Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

Глава двенадцатая

Туристический сезон в Умудске обычно начинался в конце июля, когда спадала жара, длившаяся, как правило, около трех-четырех недель. В течение всего периода, когда столбик ртути ежедневно еще до полудня переваливал за отметку «сорок», город затихал и казался наполовину вымершим. Традиционно июль, как и зимние месяцы, считался самым убыточным для местного туристического бизнеса. Отели практически пустовали, спортивные мероприятия не проводились по причине малого числа зрителей, выставочные залы музеев закрывались из-за отсутствия посетителей, а все сотрудники уныло отправлялись в неоплачиваемый отпуск. Сами же бизнесмены, тяжело вздохнув, уезжали отдыхать на Канарские острова или на свои загородные виллы.

Спустя две недели после того, как улеглись страсти, вызванные выборами, оправданием Ючкиных и короткой заметкой, сообщавшей, что «журналистка Лариса Чуева по рекомендации медиков улетела в Лондон, заявив, что не имеет никаких претензий к кому-либо», Егор Ючкин, проплыв в бассейне свою ежедневную стометровку, с наслаждением растянулся на деревянном лежаке и сказал выбиравшемуся следом за ним из воды сыну:

– Люблю я наше сибирское солнышко, и никаких Черных морей не нужно. Эх, Гнаша, обвели нас всех вокруг пальца! Такая идея у меня была – источники, здравница! Да народ бы к нам как в советские времена съезжался! Миллионы ведь теряем из-за этого летнего простоя!

Игнатий неторопливо разложил махровое полотенце на соседнем лежаке, вытянулся на нем, прикрыв лицо соломенной шляпой, и ответил:

– Ты отстаешь от жизни, папа, преимущества крупных корпораций хорошо известны: им доступны многоцелевые исследования, они могут финансировать масштабные дорогостоящие проекты. К тому же в случае провала одних проектов убытки будут компенсироваться за счет успеха других.

– Теоретик! – хмыкнул отец. – Если ты так рассуждаешь, то не плачьте потом с Керимовым, когда вам придется покрывать убытки от строительства этой клиники.

Игнатий приподнял шляпу и, повернув голову, взглянул на отца. Месяц в заключении мало отразился на внешнем облике Егора – разве что он слегка похудел и стал более энергичен, а теперь еще и кожа его почернела под лучами июльского солнца.

– Сколько раз я тебе говорил, папа, чтобы ты пользовался защитным кремом и закрывал лицо, – наставительно проговорил Ючкин-младший, – солнце сейчас находится в пике активности, а защитный озоновый слой в последние годы стал намного тоньше. Ты бравируешь и рискуешь получить онкологическое заболевание. Тем более, в твоем возрасте и после таких потрясений!

– Брось, брось, – насупился Егор, – я солнце всегда любил, и ничего, кроме пользы оно мне не сделает. Это вы, молодые, все дохляки. Ты вон – в воде догнать меня не можешь, а ложишься загорать – лицо шляпой прикрываешь, полотенце на лежак подстилаешь. А ведь телу полезно дерево чувствовать, я из особой сосны распорядился эти лежаки сделать. Потрясения! Думаешь, меня легко сломать? Десять лет уже ломают и никак не доломают, это не ваше поколение – сразу лапки кверху тянете. Я-то думал, если честно, что Руслан покрепче тебя будет, а он тоже дров наломал. Теперь будем все вместе под этой бабой ходить. Хотя тебе-то что – тебе, может, оно даже и приятно.

Игнатий пропустил мимо ушей ехидный намек родителя и примиряюще заметил:

– Мне кажется, что кроме выгоды это нам ничего не принесет. У Лилианы большие планы, она хочет привлечь инвесторов из-за рубежа. Думаю, что по нынешним масштабам это вполне возможно.

– Уже купился на дурацкие посулы, – хмыкнул отец, – да на Западе после дефолта от нас ногами и руками отбрыкиваются, чем ты их можешь приманить?

– Ты слыхал такое имя – Бертрам Капри? Миллиардер, известный своей благотворительностью. Фонд, учрежденный им в память о покойной жене, на конкурсной основе предоставляет средства для строительства лечебного учреждения в одном из регионов проживания малочисленных народов. Воскобейников предложил нам тоже представить свой проект на конкурс – умуды по официальным данным последней переписи подходят под категорию малочисленного народа.

– Хитрый мужик этот Воскобейников, он мне сразу и показался. Конкурс, говоришь? И когда же?

– В конце сентября проект должен быть представлен к рассмотрению комиссии, возглавляемой Капри, – полным оптимизма голосом ответил Игнатий.

Егор перевернулся на бок и, хитро прищурившись, посмотрел на сына.

– Значит, уже успели подготовить проект для конкурса? – спросил он.

– Как раз об этом я и хотел поговорить, – бодро откликнулся Ючкин-младший, – я думаю, папа, мы могли бы воспользоваться твоими проектами, ты ведь, все равно, не сможешь один их реализовать. Конечно, придется многое изменить, переработать…

– Черта с два! – рявкнул отец, грохнув кулаком по лежаку. – Я вложил в разработку проектов деньги и немалые! Хитры они, ничего не скажу – прислали тебя. То-то ты нынче примчался ко мне с утра пораньше!

Игнатий подождал, пока он успокоится, и, как ни в чем ни бывало, продолжил:

– Расходы тебе, естественно, компенсируют, можешь прямо сейчас назвать сумму.

Егор ничего не ответил и минут пять ворочался с боку на бок, подставляя солнцу разные части своего тела. Потом сел и, заслонив ладонью глаза от слепящего солнца, посмотрел на сына.

– Ладно, предположим, – усмехнулся он, – и кто же мне все оплатит? В рамках холдинга из моих же средств?

– Все оплатит Филев, папа. Я в общих чертах рассказал Лилиане о твоих планах, и они с отцом и Воскобейниковым чрезвычайно заинтересовались. Конечно, у них есть и свои разработки, я сейчас как раз помогаю Лилиане провести некоторые расчеты. Если ты согласишься сотрудничать и передать нам все, что у тебя есть, то к сентябрю мы все закончим.

Егор пожал плечами и снова лег.

– Дохлое дело, – проворчал он, – ладно, заплатите – проекты будут ваши, развлекайтесь. Только честно говорю: в успехе сомневаюсь.

– Спасибо, папа, – обрадовано откликнулся Игнатий из-под шляпы, – а что касается результатов, то Воскобейников утверждает, что успех в основном определяется личным отношением Капри. Если нам во время представления проекта удастся произвести на него положительное впечатление…

– Смотрю, этот Воскобейников совсем тебе вскружил голову! Хитрая лиса! Он окончательно уладил с журналисткой? Не устроит она какую-нибудь каверзу?

– Она уехала. Подписала все, что нужно, взяла деньги и уехала.

– М-да. Надеюсь, Руслан немного поумнеет. И все же, не пойму я этого Воскобейникова. Арсен-то был мужик понятный – в чем-то мы с ним сходились, в чем-то ругались, а этот… – он передернул голыми плечами и почесал живот.

– Что тебе так непонятно папа – мужик, как мужик. В советское время на таких давали характеристику: «хороший семьянин, политически грамотен, морально устойчив».

– Больно уж он устойчив, – пробурчал Ючкин-старший, – на меня, помню, во все времена много наезжали, хотя я и сам был зубастый, но попробовали бы тронуть мою семью и моих детей! Если б кто с твоей сестрой поступил, как Руслан с его дочкой, то я бы в порошок стер и следа не оставил. Поэтому я и боюсь, что он затаился…

Игнатий рассмеялся – так, что шляпа даже слегка подпрыгнула, – и сказал:

– Ой, папа, это человек не твоего темперамента! Для него превыше всего его имидж, успех на выборах, глобальные проблемы вроде стабильности в регионе. Так что не волнуйся. К тому же, девочка жива и здорова, они с матерью через день после выборов благополучно отбыли в Швейцарию – к отцу Лилианы.

– М-да. Эта твоя Лилиана, конечно, тоже зверь баба. Ты еще не забыл, что у тебя есть жена, сын, дочь?

Покрасневший Игнатий порадовался широкополой шляпе, закрывавшей лицо, и, сделав голос строгим, ответил:

– Папа, я не думал услышать от тебя столь, извини, пошлый намек! С госпожой Шумиловой у меня чисто деловые отношения, в ближайшее время нам предстоит много работать над проектом, и поэтому я попросил бы тебя – во избежание слухов – не повторять нигде подобных вещей.

Егор хмыкнул, проворчав:

– Ты своего отца совсем за дурня держишь? Это ты не меня проси, это твоя Антонина вчера вечером приезжала – все песни мне пела и плакалась о жизни.

– Глупо, папа, – вспылил Ючкин-младший, садясь и нервно нащупывая ногой свои купальные шлепанцы под лежаком, – не надо подыгрывать Тоне, она просто устала от всей нынешней нервотрепки – твой арест, проблемы в компании, дети переболели краснухой. Конечно, на ней сказалось. Кстати, она не говорила, что я хочу ее с детьми на той неделе в Италию отправить? Рим, Венеция, Неаполь – пусть отдохнут, развеются.

– Сам-то что не едешь? – игриво ухмыльнулся отец.

Сын опять порадовался шляпе, но ответил нарочито безразличным тоном:

– Конечно, хотелось бы, но, сам понимаешь, работа над проектом. Мне, скорей всего, придется в ближайшее время уехать в Москву, слетать в Стокгольм и в Лондон, а в конце августа съездить в Швейцарию.

– С ней?

Игнатий, нащупав, наконец, шлепанцы, рывком сунул в них ноги и, сердито повысил голос:

– Да, папа, с ней! С ней, с Воскобейниковым, с группой архитекторов и дизайнеров. Что ты еще хотел узнать? Все, я пошел – мне надо работать.

Он вскочил и, набросив на плечи полотенце, зашагал к дому. Егор, втайне довольный тем, что сумел-таки вывести из себя своего всегда столь невозмутимого и «правильного» сына, тоже поднялся и, похлопав себя по волосатой груди, миролюбиво крикнул ему вслед:

– Завтракать-то будешь, Игнаша?

– Я завтракаю в офисе, – издали отозвался тот и скрылся в доме.

Действительно, все последнюю неделю Игнатий Ючкин завтракал, обедал и ужинал на работе – в обществе Лилианы. Эта женщина поражала его своим умением мгновенно переключаться с обсуждения деловых проблем на секс и обратно. Бывало, они спорили, рассчитывали, что-то доказывали друг другу, и вдруг лицо ее менялось, взгляд мутнел, а глаза закатывались. Она задирала юбку, под которой – Игнатий уже знал – никогда ничего не было, и тянула его к себе. Они совокуплялись тут же, в кабинете – сидя, стоя, лежа, в кресле, на ковре на диване. Однажды Лиля ухитрилась принять совершенно немыслимую позу на письменном столе, в другой раз уперлась головой в печатающий принтер и заставила взять себя сзади. После этого она обычно скрывалась в небольшой туалетной комнате с душем и спустя пять минут возвращалась – серьезная, сосредоточенная, готовая продолжить прерванную работу.

Игнатия, который никогда прежде не изменял жене, неожиданно увлек этот спонтанный – «рабочий», как он его мысленно называл, – секс. Одно было плохо – не хватало сил с прежней интенсивностью выполнять супружеские обязанности, и жена это немедленно почувствовала. Почувствовала и поехала жаловаться свекру.

«Глупая Тонька, – с нежностью думал о жене Игнатий, открывая дверь в свой кабинет, – это же ерунда, такой секс для меня в плане чувств ничего не значит. Всего лишь новизна и разрядка. Лилиана отдается бесстыдно и с самозабвением, она мной, похоже, серьезно увлеклась – это всегда импонирует мужчине, но надо ей, конечно, намекнуть, что я никогда не оставлю семью. Да, нужно выбрать время и потактичней намекнуть ей».

Он включил компьютер, и тут же из селектора послышался мелодичный голос Лилианы:

– Игнатий, спускайся, у меня кофе еще дымится.

Ее кабинет находился этажом ниже, и, когда Игнатий вошел, на небольшом столе уже стоял завтрак на двоих.

– Дорогой, иди ко мне, – сказала Лиля, едва секретарша унесла поднос с остатками еды, – милый, мне сегодня не хочется ничего оригинального, давай, я просто лягу на стол, а ты возьми меня, – глаза ее тут же закатились, а спустя минуту она уже дергалась под ним и шептала: – Боже, боже, как ты похож на моего Илью! Тот же темп, это просто чудо!

Через полчаса, выйдя из душа, она спокойно и деловито раскладывала перед Ючкиным распечатки сделанных ею расчетов.

– Когда ты успела все сделать? – восхищенно спросил он. – Не по ночам же ты работаешь?

– Я мало сплю и стараюсь зря не терять времени. Кстати, это в наших общих интересах – если проект привлечет Капри, то через наш холдинг пройдет, как минимум, миллиард долларов. Когда твой отец передаст нам свои проекты?

– Он, в принципе, согласен, но хочет возмещения расходов.

– Справедливо, – Лиля холодно кивнула, – тогда сегодня ты должен представить мне вариант совместного проекта, это срочно. Отправляйся работать, я перекину на твой компьютер всю необходимую информацию.

Ее тон и желание его выставить неожиданно задели Игнатия. Подняв распечатку с расчетами, он помедлил. Прищурился, отстранив и разглядывая лист бумаги издали – у него была дальнозоркость, – а потом сказал:

– Да, когда твой годовой доход исчисляется миллиардами, один маленький миллиардик можно и на благотворительность отдать.

Лиля пожала плечами.

– Возможно. Капри постоянно на что-то жертвует, но этот конкурс по масштабам ни в какое сравнение не идет с предыдущими пожертвованиями. Я тебе это говорю, чтобы ты понял всю важность нашей работы и объяснил своему отцу, если он еще не дозрел.

– Папа все прекрасно понимает, – сухо ответил Ючкин, немного задетый ее тоном.

– Ну и прекрасно, тогда действуй.

– Сейчас я начну работать, не надо меня погонять, – упрямо выпятив губу, он продолжал стоять на месте, и Лиля, не желавшая обострять отношений, немного смягчилась.

– Я сама, если честно, месяц назад ругала моего отца за эту нелепую идею с клиникой, но теперь вижу перспективы. Так что дебилами будем, если не сумеем заставить этого романтика миллиардера поделиться с нами своими миллиардами.

Ючкин улыбнулся и покачал головой.

– Да, романтично – жертвовать в память о погибшей жене.

Внезапно лицо Лили вновь приняло уже знакомое ему выражение, дыхание участилось, и рука торопливо потянулась к его ширинке.

– Иди ко мне, я опять захотела.

Однако Игнатий еще не совсем восстановил свои силы после предыдущего раунда и оказался не на высоте, поэтому минут через десять она с легким вздохом разочарования одернула юбку и игриво его пощекотала.

– Жалко. Ладно, отдохни – вижу, тебя разговоры о романтике не побуждают на подвиг. Ты, наверное, не смог бы жертвовать в память о жене, а Игнатий?

Ее смех был хриплым и немного вызывающим. Игнатий, немного раздосадованный своей неудачей, вызывающе ответил:

– Почему же – я свою жену очень люблю. Ты-то своего мужа любишь?

Внезапно ее лицо потемнело, ответ прозвучал глухо и страстно:

– Я так люблю своего мужа, что просто не смогла бы без него существовать, и пусть бы все провалилось в тартарары – деньги, земля, сама жизнь. Ладно, давай на этом закончим и продолжим работу. Потом нам придется еще дней десять поработать в Москве, и затем вылетим в Швейцарию к отцу – там параллельно с нами уже работает группа специалистов.

– А твой дядюшка Воскобейников? – спросил он, складывая бумаги.

– Закончит все дела в Умудии, а потом, конечно, присоединится к нам. Кстати, учти, что дядя Андрей, хоть и не специалист, но очень умный человек, советую тебе прислушиваться к его мнению. Думаю, что он будет работать в контакте с моим мужем – они всегда находят общий язык.

Ючкин на минуту застыл, подняв голову.

– А разве твой муж… тоже работает над проектом?

– Естественно, – холодно ответила она, слегка подняв бровь, – у нас семейный бизнес. Пока мы обходились без его помощи, но на последнем этапе придется задействовать и Илью. Думаю, что в Швейцарии, когда он к нам присоединится, папа сразу загрузит его работой. Мой муж – прекрасный программист.

– В Швейцарии? Он разве тоже там…

Договорить Игнатию не дал прозвучавший в селекторе голос секретарши:

– Лилиана Александровна, Москва на проводе.

Лиля положила руку на трубку и, скользнув ледяным взглядом куда-то мимо Ючкина, вежливо произнесла:

– Прости, Игнатий.

Неловко кивнув, он торопливо вышел из кабинета, ощущая где-то в глубине души неприятный унизительный осадок, а Лилиана с силой прижала трубку к уху.

– Шумилова слушает. Что?!

Лицо ее медленно бледнело, и внезапно глаза полыхнули яростным огнем. Она произнесла каким-то не своим – сдавленным и шипящим – голосом «Спасибо, я все поняла» и бросила трубку.

Минут через двадцать Андрея Пантелеймоновича Воскобейникова разыскали в конференц-зале муниципалитета, где проходило совещание представителей городской администрации, и передали записку:

«Андрей Пантелеймонович, вас ищет госпожа Шумилова, она хочет срочно связаться с вами по мобильной связи».

Извинившись перед отцами города, он поспешно поднялся и вышел в примыкавший к залу кабинет, по дороге включив мобильник.

– Дядя Андрей, – сказала Лиля без всякого перехода, – мне сейчас позвонила моя бухгалтер из клиники. Она была в отпуске по семейным обстоятельствам и сейчас только вернулась – картину в клинике она застала абсолютно безобразную! Твой любимый Антон Муромцев творит неизвестно что!

Воскобейников даже растерялся немного.

– Гм. Не понимаю, ты из-за этого меня вытащила с совещания?

– Да, я немедленно вылетаю в Москву – собираюсь его уволить.

– В Москву? Но ты не можешь сейчас бросить работу над проектом. Объясни, в чем дело, хотя бы! Антон, насколько я знаю, прекрасный специалист, работу в клинике он наладил неплохо, и его советы нам могут пригодиться на одном из этапов создания проекта. Его увольнение создаст определенные трудности, и Александр вряд ли сейчас пойдет на это.

– Я буду требовать! – в ее голосе неожиданно прорвались истерические нотки. – Если бы вы все были хорошими родственниками, то не допустили бы такого!

– Хорошо, я сейчас подъеду – мы позвоним в Москву и все выясним.

– Не собираюсь я ничего объяснять! Эта стерва Карина родила в моей клинике, а твой подонок Муромцев даже не подумал мне сообщить! Уже почти месяц, а я ничего не знала, пока верный мне человек не вышел из отпуска! И до сих пор эта сука в моей клинике со своим ублюдком – за мой счет расположилась, как дома, а твой дорогой племянник там днюет и ночует!

– Не понимаю все же, при чем тут Антон – Илья владеет клиникой на равных паях с тобой, ты сама настаивала на совместном владении собственностью.

– Потому что я его люблю! – Лиля горько всхлипнула. – Люблю, что бы он ни делал, – голос ее тут же перешел на визг, – но эту суку я сегодня же вечером пинками вышвырну вместе с ее щенком. Пинками! И Муромцев отправится туда же!

– Погоди, Лиля, – продолжал увещевать Андрей Пантелеймонович, – к чему скандалы, ведь это ничего не изменит. Я поговорю с Ильей, но ведь ты же знаешь, какой он упрямый, ты таким образом ничего не добьешься! Закончим все дела в Умудске, потом вместе…

– Игнатий закончит без меня, – прервала его Лиля, – а меня ждет самолет, увидимся, – она отключила телефон и, сунув трубку в сумочку, торопливо направилась к ожидавшей ее у подъезда машине.

Всю дорогу до аэропорта она сжимала кулаки и мысленно представляла, как вызванная ею охрана будет выкидывать из клиники «эту суку». Илья, конечно, начнет ныть, но ей пора, наконец, проявить твердость – он переступает все правила приличия. И пусть только посмеет вмешаться или что-то возразить! А Муромцев – подонок, тварь, мерзавец! До чего же она его ненавидит! Ладно, ему осталось спокойно дышать до полудня – с учетом разницы во времени часовых поясов, – а потом… потом она его, может, даже прикончит и навсегда избавится! И никто ничего не докажет. Никто! Сунув руку в сумочку, Лилиана нащупала рукой холодный ствол револьвера, неожиданно ощутив приятный холодок в груди.

Однако из-за неувязок с диспетчерскими службами самолет госпожи Шумиловой прибыл в Москву только к половине пятого пополудни. За полчаса до этого Антон Муромцев, просмотрев последние сводки по всем пациенткам клиники, с удовольствием потянулся и выключил компьютер – на данный момент никаких экстренных случаев не ожидалось, поэтому его рабочий день можно было считать оконченным.

Он раздумывал, чем занять вечер. Домой идти не хотелось – там на него в последнее время вдруг стало остро накатывать чувство одиночества. Особенно оно усилилось после того, как Катя завела себе друга, и временами Антон печально думал:

«У нее своя жизнь, а у меня – своя. Возможно она испытывала то же самое, когда я встречался с женщинами. Не знаю, почему я чувствую себя глубоким стариком – в тридцать шесть лет! Надо жениться, наверное, но на ком? Жениться просто для того, чтобы не чувствовать этого мучительного одиночества. Жениться на одной из тех женщин, с которыми порою бывает так приятно, но чьи имена почему-то постоянно путаются и вылетают из головы. Что ж, я в некотором отношении неплохой жених – преуспевающий главный врач частной клиники, обеспеченный жилплощадью, имеющий машину и неплохую – относительно бюджетника – зарплату. Раб Лильки. Она мне платит – за работу, конечно, но ведь за такую же работу квалифицированный врач-бюджетник не получает и сотой части моей зарплаты. Поэтому я ее раб. Она занимается со мной сексом, когда пожелает, и еще она … она мать моей дочери. Что делать, куда мне бежать от этого? Да, жениться, чтобы не думать, не вспоминать – о маме, о Сашке Эпштейне, о Кате, о Баженове и о… дядя Андрее. Интересно, рассказал ли Сашка матери о том, что случилось на похоронах? Какая разница – они теперь далеко от России, и мы вряд ли когда-нибудь увидимся. Только я не хочу, чтобы в моем сердце постоянно гнездилась ненависть, я не хочу жить с жаждой мщения – это не по мне».

Его мысли прервал осторожный стук в дверь, и Илья Шумилов заглянул в кабинет.

– Антон, можно? Ты не занят?

Не было прежде случая, чтобы Муромцев был не рад видеть друга, то теперь поразительное внешнее сходство Ильи с его дядей стало ему вдруг неприятно.

– Заходи, конечно, – угрюмо ответил он, – клиника твоя, ты можешь заходить когда угодно и куда угодно.

Илья в растерянности замер на пороге.

– Старик, в чем дело? – голос его вдруг стал испуганным. – Что-нибудь с Кариной? С мальчиком? Плохие анализы?

Антон спохватился и довольно кисло ответил:

– Нет, что ты, все окей. Заходи, садись, гостем будешь.

– Ты такой мрачный, – Илья осторожно присел на стул, – все в порядке, правда?

– Нормально, я же говорю – просто устал. Садись, кофейку выпьем.

– Нет, я на минуту. Привез сестру Каринки – она сегодня только прилетела. В данный момент они воркуют и обмениваются информацией, а я оказался третьим лишним.

– Тогда тем более садись, нас с тобой будет уже двое лишних на этом свете. Выпьем кофе, послушаем музыку. Поставь себе что-нибудь, пока я с кофеваркой орудую.

– Ничего себе! – изумился Илья, разглядывая надписи на кассетах. – Тебе, старик, точно отдохнуть пора – Моцарт, Вивальди. Ты давно меломаном заделался?

– Недели две. Съездил на Арбат, накупил себе классики.

– Старик, да я бы тебе из Интернета бесплатно перекачал, я себе чего только не перекачиваю – джаз, блюз, металл, Высоцкого, русские народные. Даже Галича отыскал. Помнишь, как мы у тебя один раз под Новый год балдели – твои приятели столько кассет принесли, а какой-то парнишка на гитаре все играл и пел. Ты еще меня к хорошенькой девочке подсадил, а Лилька потом явилась и все испортила. Помнишь, как мы ее усыпили, чтобы мозги не делала? Хорошо еще, что твоей мамы не было дома, а то нам бы влетело по первое число. Помнишь?

Антон печально покачал головой и горько ответил:

– Это был последний Новый год, когда она была жива. Лучше бы мы с ней вдвоем его встретили.

Илья растерялся и беспомощно вскинул глаза.

– Прости, старик, ради бога. Ну я и козел, а? Да чтоб мне сдохнуть!

– Не надо, – грустно улыбнулся Антон, – лучше расскажи что-нибудь. Кстати, что за сестра такая у Каринки, что я ее никогда не видел?

– Я сам ее второй или третий раз в жизни вижу – она работает, кажется, за границей – по контракту. Последний раз была в Москве лет пять назад. Злая, рыжая, как бес, и сразу же на меня окрысилась: «Почему мне ничего не сообщили, почему ты Карину не отвез в Штаты? Я каждый месяц перевожу на ее счет солидную сумму!» Я даже взбеленился, говорю: «Меня твоя сумма не интересует, я сам могу обеспечить семью и делаю так, как считаю нужным». Короче, родственный разговор не получился, и теперь соблюдаем вежливую дистанцию.

– М-да, дама, кажется, серьезная, – Антон улыбнулся и покрутил головой, – и что она там заграницей делает – с мужем?

– Да кто эту ведьму замуж возьмет – ни мужа, ни детей. Одна, как перст и сама добывает себе хлеб насущный. Но зарабатывает, как я понял, прилично.

– Путана?

Илья состроил обиженную мину.

– Старик, я шокирован твоим вопросом.

Антон весело ухмыльнулся.

– Прости, я не хотел обидеть твою родственницу – сорвалось с языка. Просто дамы, работающие за границей по контракту, у меня ассоциируются… Влияние, знаешь, прессы и телевидения. Хотя лично я не вижу в путанах ничего плохого – полезная для человечества профессия.

– Ты не понял меня, – чопорно ответил Илья, – я обиделся не за нее, а за несчастных путан. За этих милых, добрых и, как ты говоришь, полезных человечеству дам.

– Серьезно? – изумился Муромцев. – Да, здорово тебе твоя новая родственница подпалила хвост! Но чем же она все-таки занимается? Секрет?

– Да нет, она хирург. По выражению Каринки «мозги режет».

– Ладно тебе, у них своих хирургов достаточно, – не поверил Антон.

– Да леший ее знает, Карина сама толком ничего не может сказать. Да если так уж интересно, то сам спроси – она собиралась зайти к тебе, чтобы просмотреть медицинскую карту Карины и ребенка. Ты можешь ей показать?

– Какая вдруг забота о сестре! Только почему она раньше ничем не интересовалась, эта пресловутая родственница? Хотя мне-то без разницы – беседа с родственниками является частью моей работы.

– Не обижайся, старик, я просто не хочу с ней скандалить. Если честно, то мне самому она, как снег на голову. Каринка получает от нее раз в год послание по электронной почте и с такой же частотой отвечает. Да они, кажется, и не были никогда особо дружны – разница в возрасте десять лет. Каринка написала ей перед тем, как лечь в больницу – ты же помнишь, в каком она была состоянии, – и наша дорогая Маргарита соизволила приехать. Правда, они, наверное, действительно соскучились – так бросились друг к другу…

Карина плакала, а Маргарита гладила ее по голове и шептала:

– Тише, сестренка, радость моя, тише, не плачь – молоко пропадет.

– От радости молоко не пропадает, – Карина в последний раз всхлипнула и улыбнулась сквозь слезы. – Ритка, да неужели это ты? Сестренка, ты мне столько раз снилась, что я даже не верю – ущипни!

– Ты должна была сразу сообщить мне, что ждешь ребенка, и что у тебя проблемы с сердцем, – сердито, но мягко выговаривала Маргарита, отводя черную прядь волос со лба сестры.

– Не хотела тебя тревожить, – Карина потерлась лбом о плечо сестры, – я же знала, что все обойдется. Сюрприз собиралась сделать – приедешь, а у тебя готовый племянник. Не знаю, с чего я тогда запаниковала – отправила тебе это дурацкое послание.

– Да ты ничего толком и не сообщила – небольшие проблемы, видите ли! Я что – гадать на кофейной гуще должна?

Карина успокаивающе погладила сердито дернувшееся плечо Риты.

– Ну, не злись. Я просто на всякий случай – подготовить тебя, если…

– Дура! – резко, почти грубо выкрикнула Маргарита, но тут же прижала руку Карины к губам и нежно поцеловала. – Если ты еще когда-нибудь попробуешь… Детка, дурочка маленькая, в тебе вся моя жизнь.

– Не надо, Ритуля, – Карина осторожно высвободила руку, – такого не должно быть. У тебя твоя жизнь, твоя работа – я знаю, что ты всегда ею жила. Кстати, когда закончится твой контракт? Или ты никогда больше не вернешься в Россию?

Взгляд Маргариты внезапно стал ледяным.

– Не будем сейчас о моей работе, – холодно ответила она, – я каждый месяц перевожу деньги на твой счет, почему ты их не тратишь?

– Как-то не было необходимости. Я даже то, что зарабатываю, не трачу – Илья не позволяет.

Маргарита сердито нахмурилась.

– Я твоего Илью сегодня чуть не убила, почему, спрашивается, он не отвез тебя заграницу, если у тебя возникли такие проблемы?

– Илья не любит уезжать из России, мы два года назад ездили в Австрию и во Францию, так там он просто с ума сходил. Помнишь, я давно тебе рассказывала, как его в девяностом насильно вывезли в Швейцарию? Антон Муромцев говорит, что у него с тех пор развилась идиосинкразия к заграницам.

– Кто такой Антон Муромцев?

– Ритка, ты все забыла что ли? Я же еще десять лет назад тебе о нем рассказывала – как он помогал мне, когда я только приехала в Москву. Он очень хороший, просто удивительный. Сейчас он главный врач этой клиники.

– Не знаю уж, как он тебе помогал, – мрачно буркнула Маргарита, – помню только, что в девяностом, пока не вмешалась я, вы с мамой спали на полу в консульстве. Хотя с этим Муромцевым, если он тут главврач, мне действительно нужно поговорить – я хотела просмотреть твою медицинскую карту.

– Ой, Ритуленька, я только умоляю: разговаривай очень тактично, ладно? – голос Карины стал испуганным. – Ты не представляешь, скольким мы с Ильей ему обязаны!

– Если хочешь, я могу выписать чек на его имя, – в голосе Маргариты зазвучали высокомерные нотки, – не желаю, чтобы ты чувствовала себя кому-то обязанной.

Неожиданно Карина обиделась.

– Ой, ну ты вообще! – с горечью сказала она сестре. – Ничуть не изменилась. И мне тоже – посылаешь, посылаешь. Не переводи мне больше денег, оставь себе.

– Ты говоришь глупости, детка, – Маргарита опять дернула плечом, – мне хватит моих денег на сто лет вперед, и я не хочу, чтобы ты в чем-то нуждалась. Могу посылать и больше.

– А я хочу не этого, – в голосе Карины зазвенели слезы, – я хочу хоть изредка тебя видеть. Не раз в пять лет по случаю похорон папы и мамы, а просто увидеть – посидеть, поговорить, дотронуться. Почувствовать, что у меня есть сестра.

Лицо Риты выразило недоумение.

– Зачем? – спросила она. – О чем говорить? Ну, скажи мне сейчас все, что хочешь.

– Ах, Рита ты Рита! – Карина нежно погладила руку сестры. – Правильно мама говорила, что ты никогда ничего не хочешь понимать. Помнишь, как ты в детстве читала мне сказки и заставляла повторять за тобой стихи – заучивать наизусть?

– Не помню, – улыбнулась Маргарита, – я помню, как я тебя учила плавать, а ты вырывалась и не хотела идти в море – боялась.

– А когда ты в первый раз приехала из Ленинграда на каникулы, ты привезла мне куклу. Мама еще была недовольна: «Зачем ты зря деньги тратишь? Лучше бы ты себе там больше фруктов покупала. Карина большая, в школу ходит, она в куклы уже не играет». Ты разозлилась и швырнула куклу в угол, и у нее откололся нос. А мне так хотелось поиграть с этой куклой! Я потом ночью лежала и потихоньку плакала. Мама тогда расстроилась, что ты из-за нее рассердилась, и не стала эту куклу трогать – так она и лежала в углу с отбитым носом до самого твоего отъезда. А я потихоньку, когда никто не видел, приставляла к ней нос и играла.