Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

– Почему же ты не сказала, что хочешь куклу? – упрекнула Рита и погладила сестру по голове. – Я бы тебе привезла еще хоть сто кукол!

– Стеснялась, наверное. Меня почему-то всегда называли большой, а о тебе говорили, как о маленькой. Мама всегда беспокоилась: «Надо Риточке новое платье купить, а то она никогда о себе не побеспокоится». А когда папа ехал в Ленинград в командировку, и они укладывали для тебя подарки, он всегда требовал: «Нина, надпиши, где что, а то ребенок перепутает». Я так хорошо все помню!

Маргарита стиснула руку сестры и с неожиданной страстностью произнесла:

– Никогда не стесняйся, если чего-то захочешь, поняла? Всегда сообщай мне!

Карина мягко улыбнулась.

– А сейчас мне можно сказать, чего я хочу?

– Конечно, детка.

– Я хочу, – она заглянула сестре в лицо и застенчиво попросила, – можно, что бы ты сейчас оставила все эти разговоры о деньгах и болезнях, а спросила, наконец, о своем племяннике?

– О племяннике? – Маргарита растерялась и дернула плечом.

– Конечно. Ты, когда вошла, то сразу на меня так набросилась и даже не спросила, какой он. А он чудесный! Так подрос за какие-то три недели, глазки стал открывать. Раньше я сцеживала молоко, и его кормили через зонд, а сейчас он сам сосет. Его ненадолго вынимают из кувеза, чтобы я могла покормить, и он прямо вцепляется – всю грудь высасывает! Детский врач говорит, что раз так сосет, то теперь назад ему дороги нет – раньше ведь мы еще точно не знали, выживет ли он.

– У тебя, наверное, мало молока? – озабочено спросила Рита.

– Да, но пока хватает. Потом, может, еще придет, или начну прикармливать. Главное ведь, чтобы сейчас продержаться, пока малыш не наберет нужный вес. Я решила назвать его Георгием – в честь папы. Илья в принципе согласен, мы только спорим, как его в детстве называть – Гошей или Жорой.

– Зовите Жоржем – на французский манер, – Маргарита хрустнула пальцами. – Ты его уже зарегистрировала?

– Подождем, пока исполнится месяц, и тогда миру явится Георгий Ильич Шумилов.

Сестра бросила на нее странный взгляд.

– Так твой Илья согласен признать ребенка? – холодно спросила она.

– О чем ты, Рита? – упрекнула Карина. – Илья – мой муж.

– Не знаю, не знаю, насколько он тебе муж, ни в каких официальных документах этого не указано.

Ресницы Карины дрогнули, но она спокойно ответила:

– Да, у нас есть кое-какие трудности. Не стану тебе сейчас все рассказывать, но… Мама с папой тоже вначале были против, но потом они примирились. В конце концов, у меня нет выбора.

– Почему это? Ты молода, красива, умна.

– Хочешь сказать, что за мной мужики побегут толпой? – Карина печально улыбнулась и ласково погладила сестру по плечу. – Ритка, глупенькая моя, ты и вправду ребенок. Я люблю Илью с шестнадцати лет, мы уже восемь лет вместе, и мне никто никогда не нужен будет, кроме него.

– Хорошо, – Маргарита опять дернула плечом, – если этот дурак не хочет развестись из-за того, что боится потерять богатую жену, то объясни, что я вас обеспечу деньгами. Можете жить в любой стране мира и не знать никаких забот.

Карина вздохнула.

– Ритуля, ты все время дергаешь плечом, расслабься. Мама говорила, что так бывает, когда ты очень устаешь или нервничаешь. Нет, сестричка, Илья никогда не уедет из России, я же тебе говорила. Кроме того, он сам может заработать и обеспечить свою семью. Тут другие сложности – у него там дочь, ну и… прочее.

– А тут у него сын, – проворчала Маргарита, но все же расслабила плечи, – пусть выбирает. Если он такой нерешительный, то ну его к черту! Возьму тебя, моего племянника и отвезу вас в Европу.

Карина взглянула на нее с непередаваемым выражением.

– И будешь жить вместе с нами, да? – она тихо засмеялась и неожиданно поцеловала насупившуюся сестру. – Будешь воспитывать Жоржика, читать ему сказки, да?

Маргарита рассердилась и не приняла шутку.

– Я буду присылать вам деньги.

– Да? А я бы так хотела какое-то время пожить рядом с тобой. Иногда поболтать, побегать по магазинам, поругаться. Я даже согласна за это ежедневно получать от тебя пару подзатыльников. По вечерам мы будем делиться впечатлениями, ты будешь рассказывать мне о своей работе, о своих больных. Знаешь, я впервые в этой клинике поняла, что значит работа врача. Если честно, то иметь дело с живыми людьми гораздо сложней, чем с нашими компьютерами.

Неожиданно, высвободившись из объятий сестры, Маргарита встала и отошла к стене. Сцепив руки за спиной, она глухо сказала:

– Об этом не проси, этого я не смогу никогда. Но у тебя будут деньги, и ты сможешь иметь достаточно подруг.

– Что ж ты такая, Ритка! Ну, тогда не надо мне никаких твоих денег, трать их на себя, пожалуйста! На свою личную жизнь.

Зеленые глаза Маргариты насмешливо прищурились.

– Обязательно потрачу. Вот поговорю с твоими врачами, а через день-два уеду в Париж, потом в Мадрид – хочу немного попутешествовать. Буду в Штатах – поговорю насчет твоей операции. Не думаю, что тебе даже ради твоего обожаемого Ильи стоит оперироваться в России.

Дрогнувшим голосом Карина тихо спросила:

– У тебя все нормально, Рита? Знаешь, а я почему-то думала, что ты немного побудешь со мной. Со мной, с племянником.

– Немного, конечно, побуду, но дольше, думаю, не имеет смысла. У тебя сейчас будет полно забот, да и твой ненаглядный Илья не даст тебе скучать.

– Какая же ты, – начала было Карина, но вошедшая медсестра прервала их беседу, с улыбкой объявив:

– Пора идти кормить!

– Пойдем со мной, посмотришь на него через стенку – там стеклянные стенки. Он такой прелесть, Ритуля, ты просто влюбишься! Правда, Соня? – она повернулась к медсестре, и та с улыбкой кивнула.

– Красавец!

Маргарита нахмурилась.

– Хорошо, я взгляну. А потом, пока ты будешь кормить, пойду побеседовать с главврачом.

Она проводила сестру до застекленной палаты. Перед входом туда Карина натянула на лицо марлевую повязку и помахала рукой.

– Все, ухожу в стерильный мир.

Маргарита видела, как медсестра вытащила из кувеза крохотного голенького человечка и, закутав его в пеленку, подала матери. Неожиданно он заворочал голенькой головкой, и маленький ротик жадно вцепился в материнскую грудь. Карина, подняв голову, взглянула на сестру сквозь стекло и улыбнулась ей улыбкой всех матерей мира. Маргарита привычно дернула плечом, потом, повернулась и пошла по коридору. Не успела она сделать двух шагов, как ее догнала медсестра Соня и услужливо предложила:

– Вас проводить в кабинет Антона Максимовича?

– Благодарю, не беспокойтесь, здесь есть указатели, – с обычным высокомерием в голосе ответила Маргарита и, демонстративно повернувшись к Соне спиной, начала изучать висевший на стене план корпуса.

В результате, перепутав право и лево, она вместо кабинета главврача попала в ординаторскую и там, упрямо не желая никого спрашивать, снова начала изучать схему.

Глава тринадцатая

За то время, что Маргарита провела в коридорах, Илья неоднократно поглядывал на часы и, наконец, не выдержал:

– Обещала ведь, что зайдет к тебе, когда Каринка пойдет кормить. Каринка уже минут десять как кормит.

– Да ладно тебе, – снисходительно усмехнулся Антон, – стоит, небось, смотрит сквозь стекло, как сестра кормит, и умиляется.

Лицо Ильи слегка перекосилось.

– Умиляется? Эта кикимора? Старик, ты еще не осознал эту проблему во всей ее прелести. Пойду-ка я ее потормошу – тебе ведь тоже надо домой уходить.

Он решительно двинулся к двери и, распахнув ее, от неожиданности остолбенел, а потом попятился – на пороге стояла Лилиана. Она шагнула вперед, наступая на него, и остановилась.

– Здравствуй, Илья, мы с тобой очень давно не виделись.

Илья безмолвствовал, но Антон быстрей него пришел в себя и, поднявшись, бодро произнес:

– Лиля? Здравствуй. Радость-то какая – я-то думал, что ты в Сибири! Если хочешь провести ревизию, то в любой момент – все данные у меня в компьютере. Илья вон тоже меня только что проверял, говорит, что все, вроде, в порядке. Да, Илюха? Что ж ты мне не сказал, что Лиля приезжает? Сидит тут, главное, проверяет каждую мелочь, придирается.

Илья судорожно глотнул, но ничего не ответил. Губы Лили странно скривились.

– Ревизию, говоришь? Что ж, придется, наверное, действительно сделать ревизию. Для начала представь мне список пациенток клиники – мне кажется, что среди них есть одна лишняя.

Лицо Антона выразило совершенно искреннюю озабоченность.

– Лишняя, говоришь? – он развел руками и добродушно улыбнулся. – Не знаю. Тебе, конечно, твоим хозяйским глазом виднее. Давай посидим, проверим. Или кофе для начала?

Смерив Муромцева презрительным взглядом, Лилиана повернулась к Илье.

– Почему? – горьким шипящим голосом сказала она. – Почему я должна это терпеть? Ты забыл обо мне – ладно. Ты забыл о нашей дочери – пусть. Но привезти сюда рожать эту тварь, эту суку, эту… – неожиданно воздух прорезал ее пронзительный крик: – В мою клинику! А ты, – ее голова дернулась в сторону Антона, – ты сейчас немедленно выбросишь ее отсюда вон! Вон отсюда, из моей клиники, вместе с ее ублюдком! Или ты уволен!

– Прекрати, Лиля, – яростно произнес Илья, обретя, наконец, голос, – прекрати, или я не знаю, что сейчас сделаю!

– Вон! Вон – или я вызову охранников, и ее вышвырнут. Их обоих!

Илья, в бешенстве наклонив голову, шагнул, было к ней, но Антон, остановив его, поднял руку.

– Стоп. Прекрати свои вопли, Лиля, пока что здесь распоряжаюсь я, и персонал клиники будет выполнять только мои распоряжения.

– Тогда с этой минуты ты уволен!

– Я подписывал контракт с твоим отцом, а не с тобой. Согласно этому контракту прежде, чем уволить меня безо всяких причин, мне должны выплатить неустойку. Официально он передал клинику тебе, но контракт остается в силе.

– Ты называешь это «безо всяких причин»? Ты – ничтожество, мразь, гнусный подонок! Тебя вытащили из грязи, из нищеты, а ты в благодарность…. Да папа сам захочет тебя выкинуть, когда узнает про твои грязные делишки. Ты обманул его, меня, Илью….

– Прости, Лиля, – кротко заметил Антон, – так ты считаешь, что это именно я обманываю Илью? – он сделал легкое, но выразительно ударение на слове «я», – Ах я прохвост эдакий, и что ж я такой плохой?

Лицо Лилианы посерело, она чуть покачнулась и скользнула рукой в сумку.

– Так я тебе посмеюсь, ты навсегда заткнешься!

На миг мужчины остолбенели – на них угрожающе смотрело дуло револьвера. Потом Илья дернулся, собираясь броситься на жену и схватить ее за руку, но Лиля угрожающе повела оружием в сторону Антона.

– Стой, любимый, а то я твоему дружку прострелю яйца. А вы, господин Муромцев, всем здесь распоряжаетесь, говорите? Так вот тогда и распорядитесь, чтобы эту шлюху немедленно выкинули отсюда. Быстро, даю минуту, а потом стреляю.

На лбу Антона выступил холодный пот, но он спокойно поднял кверху руки и кивнул.

– Понял. Все понял, Лиля, дальше не объясняй. Минуточку – сейчас позвоню и обо всем распоряжусь. Спокойно, Лиля, только не волнуйся и не стреляй, а то я не смогу распорядиться. Следи за каждым моим движением – я никуда не убегаю, я только выполняю твое приказание. Сейчас при тебе позвоню и распоряжусь.

Говоря это, Антон боком придвигался к своему столу и, наконец, опустился на стул, положив руку на телефонную трубку. Как только та часть его тела, которой угрожала оружием Лилиана, оказалась надежно защищена массивными деревянными ящиками, он почувствовал огромное облегчение и даже улыбнулся.

– Звони! – гневно приказала она, помахивая пистолетом.

– Понимаешь, Лиля, – ласково произнес он, не поднимая трубку, – Карину сейчас никак нельзя трогать. Она кормит ребенка, он недоношенный и еще очень слабенький. Если сейчас их тронуть, то можно погубить обоих. Поэтому никто из охранников не согласится выполнить подобное распоряжение – ведь им потом могут предъявить обвинение в убийстве. Да и вообще – кому охота иметь такое на совести? Так что давай мы так сделаем: Карину пока беспокоить не будем, чтобы у нее не пропало молоко, и ребенок не пострадал. А через недельку-другую, когда малыш наберет вес, я их спокойно выпишу, и ты о них забудешь. Договорились?

Наклонив голову, Лиля с насмешкой слушала его речь, и по лицу ее блуждала язвительная усмешка.

– Все сказал? А теперь позвони и выполни мой приказ. Иначе твои мозги сейчас разлетятся по столу, и даже твой друг Илья их не соберет. Стой, любимый, не шевелись, – она повела оружием в сторону подавшегося вперед мужа.

– Неужели тебе не жалко ребенка, Лиля? – кротко спросил Антон. – Ведь этот мальчик – брат твоей дочери, сын твоего мужа. Твоего любимого мужа, Лиля! Как и твоя дочь Танечка – вспомни о ней.

– Сволочь, подонок, – вне себя закричала Лиля, – я застрелю тебя, а эту суку размажу об стенку! Эту вашу Карину – мерзавку, грязную шлюху, воровку, стерву подлую!

– А ну закрой рот!

Негромкий голос, прозвучавший за спиной Лилианы, заставил ее дернуться и повести рукой в сторону. В то же мгновение рыжеволосая худощавая женщина с силой ударила по револьверу, и тот отлетел на несколько шагов. Хлопок выстрела разорвал воздух, но пуля, никого не задев, пробила дверцу стенного шкафа, застряв где-то внутри него. Рыжая вцепилась в волосы Лилианы и, с силой наклонив ее вперед, стукнула носом о пол.

– Кто сука? Кто шлюха? Ах ты, дрянь дешевая, не смей даже имя моей сестры упоминать своим поганым ртом!

Произнося это, Маргарита каждый раз тыкала Лилю носом в пол, пока та в ужасе не завопила:

– Помогите!

Илья оторопел от неожиданности, но Антон быстро пришел в себя, торопливо обошел стол и, подобрав валявшийся револьвер, с интересом покрутил его в руках.

– Хорошая штучка! – он сунул оружие в стол, с шумом закрыл ящик и, рассмеявшись, поаплодировал: – Браво! Я ваш вечный должник, мадам!

– Не стоит! – Маргарита с отвращением взглянула на Лилю и дала ей пинок под зад, отчего та упала, да так и осталась стоять на коленях. Из носа ее текла тонкая струйка крови, дотронувшись рукой до лица, она испуганно застонала:

– Илья! Илья, она убила меня, помоги мне!

– Иди ты! – с тихой яростью в голосе ответил он, не двигаясь с места.

Лилиана истерически разрыдалась, размазывая кровь по лицу.

– Ну и что теперь с ней делать? – весело спросил Муромцев. – Она же мне всех дам в отделении перепугает. – Лиля, вставай и попей водички.

Он попытался было приподнять ее за локоть, но она стукнула его по руке и истерически прорыдала:

– Сволочь!

Маргарита достала из болтавшейся на ее плече сумочки блокнот, написала несколько слов и, выдрав листок, протянула его Антону.

– Что у вас имеется из этих препаратов?

– Да практически все, у нас снабжение по высшему разряду, – с улыбкой откликнулся он, прочитав названия лекарств, и весело кивнул на Лилиану, – вот, благодаря ей.

– Прекрасно.

Внезапно перестав рыдать, Лиля подняла голову и, широко распахнув глаза, испуганно уставилась на Риту.

– Нет! Я не дам вам… Илья, не позволяй ей меня трогать! – взвизгнув, она дернулась в сторону от угрожающе шагнувшей в ее сторону рыжеволосой женщины.

Маргарита вновь запустила руку в волосы Лили, запрокинула ее голову назад и, глядя прямо в глаза, медленно произнесла:

– Я сейчас сделаю вам укол, вы успокоитесь и поедете к себе домой. Ляжете спать. Состояние в ближайшие сутки будет неважное, сразу предупреждаю, но вы этого вполне заслуживаете. Если же вы начнете брыкаться, то я, как специалист по нервным и психическим болезням, дам заключение, и вас немедленно упрячут в психиатрическую больницу – один ваш пугач чего стоит! И еще, – она угрожающе встряхнула темноволосую голову владелицы клиники, – пока моя сестра находится в этой клинике, чтоб ты сюда – ни ногой! Попробуй только что-нибудь сделать моей Карине или хоть чем-нибудь ее расстроить – убью! Поняла? – и, поскольку Лиля молчала, Маргарита еще раз крепко ее встряхнула. – Поняла или нет? Отвечай!

– Поняла, – испуганно пискнула та.

Безропотно позволив Маргарите ввести ей лекарство, а Антону – обтереть окровавленное лицо мокрым полотенцем, Лиля сидела в кресле, куда ее усадили, и всем своим обликом напоминала примерную школьницу – руки сложены на коленях, глаза скромно опущены.

– А теперь, дорогой родственник, твой черед, – спокойно сказала Маргарита Илье, – отвези-ка ее домой, а то она скоро уснет.

– И что мне дома делать с этой дурой? – недовольно поинтересовался он.

Маргарита пожала плечами, аккуратно собрала остатки от ампулы и одноразового шприца и выкинула их в мусорную корзину.

– Уложишь баиньки, а общественность за это будет перед тобой в вечном и неоплаченном долгу, – вместо Маргариты ответил Муромцев. – Давай, Илюха, вези, а то мне тут придется до завтра сидеть и ее сторожить.

– Вставай! – Илья обхватил Лилиану за талию и потянул к двери. – Давай, топай шире, а то я тебя сейчас выкину с лестницы.

– И… Илюша, дорогой! – она послушно двинулась за ним заплетающимися ногами и попыталась положить голову на его плечо, но он раздраженно дернулся.

– Вперед, тяжелая артиллерия!

Когда дверь за супругами Шумиловыми закрылась, Маргарита, не глядя на Муромцева, задумчиво заметила:

– Н-да, теперь мне многое понятно. Здорово он ее боится.

Антон покачал головой.

– Он пытается уберечь Карину. Лилиана всегда была, как бы это помягче выразиться, непредсказуема. Единственное, что может удержать ее в узде, – страх перед разводом. Хорошо, поближе к делу, чем мне отблагодарить вас за избавление – чай, кофе?

– Благодарю, – с ноткой обычного высокомерия в голосе отозвалась она, – я вообще-то зашла к вам по делу, а не на чай.

– Значит, кофе, – задумчиво подытожил Антон, доставая из шкафа еще одну чашку, – черный, со сливками, с сахаром?

– Я, кажется, сказала, – резко начала было Рита, но он с широкой улыбкой на лице поставил перед ней чашку с кофе, придвинул сахарницу и кувшинчик со сливками.

– И опять понял – вы сами себе все добавите по вкусу. Прошу.

Маргарита попробовала возмутиться.

– У меня очень мало времени, – подчеркнуто сухо произнесла она, всем своим видом показывая, что нужно поставить точки над «i», – меня ждет Карина, она уже, наверное, закончила кормить ребенка.

– Ну и что? – его улыбка стала еще шире. – Карина знает, где вы, если она очень соскучится, то может позвонить сюда по местному телефону. А вы посидите, отдохните. Пейте кофе, а я вам пока распечатаю все данные Карины – Илья сказал, что вы хотите с ними ознакомиться, – голос его вдруг стал ласковым. – Вы ведь устали, сегодня только прилетели в Москву, нет?

Маргарита недовольно дернула плечом, потом хрустнула пальцами, но все же ответила:

– Да.

– Оставайтесь на ночь в клинике – у нас есть комнаты для визитеров.

– Нет, спасибо.

Она все же взяла чашечку тонкими пальцами и сделала глоток. Антон повернулся к компьютеру и, найдя нужный файл, включил принтер.

– Насколько я понял, мы коллеги, – сказал он, с улыбкой взглянув на Маргариту.

– Я специализируюсь в области нейрохирургии, – очень сухо буркнула она.

– Фантастика! – лицо его прямо-таки засветилось восхищением. – А знаете, почему-то именно так я и подумал, глядя на вас – нейрохирург! В детстве какое-то время мечтал стать нейрохирургом. Да, завидую!

– Да нет, отчего же, каждому свое, – более миролюбиво возразила Рита. – Распечатки готовы?

– Погодите, нужно распечатать еще несколько файлов – у нас каждый специалист имеет свою папку. Не нравится мне, как эта программа работает – никак не могу добиться, чтобы данные по каждому больному от каждого специалиста автоматически группировались в одну папку. Ведь она должна это выполнять, зараза, должна! А только запускаю – сразу зависает, не идет. Сейчас я отдельно распечатаю – кардиолога, терапевта, детского врача. Хотите еще кофе?

– Нет, спасибо.

– А немного коньяку? Фирменный – угостил один благодарный муж.

– Я не употребляю спиртного, – ее тон опять посуровел, но Муромцев понимающе кивнул.

– Да, конечно, у нейрохирурга рука должна быть твердой. Хотя мой отец, насколько мне известно, иногда позволял себе расслабиться.

Впервые Маргарита проявила интерес к беседе.

– Ваш отец был нейрохирургом?

– Да, я, можно сказать, потомственный медик. Медик в третьем или четвертом поколении. А ваши родители тоже были врачами?

– Нет, – она вновь замкнулась.

– Значит, вы первая и единственная, уникальная в своем роде, – Антон задумчиво покачал головой и поставил перед ней вазочку с печеньем. – Знаете, моя мама тоже была очень талантлива, говорили даже, что в ней есть искра божья. Она так надеялась, что я унаследую ее талант, но я, как видите, – он вздохнул и развел руками, – обычный серый мышь.

Грусть и нежность, прозвучавшие в его голосе, заставили Маргариту бросить быстрый взгляд в его сторону.

– Почему же, моя сестра очень высокого мнения о вас, как о специалисте, – в ее голосе слышалась некоторая неловкость.

Антон пренебрежительно усмехнулся и махнул рукой.

– Очковтирательство, которым я занимался всю жизнь. Талант требует целеустремленности, а я только тем и занимался, что создавал себе имидж.

– Откровенно, однако.

– А что мне скрывать? Да, грешен – не чурался веселой компании, любил вино и прелестных женщин. Вот скажите мне откровенно, что я из себя по вашему мнению представляю? В тридцать шесть лет, чувствую себя дряхлым стариком и ничего не могу с этим поделать. Может, это нормально?

Он выжидающе смотрел на нее – открыто и немного беспомощно, словно от ее ответа зависела вся его жизнь. Маргарита слегка смутилась.

– Не знаю, мне тоже тридцать шесть, но меня это как-то…

– Вы! – перебил ее Муромцев с ноткой неподдельного восхищения в голосе. – О вас речь не идет, вы – красавица, а такая красота, как ваша, не имеет возраста.

Чуть наклонив голову, он каким-то особым взглядом окинул сидевшую перед ним женщину. Она вскинула голову и посмотрела на него с вызывающе безразличным видом.

– Только глупостей говорить не надо, а? Прошу вас – я абсолютно равнодушна к комплиментам.

– Что вы, я не хотел вас обидеть – просто высказал свое чисто субъективное мнение. Думаю, что вам от него ни жарко, ни холодно. Ведь для вас важней всего – ваш талант, ваше умение превзойти других. Подняться на недосягаемую высоту и плюнуть оттуда на нас, маленьких людей. Тьфу – и нету! Поэтому ваша красота, тонкость, обаяние для вас тоже – тьфу на мокром месте.

Маргарита вспыхнула, и от гнева у нее задрожали губы.

– Я вам… я вам разве давала право составлять на меня характеристику?

Антон ласково улыбнулся и, не спуская с нее глаз, покорно согласился:

– Конечно, нет. Ничего вы мне не давали, я сам нагло и беспардонно присвоил себе это право. Сможете ли вы меня когда-нибудь простить?

Встретив его смеющийся взгляд, Маргарита внезапно почувствовала, что гнев ее будет выглядеть довольно глупо. Поэтому в ответ она лишь снисходительно пожала плечами.

– Вы, действительно, обычный очковтиратель и, к тому же наглец. Не понимаю только, почему моя сестра такого высокого о вас мнения. Это надо же – при мне обсуждаете мой характер! Может, вы еще захотите обсудить мою сексуальную жизнь? Так меня этим не смутишь – давайте, не стесняйтесь!

Неожиданно легко поднявшись с места, Антон подошел к Маргарите и, присев рядом с ней на корточки, заглянул в ее сердитые глаза.

– Какая сексуальная жизнь, о чем вы? – нежно сказал он. – Да нет у вас никакой сексуальной жизни, разве вы позволите хоть кому-то подойти к вам на расстояние ближе вытянутой руки?

Пощечина, которой его удостоили в следующий момент, была гулкой и увесистой. Поймав ударившую его руку и поднеся ее к губам, Антон серьезно и торжественно провозгласил:

– Я это заслужил – ведь я подошел слишком близко. Но как приятно, однако!

Маргарита растерянно молчала. Антон вернулся на свое место, а рука ее все еще висела, словно плеть.

– Простите меня, – сказала она виновато, – я… я действительно сегодня, наверное, немного устала. Мне очень жаль…

– Почему же жаль, – он с улыбкой потер щеку, – я счастлив был познакомиться с вами, все было просто замечательно, и единственное, о чем жалею, это то, что мы не можем скрепить наше знакомство рюмочкой превосходного коньяка.

– Вы что, алкоголик? Ладно, черт с вами, наливайте ваш коньяк!

– Тогда мне уже не о чем больше и мечтать, – достав из шкафа два фужера и, плеснув в каждый немного коньяку, Антон сказал: – Будем знакомы, имею честь представиться – Антон Максимович. Можно просто Антон. А вы…

– Маргарита Георгиевна, фамильярностей не люблю.

Маргарита давно не пила спиртного, и от крепкого напитка у нее слегка закружилась голова, а на щеках выступил румянец.

– Так вот и спиваются люди, – она зажмурилась, чтобы прогнать нахлынувший туман, – сначала одна рюмка, потом две, потом бутылка.

– На всю бутылку не рассчитывайте, – возразил Антон, – я тоже хочу получить свою долю.

– Да вы натуральный пьяница!

– Вы меня раскусили. Давайте я вам еще чуток налью – один раз в год даже нейрохирург может напиться до чертиков, я это точно знаю.

– Откуда вы знаете? Ваш отец что, часто пил?

– Мой отец? – Антон слегка поднял брови.

Маргарита ехидно прищурила зеленые глаза.

– Да, вы же говорили, что ваш отец был нейрохирургом. Или вы это сказали для красного словца?

– Если честно, – медленно проговорил он, – то я мало знаю о своем отце. Видите ли, я – плод внебрачной связи. Долгие годы ни я, ни мой отец ничего не знали друг о друге. Когда все обнаружилось – уже после смерти мамы, – он готов был открыто признать меня, но я… Что-то во мне восстало, и лишь когда он умер, я понял, что мне нужно было много о чем его спросить. Поэтому, что мне вам ответить? Да, за тот год, что нам пришлось знать друг друга, он пригубливал одну-две рюмки – по праздникам. Но он тогда уже был сильно болен, поэтому я не могу судить об остальных этапах его жизни.

Маргарита, стиснула в руке тонкую ножку фужера и пристально посмотрела на него своими изумрудными глазами.

– Вы чем-то напоминаете мне одного человека, – сказала она неожиданно для самой себя, – человека, который определил мой путь в науке, моего любимого учителя. Наверное, я вспомнила о нем из-за того, что вы заговорили о вашем отце. Ваш отец работал в клинике? Он был талантлив?

– Мне говорили, что он талантлив, но это говорили люди, любившие его, поэтому трудно судить объективно. Чем он конкретно занимался, я толком не знаю. Порылся однажды, любопытства ради, в журналах – его последняя публикация вышла в восемьдесят третьем году. Потом он, кажется, был на административной работе, и там у него возникли проблемы, но он не имел обыкновения обсуждать свои дела в кругу семьи, поэтому даже его дочь ничего толком о нем не знает. Вы по себе, наверное, знаете, что нейрохирурги – народ скрытный.

Обезоруживающе улыбнувшись, Антон подлил Маргарите еще немного коньяку. Она смущенно опустила глаза, автоматически выпила содержимое своего фужера и тут же спохватилась:

– Да вы что, как я после этого пойду к Карине!

– А вы к ней сейчас и не пойдете. Погодите, как я не сообразил – у меня в холодильнике хороший сервелат, я сейчас настругаю бутербродов. Да вы сидите, не пытайтесь даже встать – я вам сейчас нож в руки все равно не дам.

Маргарита с интересом наблюдала, как он ловко режет хлеб и колбасу.

– У меня так тонко никогда не получается, – с некоторой завистью призналась она.

– Надо же мне хоть в чем-то вас превзойти, – Антон поставил перед ней тарелку с бутербродами, – ешьте, а то мы с вами позабыли древнюю мудрость: пить, не закусывая, вредно. Что еще желаете? У меня, кажется, еще сыр есть.

– Нет, спасибо, лучше что-нибудь еще расскажите из своей жизни.

– А что именно?

– Как получилось, что вы встретили своего отца? Только если вам неприятно вспоминать, то не нужно.

– Нет, почему, это даже забавно. Получилось так, что его младшая дочь случайно в меня втюрилась – влюбилась, я хочу сказать. Наш дед, которому было известно мое происхождение, очень испугался – я ведь никогда не отличался особым целомудрием, и для меня не было ничего святого. Пришлось ему срочно открыть нам глаза, пока мы не натворили глупостей.

– Забавно, – протянула она, – как в кино. Но вы так и не заявили открыто о вашем родстве? У вас ведь, наверное, еще есть какие-то родственники с его стороны?

– Родственники есть – брат, сестры. Только я так и не счел нужным с ними познакомиться – зачем? У каждого своя жизнь, а это, как говорится, дела давно минувших дней. А скрывать – зачем мне скрывать? Я ничего не скрываю, но кому теперь интересно, что умерший много лет назад профессор Максим Евгеньевич Баженов был моим отцом.

Пальцы Маргариты внезапно выпустили фужер. Она с секунду разглядывала осколки на полу, потом подняла глаза на Антона и, слегка заикаясь, спросила:

– Максим Евгеньевич … он был вашим отцом, Антон? Максим Евгеньевич Баженов? Налейте мне, пожалуйста, еще коньяку.

Антон вскочил и остановился, растерянно глядя на ее побледневшее лицо.

– Вы его знали? – растерянно спросил он и достал из шкафа другой фужер. – Вы знали моего отца, Маргарита?

– Он был, как метеор, – лихорадочно говорила она, – пристально глядя на янтарную жидкость, – быстрый, как молния, точный, уверенный в себе. Гениальный. Вы говорите, что никто из родных толком не знал его, а для него все было походя – женщины, семья, друзья. Все, кроме работы. На мою личную жизнь он наложил вето.

– Почему? Какое и кто имел право наложить вето на вашу личную жизнь? Или он хотел, чтобы вы… ему посвятили свою личную жизнь?

Продолжая глядеть в одну точку, Маргарита усмехнулась и покачала головой.

– И вы тоже это подумали! Нет, не ему – науке. Нейрохирургии и психохирургии. Он считал, что во мне есть искра божья, и я не могу убивать свою жизнь на личное.

– Но сам он ни в чем себе не отказывал, – сухо заметил Антон, – у него было три жены, бесчисленное множество связей и куча детей.

– Я же сказала: это все так – походя, между делом. Я бы так не смогла, и он это знал, – она судорожно вздохнула и допила свой коньяк. – В двадцать лет я увлеклась одним аспирантом – обычное юношеское увлечение. Во всяком случае, именно так он и смотрел на нашу связь. Я же, когда это закончилось, потеряла всякое желание жить и даже попыталась… Короче, Максим Евгеньевич после этого даже думать мне запретил о мужчинах. Он сказал, что у каждого свое предначертание, мой удел – психохирургия.

– И помимо прочего у вас, как и у каждого из остальных людей, всего одна единственная жизнь, – процедил он сквозь зубы.

Рита печально качнула головой, в зеленых глазах ее мелькнула насмешка.

– Он объяснил, что с моим характером любые отношения принесут мне массу неприятностей и отвлекут от работы.

– Да ладно вам, у вас чудо, а не характер! – Антон слегка улыбнулся.

– Глупая шутка! Ладно, главное не это – восемь лет! Восемь лет мы работали над закрытой темой, и даже детям и жене он не имел права ничего рассказать о нашей работе. В мире забыли о профессоре Баженове, а ведь мы жили, мы работали, мы получили результаты, и у меня уже готова была диссертация. А потом началась перестройка, тему закрыли, институт перепрофилировали, мы остались без работы. Он уже умирал, но он верил, надеялся, что я все-таки продолжу нашу работу, а я…