Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

– Мы еще долго будем расплачиваться за его безграмотность, – лицо Максима Евгеньевича стало желчным и злым. Он опять закашлялся и опять долго не мог прийти в себя.

– Не нравишься ты мне, Максимушка, – повторил Евгений Семенович. – Давай-ка ты отдохни у меня, приди в себя, а потом я тебя в наш диагностический центр отведу. Пусть Антошка на своей аппаратуре пошурует, обследование внутренних органов тебе проведет. А то он, озорник, разбаловался – одних красивых женщин осматривает.

– Папа, – внезапно спросил Максим Евгеньевич, – а помнишь ту женщину – Людмилу? Такая милая, работала у тебя в родильном отделении – она еще работает? Будет на твоем банкете? Не знаю почему, но мне вдруг захотелось ее увидеть.

Евгений Семенович опустил голову, делая вид, что возится с посудой и раздумывая, как ответить. Он не думал, что сын может сильно расстроиться из-за гибели давно забытой им женщины, но в данном случае следовало сделать поправку на его мрачное настроение и угнетенное состояние. Когда же старик, наконец, повернулся, собираясь сообщить грустную новость, профессор спал в кресле – закинув назад голову и слегка похрапывая.

Глава четвертая

Меньше всего на свете Илья Шумилов помышлял о браке и, тем более, о браке с Лилианой Филевой – Лиля была для него всего лишь одной из подружек, с которыми он иногда проводил время. Однако она дружила с его матерью, постоянно забегала к Шумиловым – даже в отсутствие Ильи – и усвоила манеру держать себя, как покорная и терпеливая супруга, которая готова все вытерпеть и все простить любимому мужу.

В январе у Ильи появилась новая приятельница – с ней он провел неделю в зимнем лагере и продолжал периодически встречаться в Москве. Конечно, ни о какой женитьбе речи не шло, но Лиля всерьез встревожилась – мало ли что. Срок защиты его диссертации – шестое июня – был уже назначен, а после этого молодой и блестящий кандидат наук вполне мог пожелать обзавестись супругой.

В середине апреля Илья собирался в Новосибирск – необходимо было сделать доклад в ведущей организации, выступить на конференции специалистов по аналоговой схемотехнике, лично отвезти авторефераты в две-три организации и получить оттуда отзывы. Короче, дел было невпроворот. Накануне отъезда он отдал несколько чертежей в лабораторию с просьбой сделать с них снимки и слайды, но вечером лаборантка Дина, все перерыв, так и не сумела ничего найти. Она чуть не плакала:

– Ведь помню, что все сделала и сложила тут на полку. Куда делись – ума не приложу! По ошибке тоже никто не мог взять – я сама всем все выдаю, рыться тут у меня не позволяю.

Расстроенный Илья допоздна копался в своих бумагах, пытаясь найти копии чертежей, но около одиннадцати вечера появилась запыхавшаяся Лиля.

– Вот, Илюша, держи свои снимки и слайды. Мне Дина позвонила и рассказала – не знаю, говорит, что делать, я человека подвела. Я тут же приехала, и мы с ней все заново перерыли. Представляешь, где нашли – за столиком в фотокомнате. Так что, Илья, с тебя причитается.

Она смотрела на него блестящими глазами и улыбалась. Илья был счастлив и не мог остаться неблагодарным – Лиля ушла из его комнаты только под утро. Ему было невдомек, конечно, что днем во время обеда она заглянула в лабораторию и в отсутствие Кати стащила злосчастные снимки, а позже, во время поиска, подложила их в фотокомнату.

Вернулся он только после майских праздников и сразу так закружился в вихре преддиссертационных дел, что до самого шестого июня, к вящему удовольствию Лили, даже не позвонил своей «зимней» подружке. Естественно, на банкете после защиты этой девицы не было, и никто не мешал Лилиане весь вечер находиться рядом со слегка очумевшим после напряженного дня вновь испеченным кандидатом наук. Илья снисходительно посмеивался, и ее назойливость его не раздражала – в это вечер все вокруг казались ему милыми и прекрасными. До тех пор, пока, покачиваясь с ним в очередном танце, Лиля с загадочным видом не сказала:

– Илюша, у меня для тебя новость, которая тебя ни к чему не обязывает.

– Да? Ты мне сама сообщишь, сорока принесет, или послушать радио?

– Не шути, это серьезно. Помнишь, последнюю ночь перед твоим отъездом? Ты был, как оказалось, недостаточно осторожен. Понимаешь, я еще сомневалась, но врач…

Хорошее настроение Ильи улетучилось как дым, и он остановился посреди зала.

– Подожди, мне не совсем понятно, ты что – беременна?

– Я не хотела, Илюша, но так получилось. Я забыла принять таблетку, потому что мы с тобой… Ну, мы давно не были вместе, и я как-то стала забывать…

– Черт побери, только этого не хватало, – он взял ее за руку и увлек через дверь на улицу. – Давай постоим спокойно, а то я ничего не соображаю.

– Илюша, я тоже все эти дни сама не своя. Я не хочу, чтобы ты переживал.

– Ладно, давай решим, что делать. Надо поговорить с Антоном Муромцевым – у него там есть какая-то новая технология, лекарства, чтобы прошло быстро и безболезненно. Я сам с ним поговорю.

– Что ты, Илья, нет! – глаза Лили широко раскрылись, и из них медленно выкатились две слезинки. – Я никогда так не поступлю с твоим ребенком, не смогу. Потому что ты для меня слишком много значишь. Я так переживала тогда из-за этой… этой Оли… Когда они с ее матерью решили…

– Ладно, хватит! – он рубанул рукой по стене, и поморщился от боли. – Замолчи! Короче, что ты предлагаешь? Я тебе честно говорю: жениться не хочу – ни на тебе, ни на ком другом. У меня даже такое чувство, что ты меня подловила, не в обиду тебе будет сказано. Никому пока ничего не говори и жди моего решения.

Резко повернувшись на каблуках, Илья сбросил со своего плеча ее руку и направился в зал, где веселились гости. До конца банкета он больше не подходил к Лиле, а на следующий день к вечеру приехал к Воскобейниковым.

– Дядя Андрей, мне нужен твой совет в одном тонком деле. Предкам я пока ничего не говорил, потому что… Короче, слушай и не падай в обморок.

Воскобойников изобразил недоумение и тревогу, хотя ему было известно, о чем пойдет речь – Лилиана явилась к ним в дом сразу же после банкета и с порога заявила недоумевающим хозяевам, которые после бурного вечера меньше всего были склонны принимать гостей:

– Я к вам на минутку. У меня большие трудности, и я просто не могла ждать до утра. Папа с мамой ведь в Швейцарии, и мне даже не с кем посоветоваться, – она аккуратно расплакалась, чтобы не размазать тушь и, не стесняясь присутствия полусонной Насти в ночной рубашонке, которая выбежала на шум из своей комнаты, горько проговорила: – Представляете, я беременна, а Илья не хочет на мне жениться!

Оторопевшие Инга с Андреем Пантелеймоновичем растерянно переглянулись, но шестилетняя Настя внезапно оживилась и, окончательно проснувшись, с любопытством спросила:

– А почему он не хочет жениться? Это что, не его ребенок?

К счастью, глаза Лили в это время прикрывал носовой платок, и никто не мог видеть взгляда, который она бросила на девочку. Воскобейников смутился и прикрикнул на дочь:

– Настя, немедленно иди спать и не болтай о том, чего не понимаешь!

– Идем, доченька, идем, – Инга увела девочку из гостиной, а Лиля, взглянув им вслед, с прежней горечью заметила:

– Какая у вас хорошая семья, дядя Андрей! Я тоже хочу такую семью и буду за это бороться, понимаете?

– Хорошая семья основана на любви. Разве Илья тебя любит?

Он встал и притворил дверь за вышедшими женой и дочерью. Лиля проследила за ним взглядом и усмехнулась.

– А на чем основана ваша семья, дядя Андрей? Вы ведь мне, как родной! Помните день, когда я начала звать вас дядей, а Викторию – мамой? В тот год как раз родилась Настя. Кажется, именно тогда погибла эта ваша знакомая – Муромцева – да?

– Не будем вспоминать, – глухо и торопливо произнес он. – Ладно, что я могу для тебя сделать? Илья мне не подчиняется.

– Он вас любит и слушается больше, чем родителей. Поймите, дядя Андрей, не может так быть, чтобы одни были всегда счастливы, а другие – всегда несчастны. Кто падает, тот увлекает за собой других.

Она уже не плакала, а глядела на него наглыми смеющимися глазами. Андрей Пантелеймонович прислушался – за дверью было тихо. Он подошел к Лиле, схватил ее за руку и сдавленно прошептал:

– Это шантаж? Оставь моего племянника, он тебя не любит! Этот брак принесет вам обоим только несчастье, поверь мне!

– Представляете, мой папа говорит тоже самое, – Лиля, спокойно высвободила руку. – Он предлагал мне уехать с ними заграницу, но я отказалась – из-за Ильи.

– Еще что умного говорил твой папа?

– О, много чего! Он сказал, что у меня нет достоинства, что я отказываюсь от огромных возможностей, что я ненормальная, и меня нужно лечить. Представьте себе, я с ним вполне согласна – я сумасшедшая, я больна любовью к Илье. Только меня не вылечить – я или добьюсь своего, или погибну, но тогда всех утащу за собой. Всех! Понимаете? Никого не пожалею. Вы должны понять меня, дядя Андрей – вы сами такой.

Не выдержав ее взгляда, Воскобейников опустил глаза и тяжело провел рукой по лбу, на котором выступили капли пота.

– Хорошо, – коротко сказал он, – я сделаю все, что смогу. А теперь иди, я устал.

Перед тем, как выйти, Лиля поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Мы же теперь родственники, – с усмешкой сказала она.

Воскобейников всю ночь обдумывал, что сказать племяннику, если тот придет к нему за советом. Теперь, сидя напротив Ильи и слушая его рассказ, он с совершенно естественным видом удивлялся, хмурился и укоризненно качал головой, а под конец вздохнул и развел руками:

– Да, я понимаю, это неприятный сюрприз, но раз она отказывается делать аборт, то я даже не знаю, что тебе посоветовать. Пойми, тут каждый должен слушаться только голоса своей совести. Вы уже так давно вместе, что появление ребенка вполне естественно.

Илья с досадой поморщился.

– Да мы уже сто лет не были вместе, это просто черт знает, как все получилось! Надо же мне было в тот день лечь с ней – идиот ненормальный! У меня вообще намечались планы относительно другой девушки.

– Ладно, в конце концов, ничего страшного – люди женятся, разводятся, снова женятся. У нашего главврача сын трижды женат. Не стоит делать из этого проблему.

– В конце концов, люди могут и без брака иметь детей, – пробурчал Илья, – пусть рожает, если так хочет. Я же не отказываюсь от ребенка.

– А вот это уже неприлично, – брови его дяди сердито сдвинулись. – Такого нам не нужно, и это может в дальнейшем принести тебе много неприятностей. Тогда уж совсем откажись от ребенка, но это тоже не выход – Лиля всем на каждом шагу рассказывает о ваших отношениях.

– Значит, ты советуешь жениться, – задумчиво протянул Илья.

– Конечно – женись, а потом разведешься, если захочешь. Послушай меня, старика. Твоя доля вины ведь тоже во всем этом есть, – он искоса взглянул на племянника.

Тот тяжело вздохнул, подумал и печально кивнул головой.

– Наверное, ты прав, так и сделаю. Ладно, желаю тебе весело провести вечер.

Горькая ирония, прозвучавшая в этих словах, заставила Воскобейникова почувствовать легкий укол совести. Проводив Илью, он долго расхаживал по комнате, и его не оставляло чувство, что все худшее еще впереди. Но выхода не было, оставалось одно – продолжить игру, начатую много лет назад.

Глава пятая

Сначала предполагалось усадить всех гостей за одним длинным столом, но молодые сестрички и акушерки из роддома опечалились:

– А танцевать мы где же будем?

– Это что для вас, бал в дворянском собрании? – едко спросил Колпин. – Мы, кажется, не вас, а Евгения Семеновича чествуем, и вряд ли он так уж желает, чтобы вы весь вечер с голыми ногами по залу скакали.

– Что вы, Игорь Иванович, голубчик, – мягко укорил его главврач, – давайте-ка мы уж так сделаем, чтоб и нашим, и вашим – поставим столики по четыре человека, а между ними пусть молодежь пляшет, пока мы с вами будем черную икру есть. Да что там молодежь – я и сам стариной тряхну, спляшу гопак.

– Не дури, Семеныч, какой тебе гопак, – хмыкнула Анна Игоревна. – Молодежь, она, пусть прыгает и вихляется, а мы с тобой по-стариковски вальс.

– А следующий танец тогда мой, – сказал подошедший в это время Антон. – Ладно, Анна Игоревна? Я тоже вальс люблю – мы с вами им покажем классику!

Все засмеялись, а старик с нежностью взглянул на юношу, чувствуя, как от боли защемило сердце – из пяти детей Максима именно Антон больше всех походил на отца, но именно его старик не мог прижать к груди и назвать своим внуком. Анна Игоревна заметила слезы в глазах Баженова и, разряжая обстановку, сердито заворчала:

– Ах ты, Антошка-молокосос, ты меня, старуху, переплясать захотел? Вижу, вижу, не отпирайся! Посмотрим еще, кто кого!

Все смеялись, лишь Колпин с досадой качал головой – из-за этой идеи старика рассадить гостей по четыре человека ему придется где-то договариваться насчет маленьких столиков и думать, как их расставить, чтобы освободить место для пляшущих пар. А музыка? Придется еще и насчет музыки голову ломать. Хорошо, давайте, тогда все торжественные мероприятия превратим в дискотеки! Великолепно! Давайте, вместо официальной части тоже спляшем – пусть Анна Игоревна станцует с Ельциным! От этой кощунственной мысли Игорь Иванович даже поежился – придет же такое в голову – и поспешно сказал:

– Как вам будет угодно – танцы, так танцы.

В день юбилея из Ленинграда прикатила увешанная фотокамерами младшая дочка Максима Евгеньевича Катя.

– Дедулечка, я все увековечу на пленке – это будет настоящий шедевр, который мы оставим благодарным потомкам! А твой Антон придет?

– При чем тут Антон? – сердито насупился старик. – Ты не имеешь к нему абсолютно никакого отношения, оставь его в покое!

– Ладно тебе, папа, – засмеялся Максим Евгеньевич, – пусть перебесится, она уже целый год им бредит, я же говорил тебе.

– Ничего подобного! – Евгений Семенович стукнул кулаком по столу. – Этот Антон – развратник, бабник и шельмец, каких мало! Всех баб с первой встречи в постель тянет. Чтоб ты близко к нему не подходила! Ясно?

– Папа, да пусть она сама свои дела решает, не вмешивайся. Один раз нарвется – во второй не полезет, не нервничай.

– Ничего подобного, я не желаю, чтобы моя внучка меня позорила с таким, как этот Антон. Ты поняла меня, или еще раз повторить? Близко не подходи!

– Поняла, дедушка, поняла, – Катя скромно опустила глаза. – Что ты, да раз он такой негодяй, то я к нему ни на шаг не приближусь, не волнуйся.

Дед подозрительно покосился на нее, но за суматохой праздничного дня разговор этот вскоре вылетел у него из головы.

Московский городской Совет и комитет партии постановили отметить восьмидесятилетие одного из старейших врачей республики, ветерана войны и труда Баженова Евгения Семеновича в доме культуры медработника. Торжество немного задержалось и началось около шести – полчаса ожидали запоздавших высоких гостей, – но потом все пошло очень мило. Во время официальной части торжества, на которой присутствовали представители министерства и народный депутат СССР Ельцин, в адрес юбиляра было произнесено много теплых слов, вручена бесспорно заслуженная им награда – орден Ленина. После этого высокие гости уехали, и начался банкет. Приглашенные заняли уютно расставленные около стены круглые столики, и Евгений Семенович еще раз порадовался так удачно пришедшей ему в голову мысли. Он сидел за одним столом с сыном, внучкой и Анной Игоревной. Антон разместился вместе с Воскобейниковыми и постоянно поддразнивал Настю по поводу ее «взрослой» прически. Андрей Пантелеймонович распорядился принести микрофон с длинным шнуром, и теперь каждого, кто желал произнести тост, можно было услышать в любой точке зала.

– Дорогие друзья, – сказал Антон, когда все утолили первый голод и первую жажду, – а теперь, черно-белый танец – дамы приглашают кавалеров, а кавалеры дам.

Грянула музыка, молодежь начала подниматься с мест. Инга Воскобейникова подошла к юбиляру.

– Евгений Семенович, вы потанцуете со мной?

Старик растроганно посмотрел на ее светившееся счастьем прекрасное лицо.

– Деточка, да куда уж мне, старику, – ты с сыном моим потанцуй, а то он совсем заскучал у меня.

– С вашим сыном Настя потанцует. Идемте, Евгений Семенович!

Она осторожно увлекла старика на середину зала, а подбежавшая Настя с серьезным видом протянула руку профессору. Тот засмеялся и послушно поднялся с места.

– Счастлив, что вы оказали мне такую честь, мадемуазель!

Обвешанная камерами Катя вертелась среди присутствующих, снимая торжество во всех ракурсах. Антон галантно склонился перед Анной Игоревной.

– Мадам, хочу напомнить вам ваше обещание!

– Все-то ты, Антоша, шутишь, – говорила слегка подвыпившая и раскрасневшаяся старушка, пока молодой человек бережно покачивал ее под музыку. – Сто лет уже не танцевала, как бы мне тебе ноги случайно не отдавить.

– Это будет самое приятное отдавление в моей жизни, дорогая Анна Игоревна, представляете, сколько мне давят ноги в общественном транспорте!

– Фу, шутник, голова с тобой закружилась. Посади меня и иди, танцуй с девочками – вон эти две балаболки с родильного вдвоем танцуют, мужиков им не хватило, а ты тут меня, старую забавляешь.

Не успел Антон усадить старушку, как к нему подлетела Катя.

– Антон, а со мной ты не хочешь потанцевать?

– Ты бы себе сама парня привела, милая, – сердито начала, было, Анна Игоревна, – у нас в роддоме своим девочкам мужчин не достает.

– Анна Игоревна, миленькая, посторожите, пожалуйста, – Катя приткнула свои камеры на стуле рядом со старушкой и потянула за собой Антона. – Пойдем, это вальс.

Андрей Пантелеймонович не хотел танцевать, но его чуть ли не насильно подняли с места и увлекли в вальсе, поочередно передавая друг другу, две молодые практикантки.

– Андрей Пантелеймонович, мужчин не хватает!

Он краем глаза наблюдал за Ингой – она разговаривала со стариком Баженовым и ласково ему улыбалась.

– Эх, мне бы полсотни лет скинуть, деточка – увел бы тебя от Пантелемоныча.

– Ладно вам, Евгений Семенович, на вас и так все женщины заглядываются!

– Женщины-то заглядываются, а косточки-то старые болят. А ты все хорошеешь, и Настенька наша красавицей растет. Высокая – в папу. Или ты ей каблуки надела?

– Что вы, Евгений Семенович, каблуки в ее возрасте вредно, у нее может осанка испортиться, – она с улыбкой оглянулась на стройную фигурку дочери.

– Ладно, пойдем, посидим немного, пока твой муж танцует, полюбезничаем. Восемьдесят лет – не восемнадцать.

Старик тяжело опустился на ближайший стул, а Инга, продолжая наблюдать за дочерью, присела напротив.

Настя по-взрослому важно двигалась с профессором, откинув светловолосую головку. Инга сделала ей завивку, и теперь пышные кудри девочки делали ее похожей на маленькую дриаду.

– Вы очень хорошо танцуете, – говорила она своему партнеру. – А я вот всегда путаю, когда какую ногу ставить. Меня мама водит в балетную школу. А вы ходили в детстве в балетную школу?

– Нет, я самоучка, – засмеялся Максим Евгеньевич, – танцевал в студенческие годы на танцплощадках – вот и вся моя школа. Но не плохо танцевал, скажу вам, маленькая леди.

– Наверное, вам некогда сейчас танцевать, ведь вы оперируете мозги, да? Мне Евгений Семенович говорил. А это очень трудно оперировать мозги? – девочка посмотрела на него с благоговейным восторгом.

– Не легче, чем все остальное, во всяком случае, – улыбнулся он.

– У вас тоже много разных приборов, наверное, как у Антона Муромцева. Он ведь даже в Германию ездил учиться, чтобы на них работать.

– Это, наверное, тот самый Антон, про которого столько рассказывают? – засмеялся профессор и наморщил лоб. – Муромцев, Муромцев… какая знакомая фамилия, а не могу вспомнить. Ты не знаешь, часом, где я мог ее слышать, девочка?

– Может быть, вы знали его маму? – подсказала Настя, искренне желая помочь. – Ее звали Людмила. Вы ее не знали?

– Конечно, ты молодец и умница! Конечно же – Людмила Муромцева! Так Антон ее сын? А сама она где же?

– Как, вы не знаете? Она же давно умерла.

– Как умерла? – побледнел профессор. – Как так умерла? Когда?

Он внезапно остановился и, взяв девочку за руку, подвел ее к одному из пустых столиков, хозяева которого где-то самозабвенно плясали.

– Давай, посидим немного, ты мне расскажи про Людмилу. Видишь ли, я давно был с ней знаком и даже не знал, что она умерла, и что Антон – ее сын. Я даже не знал его фамилию, а то бы вспомнил, конечно.

Настя сочувственно посмотрела на этого взрослого человека, которого ее слова неожиданно так сильно расстроили. Она уже ругала себя за неосторожность – говорили же ей, что всегда нужно думать, а потом болтать.

– Я ничего не знаю, – осторожно заметила она, – вы у папы лучше спросите, а я Людмилу не помню – это было, когда я только родилась.

– Так давно? А сколько тебе лет?

– Шесть…скоро будет. Людмила у мамы роды принимала и меня спасла – это у нас все знают.

– Да, а я, видишь, не знал, – профессор неожиданно закашлялся и, вытащив таблетку, положил ее в рот.

– Вы болеете? – испуганно спросила девочка. – Хотите, я папу позову?

– Нет, не надо, сейчас пройдет. А как – то есть, я хотел сказать, от чего она умерла?

– Кажется, она попала под машину, но мне тогда только месяц был, я ничего не помню.

– Понятно. А где ее муж? Я имею в виду отец Антона – он жив?

– Я… я не знаю, – Настя смутилась, потому что она действительно не знала. – Наверное, он тоже давно умер – еще раньше. Папа говорил, что после смерти Людмилы Антон остался совсем один. Потом они с Евгением Семеновичем послали его в Германию учиться. Он очень умный, это все говорят. Хотите, я вам что-нибудь принесу попить – вы очень бледный.

– Нет, спасибо, я посижу, а ты иди, потанцуй, детка, иди.

– Я посижу с вами, ладно? Послушайте, танго играют. Смотрите, смотрите, как хорошо ваша дочка и Антон танцуют!

Она захлопала в ладоши, когда Антон и Катя скользнули мимо них, будто слившись в одно целое под страстные звуки аргентинского танго. Девушка откинула назад голову, глаза ее сверкали, тело пластично изгибалось под музыку, и в ней сейчас не было ничего от того угловатого подростка, которым всегда представлял ее себе Антон.

– Антон, – шептала она, – Антон! Я так ждала, так ждала этой минуты! Пойми, пойми!

– Что я должен понять, ты мне расскажешь? – он наклонился над ней и тут же выпрямился, и они вновь двинулись, подчиняясь зовущим к безумию звукам.

– Не смейся, Антон, я тебя люблю, только не смейся надо мной!

– А почему я должен смеяться, глупышка? Я счастлив – ты одарила меня сверх меры своим признанием.

– Тогда почему ты не хочешь поцеловать меня?

– Не вгоняй меня в краску, моя прелесть, я стеснительный и целоваться не умею.

– Хочешь, научу? – раскрасневшаяся девушка засмеялась и потянула его из зала.

Продолжая танцевать, они выскользнули в дверь. В коридоре никого не было, и Антон, в последний раз крутанув Катю в танце, повлек ее в темное фойе. Она прижалась к стене и положила руки ему на плечи.

– Антон, мне все равно, понимаешь? Я люблю тебя, Антон, с первого дня, как увидела, только не смейся! Наверное, я сумасшедшая.

– Тише, – сказал он, глядя на нее смеющимися глазами. – Тише, музыка кончилась.

Музыка в зале действительно стихла, и танцевавшие начали рассаживаться по местам. Евгений Семенович, сидевший во время танго спиной к залу, поднялся и подал Инге руку.

– Пойдем, передам тебя мужу и отправлюсь развлекать Анну Игоревну, а то все ее бросили. А, вот и Пантелемоныч. Принимайте, уважаемый, свою супругу.

– Нам уже пора, наверное, Евгений Семенович, – весело говорила Инга. – Насте спать нужно ложиться, поздно. Вы не обидитесь?

– Что с вами поделаешь. А где же ваша красавица? Все моего сына забавляет?

Максим Евгеньевич, понурившись, сидел рядом с Настей. Она сочувственно молчала, понимая, что никакие слова не могут смягчить его печаль. Подошедшая Инга взяла дочку за руку.

– Нам пора, детка, попрощайся с Максимом Евгеньевичем.

– Спасибо тебе, деточка, – профессор тяжело поднялся и не смог удержать грустную улыбку, увидев полный сочувствия взгляд огромных голубых глаз. – Ну-ну, все будет хорошо, – он потрепал ее по плечу и пошел к своему столу. Его отец как раз в это время опустился на стул рядом с Анной Игоревной и, увидев Катины фотопринадлежности, рассердился:

– Разбросала все и убежала – что за девчонка!

– Семеныч, – проговорила старушка, взяв его за рукав, – не дело, Семеныч, Катя с Антошкой целоваться пошли. Нельзя так, расскажи им, Семеныч, а то беда будет.

Побагровевший старик вскочил, резко отодвинув стул. Подошедший Максим Евгеньевич проводил отца недоумевающим взглядом и спросил у Анны Игоревны:

– Куда это папа опять отправился?

– Не сидится нам, старикам, на одном месте. А ты, Максимушка, сядь, посиди, посиди.

Евгений Семенович вышел в коридор и, остановившись, вгляделся в мрак неосвещенного коридора. Откуда-то доносились шорохи, где-то засмеялись, и высокий девичий голос что-то неразборчиво сказал. Не Катька – кто-то еще, видно, решил прогуляться в темноте. Старик чертыхнулся про себя, ругая нерадивых электриков, не удосужившихся заменить перегоревшие лампочки и тем самым создавших такой соблазн для молодежи.

«Почему так нелепо все получилось? Родные мои, любимые детишки!»

– Ты мне не веришь? – тихо спросил откуда-то полный укоризны голос Кати. – Считаешь, что я дура, начиталась романтики и говорю не своими словами, да? Тогда поцелуй меня, и почувствуешь – ты не можешь не почувствовать!

Голос Антона что-то ответил – очень тихо, старик не расслышал и торопливо шагнул в темноту. Схватив юношу за воротник, он резко рванул его в сторону.

– Негодяи, вы что тут делаете оба?

Оторопевший Антон на миг утратил дар речи, но быстро пришел в себя.

– Что вы, Евгений Семенович, – сказал он, не пытаясь вырваться, – что вы такое подумали, ничего такого не было, мы просто разговаривали.

– Дедушка, – со слезами отчаяния на глазах закричала Катя, – я тебя звала? Что ты лезешь не в свое дело, я уже не маленькая, мне двадцать лет! Ты что думаешь, что я никогда ни с кем не целовалась?

– Целуйся, с кем хочешь, только не с этим негодяем, – прошипел разъяренный старик и еще раз встряхнул Антона.

– Евгений Семенович, – с достоинством возразил тот, – я бы мог с вами обсудить эту тему, если б вы выпустили мой воротник. Сам я вырваться не могу, потому что боюсь вас случайно толкнуть.

– Боится, видите ли, меня толкнуть, – Баженов выпустил молодого человека, но отпихнул его так, что Антон едва устоял на ногах, – думает, будто я старик и сдачи ему не дам. Да я вам обоим сейчас так уши надеру, что до конца жизни помнить будете! А ну, пошла быстро в зал и чтоб ни на шаг от меня не отходила, – он крепко взял Катю за локоть, но она попыталась вырваться.

– Я никуда не пойду, я сейчас уйду отсюда с Антоном!

– Катя, – спокойно возразил тот, потирая шею, – послушай, что говорит твой дедушка, и иди в зал. Не нужно портить всем праздник, а потом, если захочешь, мы поговорим. Иди.

Катя повернулась и пошла с дедом в зал. Он усадил ее между собой и Анной Игоревной. Старушка, взглянув на обиженное лицо девушки, спокойно положила перед ней кусочек торта.

– Ешь, Катюша, смотри, как вкусно. И посиди немного со мной, а то все забыли про старуху, затанцевались, – она мельком взглянула на задумавшегося профессора, но тот был занят своими мыслями и даже не заметил волнения дочери.

Евгений Семенович постепенно успокоился, хотя на душе у него продолжали скрести кошки – перед глазами стояло недоумевающее и обиженное лицо Антона. Он перехватил тоскливый взгляд Кати, брошенный на входную дверь.

«Ждет его. Ах, черт, надо непременно ей сказать, но как? Как все объяснить? А что сказать Антону, когда он вернется? Подойти и извиниться? Попросить простить глупого старика, который заступился за честь внучки? Ах, как все нелепо!»

Однако Антон не стал возвращаться в зал. Немного постояв в коридоре, он вышел на улицу и остановился у входной двери. Было еще совсем светло, в воздухе стоял запах лета, а по небу плыли перистые облака.

«И чего старик так взбеленился – можно подумать, что я насильник какой-то или соблазнитель. Или считает, что я недостаточно хорош для их Катьки? С кем хочешь, только не с этим негодяем – ишь! Совсем уже из ума выжил! Нет, не вернусь в зал – пойду, погуляю, а они пусть сами свои семейные дела выясняют».

– Антон, ты что тут делаешь? – спросил Воскобейников, выходя на улицу. – Жарко в зале стало? А, вот и Петр подъехал, – он махнул рукой водителю.

– Нет, мне уже нужно идти – дела, дядя Андрей, – хмуро ответил юноша.

– Домой? Так рано? Тогда Петр тебя тоже подкинет – он Ингу с Настасьей домой повезет, и тебя заодно. Я тоже хотел уехать, но неудобно – надо Колпину помочь.

– Антоша, ты с нами едешь? – спросила Настя, выходя вслед за отцом.

– Да, поеду, – он подождал, пока Инга с дочкой сядут в машину, и забрался следом за ними, – можно же и мне когда-нибудь с ветерком промчаться.

– С ветерком, это в метро езжай, – подмигнул Петр, – тут по центру с ветерком не погонишь, да и Телемоныч ругается, если быстро еду.

– Ты что такая грустная? – с тревогой спросила Инга у дочери. – Не заболела?

– Нет, мамочка, – Настя быстро взглянула на Антона, тряхнула волосами и постаралась улыбнуться, – от волос просто жарко.

– У тебя какая-то средневековая грива, – хмыкнул молодой человек и подергал ее за локон. – Давай я тебя наголо постригу, а то купил тут по случаю машинку для стрижки, а потренироваться не на ком.

– Ты на себе тренируйся, – обиженно фыркнула девочка, – у меня скоро свадьба, мне нужно с прической.

– У тебя? Свадьба?

– Ну, у Ильи – какая разница. Я же не могу там лысая гулять.

– Да ты что – Илья вдруг решился бракосочетаться? – он вопросительно взглянул на Ингу. – Надо же, а мне ни слова! И кто же счастливица?

– Ах, Антон, что ты спрашиваешь, – вздохнула Инга, – Ну кто же еще может быть?

– Илья, как честный человек, обязан теперь жениться на Лиле, – ехидным тоном заметила Настя. – Она говорит, что это его ребенок.

– Настя, перестань, – укорила дочь Инга – не особенно сердито, впрочем.

– А что – она же не скрывает, – хмыкнула девочка. – Ходит, всем рассказывает.

– Ладно, девочки, я у вас тут много интересного выслушал, но на метро, пожалуй, быстрее доеду, – буркнул Антон, выглянув в окно. – Остановите где-нибудь, Петр, я выскочу.

Домой он не поехал, а, помахав Насте рукой, направился к телефону-автомату. Лиля оказалась дома и не сразу узнала – или сделала вид, что не узнала – его голос.

– Ало, кто это?

– Не узнаешь своего друга Антона? Ты что, спишь уже? Одна?

– А что тут удивительного – уже одиннадцать, – лениво протянула она. – Илья хочет, чтобы я теперь рано ложилась и берегла себя.