Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

– А сам он где? У тебя?

– Он… его сейчас нет – у него дела. А ты, собственно, чего хочешь?

– Поговорить – и срочно! Место встречи – на твое усмотрение.

– Что, так срочно? До завтра нельзя?

– Нельзя! – отрезал он. – Немедленно!

– Ладно, – в трубке послышался зевок, – тогда приезжай ко мне.

Лиля встретила его в очаровательном халатике, сотворенным, казалось, из морской пены, и провела в огромную гостиную. Не предложив ему ничего съесть или выпить, она уселась напротив Антона и уставилась на него круглыми глазами.

– Ну, я слушаю. В чем срочность?

– Ты, говорят, беременна, замуж собралась? И какой же у тебя срок?

– А ты что, хочешь предложить свои услуги гинеколога? Спасибо, у меня уже есть лечащий врач, и я им довольна.

– И все же, какой срок? Ты же понимаешь, что я все равно узнаю.

– Ну… два месяца, наверное, а что? Это случилось перед самым отъездом Ильи в Новосибирск, я думаю, – она застенчиво потупилась и разгладила кружевные оборки халата. – А тебе-то, какая разница?

– Какая?! Ты меня за идиота держишь? Я осматривал тебя уже после отъезда Ильи – ты не была беременна. Так что ты врешь и врешь очень нагло.

– Но ведь тогда еще было рано, ты не мог ничего определить, – глаза ее смеялись.

– Нет, дорогая, я все мог определить, и у меня вся информация зафиксирована. Так что придумай что-нибудь получше.

– Ничего я не собираюсь придумывать – я была у врача, и уже сделала все анализы. Вот, посмотри, – она порылась в стоявшей на столе сумочке и, достав бумаги, протянула Антону: – Я совершенно точно беременна, а ты уж лучше не выступай и не расписывайся перед всеми в собственной безграмотности.

– Тут указан срок шесть-семь недель, – заметил он, внимательно просмотрев анализы.

– Конечно, сейчас еще трудно точно определить срок, – Лиля снисходительно пожала плечами. – Если б ты был более опытен, то определил бы беременность еще тогда, когда я была у тебя.

– Понятно, – задумчиво произнес он и отложил бумаги. – Ты действительно беременна, но тогда возникает другое предположение.

– Какое же? – она презрительно сморщила нос и поставила сумочку на место.

– Это не ребенок Ильи – это мой ребенок. Ты все это устроила нарочно и использовала меня, чтобы подловить его.

Наступило молчание, во время которого Лиля сидела, опустив глаза и чертя что-то на полу носком изящной домашней туфельки. Наконец она с насмешкой спросила:

– Так что, ты жаждешь на мне жениться?

– Никоим образом. Жениться на такой наглой авантюристке меня совершенно не тянет. Но я не хочу, чтобы меня использовали. Сделай аборт, а потом выясняйте свои отношения с Ильей без моего участия.

– Еще чего! Не понимаю вообще, почему ты вмешиваешься, какое твое дело?

– Потому что это мой ребенок, и я не хочу, чтобы он страдал! Из этого брака ничего путного не выйдет, а пострадает ребенок.

– Не волнуйся, этот ребенок будет иметь все, уж об этом тебе не стоит тревожиться. А ты лучше молчи – не очень-то красиво позорить женщину, которая была с тобой близка.

– Я не хочу тебя позорить – сделай аборт, и никто ни о чем не узнает. Играй своей жизнью, но нельзя играть ребенком, пойми, – он подошел к ней и положил руки ей на плечи. – Пойми, Лиля, обман не даст тебе счастья.

– Антон, – она подняла на него глаза и вдруг заплакала, обхватив за шею и прижавшись к нему всем телом. – Антон, пойми меня, мне так плохо! Ты даже не представляешь себе, что значит для меня твой ребенок – я никогда не откажусь от него. Антон, я же твоя, Антон!

И разум, как всегда в присутствии этой женщины, оставил Антона. Через два часа он неожиданно проснулся от того, что лежавшая рядом Лиля, резко села на кровати и посмотрела на часы.

– Заснула, надо же – как ты всегда меня утомляешь. Однако уже половина первого, собирайся, а то метро закроют. Ты же понимаешь, что тебе неудобно здесь ночевать – у меня скоро свадьба.

– Превосходно, – насмешливо откликнулся Антон и начал натягивать брюки. – Итак, ты все же решила довести свой план до конца?

– Антон, – она обняла его и заглянула в глаза, – я же сказала, что оставлю ребенка, но ведь ты не желаешь на мне жениться. Неужели ты хочешь, чтобы твой сын или дочь росли без отца? Илья будет хорошим отцом, поверь. Ты никому не расскажешь, нет?

Он вздохнул и, натянув рубашку, начал расправлять манжеты.

– Пока я жив, никто не узнает, но за последствия ответишь сама.

– Почему это, пока ты жив? – удивилась Лиля.

– Потому что, пока я жив, кроме меня никто не сможет ознакомиться с информацией в моем архиве и моем компьютере. Так что молись, чтобы я жил вечно, и чтобы кто-то чужой туда не залез.

– Подожди, – забеспокоилась она, – а уничтожить все нельзя?

– Нельзя, я этого никогда не делаю – информация может понадобиться совершенно для другого, я уже тебе это говорил, – он легонько надавил пальцем на кончик ее носа. – Дзинь! Не волнуйся, спи спокойно.

Антон не видел взгляда, которым проводила его Лиля – иначе ему стало бы очень и очень не по себе. Весело насвистывая, он сбежал вниз по лестнице, успел в метро до закрытия и через полчаса уже подходил к своему подъезду. Навстречу ему из темноты выдвинулась маленькая фигурка и жалобно всхлипнула.

– Катя! – изумился он. – Ты что тут делаешь?

– Я тебя ждала, – она обняла его за шею и заговорила быстро и бессвязно. – Я ушла оттуда и пришла к тебе, а тебя нет и нет, а я жду, жду, – она вдруг по-детски заплакала. – Мы пришли домой, а дедушка стал меня ругать, чтоб я про тебя и думать забыла, а я накричала и убежала. И сказала, что не вернусь.

– Ладно, зайдем ко мне, – поколебавшись, решил Антон и повел ее по лестнице. – Не реви, – говорил он, впуская ее в квартиру, – я тебе сейчас чайку согрею, а пока позвони Евгению Семеновичу, он переживает.

– Пусть переживает, не буду звонить! – лицо Кати стало обиженным и злым.

– Давай быстро, я не люблю повторять. Вот телефон – звони.

Катя недоуменно пожала плечами и подняла трубку.

– Не знаю, почему я тебя слушаюсь, – буркнула она, набирая номер. – Ты разговариваешь совсем, как мой папа и с таким же точно выражением.

– Потому что я уже старый и занудливый, – откликнулся Антон из кухни, где он ставил греться чайник. – Все старики одинаково себя ведут.

– Ага, очень старый – всего на шесть лет меня старше. Дедушка, это ты? – спросила она в трубку. – Ты еще не спишь? А я у Антона. Что? Сейчас. Иди, Антон, дедушка хочет с тобой поговорить.

– Евгений Семенович, – сразу же сказал Антон, забирая у нее трубку, – я только что вошел, а Катя ждала меня у подъезда, так что сразу говорю: между нами ничего нет и не было. Если хотите, я сейчас возьму такси и привезу ее домой. Да? Тогда ладно, будем ждать.

– А я никуда не поеду, – сердито пробурчала глядевшая на него исподлобья Катя. – Вот сейчас возьму и вообще уйду, раз ты так.

– Сядь и сиди, твой дедушка сам за тобой приедет. Или лучше пойди и завари чай, а я бутерброды сделаю.

Евгений Семенович приехал минут через сорок. Не глядя на Антона и тяжело ступая, он прошел в комнату, где, нахохлившись, сидела Катя.

– Хороша, нечего сказать! Ладно еще, что отец устал и сразу спать лег – не слышал, что ты устроила. Хорошо, я плохой дедушка, можешь меня не жалеть, пусть я уже два часа сижу и трясусь, но об отце-то подумай!

– Папа со мной никогда так не разговаривает, как ты, – хмуро возразила она. – Я куда хочу – хожу, с кем хочу – встречаюсь. Он мне доверяет, и он мне не запрещал с Антоном встречаться, это все ты стараешься. Ты мне вообще не отец и не имеешь права распоряжаться.

– Я твой дед, и лучше знаю, что нужно, не хами, пожалуйста! Поедем домой!

– Отсюда я сразу уеду в Ленинград, а папе сама позвоню и все объясню. Уходи, я взрослая, и меня нельзя никуда тащить насильно. И вообще – захочу и буду спать с Антоном!

– Ну, Антона тоже не мешало бы спросить, – заметил Антон, стоявший в дверях и с интересом слушавший беседу деда и внучки. – Иди-ка ты, Катя, домой, я с тобой спать не буду. Я ужасный негодяй, развратник, бабник, и для тебя не гожусь. Успокойтесь, Евгений Семенович, я не собираюсь соблазнять вашу внучку.

Старик вздохнул, провел тыльной стороной ладони по лбу и тяжело опустился на диван, заскрипевший под его массивным телом. Только теперь Антон увидел, как бледен и измучен старик, и в душе у него шевельнулась жалость.

– Хотите чаю, Евгений Семенович? – спросил он. – Катя, вон, со слониками заварила.

Баженов устало отмахнулся.

– Давно должен был с вами поговорить, но не решался, а вы ведь уже совсем взрослые. Виноват я, наверное. Понимаю тебя, Катюша, и даже очень – плохо твой дед себя вел, грубо. Антошку тоже обидел – нет, чтобы честно все объяснить. Не потому ты, Катерина, не можешь с Антоном спать или замуж за него выйти, что он плохой, а потому что он – твой родной брат.

– Ты это сейчас придумал, дедушка? – недоверчиво спросила девушка. – Как это брат?

– Еще до того, как Максим твою маму встретил, он любил Люду Муромцеву – познакомился с ней, когда был тут у меня в один из своих наездов. Не знаю уж, почему они расстались, и почему Люда ничего не сказала ему про Антошку – на то была ее воля, и я ничего изменить не мог. Если б она разрешила, я бы сам Антону все давно рассказал, потому что люблю его, если честно, больше всех своих остальных внуков.

– Евгений Семенович, – Антон растерянно сделал шаг вперед и остановился, – почему вы… почему… так значит, – он упал на диван рядом со стариком и закрыл лицо руками.

– А почему ты не сказал папе, дедушка? – потрясенно спросила Катя. – Он должен был знать, что у него есть еще один сын. Ведь никто ничего не знал! Представляешь, а если бы.… – она запнулась.

– Если б я умер, – спокойно уточнил старик, – то у меня было готово письмо для Максима – там я все написал. А кроме меня еще знала Анна Игоревна – сама догадалась, или, может, Люда ей сказала. Теперь вот… вы оба знаете.

– Мне так… так жалко, – девушка села рядом с Антоном и горько заплакала.

– Решайте сами, как жить дальше. Антон – брат тебе, Юлеку и твоим сестрам. Раньше, конечно, нужно было вам узнать – в детстве.

Антон резко оторвал руки от лица. Глаза его так зло вспыхнули, что Катя испуганно отшатнулась от неожиданности.

– Евгений Семенович, – сказал он, – у меня к вам одна просьба: если можно, то не нужно ничего менять в моей жизни – у меня никогда не было отца, и теперь, в двадцать шесть лет, я не хочу им обзаводиться. Я всегда буду любить вас – независимо от степени родства, но профессор Баженов никогда не станет моим отцом.

– Антоша, папа же ничего не знал! – всхлипнув, Катя схватила его руку и прижала к своему мокрому лицу. – Если б он знал, то никогда.… Мне так жалко, что у меня была нормальная семья, а у тебя нет!

– Жалей других, – резко ответил он, – у меня была семья, и дай бог всякому иметь такую семью и такую маму! Я и сейчас счастлив, живя памятью о ней.

Евгений Семенович поднялся и ласково провел рукой по волосам Антона.

– Хорошо, Антон, не волнуйся. Все, что было нужно, мы друг другу сказали, а дальше пусть остается, как было.

Катя встала следом за дедом, робко протянула к Антону руку, но тут же ее уронила.

– А мне можно стать твоей сестрой?

Прозвучало это так по-детски, что Антон не сумел сдержать улыбки.

– Ты и так моя сестра, Катюша.

Проводив их до машины, он подождал, пока Баженов, кряхтя, усядется за руль, и, когда они уже собирались отъехать, вдруг вспомнил и нагнулся к окошку.

– Евгений Семенович, вы мне говорили на днях, что хотите привести… вашего сына ко мне на обследование – приводите в четверг, мы как раз подключаем диагностику сердечно-сосудистой системы и органов дыхания.

Старик кивнул и тронул машину с места. До самого дома он не произнес ни слова и ни разу не оглянулся на Катю, а та, съежившись на заднем сидении, тихо плакала.

Глава шестая

Поездка Кристофа в СССР откладывалась по семейным обстоятельствам – его жена Аньез торопила с оформлением развода, поскольку ждала ребенка от мужчины, за которого собиралась выйти замуж. Аньез, археолог по профессии, как и Кристоф занималась изучением древних андских культур. Познакомившись во время раскопок в Центральных Андах, они неожиданно решили, что просто созданы друг для друга, и через три месяца после первой встречи сочетались браком, несказанно удивив родных и знакомых скоропалительностью своего решения.

За два с лишним года совместной жизни ими организованы были пять интереснейших экспедиций в страну инков и написаны в соавторстве две замечательные книги – о культуре Чавин и загадочной древней культуре Паракас. Кристоф считал свою семейную жизнь идеальной и был потрясен, когда оказалось Аньез для полного счастья нужен еще и ребенок.

С точки зрения здравого смысла его жена была права: врачи обнаружили у нее небольшую кисту и говорили, что, если не родить сейчас, то с возрастом возникнут проблемы. Прежде Аньез вопрос о ребенке не поднимала, рассчитывая заняться этим ближе к сорока годам. Теперь ей было только тридцать два, а мужу на четыре года меньше, но она полагала, что он должен будет ее понять. Однако Кристоф в восторг не пришел.

– Ни в коем случае! Терпеть не могу подгузников.

Аньез поначалу сочла это за шутку.

– Дорогой, мы возьмем няню, тебе не придется самому менять подгузники.

Кристоф покачал головой и заговорил очень серьезно:

– Мы с самого начала не договаривались иметь детей, Аньез. Ты сама знаешь, что мы оба половину жизни проводим в экспедициях, родить ребенка и оставить его няне безответственно, а изменить наш образ жизни мы не можем. Я не желаю ребенка сейчас и не захочу его в будущем, оставим этот разговор.

Он решил, что убедил жену и забыл об этом разговоре, но Аньез гнула свою линию и решила подойти с другого конца – оказать давление на мужа с помощью его ближайших родственников. Как ни странно, но ей очень скоро удалось перетянуть на свою сторону всю семью.

Первой начала атаку старшая сестра Кристофа Люсиль. Она была художницей и владела модным художественным салоном, в котором постоянно проходили выставки. Эту худенькую, элегантно растрепанную женщину можно было сравнить с метеором – она постоянно куда-то неслась. Постоянно что-то устраивая и с кем-то договариваясь об очередной экспозиции, Люсиль к сорока пяти лет так и не сумела выкроить из своего загруженного графика время для того, чтобы обзавестись семьей, но все-таки уделила брату пару минут. Направляясь на встречу с очередным менеджером, она заскочила к Кристофу и изложила ему свои взгляды на деторождение:

– Я пришла к выводу, что дети облагораживающе влияют на эстетический и чувственный мир человека. Все мы готовы тебе помочь в меру своих возможностей, ты не ощутишь тяжести семейного быта. Лично я беру на себя обязанность заняться художественным воспитанием моего будущего племянника и непременно познакомлю его с выдающимися работами современных классиков…

– Люсиль, – мягко перебил ее Кристоф, – прости, но ты не пропустишь свою встречу?

Люсиль взглянула на часы и, ахнув, сорвалась с места. Чмокнув брата в щеку, она подмигнула, сделала руками многозначительное движение, изображавшее покачивание младенца и быстро убежала, оставив в гостиной запах своих духов.

Спустя неделю Франсуа Лаверне, брат Кристофа, отмечал свой сорок второй день рождения. В особняке его, кроме родных, собрались в основном деловые партнеры с женами, и разговоры шли большей частью о делах. Когда гости разбрелись по салону, Франсуа крепко взял брата за локоть и увел его в примыкавшую к залу маленькую гостиную с интерьером в венецианском стиле. В углу уютно примостились два кресла старинной венецианской работы, купленные на аукционе по две тысячи долларов каждое, и на одно из них Франсуа указал Кристофу, а в другое опустился сам и торжественно начал:

– Дорогой брат, настал час, когда наша ветвь семьи должна будет подумать о наследнике. Ты знаешь, что моя жена Жаклин из-за слабого сердца не может позволить себе риск родить ребенка, и мы даже подумывали взять приемного ребенка, но Аньез недавно сообщила мне, что согласна принять на себя эту почетную обязанность – заняться продолжением рода Лаверне.

После столь длинной речи Франсуа, который все дни проводил на фондовой бирже и отвык говорить на отвлеченные темы, перевел дух и на некоторое время умолк.

– Можешь завести ребенка на стороне, если тебе так хочется, – легкомысленно заметил Кристоф.

Впрочем, он тут же пожалел о сказанном, потому что от его фривольного замечания у старшего брата побагровела обширная лысина. Франсуа всегда с гордостью называл себя добрым католиком и верным семьянином, однако Кристоф втайне подозревал, что его старший брат испытывает проблемы в отношениях с женщинами, и проблемы эти проистекают, скорей всего, из привычки Франсуа перед каждым новым начинанием непременно бормотать молитву.

– Ты знаешь, что для меня этот путь неприемлем, – лицо старшего брата приняло благочестивое выражение, – наша семья занимает определенное место в обществе, и это налагает на меня моральную ответственность. Поэтому мы с Жаклин готовы внести свою лепту для того, чтобы сделать из моего будущего племянника достойного католика.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Кристоф, – но не пора ли нам вернуться к гостям?

Последней попыталась пробить брешь в непреклонном решении Кристофа его мать. Позвонив ему, она попросила навестить их с отцом для серьезного разговора ровно в пять часов следующего дня.

– Только не раньше и не позже, дорогой – до пяти отца не будет дома, а в шесть я ухожу на выставку-распродажу модельной обуви. Ты представить себе не можешь, какой ужас – ходят слухи, что возможно в этом сезоне войдут в моду модели на низком каблуке с вытянутыми носами!

Мадам Лаверне была маленького роста и довольно пухленькая, поэтому считала, что высокие каблуки придают ее фигуре стройности. Кристоф вполне понимал тревожное состояние матери – на низком каблуке, да еще с вытянутыми носами!

Выбравшись из машины у родительского дома, он взглянул на часы – без одной минуты пять. В последний раз родители серьезно с ним говорили в тот день, когда он сообщил им о намерении всерьез заняться археологией. Отец произнес короткую речь, суть которой свелась к тому, что каждый волен сам выбирать свой путь в жизни, и мать выразила полное согласие с мнением супруга. Тогда это заняло минут десять, и Кристоф полагал, что и нынче, учитывая напряженный график матери, их беседа дольше не продлится. Действительно, мадам Лаверне, не желая терять времени, сразу же усадила сына в гостиной и приступила к делу:

– Ты знаешь, мой мальчик, я родила Люсиль в семнадцать лет, и твоему отцу было столько же. Конечно, это было другое время – шла война, и мы чувствовали себя совсем взрослыми. Ты не представляешь, дорогой, какое это было время! – лицо ее приняло восторженное выражение.

– Нет, мама, я представляю, – кротко ответил Кристоф.

– Конечно, твоя бабушка Клотильда была против нашего брака, – она бросила ядовитый взгляд на мужа, который виновато кашлянул и прикрылся газетой, – но моя мама нас поддержала.

Кристоф попробовал отшутиться:

– Возможно, Клотильда была права – не стоило так спешить. Тогда, наверное, Люсиль не получилась бы такой торопыгой.

– Потом появился твой брат Франсуа, – продолжала мать, проигнорировав шутку сына, – и тогда мы с твоим отцом решили, что в семье достаточно двоих детей. Как видишь, мы не ждали до сорока лет, как нынешние молодые, но, тем не менее, сумели занять достойное место в обществе. Твой отец работал в банке у моего отца, хотя Клотильда мечтала сделать из него ученого. Это было совершенно нелепо – теперь ученые зарабатывают даже меньше, чем тогда. Спустя десять лет мы принадлежали к одной из самых обеспеченных семей в стране, хотя были еще молоды. Даже Клотильда признавала, что из всех ее детей старший сын сделал лучшую партию, – она вновь ехидно покосилась на усердно читавшего газету мужа.

– Я всегда знал, что у меня самые чудесные в мире отец и мать, – галантно проговорил Кристоф и поцеловал матери руку.

– Так вот, дорогой, – она ласково потрепала его по голове, – когда должен был появиться ты, мы с отцом сомневались и не хотели третьего ребенка – ведь Люсиль и Франсуа были уже почти взрослыми. Но тут вдруг проявила твердость Клотильда. У нее уже было множество внуков, но она почему-то решила, что именно тебе суждено поддержать честь рода Лаверне, – наверное, потому что ее в то время вдруг заинтересовала белая магия. Как ни странно, твоя бабушка не ошиблась, ты хороший мальчик, и мы тобой гордимся. Поэтому, если Аньез хочет ребенка, то, возможно, это знак свыше, и тебе следует пойти ей навстречу.

Опустив газету и многозначительно кашлянув, отец заметил:

– Да и мне, признаться, не хочется, чтобы имущество нашей ветви семьи в будущем перешло к детям твоих кузенов.

– Брось, папа, – засмеялся Кристоф, – может, через десять лет разразится третья мировая, или в Землю врежется астероид – тогда окажется, что я зря отравил себе последние годы жизни.

Узнав, что все попытки семьи Лаверне провалились, Аньез заявила мужу:

– Выбирай – или ребенок, или развод.

Кристоф счел это шуткой и в ответ тоже пошутил:

– Тогда придется разводиться, ничего не поделаешь.

Оказалось, что Аньез была серьезна, как никогда. Через три месяца она заявила, что встретила человека, с которым собирается создать семью, и попросила дать ей развод. Кристоф был ошарашен – он не думал, что можно так легко и просто разорвать их отношения. Они уже не жили вместе, но ему все казалось, что Аньез скоро осознает свою ошибку и вернется. Когда она позвонила и сказала, что хочет встретиться, ему почему-то показалось, их свидание станет началом второго этапа их супружеской жизни.

«Нам еще столько нужно сделать, – думал он, ожидая ее в кафе, – и… мне так хорошо с ней»

Однако разговор их оказался недолог.

– Я жду ребенка, – коротко сказала Аньез, – нам нужно поскорее оформить развод.

К середине июля все формальности были закончены, и Кристоф с тяжелым сердцем отправился в Гренобль к Клотильде – получить последние наставления перед отъездом в Советский Союз.

– Итак, ты снова свободен и жених? – спросила старушка, весело потрепав внука по голове. – Не грусти, дорогой, мне кажется, что ты был прав, и Аньез не та женщина, от которой тебе суждено иметь детей. Мне кажется, ты женишься на русской девушке, и она будет матерью твоего сына.

– Клотильда, – с досадой возразил он, – в ближайшие сорок лет я не собираюсь жениться – ни на русской, ни на американке. Я вообще даже говорить не хочу на эту тему, а если тебе нечего мне поручить в России по поводу твоего семейного древа, то я возвращаюсь в Париж.

– Ладно, ладно, не сердись, милый, – она нежно поцеловала внука. – Я тоже расстроенна, ты даже не представляешь, как! Вчера наконец получила ответ из Ленинграда – моя кузина, оказывается, уже год, как скончалась. Мне безумно жаль – она ведь была на тридцать лет моложе меня, и я надеялась, что она приедет навестить меня вместе с детьми.

– Да, печально. А что ее дети? Ты говорила, у нее было двое детей.

– О, мне написала ее дочка Катя – очаровательная девочка. Она просила сообщить, когда ты будешь в Москве – ей тоже хочется приехать и познакомиться с тобой. А на обратном пути ты можешь заехать в Ленинград и познакомиться с ее братом и его семьей – он женат, и у него ребенок. Не забудь расспросить об их родственниках со стороны отца и подробно все записать – мне это обязательно понадобится для моего древа. Вот, посмотри – она прислала мне фотографии.

Клотильда выложила перед внуком несколько снимков. Он добросовестно перебирал их, рассматривая мелькавшие перед глазами детские и взрослые лица.

– А это кто? – ткнул он в фотографию, на которой стояли рядом мужчина с женщиной, юноша лет двадцати и две совсем молоденькие девушки.

Клотильда водрузила на нос очки и, взяв фотографию, начала объяснять.

– Это моя кузина за несколько лет до смерти, а вот это ее муж, сын и дочь Катя – та самая, которая хочет встретиться с тобой в Москве. Представляешь, как смешно получается: Катя и ее брат – твои двоюродные дядя и тетя, хотя они моложе тебя. Все из-за того, что мамин брат очень поздно женился.

– А вот это кто? – Кристоф указал на светловолосую девушку с грустными голубыми глазами, державшую за руку Катю.

– Это? Не знаю, написано, что какая-то подруга. Она не имеет отношения к нашей семье, но другой такой хорошей фотографии, на которой была бы вся семья, у Кати не было. Возьми этот снимок, по нему как раз Катю и узнаешь. Заодно можешь и про подругу спросить – познакомишься, – старушка лукаво подмигнула внуку и прищелкнула языком. – Красивая девочка!

Кристоф ничего не ответил, но улыбнулся и спрятал фотографию в бумажник.