Текст книги "Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций"

О художественной стилистике смерти

Семантика смерти, заложенная в словах «мор», «morte» (фр.), «mortal» (англ.), в творчестве имажинистов чрезвычайно широко и разнообразно представлена. С. М. Городецкий в статье «О Сергее Есенине. Воспоминания» (1926) высказал предположение и пожелание: «…было бы любопытно проследить в стихах других имажинистов и во всем имажинизме эту струю потусторонности. Она должна там иметься».[1943]1943
  Городецкий С. М. О Сергее Есенине. Воспоминания // О Есенине. С. 129.


[Закрыть]

В сборнике «Лошадь как лошадь» (1920) В. Г. Шершеневича наблюдается тяготение к смерти (с парадоксальным мышлением и применением оксюморонов как его частного поэтического воплощения): «Сколько раз в бессмертную смерть я прыгал», «Из чулана одиночества не выйду ведь // Без одежд гробовой доски», «Как летаргический проснувшийся в гробу», «Гроб привычек сломает летаргический труп», «И пока из какого-то чуда // Не восстал завопить мертвец».[1944]1944
  Фасмер М. Указ. соч. Т. 4. С. 243.


[Закрыть] И в поэтических произведениях из других сборников В. Г. Шершеневича наблюдается погребальная символика: «На кладбищах кресты, это вехи // Заблудившимся в истинах нам» и «Все мы стали волосатей и проще // И всё время бредем с похорон» («Ангел катастроф», 1921); «Итак, итог: ходячий труп // Со стихотворною вязанкой!» («Итак, итог», 1922); «Мне ж объятья твои прохладнее гроба, // А губы мои – как могильный червяк» («Что такое Италия?», 1922).[1945]1945
  Шершеневич В. Г. Лошадь как лошадь: Третья книга лирики / Рисунок имажиниста Бориса Эрдмана. М., 1920. Без стр. – «Композиционное соподчинение», «Квартет тем», «Аграмматическая статика», «Тематический контраст», «Принцип растекающегося звука».


[Закрыть]

В сборнике «Явь» в стихотворении А. Б. Мариенгофа «Днесь» также присутствует тема смерти: «Нам ли повадно // Траурный трубить марш, // Упокойные // Ставить свечи, // Гнусавить похоронные песни, // Истечь // В надгробных рыданиях?».[1946]1946
  Поэты-имажинисты. С. 111, 113.


[Закрыть] Казалось бы, поэт в поэме «Магдалина» отрицает страх смерти, намерен превозмочь тлен даже с помощью кощунства, глумления над останками покойника – «Я буду сейчас по черепу стукать // Поленом!»;[1947]1947
  Цит. по: Львов-Рогачевский В. Л. Указ. соч. С. 37. – Явь. Г. Владычина, С. Есенин, Р. Ивнев, В. Каменский, А. Мариенгоф, А. Оленин и др. [М.], 1919. С. 12; см. также: Львов-Рогачевский В. Л. Указ. соч. С. 37.


[Закрыть] однако само обращение к погребальной теме указывает на ее философскую и житейскую важность для автора. Поминально-кладбищенская тематика присутствует во многих поэтических произведениях А. Б. Мариенгофа: «Приветствовали волчий лай // И воздвигали гробницы» и «Крестами убийств вас крестят те же, // Кто кликал раньше с другого берега…» («Слепые ноги», 1919); «Составят ли грозный перечень // Болтающихся гвоздичкой у смерти в петлице?…» («Анатолеград», 1919); «Как в трупы, в желтые поля // Вонзает молния копье» («Сентябрь», 1920); «Тело закутайте саваном тишины, // Поставь, луна, погребальные свечи» и «Корчится, как живая, // Спина мертвеца», «Будут на папертях трупы жечь» («Развратничаю с вдохновеньем», 1919–1920); «Кто же вынет холодный труп, // Чьими горестными взглядами буду обмыт» («Кувшины памяти», 1920).[1948]1948
  Цит. по: Львов-Рогачевский В. Л. Указ. соч. С. 39.


[Закрыть] А. Б. Мариенгоф возводил тематику смерти в художественно-философский принцип; в трактате «Буян-остров. Имажинизм» (1920) назвал главу «Мертвое и живое», декларативно провозглашая: «…жизнь боится искусства, т. к. искусство несет смерть и, разумеется, не мертвому же бояться живого. Воинство искусства – это мертвое воинство».[1949]1949
  Поэты-имажинисты. С. 220, 221, 224, 235, 241, 242, 246.


[Закрыть] В. Л. Львов-Рогачевский рассуждал о творчестве Мариенгофа с его смертоносными нотками: «Я считаю его поэзию страшным Memento mori для молодых поэтов».[1950]1950
  Мариенгоф А. Б. Буян-остров. Имажинизм. М., 1920. С. 7.


[Закрыть]

И. В. Грузинов вторил Мариенгофу в своем теоретическом трактате «Имажинизма основное» (1921) в пункте 25: «Но к мертвым смерть не приходит».[1951]1951
  Львов-Рогачевский В. Л. Указ. соч. С. 45.


[Закрыть] Рюрик Ивнев выпустил в издательстве имажинистов поэтический сборник «Солнце в гробе» (1921).[1952]1952
  Грузинов И. В. Имажинизма основное. М., 1921. С. 15.


[Закрыть]

У Есенина также множество проявлений «смертной символики»: «Заставлю плясать я смерть» (II, 223 – «Инония», 1919, вариант); «Всех живущих греет песней, // Мертвых – сном во гробе» (II, 29 – «Певущий зов, 1917); „Над трупом труп“ (II, 31 – „Товарищ“, 1917); „В этом бешеном зареве трупов?“ (II, 78 – „Кобыльи корабли“, 1919) и др. Критик С. Григорьев подметил сочетание образа лошади с погребальной тематикой, как будто он подсмотрел рисунок имажинистов: „…кто знает свою цель, как похоронная кляча ворота кладбища, тому рекомендую от души поездку по революционной России с Сергеем Есениным на облучке“.[1953]1953
  См.: ГЛМ. Ф. 372. Оп. 1. Ед. хр. 257. Л. 10. – Ивнев Рюрик. Мемуары. Т. VII («Москва. 20–21 гг.»). <…> Первоначальный вариант. [1940-е] 1942 г. Автограф. 65 л.


[Закрыть]

В поэзии А. Б. Кусикова погребальные нотки являются скорее исключением: «Похоронный вечерний мотив // Каждый раз в своем сердце я слышу» («Каждый раз с Отходящим Вчера…», 1919).[1954]1954
  Григорьев С. Указ. соч. С. 8.


[Закрыть]

Идея смерти как одна из мировоззренческих черт, религиозных установок и философских постулатов является древнейшей, присущей изначально роду человеческому на уровне дихотомии «жизнь – смерть». Культивирование в человеке приятия смерти как неизбежности нашло отражение и в масонстве, особенно сильно в отдельных его подразделениях: «…система строгого послушания предписывала степень мастера Иоанновских лож – “любовь к смерти”…».[1955]1955
  Поэты-имажинисты. С. 326.


[Закрыть]

Однако художественная стилистика смерти, с обилием ее поэтических воплощений в творчестве имажинистов, оставалась литературной игрой, носила напускной и умозрительный характер, рядилась в шутовские одежды. Подчеркнутым усилением «смертельной» тематики имажинистам удалось подчеркнуть приоритет жизни над тленом, остро современной литературы над сочинениями прошедших эпох.

Тем не менее критики воспринимали уклон имажинистской манеры письма в сторону усиления смертной тоски, апокалиптических предвестий в плане эстетики ужасного. В. Л. Львов-Рогачевский писал про В. Г. Шершеневича: «Такие исповеди бывают “на духу” перед концом или после катастрофы…».[1956]1956
  Масонство в его прошлом и настоящем. Т. 1. С. 58.


[Закрыть]

В духе символики имажинистского рисунка с могилой Арсений Авраамов в книге «Воплощение. Есенин – Мариенгоф»[1957]1957
  Львов-Рогачевский В. Л. Указ. соч. С. 33.


[Закрыть] (1921) признавался: «Был и я гробокопателем некогда: тщился тщательным кладбищ обшариванием достичь заветного – вотще, разумеется, ибо молчат могилы, тайны их – тайны навеки: тайну ревниво блюдя, ложный след указуют мертвые» (разрядка автора). Это был ответ Есенину, утверждавшему в «Ключах Марии» (1918): «Все ученые, как гробокопатели, старались отыскать прежде всего влияние на нем, старались доказать…» (V, 187).

Иначе, с применением другого понятийного ряда, высказался И. Г. Эренбург относительно вклада имажинизма в историю культуры и в писательскую жизненную хронику Есенина: «Ведь это даже не страница его биографии, а несколько сносок, способных заинтересовать только литературоведа».[1958]1958
  Авраамов А. Указ. соч. С. 9 – 10.


[Закрыть] И вот литературоведы, не согласные принять личины «гробокопателей» и составить «несколько сносок», создали ряд серьезнейших диссертаций об имажинизме – его истории, теории, поэтике…[1959]1959
  Эренбург И. Г. Указ. соч. С. 594.


[Закрыть] Наша задача оказалась куда скромнее – подчеркнуть задор молодости имажинистов, их умение наслаждаться литературной игрой и жить внутри мировой «смеховой культуры».[1960]1960
  См., напр.: Савченко Т. К. С. Есенин и его окружение: Литературно-творческие связи. Взаимовлияния. Типология: Дисс…докт. филол. наук. М., 1991; Сухов В. А. Сергей Есенин и имажинизм: Дисс…канд. филол. наук. М., 1997; Павлова И. В. Указ. соч.


[Закрыть]

Московский имажинизм пережил «второе рождение»: внук известного акмеиста Михаила Зенкевича, член Московского союза писателей, поэт Сергей Евгеньевич Нещеретов организовал в 1990-е годы литературную школу «мелоимажинизма», целью которой стало объединение музыки и стиха.

Глава 14. Есенинская топонимика

Топонимы как метки пространства

Объемность литературного сочинения зачастую достигается за счет моделирования автором художественного пространства: сюжет может быть однолинейным или многоходовым; персонажи перемещаются из города в село, передвигаются по дорогам, останавливаются на перекрестках, задумываются на развилке путей, сворачивают в переулок, оказываются иногда в тупи-ке… Пространство только тогда становится ощутимым и заметным, когда оно структурировано, имеет свой центр притяжения. Метки пространства – топонимы.

Топонимическое направление филологического исследования, с точки зрения Л. А. Киселевой,[1961]1961
  См.: Киселева Л. А. Поэтика Есенина в контексте русской крестьянской культуры: герменевтические и терминологические проблемы // W kręgu Jesienina / Pod red. Jerzego Szokalskiego. Slawistyczny Ośrodek Wydawniczy. Literatura na pograniczach. № 10. Warszawa, 2002. С. 30.


[Закрыть] стало возможным после обнаружения Ф. И. Буслаевым способности поддерживать в народе и передавать последующим поколениям сведения о конкретном историческом событии с помощью перечисления цепочек топонимов в летописном «Помяннике» – например:

Помяни, Господи, князей и бояр и братий наших единоверных, во Христа избиенных… за Доном и на Москве, и на Берге, и на Белеве, и на Калках, и на озере Галицком, и в Ростове, и под Казанью, и под Рязанью, и под Тихой Сосною. Помяни, Господи, избиенных братий наших… на Югре, и на Печоре, в Воцкой земле, на Мурманех, и на Неве, и на Ледовом побоище, и на Ракоборе, и у Венца города, и у Выбора, и на Нарове-реке, и на Иване-городе, и под Ямою-городком, и под Яжбором, и на Русе, и на Шелоне, и под Орешком, и под Корельским городком, и под Псковом, и под Торжком, и под Тверью, и на Дону, и в Новом городке, и за Волоком… и под Великим Новым городом…[1962]1962
  Цит. по: Буслаев Ф. И. Русские духовные стихи // Сб. Общества рус. яз. и словесности Имп. академии наук. 1887. Т. 42. С. 487.


[Закрыть]

Обоснование значимости «топонимического кода» Л. А. Киселева усматривает в том, что «всякий топоним, по сути, – культуроним; знак, а не просто наименование; символ, а не ярлык» и что «крестьянская культура глубоко впитывала и передавала эти знания».[1963]1963
  Киселева Л. А. Указ. соч. С. 30.


[Закрыть] По мнению Л. А. Киселевой, «анализ топонимов в поэзии Есенина… нередко позволяет вскрыть новые семантические пласты – проникнуть в культурное пространство “от Ольшан до Швивой заводи” или “за поёмы Улыбыша”; взглянуть вместе с Батыем на Рязань с холма Чурилкова, остро ощутить смысл оппозиции “Москва”↔“Нов-город”».[1964]1964
  Там же.


[Закрыть]

Другой исследователь – С. Бирюков, не упоминая топонимики, сетует на отсутствие в России «целостной картины эстетического пространства»[1965]1965
  Бирюков С. Имажи Сергея Есенина. (К проблеме дендизма) // W kręgu Jesienina… S. 111.


[Закрыть] первой трети ХХ века. Однако в 1920-х годах уже существовало понятие «поэтическая география»[1966]1966
  Беляев И. Подлинный Есенин: Социально-психологический этюд. Воронеж, 1927. С. 1.


[Закрыть] (причем примененное к творчеству Есенина, что для нас особенно важно).

Нет сомнений в том, что проблема оригинальности художественного пространства является важнейшей в творчестве каждого писателя.

Есениноведы исследовали устройство и изображение пространства в есенинских сочинениях: рассматривали двоемирие как сосуществование «этого и того света» (и даже многомирия как «этого света и иных миров»); определяли оппозиции «небо – земля», «верх – низ», «дом – дорога»; находили центр крестьянского мироустройства в избе с красным углом и печью; постигали взаимодействие и взаимопроникновение человеческого и божественного миров; изучали населенность земного шара растениями и животными и т. д.[1967]1967
  См., напр.: Захаров А. Н. Поэтика Есенина. М… 1995. 222 с. (о символике дома); Капрусова М. Н. Мифологические, фольклорные, религиозные темы в поэзии С. Есенина (Поэтика дерева): Автореф… канд. филол. наук. М., 1994. 19 с.


[Закрыть] А. Н. Захаров полагает, что в числе других определяющих параметров «главную структурообразующую функцию в поэтическом мире выполняют концептуальные сквозные образы пространства».[1968]1968
  Захаров А. Н. Художественно-философский мир Сергея Есенина: Дисс…докт. филол. наук. М., 2002. С. 180.


[Закрыть]

Однако сущность пространства выражается не только в абстрактных категориях, но и в индивидуальной географической карте, которую исподволь на протяжении всей своей творческой деятельности создает писатель. Он помещает персонажей своих произведений в подобный реальному или в совершенно вымышленный мир, в котором отмечает географическими названиями места их жизнедеятельности, рисует схему их передвижений, отправляет в путешествия по различным населенным пунктам или, наоборот, засылает в непроходимые дебри, безлюдные пустыни или на необитаемые острова, пересылает по разным адресам их письма и другие весточки. Словом, писатель творит собственную географию, и она находит выражение в оригинальной топонимической системе, которая является частью авторской поэтики.

Структура топонимов

Чтобы проанализировать особенности есенинской географической поэтики, за наименование основных пространственных единиц выберем имя собственное, написанное с большой буквы и подчиняющееся системе небесно-земных координат. По этому критерию будут сразу отграничены онимы (как собственные имена, служащие индивидуализации и идентификации выделенного объекта) от безымянных ландшафтов.

К собственно топонимам примыкают топонимические образования, созданные по модели топонимический эпитет и определяемое им географическое понятие. Часто встречаются такие обозначения географических единиц, которые до прибавления к ним топонимического эпитета служили ландшафтными структурами, указаниями на сторону света, метками промыслового производства и др. У Есенина это Азиатская сторона (наряду с Азия), Енисейские места и Индианские места (также Индия), Марсово Поле, Измаильские поля, Рязанские поля и Сакмарские поля (вместе с Измаил, Рязань и Сакмара), Рязанская пуща, Клондайкские прииски (наряду с Клондайк) и др. Определяемая топонимическим эпитетом ландшафтная единица в большинстве случаев встречается и самостоятельно: «О Русь, малиновое поле», «О сторона ковыльной пущи» и др.

К указанным топонимическим образованиям по их конструкции близки двух-трехсловные антропотопонимы, также присутствующие в сочинениях Есенина: Афонин перекресток в «Яре», Большой Афанасьевский переулок в Москве, Темир-Хан-Шура и др. Есенин включает в свои произведения и однословные именные топонимы: Гурьев, Иудея. Как видим, некоторые антропотопонимы хотя и даны в кириллическом написании, восходят к иноязычным именам и иностранным территориям, тем не менее для Есенина они принципиально необходимы и привносят в его творчество ориентальный колорит.

В смысловом и морфологическом аспекте интересны принципы образования топонимов (обычно с прозрачностью словообразования), употребленных Есениным. Так, по принципу нахождения перед водной преградой (при море или при реке), по эту сторону акцентного объекта оказываются равнозначными Прибалтика и Приволжский городок, Приволжье. По принципу нахождения за преградой, по ту сторону акцентной точки, возможного преодоления ее, оказываются равнозначными не только Запорожье (находящееся за речными порогами), но и Запад (место, куда визуально «падает» Солнце). Напротив, с этой моделью не имеет ничего общего топоним Зарайск, первоначально называвшийся Заразск и никогда не соотносившийся с раем.

Классы топонимов у Есенина

Известно пристрастие Есенина к цвету. Это отчасти воплотилось и в топонимах, включающих в свой состав (в виде одного из корней или слов) цветов ую характеристик у: Белоборка, Белое море, Красноводск, Черная речка и Черное море. Закономерно, что цветовая гамма в топонимах тради-ционна и характерна именно для народной культуры. Кроме того, в ней отражена типичная цветопись, доминантная для определенных периодов творчества Есенина или для его философских обобщений.

Величина территории изначально заложена в определенной модели топонимов. В отношении «внутренних топонимов» (например, названий улиц города), как правило, это оппозиция «большая/малая»: Большая Никитская (Садовая и др.) улица и Большой Афанасьевский (Строченовский и др.) переулок; Малая Дмитровка/Малый Гнездиковский (Знаменский) переулок. В названиях частей материков или городов, колоколен и других реалий подобная оппозиция отсутствует: Малая Азия, Иван Великий. Такие топонимы, как Великоруссия, Есенин мог включить в свои сочинения из-за их актуальности – политической и литературно-научной: сравните названия трудов, которые были «на слуху» в то время: «Материалы по народным верованиям великоруссов» Д. Н. Ушакова («Этнографическое обозрение», М., 1896. Кн. 29/30 [№ 2/3]); «Великорусс в своих песнях, сказках, обрядах… и т. п.» П. В. Шейна (1899–1900); «О национальной гордости великороссов» В. И. Ленина (1914). (В скобках заметим, что Есенин употребил подобное устойчивое выражение в «Ключах Марии»: «Из чувства национальной гордости Равинский подчеркивал нечто в нашем орнаменте…» – V, 188.)

Условия земного рельефа и, вероятно, общепринятая привычка располагать карты вертикально на стене породили еще один способ ориентации в пространстве – только уже трехнаправленный, расчлененный по вертикали – «верх/середина/низ», также отраженный у Есенина: Новгород и Нижний Новгород, Средняя Азия.

Направленность в определенную сторону света и географическая ориентированность может проявляться посредством указания на удаленный город или близлежащую реку как на азимут: Тверская улица, Тверская-Ямская улица и Тверской бульвар в Москве; Московск<ая>-Казанск<ая> ж<елезная> д<орога>; Невский проспект в Санкт-Петербурге.

К «безликим» в ономастическом смысле географическим названиям относятся наблюдаемые у Есенина топонимы Страна, Горка, Пасик. Парадоксально, что в формальном плане Перекоп – такой же безликий топоним, однако из-за вхождения его в новейшую советскую историю он приобрел чуть ли не мировую известность.

Наоборот, некоторые общеизвестные топонимы прославились не только происходившими в них важными историческими событиями, но и выразительным характером их названий: Гуляй-Поле (полевая столица Махно). Топоним Гуляй-Поле происходит из того же семантического ряда: ‘поле – равнина – степь – пустыня’. По прихоти исторической судьбы, Гуляй-Поле входит и очерчивает своим «говорящим» «топонимическим размером» территорию, восходящую к карте «Слова о полку Игореве».

Любопытно, что встречающиеся у Есенина топонимы в прошлом восходили к обозначениям человеческого тела и в совокупности (будь их побольше) могли бы составить полную фигуру человека: Губань, Лобное место в Москве. Есенин был осведомлен о едином предположении разных народов насчет происхождения и строения Земли из частей человеческого тела – такой мировоззренческий подход находит выражение в «Ключах Марии»: «Эдда построила мир из отдельных частей тела убитого Имира» (V, 196). Конечно, поэт не задумывался о топонимическом изображении человеческого организма на земной карте, однако истоки этого явления единые.

Топонимика отражает и любимую есенинскую теорию о символическом родстве че ловека и дерева. Упоминаемые в сочинениях Есенина топонимы произошли от названий растений: Ольшаны (ольха), Орехово-Зуево (орешник – ср. «Раскушу его, как орех» – о месяце в «Инонии», 1918, II, 61), Раменки («раменье» – очищенная из-под леса пашня).

Братство человека с животными также отражено в топонимах, в том числе и включенных в есенинские сочинения: Орёл (город), Медведица (созвездие), Осётр-река, Рыбное (поселок).

В сочинениях Есенина встречаются и нарочито зашифрованные топонимы, которые прячутся порой за единственной буквой названия: К. город (III, 353). Иные топонимы того же вида (то есть криптонимы) написаны Есениным из-за экономии места на бумаге или времени и относятся к общеизвестным сокращениям: М. (Москва), Мск (в телеграфном стиле), Пт. (Петроград).

Топонимы, относясь к разряду имен собственных, должны быть уникальны, однако порой, чтобы удовлетворять этому основополагающему критерию, они приобретают номера. И эти номерные названия также представлены в сочинениях Есенина, в деловых бумагах как вынужденное отражение реальности: 2-й Павловский переулок в Москве, 37 West 10 Street в Нью-Йорке.

Разные типы гидронимов представлены в творчестве Есенина: помимо «зарубежного» Бель-Голландского моря это Константиновские – Мещёрские озера, Москва-река, Северный Ледовитый океан.

Название школы как урбаноним

Мельчайшими единицами окультуренного пространства являются здания с собственными именами, которые по своему статусу также относятся к топонимам, примыкая к ним в качестве характерных городских названий – урбанизмов, поскольку порой занимают обширную территорию и выступают знаковыми объектами. Помимо обязательного расположения на конкретной улице и порядкового номера, они имеют не определенные адресные, но сущностные или описательные названия. Таких урбанонимов достаточно в творчестве и особенно в деловых бумагах Есенина: Фонтанный дом, Университет Шанявского, Дворец искусств, Большой театр, Политехнический музей. Некоторые из таких объектов оказываются приметами времени, интересными своей причастностью к деятельности Есенина и позже утраченными.

Показательно, что отдельные наименования таких зданий-учреждений включают в свой состав стоящий на первом месте топонимический эпитет, а встречаются они в есенинском творчестве не в пример чаще, чем породивший их топоним. Ср., например, количество упоминаний с. Спас-Клепики и Спас-Клепиковской второклассной учительской школы, где учился Есенин. Единожды Есенин упоминает село под именем Клепики (VI, 53). Позиция Есенина, выраженная в частотном употреблении этих двух географических единиц, вызвана реальным положением дел: двухэтажная школа расположена на окраине большого торгового села, находящегося в 70 км от Рязани, уединенно стоящего на берегу реки Пры, рядом с церковью и кладбищем. Есенин учился в Спас-Клепиковской второклассной учительской школе в 1909–1912 годы. Среди учеников эта школа фигурировала под обиходным названием Хитровка [1969]1969
  По сведениям Л. А. Архиповой (1953–2003), главного хранителя научного архива ГМЗЕ, в октябре 2002 г. на Есенинской конференции, проходившей в Москве – Рязани – Константинове – Спас-Клепиках.


[Закрыть], данным по фамилии старшего учителя Е. М. Хитрова и иронично-созвучным с народным наименованием Хитрова рынка в Москве.

Школьный распорядок дня был строго регламентирован, ученики жили в интернате, пользовались школьной библиотекой и редко покидали пришкольную территорию. Действительно, школа для Есенина и его однокашников оказалась своеобразным центром села по придаваемому ей значению и вопреки реальной географии и такой навсегда запечатлелась в памяти. Территориальное устройство самого села в период пребывания там Есенина описал Г. Л. Черняев в 1960 г.: «Это было просто небольшое торговое село, с торговыми лабазами в центре, которые в большей части сохранились до сих пор. Населения в нем было человек 350. К торговому центру примыкали три улицы: Рукав (ныне Трудовая), Мещанская (сейчас Пролетарская), Подболотная (теперь Корчагина). <…> Были только трактиры, чуть ли не через каждый дом трактир».[1970]1970
  Черняев Г. Л. Он любил русскую природу. – Цит. по: Чистяков Н. Королева у плетня. Орехово-Зуево, 1996. С. 90 (Перепечатка из газ.: Новая Мещера, 1960, 2 октября).


[Закрыть] На ул. Мещанской в доме 32[1971]1971
  Там же. С. 89.


[Закрыть] жил Г. А. Панфилов – лучший школьный друг Есенина.