Текст книги "Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций"

Истоки образа Ленина в античности

В стихотворении «Капитан Земли» (1925) Есенин сталкивает два заимствованных древнегреческих термина, употребляя их в подобном и свойственном античности контексте и смысловом наполнении: «Не обольщен я // Гимнами герою» (IV, 214). В том же 1925 г. в стихотворении «1 Мая!» поэт восклицает: «Ну как тут в сердце гимн не высечь» (IV, 218). «Гимн» – жанровое обозначение хвалебной песни (исполняемой в торжественной мелодике на кифаре), по случаю победы адресованной «герою» – сыну бога и человека, обращенное к нему и прославляющее его деяния. Интересно узнать понимание термина «герой» исследовательницей О. М. Фрейденберг – теоретиком античной мифологии, двоюродной сестрой Б. Л. Пастернака, современницей Есенина. По мнению О. М. Фрейденберг, «воинственный, отважный характер герой получает впоследствии, и это вытекает из его подвигов в преисподней, где он борется со смертью и вновь рождается в жизнь».[1607]1607
  Фрейденберг О. М. Введение в теорию античного фольклора. Лекции // Она же. Миф и литература древности. М., 1998. 2-е изд. С. 49.


[Закрыть] По первоначальной своей сути это существо хтоническое: «Как у покойника, место культа героя – могила; самая героизация есть воздавание умершим заупокойных почестей».[1608]1608
  Там же. С. 48.


[Закрыть] Объяснение этому О. М. Фрейденберг усматривала в происхождении героев: «По большей части греки считали героями эпонимов местности, основоположников городов и племен. И это понятно: герой – топонимический носитель, образное выражение ‘племени’ – ‘страны’, племеначальник и в этом смысле, еще дородовом, ‘предок’».[1609]1609
  Там же. С. 47.


[Закрыть] Понятие героя на протяжении веков лишилось божественного ореола, однако восхождение этого литературного персонажа к античной традиции все-таки заметно под пером Есенина; даже в трансформированном виде герой – это тот, кто противопоставлен вождю во фрагменте поэмы «Ленин» (1924): «Для нас условен стал герой, // Мы любим тех, что в черных масках, // А он…» (II, 145).

Другое проявление античности – это введение римского понятия гений. У Есенина в отрывке «Ленин» (1924) так назван центральный персонаж или его покровитель: «Суровый гений! Он меня // Влечет не по своей фигуре» (II, 144). Согласно исследованию О. М. Фрейденберг, под понятием «гений» римляне подразумевали телесную душу (в отличие от anima), вторую сущность человека или природного объекта, мужского двойника тотемистического происхождения (у женщин была Юнона), а позже – покровителя и родоначальника племени. Изображали гения стереотипно: отец в смысле ‘рождающий’ в тоге (то есть в одежде молящего, с покрытой головой) или сам гений, позднее слившийся с родителем, в присутствии семьи совершает жертвоприношение, закалывая жертвенное животное, подведенное прислужником. Такое хтоническое изображение привешивали и никогда не снимали; атрибутом гения служила змея; «гением римляне клялись, как собой… римлянин говорил “мой гений”, “гений такого-то”».[1610]1610
  Там же. С. 42.


[Закрыть] По мысли О. М. Фрейден-берг: «Genius – это тотем в аспекте жизни, рождений и брака, рога изобилия. Он ‘рождающий’ и ‘рождаемый’, отец и рожденный отцом, каждый член тотемистического коллектива в отдельности, главарь и весь коллектив».[1611]1611
  Там же. С. 43.


[Закрыть]

Есенинский возглас «Суровый гений!» предполагает возможность авторского рассмотрения образа вождя в стилистике античной монументальности. На первый взгляд, такой подход отвечал требованию большевистской партии изображать революционные деяния современности в духе исторической героизации: сопоставлять их с национальными освободительными движениями типа движения Гарибальди, с крестьянскими войнами, с Великой Французской революцией, с бунтами Степана Разина и Емельяна Пугачева. Есенин пошел дальше и углубился в античность как «колыбель цивилизации», культурные истоки человечества. Поэт продемонстрировал свое видение истории, согласно которому современные злободневные события сопоставимы по своей сути с такой предельной древностью, как античность и Древний Египет, Северное Причерноморье и объединение славянских племен в Киевскую Русь. Тогда и сейчас, в условно-историческом и неконкретном времени «с копьями со всех сторон // Нас окружают печенеги», «цвели имперские сатрапы» и «продал власть аристократ», а вождь «вроде сфинкса предо мной» и «видел он // Освобожденье всех племен» (II, 143–146).

Все статусные черты римского гения соблюдены: он совершает жертвоприношение – «Одно в убийстве он любил – // Перепелиную охоту»; роль отца показана во внимании к детям – «А он с сопливой детворой // Зимой катался на салазках»; функция родоначальника проявлена в предводительстве – «Повел нас всех к истокам новым»; бессмертие телесного духа ощутимо в восприятии коллектива – «Для них не скажешь: // Ленин умер» (II, 144–147). Правомочно ли при таком художественном решении говорить о полном переосмыслении к началу ХХ столетия римского термина «гений»? Или, наоборот, Есенин хотел вернуться к его затерянному в истории исконному смыслу и стремился через обращение-зов к гению высветить истинную сущность вождя, сополагая его фигуру с нетленным двойником-тотемом в его звериной и хтонической ипостасях?

Покорение мифологических гор

В творчестве Есенина античность явлена в широкой географии: здесь Древняя Греция, Древний Рим; а помимо них упомянуты соседние древние государства – Византия, Ассирия, Египет. Из географических объектов древнегреческой мифологии присутствует Парнас, послуживший символическим иносказанием Кавказских гор, за которыми стоит богатая литературная традиция русской классики XIX века, в стихотворении «На Кавказе» (1924):

 
Издревле русский наш Парнас
Тянуло к незнакомым странам,
И больше всех лишь ты, Кавказ,
Звенел загадочным туманом
(II, 107–108 – см. главу 14).
 

А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» (1927) привел устное высказывание Есенина: «Знаешь, как я на Парнас восходил?».[1612]1612
  Мариенгоф А. Б. Роман без вранья // Мой век, мои друзья и подруги. С. 307.


[Закрыть] Из дальнейшего повествования видно, что под Парнасом поэт символически подразумевал русскую литературу, а под богами – известных мэтров поэзии начала ХХ в.

Отголосок другой античной мифологической горы – Олимпа, где восседают боги-олимпийцы, случайно (по неведению печатников) проявился в поэме «Инония» (1918) в образе некого живописца Олимпия, который вроде бы логично спустится откуда-то сверху (с небес, из небесного града Инонии или с горы Олимп): «Новый сойдет Олимпий // Начертать его новый лик». Такое новоявленное имя – Олимпий – вполне вероятное и удачно впечатанное типографами в контекст – было опубликовано в ряде прижизненных источников поэмы Есенина. На самом деле поэт создал совершенно другой персонаж – нового Олипия (II, 64), – отталкиваясь от имени Олипия (Алипия) Печерского, первого известного русского иконописца XII века, впоследствии канонизированного (см. комм.: II, 365). Однако опечатка неоднократно повторялась и в посмертных изданиях, потому что советскому читателю было легче домыслить несуществующего бога-олимпийца, вполне вписывающегося в древнегреческий круг лиц сочинений Есенина, нежели вспомнить полузабытое истинное имя почтенного иконописца.

Увлеченность античной литературой

Известно, что Есенин в юности читал античных авторов и делал пометки напротив афористических высказываний и крылатых выражений из их творений. В Государственном музее-заповеднике С. А. Есенина в с. Константиново Рязанской обл. сохранилась часть 3-го тома «Круга чтения» Льва Толстого (1906) с есенинскими карандашными пометками афоризмов, среди которых встречаются принадлежащие римским и афинским ораторам и философам: Цицерону (106 – 44 гг. до н. э.), Сенеке (3 г. до н. э. – 65 г. н. э.), Марку Аврелию (121–180), Демосфену (384–322 до н. э.).[1613]1613
  См.: Архипова Л. А. Книжное собрание Государственного музея-заповедника С. А. Есенина // Издания Есенина и о Есенине: Итоги. Открытия. Перспективы / Новое о Есенине. Есенинский сборник. Вып. 4. М., 2001. С. 222.


[Закрыть]

Поразительно, что в Московском городском народном университете им. А. Л. Шанявского, в котором Есенин обучался по историко-философскому циклу полтора курса в 1913–1914 гг. (академическое отделение было рассчитано на три года), не преподавали античную литературу. Тем не менее античная образность могла быть донесена в лекциях М. Н. Розанова «История западной литературы эпохи Возрождения»,[1614]1614
  См.: Учебный план историко-философского цикла на 1913–1914 академический год // Московский городской народный университет А. Л. Шанявского. М., 1914. С. 122–124.


[Закрыть] читавшихся все три года. Кроме того, Есенин живо интересовался античностью и даже оставил владельческую надпись «Сергей Есенин. 1917, май» на авантитуле книги «Шваб Г. Мифы классической древности / Пер. с нем. Н. Свентицкой. 3-е изд. М., 1916» (VII (2), 169). Как будет отмечено дальше, некоторые материалы этой книги подтолкнули поэта к созданию оригинальных художественных образов. Также в личной библиотеке Есенина хранилась монография Э. Лёви «Греческая скульптура» (Пг.: Огни, 1915).

Об увлеченности античностью и начитанности в области древнегреческой мифологии и литературы свидетельствует постановка под стихотворением «Береза» (условно 1914) псевдонима Аристон. Существуют две версии возникновения есенинского псевдонима, в конечном итоге восходящего к древнегреческому стихотворцу: 1) по воспоминанию о стихотворении Г. Р. Державина «К лире» со стихом «Кто Аристон сей младой?»; 2) по названию музыкального инструмента Aristonette, изобретенного в Германии в 1880-х годах и популярному в России (IV, 350–351). Н. А. Сардановский вспоминал: «В начале своей творческой деятельности Сергей обдумывал, какой бы взять себе псевдоним. Вначале он хотел подписываться “Ористон” (в то время были механические музыкальные ящики “Аристон”)».[1615]1615
  Сардановский Н. А. «На заре туманной юности» // Сергей Есенин в стихах и жизни: Воспоминания современников / Под ред. Н. И. Шубниковой-Гусе-вой. М., 1995. С. 53.


[Закрыть] Комментаторы воспоминаний предполагают: «Скорее всего Есенин выбрал этот псевдоним потому, что в переводе с греческого “Аристон” – наилучший из всех. Греческий язык Есенин изучал в Спас-Клепиковской учительской школе».[1616]1616
  Сергей Есенин в стихах и жизни. С. 509.


[Закрыть] Прикрытие авторства хотя бы и звучным историческим именем не способствовало уверенности в себе, поэтому Есенин с радостью сообщил в письме другу юности Г. А. Панфилову в феврале 1914 г.: «<Ред>актора принимают без просмотра и <псев>доним мой “Аристон” сняли» (VI, 58).

Имя другого древнегреческого поэта, породившего целое направление анакреонтической поэзии у своих подражателей и последователей, включил Есенин в дарственную надпись А. М. Кожебаткину на книге «Трерядница» (1920): «Дорогому Александру Мелентьевичу Кожебаткину с любовью и воспоминаниями о наших совместных днях, которые пахли и книгами и Анакреоном…» (VII (1), 111).

Анакреон – один из выдающихся древнегреческих лириков, родился и умер в Теосе в Ионии, был приглашен Эаком на остров Самос обучать его сына Поликрата музыке, много путешествовал. С 532 г. до н. э. при властителе Поликрате остался при его дворе, воспевал в поэзии радости жизни, любовь и вино. Умер около 495 г. до н. э. в возрасте около 85 лет. Благодарные теосцы выбили его изображение на монетах и показывали как достопримечательность его гроб (или, возможно, κενοτάφιον). В афинском акрополе Анакреону воздвигли статую в виде опьяневшего певца (возможно, на вилле Боргезе в Риме одна из статуй представляет собой копию с находившейся в Теосе статуи поэта в сидячем положении). Из стихотворений Анакреона, написанных на ионическом диалекте самыми разнообразными размерами, дошли до нас лишь отрывки, которые собрал и издал Т. Берк как «Anacreontis carminum reliquiae» (Лейпциг, 1834) и «Poetae lyrici graeci» (Лейпциг, 1867, т. 3). Ошибочно Анакреону приписали собрание 60 песенок (anacreontea), написанных коротким размером, из которых лишь незначительная часть относится к александрийской эпохе, а остальные принадлежат к римскому и раннему византийскому периодам. Поэзию Анакреона на русский язык в Санкт-Петербурге перевели неизвестный переводчик в 1794 г. и Иван Мартынов в 1801 г.[1617]1617
  См.: Энциклопедический словарь. 1890. Т. Iа. С. 691–692.


[Закрыть]

К аллегорическому сюжету Эзопа, известному через «Притчи» А. П. Сумарокова (Кн. 1–3, СПб., 1862–1869) и басню «Ворона и лисица» И. А. Крылова, в контаминации с народным выражением «считать ворон» восходит стихотворная фраза Есенина «Считала лисица // Ворон на дереве» (II, 93), поданная в поэме «Страна Негодяев» в ироническом ключе.

Особое пристрастие Есенина к любым проявлениям античности заметны в выборе типографского шрифта. Он говорил издательскому работнику М. П. Мурашеву в начале 1919 г.:

«Давай решим, каким шрифтом будем набирать, – предлагал Сергей. – Я думаю выбрать “антик”».

Видимо, ему это слово нравилось, но шрифт вряд ли был ему знаком. Он вынул из кармана свою книжечку «Преображение» и написал на ней «В набор, “антик”».[1618]1618
  Сергей Есенин в стихах и жизни. С. 99.


[Закрыть]

Вопреки мнению М. П. Мурашева, Есенин должен был отчетливо представлять гарнитуру «антик»: ведь он в молодости работал корректором в типографии Сытина! И. С. Рахилло привел рассказ старого наборщика этой типографии о Есенине: «Страсть как любил типографское дело, изучал шрифты, печатные машины, охоч был до хорошей бумаги – все мечтал, когда ему книжку напечатают».[1619]1619
  О Есенине: Стихи и проза писателей-современников поэта / Сост. С. П. Кошечкин. М., 1990. С. 513.


[Закрыть]

А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» (1927) привел казусный случай книжного знакомства Есенина с врачебным эвфемистическим наименованием болезни, данным по имени римской богини: «Однажды отправился даже в Румянцевку вычитывать признаки страшной хворобы. После того стало еще хуже – чуть что: “Венчик Венеры!”»[1620]1620
  Мариенгоф А. Б. Роман без вранья // Мой век, мои друзья и подруги. С. 385.


[Закрыть] Данный пример свидетельствует о том, что не вся применявшаяся поэтом античная образность была семантически положительно окрашенной.

Духи природных стихий

Позаимствованные из древнегреческой и римской мифологии (ощущаемой как общечеловеческое достояние) реалии, ставшие в русском языке фигуральностью, выразительно живописуют современную эпоху; так, Есенин высказывался о «наших родных пенатах» (V, 273 – «Железный Миргород», 1923). Римские пенаты относятся к парным духам: «И пенатов, как ларов, двое: это сидящие с копьями юноши (‘сидение’ – метафора преисподней, и оно имело место в погребальной обрядности: античные люди в быту не сидели, а полулежали). Пенатам выставлялись тарелочки с едой и солонки в связи с хтоническим значением ‘соли’»,[1621]1621
  Фрейденберг О. М. Указ. соч. С. 50.


[Закрыть] – так определяет их первоначальную сущность теоретик античности О. М. Фрейденберг.

Мифологические мотивы у Есенина, родившегося в селе Центральной полосы России, естественно, национальные русские; однако принцип создания пантеона «низших божеств» – стихийных природных духов – тот же, что и в античной мифологии. Учитель Иванов в начале ХХ века собрал в с. Кузьминское Рязанского уезда и губ. (с. Константиново принадлежало Кузьминской волости) и отправил в Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ) сведения «О верованиях» с сообщением: местные крестьяне «утверждают, что в лесах водятся особые духи, которые носят название лесовиков; вода же населена множеством водяных духов и русалок; в полях в ночное время постоянно бродят лешие и щекоталки, а дома населены особым видом духов, которые называются домовыми; и все эти духи, по их понятию, способны вредить человеку и причинять ему зло; большинство несчастий, которые постигают крестьян, они приписывают влиянию этих духов, которые и существуют для того, чтобы вредить человеку».[1622]1622
  ИЭА. Фонд ОЛЕАЭ. Ед. хр. 148. Л. 1. – О верованиях крестьян Рязанской губ.


[Закрыть] Аналогично Николай Тверитинов записал в соседнем с. Федякино Рязанского уезда и губ. и послал в ОЛЕАЭ записи о том, что «крестьяне верят, что водяной царь есть и живет в воде; купаться в полдень и в полночь они считают опасным. Воду еще населяют русалки; все девицы, утонувшие в реке, обращаются в русалок; они заманивают людей и щекочут их».[1623]1623
  ИЭА. Фонд ОЛЕАЭ. Ед. хр. 151. Л. 2–3. – Верования крестьян Рязанской губ. Рязанского уезда.


[Закрыть] По мотивам народных поверий Есенин создал три стихотворения: «По лесу леший кричит на сову…»; «За рекой горят огни…» со стихом «Плачет леший у сосны» и рефреном «Ой, купало, ой, купало» (условно 1914–1916; IV, 89, 90;); «Русалка под Новый год» (условно 1915; IV, 123) и др.

Согласно научным разысканиям А. Н. Веселовского «Гетеризм, побратимство и кумовство в купальской обрядности (Хронологические гипотезы)»,[1624]1624
  См.: Веселовский А. Н. Гетеризм, побратимство и кумовство в купальской обрядности (Хронологические гипотезы) // Журнал Министерства народного просвещения. 1894. Ч. CCXCI. Февраль. С. 287–318.


[Закрыть] русалки – персонажи античных Розалий (ρουσαλια, dies rosārum). (О беседе Н. Д. Вольпин с Есениным о трудах А. Н. Веселовского см. в главе 5.) Уже упоминавшийся учитель Иванов в начале ХХ века записал в с. Кузьминское Рязанской губ. народный праздник – «провож(ание) русальского загоия».[1625]1625
  ИЭА. Фонд ОЛЕАЭ. Ед. хр. 148. Л. 3 об. – 4.


[Закрыть] В стихотворении Есенина «Месяц рогом облако бодает…» (условно 1916) образ русалки создан в типично античной стилистике, с применением соответственного термина одежды:

 
В эту ночь к зеленому затону
Прибегла она из тростника.
Золотые космы по хитону
Разметала белая рука (IV, 132).
 

Есенин нарядил русалку в хитон – древнегреческую (первоначально ионийскую) льняную нижнюю одежду типа сорочки для женщин и мужчин. В гомеровскую эпоху заимствовали материал и его название у семитов (kettän, kattän – холст, полотно; др. – греч. χιτών, χιθών). Хитон был с завязками на плечах, иногда с обшивкой узкой каймой по шейным и плечевым бортам, без рукавов (с рукавами – у актеров и евреев, персов, парфян, арабов, скифов). Распространенные цвета – шафранный (женский); мутно-красный, ярко-красный и черный (траурные); серый, пурпуровый, зеленый, белый. Иногда хитон был пестрым или украшался цветной вышивкой с геометрическим орнаментом либо цветочными или звериными сюжетами.[1626]1626
  См.: Энциклопедический словарь. 1908. Т. XXXVII. С. 303.


[Закрыть]

Значительно позднее Есенину доведется лицезреть скроенный по античному фасону хитон на своей знаменитой супруге, которая выглядела подобной стихийному духу из его раннего стихотворения: «Айседора носилась по комнатам в красном хитоне, как демон разрушения» (воспоминания Н. В. Крандиевской-Толстой).[1627]1627
  Сергей Есенин в стихах и жизни. С. 336 (курсив наш. – Е. С.).


[Закрыть] Аналогично описал артистку в Москве до ее замужества А. Б. Мариенгоф: «Красный хитон, льющийся мягкими складками, красные, с отблеском меди, волосы, большое тело».[1628]1628
  Мариенгоф А. Б. Роман без вранья // Мой век, мои друзья и подруги. С. 389 (курсив наш. – Е. С.).


[Закрыть]

Одетой в хитон другого цвета приметил Айседору в том же году Р. Б. Гуль в Берлине вместе с Есениным: «Дункан в легком лиловом платье-хитоне».[1629]1629
  Сергей Есенин в стихах и жизни. С. 337 (курсив наш. – Е. С.).


[Закрыть] И уже в хитоне третьего цвета на Новый 1924 год в Москве увидела Айседору актриса А. Л. Миклашевская: «Своим неестественным, театральным видом она поразила меня. На ней был прозрачный хитон, бледно-зеленый, с золотыми кружевами, опоясанный золотым шнуром, с золотыми кистями и на ногах золотые сандалии и кружевные чулки».[1630]1630
  Миклашевская А. «Мы виноваты перед ним» // Кузнецов В. И. Тайна гибели Есенина: По следам одной версии. М., 1998. С. 280 (курсив наш. – Е. С.).


[Закрыть]

Образы типично античных мифологических персонажей, связанных с водой, также встречаются у Есенина. В посвящении Е. С. Пониковской (условно 1918) дан совет: «Не бойтесь спрута, ибо откуда выплывает он, выплывают оттуда и сирены» (VII (2), 110). Сирены – в греческой мифологии демонические существа, рожденные рекой Ахелоем и одной из муз или дочерью Стеропа, живущие на острове и заманивающие сладкоголосым пением мореходов себе в жертву.[1631]1631
  См.: Лосев А. Ф. Сирены // Мифологический словарь / Под ред. Е. М. Мелетинского. М., 1991. С. 502.


[Закрыть]

Буколические мотивы

Интересна и своеобразна трактовка буколических мотивов в творчестве Есенина. В разработке пастушеской тематики Есенин опирался на общечеловеческие этнографические ритуальные моменты и пасторальные мотивы, идущие из античности, на которые наложено библейское учение о пастыре и пастве, а также наслаиваются русские народные необрядовые песни пастушеского содержания, распространенные в России повсеместно, в том числе и в с. Константиново Рязанской губ./обл. Например, в с. Исады Спасского р-на бытовала широко известная по всей Рязанщине фольклоризованная песня литературного происхождения – пастораль XVIII века «Шла Машутка из лесочка…» со строфами:

 
Пастушка к себе Маша манила…
 
 
Пастуха ты пастушок,
Пастух миленький ты мой дружочек,
Не спокинь ты меня.
<…>
Пастух скоро догадался,
За скотинушкой пастух погнался,
Начал иё собирать.[1632]1632
  Архив автора. Тетр. 7. № 227 – Щаулина Екатерина Федоровна, 104 г., с. Исады Спасского р-на. Зап. А. В. Беликов, Л. Михалюк, В. Маркелова, 25.07.1990.


[Закрыть]
 

Яркий пример есенинской пасторали в почти античной стилистике – фрагмент стихотворения «Гляну в поле, гляну в небо…» (1917):

 
Снова в рощах непасеных
Неизбывные стада,
И струится с гор зеленых
Златоструйная вода (I, 112).
 

Пример преобладания библейской тематики в пасторали, осложненной совмещением мифологического представления о звездах и планетах как небесных стадах, наблюдается в стихотворении «О пашни, пашни, пашни…» со строчками «И пас со мной Исайя // Моих златых коров» (I, 127). Образец любовной пасторали, выполненной в духе русской народной песни, без каких бы то ни было усложненных аллюзий на античное и библейское – кроме общей идеи пастушества как колыбели кочевых племен, просматривается в стихотворении «Зеленая прическа…» (1918): «Сегодня ночью звездной // Здесь слезы лил пастух» (I, 123).

В духе пасторальной поэтики Есенин в «Ключах Марии» постулирует происхождение поэта в древности от пастуха, наигрывавшего при пастьбе на дудочке стаду первые лирические мелодии:

В древности никто не располагал временем так свободно, как пастухи. Они были первые мыслители и поэты, о чем свидетельствуют показания Библии и апокрифы других направлений. Вся языческая вера в переселение душ, музыка, песни и тонкая, как кружево, философия жизни на земле есть плод призрачных пастушеских дум (V, 189).

И далее:

…наш народ через простой лик безымянного пастуха открыл две скрытых силы воздуха вместе. Этот пастух только и сделал, что срезал на могиле тростинку, и уж не он, а она сама поведала миру через него свою волшебную тайну… (V, 190).

Этот тезис Есенин вынашивал в сознании давно и впервые воплотил его в поэтическом виде – в стихотворении «Где ты, где ты, отчий дом…» (1917) со строчкой «Там стада стерег пастух» и др. Поэт проводил идею порождающей роли пастушества в культуре даже в заглавиях, полученных из первых строк стихотворений: напр., «Я пастух. Мои палаты…» (1914; I, 52) и др. Есенин, любивший примерять на себя различные личины и «разыгрывать» в собственной жизни многочисленные реальные и вымышленные ситуации перед претворением их в литературные сюжеты, попробовал ощутить себя в роли пастуха, идентифицировав с ним лирического героя. Образ пастыря у Есенина имеется в четырех вариантах: 1) пастух – общемировой и древнейший персонаж; 2) Аполлон – древнегреческий мифологический бог; 3) Исайя и Амос – пророки-пастухи; 4) Егорий – русифицированный православный святой – покровитель домашнего скота («Егорий», условно 1914; I V, 68).

Образ пастуха, который в есенинском понимании оказался первым лириком на земле, нашел продолжение в поэте. По предположению Есенина, в античности поэт-«пастух» воспринимался как выразитель обожествленной памяти коллектива, как знаток Вселенной в пространстве и времени, как установитель имен, создатель художественного мира, пророк и жрец, обладатель сверхзрения.[1633]1633
  См.: Лосев А. Ф. Сирены. С. 668–669.


[Закрыть] У Есенина идея наделенности поэта сверхзрением выражена в письме к Иванову-Разумнику от мая 1921 г. в образах «двойного зрения» и «двойного чувствования» как проявлениях «календарного стиля» (VI, 125). О роли сотворителя имен сказано в статье Есенина «Быт и искусство» (условно 1920): «На образе эмоционального ангелизма держатся имена незримого и имматериального, когда они, только еще предчувствуемые, облекаются уже в одежду имени, например, чувство незримой страны “Инония” чувство незримого и неизвестного прихода, как-то: “Гость чудесный”» (V, 219). (См. также главу 4.)