»; «Русская душа нараспашку, раскошеливайся»; «Торговой божбе нельзя веры давать, лишь бы купили, – они готовы душу продать»; «Хотя часто бываю бита, зато душка сыта»; «Чужая душа – потёмки».[1080]1080
  ИЭА. Фонд ОЛЕАЭ. К. 14. Ед. хр. 343. Л. 8 об., 10, 17, 22, 24 об., 27, 27 об.


[Закрыть]

Душа, по Есенину, также может быть парадоксально неодушевлена, но иметь опредмеченную природу, причем не явную, а поданную в сравнительном плане: «Тяжелее, чем камни, я нес мою душу» (III, 30, «Пугачев»). Сравните в «Яре»: «…камни с души своей скинаю» (V, 114); библейское выражение «время разбрасывать и время собирать камни»; народный фразеологизм «держать камень за пазухой»; этимология имени Петр = камень, проявленная и развернутая в «Пугачеве»;[1081]1081
  См.: Самоделова Е. А. Историко-фольклорная поэтика С. А. Есенина / Рязанский этнографический вестник. 1998. С. 169; Воронова О. Е. Духовный путь Есенина: Религиозно-философские и эстетические искания. Рязань, 1997. С. 134.


[Закрыть] исследовательская находка Г. М. Сердобинцевой[1082]1082
  См.: Сердобинцева Г. М. Есенин. Рязань, 2001. С. 110 (с неточностью «ирония в имени», т. к. Кирпичников – реальное историческое лицо).


[Закрыть] насчет решительного действия ответа именно персонажа по фамилии Кирпичников «Пусть пулями расскажут пистолеты» (III, 16), застрелившего Траубенберга как бы в ответ на народные чаяния, высказанные сторожем, – «Нам нужен тот, кто б первый бросил камень» (III, 11). Здесь явно прослеживается синонимия «кирпич – камень», словно бы идеологически оправдывающая этимологию фамилии реального исторического лица – Кирпичников.

По смерти человека душа отправляется к Богу, наделившему ею первочеловека, – эта мысль выражена в стихах «На камень голову склонила // И Богу душу отдала»[1083]1083
  Записи автора. Тетр. 11. № 270 – Узорова Мария Петровна, 1913 г. р., с. Любовниково Касимовского р-на Рязанской обл., зап. Городецкая Н., Филоненко А. и Самоделова Е. А. 20.07.1992.


[Закрыть] из «жестокого романса» «Любила я милого» (с. Любовниково Касимовского р-на), где любопытна постановка рядом понятий «камень» и «душа» в кладбищенском мотиве. В «Стране Негодяев» (1922–1923) Есенин описал поминальный обычай: «Молчат только те – на погостах, // На ком крепкий камень и крест» (III, 95). До сих пор на рязанских кладбищах, в том числе в с. Константиново и г. Спас-Клепики, сохранилось обыкновение класть булыжник (небольшой валун, размером чуть больше кулака) рядом с крестом на могиле или посередине, а памятную плиту иногда устанавливать в противоположном конце – в головах покойника.[1084]1084
  Записи автора. Фотографии в с. Спас-Клепики, июнь 2002 г., Рязанская экспедиция 2002 г. Института этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН (под руквом С. А. Иниковой), и в с. Константиново 05.10.2002.


[Закрыть] На соседних территориях – в Гуслицах (южная часть Орехово-Зуевского р-на) и Егорьевском р-не Московской обл. – также сохранился обычай класть камни на могилы, что исследователи относят к старообрядчеству.[1085]1085
  Михайлов С. С. Современное состояние гуслицкого фольклора // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 7. М., 2005. С. 91.


[Закрыть]

В авторизованном списке «Небесного барабанщика» (1918) образ души-камня развился в военно-революционном солдатском контексте в сходный поэтический троп души-бомбы: «Братья, братья, в наших ранцах // Души – бомбы в обезьян» (II, 225). В основном тексте этот образ представлен поэтическим сравнением: «Души бросаем бомбами» (II, 69).

Есенин также поддерживает идущую из древнерусской литературы зримую предметность души, представленной жемчугом. Поэт процитировал в «Ключах Марии» (1918) фрагмент из «Слова о полку Игореве» о гибели князя: «изрони женьчужну душу из храбра тела, чрез злато ожерелие» (V, 207).

В народном сознании происхождение «души, духа» как слов и понятий от глагольного действия «дуть, вдувать» и родственного «дышать, вдыхать» породило такие представления о больном, как «задóхлый»,[1086]1086
  Семенова-Тян-Шанская О. П. Указ. соч. С. 6. Данковский уезд Рязанской губ.


[Закрыть] «задвóхлик» (от «задвохнуться»).[1087]1087
  Записи автора. От уроженцев с. Б. Озёрки Сараевского р-на Рязанской обл., ныне проживающих в Москве, 2002 г.


[Закрыть] Есенин в повести «Яр» (1916) употребил дериват от такого корня для характеристики случайной (второстепенной) героини: «Двохлая такая старушонка, всю дорогу перхала» (V, 47). Есенин в «Ключах Марии» (1918) привел цитату из народного духовного стиха «Голубиная книга» с описанием происхождения частей человеческого организма от природных стихий: «Дух от ветра» (V, 195).

Идущее от апокрифическо-библейской образности представление о вдувании души в сотворенное Богом человеческое тело также присутствует у Есенина: «Дует в души суровому люду // Ветер сырью и вонью болот» (III, 36 – «Пугачев», 1921). В «Ключах Марии» (1918) Есенин дважды рассуждал о проблеме возникновения души как сверхчувственном внедрении ее свыше в человеческое тело; первый раз – в подстрочном примечании к заглавию трактата: «Мария на языке хлыстов шелапутского толка означает душу» (V, 186); второй – в народно-этимологическом суждении о закономерности духовного пастушеского предводительства: «Само слово пастух (= пасдух, ибо в русском языке часто д переходит в т…) говорит о каком-то мистически помазанном значении над ним» (V, 189).

Душа, которую по библейской легенде Бог вдунул в человека, сама обладает способностью дышать у Есенина, наполняется ароматом окружающих предметов и, возможно, имеет присущий только ей запах. Вероятно, душа как обитательница рая, представленного в народном сознании райским садом, сама уподоблена цветущим благоухающим растениям: «Не жаль души сиреневую цветь» (I, 209 – «Отговорила роща золотая…», 1924); «На душе холодное кипенье // И сирени шелест голубой» (IV, 240 – «Может, поздно, может, слишком рано…», 1925); «И душа моя – поле безбрежное – // Дышит запахом меда и роз» (I, 215 – «Несказанное, синее, нежное…», 1925).

Интересно и разнопланово решается Есениным вопрос о размере души: от безразмерности и бесконечности – «поле безбрежное» (I, 215) – до ограниченности определенными пределами – «Всколыхнула мне душу до дна» (IV, 237 – «Не гляди на меня с упреком…», 1925).

Вероятно, о человеческой душе как временной восприемнице и земном вместилище Святого Духа, зримо воплощенного в голубе, и об ее изначально огненной природе писал Есенин: «Голубиный дух от Бога, // Словно огненный язык…» (I, 56 – «Чую Радуницу Божью…», 1914). О сопряжении Святого Духа с человеческой душой рассуждал Есенин: «Изображается голубь с распростертыми крыльями. Размахивая крыльями, он как бы хочет влететь в душу того, кто опустил свою стопу на ступень храма-избы… <…> Он бы выгнал их, как торгующих из храма, как хулителей на Святого Духа…» (V, 192 – «Ключи Марии», 1918).

В своих рассуждениях о сущности искусства Есенин постулировал осенение божественным духом истинного творчества как проявление национального самосознания или авторской индивидуальности. Эта проблема широко представлена теоретическими посылками в «Ключах Марии» (1918): «… мы наталкиваемся на весьма сложную и весьма глубокую орнаментичную эпопею с чудесным переплетением духа и знаков»; «у нас уже были найдены самые главные ключи к человеческому разуму, это – знаки выражения духа»; «самостоятельность линий может быть лишь только в устремлении духа» (V, 193, 194, 197).

Есенинская идея внедренности духа в художественную словесность являет собой аналогию соотношения души и тела реального земного человека. Есенин уподобил словесную канву сочинительства жизненным основам человеческого бытия; он рассуждал в «Ключах Марии» (1918): «Существо творчества в образах разделяется так же, как существо человека, на три вида – душа, плоть и разум» и именовал «образ от духа корабельным» (V, 204). Есенин подчеркивал традиционность и преемственность своих суждений о духовной сущности литературных творений, идущую еще от высказывания библейского Давида, говорившего, что «язык во рту для него есть ключ от души, которая равняется храму вселенной» (V, 205 – «Ключи Марии», 1918).

Древняя, идущая от Библии и фольклора идея уподобленности души музыкальному инструменту выражена в письме Есенина к другу юности Грише Панфилову с помощью словесного клише – «затрагивающее струны твоей души» (VI, 27). Душа наполнена прекрасными элегичными звуками: «У меня в душе звенит тальянка» и «Заглуши в душе тоску тальянки» (I, 255, 256 – «Никогда я не был на Босфоре…», 1924).

Двойной генезис души, происходящей из огненных звезд, превращенных в хлебные зернышки, указан в стихотворении «Под красным вязом крыльцо и двор…» (1917) в сюжетной линии сеяния с небес божественным Стариком звезд как озимых «зерен душ» (I, 89). Здесь просматривается языческое представление о начальной стадии существования души как крошечного предмета, говорится о зарождении души в стилистике сельскохозяйственного кода: «Взрастает нива, и зерна душ // Со звоном неба спадают в глушь» (I, 89). Облеченная в аграрный код есенинская мысль о вечном движении души могла быть подсказана метафорикой «Слова о полку Игореве» (конец XII века); в «Ключах Марии» (1918) процитирован фрагмент о гибели русских воинов подобно тому, как «на Немизе снопы стелют головами, молотят цепы хара-лужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела» (V, 205). Подчиненная общим космическим законам – в том числе круговороту природы, душа существует в вечно меняющемся облике – всегда с пользой для человека: «Чтоб вытекшей душою // Удобрить чернозем» (II, 51 – «Пришествие», 1917).

Народно-православное представление о душе как божественном огне в сочинениях Есенина просматривается в ряде художественных образов. Это такие образы и литературные зарисовки, как падение с неба огненных звезд-душ (I, 89); огонь «лампады, пламя которой нежно оберегалось от ветра ладонями его взыскующих душ» (V, 235); изображение «того масла, которое теплит душу огнем более крепких поэтических откровений» (V, 238).

Из творчества Есенина в целом легко вычленяется родственная параллель «дух – душа». Очевидно, дефиниция «дух» более приложима к необычным людям, к волевым личностям, резко выделяющимся из своего окружения, вырвавшимся из привычной среды – например, к монахам. Однако в разговорной речи применяется и народный фразеологизм «быть не в духе», использованный Есениным в «Анне Снегиной» (1925) применительно к помещицам: «Сегодня они не в духе» (III, 177). Одновременно две разновидности единого понятия – дух и душа – в одном произведении встречаются в стихотворении «За горами, за желтыми долами…» (1916):

 
Кроток дух монастырского жителя
Жадно слушаешь ты ектенью,
Помолись перед ликом Спасителя
За погибшую душу мою (I, 23).
 

Загробное существование человека у Есенина в каких-то тончайших нюансах видоизменяет семантическое наполнение дефиниции «душа», а вместе с тем и ее лексическую оформленность. В «Сказании о Евпатии Коловрате» (1912) побиваемые врагом дружинники предчувствуют: «Как сидеть их белым душенькам // В терему ли, в саде райскоем» (II, 201); ср. народное представление об исхождении души из тела белым паром. Более того, во времена Есенина в с. Путятино Сапожковского у. Рязанской губ. записано крестьянское мнение о том, что земля и вода, как и человек, также имеют душу в виде пара: «Когда же бывают туманы, то крестьяне говорят: “Это отходит земля”, а если туман бывает над водой, то говорят: “Это пар от воды”».[1088]1088
  ИЭА. Фонд ОЛЕАЭ. К. 14. Ед. хр. 147. Л. 2. – Кожевников. Верования крестьян села Путятина Сапожковского уезда, Рязанской губернии.


[Закрыть] Это лишний раз свидетельствует об антропоморфности земли и воды, которые в народном мировоззрении обладают душой, устремляющейся в виде пара в вечность. В с. Кузьминское (по соседству с Константиновым) до сих пор сохранился поминальный обряд проводы душки на 40-й день.[1089]1089
  Записи автора в августе 2005 г.


[Закрыть]

В потустороннем и земном мирах неизменной остается осиянность души, в колористическом плане показанная белым цветом, изливающимся светом, исходящей лучистостью; иногда свечение души многоцветно и радужно. Это свойство души представлено в стихах «Только мне не плачется – на душе светло» (I, 28 – «Выткался на озере алый свет зари», 1910); «На душе – лимонный свет заката» (IV, 241 – «Может, поздно, может, слишком рано…», 1925); «Радугой тайные вести // Светятся в душу мою» (I, 34 – «Сыплет черемуха снегом…», 1910). Однако гибель души осознается через потерю света, угасание: «И, улыбаясь, душой погас» (I, 288 – «Синий туман. Снеговое раздолье…», 1925).

Обычно в понимании Есенина душа – активная субстанция, особенно если это душа поэта. Так, в стихотворении «На Кавказе» (1924) об А. С. Пушкине говорится: «Слагал душой своей опальной» (II, 107). Эта же строка показательна в том отношении, что содержит выражение «душа опальная» как показатель ее социальной характеристики и как реализацию фольклорного мотива гонений и изгнанничества. Занятие поэта – отдавать самое сокровенное в себе людям: «Всю душу выплещу в слова» (II, 161 – «Мой путь», 1925).

Сущность души постепенно изменяется, проходя через череду различных психических состояний; она, как человек в целом, приобретает опыт – как это показано у Есенина в «Письме к женщине» (1924): «Их мало, с опытной душой, // Кто прежним в качке оставался» (II, 123). Исходная позиция – неопытная душа (вне зависимости от возраста человека) – также встречается в сочинениях Есенина: «Наивность милая // Нетронутой души!» (II, 139 – «Письмо деду», 1924) или «Все неловкие души // За несчастных всегда известны» (III, 190 – «Черный человек», 1923–1925).

Умело подобранные Есениным к душе разнообразные синонимичные эпитеты возводят ее в ранг самоценной личности, представляют ее самодостаточным объектом, равнозначным человеческой особи; иначе говоря, лексема «душа» адекватно замещает понятие человека. Одновременно свойства души определяют характер человека и степень его взросления: «Чтоб озорливая душа // Уже по-зрелому запела» (II, 165); в основе этой фразы лежит народное выражение «душа поет». Нравственная оценка души просматривается в эпитете «правдивой души», приложенной Есениным в 1915 г. к Глебу Успенскому (V, 234).

Отсвет христианской нравственности заметен в определении «взыскующих душ» (V, 235), данном в заметке с условным названием «О сборниках произведений пролетарских писателей» (1918). Христианская идея о грешности и гибельности души звучит в ряде произведений Есенина: «Помолись перед ликом Спасителя // За погибшую душу мою» (I, 23 – «За горами, за желтыми долами…», 1916); «Но люди – все грешные души» (III, 159 – «Анна Снегина», 1925).

В народном представлении душа содержится в теле, которое ценно только при этом условии: «Как душа выходит, то тело хоть выбрось»,[1090]1090
  Записи автора. Тетр. 11. № 228 – Жукова Анна Николаевна, 1909 г. р., д. Инкино Касимовского р-на Рязанской обл., 19.07.1992.


[Закрыть] – говорят в д. Инкино Касимовского р-на Рязанской обл. Аналогично рассуждал Есенин: «Если душу вылюбить до дна, // Сердце станет глыбой золотой» (I, 169 – «Руки милой – пара лебедей…», 1925). Поэт представил душу в телесной оболочке: «Слишком я любил на этом свете // Все, что душу облекает в плоть» (I, 210 – «Мы теперь уходим понемногу…», 1924). В книге «Песни русских сектантов мистиков» (1912) в приложенном «Объяснительном словаре» Т. Рождественского помещено понятие «плоть», трактуемое как элемент двучленной оппозиции «душа – тело»: «Для торжества духа он должен победить плоть, подчинить ее себе, и путем этой победы достигается обожествление его и самой плоти, которая может стать Храмом Божиим, “пречистым телом”, “пречистыми мощами”… Главными средствами для умерщвления плоти служат посты… и раденья…».[1091]1091
  Песни русских сектантов мистиков. С 22 таблицами рисунков и с 2 таблицами нот / Сост. Т. С. Рождественского, М. И. Успенского // Записки Имп. Русского географического общества по отделению этнографии. Т. XXXV. СПб., 1912. С. XL.


[Закрыть] Эту или аналогичную по тематике книгу поэт мог читать или слышать от проживавшего у хлыстов Данковского у. Рязанской губ. своего друга-врага Н. А. Клюева подобное объяснение. Интерес Есенина не только к ортодоксальному православию, но и к христианским сектам известен и хорошо просматривается в его сочинениях.

Современники Есенина применяли к самому поэту идиомы, в которых отразилось народное представление о душе как о какой-то субстанции, состоящей из частей или частиц, обладающей вещественностью. Так, А. Евгеньев в статье «Перлы и адаманты имажинизма» рассуждал о Есенине и А. Б. Кусикове как о поэтах, которые, если применить идиому, «всеми фибрами души своей»[1092]1092
  Евгеньев А. Перлы и адаманты имажинизма // Вестник литературы. 1921. № 10 (34). С. 6–7.


[Закрыть] (фибра – устар. жилка, нерв) были тесно связаны в своей лирике с родным краем.

Сам же Есенин полагал душу составной субстанцией, устроенной подобно человеческому организму, разложимому на телесные детали. Так, в ряде статей поэт однотипно рассуждал о закономерностях искусства, что «вытягивается из тела руками души, как из мешка» (V, 208 – «Ключи Марии», 1918); употребил метафору о зарождении творчества как сохранении пламени лампады, которое «нежно оберегалось от ветра ладонями его взыскующих душ» (V, 235 – «О сборниках произведений пролетарских писателей», 1918). Всеохватное начало, заложенное в понятии человеческой души, у Есенина представлено посредством ее наделения «руками», «ладонями» и подобными лексемами из этого семантического поля.

Соотнесенность тела и души типична для фольклора. Из подборки г-на Востокова «Пословицы и поговорки, собранные в Рязанском, Михайловском и Зарайском уездах Рязанской губернии, существующие во всяких классах народонаселения» (1890) известен паремийный текст: «Нарвешься на такое дело, что держи крепче душу и тело» (см. выше). И в д. Волхона, соседствующей с родным Есенину селом Константиново, парность души и тела встречается в начальной заговорной формуле: «Когда ложиться спать, там вот такая молитва там:

 
Ангел мой,
Хранитель мой,
Спаси мою душу,
Сохрани моё тело! <…>».[1093]1093
  Записи автора. Тетр. 8б. № 525 – Павлюк Анастасия Афанасьевна, 1924 г. р., д. Волхона Рыбновского р-на, сентябрь 2000 г.


[Закрыть]
 

По мнению Есенина, душа и тело, при их прижизненной неразлучности, тем не менее проходят свои стадии времени, подчиняющиеся разным системам хронологических координат: «…проверить себя не по годам тела, а по возрасту души, ибо убеленный сединами старец иногда по этому возрасту души равняется всего лишь пятнадцатилетнему отроку, которого за его стихи Феб приказал выпороть» (V, 204 – «Ключи Марии», 1918).

С душой, как и с телом, соотносимы состояния здоровья и болезни. В «Сказке о пастушонке Пете…» (1925) дважды поставлены рядом одинаковые ощущения душевного и телесного порядка (лексема «живот» означает жизнь и тело, в том числе и живот как часть туловища): «И дрожишь полсутки // То душой, то телом» и «Взяли раз Петрушу // За живот, за душу» (II, 169, 172). В ряде стихотворений зафиксировано душевное нездоровье как одно из жизненных проявлений: «С больной душой поэта» (II, 132 – «Ответ», 1924); «И на душе // С того больней и горьше…» (II, 128 – «Письмо от матери», 1924); «Душа сжимается от боли» (II, 143 – «Ленин», 1924); «Снова выплыла боль души» (I, 208 – «Сукин сын», 1924).

Болезнь души проявляется в редукции ее формы, что еще раз свидетельствует об опредмеченности души (см. выше): «Теперь, когда судорога // Душускрючила» (III, 108 – «Страна Негодяев», 1922–1923); «Душа сжимается от боли» (II, 143 – «Ленин», 1924). По народному воззрению, душа отражает главную субстанцию человека, составляет его внутреннюю сущность, «личностное Я». Поэтому рязанская крестьянка волнуется: «Душа трепется, чтобы газ провели».[1094]1094
  Записи автора. Тетр. 1. № 206 – Краюшкина Татьяна Захаровна, 78 лет, род. из с. Гришино, живет в с. Спас-Клепики Рязанской обл. Зап. М. Д. Максимова и Е. А. Самоделова 15.08.1987.


[Закрыть] В Клепиковском р-не до сих пор говорят: «Душа трепется», «Душа кровью обливается».[1095]1095
  Записи автора. Тетр. 16 – Власова Валентина Григорьевна, 70 лет, родом из д. Панцирово Клепиковского р-на, в Москве 25.05.2004.


[Закрыть] В с. Константиново выражаются фразой: «Душа затворяется».[1096]1096
  Записи автора. Тетр. 8. № 281 – Рыбкина Надежда Дмитриевна, 1915 г. р., с. Константиново, 11.09.2000.


[Закрыть]

В отличие от телесного нездоровья, болезнь души воспринимается как положительный момент, обязательное долженствование; наоборот, отсутствие «душевного недомогания» воспринимается как отступление от нормы: «С тревогой и грустью большой, // Что сын твой по отчему краю // Совсем не болеет душой» (I, 219 – «Заря окликает другую…», 1925). Можно навлечь на душу заболевания, вызванные целым спектром горестных чувств, подобных яду или войне: «И, заболев // Писательскою скукой» и «В душу грусть // Вошла, как горькая отрава» (II, 162); «Война мне всю душу изъела» (III, 160 – «Анна Снегина», 1925).

Болезнь души поддается лечению, хотя и нетрадиционному; в «Письме к сестре» (1925) лирический герой намеревался излечиться во время облетания сиреневых лепестков, когда «цвела сирень» (II, 157): «Но болен я… // Сиреневой порошей // Теперь лишь только // Душу излечу» (II, 158). Другой способ воздействия на душу – ее закалка: «Кто, закалив // В бореньях душу» (IV, 217 – «Капитан Земли», 1925).

Болезнь тела, на котором и после выздоровления остались следы тяжкого недуга, приписана Есениным земле, правда, в сравнительном плане: «Как оспой, ямами копыт // Изрыты пастбища и долы» (II, 143 – «Ленин», 1924). Еще один подход Есенина к болезням – их метафоризация; например, вкладывание в типичное название кожного заболевания переносного смысла, как это часто делается в народе: «А у тебя // Меня увидеть зуд» (II, 140 – «Письмо деду», 1924); «От сонма чувств // Вскружилась голова. // И я сказал: // Коль этот зуд проснулся» (II, 160–161 – «Мой путь», 1925). Ну и самое очевидное – реальная человеческая болезнь тела также описана в творчестве Есенина, хотя и подана она опять-таки в усложненном виде, с сомнениями в действительном ее течении: «Не знаю, болен я // Или не болен» (II, 151 – «Метель», 1924).

Поразительно, но в сочинениях Есенина привычные дихотомии «здоровье – болезнь», «жизнь – смерть» приложимы не только к человеческому телу, но и к душе (вопреки общепринятому утверждению об ее вечности и неизменности). Есенин высоко ценил «Мертвые души» Н. В. Гоголя, обращал внимание на оксюморонное название этого произведения. Томик Н. В. Гоголя был подарен Есенину при окончании школы.

По контрасту с «Мертвыми душами» Н. В. Гоголя Есенин ввел противоположный образ: «Живой души не перестроить ввек» (II, 148 – «Метель», 1924); «Каких уж тут ждать обилий, // Была бы душа жива» (III, 159 – «Анна Снегина», 1925). Для поэта возможно и парадоксальное половинчатое состояние: «Как будто дождик моросит // С души, немного омертвелой» (I, 195 – «Мне грустно на тебя смотреть…», 1923).

Идея умирания души просматривается и в строках: «На мою охладевшую душу» (IV, 236 – «Не гляди на меня с упреком…», 1925); «Я душой стал, как желтый скелет» (I, 197 – «Ты прохладой меня не мучай…», 1923); «Помолись перед ликом Спасителя // За погибшую душу мою» (I, 23 – «За горами, за желтыми долами…», 1916); «А я пойду один к неведомым пределам, // Душой бунтующей навеки присмирев» (II, 97 – «Русь советская», 1924).

Постижение тайн мироздания, познание сущности вещей в народном сознании и у Есенина происходит с помощью души (духа), когда она (он) отделяется от тела на какой-то краткосрочный период (например, во сне или при «обмирании» человека) для изучения божественного миропорядка. В символическом плане христианское представление об оставлении душой тела во время сна подано в обратном, перевернутом виде – в письме 1913 г. к другу юности Г. А. Панфилову. Душа выступает как синоним человека; причем до такой степени она олицетворена и явлена в очеловеченном облике, что сама подобна цельному человеческому организму и мыслится способной совершать человеческие поступки: «Живое слово пробудит заснувшую душу, даст почувствовать ей ее ничтожество, и проснется она, и поднимет свои ослепленные светом истины очи и уже не закроет их… она пойдет смело к правде, добру и свободе» (VI, 37). Вполне человеческий отрицательный характер принимает на себя дефиниция «душа-человек» в контексте другого письма к тому же адресату: «Все погрузились в себя, и если бы снова явился Христос, то он и снова погиб бы, не разбудив эти заснувшие души» (VI, 53). Идея «спящей души» представлена в стихотворении «Издатель славный! В этой книге…» (1924): «Душа спросонок хрипло пела, // Не понимая праздник наш» (IV, 190).

В статье 1918 г. «Отчее слово (По поводу романа Андрея Белого “Котик Летаев”)» поэт рассуждает о том, что анализируемый им автор «наяву выдернул хвост у приснившегося ему во сне голубя и ясно вырисовал скрытые в нас возможности отделяться душой от тела, как от чешуи» (V, 180); в «Ключах Марии» того же года говорится о служении образного слова «духу, отправляющемуся в путешествие по стране представления» (V, 195). В конечном итоге платой за сокровенное знание становится гибель человека; в «Ключах Марии» (1918) на основе авторского анализа народной волшебной сказки сделан вывод: «Узлом слияния потустороннего мира с миром видимым является скрытая вера в переселение души» (V, 190). В том же произведении сквозною мыслью проходит «языческая вера в переселение душ» (V, 189).

Однако с душой можно расстаться и не навлекая на себя смерти, так как, по Есенину, возможна не только «погибшая душа» (I, 23), но и душа, преподнесенная в подарок: «Рад и счастлив душу вынуть» (I, 39 – «Край любимый! Сердцу снятся…», 1914); «Всю душу выплещу в слова» (II, 161 – «Мой путь», 1925). Душу можно потерять в состоянии радостного возбуждения: «Эй, ямщик, неси вовсю! Чай, рожден не слабым! // Душу вытрясти не жаль по таким ухабам» (I, 177 – «Годы молодые с забубенной славой…», 1924).