Текст книги "Ноосферное мышление. Часть II. Эволюция. Культура. Экспансия"

Только в конце этой эпохи, эпохи с осознаваемой рефлексией, когда на научном дворе вошла в силу постнеклассическая парадигма, до психологов и идеологов дошло, что эффективно бороться за культуру нельзя, если нет понимания, что человек – это самоорганизующаяся система, сформированная эволюцией со своими уровнями психологической и когнитивной защиты.

Поэтому борьба за культуру в эту эпоху – это не культурная «переделка» неугодных культуроносителей-воплотителей, а их устранение. Либо заменой исполнителей в социальных ролях, которые надо было «переоснастить» новой культурой, либо самих социальных ролей целиком, как уже неудовлетворяющих потребностям развития всей системы социальных ролей в целом. Существенной культурной «переделки» (в лучшую сторону) нужных людей инициаторы культурных сдвигов могли добиться только в том случае, если эти люди были прежде всего сами заинтересованы в этих культурных «переделках» и проявляли себя самообучающимися и саморазвивающимися личностями.

Если до эпохи когнитивной культуры с осознаваемой рефлексией столкновение и борьба культур происходила преимущественно как встречная адаптация (вынужденная или добровольная), то уже при осознанной рефлексии люди начинают сознательно вмешиваться в культуру своих партнёров. Каждый интеллектуально активный человек в силу отпущенного ему таланта и возможностей становится индивидуальным центром культурной экспансии. Будучи культурно самоорганизованной личностью, он сознательно стремится своей культурой «переоснастить» других и, если находит выгодным, какой-то культурный задел перенять от них. В обществе создаётся целая прослойка интеллектуальной и культурной элиты, в которой закипают сознаваемые культурные страсти. Чем больше люди сознают свою культуру как первостепенную ценность (в том числе технологическую культуру), тем более сознательно и последовательно за неё борются. Но при этом обороняющаяся сторона тем основательнее защищается. Например, сознавая, как важно обладать знанием передовых и эффективных технологий, мастера всех производств всё тщательнее оберегают от конкурентов свои технологические секреты и всё более заинтересованно и изощрённо стараются выведать секреты чужие. Технологическая культура – это тоже культура, и за неё разворачивается своя борьба. Из истории мы знаем, как оберегали свои секреты такие известнейшие скрипичные мастера, как Страдивари, Гварнери, Амати… Чтобы не дай бог кто-нибудь из конкурентов не узнал, лаком какого состава они покрывают свои инструменты и каким клеем пользуются! Ведь от качества лака и клея, а так же от правильно выбранного дерева зависит качество звучания!

В эпоху осознаваемой рефлексии как прописную истину сознают, что любая идея, любое знание, которые позволяют добиться значимого результата, представляют собой культурную ценность. Их владелец, который эту идею придумал, а нужное знание добыл, уже сознаёт их ценность настолько, что делает их специальным предметом в отношениях сотрудничества и соперничества. Знаковым событием в конкуренции технологов со своими технологическими культурами становится учреждение института патентования и позже – патентоведения. Первый патент на изобретение был выдан в Англии в 1617 г. Получивший патент на свою идею человек приобретал на неё юридические и экономические права. Он мог свой патент использовать сам, мог продать, подарить… Или отсудить у другого лица выгоду, полученную благодаря использованию его идеи… Или самому купить нужную идею… Идеи и знания, можно сказать, обрели официальный правовой и экономический статус. Даже не будучи ещё воплощенными, они становились почти осязаемыми, вещественными… Начало эпохи когнитивной культуры с осознаваемой рефлексией – это ещё и начало эпохи сознаваемого постоянного технологического соперничества. Специалистов, владеющих профессиональными секретами, ценят дорого, ибо качественный товар или качественная услуга позволяют выжить в борьбе с конкурентами или заслужить благоволение власти и получить от неё материальную поддержку. К ХХ веку борьбу за обладание передовыми идеями и технологиями предприниматели выводят на уровень профессионального шпионажа, ибо для того, чтобы выстоять и победить в конкуренции – все средства хороши.

Думая, что мы с тобой, Читатель, не уйдём далеко от истины, если согласимся в том, что милитаризм как идеократия и как идеология имеет самые далёкие исторические корни. Человечество выросло из биологического мира воюющим и агрессивным. Разумеется, не всем этносам присуща одинаковая степень воинственности и вооружённой задиристости, но что многие из них далеко не миро – любивые – это факт.

То, что вооружённая агрессия есть часть человеческой культуры, очевидно из череды нескончаемых войн, которыми субъекты всех уровней (от отдельных индивидов до международных союзов) воевали между собой всю человеческую историю вплоть до изобретения ядерного оружия. Только осознавая его, как оружие запредельной убийственной мощности, от которого почти наверняка можно погибнуть самим, слишком уж безоглядно-агрессивные генералы и политиканы поумерили свою милитаристскую прыть. Закон общественных отношений «хочешь мира – готовься к войне» всегда работал как объективный закон Природы, но когда эволюция человечества своими экономическими, энергетическими и военными параметрами подошла к планетарным пределам, объективность этого закона приходится пересматривать.

Каждая социальная роль стремится к максимальной самореализации, и это в полной мере присуще такой роли, как «воин». Тот факт, что ни одно государство не может существовать без своих вооружённых сил – очевиден и неоспорим. «В сутолоке буден» проблема всегда лежала в другой плоскости: каких размеров и какую армию следует содержать обществу, чтобы с одной стороны, оно чувствовало себя хорошо защищённым, а с другой – как бы при этом экономически не надорвалось, ибо содержание своей профессиональной армии – дело чрезвычайно хлопотное и затратное. Поэтому в любом государстве всегда существовал разброс мнений и оценок: одни считали, что вооружённые силы недостаточны, другие наоборот, доказывали, что расходы на них избыточны и бюджет лучше перераспределить в пользу социальных программ. Человеческая природа так устроена, что каждая нация во главе со своей властью, самоорганизуясь «изнутри», сама решает, какую армию в соответствие со своей Картиной мира и со своим мироощущением следует ей иметь. И здесь разброс может быть очень большой: они находят разумным удовлетвориться небольшим дежурным военным контингентом, но жить побогаче. Другие наоборот, вкладывают в свою армию все ресурсы и затягивают пояса, но зато удовлетворены тем, что даже сильные соседи их побаиваются и не осмеливаются нападать. В каждом обществе всегда складывался свой баланс пацифистских и милитаристских интересов, за которым стоят люди с пацифистской и милитаристской культурой. И они не дружат между собой: в глазах одних армия слишком раздута и её содержание чрезмерно обременяет граждан, в глазах других она слишком слаба и в свете напряжённой международной обстановки требует к себе гораздо большего внимания и бюджетных расходов.

Противостоящую милитаристской культуре пацифистскую культуру можно определить как идеологию сопротивления всяческому насилию ради его исчезновения. Пацифисты не принимают всякие войны, отрицая саму их возможность быть правомерными, национально-освободительными, священными и т. п.

У пацифизма и как у особой идеологии, и как у культуры своя история. Первыми пацифистские идеи проповедовали первые христиане. Однако после признания христианства в Византии государственной религией при Константине Великом его последователи практически отказались от пацифистских идей, так как это противоречило доктрине «справедливого насилия».

Вслед за первыми христианами пацифистские идеи начали проповедовать настоятели монастыря Клюни во Франции. Они организовали движение за утверждение «Божьего мира», в котором убеждали прихожан, что богоугодно не развязывать военных действий первыми, избегать любого рода насилия над безоружными. Последовательно пацифизм отстаивали критики официальной церкви – катары, вальденсы, францисканцы-терциарии, а также гуситы – сторонники Петра Хельчицкого. Был известным пацифистом и христианский гуманист Эразм Роттердамский. Когда новая волна религиозных войн была вызвана столкновениями сторонников и противников реформации, против них выступили анабаптисты, отвергавшие участие христианина не только в войне, но и в политике. Также последовательными пацифистами были квакеры, заявившие о себе в середине XVII века. Благодаря Александру Маку, организовавшему в 1708 г. Братскую церковь, пацифизм стал неотъемлемой частью пиетизма.

Хотя пацифистские идеи и настроения выражали многие известные и заметные Личности ещё с эпохи Возрождения, первые пацифистские организации внерелигиозного характера возникли в Англии и США только после наполеоновских войн. Они оказали серьёзное влияние на общественные настроения и к концу XIX в. их инициативы получили широкое распространение. В начале ХХ века пацифисты собрали несколько международных конгрессов, на которых выступили с предложениями запретить войны, осуществить всеобщее разоружение, а споры, возникающие между государствами, разрешать в международных судах. В России движение пацифизма во многом связано с деятельностью Льва Толстого. Термины «пацифизм» и «пацифист» специально были придуманы для участников Всеобщего конгресса мира в 1910 году. Пацифистскую позицию проявили и участницы Всемирной женской конференции 1915 года в Гааге. Пацифизм активно обсуждали в Лиге Наций, без него не обходились на всевозможных конференциях по разоружению и международных конгрессах. Современный пацифизм – это реакция на последствия двух мировых войн. Многие ветераны и мирные жители, выжившие в этих войнах, массово вступили в антивоенные организации, активно участвовали в акциях ненасильственного сопротивления и создавали разные миротворческие движения. Во второй половине ХХ века положения пацифистской идеологии были закреплены в таких важных международных документах, как Декларация о праве народов на мир, в уставе Организации Объединенных Наций и т. д. Этому способствовали своими жизненными позициями многие виднейшие общественные, культурные, политические и общественные деятели. Отстаиванием своей идеологической позиции пацифисты добились того, что в законодательстве многих государств, где есть воинская обязанность, существует статья о возможности её замены альтернативной гражданской службой.

Как своеобразное преломление пацифизма в человеческой культуре заявило о себе особенное и единственное в мире религиозно-философское учение, догмы которого запрещают причинять вред любому живому существу. Это учение – джайнизм. Большинство его приверженцев живёт в Индии, а всего других странах их насчитывают около 8–9 миллионов.

Что касается пацифизма в СССР, то хотя коммунисты в соответствие со своей идеологией и проводили по сути пацифистскую политику в международных отношениях («Борьба за мир во всём мире!», «За всеобщее разоружение!» и т. д.), пацифистскую позицию своих граждан осуждали и преследовали. Советский человек должен был служить в Вооружённых силах и защищать Родину. Если же кто отказывался от службы в армии (даже и по религиозным взглядам), таких преследовали как антисоциальных и антисоветских элементов вплоть до уголовных наказаний.

В борьбе культур пацифистов, естественно, критиковали с разных сторон. В первую очередь им досталось от милитаристов. Здесь же в защиту своей научной позиции хочу привести всего одно высказывание протестантского теолога и философа Райнхольда Нибура: «Пацифисты не понимают трагизма истории».

Оценивая в целом (с ноосферной точки зрения) борьбу культур за эпоху когнитивной культуры с осознаваемой рефлексией, надо прежде всего сказать, что она в высшей степени социально – гуманитарная драма, в которой всё было и пока продолжается «на войне как на войне». Стараясь д обиться своего, одни люди безжалостно ломали судьбы других и при этом не стеснялись пользоваться самыми бессовестными и подлыми приёмами, способами и методами. Если у талантливого изобретателя всего лишь выкрадывали идею – он мог считать, что легко отделался. Но если новые знания и идеи вызывали институциональные и мировоззренческие потрясения – в борьбе за такие ценности часто платили жизнью. Человечество с его культурой – это экспансивно воспроизводящаяся и развивающаяся система, в которой постоянно вследствие её внутренних напряжений происходят всевозможные переходные процессы. И исходные субъекты этих процессов – живые люди, запрограммированные природой так, что они никогда не довольны тем, что у них есть и что им постоянно «больше всех надо». Они хотят максимально обеспеченного благополучия, а у прекрасного, как известно, нет пределов.

Закономерность эволюции такова, что тем выше самоорганизованность Жизни, тем в более глубоких её структурах идут определяющие её развитие процессы. Эпоху когнитивной культуры с осознаваемой рефлексией можно рассматривать как эпоху, в течение которой человечество от столкновений на полях сражений всё более переходило к столкновениям сначала в культурной конкуренции, потом в когнитивной конкуренции, а в самое последнее – перешла к соперничеству в рефлексии. Ибо на финишной прямой перед транскультурным переходом к ноосфере именно совершенство в рефлексивной культуре предопределяет будущее человечество. Сумеет и успеет оно научно осознать, что оно такое и что с ним происходит, сумеет в соответствие с достигнутым осознанием самоорганизоваться – выживет. Не сумеет и не сможет – не выживет. Тогда судьба человечества будет не драматичной, а несколько хуже – всего лишь трагичной.

4.6. Особенности субъектно-уровневой самоорганизации в доноосферную эпоху когнитивной культуры с активной рефлексией

В наши времена уже очевидно, что те государи, которые мало заботились о благочестии и умели хитростью заморочить людям мозги, победили в конце концов тех, кто полагался на свою честность.

Никколо Макиавелли

В эпоху узнаваемой рефлексии субъектно-уровневая самоорганизация строится на различии когнитивных, организационных и силовых возможностей членов общества. Сильная личность просто берёт власть в свои руки, подавляя более слабых сородичей и соотечественников своей экспансией, которая по своей природе гиперциклична. А это значит, сильная личность выбивается в Вожди благодаря своему комплексу когнитивных, психических, возможно религиозных, организационных и силовых преимуществ. Но: в рамках той культуры, которой живёт общество.

В эпоху познаваемой рефлексии люди начинают создавать субъектно-уровневую самоорганизацию на познаваемой идеократической самоорганизованности. Это проявляется прежде всего в ролевых сообществах философов и в религиозных объединениях, проповедующих монотеистичные религии. В последних главной организующей идеей является идея единого Бога, завещавшего людям жить по установленным им заповедям. Здесь уже доминирует когнитивная самоорганизованность, выстроенная на признании доминирующих идей и поведенческих установок в индивидуальных Картинах мира. Лидер в таких субъектно-уровневых самоорганизациях заявляет о себе уже не просто культурным, но интеллектуальным лидером, совершившим свой «когнитивный сдвиг». И соответственно созданный им субъект IV подуровня организации строит свою экспансию прежде всего не на традиционной культурной организованности, а на познаваемой когнитивной и интеллектуальной самоорганизованности. Это либо высокая идея воплощения какого – то особенного технического, экономического, социального, развлекательного или военного предприятия, либо новое философское учение, либо новая религия. Вернись, Читатель, к главе 3.6.1.:

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Первый стих Евангелия от Иоанна. В оригинальном тексте на древнегреческом языке на месте «Слова» стоит «Абуо^ (Логос)», которое ещё переводится как «ум», «основа», «утверждение», «разумение», «значение», «доказательство», «пропорция» – всего около ста (!) значений.

При активной рефлексии объявившиеся интеллектуалы придают когнитивной и культурной самоорганизованности первостепенное значение. Лидер с активной рефлексией собирает «под себя» соотечественников не только потому, что он самый харизматичный и самый умный в рамках существующей культуры, а ещё потому, что он предлагает своему окружению, из которого собирается обзавестись сподвижниками, нечто культурно новое. А так как культурогенез строится на когнитогенезе, то это означает, что потенциальный лидер (всё тот же Сократ) предлагает новые знания, новые идеи, новую когнитивную самоорганизованность (с простейшей активной рефлексией). Так как до больших научных достижений ещё далеко, то новые варианты когнитивной самоорганизованности на мировоззренческом уровне, которые первые интеллектуалы выдвигают для своих соотечественников, выстроены в рамках условных ЛПКК – философии, религии и кое в чём мистики.

Инновация отличает лидера от догоняющего.

Стив Джобс

После транскультурного перехода к активной рефлексии борьба представителей разных культур в пространстве культурной конкуренции становится буквально животрепещущей. Каждый доказывает и превозносит свои культурные достижения, при этом критикуя и ниспровергая чужие. В социальном отборе появляется новый параметр: те «простые» люди, которые больше других обладают способностью к интеллектуальной самоорганизации и которые конструктивно реагируют на предложения настоящих интеллектуалов, приобщаются к наиболее удачным когнитивным и культурным инициативам, и с большей вероятностью выживают. Это становится новым видом культурного соперничества в обществе. Мало выжить с хорошим личным культурным потенциалом самому, лучше всего выжить в какой-то многообещающей организации, перенимая культурный задел её талантливого Лидера, или нового Вождя. Собственно говоря, механизм субъектно-уровневой самоорганизации есть механизм влияния элиты на народные массы. Лидеры и пассионарии идут вперёд, а остальные за ними подтягиваются, ибо преследуют свой интерес максимально эффективно выжить. Субъектно-уровневая самоорганизация в эпоху активной рефлексии живёт не только осознаваемым интересом «сверху», от лидеров, но и осознаваемым интересом «снизу», от рядовых подданных и граждан. Если кто-то предлагает перспективное предприятие, то почему бы в нём не поучаствовать?

Если ты хочешь оказывать влияние на других людей, то должен быть человеком, действительно стимулирующим и двигающим вперед других людей.

Карл Маркс

Что же касается ЛПКК с безусловной когнитивной организованностью, то в них пассионарии предлагают новые предпринимательские и технические идеи. И те, кто на них конструктивно откликается, тоже обретают новые возможности. Легче выжить в команде талантливого предпринимателя (торговца, банкира, строителя, мануфактурщика), чем в одиночку. Созданные пассионариями команды выступают новыми субъектами в социально-ролевых отношениях и благодаря предложенной новизне обладают преимуществами в культурном и социальном соперничестве.

Транскультурный переход к когнитивной культуре с осознаваемой рефлексией вносит свои принципиальные сдвиги в природу субъектно-уровневой самоорганизованности. С новыми знаниями и новой рефлексией она обретает идеологическую природу, проявляющуюся в самоорганизации людей на достаточной сложной информационной и концептуальной базе. Это относится и к политикам, объединяющимся в партии не просто «по родству душ и единству взглядов», а в опоре на свои идеологии. Благодаря уже высоко развитой рефлексии, люди сознают, какими системами идей они организуются и какую ролевую экспансию на этих идеях они могут выстроить. При такой субъектно-уровневой самоорганизации лидер выступает уже как ведущий идеолог (причём не обязательно политический), которого соотечественники считают не просто своим авторитетом, но живут его идеями и его идеологией.

При когнитивной культуре с осознаваемой рефлексией интеллектуальная элита общества генерирует новых активных субъектов IV подуровня со своей ролевой экспансией. В государственном масштабе это прежде всего законодательная, исполнительная и судебная власть. При них возникает целый спектр других субъектов IV подуровня: промышленные предприятия и мастерские поменьше, торговые и страховые компании, политические партии и СМИ, общественные организации и разные частные предприятия. Определяют свою субъектность и учреждённые властью социальные институты. Это уже не особи IV подуровня организации, а органы государства IV подуровня организации. Если в природе первых жить свободным сотрудничеством и соперничеством (и даже конкуренцией), то в природе вторых – выполнять назначенную социальную функцию. Все эти субъекты IV подуровня организации реализуют свои социальные функции как осознаваемые и регулируемые ролевые экспансии, встроенные в социально-ролевую структуру всего общества. С соответствующей авторитетностью или авторитарностью их руководителей, начальников, менеджеров или командиров.

С осознаваемой рефлексии характер субъектно-уровневой самоорганизации меняется в том, что в интеллектуальном соперничестве начинают доминировать рационально и научно-философски мыслящие лидеры. Они предлагают своим потенциальным сподвижникам (тем, кто способен их понять) уже не идеократические, а идеологические доктрины. При этой когнитивной культуре в субъектно-уровневой самоорганизации начинается не просто интеллектуальное, но идеологическое соперничество. В каждой идеологической доктрине есть своя отстаиваемая адекватность, своя привлекательность, своя предлагаемая новизна, которую идеологи преподносят как самую лучшую, самую перспективную и эффективную. Идеологическое соперничество идёт не только в политике, а во всём культурном пространстве: в промышленности, в экономике, в военном деле, в социальных проектах… Возвратись, Читатель, например к истории строительства Панамского канала. Какая вокруг этого проекта была идеологическая борьба! Какой проект выбрать, как строить, когда строить, на какие деньги строить, кто будет отвечать, «если что», кто потом будет получать прибыль… Какая социальная роль – такая в ней и экспансия её идеологических лидеров.

Что касается именно политического соперничества, то власть в государстве с демократическим парламентаризмом захватывает самая экспансивная и сильная политическая группировка, сплотившаяся вокруг своего харизматичного идеологического лидера. Как правило, политические партии с сильными и яркими лидерами, которые ещё к тому являются ещё и ведущими идеологами с относительно разумно сформулированными идеями, оказываются самыми сильными политическими субъектами. Именно они дают понять электорату, что будут ему наиболее полезны. По сравнению с ними партии, которые вследствие их когнитивной культуры самоорганизованы выборной демократией, в которых лидер – относительно неяркий выбранный председатель в руководящей верхушке, не такие напористые и не такие экспансивные.

В политике существенна яркая личностная интерпретация Лидером сначала партийной, а потом в перспективе и государственной экспансии, которой нет у партий без такого лидера. Значение яркого лидера-идеолога в партийной борьбе очень велико. Такой лидер, когда собирает вокруг себя сподвижников, то под идеологическим давлением через хорошо организованную пропаганду придаёт своей партийной организации тоталитарный характер, не допускающий внутренних разногласий. Это хорошо для её ситуационно-политической сплочённости и самомобилизованности, но плохо для её когнитогенеза и культурогенеза в стратегической перспективе.

При когнитивной культуре с осознаваемой рефлексией разворачивается сотрудничество и соперничество всех субъектов IV подуровня организации, которое при нормальном культурном развитии течёт в относительно уважительном и законопослушном режиме. Это касается и политических партий. Но наряду с законопослушными и относительно культурно самоорганизованными партиями культурогенез своими девиациями генерирует и экстремистские общественные организации, и экстремистские политические партии. Которые создают экстремистски сформировавшиеся граждане. Эти субъекты политического пространства переводят режим относительно уважительного соперничества политических партий в режим неуважительной (силовой и террористической) конкуренции. Такие партии считают своей поведенческой нормой организацию террористических актов против политиков и идеологов других партий, которых экстремисты воспринимают как своих непримиримых противников, конкурентов и даже врагов.

Человек становится экстремистом с того момента, когда в своей когнитивной самоорганизации (полностью самостоятельно или под чьим-то внешним влиянием) приходит к экстремистским мыслям. Когда находит такое оправдание своей жизненной позиции и далее сплавляет свои мысли со своими моральными установками. Экстремизм начинается в мышлении, когда человек тор опится утвердить какие-то сильные в его представлении идеи в доминирующем статусе, пренебрегая законами логики, законами когнитивной самоорганизации. Пренебрегая по необразованности или по незнанию, по рефлексивной незрелости. Экстремист своими целями склонен оправдать применяемые средства. Да и что для него значит «оправдать»? Это для нас он «оправдывает», а для себя считает, что такие средства – нормальные! Для доноосферного общества с его ещё неизжитой хищнической жестокостью экстремизм – нормальное явление. Это законное проявление человеческой экспансии в частности и «давления жизни» вообще.

Если в каких-то странах культура политического соперничества оказывается слишком неразвитой или просто низкой, неустойчивой и поражённой коррупцией, с идеологической нестойкостью или мировоззренческой неопределенностью игроков, если таких игроков оказывается слишком много и они в раздробленном политическим пространстве не могут договориться между собой, то в таких странах к власти приходят представители авторитарных партий экстремистского характера. Например, как ВКП(б) в России, или как НСДАП в Германии. Экспансии «не по правилам» экстремистских партий «нормальные», но относительно слабые политические партии не могут противопоставить свою «культурную», «правильную» экспансию, и в результате чего проигрывают. К власти в государстве приходят экстремисты и превращают такие государства в тоталитарные политические режимы (хунты) и диктатуры (как правило, военные). В одних государствах после правительственных переворотов образуются фашистские военные хунты, а в других – коммунистические диктатуры пролетариата.

Обязательно найдётся читатель старой закалки, который скажет: ну знаете, разве можно ставить на одну доску большевиков и фашистов? Это что это такое?!

С позиции ноосферного Стороннего Наблюдателя можно. Но только там, где они действительно стоят – по своему экстремистскому характеру. И те, и другие воюют «за своё» с оружием в руках. Но на этом их сходство и кончается. Обращение к характеру их идеологического содержания показывает, что этим они принципиально и отличаются.

Террористы своими экстремистскими методами добиваются того, чтобы чего-то плохого (в их представлении) не было.

Революционеры добываются того, чтобы было что-то хорошее, что-то лучшее. И попутно, чтобы чего-то плохого для них не было, с этим плохим могут вооружённо бороться.

Террористы считают, что силой и жестокостью можно добиться всего. Революционеры же обращаются к силе, когда находят, что иначе нельзя, и силовым методам в своей экспансии отводят вторую очередь. У россиян уже пожилого возраста, получивших классическое советское воспитание, на памяти картина Петра Белоусова (1951) под названием «Мы пойдём другим путём!». Она о том, что старший сын в семье Ульяновых, Александр, проявился как террорист, и из-за этого был казнён, а средний сын, Владимир, стал революционером. Но надо сказать, в своей политической программе Александр выступает именно как революционер. Но в своём революционном рвении слишком поторопившимся…

Революционеры живут новой, более прогрессивной когнитивной самоорганизованностью (идеологией), в их мыслях есть историческая новизна, а террористы – своей когнитивной самоорганизованностью (идеократичностью), обычно устаревшей, но для них привычной, и на их взгляд справедливой.

Террористы в своей экспансии разрушительны, а деятельность революционеров, хотя далеко не всегда успешна, но созидательна. Хотя и те и другие экстремистски экспансивны и добиваются своего вооружёнными, можно сказать военными методами. Революционеры со своей созидательной позицией принципиально более мудры, чем террористы, и для них вооружённая борьба – не главное. Захватив власть, революционеры стараются наладить нормальную, мирную жизнь, террористы же, после того, как громко заявляют о себе, ни к чему позитивному не переходят. Революционеры воюют за народ, террористы – как правило, за себя. Революционеры альтруистичны, террористы – эгоистичны. Своей террористической выходкой они хотят либо отомстить, либо получить выкуп и сбежать, либо заявить о себе, чтобы их боялись, либо разрушить то, чего они ненавидят… У настоящих, зрелых революционеров есть своя идеология, а у террористов – всего лишь идеократия. У революционеров преобладает рациональность, у террористов – эмоциональность. Поэтому революционеры – это стратеги, а террористы – тактики. У революционеров их тактика подчинена стратегии, а у террористов если и есть стратегия, то ею с её абстрактностью и недодуманностью они больше оправдывают свои тактические выходки, чем в реальности ей следуют. Революционеры жалостливы и романтичны, а террористы жестоки и циничны.

Культурогенез так устроен, что он рождает не только чёрные или белые варианты экстремизма. Есть и серые, и светло-серые, и темно-серые… В бандах террористов могут оказаться люди, которые мыслят как революционеры и пытаются «облагородить» своих подельников. С другой стороны, в революционных кружках могут оказаться недостаточно сознательные «товарищи», которые думают как террористы и ведут себя как террористы. Чтобы дать точную оценку экспансии какого-либо субъекта, надо очень внимательно вглядеться в истоки его когнитивной организованности и самоорганизованности.

Рядом с понятием «культурогенез» стоит понятие «сверхкомпетентность».