Текст книги "Большой театр. Золотые голоса"

Синявская Тамара Ильинична
меццо-сопрано
род. 1943

«У Вас накопился уже вполне солидный сценический опыт… Можете ли Вы назвать свое самое сильное сценическое впечатление?» – несколько лет назад спросили Тамару Синявскую в одном из интервью. «С каждым днем, с каждым спектаклем убеждаюсь: самое сильное мое впечатление – сам театр, – тогда ответила она. – Хотя и выхожу каждый раз на сцену, как на корриду с самой собою, с громадой спектакля, хотя и нервничаю, как будто выступаю впервые (правда, стараюсь, чтобы этого не заметили зрители!), но знаю точно: без театра, со всеми его радостями и огорчениями, я не могла бы жить». Это признание в неизбывной любви к Большому театру изумительной певицы, чей неповторимый тембр голоса всегда узнаваем с первых же нот и чье лучезарное искусство долгие годы покоряло миллионы слушателей в нашей стране и за ее пределами, находя отклик у самой широкой публики.

Ольга. «Евгений Онегин»

Ребенок войны, Тамара Синявская родилась 6 июля 1943 года в Москве. Мать растила девочку одна. Жилось нелегко, но с шести лет Тамара уже мечтала о театре, хотела стать балериной. Потому и записалась в ансамбль песни и танца при Дворце пионеров на Ленинских горах в танцевальную группу. Но с балетной карьерой скоро пришлось расстаться – «слишком рослой стала», и все грезы обратились к пению. «У моей матери в молодости был хороший голос. Вероятно, поэтому я с детства тоже любила петь», – вспоминает Тамара Ильинична. – Я заходила в парадные с хорошей акустикой, там мраморные, высокие потолки, мраморный пол, старые резные лестницы. В одном парадном попою, пока кто-нибудь не выйдет, не спросит: “Кто это здесь распевает?”, – и перехожу в другое. Так у меня были “парадные концерты” в каждом парадном нашего дома на улице Мархлевского».

В десять лет Тамара снова пришла во Дворец пионеров, на этот раз – в хор. На голосистую девочку вскоре обратил внимание художественный руководитель ансамбля Владимир Сергеевич Локтев и стал поручать ей соло. Со знаменитым локтевским коллективом она много выступала, даже выезжала в зарубежные гастроли – в Чехословакию. Сначала она пела высоким звонким голосом. «Это была моя первая музыкальная школа, – вспоминает Тамара Ильинична, – но серьезная школа. Локтев бросил первые зернышки. До сих пор помню, сколько огня он излучал, когда стоял перед нами и дирижировал. Здесь же произошла мутация голоса. Я допелась до вторых альтов». А на одном из смотров художественной самодеятельности Тамару отметили члены жюри, посоветовав ей профессионально заниматься пением и поступать в музыкальное училище.

По окончании средней школы Тамара Синявская успешно выдержала экзамен в музыкальное училище при Московской консерватории, где занималась сначала у Л.М. Марковой, а позже у О.П.Померанцевой. Чтобы помогать матери и облегчить ее нелегкую долю одинокой женщины, она совмещала учебу с работой – «служила в засценном хоре Малого театра», где «набралась сценического опыта… А когда поставили «Живой труп», – рассказывает певица, – мне выпало счастье появиться в толпе цыган перед публикой». Конечно, репетиции и спектакли с прославленной драматической труппой были для будущей певицы прекрасной школой театрального мастерства и позже помогли ей в стенах Большого театра, куда она решилась летом 1964 года, по совету своего педагога, пойти на конкурсное прослушивание в стажерскую группу. Певица и педагог, жена С.Я. Лемешева Вера Николаевна Кудрявцева впервые услышала Тамару Синявскую на госэкзамене в музыкальном училище, впечатление осталось незабываемым: «… На сцену вышла стройная, очаровательная, черноволосая девушка и запела свободно льющимся, уникальным по красоте тембра голосом – почти контральто. Впечатление – ошеломляющее. Это было явление! И неудивительно, что ее тут же приняли в Большой театр, блиставший в то время прекрасными певцами».

Ей было тогда всего 20 лет, и, когда на конкурсе объявили ее фамилию и возраст, по залу прошел смешок: «Скоро из детского сада будут в Большой театр приходить». Однако она пела так хорошо, что эта ирония была неуместна. Синявская прошла на второй, а следом и на третий тур. Да и не могло быть иначе: природа одарила Тамару необыкновенным по объему и красоте голосом, который так покорил членов комиссии – Е.Ф. Светланова, Г.Н. Рождественского, Б.А. Покровского, И.К. Архипову, Г.П. Вишневскую, что несмотря на юный возраст и не имея консерваторского образования, она была принята в стажерскую группу, а через год стала солисткой оперной труппы Большого театра. Один из самых памятных в ее жизни дней, по словам певицы, – день зачисления стажером в Большой театр, что совпало с гастролями на его сцене театра Ла Скала: «Еще не спев ни одного спектакля, я с волнением и гордостью ощущала себя частицей Большого театра, придя в его зал на первое представление итальянцев».

Свою сценическую биографию в Большом театре молодая певица начала партией Пажа в опере «Риголетто» Дж. Верди. О своем дебюте сама Тамара Синявская рассказывала с улыбкой: «До того выучила каждое слово, каждый слог, каждую ноту. Проконтролировала умение носить костюм, походку, движения… – никаких случайностей не должно было быть. А как шагнула из-за кулис, показалось, все взгляды публики сосредоточены на мне одной. И от страха спела свою «партию» в два раза медленнее, чем привела в полное недоумение дирижера, и от неожиданности он «пошел» за моим темпом. Так что я даже ничего не заметила и лишь позже узнала о своем конфузе».

Потом были и Крестьянка в «Свадьбе Фигаро» В.А. Моцарта, Дуняша и Сенная девушка в «Царской невесте» Н.А. Римского-Корсакова… Но по-настоящему как певица и артистка Тамара Синявская состоялась на сцене в партии Ольги в «Евгении Онегине» П.И. Чайковского. В это время (ноябрь 1964 г.) основная часть оперной труппы Большого театра уехала в Милан на гастроли, в спектакле участвовали гастролеры, и понадобилась исполнительница Ольги. Выбор пал на Синявскую. «Очень хорошо помню огромное ощущение праздника… Моим первым Ленским был В. Норейка, который тоже очень волновался, так как пел на сцене Большого театра впервые, – позже вспоминала певица. – Шутя, он оправдывался тем, что ему всего 28 лет. Мне же было радостно, внутренне я очень гордилась – ведь мне-то 21 год!»

Вскоре она была признана в труппе «лучшей из Ольг». А через восемь лет после спектакля «Евгений Онегин», посвященного 70-летию С.Я. Лемешева, была оценена своим великим партнером так: «Мне, много раз певшему Ленского, иногда казалось несколько странным и даже обидным за своего героя: почему он полюбил такую, в сущности, «пустышку». Но вот летом 1972 года, в свой 70-летний юбилей, я снова пел на сцене Большого театра в опере «Евгений Онегин» и понял, что в течение многих лет моему Ленскому недоставало именно такой прелестной Ольги, какою была Тамара Синявская. В ней счастливо соединился замысел Пушкина и Чайковского с детальной разработкой всей роли под руководством постановщика спектакля Б.А. Покровского. Неотъемлемое качество всех образов Синявской – обаяние. Я считаю обаяние главным, непременным достоинством артиста. Без обаяния ничего не стоят другие его качества. Тамара это знает и не боится быть на сцене обаятельной».

Ратмир. «Руслан и Людмила»

За год стажировки она подготовила и спела девять партий. Обаяние Синявской покоряло слушателей-зрителей во всех ее ролях без исключения, независимо от того, в чьем облике она представала, – героини или героя. Ее высокий, изящный, в загадочно мерцающем костюме Оберон, король эльфов, повелитель любовных снов – первая большая партия молодой певицы в премьерном спектакле («Сон в летнюю ночь» Б. Бриттена) завораживал «бархатным звучанием низкого, красивого, сильного голоса…» Обольстительным, экзотически-изящным был ее Ратмир в «Руслане и Людмиле» М.И. Глинки, которого она готовила с выдающимся дирижером Большого театра Б.Э. Хайкиным. Подходя к этому образу, она изучала костюмы и гримы своих предшественниц – исполнительниц партии Ратмира, неизменно поклоняясь традициям Большого театра. «…пушкинский Ратмир в «Руслане и Людмиле был первым мужчиной, к которому я «попала в объятия»… – рассказывала позже певица. – Сначала я работала над старым «Русланом» с Б.Э. Хайкиным и Р.В. Захаровым. Я купалась в сценическом действии, у меня не было никаких проблем и трудностей, хотя партия была огромная. Ростислав Владимирович показывал мне мужские движения, и так я хорошо все это ухватила, что потом балетные девочки на сцене за мной ухаживали, как будто я – настоящий Ратмир…» Но первый опыт не принес подлинного удовлетворения, да и судили в то время строго, по большому счету. «Выступление Тамары прошло удачно, – замечал А.И. Орфенов, тогда заведующий оперной труппой Большого театра, – ее глубокий грудной голос, стройная фигура, молодость и задор делали Ратмира весьма обаятельным. Конечно, первое время чувствовалась некоторая недоработка вокальной стороны партии: отдельные верхние ноты еще как-то «запрокидывались». Требовалась еще основательная работа над ролью».

Спектакль скоро сняли с репертуара. А новая постановка «Руслана и Людмилы» (1972, дирижер-постановщик Ю.И. Симонов, режиссер Б.А. Покровский) принесла певице уже блестящий успех. «Очень красиво, насыщенно и безупречно чисто звучит чудесный голос Тамары Синявской в роли Ратмира, – откликался на премьеру оперы и работу певицы журнал «Музыкальная жизнь». – Сценически ее Ратмир красив, строен, ловок. Образ этот подается в движении, во взаимодействии с другими героями. Конечной «точкой» характера становится ария «Она мне жизнь»: Ратмир, пройдя через искусы обольщения в садах Наины, через гедонистические настроения, постигает любовь как эмоцию глубокую, требующую от человека готовности не только чувствовать, но и мыслить, уметь отказаться и от каких-то эгоистических побуждений. Вместе с этой арией в оперу входит представление о человеческой зрелости Ратмира. Это новое качество придает образу большую динамичность. Т. Синявская прекрасно воплощает новую концепцию характера». «Юношеские» роли, предназначенные для меццо-сопрано, – Ваня в «Иване Сусанине» М.И. Глинки, Федор в «Борисе Годунове» М.П. Мусоргского всегда отличались у артистки яркостью и убедительностью. А с Пушкиным потом было на сцене еще несколько встреч – прекрасная, легкая Лаура в «Каменном госте» А.С. Даргомыжского, блистательная Марина Мнишек в «Борисе Годунове», романтичная и нежная Полина в «Пиковой даме» П.И. Чайковского.

«Князь Игорь». Кончаковна – Т. Синявская, Владимир Игоревич – В. Щербаков

Незабываемый след в истории Большого театра оставила ее пленительная и страстная Кончаковна в «Князе Игоре» А.П. Бородина, которая принесла артистке и триумфальный успех за рубежом – в Болгарии на фестивале «Варненское лето», на гастролях оперной труппы Большого театра в Монреале, Париже, Осаке (Япония). «Открытием спектакля бесспорно явилась Тамара Синявская – прекрасная чувственная Кончаковна, обладающая волнующим контральто»; «Тамара Синявская – страстная Кончаковна… необычайным, великолепным голосом пробуждает в нас все чары загадочного Востока, против которых княжич Владимир, как это все понимают, не может устоять»; «Кончаковна – Синявская – огонь, темперамент, богатый голос», – писала французская пресса.

Первые значительные творческие удачи Т. Синявской в партиях, требующих мастерства, разнохарактерности сценического воплощения, поддержала Наталия Дмитриевна Шпиллер: «Есть у Тамары Синявской свойство, которое не всегда легко дается «в руки» певице в первые годы артистического становления – ощущение сценической и вокальной свободы. Ее творческой индивидуальности присуща жизнерадостность. Эта черта певицы ярко раскрылась в работе над партией очаровательной Фроськи в «Семене Котко», где угловатость движений, смешные и вместе с тем трогательные подробности в костюме, подчеркивающие убогость и нищету, придавали особую прелесть этому наивному, чистому образу…

Облик Полины (Миловзора) в «Пиковой даме» тоже очерчен артистически изящно, с пленяющей простотой. Особенно женственно провела Синявская сцену русской пляски «Ну-ка, светик Машенька»… Романс Полины, столь любимый слушателями, Тамара исполнила тоже очень хорошо. Голос звучал красиво, взлетая вверх и скользя вниз, не чувствуя затруднений и преград. Ясное слово, широкое дыхание – все было наделено определенным содержанием…»

Вспоминая о Тамаре Синявской как о прекрасной партнерше по многим спектаклям Большого театра, Маргарита Миглау так говорила о ее Ольге в «Евгении Онегине», Кончаковне в «Князе Игоре», Фросе в опере С.С. Прокофьева «Семен Котко»: «В свое время, когда Синявская исполняла партию Ольги в «Евгении Онегине» П. Чайковского, я пела Татьяну. Ныне я пою мать Ларину (конец 1970-х – Т.М.), и нет никакой натяжки в моих словах: «Ну ты, моя вострушка, веселая и резвая ты пташка, я думаю, плясать сейчас готова», – обращаемых к Ольге – Синявской. Она именно такая в этой роли – беззаботная, живая, резвая. А какая обольстительная, красивая у Синявской Кончаковна в «Князе Игоре» А. Бородина, какой ласкающий, мягкий тембр голоса! Мне, играющей Половецкую девушку, это хорошо видно и слышно. Прекрасным созданием певицы стала и лукавая, озорная, необычайно подвижная, с торчащими косичками Фроська («Семен Котко» С. Прокофьева), присутствие которой на сцене объединяло всех исполнителей в стройный, слаженный ансамбль». Добавим к этому высказыванию, что во время гастролей Большого театра в Канаде (1967) и Франции (1969) Тамара Синявская была отмечена принимающими странами как лучшая исполнительница роли Кончаковны.

«–…Кто повлиял на меня? – отвечала уже знаменитая Т. Синявская на вопрос журналистов. – Все, с кем сводила судьба, даже если я не пела с ними в одном спектакле. Влияли люди одним своим присутствием в театре – Павел Герасимович Лисициан, Иван Иванович Петров, Александр Павлович Огнивцев. Я без конца могу говорить о Веронике Ивановне Борисенко, Алексее Филипповиче Кривчене – когда они репетировали «Семена Котко», кончался театр, и начиналась живая жизнь, перенесенная на сцену…

Помню, когда я пришла в театр совсем молоденькой девчонкой, нас всех, молодежь, собрала Мария Петровна Максакова и очень просто, как-то по-домашнему раскрывала великие секреты актерского мастерства, которые складываются из мелочей. В этом проявлялась забота старшего поколения. Я это застала и с этим живу… И еще одна встреча – с замечательным педагогом балета, умницей, очень обаятельной Елизаветой Павловной Гердт, которая к этому времени тоже уже была в более чем почтенном возрасте. Она заставила меня посмотреть на себя в зеркало, увидеть, как я выхожу на сцену. И показала, как должна кланяться артистка, отвечая на аплодисменты, как она должна уходить со сцены, не поворачиваясь спиной к зрителям… – много таких маленьких секретов, которыми владели раньше артисты Большого театра». Образцом для певицы было и творчество Ирины Архиповой.

Золотые победы на трех международных конкурсах, несомненно, еще более укрепили положение молодой талантливой солистки в труппе Большого театра. Это было и безусловное международное признание. Все началось с первой премии конкурса вокалистов на IX Международном фестивале молодежи и студентов в Софии (1968). Через год – Гран-при и специальный приз Королевы Бельгии на XVII Международном конкурсе вокалистов в г. Вервье (Бельгия). Советские певцы принимали участие в этом конкурсе впервые. И вдруг – сразу Гран-при! «Синявская – это просто чудо. Голос восхитительный, звучный и объемный. Исключительным моментом явилось исполнение арии из «Фаворитки» Г. Доницетти. Голос совершенно необычный по широте диапазона и по тембру во всех регистрах», – писал тогда журнал «Ле Курье». А вот с каким восхищением принял искусство Т. Синявской критик газеты «Ле Жур»: «Ни одного упрека нельзя предъявить Тамаре Синявской, обладающей одним из прекраснейших голосов, которые нам доводилось когда-либо слышать. Тембр ее меццо-сопрано совершенно исключителен по красоте. Ее благородный, ровный голос льется легко и певуче, что, несомненно, является результатом большой певческой школы. С редкой музыкальностью и с большим чувством исполняет она «Сегидилью» из «Кармен». Также безупречно ее французское произношение. Это поистине великое искусство!» А вот свидетельство Ирины Архиповой, присутствовавшей на этом конкурсе: «Я была там членом жюри и наблюдала, как «ошеломила» Тамара и жюри, и публику красотой тембра голоса, его огромным диапазоном, силой. Жюри было единогласно в своем решении отдать молодой советской артистке все главные награды – Гран при, золотую медаль лауреата и специальный приз бельгийского правительства, учрежденный для лучшей певицы».

В 1970-м Тамара Синявская окончила факультет музыкальной комедии ГИТИСа (класс Д.Б. Белявской). Ее дипломным экзаменом, по существу, стал IV Международный конкурс имени П.И. Чайковского, где она получила первую премию, разделив ее с Еленой Образцовой. В жюри конкурса тогда входили Мария Каллас, Тито Гобби, Мария Максакова, Ирина Архипова…, и он был поистине звездным: ведь среди его лауреатов еще – Евгений Нестеренко, Зураб Соткилава, Владислав Пьявко, Николай Огренич… И тем не менее Т. Синявская, как в один голос подчеркивала тогда музыкальная критика, во многом стала сюрпризом конкурса. «…Т. Синявская – самая молодая из лауреатов первых премий. Она обладательница уникального по красоте и силе меццо-сопрано, имеющего ту особую насыщенность грудного звучания, которая так свойственна низким русским голосам. Именно это и позволило артистке превосходно исполнить арии Вани из оперы «Иван Сусанин», Ратмира из «Руслана и Людмилы» Глинки и Воина из кантаты «Москва» Чайковского. Столь же блестяще прозвучали Сегидилья из «Кармен» и ария Иоанны из «Орлеанской девы» Чайковского. Успех Синявской на конкурсе (как и во время недавних гастролей Большого театра в Париже) можно назвать триумфальным» («Советская музыка», № 10, 1970 г.).

Гордился и Большой театр своей восходящей оперной звездой. «Тамара Синявская … не только обладает прекрасным, глубоким меццо-сопрано, но и отлично владеет им. Тамара хорошо образованна музыкально – об этом свидетельствуют ее победы на международных конкурсах. Она считается у нас в театре лучшей Ольгой в «Евгении Онегине», прекрасной Кончаковной в «Князе Игоре». Ее дарование – не только дарование певицы, но и отличной актрисы, умеющей эмоционально воплощать сложные сценические образы», – говорил директор Большого театра композитор М.И. Чулаки.

«Это банально, но для Т. Синявской, действительно, нет маленьких ролей; к любой, даже самой, казалось бы, незначительной партии она относится с максимальной отдачей, вкладывая весь свой темперамент, поэтому вполне понятен интерес к каждой ее новой работе в театре», – утверждал дирижер Большого театра Фуат Мансуров.

После блестящих конкурсных побед певицу ждали новые партии в операх Н.А. Римского-Корсакова «Псковитянка» (Надежда), «Садко» (Любава) и «самый любимый и самый счастливый», по ее словам, образ за всю сценическую жизнь – Любаша в «Царской невесте».

Ее Любава была удивительно земной и по-настоящему любящей, завораживая распевностью, чарующей кантиленой, волнуя порывистостью. Искренне и страстно проживала певица трагическую судьбу Любаши, которую особо выделяла изо всех своих героинь: «Эта музыка – вся про меня… Бывает так, что всем своим существом, сердцем чувствуешь, что роль твоя, родная… Любаша для меня всегда ясна и… всегда загадочна. Собственно, загадочность ее только через музыку-то и можно выразить, через этот неизъяснимый поток сложных эмоций, вечных страданий и слез. Русская женщина ведь не умеет жить без страдания. Сердце ее всегда полно любви, сопереживания… Эта особенность, эта сладкая тяжесть, без которой нет подлинной жизни, знакома хорошо и мне и, конечно, моей Любаше… Она все готова отдать во имя любви, и ничего не требует взамен.

Извините за нескромность, но я даже ревную, когда вижу на афише не свою фамилию. Странно, но к другим моим ролям такой безумной ревности я не испытываю. А вот Любаша… Тут уж ничего не могу с собой поделать.

Я помню, кажется, все, что с ней связано. Помню точно дату своего дебюта в «Царской невесте» – 1 апреля 1972 года. С тех пор мы неразлучны. Поем, думаем, страдаем, радуемся – все делаем вместе». «С годами я все усиливаю трагические черты в портрете страдающей, гибнущей русской красавицы», – уточняла позже артистка.

«Внутренне зажить жизнью своих героинь, – вот где тайна успеха Тамары Ильиничны у аудитории, – писала в одной из своих статей, посвященных творчеству певицы, музыкальный критик М.А. Игнатьева. – Она действительно в каждом спектакле проживает жизнь своих героев. Вспомним ее … Любашу, где с первого же выхода на сцену артистка подчеркивает трагедийность судьбы девушки. Сколько тоски и горя в ее лице, в выражении глаз. С каким горьким чувством одиночества, невозвратимости былого счастья звучит словно рвущаяся из самых глубин души мелодия русской песни. И последующие сцены с Григорием, с Бомелием – в них подлинная человеческая трагедия, без надрыва, без «театральщины».

Любаша. «Царская невеста»

«Тамара очень удачно спела Любашу в «Царской невесте», – говорила Ирина Архипова, – так глубоко, проникновенно, с душой, что думалось – это ее коронная роль». Но впереди были и Марфа в «Хованщине» Мусоргского, которая во многом «пошла» от Любаши, и Азучена в «Трубадуре» Дж. Верди, и Кармен… И каждый из этих образов артистки отличался своим собственным прочтением.

А пока следующей ступенью творческого восхождения певицы стала Варвара в опере Р.К. Щедрина «Не только любовь», поставленной Б.А. Покровским на сцене открывшегося под его руководством в начале 1972 года Московского камерного музыкального театра, которая незадолго до этого ставилась в Большом театре. То, что Покровский пригласил на роль Варвары именно Тамару Синявскую, конечно, было неслучайно: новому театральному коллективу в первом спектакле нужна была яркая творческая индивидуальность. К тому же, Бориса Александровича связывали с Синявской уже многие совместные работы в Большом театре – она готовила с Покровским Ольгу в «Евгении Онегине», Оберона, Фросю, Ратмира, роль жены Комиссара в опере К.В. Молчанова «Неизвестный солдат». И ее благодарность Покровскому безмерна: «Благодаря ему я поняла, что нужно на оперной сцене, как надо работать над партией, какие задачи ставить перед собой и как добиться их решения».

Варвара в опере «Не только любовь» – тот современный образ, который органично вписался в ряд героинь Синявской, воплощающих столь близкий ее душе русский женский характер. «Варвара Синявской – центр всего спектакля не только потому, что так задумано в опере, а прежде всего благодаря полноте, яркости воплощения этого сложного, во многом необычного образа, – так откликнулась на эту работу артистки Ирина Ивановна Масленникова. – Ее Варвара – современная женщина, представительница новой общественной формации, вдруг оказавшаяся во власти старых как мир чувств. Психологически такая ситуация очень трудна, особенно для оперной актрисы. Нужно тонко почувствовать роль, найти те единственно правильные актерские и певческие интонации, которые будут убедительны, лишены и тени какой-либо фальши, погубившей не один современный оперный спектакль. Синявская в роли Варвары предельно естественна, проста, непринужденна. Каждая интонация, каждый жест – логичное следствие движения души… Я думаю, что выступление молодой актрисы в этом спектакле можно расценить не только как ее личный успех, но и как бесспорное событие в жизни всего советского музыкального театра. Певица не только помогла полнее раскрыть достоинства замечательного произведения Р. Щедрина, но и еще раз доказала правомочность существования опер на современную тему вообще». Монолог Варвары долго оставался в концертном репертуаре Т. Синявской одним из самых популярных номеров.

Неудивительно, что именно такую певицу послали на стажировку в миланский театр Ла Скала. Ее вокальную школу сразу оценили итальянские педагоги. Сама она, конечно же, считает стажировку в Милане (1973–1974) одним из своих университетов – и это не только непосредственные занятия вокалом, но и спектакли в Ла Скала, живопись, архитектура Италии, которые ее окружали. Во время стажировки Тамара Синявская подготовила такие партии, как Кармен, Ульрика в «Бале-маскараде», Азучена в «Трубадуре», партия меццо-соправно в «Реквиеме» Верди. А вернувшись в родной театр, все-таки вышла на сцену в русской опере – это был ввод в спектакль, который остался шедевром Большого, – «Борис Годунов» М.П. Мусоргского в постановке Л.В. Баратова. А ее царственная, гордая Марина Мнишек, наделенная неотразимо привлекательной силой, появившись в толпе пирующих поляков, вызывала гром аплодисментов. Она, действительно, была чаровницей, и перед нею Самозванцу было не устоять.

Череда премьер, в которых была занята Синявская, раскрыла новые грани ее дарования. Это и отчаянная в своем героизме Женя Комелькова в опере Кирилла Молчанова «Зори здесь тихие» по широко известной повести Бориса Васильева, и совершенно полярный образ – Бланш в прокофьевском «Игроке», заслуживающая разве что саркастического отношения. Как отмечала критика, палитра красок артистки здесь богата и разнообразна, вокальные интонации выверены и отшлифованы. «Актриса соблазнительно эффектна, – писал после премьеры спектакля, поставленного Б.А. Покровским (1974), журнал «Советская музыка». – Первая же реплика «Генерал, вы сегодня очень интересны» произнесена ею с кошачьей игривостью и лукавым притворством. Кокетство и хищность и в дальнейшем остаются главными чертами этого персонажа. Интонация Т. Синявской обретает то сладострастную притягательность, то жестокую язвительность. Актриса искусно изображает скучающую светскую даму, а в моменты опасности (когда Бабуленька проигрывает, что грозит Бланш крушением всех ее планов) – растерянность, свирепую алчность». Певица была первой исполнительницей этой партии на русской сцене.

А следом были снова разноплановые роли – Княгиня в «Русалке» и Лаура в «Каменном госте» А.С. Даргомыжского. Но в каждом образе Синявской была какая-то особая стихия. И вместе с тем – достоверность. «Для меня приготовить партию – это значит не только выучить музыкальный и словесный текст (причем, не только свой, но и оперы целиком). Без этого я не могу, но особого труда здесь нет: учу я быстро, запоминаю легко, – раскрывала свои творческие секреты певица. – Самое главное переключиться внутренне и зажить другой жизнью. Надолго зажить, пока не почувствую себя своей героиней. Как только начинаю работать над образом, ни о чем другом уже не думаю! Все сосредоточено на одном…

Переход от образа музыкального к сценическому никогда не бывает для меня резким и трудным. С детства я не боюсь сцены, притаившейся темноты зала. Напротив. Здесь-то после всех репетиций и приходит вдруг неожиданное озарение».

Многие свои партии Тамара Синявская впервые спела за рубежом: Леля в «Снегурочке» Н.А. Римского-Корсакова в Париже (концертное исполнение, дирижер В.И. Федосеев), Азучену в «Трубадуре», Ульрику в «Бале-маскараде», Кармен в Анкаре. И всюду безраздельно завоевывали зал, как писала западная пресса, ее «голос восхитительный, звучный, объемный», «исключительная музыкальность», «сценический талант».

Кармен, о которой мечтают все значительные меццо-сопрано, на сцене Большого театра она впервые исполнила в самом расцвете – в 34 года. Ее Карменситы с нетерпением ждали поклонники таланта Синявской. Голос певицы как нельзя лучше подходил к этой партии. Артистка совсем не повторяла предшественниц. Это был не просто характер гордой, непокорной, исполненной чувства собственного достоинства женщины, не терпящей ничьей власти над собой. Искренняя и правдивая в любви, она готова пожертвовать жизнью во имя своего неукротимого чувства. В ней не было налета вульгарности, лживости. «Ее Кармен – лиричная, мягкая, романтичная, серьезная в своей глубокой любви»; «Кармен – Синявская тем, что она не швыряет в лицо Хозе снятое с пальца кольцо, а как бы небрежно роняет его, вызывает еще больший взрыв его ярости», – такой виделась артистка в этой роли критикам. Сама Тамара Ильинична подходила к этому образу так: «Не нравится мне характер порхающей по жизни девчонки. А я всегда должна понять, внутренне почувствовать и оправдать поведение своей героини. Тогда могу петь». Кармен Синявской, яркую и самобытную, отличала редкая сценическая свобода, выразительность пластики. Здесь, безусловно, сказались занятия со знаменитой балериной Мариной Тимофеевной Семеновой, которая помогла ей найти внешний рисунок роли.

В 1981 году после выступления Т. Синявской в роли Кармен на сцене Сметановского театра в Праге, чешская пресса писала: «Синявская захватывает с первого взгляда яркой сценической внешностью, всюду обращаешь внимание на прекрасную Кармен. Игра и пение были естественны, ее густое и в то же время прозрачное меццо-сопрано звонко и свободно в верхах, а в глубоко лежащих низах демонического тембра местами даже монументально.

О концепции, типичной для современной советской певческой школы, которая при разумной мере не может повредить голосу, можно спорить, но глубина Тамары Синявской подействовала покоряюще… Кармен Тамары Синявской была не драматичной и свирепой, а лиричной и как женщина трогала своей беспомощностью и вызывала тревогу за свою судьбу».

Тамара Синявская жила надеждой «подольше прожить с «Кармен», с гениальной музыкой Бизе». «У меня иногда появляется желание самой спеть и Микаэлу, и Хозе, настолько я сроднилась с этой музыкой, – признавалась она. – Только порой мне кажется, что пока я не раскрыла замечательную партию до конца. Наверное, чем становишься мудрее, тем больше ждешь от себя».

Увы, ее счастье петь Кармен на родной сцене оказалось недолгим. В начале 1980-х она исполнила ее в Большом театре в последний раз. Тогда в это совсем не верилось. Однако спектакль был снят с репертуара, и «Кармен» не появлялась на его афишах почти четверть века. За это время Синявская пела в этой, одной из самых популярных в мире опер, на других сценах, в том числе, и в Париже, и в Баку… Но: «Я в огромной претензии к театру за то, что у меня «украли» Кармен… Я хочу петь Кармен в своем доме, в своем театре, наконец, перед своей публикой… Прошлая постановка оказалась неудачной. Кто же мешает ее доработать, переделать или, наконец, осуществить новую? А вот так просто отказаться от шедевра мировой оперы, всегда украшающего репертуар, мне представляется просто кощунством. Тем более что есть прекрасные составы на все роли», – по праву сокрушалась певица в своем интервью газете «Культура» в 1992 году.