Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

Глава четвертая

В семье Малеевых слово Алеши пользовалось непререкаемым авторитетом. Даже глава семьи Виктор Малеев, не терпевший малейшего возражения со стороны жены и дочерей, никогда не спорил с сыном. Когда Алеша что-нибудь доказывал ему, ссылаясь на вычитанные из энциклопедий или научных статей факты, во взгляде отца светились нежность и восхищение, граничащие с преклонением. Жена Тамара, иногда ловившая этот взгляд, испытывала легкий укол ревности – муж никогда не смотрел так на их дочерей Маринку и Ниночку. Впрочем, она тоже уважала начитанность пасынка, и за годы их с Виктором брака у нее с Алешей сложились ровные и вполне товарищеские отношения. Тамара заботилась о мальчике не меньше, чем о своих дочерях, а он с большим успехом принимал участие в воспитании младших сестренок.

Сама Тамара считала свой брак удавшимся. С тех пор, как в районном ЗАГСе серьезная худая женщина в круглых очках объявила их с Виктором мужем и женой, он никогда не изменял ей, это она точно чуяла своим тонким женским чутьем. Его любовь к жене была здоровым плотским чувством, к девочкам он относился ласково, тревожась о них, как и полагается любящему родителю.

Маринка была его гордостью – отличница, спортсменка, красавица, статью пошедшая в мать. Единственное огорчение она доставила отцу с матерью в шестом классе, когда они обнаружили у нее на столе набор теней для век. Выкинув дорогой французский набор в мусор, Виктор строго-настрого запретил дочери пользоваться косметикой.

– Не смей портить рожу этой гадостью, поняла? И чтоб у меня не смела брови выщипывать – такую красоту портить! Никогда тебя не порол, но если еще раз увижу – выпорю! Это придумать же надо – в школу идут, а как на панель собрались!

– Витя! – торопливо вмешалась жена, сконфуженная подобным сравнением.

Он тоже застыдился ненароком сорвавшихся при ребенке слов и мрачно пробурчал:

– И ведь двенадцати лет еще не исполнилось!

Маринка сделала ангельски-невинное лицо, и не посмела возразить отцу, однако, отметив смущение родителей, про себя злорадно ухмыльнулась.

«Послушали бы они, что у нас в школе ребята говорят, а то из-за панели засмущались! Будто я про проституток не знаю»

Когда ее, наконец, отпустили, она отправилась к брату и разрыдалась у него на плече.

– Как же мне теперь быть? У меня брови совсем светлые и ресницы. И глаза невыразительные, девчонки говорят, мне обязательно нужно их оттенить. И потом… тушь не моя, мне девчонка из класса одолжила.

Алеша поцеловал сестренку в распухший нос, оглядел ее и хмыкнул:

– Ну и картофелина! Чего ревешь? Ладно, у меня где-то была книжка про макияж, изучай теоретически, пока в возраст не войдешь.

Он полез в книжный шкаф, отыскал толстое «Руководство по макияжу» и протянул Маринке. Она с сомнением оглядела книгу.

– Так это я еще сто лет читать буду. А до тех пор как?

– Придется потерпеть, когда изучишь, я смогу привести папе веские аргументы в твою пользу. Все должно быть по науке.

Впечатленная солидным словом «аргументы», Маринка в последний раз протяжно всхлипнула и согласилась.

– Ладно, давай книгу. А… тени? Мне ведь вернуть надо.

– Я куплю тебе точно такие же и вернешь, – пообещал Алеша, – договорились?

Инцидент был исчерпан, Маринка с энтузиазмом взялась за книгу, но, будучи не особенной любительницей чтения, вскоре ее забросила. Косметикой она все же пользовалась, хотя и «ненаучно», однако научилась умело прятаться от домашних. Алеша об этом знал и мысленно аплодировал сестре, но из воспитательных соображений постоянно у нее спрашивал, как продвигается чтение косметического опуса.

Больше всего хлопот доставляла родителям младшая дочь Ниночка. Девочка тревожила учителей своей неусидчивостью и непонятливостью. Она долго не могла научиться читать, писала слова слитно, а к четырем прибавить три было для нее настоящей проблемой. Тамара добилась того, чтобы дочку приняли в лицейский класс, и часами просиживала с ней, помогая делать домашние задания. Глаза у Ниночки мутнели от усталости и начинали усиленно моргать, а толку не было. Виктор лично съездил поговорить с учительницей, но та лишь раздраженно отмахнулась:

– Не знаю, не знаю, работайте больше, вы совершенно не занимаетесь развитием ребенка! У нас класс лицейский, придется перевести вашу дочь в обыкновенный класс. Я буду говорить с директором.

Учительнице сделали хороший подарок, и Ниночка осталась в лицейском классе. На какое-то время все успокоились, потом в дневнике вновь появились угрожающие надписи. Алеша решил сам заняться сестренкой. Понаблюдав за ней и изучив соответствующую литературу, он сказал мачехе:

– Я думаю, нужно проконсультироваться с психоневрологом, у нее глазки моргают, а ты на нее только жмешь и наказываешь.

Тамара расстроилась до слез.

– Ты что, думаешь, Ниночка идиотка ненормальная, чтобы к психиатру ее вести? Ленится просто, что же я не вижу! Она способная!

– Конечно, способная, что ты! – торопливо согласился Алеша. – Да ты не переживай так, прочти статью – тут как раз о неусидчивых детях. Я для тебя из Интернета скачал. К психоневрологу самых умных детей водят. И потом, психоневролог – это не психиатр.

Тамара ничего не ответила, но затаила обиду. Виктор в тот день вернулся домой очень поздно, рассказывая ему о своем разговоре с Алешей, она не удержалась и заплакала:

– Витя, почему он так говорит о Ниночке? Ведь я ему всегда была, как мать.

Муж нахмурился и погладил ее по голове.

– Раз Лешка говорит, то так и нужно сделать. Пусть узнает, куда ехать, договоритесь, и я сам вас свезу, – видя, что жена открыла рот и хочет возразить, он строго добавил: – Не вздумай только чего-нибудь обидное парню сказать, поняла?

Тамара закрыла рот и послушно кивнула головой. Через два дня Ниночку отвезли к детскому психоневрологу – доброй и внимательной старушке с мудрым лицом. Она долго и внимательно осматривала девочку, разговаривала с ней, прописала лечение – таблетки и микстуру. Потом оставила Ниночку играть с игрушками и пригласила родителей в отдельный маленький кабинет.

– Вам нужно быть с ней очень терпеливыми, избегать перегрузок, – сказала она и улыбнулась испуганно смотревшей на нее Тамаре, – вы ее в какой класс отдали – в лицейский? Там их нагружают очень, я понимаю, конечно, что все родители хотят в лицейский или в гимназический, или как там их теперь называют.

– В обычном вообще невозможно учиться, – всхлипнула Тамара, – учителя сами говорят.

– Ну да, ну да, – старушка врач тяжело вздохнула, – вы, наверное, думаете, что вы одни к нам с проблемами приходите? Да сейчас, если посчитать, то две трети детей – необучаемые. Что вы хотите – восемьдесят шестой и восемьдесят седьмой годы рождения, поколение Чернобыля. Нам ведь не сказали всей правды тогда, а ведь и в Москве была радиация. В утробе матери, можно сказать, этих ребятишек настигла. Я замечаю, и учителя замечают, что слабые дети. Память слабая, здоровье слабое – прошлые поколения разве такие были?

– Учительница говорит, у них в классе остальные дети умные, – хмуро заметил Виктор.

– Так их, голубчик, для того и разделяют – один лицейский класс для тех, кто покрепче оказался, и два для остальных детишек. А в обычных учиться – не приведи господь, учителя стонут. Программу усложняют, а дети ослабленные. Начнется потом, может, восстановление – лет через пять.

– А нам-то что делать? – хмуро и с вызовом в голосе спросила Тамара. – Наш ребенок-то уже родился! – не выдержав, она расплакалась и говорила, вытирая слезы платком: – Нам ведь никто ничего не говорил про радиацию, никто! Мы бы побереглись лет пять, ведь еще молодые.

– Ну-ну, голубчик мой, не расстраивайтесь, не надо, – доктор ласково погладила ее по руке, – не все так ужасно, ребенок ваш совершенно нормальный, но утомляемость повышена, и мозг перевозбужден. Попейте лекарства и не перегружайте девочку. Запишите ее в балетный кружок – пусть побольше двигается. Она вот тут прошлась передо мной, и я вижу, что у нее природная грация. Почему всем родителям обязательно нужно, чтобы дети были отличниками? Все равно, потом почти никто не станет математиком.

– Но учится-то надо, – угрюмо возразил Виктор, – в школе требования.

– Ох уж эта школа! – старушка возвела глаза к небу. – Больше тридцати человек в одном классе, шум, гам, нервное напряжение. Я, конечно, могла бы дать вам справку на надомное обучение, но ребенку без коллектива тоже нельзя. Если хотите, дам, конечно.

– Спасибо, доктор, мы подумаем, – сказал Виктор, поднимаясь и доставая из кармана стодолларовую купюру. – Нет-нет, доктор, не отказывайтесь, мы знаем, какая у врачей зарплата, а вы к нам очень внимательно отнеслись.

Старушка вспыхнула, когда он положил деньги ей в карман халата, и на лице ее появилось какое-то беспомощное выражение.

– Есть еще вариант, – сказала она, не поднимая глаз, – сейчас уже кое-где начали функционировать частные школы. Там индивидуальный подход к каждому ребенку, не больше десяти-одиннадцати ребят в классе, бассейн. Дорого, конечно, но это выход. Если хотите, я узнаю и подберу оптимальный вариант для вашего ребенка.

– Будем вам очень благодарны, доктор, всего хорошего, – крепко взяв Тамару под руку и кивнув растерянно смотревшей им вслед старушке, Виктор повел жену к выходу.

Ниночку отдали в частную школу – шел девяноста четвертый год, и как раз то время Виктор начал приносить домой большие деньги. О том, где он работает, никто и никогда дома не спрашивал – эта тема была под запретом даже для Алеши. Отец лишь сказал ему однажды, что занимается государственной безопасностью и о своей работе говорить не имеет права. Изредка к Малеевым заходили коллеги Виктора по работе, но дома о делах никогда не говорили. Иногда они собирались в маленьком охотничьем домике километрах в пятидесяти от Москвы по Ярославской дороге – Виктор любил охоту и к радости Тамары часто привозил домой подстреленных рябчиков и уток.

– У нас на деревне тоже многие охотились, отец с братом часто уток приносили, – любила рассказывать она, общипывая птицу, – а что есть-то было? Мясо да птицу государству сдавали план выполнять, своя живность тоже не у каждых, а в один год вообще во всех дворах куры подохли от чумки. Так и было – мы в свинарниках с зари до темени с мясом работали, а дома мяса не видели. Егерь у нас добрый был – не трогал людей, понимал. В один год у нас, помню, всех гусей и уток перебили, стали лебедя стрелять. Но у лебедя мясо жёсткое.

– Мам, а сейчас в ваших местах утки есть? – спросила однажды помогавшая ей разделывать куропаток Маринка.

– Не знаю, дочка, я, как оттуда уехала, за отца твоего вышла, так с родными не зналась и знаться не желаю. Не могу забыть, как они мною помыкали, сколько настрадалась там. И не так от работы тяжелой, сколько от слов их подлых, как унижали они меня. Бабушка Нина твоя мне дороже матери родной стала, вовек я ее не забуду.

– Я помню, она была добрая, – Маринка, ласкаясь, прижалась лбом к плечу матери.

– Куда тебе помнить, – грустно усмехнулась Тамара, – тебе два годика было с небольшим, когда она умерла. Леша вот помнит, конечно. Я Ниночку в честь ее назвала, чтоб добрая была – как бабушка. Сама твоему отцу предложила, когда она родилась.

В девяносто пятом однажды за обедом Виктор заявил домашним, что хочет строить коттедж – настоящий, двухэтажный, из красного камня.

– Но, Витя, – Тамара оторопело посмотрела на мужа, – как же это вдруг.… И потом, ведь детям в школу – как оттуда добираться? А наша квартира?

– Квартиру продадим, мне уже с вашими тараканами надоело воевать. А насчет добираться не твоя печаль – куплю вам с Лешкой по машине, вот и будете добираться. Детей сама отвезешь или шофер – я человека беру, чтоб за гаражом и машинами следил.

– Пап, а откуда деньги? Ты занялся бизнесом? – неосторожно спросила Маринка и сразу вызвала на себя огонь отцовского гнева.

– Деньги? А это уж не твоего ума дело! Я что, вам мало денег на платья даю? Вы нуждаетесь в чем-то? То-то! Молчи и не лезь в разговоры старших, твое дело – учиться. Пошла из-за стола и займись своими уроками!

Маринка вспыхнула и с задрожавшим от обиды лицом выбралась из-за стола. Ниночка заплакала, отец и на нее тоже прикрикнул:

– Иди, реви в другом месте! А ты сиди и не бегай за ней! – рявкнул он на жену.

Алеша, молча наблюдавший за происходящим, пристально посмотрел на отца и пожал плечами.

– Между прочим, сестренка задала вполне нормальный вопрос, и не знаю, из-за чего ты так нервничаешь, папа. У тебя что-то случилось?

– У меня ничего не случилось, – ответил Виктор, неожиданно успокоившись, – но я не люблю глупых вопросов. Что, да почему, да откуда. У меня сложная работа, и за нее мне хорошо платят. Деньги – не вашего ума дело. Нам нужен дом, как без дома? Ты вот – взрослый парень, скоро в институт поступишь, бабу захочется привести, а куда?

– Что ты, Витя, ему еще рано жениться, – пролепетала Тамара, нервно поглядывая на дверь комнаты, из-за которой слышались всхлипывания Ниночки.

– Я что, его женю что ли? Бабу не только для женитьбы приводят, он уже взрослый. Я помню – чуть старше его был, а уже маху не давал! – он усмехнулся и подмигнул сыну. – Ишь, баба-дура – жениться! Молодому и без женитьбы погулять надо.

Лицо Тамары пошло пятнами, она сердито взглянула на мужа.

– Витя, ты чему мальчика учишь? Я вон телевизор слушаю – то про СПИД, то еще про какую заразу рассказывают. Да разве ж можно!

– Эх ты, темень деревенская! – муж игриво потрепал ее под столом по колену. – На то и средства разные есть. Рекламу что ли не смотришь? «Презерватив может спасти жизнь». Что так покраснела, Лешка уже большой, все должен понимать. Он скоро начнет с девчонками встречаться.

– Папа, – невозмутимо заметил Алеша, – той рекламе особо верить нельзя. Не каждый презерватив может защитить. Американцы, например, сейчас к нам на продажу присылают свои презервативы, а на них по-английски мелко написано: «Не предохраняет от СПИДа». У них поры в резине большие, вирус проникает. А наши продают их как защитные – люди-то по-английски не понимают и пользуются.

– Ужас! – испуганно выдохнула Тамара. – Как же так делать-то можно! Зачем их тогда выпускают-то?

– Для предотвращения демографического взрыва это, собственно, их основное назначение, – Алеша с улыбкой поднялся, – ладно, папа, это я просто так сказал – для информации. Пойду сестер успокою, а то ты их малость из колеи выбил. Обсудите тут все остальное без меня – я еще маленький, стесняюсь.

….Наивность отца его трогала и смешила – впервые он, Алеша, «по-настоящему» был с девчонкой еще год назад. Ему тогда исполнилось пятнадцать, и идеалы детства – князь Мышкин Достоевского и лесковский Голован – уступили место секс-символам телевизионных боевиков. Как большинство школьных приятелей Алеша бросал вполне плотские взгляды на развитые тела одноклассниц, и все произошло во время одной из вечеринок у друга.

Его партнерша Майка была хорошенькой, не по летам развитой девчонкой с вполне сложившимся мировоззрением. Немного подвыпив, она во всеуслышание заявила, что еще целка лишь потому, что пока не нашла покупателя на свой «товар» и готова трахнуться с любым за сто долларов. Ребята засмеялись – для многих, да и для самой Майки сто долларов были огромные деньги. Алеша же ежемесячно получал от отца двести долларов на карманные расходы, хотя и не рассказывал об этом приятелям. После пары рюмок водки он почувствовал себя «крутым», во время танца увлек Майку в соседнюю маленькую комнатку и достал зеленую бумажку.

– Смотри, что у меня есть.

При виде стодолларовой купюры глаза ее округлились.

– Настоящая?

– Фальшивых не держим. Так берешь?

Лицо Майки вспыхнуло от дикого восторга. Оглянувшись и плотно притворив дверь, она выхватила у него деньги, сунула в карманчик блузки и, торопливо задрав юбку, спустила трусы.

– Давай, если ты такой крутой – обратно уже не отдам.

Выпитая водка сделала его смелым и грубым. Майка действительно была девственна, и ей было больно, но она терпела, потому что никогда прежде не держала в руках настоящих долларов.

В течение последующих дней Алеша испытывал ужас от содеянного, смешанный с гордостью, но Майка держалась, как ни в чем ни бывало. Постепенно он тоже успокоился и опять пришел к ней, когда отец в очередной раз выдал ему деньги на расходы. Какое-то время они периодически встречались, а спустя три месяца Алеша увидел, что Майка садится в роскошную иномарку с пожилым мужчиной. На следующий день он попытался устроить ей сцену ревности, но она с ухмылкой заявила:

– Иди ты знаешь, куда! Я и так с тобой продешевила – целкам сейчас триста баксов дают, а то и пятьсот.

– Так и будешь себя продавать – то одному, то другому?

– Ну и что? Накоплю баксов, уеду в Париж и буду моделью. Что мне здесь делать, всю жизнь в дерьме копаться? Или за тебя замуж выйти и детей нарожать?

– А почему бы нет? Не будешь же ты так всю жизнь?

– Я долго жить не собираюсь, мне хоть чуток бы красиво пожить. Чтоб монеты были, чтоб предки не зудели. Накоплю, сделаю загранпаспорт и – тю-тю! Иностранцы русских девушек любят, я там за миллиардера выйду. Видел по телику, как они живут?

После Майки у Алеши были еще девчонки, но подолгу он с ними не встречался – раз-два и до свидания. Две серьезные одноклассницы в него романтически влюбились и писали нежные записки, но Алеша уже понял, что с такими лучше не связываться – можно нарваться на скандал….

После ухода Алеши отец с мачехой какое-то время смущенно молчали, глядя ему вслед, потом Виктор покачал головой и восхищенно произнес:

– Каков подлец, а? Книг начитался, рассуждает обо всем – поэт!

В ту ночь он занимался с женой любовью с особой страстью. Проснувшись перед рассветом, он внезапно вновь почувствовал прилив желания и, придвинувшись к Тамаре, вдруг увидел ее широко открытые глаза.

– Витя, – шепотом спросила она, почувствовав его движение, – а та девушка.… Ну, то, что ты сегодня говорил – в семнадцать лет. Это твоя первая жена была? Лешина мать?

Виктор резко отстранился.

– Какого тебе хрена! Забила себе голову и дочерей хочешь такими же дурами сделать. Закрой глаза и спи!

Тамара вздохнула и послушно закрыла глаза. Виктор лежал на спине, желание у него пропало, а сон все не шел. В голове теснились воспоминания, и не было сил их подавить.

Анна – пылкая и нежная. Она шептала горячие слова, и движения узких ладоней, скользивших по его щекам, были страстными, и нервными. Ее нервность и тонкость возбуждали Виктора, но они же его и раздражали – стоило сказать ей грубое слово, как она вся зажималась и оставалась холодной, как лед, хоть сколько угодно потом возбуждай и ласкай ее эрогенные зоны. Лешка в нее – лицо красивое, тонкое, и волосы так же вьются. Правда, и на него, Виктора, очень похож – подбородок мужественный, рост высокий, широкие плечи. Но легко ранимый – в мать. Из-за этой своей ранимости она и спилась. Из-за этого все так и обернулось. Нужно больше заниматься Лешкой, чтоб не сидел все время с книгами, да с компьютером – спорт, охота.

Виктор старался уделять сыну все свободное время – учил бороться и стрелять из охотничьего ружья. Увозил его в свой охотничий домик и обучал искусству вождения автомобиля. В восемнадцать лет, когда Алеша получил права, он уже был опытным водителем, и отец подарил ему красный БМВ кабриолет.

– Пусть твои ребята в институте от зависти полопаются, – сказал он сыну. – У вас там в вашей радиоэлектронике, небось, одни босяки учатся. Хотел тебя в Англию послать учиться, а ты, видишь, решил все по-своему сделать. Ну, тебе виднее.

Виктор, действительно, мечтал для сына о карьере адвоката или менеджера, но тот увлекался радиоэлектроникой и сам выбрал себе ВУЗ. Вступительные экзамены он сдал на одни пятерки, и Виктор, хоть и сожалевший о несбывшихся надеждах, гордился сыном. К двадцати годам Алеша прекрасно разбирался в компьютерах, составлял программы и даже одно время подрабатывал на небольшой фирме. Отец, узнав об этом, пришел в негодование и отругал его, что случалось крайне редко.

– Что я тебе денег не даю, что здоровье портишь? Тебе ученья достаточно, экзамены, зачеты, а ты еще время тратишь. Чтоб я не слышал больше о твоей фирме. Учебу кончишь – устрою тебя работать в серьезное место.

– В ФСБ? – не удержавшись, спросил Алексей, но отец насупился.

– Будешь работать на Западе, в Европе или Штатах. В России честным трудом много не заработаешь.

В девяносто девятом после Рождества Виктор Малеев решил съездить со старшими детьми в охотничий домик – отдохнуть и поохотиться.

– Лешка целый месяц ночами сидел, экзамены свои досрочно сдал – вон, какой бледный. И у Маринки каникулы кончаются, надо ей воздухом подышать, – сказал он жене.

– Только я, папочка, с тобой не поеду, ладно? – озабоченно заявила Ниночка, выполнявшая свои па в холле перед огромным зеркалом. – А то у меня в балетной школе выступление.

Она была такая хорошенькая, беленькая и важная в своей новой балетной пачке, что родители улыбнулись, а Марина снисходительно щелкнула сестренку по макушке.

– А тебя, кнопка, никто и не зовет. Охота – для взрослых, а ты крути свой балет.

Сама Маринка в свои пятнадцать лет обожала охотиться, знала толк в дичи и стреляла гораздо лучше Алеши, который охоту не очень любил и принимал в ней участие только, чтобы не обидеть отца.

Всю дорогу до охотничьего домика брат с сестрой на заднем сидении машины обсуждали новый фильм. Виктор вел машину, размышляя о своих делах. Он чувствовал себя счастливым, ощущая присутствие детей за спиной и слыша их голоса. Ночью шел снег, дорога была неважная, и дважды им пришлось объезжать столкнувшиеся машины, водители которых оживленно обсуждали причиненный друг другу ущерб. Сам Виктор даже на плохой дороге не боялся не справиться с управлением – он верил в свою реакцию, которая и в сорок лет оставалась молниеносной. Алеша обычно оказывался на лопатках, когда они боролись, и восхищенно говорил:

– Пап, твоя скорость противоречит всем законам природы.

– Тренируйся, сынок, и ты станешь быстрей меня, – весело отвечал отец.

– Да нет, это только когда у тебя от склероза руки перестанут двигаться.

Думая об этом, Малеев каждый раз самодовольно усмехался, но и сожалел – у Лешки реакция намного медленнее, чем у отца, и стреляет он хуже, хотя, конечно, многим может фору дать. Вот Маринка намного шустрее, и рука у нее тверже, хоть и девчонка.

В тот день Алеша опять оказался не на высоте – он подстрелил птицу, но попал в крыло, и она упала прямо к его ногам, истекая кровью. Подбежала Маринка:

– Что ты стоишь – добей.

– Я… не могу, – на лице его были страдание и растерянность.

Она добила птицу выстрелом в голову и сердито сказала:

– Очень добрый, да? Птица страдает, а он стоит, добить не может. Убивать – так быстро. Им ведь все равно когда-нибудь умирать, они от страха не мучаются – они от боли мучаются.

– Да ну вас всех к черту! – вконец расстроился Алеша. – Ненавижу эту чертову охоту!

Он повернулся и, швырнув в снег свое ружье, зашагал к дому. Виктор, слышавший их разговор, вздохнул – у Алеши в последнее время часто случались нервные срывы. Возможно, из-за постоянной работы на компьютере. Тем более, что у него дурная наследственность – Анна была истеричкой. Подобрав ружье, он сказал дочери:

– Ладно, собирайся – домой поедем.

Маринка разочарованно ахнула:

– Пап, но ведь еще совсем рано! Алешка глаза закрывает, когда стреляет, а потом еще и психует! Из-за этого уезжать!

Ей, дочери рассудительной и здоровой крестьянки Тамары, была неведома чувствительность брата.

– Поехали, – повторил Малеев, – иди и скажи Лешке, чтобы собирался.

Девочка надулась и поплелась в дом. До самой Москвы они с братом не разговаривали. Алеша, притворяясь, что спит, отвернулся к окну, натянул на лицо высокий воротник свитера и действительно задремал. Через полчаса его разбудил звонок мобильного телефона – звонил однокурсник Сергей.

– Леха, к тебе можно будет через часок завалиться? С Наташкой?

Алексей взглянул на часы и встряхнул головой, отгоняя сон.

– Через два, годится?

– Сойдет. Лану брать?

– Заметано.

– Тогда до скорого.

Сергей иногда приезжал к нему со своей подружкой, студенткой-медичкой Наташей. Для того, чтобы побыть наедине им приходилось изощряться – Сергей жил с матерью в коммуналке, а у родителей Наташи был консервативно-пуританский взгляд на отношения между полами. Палочкой-выручалочкой частенько оказывался Алексей, в распоряжении которого были четыре комнаты – кабинет, спальня, гостиная и помещение для гостей. С собой влюбленные иногда привозили сокурсницу Наташи красавицу Лану. Это была спокойная, рассудительная девушка без предрассудков, эпизодически составлявшая Алеше компанию.

Маринка ревниво прислушалась к разговору брата, и, когда он сунул трубку обратно в куртку, с завистью спросила:

– Сережка твой, да? Можно, я с вами посмотрю, что ты из Интернета скачал?

– Ни в коем случае, – Алеша снова натянул на лицо воротник, но Маринка заныла:

– Лешенька, пожалуйста. Мне ведь с утра в школу не нужно.

– Цыц, не лезь к брату! – прикрикнул Виктор. – У Алексея свои взрослые дела!

– Знаю я их дела – до полночи порнуху смотреть, потом трахаться! – сердито проворчала Маринка.

– Что за слова такие?! Еще услышу – выпорю! – тон отца стал грозным, и Маринка притихла, хотя Виктор еще ни разу в жизни не порол своих детей.

Алеша, делая вид, что спит, усмехнулся в воротник. В то время компьютеры в России были еще довольно дорогим удовольствием, и у подавляющего большинства его однокурсников их не было, не говоря уж об Интернете. Чтобы позабавить гостей, Алеша перекачивал всевозможные фильмы – отец оплачивал любые его расходы, не задавая лишних вопросов. Помимо этого, молодые люди развлекались компьютерными играми, лазили по порно-сайтам и читали послания невидимых респонденток Алеши, с которыми он вел откровенно-эротическую переписку.

Гости ввалились спустя двадцать минут после их возвращения, Алеша едва успел принять душ и переодеться. Сергей немедленно прилип к компьютеру, с поглупевшим от восторга лицом уставившись на экран и отмахиваясь от Наташи, которая тянула его танцевать.

– Классный комп! А у нас на факультете дерьмо собачье, скажи, Леха? Ты что, видеокарту поменял?

Пока Алеша посвящал приятеля в детали, Наташа включила магнитофон, и комнату наполнили звуки рэпа. Однако, как раз в это время мужчины начали обсуждать преимущества нового процессора и приглашать дам на танец явно не собирались. Девушки немного покружились вдвоем, потом Лана решительно выключила музыку.

– Нам с Наташкой что, вдвоем танцевать? – она откинула упавший на лицо локон и, придвинув стул, села рядом с Алешей. – Леш, твоя Том Сойер, или как ее, все еще пишет?

Письма неизвестной респондентки, скрывавшейся под псевдонимом «Том Сойер», представляли собой винегрет из лирики и откровенного секса. Друзья, читая их, обычно корчились от вызванных смехом колик в желудке.

– Нате вам ее последний перл, – Алеша пощелкал мышкой и кивнул на экран.

– Точно с прибамбасом, – Сергей весело хмыкнул, – смотри, чего пишет: «Мне снится, что мы с тобой обнаженными лезем на высокое раскидистое дерево. Я забираюсь все выше и выше, но ты достиг развилки и удобно улегся меж ветвей на широком стволе. Я останавливаюсь и смотрю вниз – там ты и море. В твоих глазах насмешка и желание. Ты читаешь вслух стихи Бодлера:

«И разделась моя госпожа догола,

Все сняла, не сняла лишь своих украшений,

Одалиской на вид мавританской была,

И не мог избежать я таких искушений»

Я вижу, как напряглось твое тело, как тебя снедает страсть. Душа моя рвется ввысь, но плоть тянет вниз к тебе, и я не в силах ей сопротивляться…», – он ухмыльнулся и взглянул на Алешу, – нет, это психопатка какая-то. Что за Бодлер?

– Шарль Бодлер – французский поэт, – пояснил Алеша, – хочешь, дам почитать? Только в электронном виде, я скачал.

– Нет, спасибо, я и в переплете книжки не читаю, это вон Наташка с Ланкой на женские романы деньги выкидывают, – Сережа кивком головы указал на девушек, – сколько я Наташку ни ругаю.

Наташа улыбнулась и ласково взъерошила ему волосы.

– Ладно тебе! Нормальные книжки, все их читают. Про секс очень реалистично, скажи, Лана?

Та весело кивнула.

– Точно, моя мама тоже читает. Только стесняется, потихоньку у меня с полки берет, а я ей специально новые подкладываю. А что делать – она тридцать лет в школе проработала и до сих пор краснеет, когда дети при ней слово «член» скажут.

Алеша фыркнул.

– Молодец, слушай! Взяла курс на просвещение, сеешь культурно-сексуальную грамотность.

Лана улыбнулась ему в ответ и подтянула к груди коленки, обхватив их руками.

– Ой, Лешка, какое же у тебя удобное кресло – свернешься на нем, как кошечка! Нет, ребята, вы понимаете, у предков поколение закомплексованное. Нам лекцию недавно по сексопатологии читали, – она зажмурилась и покрутила головой, – такая чушь! Старый дядька читает, лет шестьдесят. Все время вспоминает, как был коммунистом, и доказывает, что причина гомосексуальности в раннем половом воспитании. Не повезло нам, в прошлом году другой читал – молодой, красивый, в Кембридже учился.

– Охота ему за гроши со студентами валандаться, – вздохнула Наташа, – он теперь в частной клинике. А старичок этот, говорят, раньше в первом «меде» работал, но его оттуда убрали – он за зачет со студентов по пятьдесят баксов брал, а с начальством не поделился. Ему сначала хотели дело шить, потом тихо-тихо к нам перевели.

– Да? Кошмар, а у нас экзамен летом будет, – охнула Лана, – сказать надо матери, чтоб деньги готовила.

– А ты у Леши возьми, у него есть, – Наташа смеющимся взглядом посмотрела на Алешу и потерлась щекой о щеку Сергея. – Леша, ты дашь Ланке пятьдесят баксов на экзамен?

Ощутив неловкость, он взглянул на Лану, но та глядела чуть в сторону – Наташа уже давно убеждала ее не быть дурой и не спать за «просто так» с богатеньким Лешей.

«Пусть подарки делает или деньгами дает. Ты требуй, намекай – он тебя только больше уважать станет. Мужики, они, знаешь, не ценят, когда им даром все достается».

Лана с подругой в принципе соглашалась, но ей неудобно было начинать подобный разговор.

– Конечно, если тебе нужно, Лана, я всегда готов помочь, – сдержанно ответил Алеша.

Наташа метнула в сторону Ланы победный взгляд, как бы говоря: «Видишь, как с ним нужно». После этого она перевела разговор на другую тему и, продолжая прижиматься к Сергею, промурлыкала:

– Ой, ребятки, давайте, пожуем что-нибудь. Сереженька, оторвись от экрана, ты меня слышишь?

Сергей легонько отстранил ее, чтобы видеть экран компьютера.