Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

Глава пятнадцатая

В Ленинграде на Московском вокзале Кристофа встречали Катя, ее брат Юлек и его жена Олеся. Последняя была переполнена восторгом, оттого что у ее мужа внезапно объявилась французская родня, и так всех торопила, что они приехали задолго до прихода поезда и целый час простояли под навесом, спрятавшись от внезапно хлынувшего дождя. Настроение у Олеси было приподнятое, в голове роились всевозможные планы.

– Потом и мы съездим в Париж, да, Юлек? – говорила она, мягко обвивая руками талию мужа и прижимаясь головой к его плечу.

«Обвивает, как змея, – сердито подумала Катя, ненавидевшая в невестке эту обаятельную мягкость в движениях и интонациях, которая не позволяла людям отвечать отказом даже на самые наглые ее просьбы, – только со мной этот номер больше не пройдет. Дудки!»

Действительно, какого черта Кате нужно вставать на полчаса раньше, чтобы приготовить смесь племяннику, если у того есть родная мать? Или почему ей нужно отказаться от поездки в Выборг, потому что брату с женой хочется сходить в театр, а у мамы Олеси вдруг подскочило давление, и она не может посидеть с ребенком? После того, как Катя нашла в себе силы потребовать разделения домашнего хозяйства, ей не только стало легко и просто отказывать Олесе, но и хотелось хамить в ответ на любое высказывание невестки.

– Ага, таких, как ты, в Париже только и ждали, – задорно и грубо сказала она.

Олеся тут же подняла глаза вверх к покрытой многочисленными трещинами крыше перронного навеса и слегка качнула головой – словно моля небеса простить неразумной золовке ее неслыханную грубость. Юлек немедленно вступился за жену.

– Не понимаю, Катерина, откуда в тебе это желание сказать хоть какую-то, да гадость? Олеся говорит правду – сегодня Кристоф приезжает к нам, а потом и мы должны будем отдать ему визит. Это закон любого цивилизованного общества.

Вид брата, разнюнившегося от прикосновения жены, и его аккуратно подстриженная бородка вызвали у Кати отвращение.

– Ладно, вперед, цивилизованные! Только не говори, что вы с Олеськой поедете в Париж, а я буду в это время нянчить Димку.

– Ах, Юлек, Катя еще совсем ребенок, – снисходительно пропела Олеся. – Я думаю, когда она выйдет замуж и столкнется с бытовыми проблемами…

– Ага, конечно! Я приведу в дом мужа, рожу ребенка, и ты будешь его нянчить.

Катя вся исходила ехидством, но вывести невестку из равновесия и разозлить ей не удалось. Та мило улыбнулась ей своей коварной улыбкой и поучительно сказала:

– Катюша, настоящий мужчина никогда не придет жить в дом жены – он сам обеспечит ее жилплощадью и материально, – Олеся ласково погладила Юлека по плечу, как бы приводя его в пример. – Кстати, этот наш новый родственник ведь разведен, ты говорила, да? Так почему бы тебе не попытать судьбу?

– Ага, это твоя мечта – отправить меня подальше, – Катя зло прищурилась, потому что Юлек с женой действительно полагали, что имеют полное право на всю огромную профессорскую квартиру, а проживание в ней Кати – временный, хотя и не очень приятный этап их жизни.

– Но девушка в любом случае должна выйти замуж, – продолжала петь Олеся, – а уехать во Францию – это же просто мечта! Только тебе, конечно, стоит изменить свои манеры – они оттолкнут любого мужчину.

Под конец в голосе Олеси все же прозвучали легкие нотки раздражения, и Катя почувствовала себя удовлетворенной – ей редко удавалось сбить невестку с мягкого и снисходительного тона. К тому же Кате и самой нравилась мысль о возможном браке с французским родственником, поэтому она не стала больше ругаться с возможной союзницей, а только с притворным равнодушием пожала плечами и ответила:

– Не говори ерунды, Олеська, он же родственник – наш с Юлькой двоюродный племянник, к тому же. Если б еще не племянник, а брат был…

Олеся немедленно уловила ее неуверенность и потекла источающим аромат бальзамом:

– Ах, боже мой, Катюша, что за чепуха – брат, племянник! Да у вас генов общих – кот наплакал. Нет, Катюшенька, я тебе от души советую приглядеться к Кристофу, поверь, ты мне еще спасибо скажешь за мой совет.

Юлек, не вмешивавшийся больше в беседу жены и сестры, вдруг поднял голову.

– Девочки, поезд подходит, давайте уж на потом отложим ваши споры.

Катя сразу же увидела Кристофа и замахала ему рукой, подпрыгивая на месте, как расшалившийся подросток. Француз весело расцеловался с ней, с Юлеком и Олесей.

– Здравствуйте, здравствуйте, я очшень и очшень рад!

– А мы вас так ждали, так ждали! – восхитительно улыбнулась Олеся, мягко подхватывая гостя под руку. – Или мне можно говорить вам «ты»? Мы ведь родные.

– О, да, да – только «ты». Катей мы всегда «ты»

Не желая позволить невестке единолично распоряжаться гостем, Катя немедленно пристроилась по другую сторону от Кристофа. По дороге к машине она тоже держала его за руку и говорила:

– А ты вроде получше стал говорить по-русски. Тренировался в Сибири, да?

– Да, да.

Кристоф покорно предоставил двум симпатичным молодым женщинам повиснуть на нем с двух сторон – это было не так уж и неприятно. Юлек взял у него сумку и, улыбаясь, шел позади, поигрывая ключами от отцовской машины – в последнее время он пользовался ею, как своей.

Пока они ехали, Олеся, не умолкая, выводила свои трели:

– Ты никогда не был в Ленинграде? О, ты должен столько посмотреть. Если ты не очень устал с дороги, то завтра я с тобой поезжу по городу на машине, и мы осмотрим главные достопримечательности. Катюша, ты посидишь с Димкой?

– Сама сиди, а я Кристофу и без тебя все покажу, мы с ним еще месяц назад договорились, – хмуро буркнула Катя, покосившись на француза – не поддался ли он чарам воркующего голоса ее золовки. Тот рассмеялся и ласково потрепал ее по голове.

– Да, да! Мы с Катя… как это… договорились.

– О, но у Кати нет машины – неужели вы будете ездить на метро?

– Я метро… как это… нравится. Пусть метро.

Олеся, против обыкновения, не стала настаивать на своем – она, возможно, действительно надеялась, что французский родственник увлечется ее молоденькой золовкой и увезет ее во Францию. Однако все дни, что Катя добросовестно возила Кристофа по музеям Ленинграда, Петродворца, Ораниенбаума и других исторических мест, отношения между ними оставались истинно братскими. Однажды он заикнулся, было, по поводу соседки с фотографии, с которой Катя обещала его познакомить, но девушка лишь весело тряхнула головой:

– Так это мы раньше рядом жили, а теперь живем у Парка Победы, от нашего дома туда, знаешь, сколько ехать! Нет, если хочешь, то мы съездим, но это далеко, честно. Я потом позвоню ей, только номер телефона найду – куда-то сунула.

Больше девушка об этом разговоре не вспоминала, а Кристофу неудобно было настаивать. Ему нужно было еще попробовать отыскать Варвару Степановну по данному Илларионовым адресу, но почему-то хотелось сделать это одному – без Кати. Поэтому в один из дней он сказал, что просто поездит по городу, и заказал такси, отвергнув предложение Олеси воспользоваться ее услугами и их машиной.

Пожилой широкоплечий таксист, которому Кристоф дал конверт с адресом, прочитал, оглядел его со всех сторон и нахмурился:

– Это какая же Советская? Тут совсем затерто, нам что же – по всем Советским кататься? Дом тоже затерт – то ли восемь, то ли три. Квартира только десять, это четко, – он опять оглядел конверт и вернул Кристофу.

Молодой француз растерянно посмотрел на конверт – действительно, они с Илларионовым были так взволнованы при расставании, что даже не прочитали адрес, а многие цифры и буквы за двадцать лет почти совсем стерлись, и разобрать написанное было невозможно. Он подумал и решил:

– Поедем везде, мы спрашиваем.

– Везде! Это, мил человек, дорого будет.

Кристоф достал сто рублей и дал таксисту.

– Это … как это … хватает?

Тот нахмурился и покачал головой.

– У меня сдачи не будет – я только на смену вышел.

– Нет, не надо – сдача не надо.

Таксист проглотил слюну и зажмурился, потом схватил руку француза и потряс своей мощной дланью.

– Отец родной, да за такие деньги я сам с тобой все дома обойду и спрошу – хоть до самого вечера проездим.

Они начали поиски от Московского вокзала, двигаясь вдоль Суворовского проспекта к Смольному. Сворачивая на каждой из Советских улиц, могучий таксист и его пассажир заезжали во все третьи и восьмые дома, спрашивая в десятых квартирах, не живет ли тут Варвара Степановна. На шестой Советской им повезло – сгорбленная старушка припомнила, что лет двенадцать назад с ее пенсией произошла путаница, и ее деньги отправили другой Варваре Степановне, которая жила в том же доме и в той же квартире, но на другой Советской улице. Старушка долго рассказывала о том, как в райсобесе выясняли и не могли выяснить причину путаницы, из-за чего два месяца ей пришлось просидеть без пенсии и даже обратиться с жалобой в горком партии к самому Романову. Наконец, шофер могучим басом прервал ее излияния:

– Ты, мать, по делу лучше, а то гражданин француз изнывает – где она живет-то? Эта Варвара Степановна?

– Где, где! – старушка слегка обиделась. – На Восьмой Советской, конечно, где же еще! А квартира и дом, как у меня, оттого и путаница вышла.

На Восьмой Советской им открыла женщина с болезненным лицом и глазами, под которыми висели темные мешки, как бывает у сердечников.

– Простите, бога ради, если побеспокоили, – могучим басом извинился шофер, – нам сказали, вот, что тут Варвара Степановна живет – французский товарищ ее разыскивает, – он указал на Кристофа, который смущенно поклонился.

– Мама? – женщина удивленно покачала головой и вздохнула. – Мама уже лет десять, как умерла.

– Вы – Надежда? – спросил Кристоф, вспомнив рассказ Илларионова о дочери Варвары Степановны, у которой Дара принимала роды. – Я бывал Умудия, мне Арсен дал … как это… передать, – он вытащил из кармана пакет с фотографиями.

Женщина изумленно взглянула на него и отступила назад.

– Арсен? Из Умудии? Господи, да вы заходите, заходите!

– Ну, если ты нашел, то я спущусь и внизу подожду, – сказал довольный шофер. – Ты мне все равно за две недели вперед заплатил.

Он громко затопал вниз по лестнице, а Кристоф пошел следом за Надеждой, которая по дороге крикнула куда-то в комнату:

– Оля, ты спишь? Просыпайся, дочка, к нам гости, приготовь чаю, – она повернулась к молодому французу, – дочка моя, если вам Арсен рассказывал, в Умудии родилась. Дара тогда нам обеим спасла жизнь, и Арсен, я считаю, тоже – он ведь ее нашел и привел ко мне. Да вы садитесь, садитесь, вы француз? Как это все интересно, – лицо ее оживилось и разгладилось, – только подождите рассказывать, сейчас Оля придет – она после работы прилегла отдохнуть. В этом году только институт закончила – математик она у меня. В школе преподает, знаете, как с детьми тяжело работать? Говорила я ей: поступай в технологический.

Речь женщины была прервана приходом Оли. У нее были еще сонные глаза, и халатик застегнут не на ту пуговицу. Однако Кристоф, вежливо поднявшийся, когда она вошла, этого не заметил. Он смотрел на нее, оторопев от неожиданности и не веря своим глазам, – перед ним стояла девушка с фотографии Кати Баженовой.

Глава шестнадцатая

После неудачной попытки предложить участковому терапевту Маргарите Чемия свои сексуальные услуги заведующий терапевтическим отделением Аслан Мамедович долго ходил с пластырем на лбу и при виде Маргариты обиженно отворачивался. Он имел полную возможность выгнать ее с работы – для этого достаточно было донести в Народный фронт Азербайджана, что она армянка по матери, – но не делал этого, потому что в поликлинике катастрофически не хватало специалистов. Сама Маргарита давно уже забыла о происшедшем инциденте – ей по опыту было известно, что многие мужчины, особенно восточные, как назойливые самцы, норовят потискать женщин в набитом транспорте и, едва подвернется возможность, лезут по юбку. Не думать же о каждом прижавшемся к тебе животном!

В тот день она отпустила последнего пациента и, посмотрев на часы, решила, что можно собираться домой – до окончания приема оставалось еще минут десять, но на столе, где обычно лежали медицинские карты ожидающих приема больных, было пусто. Когда в кабинет постучали, первой мыслью, мелькнувшей у Маргариты, было, что это никак не желающий успокоиться Аслан Мамедович. Ничего не ответив стучавшему, она вытащила из нижнего ящика стола свою сумочку, и в этот момент дверь отворилась. На пороге возник сухощавый человек в больших квадратных очках.

– Разрешите войти, Маргарита Георгиевна?

– Вашей карточки нет, – сухо ответила она, ставя сумочку на край стола, – сходите сами в регистратуру, потому что моя медсестра ушла на митинг. И побыстрее, время приема уже заканчивается. Как ваша фамилия?

Человек усмехнулся и присел на стул напротив Маргариты.

– Что вы, Маргарита Георгиевна, я не пациент – просто выбрал удобное время, чтобы с вами побеседовать. Наедине, так сказать.

Маргарита окинула посетителя холодным взглядом – лицо, вроде, европейское, но смуглый. На назойливого ухажера не похож – возможно, из Народного фронта.

– Пришли меня агитировать на митинг или собираете пожертвования для беженцев из Армении? Извините, но у меня нет ни денег, ни времени. До свидания.

Гость не сдвинулся с места.

– Ай-яй-яй, Маргарита Георгиевна, как плохо вы обо мне думаете! – он укоризненно покачал головой. – Неужели вы меня не помните? Я ведь почти ваш сосед – живу на Первомайской улице, и мы с вами каждый день встречаемся, когда вы идете на работу. Вы ведь на Камо двести один живете? Видите, я все о вас знаю.

На губах его мелькнула улыбка, но глаза, смотревшие сквозь толстые стекла очков, оставались серьезными. Маргарита пожала плечами – стало быть, все-таки ухажер. С виду тихий и неопасный, так что культурно выпроводить его будет нетрудно.

– Ладно, – согласилась она, – будем считать, что мы соседи. Однако соседство это весьма отдаленное, между Камо и Первомайской еще есть улица Басина, поэтому, будьте так добры, покиньте мой кабинет. Встретимся завтра у Сабунчинского вокзала – можете помахать мне ручкой.

– Нет-нет, вы ошибаетесь, я не назойливый воздыхатель, – человек шутливо воздел руки к небу. – Я ни за что не решусь последовать примеру бедного Аслана Мамедовича – у него до сих пор шрам на лбу. Странно даже, что он вас не уволил, хотя, думаю, в ближайшее время это произойдет – обстановка в городе накаляется, а ваша мама армянка, насколько мне известно.

Маргарита резко поднялась, и зеленые глаза ее гневно сверкнули.

– Вы думаете, я боюсь, и меня можно шантажировать? Плевать я хотела – и на вас, и на Народный фронт! Или вы сами из Народного фронта и пришли предложить мне уволиться?

Она схватила свою сумочку, но сделала это так угрожающе, что посетитель в притворном испуге заслонился рукой.

– Только не бейте меня!

– Хотите, чтобы я уволилась, да? – Маргарита сорвала с себя белый халат – так, что на пол посыпались оторванные пуговицы, – и швырнула в лицо посетителю. – Надоел мне этот идиотизм, не нужны вам специалисты – не буду работать!

– Сядьте, – внезапно, прегнувшись через стол, он ловко схватил ее за локти и насильно усадил на место. – Будет вам кричать, можете вы меня выслушать, наконец? – в его голосе звучала усталость, он выпустил руки Маргариты и откинулся назад.

– Хорошо, слушаю, – хмуро ответила она, настороженно глядя на собеседника.

– Что вы шумите, вам так сильно хочется работать в этой дыре? Я же сказал, что все о вас знаю, Маргарита Георгиевна. Я знаю, что вы – самая талантливая ученица профессора Баженова и в чем-то даже его превзошли. Я знаю также, что с вами обошлись более, чем гнусно – растоптали все, чего вы добились за годы работы. Вы, талантливейший психохирург, – участковый терапевт в грязной бакинской поликлинике! Не ваша вина, что почти никто в мире – даже ваши родные – не знает, чего вы достигли.

Он замолчал, молчала и Маргарита, опустив голову. Человек подождал немного, потом наклонился вперед и вкрадчиво продолжал:

– Вы работали в режиме строгой секретности, вы и сейчас связаны подпиской о неразглашении государственной тайны, но ведь тайны больше нет – все уничтожили, когда Горбачев начал заигрывать с американцами, так что у вас больше нет никаких обязательств.

– Чего вы хотите? – спросила Маргарита, с трудом разлепив губы.

– Хочу предложить вам работу – настоящую, достойную вас и вашего таланта работу.

Какое-то время они смотрели друг другу в глаза. Он – спокойно и уверенно, она – с холодным подозрением.

– Работу? А кто вы такой?

Человек с готовностью вытащил из кармана документы и положил на стол.

– Меня зовут Артур Карецкий, я австрийский подданный и представляю международную организацию, которая заинтересована в хороших хирургах. Вы получите все необходимое для продолжения ваших исследований. Естественно, что ваш заработок будет соответствовать вашему таланту.

Маргарита внимательно прочитала документы и с хмурым подозрением оглядела собеседника.

– Раз вы так хорошо обо всем осведомлены, господин Карецкий, то должны были бы знать, что я в течение пяти лет не смогу покинуть Союз.

– Да ради бога – вы будете работать в любом месте, в котором пожелаете, и вам создадут все условия. Баку вас устроит? У нас есть здесь база в институте хирургии.

– Вы сошли с ума – при том, что тут творится…

– О, это вас не должно волновать, вы будете в полной безопасности – это Горбачев не может защитить своих граждан, а наши сотрудники всегда обеспечены полной защитой. И их близкие тоже, кстати. Вы получите все, что нужно для работы.

Маргарита снисходительно улыбнулась и покачала головой.

– Очевидно, вы не представляете, о чем говорите. В местном институте хирургии? Да наш институт создавался годами, мы имели самое совершенное оборудование и экспериментальную базу! Нет, к сожалению, это нереально, и я не собираюсь вас обманывать.

Карецкий улыбнулся и, вытащив из кармана лист бумаги, положил его перед Маргаритой.

– Видите – тут полный список аппаратуры, которая имелась в вашем институте. Часть мы выкупили у нового директора института Полькина – ему она не нужна. То, что устарело или вышло из строя, заменим по первому вашему требованию. Можете ознакомиться с продукцией фирм, выпускающих медицинское оборудование и сами заказать все, что угодно по каталогу.

Растерянность на лице Маргариты, по мере того, как она читала, сменилась подозрительностью.

– Почему вы со своим предложением не обратитесь к профессору Баженову? Максим Евгеньевич, возможно, был бы рад воспользоваться такой возможностью, чтобы продолжить нашу работу.

Карецкий печально взглянул на нее и, вздохнув, покачал головой.

– Значит, вы еще не знаете, Маргарита Георгиевна? Впрочем, даже самые близкие еще не знают.

Внутри у нее все похолодело.

– Знают… что?

– Профессор Баженов умирает от рака легких. Ему осталось жить от силы полгода. Он уже никогда и ни в чем не сможет помочь вам, Маргарита Георгиевна.

– Вы лжете, этого не может быть! Не может быть! Максим Евгеньевич!

Упав лицом на стол, она зарыдала. Карецкий с соболезнующим выражением лица ждал, пока пройдет первый взрыв горя.

– Да, это очень грустно для нас всех, а для вас особенно, – в голосе его звучало искреннее сочувствие, – но кто, кроме вас, сумеет продолжить то, что он всегда считал делом своей жизни?

– Допустим, – Маргарита вытерла слезы и судорожно вздохнула. – Какую тему работы вы хотите мне предложить? Я интересна вам, как экспериментатор, психохирург, или вы предлагаете мне работу в области клинической нейрохирургии?

– О работе нейрохирурга в какой бы-то ни было клинике речь не идет, Маргарита Георгиевна, – вкрадчиво проговорил Артур Корецкий, подавшись к ней через стол всем телом, – вы нас интересуете, как талантливый экспериментатор-психохирург. Разумеется, вы получите возможность применить свои результаты на практике. Если пожелаете, мы даже создадим психохирургическую клинику – специально для вас. Вас это устроило бы?

Он пристально смотрел на девушку, следя за выражением ее лица, на котором недоумение сменилось досадой.

– Ваши слова, господин Карецкий, показывают, что вы ничего не смыслите в психохирургии.

– Почему же?

– Вам не удастся получить существенную выгоду от клиники, специализирующейся на психохирургии, – больных с показаниями к психохирургическому вмешательству не так уж и много. Это самые тяжелые и неподдающиеся медикаментозному лечению случаи шизофрении, когда психика безвозвратно разрушена болезнью. Наша работа имеет… имела скорей научное значение. Лет сорок-пятьдесят назад – да, такие клиники были. Тогда увлекались лоботомией, не спорю, но в наше время операция – крайний случай, потому что она приводит к полной потере индивидуальности и трансформации личности.

– Зря, зря, таких больных намного больше, чем вы себе представляете, – невозмутимо отвечал Карецкий. Он подошел к окну и выглянул на проспект Кирова, по которому в этот момент, оглашая воздух громкими выкриками, шла на митинг небольшая группа парней. – Посмотрите, каждый из этих крикунов достоин быть вашим пациентом. Так как?

Он вернулся к столу и вновь сел напротив Маргариты, ожидая ответа.

– Я не понимаю, кто вы такой, господин Карецкий, – в ее голосе слышалось раздражение. – Есть, знаете ли, много безграмотных авантюристов – они слышали что-то про изменения личности и вообразили невесть что. Одни считают, будто мы сможем делать из людей спецагентов роботов, другие несут околесицу, будто КГБ похищает видных политиков, а врачи делают из них послушных марионеток. Если вы относитесь к числу подобных придурков, то…

Не договорив, она насмешливо фыркнула и пожала плечами.

– Маргарита Георгиевна, – вежливо отвечал Карецкий, лицо которого стало вдруг совершенно непроницаемым, – я не собираюсь с вами спорить или что-то доказывать, я предлагаю вам сотрудничество и большие перспективы, а что из этого выйдет, еще никому неясно.

– И в какой форме будет происходить это сотрудничество?

– В какой вам будет угодно, – голос его стал вкрадчивым. – Мы составим контракт в том виде, в каком вы пожелаете, и на ваш счет сразу же будет переведена та сумма денег, которую вы укажете.

– У меня нет никакого счета.

– Его недолго открыть. Какой пожелаете – рублевый, валютный, в Союзе, за рубежом.

Неожиданно вся их беседа показалась Маргарите глупым розыгрышем. Похоже, этот человек откуда-то из органов – проверяет ее в плановом порядке. Эта мысль ее разозлила.

– Не делайте из меня дуру, у меня больше нет времени выслушивать вашу чушь, – она решительно схватила сумочку и направилась к двери. – Выходите, мне нужно запереть кабинет.

Корецкий тоже поднялся и последовал за ней.

– Я совершенно серьезен, – говорил он. – Подумайте, вы очень сильно рискуете – рискуете просто до старости остаться участковым терапевтом в районной поликлинике. Вас это устроит? В этой стране ваш талант никому не нужен и вряд ли окажется нужным в ближайшие двадцать лет, а без практики вы через два года потеряете форму, как говорят спортсмены.

Она презрительно сморщила нос.

– А ну, выйдите из моего кабинета, я запереть должна!

Карецкий взялся за косяк и встал неподвижно, не давая ей закрыть дверь.

– О, нет, я не оставлю вас в покое, пока вы мне не поверите.

– Да? Тогда придется заявить в соответствующие органы, – Маргарита презрительно выпятила губу и фыркнула, – пусть вас уберут в психушку, как опасного маньяка.

Его раскатистый смех гулко прокатился по пустой поликлинике.

– Бог мой, да куда вы можете заявить, кого это заинтересует – посмотрите, что делается вокруг нас. Неужели хоть кого-то заинтересует даже самый опасный маньяк?

– Дайте закрыть дверь, наконец, – буркнула Маргарита, и он подчинился, с легким поклоном отступив назад.

– Хорошо, Маргарита Георгиевна, как скажете. Итак, мы договорились: я даю доказательство своей серьезности, а вы соглашаетесь с нами сотрудничать. Какое доказательство вы хотели бы получить?

– Какое? Ну, раз вы так хотите доказать мне что-то, то опустите через час в наш почтовый ящик десять тысяч рублей – вы же предлагали заплатить авансом. Мне как раз нужны деньги.

Она весело рассмеялась своей шутке, но лицо Карецкого вдруг стало серьезным.

– О, разумеется. А после этого мы подпишем контракт, да?

Маргарита заперла дверь и на всякий случай подергала ее, потом повернула к вежливо ожидавшему ее ответа собеседнику и ехидно улыбнулась.

– После этого я в вашем полном распоряжении. Только учтите: если у вас пройдет приступ паранойи, и вы придете требовать ваши деньги назад, я их не отдам. Так что, советую серьезно подумать.

– Что вы, что вы, я ничего не стану требовать назад, и деньги будут в течение ближайшего часа в вашем распоряжении.

– Хватит, надоело, слушайте!

Они прошли мимо уборщицы, лениво двигавшей грязной тряпкой по ступенькам. Карецкий, мягко ступая, двигался позади Маргариты и уже на улице, кивнув, ей, коротко сказал:

– Надеюсь скоро с вами связаться.

Повернувшись, он зашагал в сторону моря, а Маргарита, поначалу намеревавшаяся ехать домой на метро, передумала и решила пройтись пешком. Она пересекла сквер, пройдя мимо остатков памятнику двадцати шести бакинских комиссаров, по улице Лейтенанта Шмидта дошла до консерватории и поняла, что совершила ошибку – у фонтанов в сквере рядом с консерваторией собрался стихийный митинг, и митингующие запрудили все пространство, перекрыв уличное движение. Маргарита попыталась обогнуть скопление людей справа, но столкнулась с толпой направлявшихся на митинг студентов индустриального института. Пришлось покружить в поисках свободного пути, и в итоге домой ей удалось попасть очень нескоро.

Уже из прихожей она услышала, возбужденные голоса родителей и Карины, подруги матери.

– Жорик джан, я тебе точно скажу, это провокация, – говорила Карина, – они так делают, чтобы потом прийти и убить вас всех!

Георгий Чемия стоял посреди комнаты и воинственно потряхивал толстым конвертом. Увидев дочь, он с облегчением вздохнул:

– Пришла, солнышко. Мы уже волнуемся – где тебя искать, куда идти? А тут еще, видишь, какие провокации устраивают? Прихожу домой, достаю газеты из почтового ящика, а тут этот конверт вываливается – десять тысяч рублей в пачке. Кто подложил, зачем? Чего от нас хотят?

Его жена взяла у него конверт и, разглядывая, повертела в руке.

– Наверное, лезгины со второго этажа подложили. Хотят, чтобы мы взяли десять тысяч и уехали, все им оставили.

Карина покачала головой.

– За такую квартиру десять тысяч мало.

– Дай конверт, мама.

Маргарита открыла конверт – внутри находилась толстая пачка сторублевок, запечатанная банковской лентой. Неожиданно зазвонил телефон. Карина и Нина Чемия испуганно вздрогнули, а Георгий Чемия, спросив, кто говорит, передал трубку дочери.

– Тебя, маленькая.

– Маргарита Георгиевна, – сказал голос Карецкого, – вы убедились теперь, что я был серьезен? Мы будем сотрудничать?

Помолчав немного, Маргарита насмешливо ответила:

– Что ж, если ваши деньги не фальшивые, то можно попробовать.

– Будьте уверены – самые настоящие, – собеседник на другом конце провода коротко хохотнул.

По воцарившемуся за ее спиной молчанию Маргарита поняла, что окружающие прислушиваются к разговору. Она повесила трубку и повернулась к родителям.

– Спокойно пользуйтесь деньгами, это мой аванс. У меня теперь другая работа.

– Детка… – начал, было, отец и запнулся, а Нина испуганно протянула к дочери руки.

– Риточка, верни эти деньги, ради бога! Страшно, солнышко, что за работа такая, что сразу столько предлагают?

Не ответив, Маргарита повернулась и ушла к себе в комнату.