Текст книги "Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций"

Свадебные кушанья с петухами, курами и куриными яйцами

В Рязанской обл. до сих пор на свадебном пиру угощают куриными блюдами – курицей, курником и какурьгами [1526]1526
  См. об этом: Самоделова Е. А. Орнитоморфные символы в свадебном обряде и поэзии (на материале Рязанской области) // Поэзия и обряд: Межвуз. сб. науч. трудов. М., 1989. С. 103–106.


[Закрыть]. (Заметим в скобках, что в русских диалектах слово «курник» обозначало ряд понятий: например, в с. Макарово Новохопёрского р-на Воронежской обл. так называли курятник.[1527]1527
  Записи автора. Тетр. 5. № 443 – Полина Мария Павловна, 88 лет, апрель 1987 г., г. Москва.


[Закрыть]) По данным четырехтомного «Этимологического словаря русского языка» М. Фасмера, курник – «пирог с курятиной», вероятно, происходит от «кура», «курица».[1528]1528
  См.: Фасмер М. Этимологический словарь… Т. 2. С. 427, 422.


[Закрыть] В Касимовском у. Рязанской губ. курником называли пирог с запеченными в скорлупе яйцами, подносимый невесте сватами жениха или предназначенный ее подругам на вечерухе.[1529]1529
  См.: Мансуров А. А. Указ. соч. 1928. Вып. 1. С. 39, 17 (с. Терентьево Касимовского у.).


[Закрыть] В с. Терентьево Касимовского у. бытовал «курник – хлеб, подносимый сватами жениха невесте; на пирушке обносят всех вином и курником: кто успеет отломить у курника 2–3 головки, получает больше вина. Курник – продолговатый пирог с зубчатыми краями; по углам и в середине – головки наподобие просфорных; вместо начинки – яйца в скорлупе, кости от мяса и гребень с донцем».[1530]1530
  Там же. С. 17.


[Закрыть] В с. Малеево Касимовского у. название «курник» не зафиксировано, однако тип такого пирога имелся еще в 1925 г.: «Приезжая на “вечеруху”, жених привозит подругам невесты особый пирог с запеченными целиком яйцами».[1531]1531
  Там же. С. 39. № 80.


[Закрыть] По данным Н. И. Лебедевой, в с. Стафурлово Рязанского у. «курники пекутся на второй день свадьбы матерью молодой».[1532]1532
  Там же. 1930. Вып. 3. С. 13. № 237.


[Закрыть]

В с. Шостье Касимовского у. в 1923 г. «на второй день свадьбы подруги приносят ей <молодой> есть “какурьги” – пшенные пышки с запеченными яйцами».[1533]1533
  Там же. 1928. Вып. 1. С. 46.


[Закрыть]

Макс Фасмер также отмечал: «кокóра», или «кокура», – «свадебный пирог», «пшеничный хлеб с запеченным яйцом», «вид кренделя», встречавшийся в Рязанской, Саратовской, Владимирской, Ярославской, Костромской, Нижегородской, Пермской, Вологодской, Вятской, Уфимской губ. и происходящий от «кóка» – «куриное яйцо» (в детской речи), судя по географическому распространению и варианту на «-ура».[1534]1534
  См.: Фасмер М. Этимологический словарь… Т. 2. С. 281, 283, 284.


[Закрыть]

В с. Телебукино Касимовского у. «на второй день свадьбы гости “рядятся” (“ряженые”) и ходят по селу собирать яйца на яичницу».[1535]1535
  Мансуров А. А. Указ. соч. 1929. Вып. 2. С. 18. № 143.


[Закрыть] Аналогично в с. Мелехово Сасовского (б. Касимовского) у. в 1927 г. еще бытовал свадебный послевенчальный ритуал: «На другой день идут к теще есть яичницу».[1536]1536
  Там же. 1928. Вып. 1. С. 27. № 44.


[Закрыть]

Пасхальные яйца

Освященное на Пасху крашеное куриное яйцо жители Константинова клали за стекло внутрь оклада иконы или рядом на божничку в красном углу и верили, что такая икона способна предотвратить перенос ветром огня от загоревшегося дома на соседний, если обойти с ней свою избу. Н. Д. Рыбкина, 1915 г. р., рассказывает: «Это хорошо – это вот кидать эти яйцы всё туда в этот огонь. Он сразу, говорять, огонь уничтожаить».[1537]1537
  Записи автора. Тетр. 8. № 262 – Рыбкина Надежда Дмитриевна, 1915 г. р., с. Константиново, 11.09.2000.


[Закрыть] Подобные же сведения приводит А. И. Цыганова, 1911 г. р.: «Клали-клали в икону, клали обязательно. <…> У нас три иконы были такие большие, и вот оклад выставлялся, и всегда мама туда клала яичко. Стекло выставлялось, и туда яичко вкладывалось. <…> Например, вот горить дом, а ты стоишь около своего дома и крестик крестишь этой иконой, у которой яичко».[1538]1538
  Записи автора. Тетр. 8а. № 467 – Цыганова А. И., 1911 г. р., с. Константиново, 12.09.2000.


[Закрыть]

Показательно, что по церковному порядку назначение богородичной иконы «Неопалимая купина» – как раз предотвращать пожар, однако старожилы села предпочитали дополнять чудодействие иконы силой пасхального яичка, обычно окрашенного луковой шелухой в красный цвет (сравните яркость пламени пожара). Жительница с. Константиново Н. Д. Рыбкина, 1915 г. р., объясняет красный цвет пасхального яйца иначе, сравнивая его с названием следующего через неделю за Пасхой праздника: «Красная Горка тогда называлась: красное яйцо, красное, все ходили».[1539]1539
  Записи автора. Тетр. 8. № 258 – Рыбкина Н. Д., 1915 г. р., с. Константиново, 11.09.2000.


[Закрыть]

Интересно, что пасхальное красное яичко способно бороться с пожаром, о котором иносказательно говорится на Рязанщине (и повсеместно): «Пустить красного петуха». Метафора «красного петуха» активно бытовала при Есенине. А. К. Воронский в 1924–1925 гг. в очерке «Сергей Есенин. Литературный портрет» рассуждал о деревне: «Она пережила уже 1905 год, когда по помещичьим угодьям основательно погулял красный петух…».[1540]1540
  О Есенине. С. 66.


[Закрыть] Вскоре после смерти поэта критик В. М. Киршон писал: «…гарью помещичьих дворов и усадеб, по которым гулял красный петух, пущенный мужицкой рукой».[1541]1541
  Киршон В. Сергей Есенин. Л., 1926. С. 10.


[Закрыть] Да и сам Есенин, по сведениям И. Г. Эренбурга, употреблял расхожее выражение: «В мае 1918 года он говорил мне, что нужно все повалить, изменить строение вселенной, что крестьяне пустят петуха и мир сгорит».[1542]1542
  О Есенине. С. 589.


[Закрыть]

Святость красного пасхального яичка подчеркивается тем, что на следующую Пасху оно, сохранившее лишь скорлупу и высохшее внутри, крошится на дворе курам, но ни в коем случае не выбрасывается просто так, куда попало:

Яички клали только четыре штуки <по числу членов семьи> – это разговеться! А одну – как считается – в год: каждый год её, например, на Паску, а в ту Паску крошили вон курам её. Уж она испортится вся. В передний угол. Да, кто в иконы клал, кто так в пакетик – кто куда. Дочка, куда же её? Вот говорять: в год надо яйцо класть. А на второй год уж она негодная, её есть нельзя, её курам отдавали на Пасху прямо.[1543]1543
  Записи автора. Тетр. 8. № 262 – Рыбкина Н. Д., 1915 г. р., с. Константиново, 11.09.2000.


[Закрыть]

Показательно, что сакральное яйцо (в отличие от обычных) проделывает замкнутый круговой путь – от порождения курицей до съедения ею же:

Это вот я на Светлый день, когда в церковь вот ходила, я клала яичко из церкви святуя на полочкю к иконам. Туда, говорять, положено яичко положить. Ну уж она сколько там лежить, она вот делается сухая-пресухая. А потом там уж есть нечего: она вся высохла. Сымешь её – вон курам отдаёшь её, птичкам или своим курам.[1544]1544
  Записи автора. Тетр. 8а. № 375 – Дорожкина М. Г., 1911 г. р., с. Константиново, 12.09.2000.


[Закрыть]

По другим сведениям, к засохшему прошлогоднему яичку добавляется новое, затем следующее; либо, наоборот, яичко скармливают курам через некоторое время по прошествии Пасхальной недели, не дожидаясь следующей Пасхи (это угасание обычая, так как роль противопожарного средства здесь уже утрачена). Возможен и такой вариант, когда пасхальное яичко клалось к иконе на конкретный, хронологически ограниченный двумя праздниками, период и приравнивалось к причастию:

Это на икону ставять, да, наверх класть. Она долго у нас лежить тама, долго-долго. Потом на какой-то, я уж забыла, праздник мы уж, да, чтобы она не испортилась, её съедим – по кусочку всем разрежешь – как просвéрка.[1545]1545
  Записи автора. Тетр. 8б. № 563 – Морозова Анастасия Павловна, 90 лет, с. Константиново, 14.09.2000.


[Закрыть]

О приобщении к Христовым святыням через пасхальное яйцо также свидетельствует замечание местной жительницы Константинова о том, что разговляются такими яичками в первую очередь (на втором месте оказываются творог и «кулУч»), причем съедают их без соли, которую не носили в церковь и не освящали. Рассказывает А. И. Цыганова, 1911 г. р.: «Яички ели в первую неделю. На Пасху, бывало, мы едим целую неделю. Вот, вперёд яичко, а потом уже творог с куличом. А в первую очередь яичко без соли. Соль – она, её в церковь не берём, она так и не святая».[1546]1546
  Записи автора. Тетр. 8а. № 389–390 – Цыганова А. И., 1911 г. р., с. Константиново, 12.09.2000.


[Закрыть]

С празднованием Пасхи с яичками в Константинове связана и другая традиция – катать детям яички по лубку и выигрывать при точном попадании в цель, представленную соседними яичками, принесенными участниками игры. Так катали яйца на три следующие друг за другом праздника – Пасху, Вознесение и Троицу (это региональная особенность, обычно ограничиваются Пасхой), причем к каждому праздничному дню готовили новую порцию яиц, а те съедали. М. Г. Дорожкина, 1911 г. р., вспоминает: «Как только Паска – так яйца. Наварим яиц, сделаем всё, разметём, лубочек поставим, вот и кóтим – катали яйцы. (…) Это как вот обычно чтоб там пушка сюда, а носик сюда; как оно куда покóтится, а там ещё будет катиться; в какую как стукнется яйцо, значит, я выкатала. И яйцо я беру, если я попала яйцо в яйцо…» – и далее о сроках катания яиц: «…на Троицу тоже яйцы будем катать. После Паски она, Троица, вскорости бывает. Больно долго будем яйца катать!».[1547]1547
  Записи автора. Тетр. 8а. № 389–390 – Дорожкина М. Г., 1911 г. р., с. Константиново, 12.09.2000.


[Закрыть] Аналогичные сведения, но с уточнением воскресной хронологии, сообщает В. А. Дорожкина, 1913 г. р.: «Катали яйца. Такой лубочек, и вот катали – до самой до Троицы. Вот не каждый день, а по воскресеньям. Вот до Троицы, а потом Духов день, а потом приканчивали».[1548]1548
  Записи автора. Тетр. 8. № 226 – Дорожкина Валентина Алексеевна, 1913 г. р., с. Константиново, 11.09.2000.


[Закрыть]

Есенинские вариации на тему «Курочки рябы»

Среди народных сказок имеется одна – «Курочка ряба», в которой золотое яйцо ценится не в пример ниже обычного: курица-рябушка сначала снесла золотое яичко, его положили на полочку и там его разбила мышка, а затем, в утешение (!) курочка подарила старику со старухой простое яйцо. Под пером Есенина с яичками также происходит метаморфоза, впрочем, подсмотренная на баррикадах, когда противника забрасывают тухлыми яйцами, и отнесенная поэтом в эпоху крестьянско-казацкого бунта 1773–1775 гг.; так, в черновом автографе «Пугачева» были строки, которые потом поэт зачеркнул и не внес в основной текст поэмы:

 
И простые куриные яйца
[Обратятся]
[Обратились в бомбы] (III, 265).
 

Также к народной сказке «Курочка ряба» восходит есенинская строка из поэмы «Инония» (1918): «Я сегодня снесся, как курица, // Золотым словесным яйцом» (II, 62). Другим источником этого образа являются неоднократно повторяемые на страницах «Поэтических воззрений славян на природу» А. Н. Афанасьева мифологические суждения автора и приводимые им фольклорные цитаты, например: о заре и восходе солнца – «чудесная птица каждое утро несет по золотому яйцу, блеск которого прогоняет ночную тьму»; о потерянном счастье – «Умерла та курица, что несла золотые яйца!»[1549]1549
  Наблюдение А. А. Козловского – см.: Есенин С. А. Полн. собр. соч.: В 7 т. М., 1995. Т. 1. С. 335; Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. М., 1865. Т. 1. С. 529, 530.


[Закрыть] и др.

Отдаленные мотивы «Курочки рябы» просматриваются в стихотворении «Пропавший месяц» (1917), где они стали сюжетообразующими, причем сказочная канва представлена как космически-божественная:

 
Облак, как мышь, подбежал и взмахнул
В небе огромным хвостом.
Словно яйцо, расколовшись, скользнул
Месяц за дальним холмом.
<…>
И голубем синим вечерний свет
Махал ему в рот крылом (I, 93–94).
 

Заметим, что Есенин трижды ставит слово «яйцо» в такие синтаксические конструкции, на основании которых нельзя установить род этой лексемы. Вопрос о грамматическом роде слова «яйцо» у Есенина возникает потому, что в его родном Константинове эта лексема в диалектном звучании употребляется в женском роде вопреки нормам литературного языка: это хорошо заметно по глагольному окружению в приводимых нами фрагментах фольклорных рассказов местных старожилов.

В с. Константиново до сих пор бытуют пословицы и поговорки с упоминанием кур и яиц. Несколько из них записала от местных жителей в 2001 г. главный хранитель Государственного музея-заповедника С. А. Есенина Л. А. Архипова (1953–2003): «Курочка в гнезде, яичко в нутре, а хозяин уже со сковородкой бегает»; «Дорого яичко ко Христову дню».[1550]1550
  Цит. по: Архипова Л. А. «…Ведь это же сплошная поэзия!»: Русские пословицы и поговорки в языке С. А. Есенина // Новое о Есенине: Исследования, открытия, находки. Рязань; Константиново, 2002. С. 104.


[Закрыть]

Петух в магической практике

Жизненной основой для возникновения ряда есенинских строк с «петушиной тематикой» мог послужить магический обычай при переезде в новый дом первым пускать туда петуха. О последовавшей смерти хозяина дома, вольно трактовавшего этот обычай и потому не реализовавший его в буквальном смысле, рассказывает его вдова А. А. Павлюк, 1924 г. р.: «Первым долгом что звать? <…> Это кошку или петуха. А я деду сказала, когда мы стали переходить в новый дом… <…> “За петуха я и за кошку. Когда я, – говорить, – строил дом, тут и кошки были, и петухи были – все были. И собаки прыгали”. Так он и… а прожили мы с ним пятьдесят два года».[1551]1551
  Записи автора. Тетр. 8б. № 528 – Павлюк Анастасия Афанасьевна, 1924 г. р., с. Константиново, 13.09.2000.


[Закрыть] Вероятно, этот обычай произошел от более давнего обыкновения строить дом на месте, освященном заложенной в основание фундамента петушиной головки как жертвы домовому духу. А. К. Байбурин писал в 1983 г.: «У восточных славян в качестве “строительной жертвы” зафиксированы конь, петух и курица. <…> При этом приношение в жертву петуха (курицы) еще в прошлом столетии было довольно-таки распространенным…».[1552]1552
  Байбурин А. К. Указ. соч. С. 61.


[Закрыть]

Петухи и куры как маркеры патриархального быта

Психологами и врачами установлено, что наблюдение над мерно клюющими зерно петухами и курами успокаивает человека, настраивает его на мирный лад, создает добродушное настроение. Куры возле избы или хаты – неизменная сельская картина, неподвластная бегу времени. У Есенина она относится не только к воспоминанию о «малой родине», но и распространена на всю планету как величайшая ценность, встречается в разных регионах мира, носит положительно-оценочный и утвердительный характер: «В Персии такие ж точно куры, // Как у нас в соломенной Рязани», «Eсть везде родные сердцу куры», «Оттого, знать, люди любят землю, // Что она пропахла петухами» (IV, 226–227 – «Тихий ветер. Вечер сине-хмурый…», 1925). Добавим, что это стихотворение создано в последний год жизни поэта и потому отражает его жизненный опыт и звучит как продуманный результат, глубоко прочувствованный вывод из его собственных наблюдений.

Совсем иначе в 1920-е годы относился Николай Бухарин к петухам – как к примете устаревшего времени, тянущего в прошлое из современности – применительно к городу: «…разводить разужасный “урбанизм”, для которого нет базы (ибо в Москве у нас поют еще петухи)…».[1553]1553
  Бухарин Н. Злые заметки. М.; Л., 1927. С. 19.


[Закрыть]

Петухи для села обязательны как данность, как обусловленность привычным крестьянским укладом, всеми жизненными устоями. И если крик петуха по каким-либо причинам исчезает из деревенского быта, то это признак надвигающейся трагедии. И такая горестная ситуация обрисована Есениным в стихотворении «Ленин» (1924):

 
Душа сжимается от боли,
Уж сколько лет не слышит поле
Петушье пенье, песий лай (II, 143).
 

В стихотворении «Ты запой мне ту песню, что прежде…» (1925) изображение домашних птиц носит психологический характер и появляется неожиданный сюжетный разворот, при котором орнитоморфные персонажи наделены душевными переживаниями, свойственными человеку: «Так приятно и так легко мне // Видеть мать и тоскующих кур» (I, 246). Рязанской женщине, как и вообще сельскому человеку, свойственно обращать внимание на поведение кур в своих фенологических наблюдениях. Так, бытовавшая в есенинское время в с. Константиново народная примета использовала образ курочки как мерило будущего урожайного лета: «На Алексея – Божьего человека (с гор потоки) если курица напьется из лужицы, будет урожай хлеба, – если сухо, будет плохо: не родятся хлеб и травы».[1554]1554
  ИЭА. Фонд ОЛЕАЭ. Ед. хр. 149. Л. 4–4 об. – Верования села Константиновское Рязанской губернии. Собр. учителем Ильиным.


[Закрыть]

В тот же 1925 год, в октябре, в стихотворении «Синий день. День такой синий…» нет особенных подробностей, и создается впечатление, что в мире есть «петухи да ветер» (IV, 279). Эти петухи и реальные птицы, находящиеся по ту сторону избяной стены от лирического героя – «За окном поет петух» (IV, 279), и воплощение основной человеческой сути, своеобразное определение глубокой и всеопределяющей любви через птичью метафору – «Лишь тебя только, доброй курицы, // Я желаю, далекий петух» (IV, 280). Есенин в разных стихотворениях варьировал важную для него фразу, помещая петуха за различные преграды и пределы (что в творчестве поэта встречается редко): «За окном поет петух» (IV, 279) и «За рекой поет петух» (I, 117). Образ петуха в стихотворении «Где ты, где ты, отчий дом…» (1917) стал формообразующим, так как с его помощью создана кольцевая композиция пятистишия, когда пятый стих является дословным повторением первого, акцентируя внимание на важной детали и задавая настрой всей картине:

 
За рекой поет петух.
Там стада стерег пастух,
И светились из воды
Три далекие звезды.
За рекой поет петух (I, 117).
 

Два написанных в черновых автографах (РГАЛИ) друг за другом стихотворения и специально сцепленных в пару – «Метель» и «Весна» (единое время их написания – декабрь 1924, несмотря на «сезонную» разницу в названиях) построены как два последовательных и взаимоисключающих диалога или как полярные пространные утверждения, подверженные влиянию мрачно-зимнего и жизнерадостно-весеннего настроения. Показательно, что в переклички вступают и любимые Есениным домашние птицы: в первом – «А если б вдруг // Запели в мире куры?» и во втором осуществилось птичье пение – «Привет тебе, // Горлан-петух» (II, 243, 244).

Кукареканье петухов уже само по себе, безо всяких намеков и ассоциаций, без нагоняемых этой звучной картиной мыслей и воспоминаний показывает, что в мире все привычно и спокойно: «Вот опять петухи кукарекнули // В обосененную тишину» (I, 235).

Петух в роли горлана-поэта

Иногда петух своим громким криком в часы отдохновения лирического героя Есенина вызывал у него резкую неприязнь. Об этом прямо говорится в строках стихотв. «Синий день. День такой синий…» (1925:

 
Ночь проходит. Свет потух.
За окном поет петух.
 
 
И зачем в такую рань
Он поет – дурак и дрянь?
 
 
Но коль есть в том смысл и знак,
Я такой, как он, дурак (IV, 279–280).
 

И все-таки, зная обычное есенинское воспевание петуха, этот фрагмент более уместно расценивать как художественный вымысел, забавный иронический эпизод в общей картине поэтического мировидения. В стихотворении «Весна» (1924) Есенин ставит себя на один уровень с домашней птицей, не возвышая себя над ней: «Я нынче, отходя ко сну, // Не поругаюсь с петухами» (II, 155).

Еще более выразительна ситуация, описанная в стихотворении «Метель» (1924):

 
Я не люблю
Распевы петуха
И говорю,
Что если был бы в силе,
То всем бы петухам
Я выдрал потроха,
Чтобы они
Ночьми не голосили (II, 149).
 

Такой поэтический мотив кажется чужеродным в лирике Есенина, вроде бы не свойственным поэту, в чьем творчестве петух занимает одну из ведущих позиций. Есенинская петушиная символика вполне самостоятельна и многогранна, а сам образ домашней птицы возвеличен автором и в некоторой степени обожествлен. И враждебное отношение к петуху здесь не художественный вымысел и уж тем более не авторская жизненная позиция. И действительно, при прочитывании последующих строф становится очевидным, что это своеобразный композиционный прием, способствующий разворачиванию сюжета «от противного» и необходимый для вызова чувства сопереживания:

 
Но я забыл,
Что сам я петухом
Орал вовсю
Перед рассветом края,
Отцовские заветы попирая,
Волнуясь сердцем
И стихом (II, 149).
 

Полное отождествление лирического героя-человека с домашней птицей, нарочитое неразличение антропоморфной и птичьей ролей – эти художественные приемы позволили поэту без всякого нравоучительного тона, очень проникновенно и тонко подать основополагающие биографические сведения в несколько ироничном ключе. Если пробраться в глубину поэтической мысли Есенина, преодолев налет переносного «петушиного» смысла, то становится очевидным следующее: автор говорит здесь о пророческом даре всякого поэта и о его личной ответственности за судьбу родины в переломную эпоху, пусть даже такая жертвенная миссия совершается вопреки родительским наставлениям и пожеланиям избрать более легкий жизненный путь. Петушиный крик по своей громогласности соотносим с поэтическим рупором, но это сопоставление все-таки неожиданно и потому достигает особого эффекта воздействия.

Конечно, даже не все друзья Есенина знали о сопротивлении его отца при вступлении сына на многотрудную поэтическую стезю, отдавая предпочтение спокойным крестьянским заботам, мастерству ремесленника или учительскому поприщу, к которому, собственно, и готовили юношу. Вот почему из всего «петушиного» фрагмента стихотворения одним неподготовленным читателем (современником Есенина и его другом) оказалась вычленена лишь первая его часть, которая была принята за реальное отношение автора к объекту изображения и получила непосредственный отклик. Г. С. Назаров в письме из Тифлиса от 19 января 1925 г. сообщал: «Ты написал пра питухов стихи, мне очин понравилась. Дарагая Сирёжа, я убил 3 шт. питухов, когда предиш, будиш спакойна спат, питухи не будут тебе безпакойит».[1555]1555
  Есенин в стихах и жизни: Письма / Под ред. Н. И. Шубниковой-Гусевой. М., 1995. С. 267; Есенин С. А. Полн. собр. соч.: В 7 т. М., 1999. Т. 6. С. 669, комментарии.


[Закрыть] Есенин получил это сообщение и в письме к Н. К. Вержбицкому от 26 января 1925 г. из Батума отозвался о нем так: «Жоржик мне прислал замечательное письмо, где пишет, что он, прочитав мои стихи, зарезал трех петухов» (VI, 199).

Громогласный петух народных песен, детского фольклора и частушек

Образ громкоголосого петуха, слишком рано будящего человека, безусловно, был знаком Есенину и по народным песням. В середине XIX века в Данковском у. Рязанской губ. П. И. Якушкин записал фольклорную переделку стихотворения-пасторали В. Кугушева, поэта и драматурга начала XIX столетия, с характерным началом о побудке петухом спящей с милым молодки (позже в народной необрядовой песне такая трактовка пробуждения будет утрачена):

 
Диривенскай петушок,
Што ты рана так встаешь,
Галасиста паешь? С милым спать ни даешь!
Разбудил ты маладу
Раным рана паутру,
Когда времичко придет,
Роса на землю падёт,
Пастух выйдет на лужок,
Заиграит ва ражок…[1556]1556
  Собрание народных песен П. В. Киреевского: В 2 т. Л., 1986. Т. 2. С. 113. № 245.


[Закрыть]
 

Еще более ранняя и, тем не менее, близко перекликающаяся с есенинским стихотворением «разгульная песня» с отношением к горлану-петуху наблюдается в «Сказаниях русского народа» И. П. Сахарова:

 
Петушок, петушок,
Золотой гребешок!
Зачем рано встаешь,
Голосисто поешь (2),
С милым спать не даешь?
И я встану, младешенька,
Раным рано, ранешенько,
Я умоюся, младешенька,
Шуйским мыльцом белешенько,
Я взойду ли под насеточку,
Петушка возьму за крылышко,
За правильное за перышко.
Я ударю об насеточку:
Еще вот те, петушок,
За ночной за смешок!
Зачем рано встаешь,
Голосисто поешь (2),
С милым спать не даешь![1557]1557
  Сахаров И. П. Сказания русского народа. Т. 1. 3-е изд. СПб., 1841. С. 216. № 8.


[Закрыть]
 

Заметим, что нотки неуважительного отношения человека к «петушьему племени» просматриваются и в родном Есенину константиновском фольклоре. В частности – в детской потешке «Чу, чу, чу!», в которой куры (объединившиеся с дикими птицами) выступают в качестве разорителей крестьянского хозяйства и потому с их несанкционированным поведением ведется борьба хозяйкой:

 
Ко мне куры летят,
И вороны летят.
Я по курочке цепом,
По вороне кулаком.
Как из курочки зерно
Покатилося оно…
Прямо на дедушкино гумно.[1558]1558
  Панфилов А. Д. Указ. соч. Ч. 1. С. 55.


[Закрыть]
 

Некоторые тексты позднейшего по времени возникновения песенного жанра – частушки – также включают образы петуха и курочки. Современный исследователь А. В. Кулагина называет курочку в числе типичных птиц частушечного жанра, а «сравнение с курицей или петухом обычно носит комический характер», «с куричьими сравниваются глаза, с петуховыми – рожа… пение… с петушиной – душа».[1559]1559
  Кулагина А. В. Поэтический мир частушки. М., 2000. С. 111, см. также с. 107.


[Закрыть]

В Константинове записано несколько частушек, героями которых выступают домашние птицы из «петушиного племени»:

 
С неба звездочка упала
Прямо на акацию.
Продай, мама, петуха,
Купи комбинацию;
 
 
Пришла курица в аптеку,
Закричала: «Кукареку!
Дай<те> пудру и духи,
Чтоб любили петухи!»[1560]1560
  Панфилов А. Д. Указ. соч. Ч. 2. С. 48, 103.


[Закрыть]