Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

– Недели через три – я должна закончить все дела в лаборатории.

– Прекрасно. Отдохните, вы это заслужили, мадам. Остальное мы обсудим позже – после вашего отпуска.

Человек в черных очках поднялся и подал Маргарите руку, она пожала ее своими сильными и гибкими пальцами хирурга.

Глава восьмая

Меньше, чем через час после запроса от служб воздушной и наземной связи Умудска поступила распечатка сведений обо всех воздушных судах, зарегистрированных в данном регионе средствами радиолокационного контроля с полуночи до четырех утра. Среди прочих имелась информация следующего содержания:

«Вертолет СВВП фирмы «Белл», модель XV-15, был замечен в три часа пятнадцать минут южнее Умудска и исчез из зоны радиолокационного наблюдения в три часа двадцать минут. Ни к одному промысловому хозяйству региона воздушное судно фирмы «Белл» не приписано».

Утверждение связистов вполне соответствовало действительности – в распоряжении местных совхозов были лишь три угрожающе изживших свой век «МИ-10» и два «КА-26», а Руслан Керимов, с опаской следивший за развалом отечественного самолетостроения, в последние годы предпочитал заказывать личный авиатранспорт заграницей. В четыре сорок пять один из его вертолетов – тот самый, который был замечен радиолокаторами, – приземлился в сорока километрах к югу от Умудска. Посадочная площадка находилась рядом с длинным четырехэтажным зданием, половину которого занимал один из офисов «Умудия Даймонд». Вторая половина служила личной резиденцией президента кампании Руслана Керимова, и именно туда отнесли находящихся в забытье девушек, доставленных на вертолете милиционером Ермолаевым и его коллегой с аппетитной фамилией Коржик.

Встретивший их у входа вооруженный человек отрывисто распорядился:

– Сюда несите, в боковую комнату. Кладите на ковер, и пусть дрыхнут. Шеф звонил – велел вам ждать. Я вас тут покамест закрою.

Ермолаев, который сначала хотел просто передать заложниц людям Керимова, в последний момент изменил намерение и решил доставить их лично. Коржик, который сгоряча тоже полез вместе с ним в вертолет, теперь начал нервничать и постоянно спрашивал:

– Ермак, слышь, а ведь нас-то хватятся, что мы будем фээсбэшникам говорить? Ты ж говорил, что мы только баб керимовским отнесем, и вся капуста, а сам меня вон куда попер.

– Сиди теперь, нечего было за мной в вертолет лезть! – огрызнулся Ермолаев.

– Ты ж мне бабки не отдал – обещал сотню, а не отдал.

– Сказал – потом! Мне самому еще шеф не отдал. Не гундось ты, надоел!

Ермака раздражал этот мешковатый прижимистый парень. Будь у него возможность, он выбрал бы другого напарника, но Кречетов не пришел, другой же милиционер – его Ермолаев не так давно засек на взятке и этим постоянно шантажировал – так струсил, что мог, пожалуй, испортить все дело. За Коржиком тоже числились кое-какие грешки, но не страх стал главной причиной его участия в похищении женщин, а те злополучные сто долларов, которые ему обещали заплатить.

– Обещал сразу отдать, а сам в кабину полез!

– Заглохни, Корж! – рявкнул Ермолаев, меряя шагами комнату, в которой их заперли вместе с пленницами.

Он нервничал и больше всего боялся, как бы магнат опять не вздумал зажать его гонорар – поэтому, собственно, и решил сам лично отвезти Керимову женщин. Коржик посмотрел на неподвижно лежащие тела и сказал, шмыгнув носом:

– Что-то долго они оклематься не могут – совсем не шевелятся. Надо б, Ермак, мешки у них с голов поснимать – задохнутся, так нам вообще бабок не видать.

– Ничего с ними не случится, – грубовато ответил Ермолаев, но, тем не менее, поспешно сдернул мешки с голов девушек, которые, вдохнув свежего воздуха, слегка задвигались.

– Ишь, дрыхнут, я б тоже сейчас покемарил чуток, – с некоторой завистью заметил Коржик и, подумав, опустился на ковер, потому что никакой другой мебели, кроме шкафов, набитых документацией в помещении не было. Ермолаев, пошагав еще немного от стенки к стенке, решил последовать его примеру.

К семи утра прибыл наконец Керимов в сопровождении своей свиты. Войдя в комнату, он с любопытством и злорадным торжеством разглядывал беспомощно распростертые перед ним фигурки, не обращая никакого внимания на милиционеров, вскочивших с пола при его появлении. Ермолаев вытянулся в струнку и отрапортовал:

– Задание выполнено, командир: баб доставил, письмо подбросил. Так что все дело теперь за расчетом, как ты обещал.

Магнат бросил в его сторону недовольный взгляд и слегка прищурился.

– Обещал, говоришь? Ты, Ермак, … твою мать мне об обещаниях говорить будешь? Ты-то свои обещания всегда держал?

Ермолаев опустил голову – в словах Керимова таился смысл, известный лишь им обоим.

Когда-то, в мальчишеские годы, они учились в одном классе и сидели всегда один позади другого – затылок в затылок с отличником Сычевым, который давал им списывать контрольные по математике. После армии Ермолаев пошел работать в милицию, а Керимов занялся валютными операциями и однажды здорово на этом погорел. Вспомнив школьные годы, он обратился за помощью к Ермолаеву. Тот, немного поломавшись и напустив на себя важный вид, все же обещал помочь, но потребовал за это денег – якобы для передачи «нужным людям». Деньги взял, а сам пальцем о палец не ударил, и Руслан Керимов пошел под суд. К счастью для него это было время, когда на такие вещи смотрели довольно мягко, и он очень скоро попал под амнистию – не отсидев и полугода.

В дальнейшем Руслан старался не иметь дела с Ермолаевым, но тот отличался невероятной хитростью и прекрасно знал, что его бывший школьный приятель не станет честно работать шофером в промысловом хозяйстве. Слежка принесла результат – однажды Ермолаев обнаружил-таки в запасном колесе машины Руслана Керимова пакет с героином, который тот вез для передачи, и с тех пор всегда был с ним в доле.

В девяносто третьем, после начала приватизации, дела Керимова неожиданно пошли в гору. Он сумел в одночасье скупить ваучеры во всех промысловых хозяйствах района – практически за бесценок, потому что охотники совершенно равнодушно смотрели на непонятные им бумажки, не зная, что с ними делать. В один прекрасный день Керимов принял участие в аукционе и, по-крупному схлестнувшись с Егором Ючкиным, стал обладателем контрольного пакета акций «Умудия Даймонд».

Ючкин, предполагавший сделать алмазный прииск чисто семейным предприятием, был поначалу неприятно ошеломлен, но вскоре оценил организаторские способности нового совладельца и даже не возражал, когда тот стал президентом кампании. Доходы «Умудия Даймонд» при Керимове начали расти с астрономической скоростью. Новый президент прекрасно умел обходить все препоны, которые государство ставило малому бизнесу. Он наладил нелегальную переброску дешевой рабочей силы из среднеазиатских республик, и организовал нелегальный сбыт ювелирных алмазов, которыми был богат рудник. Для отчетности налоговым органам официально была представлена документация о сбыте технических алмазных порошков, и государству тоже перепадали кое-какие копейки – умный Керимов знал предел, до которого можно было испытывать терпение налоговиков.

Ермолаев очень скоро понял, что его бывший «подопечный» внезапно вознесся на вышину, недосягаемую для мелкого шантажа. Теперь у Керимова была своя служба личной безопасности, возглавляемая Сычевым – тем самым, что давал им когда-то списывать математику. Это был умный, пронырливый и жестокий человек, поэтому Ермолаев в душе его побаивался. Именно Сычев посоветовал Керимову использовать бывшего одноклассника для разного рода щекотливых поручений. Керимов поначалу взбеленился:

– Ты что несешь, Сыч, …твою мать, Ермаку ни на грош нельзя доверять – кто ему заплатит больше, тому он меня с потрохами и тапочками заложит, б…!

Сычев в ответ ухмыльнулся.

– А кто ему больше тебя заплатит, Руслан? Только ты ему бабки за работу сразу никогда не отдавай, пусть поклянчит, подергается – раньше поседеет.

Алмазному магнату совет пришелся по душе. Он стал давать капитану милиции поручения, и так между ними с самого начала и повелось – Ермолаев пресмыкался, Керимов издевался.

Теперь, глядя на поникшего в смущении капитана милиции, Керимов в очередной раз получал удовольствие. Однако Сычев, внимательно рассматривающий еще не пришедших в себя пленниц, внезапно подскочил к одной из них и перевернул ее на спину.

– Погоди, это он нам кого ж приволок-то? Руслан, разве ж это депутатская баба?

Керимов круто повернулся и уставился на девушек, которые уже начали просыпаться. Брови его удивленно поползли кверху.

– А точно, слушай, х… тебе в задницу, та ведь классная телка, а эта – эту я вроде даже знаю.

– Это ж та журналистка, Чуева, – хмыкнул Сычев и, схватив сонную девушку за волосы, заставил ее подняться, – вспоминаешь, Руслан?

Магнат вгляделся в лицо пленницы.

– А х… ее знает, откуда она?

– Да ты забыл что ли? Ее в прошлом году Гусев из охраны на рудник притащил – думал, просто нормальная телка, а она с ним целую неделю трахалась и фильм свой снимала, – Сычев с такой силой встряхнул хрупкую фигурку девушки, что она, окончательно придя в себя, вскрикнула от боли, а глаза ее округлились от ужаса.

– Вот б…ь, точно – она!

Сычев, весело ухмыльнувшись, еще раз потряс Ларису Чуеву и сказал ей:

– Что, сука, попалась? Подвела тогда парня под монастырь? Я ведь потом твоему Гусеву такую парилку устроил, что он теперь инвалидность оформляет. За то теперь мы с тобой потрахаемся – вволю и без всякого кино.

– Нет! – Лариса так закричала, что Настя, вздрогнув, села и изумленно огляделась, не понимая, где находится.

– Вот это его девчонка, точно, – указав на нее, сказал Сычев и отпихнул дрожавшую Ларису, которая упала на ковер и съежилась в комок, обхватив руками колени.

– Что ж ты бабу-то не привез, … твою мать? – рявкнул магнат на Ермолаева.

Испуганный милиционер повернулся к вытаращившему глаза Коржику.

– Ты ж сказал, что они вдвоем в той комнате ночуют?

– Ничего я не сказал, – защищался тот, – ты сказал, что нужно двух баб отвезти, я и помог. А свою жену депутат сразу после ужина на вертолете в Умудск отправил, и вся охрана с ней улетела.

– Какого хрена ты мне не сказал? Откуда мне было знать, что ее отправили, я сразу после митинга уехал!

– Я ж думал, ты знаешь!

– Ша, заглохли! – рявкнул Сычев, и испуганные милиционеры умолкли.

Керимов мрачно разглядывал побледневшего Ермолаева. Тот, не выдержав его тяжелого взгляда и изнемогая от страха потерять все деньги, неожиданно обнаглел и взъелся:

– Да ты что, Руслан? Что ты смотришь-то? Ладно, не надо за бабу, за девчонку бабки-то отдай, девчонку я ж тебе привез и конверт оставил. Я ж не виноват! Половину хоть отдай, ты ж мне еще за старое должен!

– Бабки тебе? – голос магната вдруг стал очень ласковым. – Бабки – это хорошо, это приятно. Но только бабки еще заработать надо. Скажи, Сыч, – повернулся он к Сычеву, – как сейчас у нас в шахтах? Людей хватает?

– Рабочие места есть, – ухмыльнулся тот, поняв, что задумал его шеф.

– Ну и пусть поработают, – Керимов указал пальцем на Ермолаева и Коржика.

До тугодума Коржика смысл его слов дошел не сразу, но Ермолаев успел выхватить пистолет. Однако на него тотчас же навалились охранники и мгновенно разоружили.

– Не бузи, Ермак, – спокойно произнес Сычев, – поработаете с приятелем пару годков, заработаете детишкам на молочишко, а оружие тебе вернут, когда полный расчет получишь.

– Тебе это так не пройдет, Сычев, – от ярости на губах Ермолаева выступила пена, – тебе, Керимов, тоже, не надейся! Мы при исполнении, нас искать будут!

– Кто тебя будет искать, Ермак, кому ты нужен, – сказал Сычев тоном, каким говорят с неразумными детьми, и с некоторой ехидцей добавил: – Пусть у тебя в милиции от тебя люди отдохнут немного.

Сопротивлявшихся милиционеров выволокли из комнаты. Керимов, не обращая внимания на затихающий в коридоре шум, с интересом разглядывал сидевшую на ковре Настю. Она уже полностью очнулась, но решила, что все происходящее вокруг ей снится, поэтому усиленно хлопала глазами и даже попробовала себя ущипнуть.

– Ах ты, б…ь, куколка какая, а? А ну поставьте ее на ноги!

Один из охранников, схватив девочку за локти, поставил ее перед Керимовым. На ней, как и на Ларисе Чуевой, была надета лишь ночная рубашка – девушек вытащили прямо из постели – и магнат ухмыльнулся, оглядев тоненькую стройную фигурку с чуть выпиравшими холмиками грудей. Настя невольно вспыхнула под его взглядом.

– Вы кто? – спросила она, решив, что сон, пожалуй, слишком затянулся.

– Не узнаешь, … твою мать? А ведь мы с тобой виделись днем, а? Забыла Керимова?

Настя выпрямилась и огляделась – вокруг стояли незнакомые люди, Лариса сидела, уткнув лицо в колени и тихо вздрагивая. Нет, это не сон.

– Где папа? – испуганно спросила она. – Где мой папа, что с ним?

– Все с твоим папой нормально, сидит, б…ь, чай пьет сейчас. А, может, не пьет, может, плачет по своей доченьке. Рыдает, … твою мать! А доченька-то у нас, х… ему в задницу!

В голове Насти вдруг прояснилось. Ей стало все понятно – это похищение. Ее и Ларису похитили, когда они спали. Зачем? Скорей всего, это связано с папиной избирательной кампанией, и, возможно даже, это те самые люди, которые убили Ладу и француза. Убийцы! Подлые, грязные люди! И этот Керимов – она вспомнила, как он приезжал на митинг и спорил с ее отцом.

По всем правилам Насте полагалось испугаться, но из-за того, что ее чувства были притуплены долгим воздействием хлороформа, страх никак не приходил.

Нецензурные выражения, которые Керимов употреблял после каждого второго слова, ошеломили ее. Дома у Воскобейниковых никто никогда не ругался, а в школе у Насти мальчишки, если и бранились, то делали это подальше от ушей взрослых. Почему-то вдруг вспомнился старик-алкоголик в обтрепанной одежде – он иногда проходил мимо их подъезда и при виде садившейся в машину нарядно одетой Насти начинал яростно материться, а один раз даже плюнул, попав в багажник. Несмотря на это, старика ей было почему-то жалко, а вот Керимова жалко не было совсем, и она возмущенно сказала:

– Почему вы так ругаетесь? Извините, но когда в школе ребята у нас прикалываются, кто похлеще скажет, так это ладно – они еще дураки, малолетки. Но вы-то ведь – взрослый человек! Стыдно!

Магнат приподняв брови, с изумлением вытаращил глаза на прочитавшую ему нотацию девочку в ночной рубашонке. До сих пор почти никто никогда не делал ему замечаний по поводу его лексикона – один лишь Игнатий Ючкин, который, по мнению Руслана Керимова, строил из себя интеллигента из-за того, что окончил институт, защитил диссертацию и при чтении надевал очки. Правда, выступая где-нибудь перед большой аудиторией, Керимов следил за своей речью, но ему при этом всегда казалось, что он не может достаточно четко сформулировать свою мысль – не хватало слов.

– Ишь ты, какая, – его рука потянулась пощекотать подбородок Насти, и она не смогла отпрянуть, потому что человек сзади крепко держал ее за локти, – в школе депутатской, небось, учишься, языки разные изучаешь, а?

– Изучаю, – вызывающе ответила Настя, мотнув головой и опустив веки, чтобы не видеть грязной руки у своего лица.

– Ишь, важная! – Керимов расхохотался и убрал руку. – Да ты чего боишься-то?

– Зачем вы нас сюда привезли? – тихо спросила она, не поднимая ресниц. – Чего вы хотите?

– Да секретаршей тебя, может, хочу сделать, – он весело ухмыльнулся, – ты ж, небось, и на английском говоришь, и на французском. Говоришь, ведь? – его голос вдруг стал резким: – Отвечай, когда Керимов спрашивает! Говоришь?

– Говорю, – вздрогнув от его окрика, прошептала Настя.

– Видишь, – тон его снова стал благодушным, – чужие языки знаешь, а от своего родного нос воротишь. Эх вы, депутаты, – он хотел, было, выругаться, но почему-то удержался и только сказал: – Какие ж вы народные избранники, коли с русским народом на его родном языке не хотите говорить! Да ты гляди на меня, не бойся!

Настя осторожно открыла глаза и посмотрела на магната – он все еще усмехался.

– Причем тут русский народ, – осмелев, сказала она, пожимая плечами, – лингвисты считают, что все слова ненормативной лексики, которые вы употребляете, татарского происхождения и пришли на Русь во времена татаро-монгольского ига. Конечно, прежде тоже были бранные слова, но во времена Мономаха, например, ругань приравнивалась чуть ли не к преступлению.

– Смотри, Руслан, умная какая, – засмеялся Сычев и тоже протянулся, было, ущипнуть Настю, но Керимов резко ударил его по руке.

– Не тронь, я с ней сам буду говорить! Шустрая, а? – он пристально разглядывал девочку странно загоревшимся взглядом. – Такую и в жены неплохо взять. Выйдешь за меня, красавица?

– Вы уж определитесь точно, куда мне, – Настя почувствовала прилив веселой наглости, – а то сначала секретаршей предлагаете, потом в жены.

Керимов захохотал, и окружающие услужливо подхватили его смех.

– Нет, – сказал он, отсмеявшись, – больно уж ты хороша для секретарши. Говоришь больно уж ладно! Возьму тебя замуж, одену в соболя, бриллиантами украшу и повезу по заграницам. Хороша будет жена, а, Сыч? – взглянул он на Сычева. – И по-английски, и по-французски – во, воспитание!

Его глаза ощупали девочку и неожиданно сверкнули странным блеском, от которого она поежилась.

– Ой, а вы разве до сих пор не женаты? – вопрос Насти прозвучал с ехидцей, но она тут же спохватилась и придала своему лицу идиотское выражение. – Вы ведь уже такой старый, вам, наверное, уже нельзя жениться.

– Старый! Слышь, Сыч? Вот глупая, чему их там в депутатских школах учат? Да я еще хоть десять жен себе возьму, – он ласкательным движением погладил себя ниже живота.

– Да? – она с туповатым видом вовсю продолжала изображать дурочку. – Но ведь это не разрешено, наверное, по закону. Мы же не турки. Или вы турок? Вы в Турции живете?

Керимов принял ее вопрос всерьез и оскалился.

– Смотри, как рассуждает, а? Нет, я русский. Русский человек! – он гордо ударил себя в грудь. – В бога верю. Ты на фамилию не смотри, предок мой еще при царе у турка одного в крепостных ходил, оттуда и фамилия пошла, а мы испокон веков православные. Хочешь, в церкви с тобой обвенчаюсь? – неожиданно глаза его жадно блеснули, и он сделал шаг к замершей девочке. – Не бойся, красавица, я хорошим мужем буду, ласковым, все просьбы твои исполню. Говорят, Керимов плохой, а разве я тебя обижаю или трогаю? Видишь – попросила меня не ругаться, и я не ругаюсь. Что еще захочешь – только скажи. Любое желание выполню!

От его взгляда Насте стало не по себе, но она понимала, что ее испуг лишь раззадорит магната. Из-за стоявшего сзади охранника поддаться назад ей не удалось, и Керимов стоял совсем близко, откровенно щупая ее взглядом.

– Любое? – в ее взгляде мелькнула озорная искорка.

– Любое! Проси – увидишь. Керимов на алмазах сидит. Говори – золото бриллианты? Что хочешь? Ничего для тебя не пожалею!

– Тогда, если можно, – вежливо сказала Настя, – то я хотела бы в туалет. Если вам не трудно, конечно.

Слегка оторопев, Керимов широко раскрыл глаза и вдруг разразился хохотом. Наконец, вытерев глаза тыльной стороной руки, он обратился к одному из охранников:

– Сведи ее. И эту тоже, – он махнул рукой на Ларису. – А то они мне тут весь ковер обдуют.

Когда девушки в сопровождении охранника вернулись в комнату, Керимова и Сычева не было. Они пришли минут через двадцать. Керимов выглядел довольным и что-то насвистывал.

– Вот что, красавица, – снова остановившись перед Настей, сказал он, – ты мне нравишься, я тебе это уже сказал, а все остальное от тебя зависит. Ты сделай, что я скажу, и все у нас будет хорошо. Лады?

– Что сделать? – тихо спросила она.

– Нужно мне, чтобы ты прочитала это в магнитофон, – Сычев протянул ей лист бумаги с только что отпечатанным текстом. – По-русски ты читать-то умеешь? Или все только по-иностранному?

Настя осторожно развернула лист.

«Дорогой папа! Меня захватили в заложники. Эти люди сейчас обращаются со мной хорошо, но если ты не снимешь свою кандидатуру с выборов, то они меня убьют. Пожалуйста, папа, сними свою кандидатуру. Твоя дочка Настя».

Девочка посмотрела на магната – он пристально разглядывал ее, но лицо его хранило веселое и доброжелательное выражение.

– Извините, но я не стану этого читать, – сказала она, возвращая бумагу Сычеву.

Он не взял лист, и тот, выскользнув из пальцев Насти, медленно, кружась в воздухе, опустился на ковер. Наступило тяжелое молчание, лицо Керимова стало каменным, взгляд сначала отяжелел, а потом в нем вспыхнула ярость.

– Нет? – неожиданно его руки грубо схватили ее за плечи и встряхнули. – Нет? А ты знаешь, что я могу с тобой сделать? Знаешь? Или не знаешь?

Он отпустил ее так же внезапно, Настя чуть не упала. Покачнувшись, она потерла плечи и ответила:

– Не знаю.

– Да? Плохо, что не знаешь, – глаза его опять странно блеснули. – Не боишься, что я тебя вот так, – он внезапно протянул руку и сжал ее горло.

Настя не пыталась сопротивляться. Чувствуя, что в голове у нее начинает шуметь, она закрыла глаза, и изо рта ее вырвался короткий хрип. Сычев торопливо дотронулся до плеча Керимова.

– Руслан, она же потом говорить не сможет.

Встряхнув Настю, Керимов выпустил ее, и она тут же схватилась за горло, судорожно хватая ртом воздух.

– Что, шутки кончились? А теперь бери магнитофон и говори, что я велел!

– Не буду я ничего говорить, делайте, что хотите, – она, мотнув головой, продолжая ощупывать шею.

– А ты, погляжу, смелая, ничего не боишься, – Керимов сказал это негромко, что только подчеркнуло звучавшую в его голосе угрозу.

– Нет, почему, я боюсь, – Настя сделала над собой усилие и посмотрела ему прямо в глаза, – только зачем мне говорить в магнитофон, если вы нас потом все равно убьете?

Она сказала это почти равнодушно и после этого вдруг впервые до конца осознала, что это все происходящее – правда. И правда то, что эти люди никогда не отпустят их с Ларисой – хотя бы потому, что они видели лица похитителей и знают их имена. Об этом ей не раз приходилось читать в книгах, и теперь Настя хотела лишь одного – чтобы не было очень больно, когда ее будут убивать. Потом решила, что об этом лучше не думать, потому что изменить ничего нельзя. Нужно думать о маме, папе или… или об Алеше.

Ей вдруг стало очень горько при мысли, что они никогда больше не будут вместе с Алешей. Потом он забудет ее. Забудет или нет? Наверное, забудет, а потом… потом у него будет другая девушка. При этой мысли она едва не разрыдалась в голос. Керимов, увидев полные слез глаза девочки, решил, что она слишком уж напугана, нужно ее немного успокоить, а то от нее и толку не будет. Лицо его неожиданно стало добродушным.

– Зачем мне тебя убивать? Такую лапочку убивать, скажешь тоже! Наговоришь в микрофон, что надо, и будешь гулять еще сто лет. Не плачь! Я тебе потом такой бриллиант подарю, какого царицы не имели!

– Я не из-за вас плачу, очень нужен мне ваш бриллиант, – разозлившись, Настя шмыгнула носом и гордо вскинула голову, – и я вам не верю, вы нас все равно убьете, потому что мы вас видели в лицо. Свидетелей никогда не оставляют в живых.

Несколько секунд они с Керимовым смотрели друг другу в глаза, потом он усмехнулся и бросил Сычеву:

– Ладно, надоело мне ее по-хорошему уговаривать. Она еще не представляет, что мы с ней можем сделать. Возьми эту, – он указал на испуганно вздрогнувшую Ларису Чуеву, – возьми, Сыч, покажи на примере, что мы можем сделать.

Сычев легко схватил девушку за плечо и, поставив на ноги, одним движением разорвал на ней рубашку.

– Нет! – пронзительный крик Ларисы разорвал воздух, и свободной рукой она вцепилась своему мучителю в лицо.

Он не успел отклониться, потому что не ожидал сопротивления – до сих пор Лариса, казалось, покорно ожидала своей участи, – и острые ногти журналистки расцарапали ему щеку.

– Сука! – Сычев отшвырнул ее, провел рукой по лицу и, увидев на ладони кровь, неподвижно уставился на замершую от ужаса девушку. Настя невольно подалась вперед, но Керимов удержал ее на месте, схватив за волосы, и рассмеялся.

– Ты, Сыч, осторожней – видишь, кусается.

– Я ей покусаюсь, сучке! – беззлобно ответил тот и еще раз потрогал пальцем царапину на щеке. – Ладно, сама напросилась, а ведь могла бы даже удовольствие получить. Возьмите ее, ребята, на пару, – кивнул он, повернувшись к охранникам.

Вышколенные секьюрити, стоявшие до той поры с каменными лицами, оживились. Два парня двинулись к Ларисе, и один из них подхватил было ее подмышки, но она выскользнула, оставив в его руках остатки разорванной рубашки.

– Нет! – девушка понимала, что с ней хотят сделать, и ее пронзительный крик разорвал воздух. – Нет! Настя, умоляю, скажи, сделай, что они хотят!

Настя, задыхаясь от рыданий, рвалась из рук Керимова, из глаз ее текли слезы.

– Я сделаю, я скажу все, что вы хотите! Только отпустите ее, не надо!

Сычев махнул рукой, и охранники вновь застыли на месте.

– Давай диктофон, Сыч, – Керимов подмигнул ему и выпустил волосы Насти, которая упала на колени рядом с Ларисой, обхватив ее голову и прижавшись щекой к щеке. Та смотрела расширенными от ужаса глазами и шептала:

– Они нас изнасилуют, потом убьют! Сделай, как говорят, не зли их!

– Да, да, я сделаю.

Сычев вновь подал ей диктофон и листок с текстом.

– Читай!

Настя, дрожащим голосом прочитала текст, но Керимов прослушал запись, и ему не понравилось.

– Ты с выражением читай, чтоб страха больше слышно было! Давай-ка еще раз.

После пятого раза Сычев, наконец, забрал у нее диктофон.

– Ладно, сойдет, – он кивнул охранникам: – Можете продолжать, ребята.

Они вдвоем, стоя, насиловали Ларису, а Настя вновь билась, пытаясь вырваться из рук крепко обхватившего ее Керимова.

– Не надо, отпустите ее, прошу вас, умоляю! – ей казалось, что крик и боль подруги разрывают надвое ее душу. – Они ведь убьют ее!

Керимов со смехом крепко прижал ее к себе.

– Не убьют, не волнуйся, ей это даже приятно – она у меня на руднике со всей охраной перетрахалась, когда свой фильм снимала.

Лариса уже не кричала – она потеряла сознание, и, когда наконец охранники выпустили ее, бессильно скользнула на пол и осталась лежать неподвижно.

– Заприте ее пока, – велел Керимов охранникам. – Пусть очухается, потом можете еще побаловаться. Только понемножку, чтоб не сдохла, она мне еще пригодится.

Ларису подняли, голова ее безжизненно свесилась, из уголка рта вытекла тоненькая струйка крови. Керимов удержал Настю, которая рванулась было следом за охранником, уносившим истерзанную девушку, и развернул лицом к себе.

– Куда бежишь? Мы с тобой еще не закончили.

Настю внезапно охватила такая ярость, что она утратила всякий страх.

– Давайте! – вне себя крикнула она, сверкнув глазами. – Начинайте! Насилуйте, убивайте, я вас не боюсь!

Глаза Керимова сверкнули, и он широко осклабился.

– Какая смелая, а? Смотри, Сыч!

– Точно, Жанна д’Арк, – засмеялся Сычев. – Что мы с ней будем делать, на костре жечь?

– Не бойся, куколка, – ухмыльнулся Керимов, – та журналистка, сучка, еще не все получила, что я ей должен, а с тобой разговор будет совсем другой.

Настя выпрямилась, с презрением посмотрев на магната.

– Вы… вы… – у нее дрожали губы. – Порядочные мужчины так не поступают, я сказала в диктофон все, что вы мне велели, и вы мне обещали …

Керимов саркастически поднял брови.

– А что я тебе обещал? Сыч, – он повернулся к Сычеву, – скажи, я ей разве обещал что-нибудь?

Тот с нарочитым недоумением развел руками.

– Я что-то не слышал.

– Вот видишь, – Керимов притянул Настю к себе почти вплотную, и голос его стал вкрадчивым, – я, стало быть, ничего такого не обещал, я помню, когда что обещаю. Обещал вот на тебе жениться, так разве я отказываюсь? Разве я тебя силой беру, обижаю? Нет, я тебя замуж беру. Поведу в церковь венчаться – я еще ни с кем в церкви не венчался. Ты говоришь, Керимов не мужчина, а я покажу тебе, какой я мужчина! Ты еще будешь просить, чтобы я тебя любил, плакать будешь, умолять!

Взгляд его стал тяжелым и жадным, дыхание участилось, а Настя почему-то вдруг успокоилась. Насмешливо посмотрев на магната, она дерзко фыркнула и сказала то, что никогда не сказала бы прежняя тактичная Настя, смертельно боявшаяся даже ненароком задеть собеседника:

– За вас? Замуж? У вас что, шарики за ролики заехали? Да от вас воняет, псиной несет! Вы хоть моетесь хоть когда-нибудь?

Слова Насти прозвучали удивительно звонко, и ответом на них был тяжелый удар по лицу, от которого она отлетела к стене, сильно ударившись головой о стену. Лицо Керимова сперва побледнело, потом побагровело до синевы, и на мгновение он, казалось, утратил дар речи. Наполовину оглушенная девочка выпрямилась, прижав ладонь к быстро заплывавшему глазу. Ее прежде никогда не били – разве что подруга Лиза в пылу драки однажды огрела мобильным телефоном. Теперь с каким-то непонятным облегчением, Настя поняла, что это не так уж и страшно – когда бьют. Во всяком случае, недавнее чувство бессильного отчаяния, когда у нее на глазах терзали Ларису, было много мучительней. Ею вдруг овладела какая-то бесшабашная удаль, и она презрительно добавила:

– Лучше вы меня своим охранникам отдайте, как Ларису, они хоть почище немного.

Если честно, то утверждение Насти было не беспочвенным – запах, исходивший от тела и ног алмазного магната, мало напоминал аромат цветущей розы. Главной причиной было то, что он ежедневно по нескольку часов уделял занятиям конным спортом, боясь за свой позвоночник – его отец из-за туберкулеза имел горб, – и при этом испытывал патологическое отвращение к воде с мылом.

В былые годы, если кто-то намекал Керимову на эту весьма неприятную для окружающих слабость, он приходил в бешеную ярость, и подобный смельчак навсегда становился его смертельным врагом. Однако к моменту настоящего повествования уже не существовало человека, который решился бы сделать подобное бестактное замечание главе компании «Умудия Даймонд». Даже Игнатий Ючкин, который на совещаниях садился максимально далеко от президента, не осмелился бы при этом иронически сморщить нос. Лишь жене Тане в среднем раз в месяц удавалось убедить мужа принять ванну – она всерьез уверяла, что горячая вода и растирание намыленной мочалкой являются хорошей профилактикой искривления позвоночника. Тане он верил безоговорочно – она окончила курсы массажистов и до замужества работала в одном из оздоровительных комплексов Иркутска. Однако и Тане тоже не всегда выпадала такая удача – уговорить могущественного супруга изменить своим принципам. После его возвращения с митинга она в течение трех часов регулярно подливала горячей воды в ванну, но Керимов так и не удосужился в нее залезть, поэтому в словах Насти не было ни крупицы неправды. Увы – истина тоже бывает суровой, и алмазный магнат был жестоко ею уязвлен.