Текст книги "Ноосферное мышление. Часть II. Эволюция. Культура. Экспансия"

Историческое шествие национального культурного образования «Миссия + его служители + послушники» продолжается либо до транскультурного ноосферного перехода, пока передовой интеллектуальной элитой оно не будет осознано как когнитивный рудимент, либо до стороннего влияния какой-то более агрессивной и развитой когнитивной культуры из соседней цивилизации, которая начнёт вытеснять её из общественного сознания.

При восточном учении типа буддизма и конфуцианства активная рефлексия неосознанно сформирована только как рефлексия на самосохранение учения, и потому само учение с такой рефлексией догматично и крайне консервативно. В Индии и Китае философский транскультурный переход произошёл как своеобразный культурный всплеск, породивший своеобразное полуактивное стабильное культурное «тление», с которым азиатские цивилизации при очень слабом и фрагментарном культурогенезе в средневековом состоянии прошагали два тысячелетия…

Настоящую динамичную когнитивную самоорганизованность преемники перенимают в науке с её первой культурной производной, с её когнитогенезом, и потому разрабатывают её дальше как само собою разумеющееся. Научно-прикладное или технологическое знание изначально существует в культуре как относительное в своей полноте и зрелости. Наука так устроена, что в ней как её органичная часть существует своя активная методологическая рефлексия (научный инструментарий) и в её рамках присутствует осознание относительности научного знания. При этом одна прикладная научная дисциплина не покушается на целостность сложившегося образа жизни и потому её совершенствование не воспринимается так революционно или реакционно, как попытка реформирования религиозного или сакрализированного философского учения, да ещё закреплённой традицией объяснительной мировоззренческой целостностью. Научное знание и научное мышление как само мышление «вообще», фрактально, и благодаря этому растёт своими даже самыми малыми научными и технологическими находками.

Если с созданием философской ЛПКК в жизнь входит понятие «когнитивная экспансия», то мы должны сознавать: каков характер этой экспансии в разных культурах? Как характер когнитивной экспансии задаёт характер поведенческой экспансии?

3.6. Эволюция и культурогенез государств с доминирующей монотеистической ЛПКК до эпохи когнитивной культуры с осознаваемой рефлексией

Христос умер не для того, чтобы спасти людей, а для того, чтобы научить их спасать друг друга.

Оскар Уайльд

Прослеживая очередной транскультурный переход, то ещё раз уясним, что с позиции Стороннего Наблюдателя мы видим людей активно самоорганизующимися системами, образующими социум – так же активную самоорганизующуюся систему более высокого структурного уровня. Она – созревающая биологическая особь IV уровня организации Жизни, в которой за всю историю Жизни накопились, наслоились и «работают» целых семь программных организованностей – начиная с генетической и заканчивая социальной культурой. Причём не просто циклично «работают», обеспечивая текущее воспроизводство, а работают с первой положительной производной. Для первой программной организованности – это геногенез, для VI и VII – это культурогенез.

Все культуры эволюционируют не только плавно, в пределах имеющихся на данный период возможностей, но и качественными скачками – транскультурными переходами. При этой «перетряске» внутри прежней культуры образуется новая субкультура с существенно более высокой самоорганизованностью. Чтобы эволюция продолжилась, вся биологическая система к транскультурному переходу должна быть в таком состоянии, чтобы не только не отторгнуть такую новую субкультуру, а оказаться способной постепенно перенять от неё новую, более высокую культуру и, таким образом, как бы переродиться с нею вся и целиком.

За нашими «историческими» плечами уже есть транскультурный переход к философской ЛПКК. Чтобы она родилась и состоялась, в разросшейся дофилософской когнитивной культуре накопились соответствующие транскультурные предпосылки: вырос уровень её хаотизированности, который создал интроспективный запрос на более высокую упорядоченность. Эволюционирующий человеческий мозг с неокортексом оказался той системой, которая смогла при таком запросе в процессе геногенеза и культурогенеза открыть в себе новые возможности. Носителями новой ЛПКК стали философы, начавшие не только жить ею сами, но и взявшие на себя миссию распространять наработанную ими мудрость среди своих сограждан. Постепенно общество свыкается с тем, что в нём существует такая новая социальная роль, и предлагаемую философскую культуру понемногу усваивает. Философская ЛПКК в гиперцикле ЛПКК общества не только растёт «сама по себе» благодаря своей активной рефлексии, но и начинает занимать всё более влиятельное положение. Философская ЛПКК – это ЛПКК, живущая в лице философов своей сознаваемой когнитивной экспансией. Вскоре граждан, не знакомых с философией, в культурной элите начинают считать сначала не совсем образованными, а чуть позже – и совсем необразованными. Известные и выдающиеся философы или граждане с хорошим философским образованием занимают самые высокие ступени в социальной иерархии. Так, Аристотель, один из величайших философов Древней Греции, был приглашён македонским царём Филиппом II для воспитания своего сына – будущего Александра Великого (Македонского). Римский император Марк Аврелий был представителем позднего стоицизма и получил прозвище «философ на троне». Луций Анней Сенека, один из крупнейших представителей стоицизма, был не только поэтом и виднейшим государственным деятелем, но и воспитателем императора Нерона. С философским транскультурным переходом общество становится самоорганизующейся системой с активным «текущим» когнитогенезом или, другим словами, на порядок более активно эволюционирующим. После философского транскультурного перехода первые философы остались в Истории как Личности, совершившие миссию «пускового» культурогенеза философской культуры.

…Жизнь продолжается, и наступает время, когда разросшееся общество с политеистическими взглядами, и по-своему сдобренное разнообразными философскими находками, всё явственнее утрачивает внутреннюю устойчивость. Внутренняя поликультурность, с которой оно выросло из своего прошлого, становится всё более разнообразной, обрастает не только всё более многочисленными девиациями, но и отравляющими жизнь патологиями.

Закат любой культурной эпохи начинается с утраты обществом былой организованности и самоорганизованности. Для Древнего мира это выразилось в том, что традиционное благоговение к богам и к существующим обычаям осталось в прошлом. С подросшей (во многом благодаря философии, а так же успехам в других ЛПКК) когнитивной культурой люди стали себя более уверенно чувствовать в личной жизни, но в то же время своим возросшим индивидуализмом не только не поддерживать, но даже расшатывать былую социальную сплочённость. Нахватавшись вслед за философами азов активной рефлексии, многие люди открыли для себя в своих душах новые хаотичности и неустойчивости. Где-то они имели философский, а где-то религиозный характер. Как показала практика, уйти в рефлексию легко, а вот продуктивно выйти из неё очень трудно. В разных социальных слоях люди рефлексировали свои обостряющиеся интеллектуальные и психические проблемы по-разному… Но с незрелой рефлексией и всё более обширным контентом они не улучшают состояние своей души, а только ухудшают.

Возникновение монотеизма в значительной мере предзнаменовано растущим пониманием того, что с жизненными трудностями люди могут справляться сами. Своими личными усилиями. И этому чрезвычайно способствует уже довольно широко распространившаяся философская культура. Но возросшая индивидуальная самоорганизованность – это одно, а постепенно снижающаяся социальная самоорганизованность из-за утраты былого культурного единства – это другое.

Социальные условия, в которых люди проявляются, всегда принципиально важны. Здесь обозначается своя напряжённость между VI и VII программными организованностями. Когда пассионарий своё культурное достижение выдвигает «вверх», на уровень культуры всего общества, то как последнее его воспримет? Готово ли оно к этому достижению, есть у людей на это достижение культурный запрос?

Настроившись на эту волну, окунёмся в культурную динамику последних лет эпохи «до нашей эры». Попытаемся представить и понять, «как оно тогда было».

Для выходца того времени из среднего и высшего социального слоя пути в существующем спектре уважаемых социальных ролей изначально открыты, и для того, чтобы найти своё место в жизни, ему не надо начинать личную самоорганизацию «с самого начала». Его задача (и задача его родителей) – получить (дать) лучшее образование с воспитанием и устроиться в уже сложившуюся государственную структуру. При такой сравнительно налаженной и традиционной ротации поколений в рамках существующей культуры вопрос о выборе мировоззренческих идей не стоит – он подсознательно считается уже решенным. Да и материальное состояние средних и высших слоёв позволяет им пока сравнительно успешно «откупаться» от жизненных проблем. Они чувствуют и сознают, что жить стало хуже и неустойчивее, чем раньше, но пока, что называется, держатся.

Но вот в низших слоях под взятым нами углом зрения всё выглядит иначе. Там культурный и социальный образ жизни совсем другой. Оторванность от официальных и заформализованых (и из-за этого существенная недоступность) религиозных культов, жесткие условия выживания, разобщенность, обостренное чувство социальной незащищенности, низкий уровень образования и пробелы в воспитании – всё это стимулирует повышенную личностную адаптацию и самоорганизацию, адекватную этим условиям.

Зарождение новой когнитивной культуры как новой субкультуры происходит в люмпенизированных городских социальных слоях потому, что в них больше предпосылок к личной адаптации и самоорганизации, что называется, «с самых начал». Чтобы выжить, человек, не имеющий ничего, проявляет бо́льшие личные адаптационные качества, чем человек состоятельный. У последнего самоорганизационная энергетика направлена вне его, на управление его хозяйством, его слугами, а у бедных – вся эта энергетика идет «во внутрь», ибо ей просто некуда больше идти. Столкнувшись с какой-либо проблемой, богатый человек скорее откупится и проблему приспособит под себя, чем напряжется и приспособит себя под проблему. Вы это в сегодняшней жизни не замечали? Приглядитесь! Ведь большинство людей воспринимает богатство как средство для относительно расслабленного образа жизни. А чем обыватели не любят напрягаться больше всего? Умом и душой! Для человека же из социальных низов главнейшие средства выживания – терпение и самоорганизационная гибкость. Приспособляемость чуть ли не ко всему, лишь бы выжить. И одеваться-обуваться во что попало, и питаться любой органикой на функциональных пределах своего пищеварения, и сносить любые гонения и унижения… Когда приходит момент проявить корпоративность, личностные предпосылки к ней в разных социальных слоях разные. Богатый смотрит на богатого скорее как на экономическое и политическое явление, чем на культурное и духовное. У бедного же человека ничего, кроме него самого нет. Вам не знакома русская поговорка «Богатый с рублем, а бедный со лбом»? Или такая: «Голь на выдумку хитра»? Или из украинской культуры: «Богат бедняк своею думкою»? Среди неимущих личные качества человека не оттесняются в сторону ничем, а выступают в «чистом виде» – в виде его ума и нравственности. Зачем богатому с кем-либо лишний раз объединяться, когда он и так чувствует свою самодостаточность? А бедным? Те, кто из них не совсем дураки, быстро смекают, что вся их сила – во взаимовыручке, сплоченности, заботе друг о друге. Одни люди, чтобы лучше жить, обмениваются товарами и деньгами, а те, у которых этого нет – обмениваются услугами и поддержкой. Оказывают друг другу «помочь». Кроме того, как живет беднота? Тесниться в своих лачугах, в коммуналках… Когда поневоле бьешься с человеком задницей о задницу каждый день, то быстро представляешь, кто он и на что способен, и какая у него душа. Очевидно, что выживает в такой среде только тот, кто проявляет лучшие коммуникативные способности: и выслушает другого, и себя лишний раз сдержит, и постарается рассудить, как лучше поступить при имеющихся очень скудных возможностях, а так же будет внимателен, терпелив и добр к ближнему. Люди при таком образе жизни быстро обучаются чутко различать, кто проявляет сочувствие и участие, а кто дышит ненавистью и отторжением. Жизнь приучает хвататься буквально за все, что сулит хоть малейшую выгоду и отдачу. В том числе и за идеи. Идеи, которые помогают понимать друг друга и сплоченнее держаться.

Но идеи не существуют «сами по себе» и «с потолка» не берутся.

Чтобы они были, их должен кто-то создать, надумать, сформулировать и высказать.

Так как культурогенез не останавливается, он создаёт мыслителей, поталантливее и поактивнее других, которые задачу успешного выживания решают первоначально для себя. Они создают свои комплексы мировоззренческих и этических идей, которые, по их представлениям, наиболее отвечают «духу времени». Но создают не только сами, но в значительной степени переосмысливают имеющиеся на момент их духовного становления идеократические заделы. Понимание того, что нужно, обычно связано с пониманием того, что не нужно, устарело, не годиться и от чего надо отказаться. А от себя пассионарии выходят и на осмысление социальных проблем.

Зарождение новой культуры – результат усилий не одного человека. В ту пору, когда жил Иисус, а так же до его рождения и смерти, историки насчитали в Палестине по меньшей мере двенадцать пророков и мессий, первоначально даже более популярных, чем он. Такими пророками, например, были Иоанн Креститель и Феодас. Но Иисус оказался той исторической личностью, вокруг которой кристаллизация новой духовной культуры произошла наиболее успешно.

Когда мы рассматриваем процесс транскультурного перехода, мы всегда должны учитывать две его стороны. Первая – это созревание культуры общества (или его отдельного социального слоя) до того состояния, при котором оно окажется способным среагировать и откликнуться на новый культурный задел. При этом в обществе должна созреть не только нужная когнитивная культура, с которой массы «подхватят» новые идеи, но и соответствующая психическая неудовлетворённость текущим состоянием. Общество в определённой степени должно проникнуться страданиями, из которых оно хотело бы выбраться, но пока не знает как. Ум, не воодушевлённый чувствами – бесплодный ум. Вторая сторона – это созревание талантливого мессира, которому при благоприятном стечении обстоятельств удастся состояться таковым. Как мы видим, сознаваемый культурогенез не стоит на месте, и он то тут, то там выдвигает разных мыслителей-пассионариев, которые видят своим смыслом жизни найти нужное Слово и нести его людям. К этому времени познаваемая рефлексия оказывается уже весьма развита и мыслители сознают, насколько велика роль нужного Слова сказанного в нужное время и в нужном месте. Тут уже сказывается ситуационная конкретика: какое Слово и какого конкретного пророка будет наиболее эффективным и найдёт наибольший отклик в душах и сердцах страждущих.

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Первый стих Евангелия от Иоанна. В оригинальном тексте на древнегреческом языке на месте «Слова» стоит «о Абуо^ (Логос)», которое ещё переводится как «ум», «основа», «утверждение», «разумение», «значение», «доказательство», «пропорция» – всего около ста значений. Слово в Евангелии от Иоанна – это не часть предложения, состоящая из букв. Слово по святому Иоанну Богослову – это Логос, Второе Лицо Троицы, Бог Сын – человек Иисус Христос.

Изучая эту эпоху, мы видим, что монотеизм есть следствие способности потенциальных духовных лидеров из интеллектуальной элиты проявлять системные умственные усилия для своей духовной самоорганизации не просто как свободное философствование для себя или в русле какого-то уже существующего философского течения, а «под структуру момента», как предложение, как ответ на созревший культурный и социальный запрос. Очевидно, что ни первый, ни второй, но обязательно N-й пассионарий добивается успеха, и инициированное им «культурное» воспламенение всё же происходит. Транскультурная автоволна, что называется, «покатилась». Мы знаем, что общественная жизнь – это не только сотрудничество, но и соперничество. Соперничество разных народов, диаспор, разных социальных слоёв с разными культурами – как соперничество биологических видов с разными генофондами. Но это соперничество идет не в обычной экологической нише, а в информационной. Она, как физическое пространство, является общей для людей с разной ментальностью, но в ней существует своё расслоение. Люди с наиболее эффективными мировоззренческими идеями и этическими нормами сплачиваются и выживают, а носители менее эффективных или разнящихся идей и норм – уступают, не найдя взаимопонимания и встречного участия. Перечитайте ещё раз «Камо грядеши» Г.Сенкевича: «И скажу тебе так: я не знаю, как устраиваются христиане, чтобы существовать, но знаю одно: где начинается их учение, там кончается римское владычество, кончается различие между побежденным и победителем, богатым и бедным, господином и рабом, кончается всякая власть, кончается император, закон и весь миропорядок, и вместо всего этого приходит Христос и какое-то милосердие, какого до сих пор не было, и какая-то доброта, несвойственная людям и чуждая нашим римским склонностям… Для них, для христиан, твоего словесного согласия недостаточно, надо ещё чувствовать, что это хорошо, и надо, чтобы в душе у тебя ничего другого не было» (1990:222).

Обратимся и к Зенону Косидовскому, одному из виднейших исследователей раннего христианства: «.Мессианские идеи иудеев и христиан встречали среди деклассированных социальных низов чрезвычайно благодатную почву. Угнетенная беднота эллинских городов была на редкость предрасположена к принятию учения о спасителе и о «царствовании небесном на земле», ибо, казалось, только сверхъестественные силы могут изменить её жизнь к лучшему. Поэтому количество приверженцев Иисуса быстро росло. Повсюду возникали их многочисленные общины. Они представляли собой братские товарищества, прибежища для тех, кто ощущал свою нравственную и социальную бесприютность в жестоком и чуждом мире Римской империи.

…Большинство верующих привлекало в христианстве учение о любви к ближнему и обещание освобождения от земных мук. И что, пожалуй, самое главное – новая религия, делая их братьями среди братьев, помогала им вновь обрети чувство собственного достоинства» (1977:243).

При возникновении этой культуры её лидеры уже в той или иной степени сознают, что упорядоченная общественная жизнь есть совместный результат усилий людей, которые упорядочены сами. Нельзя создать культурное общество из некультурных людей. Но как помочь людям стать культурными? И какую культуру им дать? Только открыть, объяснить им это, научить их этому, вдохновить их своим личным примером. И потенциальный духовный и культурный лидер ставит перед собой задачу стать для людей таким примером. Возможно, в то время он ставил её перед собой скорее интуитивно, чем сознательно. И не потому, что «так надо», а во многом потому, что «иначе нельзя». А как иначе? Очевидно, что два тысячелетия назад ни Христос, ни Будда, ни Конфуций и подобные им потенциальные лидеры не обладали той культурой мышления, которой обладаем сегодня мы. Но они одними из первых прочувствовали и осознали запрос на новую культуру из самой жизни, утвердились в том, что другого пути к социальной гармонии просто нет, и взяли на себя миссию создать такую культуру.

Огромным преимуществом монотеизма было то, что он давал пусть условный, но новый и высокий смысл человеческой жизни. С ним человек имел свою сверхцель, «цель – за-целью», с ним у него был высокий смысл умереть «во славу Господа», а тем более в муках по примеру основателя его учения, сына Господня, что считалось подвигом и вдохновляло на самоотверженность.

Два тысячелетия назад фиксация приверженцами новой когнитивной культуры в письменных источниках свидетельствует о том, что она уже была поднята на довольно – таки высокий уровень социальной значимости. Как показали исследования историков, первое евангелие с описаниями некоторых эпизодов из жизни Иисуса, появилось спустя сорок лет после его легендарной смерти. А что было до этого? До этого была устная традиция, которая, как показал Р.Бультман, профессор Марбургского университета, содержала ядро «керигмы», то есть учения, проповедуемого первыми христианскими общинами.

Чтобы мы и дальше чётко представляли транскультурный переход к монотеизму, мы должны видеть в общественной жизни все те личностные и надличностные положительные обратные связи, благодаря которым он происходит. Первая фаза возникновения нового учения – личностная. Это VI программная организованность. На ней, осознав запрос своей эпохи, лидер формулирует его в своём учении. В него он собирает идеи, которые, как он находит, позволяют сначала выжить в существующем социальном хаосе с наибольшим успехом, а потом и достойно жить. Другими словами обрести ту новую этическую последовательность, целенаправленность, осмысленность, и вообще идейную убежденность, которой раньше не было. Новый Лидер формирует в своем сознании зародыш такой идеократии с более высоким уровнем самоорганизованности.

«Начиная порождать идеи, человек постепенно становится новым человеком. Его духовное бытие вступает в процесс непрерывного самообразования. Этот процесс включает в себя коммуникацию, вызывает к жизни новый стиль личностного существования внутри своего жизненного круга, т. е. круга воспроизведения и воспроизводящего понимания идей и соответственно новый род становления»[75]75
  Гуссерль Э. Кризис европейского человечества и философия / Культурология. ХХ век. – Антология. – М.: Юристъ, 1995. С. 304.


[Закрыть].

Но каков он этот «новый стиль личностного существования»? И «соответственно новый род становления»?

Каков запрос – таков ответ. Каковы предпосылки, такова и обратная связь. В условиях высокого когнитивного, психического и социального «чёрного» хаоса вызревает запрос на противостояние ему: запрос на новую самостабилизацию. Так же когнитивного, психического и социального характера. Иисус не создавал своё учение «с чистого листа» – он был иудеем и многое почерпнул из иудаизма. Прежде всего – его монотеистическую природу. Когда культура расползается от своей неосознаваемой и не усмиряемой полилогичности, то зерно монотеизма как монологичности оказывается в ней особенно ценным пейсмекером. Людям, признающим единого Бога (в своём конкретном варианте), принципиально легче выстроить взаимопонимание, чем людям, у которых такового нет. Та этика, которую мы знаем сегодня как этику христианства, уже существовала до Иисуса, но в разрозненном виде, и потому ещё не работала так, как могла работать. Иисус её собрал воедино и «пропустил через себя», выступив с нею как с критической урановой массой, давшей свою цепную реакцию. Законы самоорганизации материи везде едины – что в ядерной физике, что в культуре.

Огромным толчком к восприятию христианства послужила легенда о практически запредельном страдании Христа за свою веру. Такая легенда (а может не легенда) давала новообращённым свой не только когнитивный, но и эмоциональный посыл. В низших социальных слоях, где страдание и со-страдание – норма жизни, этот посыл работает особенно эффективно. Христианство пошло, что называется, «в народ» не только потому, что в нём не только простой и логичный этический кодекс, но и потому, что в нём свой высокий психологизм. Он в равной степени хорошо организует как на уровне рассудка, так и на уровне чувств. Создавая между христианами не только взаимопонимание, но и эмпатию.

Новую когнитивную культуру, предложенную Миссиями, их апостолы и ближайшие соотечественники не только поддержали и распространяли, но и дорабатывали сами. То есть стали субъектным воплощением тех самых надличностных положительных обратных связей. Они нашли себя способными (но и должными) не только поддержать это самое «исходное ядро», «керигму», но и внести свои, представляющимися им важными дополнения, поправки, комментарии… Культурогенез не останавливается… «Различного рода бродячие проповедники и учители из лучших побуждений, стремясь возвеличить Иисуса, бесцеремонно приписывали ему изречения, отра – жающие, скорее, их собственные религиозные и нравственные взгляды. Иногда они придавали им форму притчи или какой-нибудь истории, якобы случившейся с Иисусом. Количество этих сентенций свидетельствует о том, как популярны они были в эпоху, когда создавались евангелия. Они представляли собой весьма существенный компонент устной традиции, и было бы просто странно, если бы Матфей или Лука их не использовали…»[76]76
  Косидовский З. Сказания евангелистов. Перевод с польского. – М.: ИПЛ, 1977. С. 236.


[Закрыть]

Поднявшись своим разумом до познаваемой рефлексии, человек начал с ней работать не только на пополнение своей Картины мира, но и на конкретный результат. Познали идею Единого Бога, оценили её результативность для личной и общественной организации – в свой когнитивный арсенал! Понравилась идея о любви к ближнему своему? В свой арсенал! Работает идея «относись к ближнему своему, как хочешь, чтобы относились к тебе»? Туда же! А идеи «не убий, не укради, не злословь, не прелюбодействуй»? Ну как же без них!

Сегодня, давая общую оценку монотеистическому транскультурному переходу, мы видим, что первые христиане (с подачи Миссии) совместными усилиями «изобретали» под задачу социальной самостабилизации. (Вы не забыли, что Жизнь начинается прежде всего там, где она оказывается способной сама себя стабилизировать? И только потом, научившись это делать, Жизнь учится сама себя развивать. Как это было задано на молекулярно-генетическом уровне, так это и соблюдается на когнитивном и психическом. То есть применительно и к генетической, и к оперативной информации. Умение самостабилизироваться более простое и оно созревает первым, а умение саморазвиваться – гораздо более сложное, и оно созревает позже. При возникновении христианства запрос на «текущий» культурогенез ещё не был осознан и, соответственно, не сформулирован и не воплощён.

Особенность судьбы Иисуса Христа в том, что в условиях культурного хаоса отмирающего политеизма он сыграл роль субъекта «пускового» культурогенеза, но такой культуры, которая по своей природе некультурогенезная. Монотеистическая религия – это культура самостабилизации себя «один в один» в преемственности поколений. Логика её «пускового» культурогенеза аналогична логике буддизма и конфуцианства. Один раз самоорганизовались – а далее только «по образцу». Монотеисты в своей вере настолько фанатично самостабилизируются, что нести в себе настоящий культурогенез просто неспособны, а только условный, которым ещё больше стабилизируются и адаптируются к требованиям времени, но догматике своей религии не изменяют.

Такие «собирающие» системные интеллектуальные усилия людей (с использованием памяти) дают нам основания считать монотеистическую когнитивную культуру сознаваемо-самостабилизируемой. Соответственно на её фоне политеистическая культура осознаётся как подсознательно-стабилизируемая. Человек в монотеизме осваивает для своей самостабилизации более глубокие, более последовательные и «отличностно» более активные когнитивные, рефлексивные и эмоционально-волевые механизмы, чем те, которые были в его распоряжении ранее.

Монотеизм при всех своих преимуществах и недостатках выступил органичным своей эпохе. Потому что именно на такую религию и был в то время запрос. При тогдашних когнитивных возможностях наших предков он сработал так: если пассионарий не может создать активно саморазвивающуюся систему, то путь создаст хотя бы активно самостабилизирующуюся. Рефлекс на самозащиту и самостабилизацию – первейший и фундаментальный безусловный рефлекс нашего мозга. Следуя ему, Иисус «от себя» и воплотил свой вариант VI программной организованности. А дальше его преемники вывели эти идеи на VII уровень – уровень социальной культуры. Сначала как субкультуры социальных низов, а дальше – больше. У монотеизма оказался столь мощный и в то же время относительно простой и универсальный потенциал в самостабилизации, что он в тех социальных условиях сразу и весьма эффективно «пошёл в народ». Уже во втором веке нашей эры христианская церковь оформляется как новый социальный институт. Со своей «ползучей» экспансией, подгребающий под себя все менее жизнеспособные религиозные культуры.

До когнитивной культуры с активным «текущим» когнитогенезом, работающим на постоянное интеллектуальное развитие, христиане не суждено было подняться. На это они тогда были не способны. Когнитивной культурой с активным «текущим» когнитогенезом до нашей эры была лишь высокая философия Древней Греции и вдогонку ей – Древнего Рима. Но это – достижение и прерогатива интеллектуальной элиты. А главный действующий «субъект» в транскультурном переходе к монотеизму – это народ, у которого сформирован простейший запрос: на культурную самостабилизацию для элементарно достойного выживания. В таком запросе не до интеллектуальных и философских изысков на будущее. Дай Бог, укрепиться бы и управиться в настоящем…

Поднявшись до довольно высокой интроспективной активности, приверженцы монотеизма сохраняют её и в дальнейшем, но очерчивают её строгими границами. Ведь такая активность должна быть сохраняющей, упорядочивающей, но ни в коем случае не разрушающей! Позже виднейшие богословы осмеливаются исправлять лишь некоторые традиции и трактовать «как надо» исторические факты, если находят их «ошибочными» – но не более. Очевидно, что такая активность выражается пока только в самостабилизации, в восстановлении, тиражировании или во второстепенной корректировке возможных отклонений от раз и навсегда заданных канонов. Человек, проникнувшийся монотеизмом, чувствует: вмешиваться в его логику можно только до определенных пределов и только так, чтобы его ни в коем случае не разрушать: иначе при этом он лишается той упорядоченности, на которой всё держится. Комплекс самостабилизирующих механизмов монотеизма возникает вместе с ним как его часть – иначе он как когнитивная культура просто бы не состоялся. Уже с первых шагов знакомства в этой религией каждый новообращённый усваивает: «Нет Бога, кроме Бога, Он един для всех. Да и не будет у тебя богов иных, кроме Бога»