Текст книги "Ноосферное мышление. Часть II. Эволюция. Культура. Экспансия"

Этот пример – пример созидательной борьбы за культуру из эпохи с познаваемой рефлексией, и результат такой борьбы не мог быть иным, чем он был. Настоящая, то есть относительно результативная и серьёзная борьба за культуру исторически началась только с появлением активной рефлексии, которой обладали первые её ролевые представители – философы. Так как в основе каждой культуры лежит когнитивная культура, то и борьба начинается именно в этой плоскости: борьба за нужный или желательный образ мышления. Экспансию любой культуры мы начинаем с экспансии когнитивной культуры!

Человечеству очень повезло, что в Греции возникла философия IV ступени и благодаря ей начался сознаваемый «текущий» культурогенез. Вытеснение старых культурных норм новыми всегда приводит к конфликтам. Можно сказать, на основе сознаваемого соперничающего и конкурентного когнитогенеза вскрылась конфликтная природа сознаваемого культурогенеза. Субъекты с активным когнитогенезом (философы) образовали новый вид культурного соперничества по отношению к людям без такового. Возник новый подвид общественных отношений – постоянная борьба высокой культуры с низкой культурой. Образованности с отсталостью. Интеллектуалов с обывателями. Но так устроено общество с его интеллектуальной и социальной дифференцированностью: в нём культурное развитие идёт через конфликты!

Отслеживая историю борьбы за культуру, мы в очередной раз не проходим мимо Сократа. Сознавая, насколько велики культурные различия в образе жизни мудрецов и простых людей, он хотел донести до своих сограждан наработанную своими усилиями мудрость, но делал это так, что в итоге это стало драмой его жизни. Пример Сократа – это пример межролевой борьбы за культуру. Вырвавшаяся вперёд в развитии когнитивной культуры такая социальная роль как философы, стремится «подтянуть за собой» все остальные, «нефилософские» социальные роли. С познаваемой рефлексией мудрецы начинают сознавать значение информационных и когнитивных технологий, с которыми только и можно по-настоящему транслировать культуру тем, кто желает к ней приобщиться. Название этим когнитивным и культурным технологиям – специально организованное образование и воспитание. А ещё зачатки коучинга, когда обучающийся сам проявляет активность, а наставник ведёт его в том направлении, в каком его подопечный хочет идти.

Философия – это культура со своим конкурирующим и соперничающим когнитогенезом. С внутриролевой борьбой философов между сбой за лучшие знания и лучшие идеи. Люди разные, и в обществе с одной национальной культурой начинают сосуществовать разные культурные варианты по своему когнитивному совершенству. Внутри общества возникают философские сообщества, в которых «закипает» соперничество школ как равных и уважаемых субъектов, а вне – конкуренция, как неравных и неуважаемых. Это уже – межролевая борьба.

С философией IV ступени (античной) возникает общество с сознаваемо-конфликтным (соперничающим и конкурирующим) когнитогенезом и культурогенезом. Без активного сознаваемого когнитогенеза нет и активного сознаваемого культурогенеза. А без последнего нет и созидательной борьбы за свою культуру. Жизнь человека – это экспансия жизнедеятельности по всем направлениям, по которым он уже может проявлять так или иначе сознаваемую заинтересованность.

Читатель может спросить: а какая же межролевая борьба за культуру при воспитании и образовании? Очень простая: если нерадивый ученик не учит уроки и плохо себя ведёт, то его при лёгких грехах совестят, а при сёрьёзных – чувствительно наказывают. Например, розгами. Так учитель борется за то, чтобы преподносимая культура была усвоена, как положено. Так как у учеников нет ещё сознательного отношения к культуре, то им культуру прививают путём натаскивания, то есть принудительной выработкой нужных культурных навыков. В передаче культуры между поколениями – особенный фактор её сохранения и развития. Человек с сознательным отношением к культуре заботится о том, чтобы его дети и преемники переняли без потерь весь тот культурный потенциал, который он наработал, собрал, защитил и преумножил своими трудами.

В эпоху познаваемой рефлексии люди поднимаются до сознательных запросов на те или иные культурные нормы или достижения. Не просто нужные знания, а именно нужные культурные установки, как более общие и фундаментальные. В эту эпоху приходит понимание того, что если человек не захочет усвоить какие-то культурные нормы, он их не освоит. Свою личную культуру человек повышает только при желании сделать это. Человек – это самоорганизующаяся и психически самозащищающаяся система от нежелательного внешнего влияния.

Человек истинно приобретает только то, что он охватывает своей культурой, включает в свою культуру, но не подавляет своей культурой.

Обращаясь к истории христианства, отметим высокую культурную и социальную неустойчивость в тех регионах, в которых оно возникло – в малоазиатских провинциях римской империи. Эту неустойчивость возникла в результате культурной экспансии Рима, которая сопутствовала силовой экспансии: вооружённому завоеванию. Порабощая соседей, римляне насильно создавали в них внешнюю социальную и экономическую устойчивость, настроенную «в свою пользу»: ведь цель завоевания провинций – их эксплуатация. Вынужденно уступив силе и подчинившись римлянам, местные племена при этом внутренне сохранили свои духовные традиции. Но любая социальная система держится прежде всего своей глубинной, социально-психической, культурной устойчивостью. А её-то как раз завоеватели и стремились разрушить. Попранные народы оказывались в как бы разорванном информационном пространстве: с одной стороны они не могли не жить своими культурными традициями, а с другой – внешне были вынуждены следовать навязываемым римским обычаям и римскому праву.

Надо сказать, что римляне рефлексировали необходимость организовать «под себя» культуру и духовность завоеванных народов. Они пытались ввести обязательный для всех провинций империи культ гения императора, культ богини Ромы – покровительницы Рима и культ Юпитера Капитолийского. Но через такие казенные, насильно устанавливаемые, чрезвычайно формализованные культы невозможно установить духовное господство над завоеванными народами.

Кроме того, люди не живут смыслами, образами и событиями, которые они не воспринимают, не охватывают, не чувствуют… К которым просто не привыкли. Культурная жизнь столицы далека, сведения о ней скупы, отрывочны, доходят с большим опозданием. Они субъективно запомнены, представлены, пересказаны, истолкованы. Следовательно, во многом противоречивы, ненатуральны. Как можно жить тем, чего не видишь, не ощущаешь, не понимаешь? Поэтому на Аппенинах своя жизнь, а в провинциях – своя. Это усугублялось этническим и культурным разнообразием, существующими языковыми барьерами. Но даже и разговаривая на похожих диалектах, люди с разными религиями, традициями, с разным укладом жизни – короче, представители разных этносов – общаются с трудом и в фундаментальных для себя жизненных вопросах плохо или вообще не понимают друг друга. А значит, живут каждый сам по себе и при случае скрыто или явно враждуют друг с другом.

Важнейший фактор социальной разобщенности – социальная дифференциация. К началу нашей эры в римской империи было много не только рабов, но и обнищавших и деклассированных групп населения, несущих настроение отчаяния и безнадежности. В целом хаотичность и неустойчивость того социального пространства была обусловлена не только политеистичностью, но и поликультурностью населяющих его людей.

В таких условиях возникновение христианства – это результат успешной борьбы за свой вариант внутренней духовной монокультурной стабильности. Предложенная монотеистическая когнитивная самоорганизованность в варианте христианского учения оказалась самой жизнеспособной и дала свою культурную автоволну. Распятие Христа римскими легионерами стало апогеем культурного конфликта, а его мифическое воскрешение было истолковано христианами как безоговорочная духовная и культурная победа: «смертию смерть поправ».

Социальные низы при всей их исходной поликультурности приняли христианство как монокультуру для самостабилизации своей личной жизни и как единую культуру для сплочённого общественного выживания. Со своими когнитивными и психическими механизмами самозащиты от внешнего (естественно разлагающего) влияния. Христианство создавали как культуру для индивидуальной и общественной борьбы за существование. В неё изначально не был заложен механизм сознаваемого культурогенеза, ибо его не осознавали, и это не было востребовано. Кроме т ого, культурогенез – это всегда конфликтогенез, а если он не осознанный, не управляемый, то разрушающий. А на управляемый культурогенез основатели христианства со своим уровнем когнитивного развития тогда «не потянули». Поэтому христианство и проявило свою высокую жизнеспособность в том, что было монокультурой без принципиальных внутренних конфликтов. Все возможные культурные конфликты христиане стали воспринимать как внешние. От которых надо было защищаться всеми доступными способами. Позже, когда христианство окрепло, то все возникающие в нём внутренние идейные и культурные конфликты его служители стали подавлять как инакомыслие самыми жестокими способами. Ибо любые живые и инновационные идеи как явление когнитогенеза разрушали самим фактом своего существования христианское единомыслие, а значит идейную и культурную сплочённость. Богословы не допускали у себя когнитогенез с его пассионарным конфликтогенезом, ибо они не понимали его, они его боялись, ибо сознавали, что в том, что ты не понимаешь, победителем выйти нельзя. И поэтому всё, что находили по отношению к христианским догматам ересью, рубили «на корню».

Монотеисты со своей возведённой в абсолют культурной и когнитивной самостабилизацией и отсутствием осознаваемого культурогенеза противопоставили себя философам и интеллектуалам как пассионариям именно осознаваемого когнитогенеза и культурогенеза. Исходя из этого, я предлагаю монотеистов (христиан, иудеев, исламистов), а так же приверженцев своих монокультурных философских учений, таких как буддисты, конфуцианцы и прочих им подобных, называть антиинтеллектуалами.

В каждой культуре скрыт свой потенциал к экспансии. А значит, к борьбе за себя и за своё торжество. Мы знаем, что не то что некультурные, а недостаточно культурные и недостаточно экспансивные субъекты просто нежизнеспособны. Они не выдерживают в борьбе с настоящими культурными и экспансивными противниками. В борьбе культур, как и вообще «по жизни»: хочешь, чтобы твоя культура восторжествовала – борись!

Масштабной культурной (именно культурной, а не просто информационной) экспансией, экспансией на институциональном уровне в эпоху познаваемой когнитивности (во второй её части) занималась практически только христианская церковь. Своими миссионерами, несущими «слово Божие», она стремилась дотянуться сначала до всех уголков в Европе, Северной Африки и Ближнего Востока. С развитием мореплавания и в эпоху Великих географических открытий Богословы терпели неудобства морских путешествий ради того, чтобы утвердиться на всех доступных материках и во всех открытых странах. Они добирались, что называется, «на край света», и там навязывали туземцем свою веру, закладывали строительство церквей, организовывали приходы. Во славу Господню.

Но, как говорит народная мудрость, «куда монах с крестом, туда и чёрт с копытом».

4.5. Борьба за культуру при осознаваемой рефлексии

Насколько человек осознаёт значение культуры в своей жизни, настолько он за неё и борется. Жить культурой «просто так» нельзя. Жить культурой – это значит и бороться за неё. Культура без культурогенеза – это не культура; это культурное вырождение.

Смена когнитивной культуры с познаваемой рефлексией на когнитивную культуру с осознаваемой рефлексией – это один из главных транскультурных переходов человечества, после которого идущие в нём самоорганизационные процессы не просто меняются – они существенно углубляются, разнообразятся и ускоряются. Всё это прямо сказывается на экспансии человечества, которая по своей природе гиперциклична: растёт демографией, экономикой, энергетикой и, конечно же, поскольку человечество воюющее, то и вооружённой агрессией. Ещё раз отметим для себя: человеку культура не нужна сама по себе: она нужна ему для того, чтобы обеспечивать себе максимально обеспеченное выживание и для этого раскручивать свою экспансию. «Культура + экспансия» – это смысловой диполь, отдельные полюсы которого друг без друга не существуют.

Эпоха когнитивной культуры с осознаваемой рефлексией – это, можно сказать, финишная эпоха перед переходом человечества либо к ноосферному образу жизни, либо к самоуничтожению в планетарном экологическом кризисе и парниковой катастрофе. За эту эпоху в XIX веке созревает фундаментально-научное мышление, к нему все имеющиеся на сегодня прикладные науки, и на этом научном потенциале человечество «раскручивает» свою индустриальную экспансию в планетарном масштабе. Оно разнообразит свою культуру и культурную жизнь всеми возможными способами и для обеспеченного выживания создаёт себе так же всевозможные зоны комфорта: от самых простых до самых дорогих, изысканных и даже изощрённых. К ХХ веку раздувает гонку вооружений, политики и военные спят и видят себя вершителями судеб человеческих. А уже в самом ХХ веке устраивают не только две мировые войны, но и много войн поменьше, регионального и локального масштаба. У политиков и военных тоже своя ролевая культура, с которой они стремятся самореализоваться и показать себя во всей красе с самым современным оружием. Но, несмотря на все войны, человечество за последние три века в своей демографической экспансии увеличивает свою численность примерно с 600 миллионов до восьми миллиардов на 2022 год.

Если взять 1700 год как транскультурный рубеж, то в нём есть две особенности:

Первая. До 1700 г. человечество росло минимальными (по сравнению с современными) темпами, которые составляли в среднем всего 0,04 % в год.

Вторая. Этот год можно «назначить» переломным при входе человечества в эпоху когнитивной культуры с осознаваемой рефлексией. Если эпоху Возрождения и первую половину эпохи Просвещения считать примерно тремя веками созревания осознаваемой рефлексии, то после 1700 года интеллектуальная элита Человечества начинает жить осознаваемой рефлексией как относительно созревшей. Это значит, что она стала существенно более организованной, знающей, компетентной и свою экспансию сделала более культурной и технологичной. Отсюда разительные и демографические достижения: за последние три века численность человечества увеличилась более чем в 13 раз:

До осознаваемой рефлексии по большому счёту культурной экспансией занимались только два ролевых сообщества: сначала философы, создавая свои философские школы, в потом Церковь, рассылая своих миссионеров во все концы света. За эпоху Возрождения, а далее за эпоху Просвещения другие социально-ролевые сообщества, живущие нерелигиозными и немистическими ЛПКК, встав, что называется, «на ноги», составили Богословам более чем достойную конкуренцию. Борьба за культуру продолжилась в новых формах, в которых каждая живая и старающаяся самоутвердиться Личность усваивала как аксиому: если не будешь активной, если не будешь вести свою личную и ролевую экспансию, если не будешь отстаивать и преумножать свои культурные ценности, – противники, соперники, а тем более конкуренты сомнут, затопчут и уничтожат. Поражение в культурном соперничестве (конкуренции) означает поражение и во всём остальном. Информационное пространство, которым тогда жила элита человечества (прежде всего европейская) из пространства ритуалов, чинопочитания, догматики и адаптации стало нести в себе подпространство столкновения мнений, споров, доказательств, опровержений и творческих озарений. Люди с новой когнитивной культурой среди ещё продолжающейся средневековой «спячки», в новом культурном подпространстве создали свой творческий «кипящий слой», в котором осваивали всё более осознанную борьбу за светлое, доброе, вечное. В соответствие со своей концепцией истории философии как саморазвития духа, Гегель писал, что эпоха Возрождения – это время, когда «дух поднялся до предъявления к себе требования, чтобы он находил себя и знал себя действительным самосознанием как в сверхчувственном мире, так и в непосредственной природе» [168]168
  Гегель Г.В.Ф. Соч. в 14-ти тт. М.-Л.,1935, т. XI. С. 165.


[Закрыть]

Поднявшись до мышления с осознаваемой рефлексией, представители интеллектуального авангарда человечества уже ведут свою борьбу за культурные достижения на всех уровнях:

– межличностном,

– социально-ролевом (институциональном),

– национальном,

– государственном (международном).

Каждый субъект, сознающий себя в той или иной степени активным интеллектуалом (или, по крайней мере, не совсем дураком), ведёт свою экспансию по всем фронтам своей созревающей нофукомы: советует как лучше, спорит, исследует, собирает сведения, доказывает, показывает, утверждает, настаивает – словом, как говорят, проводит свою «культурную политику».

С этой эпохой человечество уже не тонким слоем философствующих интеллектуалов (как при познаваемой рефлексии), а уже достаточно широким и весомым слоем хорошо образованных людей начинает жить как внутренней, так и внешней информационной и культурной экспансией.

И что значит настоящая культурная экспансия? Культура рефлексивна, и в борьбе за культуру её рефлексивность должна быть обыграна! В борьбу за культуру, как в борьбу осознаваемую, интеллектуалы потому и ввязываются, что овладевают осознаваемой рефлексией! В эту эпоху человек начинает рефлексировать себя не просто как субъекта культуры, а как борющегося субъекта, и не просто борющегося, а знающего, за что он борется. За какие не материальные, а именно когнитивные и культурные ценности и достижения. В этой борьбе идёт освоение рефлексии второго уровня. Ибо борьба за новые знания и новые идеи – это борьба в сфере рефлексии, а для того, чтобы вести её сознательно и успешно, надо от неё отстраниться и занять более высокую рефлексивную позицию. Это значит, от познаваемой рефлексии подняться до осознаваемой. И осознавать себя не просто мыслителем, а рефлексирующим мыслителем. Такой рефлексирующий статус борца за культуру обязывает не только опираться на достижения настоящего, но и произвести «культурную ревизию» прошлого. По-новому осознанно обратившись к сохранившимся историческим первоисточникам, гуманисты Возрождения вызвали к жизни достижения античных философов, и это дало толчок огромной силы к раскрепощению и развитию философской мысли. Если мудрец с познаваемой рефлексией просто знает о достижениях философов и с практическим интересом воспользуется ими сам, то мыслитель с осознаваемой рефлексией сознаёт их ценность не только для себя, но и для человечества. Поэтому, получив к ним доступ, он их не просто «потребляет», он старается их извлечь «из бедного невежества былого», отреставрировать, упорядочить, распространить среди соотечественников, сам внести в них что-то новое и за это новое побороться с догматиками и консерваторами. Если первый мыслитель живёт с доступной ему философской культурой на системном уровне, то второй мыслитель – уже на метасистемном уровне. Первый мыслитель – это хранитель и потребитель культуры, второй – это генератор и распространитель культуры, взявший на себя социальную роль самоотверженного борца за неё.

Кто представляет культурную элиту эпохи Возрождения? Те Личности, которые ведут борьбу не просто за новую Картину мира, но за новое осознание человеком самого себя в новой Картине мира. Так как ни в какой другой ЛПКК человек не имеет предметом своих размышлений свой внутренний мир, кроме как в философии, то именно философы – неформалы становятся авангардом, который возбуждает конфликтогенез нового типа – рационально осознаваемую борьбу за передовые культурные ценности. Борьбу с такими страстями и накалом, в которой передовые мыслители ставят на кон свои жизни и свои судьбы.

«У истоков философской культуры эпохи Возрождения стоит величественная фигура Данте Алигьери (1265–1321). Данте был выдающимся мыслителем, заложившим в своих произведениях основы нового гуманистического учения о человеке. Активный участник социально-политической борьбы в современной ему Флоренции, страстный противник феодальных привилегий и светской власти церкви, поплатившийся пожизненным изгнанием за выступления против политических притязаний папства, Данте отразил в своём мировоззрении эпоху коммунальных революций, в ходе которых создавались предпосылки гуманистической культуры итальянского Возрождения. Весьма показательно, что толчок к созданию нового мировоззрения исходил не от философа-«профессионала», а от поэта, не из корпораций (университетов и монастырей), определяющих духовную культуру средневековья, а из недр борющийся против феодального насилия коммуны, в которых вызревают ростки новых, раннекапиталистических общественных отношений»[169]169
  Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. – М.: Высшая школа, 1980. С. 16.


[Закрыть]

За Данте Алигьери идут такие титаны, как Франческо Петрарка, Николай Кузанский, Георгий Гемист Плифон, Марсилио Фичино, и, конечно же, Леонардо да Винчи.

Эпоха Возрождения – это эпоха, в которую начинают особенно сказываться различия в природе и возможностях разных логико-поведенческих культур. Мы знаем, что человек в своём гиперцикле ЛПКК живёт как культурами с условными когнитивными моделями, так и с безусловными. Пока первые позволяют условно держаться на достигнутом культурном уровне, вторые в лице передовых мыслителей словно берут низкий старт и начинают двигаться с невиданной ранее скоростью. Это не только философия, но и прикладное естествознание. Первопроходцы и первооткрыватели своими великими географическими открытиями заставляют кардинально пересмотреть традиционную Картину мира на Земле как на планете. Что же касается Картины мира на небе, то её принципиально меняют своими открытиями передовые астрономы того времени: Николай Коперник, Галилео Галилей, Джордано Бруно, отрицая и ниспровергая прежние геоцентрические представления. Как они боролись за найденные ими научные истины, какие у них была драматичные судьбы, мы знаем из Истории.

«Занимаясь философией явлений природы, – рассказывает о Леонардо да Винчи автор знаменитых «Жизнеописаний» Джорджо Вазари, – он пытался распознать особые свойства растений и настойчиво наблюдал за круговращением неба, бегом луны и вращением Солнца. Вот почему он создал в уме своём еретический взгляд на вещи, не согласованный ни с какой религией, предпочитая, по-видимому, быть философом, а не христианином».[170]170
  Зубов В.П. Леонардо да Винчи. – М., 1961. С. 115.


[Закрыть]

В человеческом обществе жизнь – это не просто борьба за существование и выживание, это борьба за достойное выживание, потому что только в этом случае возможно воспитание достойной смены, которая уверенно примет палочку в эстафете поколений. У каждой социальной роли есть своя ролевая культура, обладающая внутренней целостностью, – и именно она обеспечивает эффективность самореализации этой роли в системе всех остальных ролей. Стремление людей максимально самореализоваться в своих социальных ролях с разными ЛПКК – условными и безусловными – закономерно приводит к ролевым конфликтам, к борьбе носителей одних культур с носителями других. В данном случае учёные и философы вступают в борьбу «за своё» с богословами и мистиками. Да и само словосочетание «носитель культуры» здесь неточно и потому неуместно. Вернее говорить о «воплотителях культуры» в соответствие с природой человека, живущего «изнутри наружу». В обществе возникает и становится постоянным явлением «кипящий слой» ролевых конфликтов, в котором своими экспансиями сталкиваются представители разных социальных ролей с разными ролевыми культурами. В этом кипящем слое зарождается борьба «за своё» на таком масштабном уровне, который вполне может быть охарактеризован, как институциональный.

В сложившейся при эпохе Возрождения культурной атмосфере научно-техническая, философская, экономическая, военная и светская ЛПКК начинают давить на Богословов своим осознаваемым когнитогенезом и культурогенезом. Возросшая социальная конкуренция требовала инноваций, благодаря которым можно было бы получать новые преимущества!

Ещё один важнейший момент этого транскультурного перехода: в элитарных интеллектуальных кругах (прежде всего философских) появляется познаваемый рефлексиогенез как первая положительная производная осознаваемого когнитогенеза. Сначала как содержательный рефлексиогенез – осознаваемое стремление к новым знаниям, и в первую очередь научно-прикладным: астрономическим, техническим, географическим, медицинским, экономическим… Нагляднейшим воплощением этого культурного сдвига служит знаменитое высказывание Френсиса Бэкона: «Знание – сила!» («Knowledge is power!») Не пройдёт и века, как английский философ Джон Локк поднимет познаваемый рефлексиогенез до состояния осознаваемого. В своём «Опыте о человеческом разуме» (от 1692 года), он дал чёткое и однозначное определение рефлексии: это наблюдение, «которому ум подвергает свою деятельность и способы ее проявления, в результате чего в разуме возникают идеи этой деятельности».[171]171
  Локк Д. Сочинения в 3-х томах. Пер. с англ. Н. А. Савина. М.: Мысль, 1985. С. 155.


[Закрыть] С этого исторического момента интеллектуалы начали дискурсивно, рельефно, наглядно осознавать, что их мышление – рефлексивно. Благодаря этой когнитивной способности можно уже не просто размышлять о своём мышлении, а делать это результативно, сознательно добиваясь в мышлении тех достижений, которые увидел для себя возможными и необходимыми. С осознаваемой рефлексией человек владеет осознаваемо-рефлексивным мышлением. Способности которого к самоорганизации на порядок выше, чем у его предшественника.

Хорошо устроенный мозг стоит больше, чем хорошо наполненный.

Мишель Монтень (1533–1592)

С этого момента, с начала XVIII века, мыслители начинают задумываться о возможностях и совершенстве своего рефлексивного мышления и, следовательно, начинают жить осознаваемым рефлексиогенезом. А это значит нарабатывать культуру рефлексиогенеза уже целенаправленно.

Обретение людьми всё более совершенного рефлексивного мышления позволяет им обращать внимание и сознательно управлять когнитивными и культурными процессами при социальной самоорганизации. Когда интеллектуалу назначено судьбой руководить каким – то коллективом, группой или организацией, он, естественно, обращает внимание на то, какими знаниями владеют его подчинённые, и какая у них культура. Любому руководителю надо, чтобы его подчинённые работали слаженно, чётко и чтобы между ними не было каких-либо недоразумений и конфликтов. Для этого все сотрудники должны обладать не только нужными компетенциями, но и примерно одинаковой культурой. Чтобы коллектив отвечал всем нужным требованиям, любой толковый руководитель проводит в нём кадровую ротацию: избавляется от тех работников, которые не только недостаточно умелые и компетентные, но и не подходят по нужным культурным стандартам. Претендент на работу может быть прекрасным специалистом, но если обнаружится, что он интриган и склочник, а ещё и иноверец, то такой сотрудник руководителю не нужен. Мало найти нужного специалиста, необходимо, чтобы он соответствовал нужным культурным стандартам.

Однако на рынке труда нелегко найти такого «готового» сотрудника, который сразу бы отвечал всем требованиям. И тогда остаётся одно: искать «примерно подходящих», а потом работать с ними. Обучать необходимым навыкам и культурно доформировывать. Другими словами – образовывать и воспитывать. А это значит руководителю (хозяину, предпринимателю, организатору), бороться за ту культуру в коллективе, которая по его представлению, должна быть. Бороться за свою культуру как в целом, со всем коллективом, так и работать с каждым сотрудником. При этом в складывающемся сотрудничестве образуются два встречных процесса: один идёт от руководителя к сотруднику как управляемый культурогенез, а другой – от сотрудника к руководителю. Сотрудник сам, как заинтересованная и самоорганизующаяся личность усваивает предъявляемые ему профессиональные и культурные требования, чтобы успешно пройти стажировку и после испытательного срока заключить постоянное трудовое соглашение.

После того, как в результате развития нерелигиозных ЛПКК доминирование религиозной ЛПКК осталось в прошлом и власть в государствах стала светской, а рефлексия всё более становилась осознаваемой, общество подошло к потребности осознанного обретения в себе внерелигиозного объединяющего фактора. И этот фактор уже существовал, он как бы ждал своего осознания, что и было сделано. Люди осознали то, что у них одинаковый язык и одна и та же национальная культура. Которая есть ценность, позволяющая лучше держаться друг за друга. Именно в своей нации (подсознательно и по всем параметрам) один человек лучше всего понимает другого человека, а взаимопонимание – первое условие достижения максимально обеспеченного группового выживания.

Одно дело – это взаимопонимание в вере, а другое – в своей национальной культуре, которая не только более разносторонняя и жизненная, но и более всеохватывающая. Принадлежность к той или иной конфессии всё более стали признавать личным делом и правом на духовно-интимную и частную жизнь, главным было умение создавать практическое и прикладное взаимопонимание с тем, кто рядом, налаживать с ним ответственное сотрудничество и уважительное соперничество. После такого осознания существующую религиозность (а тем более после реформаций) люди восприняли хоть и очень существенным, но второстепенным объединяющим фактором. Человек начал воспринимать себя субъектом сначала своей нации, а уже потом – субъектом своей конфессии.

Монокультурность, необходимую для совместного выживания, стали видеть прежде всего в единой национальной культуре, и только во вторую очередь – в конфессиональной принадлежности. Люди прониклись пониманием того, что максимально самореализовываться им дано не по принадлежности к какой-то конкретной религии, а по принадлежности к одной нации. Национализм как идеология становится надрелигиозным или внерелигиозным культурным явлением. Однако, если люди, принадлежащие к одной нации, оказываются ещё и единоверцами, – то и хорошо. А если нет, то ничего страшного. Вера в конкретного бога – личное дело каждого, и в экономическом и гражданском сотрудничестве при встречном уважении вещь в принципе не мешающая.

С освоением людьми осознаваемой рефлексии из народов вырастают нации. Народ – это социальная общность с единой культурой, в которой ещё нет той сплачивающей культурной осознанности, свойственной для нации. Народ живёт сознаваемыми культурными традициями и относительно пассивным культурогенезом, нация же живёт уже осознаваемыми культурными традициями и ценностями, которые более ревностно сохраняет и отстаивает в культурном сотрудничестве и соперничестве. То есть с таким к ним культурным отношением, которое предполагает знание и понимание истоков этих ценностей. Кроме того, в структуре нации уже есть элита, живущая осознаваемым когнито– и культурогенезом. Нация культурно более экспансивна и живёт своей культурой «на ролевой экспорт». Народ же своею культурной жизнью «живёт как живёт» и свои культурные ценности соседям не предлагает и не навязывает. Защищает, отстаивает – да, но это уже как вынужденная ответная реакция. В социальной общности, которую мы характеризуем как «народ», ещё нет такого культурного явления, как «политическая идеология», и соответственно нет такого её варианта, как «национализм».