Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

– Спасибо за сочувствие, Евгений Семенович, спасибо! – с внезапно вспыхнувшим раздражением проговорил он и поднялся. – Вы приехали больной, чтобы выразить соболезнование, вы поддержали меня в трудную минуту, и я глубоко благодарен, а теперь, если разрешите, я опять вернусь к жене.

– Нет-нет, голубчик, простите, если я что-то не так сказал. Я пригласил вас не для соболезнований, у меня тут кое-что из лаборатории, анализы, – он надел очки и взял лежавший на столе листочек бумаги, – вот, посмотрите. Я специально попросил вас зайти поговорить об этом. Анализы показывают у вашего умершего ребенка, кроме порока сердца, еще и наличие эристобластоза. Учитывая предыдущие выкидыши у вашей жены, есть основание говорить о присутствии факторов, препятствующих нормальному вынашиванию плода. При этом резус-фактор у Инги положителен, антитела по группе АВО тоже не выявлены.

– Хорошо, я тоже это допускаю, но что дальше? Я консультировался в Институте Акушерства и Гинекологии, показывал им анализы, но они ничего точно не говорят – предполагают, прогнозируют, но толком ничего понять не могут.

– М-да. Я вас понимаю, голубчик, но я бы на вашем месте еще раз проконсультировался. Есть одна женщина-генетик, она занимается как раз проблемой невынашивания, связанного с эристобластозом. Я встречался с ней на конференции – очень толковая, между прочим, и предложила несколько довольно интересных и оригинальных методов профилактики и лечения врожденного эристобластоза. Если вы хотите, я свяжусь с ней и попрошу проконсультировать вашу супругу. Может быть, вы даже знакомы с ее работами – Сигалевич Ревекка Савельевна.

Произнеся последнюю фразу, Евгений Семенович спохватился, что опять задел коллегу – всем было хорошо известно, что Андрей Пантелеймонович никогда не читает медицинской литературы. Однако на этот раз Воскобейников даже не заметил бестактности главврача.

– Ревекка? – изумленно переспросил он. – Да, конечно же, она как раз занималась невынашиванием, я помню.

– Вы ее знаете? – обрадовался Баженов.

– Конечно, мы учились вместе. Спасибо, Евгений Семенович, у меня есть ее домашний телефон, я сам позвоню и попрошу о консультации – она мне не откажет. Спасибо за ваш совет.

Ревекка удивилась и обрадовалась, услышав в трубке голос своего старого друга. Разумеется, она обещала сделать все, что в ее силах, и на следующее же утро приехала в роддом взять анализы. Ее приезд неожиданно вдохнул надежду в Ингу, которая до этого была абсолютно безразлична ко всему происходящему.

– Доктор, правду говорят, что вы лечите такие случаи, как у меня? – спросила она, когда Сигалевич брала у нее кровь.

– Есть разные случаи, мне, прежде всего, нужно выяснить причину. Сейчас я еще возьму кровь у вашего мужа, проведу ряд генетических исследований у себя в лаборатории и только после этого смогу дать окончательный ответ.

– Но бывало, чтоб с кем-то было так, как со мной, а потом чтоб вы его вылечили?

– Я же еще не знаю, как обстоят дела с вами, – улыбнулась Ревекка, – но случаи, когда мы спасали детей с врожденным эристобластозом, бывали и довольно часто. Правда, женщины перед тем, как забеременеть, проходили длительный курс лечения, но потом все кончалось хорошо.

– Я хоть десять лет буду лечиться! Я так хочу ребенка, доктор, помогите мне, пожалуйста!

– Надо надеяться, – мягко проговорила Ревекка и на прощание поцеловала Ингу в лоб.

Спустя неделю Ингу выписали домой, и каждый день, едва муж возвращался с работы, она начинала его теребить:

– Андрей, не звонила еще Ревекка Савельевна? Она ведь сказала, что позвонит тебе на работу.

– Родная моя, еще рано – анализы сложные, требуются время, чтобы их провести. Может быть, придется еще раз взять у тебя кровь, так что скоро ответа не жди. Сиди спокойно, отдыхай, поправляйся и ешь, как следует. Если тебе придется начать курс лечения, ты должна быть в форме.

– Какая она хорошая, да, Андрюша? Какая милая, нежная. Странно, что, когда вы учились вместе, ты в нее не влюбился.

– Я предчувствовал, что встречу тебя, – отшутился он.

Ревекка позвонила Воскобейникову через три недели, и голос ее в трубке, как ему показалось, звучал немного напряженно.

– Андрей, удобно будет, если я часов в шесть зайду к тебе на работу?

Ноги его задрожали, и он почти упал на стул.

– Что? Что показали анализы?

– Я приеду, и мы обо всем поговорим.

В этот день Воскобейников сообщил Инге, что задержится, а потом позвонил сестре и попросил ее приехать к нему в больницу к шести часам. Когда Ревекка вошла в кабинет Андрея Пантелеймоновича, им овладела такая слабость, что он даже не поднялся ей навстречу – не слушались ноги.

– Ревекка, садись, садись, – засуетилась Виктория, – хочешь кофе? Ты ведь прямо с работы, я сейчас сварю.

– Нет, спасибо, я не стану вас томить. Сразу расскажу, как обстоят дела, и мы вместе подумаем, что можно сделать. Ты не медик, Виктория, поэтому многие термины тебе будут непонятны, но я буду говорить с расчетом на Андрея. Итак, существует не менее ста антигенов групп крови, и тридцать из них – причина эристобластоза у плода. Эристобластоз – она повернулась к Виктории – это тяжелое заболевание крови, приводящее к смерти ребенка. Так вот, мы имеем здесь один из редчайших случаев. Во-первых, у Андрея с Ингой несовместимость по системе Дуффи. Ты – она взглянула на Воскобейникова – относишься к шестидесяти шести процентам людей с этим фенотипом, а Инга имеет к нему естественные антитела. Во-вторых, она относится к числу тех двух процентов людей, которые иммунизированы к антигену С, а ты гетерозиготен по С, но не имеешь антигенов Д и Е – такое случается с восьмью десятыми процента всех пар, я выявила у Инги специфические антитела IgG. Титр их невысок, но в совокупности несовместимость по обеим системам дает практически нулевую вероятность рождения у вас, как у семейной пары, жизнеспособного ребенка, – ее голос был полон сочувствия. – Заболевание проявляется у плода уже внутриутробно, и параллельно с ним развивается острая сердечная недостаточность, которая и является причиной его гибели.

На какое-то время в кабинете воцарилось молчание. Андрей Пантелеймонович поднес руку к горлу, будто его что-то душило изнутри, и судорожно вздохнул.

– То есть… Ты хочешь сказать…

Ревекка мягко и сочувственно коснулась его руки.

– Я хочу сказать, что каждый из вас может иметь нормального здорового ребенка практически с любым другим партнером, но вместе вы… Вы несовместимы, у вас не может быть общего ребенка, – твердо закончила она.

Виктория, скользнув взглядом в сторону мертвенно бледного брата, подалась вперед, и в глазах ее читалась откровенная неприязнь.

– И что же ты тут предлагаешь? – резко спросила она.

Ревекка ответила спокойно и мягко:

– Тут много вариантов – усыновление, использование донорской спермы. В конце концов, многие семейные пары не имеют детей, если велика угроза наследственного заболевания.

– Хорошо, спасибо за совет, – Виктория говорила нарочито грубо, явно имея желание оскорбить, – но дальше, думаю, мы уж разберемся сами. Сколько мы тебе должны за твой труд?

Ревекка побледнела.

– Ты сошла с ума, Виктория, мне даже странно тебя слушать, она повернулась к молчавшему Воскобейникову: – Андрей, ты объяснишь все Инге или мне с ней поговорить? Мне кажется, она меня хорошо воспринимает…

Но он продолжал молчать, а Виктория не дала ей договорить.

– Спасибо, спасибо, Ревекка, – прервала она, – но во всем этом еще нужно разобраться, как следует. Мы поговорим с настоящими, – она подчеркнула слово «настоящими», – специалистами, посоветуемся и тогда все решим. Я, честно говоря, не очень доверяю твоим скоропалительным диагнозам, да еще когда анализы сделаны в кустарных условиях.

– Зря ты так, Виктория, – Сигалевич все еще старалась говорить спокойно, – наш институт оборудован по первому слову науки и техники. Ты думаешь, что я ошибаюсь? Я сама была бы этому рада, но…

– Не знаю, я наводила справки, и мне говорили, что ты делаешь много ошибок в работе, иногда даже фальсифицируешь результаты в своих интересах. Так что я думаю, ты ошибаешься или … хочешь ошибиться.

– Что?!

– Что? Но я же помню, какие у тебя были отношения с моим братом! Он тебя оставил, и ты до сих пор ждешь случая отомстить. Мстительность – одно из качеств вашего народа. Тьфу!

Виктория брезгливо поморщилась и отвернулась с таким видом, словно действительно собиралась плюнуть. Оскорбленная до глубины души, Ревекка, поднявшись, молча пошла к двери, но, вспомнив, что забыла сумочку, вновь вернулась к столу. На миг она задержалась и спросила Воскобейникова, который сидел, закрыв лицо руками:

– Андрей, ты мне ничего не хочешь сказать?

Он не ответил. Ревекка покачала головой, взяла сумочку и вышла. Когда за ней закрылась дверь, Андрей Пантелеймонович поднял голову и измученным голосом спросил:

– Хорошо, что дальше? Ну, наговорила ты сейчас чепухи, а что толку? Ревекка не ошиблась, ты прекрасно это понимаешь. Когда Инга узнает, она бросит меня!

Внезапно всхлипнув, он закрыл лицо руками, меж пальцев его потекли слезы, из груди вырвалось короткое рыдание. Перепуганная Виктория, забывшая, когда в последний раз видела брата плачущим, опустилась перед ним на колени.

– Взгляни на меня, Андрюша, братик! Родной мой, не нужно так отчаиваться, почему ты решил, что Инга тебя бросит? Господи, где твой платок? На, возьми мой.

Вяло оттолкнув ее руку с платком, брат посмотрел на нее взглядом полным невыразимой боли.

– Она так хочет ребенка – своего ребенка! Для чего ей проблемы со мной, если она всегда может найти себе другого мужа? Молодого – ведь она так прекрасна, а я намного ее старше. Бог мой, что же это, почему, Вика, сестра, почему? Когда-то я обещал продать душу дьяволу, если она станет моей, а теперь вот…

– Давай, подумаем вместе. Сигалевич что-то говорила про донорскую сперму…

Вновь отвергнув подаваемый ему сестрой платок, Андрей Пантелеймонович в отчаянии закричал:

– Я не вынесу, если моя жена будет носить чужое семя, пойми! Но и без Инги мне не жить. Я в капкане, сестра, в капкане! Для меня все кончено.

– Подожди, Андрюша, если так, то… зачем вообще Инге об этом знать?

Он безнадежно покачал головой.

– Она ждет ответа от Ревекки.

– Твоя еврейка теперь оскорблена в своих лучших чувствах и не станет с ней говорить, а мы… мы скажем, что Сигалевич прописала лечение, но пока нужно предохраняться от беременности. Пусть лечится – принимает витамины, физиотерапию там или еще что-то. Сам придумай, ты врач. Пройдет год, два, три – Инге, может, все это лечение надоест, она сама расхочет иметь детей.

– Вряд ли. И если вдруг она узнает про обман…

– Да откуда же? После сегодняшнего Сигалевич иметь дело с нашей семьей не захочет, вашего главврача Баженова она без твоего согласия ставить в известность не имеет права – ведь ее метод пока на уровне эксперимента и официально не используется. Видишь, когда я намекнула ей на фальсификацию, она сразу надулась и поджала хвост. Не волнуйся, Андрюша, братик, Инга ничего не узнает.

В последний раз судорожно вздохнув, Воскобейников немного успокоился и, подумав, решил, что сестра, наверное, права. Он взял платок, который Виктория продолжала ему совать, вытер лицо и поднялся.

– Хорошо, сделаем пока так, а дальше будет видно. Ладно, пошли домой, а то я уже, честно говоря, утомился от твоей болтовни.

Глава третья

Жителям первого подъезда одного из пятиэтажных домов на улице Первомайской было нескучно. Они с интересом прислушивались к оглушительным крикам, несущимся с лестничной клетки, и любопытная пенсионерка Евдокия Николаевна уже в десятый раз подходила к своему почтовому ящику – для того, якобы, чтобы взять газету. В действительности же она боковым зрением наблюдала за тем, что творилось у квартиры номер пять, и, вернувшись к сидевшим на лавочке приятельницам, заговорщически сообщала:

– Все стучит – как только дверь еще не выломала!

– Нынче Витька пораньше с работы вернется, – сказала другая соседка, взглянув на часы, – сегодня Лешке день рождения справляют, Нина с утра печет. Витька-то ее быстро выпроводит.

Крики на какое-то время стихли, а потом внезапный пронзительный вопль огласил весь дом. Евдокия Николаевна вскочила – достаточно резво, если учесть мучивший ее в последнее время радикулит, – и поплелась в подъезд уточнить ситуацию, приговаривая:

– Господи спаси, что ж это она еще удумала?

Молодая женщина с распухшим лицом отчаянно билась головой о дверь квартиры.

– Отдайте! Отдайте Лешку, изверги, убийцы! Мой ребенок, права у меня!

– Что ж ты так бьешься-то, Анна, голову ведь себе прошибешь, – укоризненно заметила ей Евдокия Николаевна. – Домой бы уже шла, сейчас Виктор вернется, милицию вызовут – пьяная же ты совсем!

Анна повернула к ней мокрое разъяренное лицо с опухшими глазами.

– Не ваше собачье дело! – она вновь повернулась к двери и заколотила в нее руками и головой. – Лешенька! Леша, сыночек мой!

– Сына бы хоть постыдилась, – продолжала увещевать ее соседка, – он уже сейчас от тебя шарахается, а когда все понимать начнет? Ему ж за тебя в глаза людям смотреть совестно будет! Это что, ты ему такой подарок на день рождения приготовила, что пьяная явилась?

Анна села на каменный пол, горько завыла, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Евдокия Николаевна, махнув рукой, вернулась к своим товаркам. Недавно переехавшая в их дом из Новых Черемушек интеллигентного вида пенсионерка Ида Львовна решилась спросить:

– Это почему ж она так у вас тут хулиганит? Мне говорили, что дом тихий, место спокойное.

Евдокия Николаевна пожала плечами.

– Прежде-то дом у нас спокойный был, это покоя не стало, когда Анька запила, и у Малеевых скандалы пошли.

– Ужас какой! – брезгливо поджав губы, Ида Львовна помахала сложенной газетой, отгоняя назойливую муху. – Не понимаю, как молодая женщина могла до такой степени опуститься! Хотя, честно скажу: этот Малеев, ее муж, очень неприятный человек. Даже «здравствуйте» никогда не скажет – взглянет, как на пустое место, и кивнет в пространство. Они ведь прямо надо мной живут, и я ему недавно, как мимо проходил, замечание сделала – молодой человек, говорю, вы, когда курите, ко мне в квартиру весь дым тянет, а я астматик. Не могли бы вы, говорю, выходить курить на балкон или на лестницу? Он ни слова не ответил, но так посмотрел, что мне аж страшно стало. И пошел себе дальше.

– Это он теперь такой стал, а прежде вежливый был, улыбчивый. И не курил – ни-ни! Он же спортсмен, его мать чуть ли не с трех лет в спортивный клуб повела, все за здоровье боялась – у них отец-то от туберкулеза умер. Сперва на плавание, потом на гимнастику какую-то, а как подрос, так стал сам уже на борьбу бегать. Постоянно, помню, на соревнования ездил – даже в Болгарию. Ему еще в школе мастера спорта дали.

– Небось, драки у вас тут во дворе постоянно бывали?

– Не без этого, – согласилась Евдокия Николаевна, – но только Витька никогда не дрался, хотя ребята его боялись. С Анькой-то они со школы дружили, идут, бывало, он ей сумку тащит – смеются, разговаривают. Анька-то прежде видная из себя была девчонка, красивая, но парни к ней и близко не подходили – знали, что с Витькой гуляет. Как ему по весне в армию подошло, Нина, мать его, проводы устроила, и Витька прямо за столом Аньку за плечи обнял и объявил: через два года вернусь, и сразу поженимся. И гоголем таким на всех глянул – специально, сказал, чтобы к ней никто из парней без него подойти не посмел. И не подходили – она с одними подружками в кино ходила. Только два года у них не получилось – четыре месяца только прошло, а Анька к его матери прибежала: беременная я, мол. Пришлось ему из армии в отпуск отпрашиваться, чтобы им брак зарегистрировать.

– Ну, это еще хорошо, что он так порядочно себя повел – другой бы мог вообще не признать ребенка, – Ида Львовна многозначительно посмотрела на Евдокию Николаевну, но та замахала руками:

– Что вы, он сам хотел ребенка! Она даже ему, вроде бы, сначала отписала, что хочет аборт сделать, так он ей ответил: не вздумай! Иди, мол, к моей матери, все ей скажи, и жди меня.

– Да, я смотрю, он ребенка очень любит – гуляет с ним почти каждый вечер, с утра в детский садик ведет, и лицо у него – вы заметили? – совсем другое, когда он на мальчика смотрит. Я тут новый человек, мне как-то все сразу в глаза бросается.

– Сейчас он еще не такой, а когда в первый раз из армии его отпускали сына посмотреть, так светился весь. В колясочке по двору катал, разговаривал с ним, как со взрослым. Меня встретил, говорит: «Сын у меня какой, Евдокия Николаевна, посмотрите!» Теперь-то, конечно, он мрачный ходит, а с чего человеку радоваться, если жена пьет? Развелись, скандалы постоянно. Свекровь из детского садика Лешку приведет, и дома с ним запирается, на улицу не выходит, пока Витька с работы не вернется, – Аньку боится. Та ведь почти каждый день так – напьется и начинает в дверь ломиться, орет, чтобы ее к Лешке пустили.

– Ей, вроде, как матери, должны были ребенка после развода отдать, – нерешительно заметила Ида Львовна, – она бы тогда, может, и не пила бы так.

– Да куда же ей, пьянчужке, ребенка! – Евдокия Николаевна даже руками всплеснула от возмущения. – Даже суд присудил Лешку отдать отцу, я сама свидетельницей приходила. Анька-то ведь не теперь пить начала, а еще когда Витьку в Афганистан отправили.

– Так он в Афганистане воевал, – начала было Ида Львовна, но осеклась, потому что к дому подходил Виктор Малеев с двумя большими коробками в руках. Он прошел мимо, безразлично кивнув соседкам, вошел в подъезд, но через минуту вновь появился, таща за шиворот бывшую жену.

– Еще раз появишься здесь, сука, убью!

Он говорил сквозь зубы, даже не повышая голоса, но у Иды Львовны почему-то возникло ощущение, что ее продирает мороз по коже. Анна шлепнулась мягким местом на асфальт, а Малеев повернулся и, не глядя ни на кого, пошел домой. Сразу успокоившись и что-то бормоча себе под нос, пьяная женщина с трудом поднялась на ноги и, неуверенно покачиваясь, поплелась прочь.

…Когда началась война в Афганистане, срок армейской службы Виктора Малеева подходил к концу. Перед отъездом в Кабул он приехал повидать родных и в последнюю ночь, проведенную под крышей родного дома, в нарушение всех инструкций сообщил молодой жене, куда едет. В тот момент ему хотелось придать их объятиям больше страстности, хотелось увидеть в глазах Анны восхищение и услышать извечное женское «я буду тебя ждать, возвращайся», однако реакция ее оказалась совершенно иной.

– Почему, – кричала она, раздирая себе ногтями шею, – почему тебя?! У тебя сын маленький, раз трех лет нет не имеют права посылать, у тебя служба через три месяца заканчивается.

– Да перестань ты, заткнись немедленно! Всегда мужики воевали, такое наше мужицкое дело! У меня дед воевал, дядька с войны не вернулся, так что с того – бабке с теткой себе грудки драть было что ли? Не ори! – он зажал Анне рот и держал, пока она не обмякла, и вопли ее не перешли в горестный тихий плач:

– Не могу я, Витенька, родной мой, я слабая. Я в военкомат завтра пойду, что у тебя ребенок маленький, а мне мать справку достанет, что я …

– Замолчи, дура! – Виктор стукнул кулаком по тумбочке, и та с грохотом свалилась на пол, увлекая вазу с цветами. – Замолчи, я сам попросился туда ехать! Я прошел спецподготовку, хочу мужиком себя почувствовать! – немного смягчившись, он добавил: – Через год вернусь – квартиру дать обещали, не до ста же лет нам с матерью в двушке куковать. А убьют, так тебе пенсия будет.

Молодая женщина коротко охнула и откинулась назад с широко открытыми глазами и искаженным ртом. Она ловила губами воздух и пыталась что-то произнести, но не могла. Виктор, не обращая больше внимания на вздохи и охи жены, навалился на нее, но она казалась совершенно потухшей, обмякшей и безвольной, так что последняя близость их в ту ночь не доставила ему абсолютно никакого удовольствия.

После отъезда Виктор долго не писал. Его мать Нина Ивановна держалась из последних сил, вокруг глаз ее легли черные круги, но она никогда не делилась с невесткой своей тревогой о сыне – Анна была из тех людей, кого тревога и одиночество полностью выбивают из колеи, любое неосторожное слово могло вызвать у нее истерику. Однажды подруги, желая развлечь ее, затащили на вечеринку и заставили выпить водки.

– Давай, давай, за Виктора твоего выпьем – чтоб удача ему сопутствовала, чтоб вернулся!

– Девочки, я водку вообще не люблю, если вино только.

– Ох, Анька, да полезней водки для здоровья ничего нет! Пей, Анька! За мужа!

Кто-то включил магнитофон, комнату наполнили звуки тяжелого рока. Анна откинула голову и, раскрасневшись, двигала плечами в такт музыке.

– Хочу танцевать!

Хмель, ударив в голову, загнал тревогу куда-то внутрь. Раскрасневшись и повеселев, она плавно двигалась под музыку.

– Видишь, Анька, – говорили подруги, – надо тебе иногда на люди выбираться – совсем другая стала.

На следующее утро, едва проснувшись, Анна еще сильнее ощутила мучительную тоску. Два дня она металась, и плакала, кричала, что у нее боли в сердце. Вызванный свекровью врач дал ей больничный и прописал капли, которые не принесли никакого облегчения, а Нина Ивановна, жалея сноху, говорила знакомым:

– По Витьке она, страсть как, убивается. На что уж мне, матери, тяжело, а на нее смотреть – сил нет! В кино, говорю ей, сходи, с подругами погуляй, с ребенком в зоопарк съезди, что ли – нет, не хочет. Ох, горе наше горькое!

Спустя неделю позвонила подруга Анны и позвала к себе на день рождения. Нина Ивановна радостно засуетилась:

– Сходи, Анютка, я сама Алешу из садика приведу и посижу с ним. Развлекись, дочка.

День рождения оказался семейным, и за столом вместе с друзьями именинницы сидели ее родители и тетка, которая осторожно спросила Анну:

– А тебе не хватит, девочка? Ты уже всю бутылку выпила.

– Да ну тебя, тетя Маша, пусть пьет! – прикрикнула на нее племянница. – У нее муж в Афган ушел воевать по собственному желанию, ей можно и повеселиться чуток.

Поздно вечером Анну привезли на такси две подружки – она выпила столько, что не смогла сама добраться до дома. В ту ночь ей спалось без кошмаров, но на следующий день не стало мочи – отпросилась с работы, вновь сказавшись больной, и побежала в магазин за бутылкой.

Нина Ивановна не сразу поняла, что сноха превращается в алкоголичку. Когда Виктор вернулся домой – нервный, с застывшей в глазах настороженностью, – мать не решилась рассказать ему о пагубном пристрастии Анны. Она надеялась, что приезд мужа излечит молодую женщину, да та и сама наивно полагала, что ее тоска и смятение вызваны были тревогой, а теперь с водкой покончено раз и навсегда.

Счастливая жизнь продолжалась ровно неделю, а потом между молодыми пошли трения. Виктор и прежде был вспыльчив, а теперь выходил из себя по любому поводу. Ему казалось, что жена невнимательна к сыну, глупа и неопрятна, любое ее возражение вызывало у него приступ бешеной ярости. Он никогда не кричал, но бешеные глаза на ледяном лице с дергающимися желваками приводили ее в ужас, а полные горечи презрительные бранные слова унижали и били хуже кнута. После очередного раздора Анна не выдержала – запила опять. Впервые увидев ее пьяной, Виктор был ошеломлен. Стиснув плечи жены, он несколько секунд всматривался в красное лицо с веселыми хмельными глазами, потом с отвращением оттолкнул ее и, стиснув зубы, процедил:

– Еще раз увижу – убью. Ложись спать.

Анна крепилась два дня, а потом снова напилась. Тогда Виктор, не говоря ни слова, собрал ее вещи и, взяв за плечи, выставил на лестницу.

– Можешь не возвращаться. В моем доме пьяной не появляйся, а подойдешь к сыну в таком виде – будет плохо.

Он с шумом захлопнул дверь, а Анна, посидев какое-то время на ступеньке, поплелась к матери, волоча за собой плохо закрытую сумку, из которой вылезло наружу нижнее белье. Сидевшие у подъезда соседки качали головами и вздыхали, глядя вслед неровно бредущей, спотыкавшейся на каждом шагу молодой женщине.

Через полгода Виктор подал на развод и потребовал, чтобы сына оставили с ним. Он явился в суд в военной форме десантника – холодный и непреклонный в своем решении. Соседям разослали повестки, но большинство из них под разными предлогами от явки в уклонились – пришла только Евдокия Николаевна. На вопросы судьи отвечала уверенно и охотно, сразу заявила:

– Пьет она, пьет беспробудно, дня без бутылки прожить не может. Утром пьет, с работы отпрашивается – пьет, вечером тоже пьет.

– Почему вы считаете, что Малеева пьет? Вы видели, как она пьет?

– Да я что, слепая? Ведь ее, пьяную, за версту видно, что она выпила!

– Она что, хулиганит, нарушает общественное спокойствие?

– Хулиганить не хулиганит, а пьяную – что ж ее не видно? Лицо заплывшее, спотыкается, несет от нее на версту. Ребенка везла как-то пьяная – коляску перевернула.

Анна пришла в суд трезвая, как стеклышко, и сидела, скромно положив руки на колени – чистенькая, гладко причесанная. В ответ на показания соседки ответила наивно и правильно, как научил адвокат:

– Евдокия Николаевна с Ниной Ивановной, моей свекровью, дружит. У Вити другая, наверное, есть, вот они и хотят сына отнять.

Судья заколебалась и решила перенести слушание дела, чтобы все-таки вызвать и опросить других соседей. Перед вторым заседанием Анна не удержалась – выпила – и в суд явилась сильно навеселе, с блестящими глазами и раскрасневшимся лицом. Она почти не вслушивалась в обращенные к ней вопросы, молола чепуху, спорила и перебивала судью, а потом уже из зала вставляла громкие реплики, не обращая внимания на испуганно дергавшую ее за рукав мать. Это перевесило чашу весов Фемиды не в ее пользу. Недовольная и возмущенная, судья быстро завершила слушание и вынесла приговор: по решению суда Алешу оставили отцу.

Мать Анны, очень расстроенная, по совету адвоката уговаривала дочь подать на апелляцию, но той все вокруг вдруг стало совершенно безразлично.

– Витька с матерью весь суд купили, Евдокии, стерве, заплатили, – рассказывала она всем на каждом шагу, – думают, что я правду не найду! Я до ЦК дойду!

Она пила для подкрепления сил, багровела, всхлипывала и шла искать нового слушателя. В конце концов, все сроки подачи апелляции были пропущены, и ко всему прочему Анну уволили с работы.

Мать не давала ей денег и умоляла пройти лечение, но дочь приходила в бешенство.

– Это пусть алкоголики лечатся, я не алкоголик! Я с горя пью, у меня сына отняли!

Она убегала из дома, бродила по улицам, рассказывая сердобольным прохожим о своей горькой жизни, и выпрашивала у них мелочь. Иногда за собранные на помойке бутылки ей удавалось выручить достаточно денег, чтобы купить спиртного, а чаще ее зазывали куда-нибудь в закуток подвыпившие мужики, знавшие, что за стакан водки с ней можно сделать что угодно. Секс был ей глубоко безразличен, но все уже знали: нужно дать Анне сделать пару глотков, а потом отобрать бутылку и поставить у нее на виду, обещая вернуть, «если хорошо приласкает», тогда она изобразит любую страсть. Несколько раз ее избивали, дважды у нее были выкидыши, но, выйдя из больницы, она принималась за старое.

Нина Ивановна, узнав случайно от вездесущей дворничихи о поведении бывшей снохи, плача сказала сыну:

– Витенька, что ж она делает-то? Ты бы сходил, образумить попробовал – мать ведь она Алешеньке нашему! Неужели под забором ей так вот и пропасть?

Виктор потемнел лицом, но ничего не ответил – только взгляд стал еще тяжелее и желваки заходили под кожей.

Когда Анной овладевала звериная тоска по сыну, которую не могла заглушить даже водка, она брела к Малеевым и устраивала скандалы, будоражившие весь дом. Вначале свекровь грозила вызвать милицию, потом махнула на все рукой и, приведя внука из детского сада, запиралась в квартире, стараясь не обращать внимания на вопли, несущиеся из подъезда.

– Бабушка, почему тетя так кличит? – недоуменно спрашивал Алеша, успевший к тому времени забыть мать.

– У тети болит животик, ничего. Папа придет, и она уйдет.

– К доктолу пойдет? – уточнял мальчик.

– К доктору, к доктору. Ох, папа бы скорей с работы вернулся!

Виктора Анна боялась, когда он появлялся и выдворял ее из подъезда, покорно уходила прочь и плелась в сторону кинотеатра «Первомайский», куда к началу очередного сеанса спешили влюбленные парочки. Она была по-женски хитра и понимала, что парни, боясь выглядеть мелочными в глазах своих подруг, скорее всего не откажутся подкинуть клянчившей пьянчужке немного монет.

– Молодой человек, не пожалейте подать бедной больной женщине десять копеек на кусок хлеба!

Если удача улыбалась ей, часа через два она приобретала заветную бутылочку и торопливо семенила в сторону леса, стараясь держаться подальше от людей, чтобы никто из таких же бедолаг-алкашей не позарился на драгоценную добычу….

В день рождения Алеши, когда Виктор при соседках выставил ее из подъезда, Анна последовала по своему обычному маршруту. Сидевшие на лавочке пенсионерки еще какое-то время обсуждали Малеевых, потом заговорили о другом, а вскоре начали одна за другой расходиться по своим квартирам – смеркалось уже достаточно рано, хотя над Москвой еще витало бабье лето. Когда стало совсем темно, лавочка опустела, и вскоре возле подъезда не видно было ни души. Постепенно гасли огни в окнах дома, и затихали голоса.

Спустя час после того, как смолкла мелодия передачи «Спокойной ночи, малыши», дверь квартиры Малеевых тихо отворилась, и из нее выскользнул человек темной куртке с низко надвинутым на лицо капюшоном. Маленький Алеша в это время уже крепко спал в кроватке, прижимая к груди подаренную нынче отцом коробку с заводной машиной. Он всегда засыпал сразу после вечерней сказки, а сегодня еще и приустал, потому что усердно помогал бабушке печь именинный пирог и лепить пирожки. Нина Ивановна тоже прикорнула на своем диванчике. Она приподняла голову, услышав слабый стук, но решила, что это Виктор вышел на лестницу – после воркотни Иды Львовны он перестал курить в квартире. Тихо спустившись по лестнице, человек вышел из подъезда и, стараясь не попадать в свет уличных фонарей, двинулся дворами в сторону кинотеатра «Первомайский». Увидев одиноко бредущую ему навстречу женскую фигуру, он замер, прижавшись к стене дома, потом удовлетворенно кивнул и шагнул в сторону.

Анна вышла на 15-ую Парковую, опасливо поглядывая по сторонам и прижимая к груди ненаглядную «косушку». Ей хотелось поскорее почувствовать у губ долгожданную округлость бутылочного горлышка, ощутить льющуюся из него живительную влагу. Она подождала, пока вдали скроется случайный прохожий, откупорила бутылку и, сделав изрядный глоток, опасливо оглянулась – нет ли поблизости приятелей, что всегда готовы отобрать с таким трудом добытую водку, – и шагнула на мостовую. Звук приближавшейся машины не встревожил ее, хотя заставил замедлить шаг и оглянуться. Мчавшийся на огромной скорости автомобиль буквально подбросил в воздух топтавшуюся посреди улицы женщину. Доехав до конца улицы, он притормозил, развернулся, проехал по распластавшемуся на дороге телу, расплющив голову и грудную клетку, а затем бесследно скрылся в темноте. Через час ребята, возвращавшиеся из кино, обнаружили то, что осталось от Анны. Они вызвали милицию и «Скорую помощь», но прибывший врач только развел руками и распорядился отправить тело в морг.