Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

– Смотри, Натулик, что эта Томми Сойер еще пишет – обалдеешь! «Я медленно сползаю вниз по стволу и сажусь на тебя верхом. Ты во мне. Ветер качает мои обнаженные ноги и пьянит нас запахом моря. В экстазе мы начинаем петь вслух куплеты из Камасутры…».

– Идиотизм, – Наташа дернула плечом, – в такой позе ноги должны иметь опору. И потом – петь во время полового акта! Эта Томми, ребята, скажу вам, имеет очень смутное представление о сексе. Или она – инвалидка от рождения, которой по медицинским показаниям противопоказана половая жизнь, или маразматичка лет девяноста, которая забыла, как все это делается.

– Точно, до меня дошло, – Сергей, отодвинувшись подальше от стола, ухватил Наташу за талию и усадил к себе на колени, – эта бабулька начиталась ваших женских романов, свихнулась и решила вступить с Лешкой в эротическую переписку.

Он прижался лицом к мягкой груди Наташи и пощекотал ей живот, от чего девушка взвизгнула и заелозила. Лана приблизила лицо к монитору и, щурясь, тоже прочитала текст.

– Эмоциональная яркость, наивность выражений и образность мышления указывают, что писал ребенок лет двенадцати, – задумчиво сказала она, – лично я думаю, что это пятиклассница – девочке купили компьютер, и малышке захотелось поиграть во взрослые игры. Леш, а ты не предлагал ей встретиться?

– Сто раз, – весело откликнулся тот, – но она пишет, что сама назначит час встречи, я должен ждать.

– Ты ее простимулируй к рандеву, – посоветовал Сергей, – составь послание, чтоб она запросила о встрече. Я, лично, предполагаю, что это старая бабка. Ланка считает, что ребенок, Наташка думает, что инвалид – ладно, поспорим. Пари, господа. Вы психологи и медики, а я простой инженер, но увидите, что я прав. Прямо сейчас, Лешка, пиши.

– Чего писать? – удивился тот.

– Ответ ей пиши – такой, чтоб согласилась встретиться. Придумай, ты же у нас романтик и поэт, тебя даже философ хвалил на семинаре.

– Давай, Леша, давай, – поддержала Лана.

– Предусмотри все варианты, что мы сказали, – добавила Наташа. – На какой-нибудь да клюнет.

– Черт с вами, заставляете на старости лет браться за перо! И как мне предусмотреть все варианты?

– Займи из русских сказок, – предложила Лана, – как там говорится? «Если стар человек – будь мне дедушкой». Ну, и так далее.

Леша сел к компьютеру и, подумав, набросал:

«Если стара ты, женщина, буду тебе внуком ласковым, коли ты дама увечная – стану санитаром преданным, а коли ты дитя малое – брата во мне найдешь нежного. Полюбил я тебя всем сердцем и молю о встрече желанной. Станем мы с тобой куковать вдвоем и о сексе толковать на завалинке. Если же откажешь – найду я себе смерть лютую, ужасную, какой еще не подвергалось существо человеческое».

– Ну ты крут, мужик, – с уважением одобрил его Сергей, – мне б так выражаться – сразу бы писателем стал.

Наташа расхохоталась.

– Ты, Серенький, когда выражаешься, уши вянут. Ладно, я тебя все равно люблю, даже такого, – она ласково почесала у него за ухом, – пошли уже спать, поздно. Ребята, вы не обидитесь, если мы с Сереженькой прямо сейчас уединимся на ночь?

– Комната для гостей в вашем распоряжении, дорогу вы знаете, – любезно ответил Алеша и повернулся к Лане, – а ты не устала? Можешь тоже идти и ложиться, – тон его стал интимным и вкрадчивым.

– Спасибо, – кивнула она, открывая дверь спальни и, обернувшись на пороге, подарила ему страстный взгляд из-под опущенных ресниц, – а ты?

Внутри у Алеши приятно заныло, он с легкой улыбкой наклонил голову вбок.

– Сейчас составлю вам компанию, мадам, только отправлю послание, которое вы меня заставили накропать, и выключу компьютер.

Лана зашла в спальню, бесшумно притворив за собой дверь. Алеша еще раз взглянул на экран, собираясь отправить письмо, но неожиданно решил сделать приписку:

«…а коли ты – девица красная, то стану я твоим верным возлюбленным и буду любить тебя, даже – он весело ухмыльнулся – если нас разлучит смерть».

Письмо ушло, экран компьютера погас. Алеша отправился в спальню и вскоре в жарких объятиях Ланы забыл обо всем на свете.

Часы в огромном холле особняка пробили полночь, час, два, а Виктор Малеев все не спал, обдумывая план предстоящей операции, о которой ему сообщили два дня назад.

– Времени на подготовку у вас достаточно, мы не торопим – месяц, два, три. Сразу предупреждаю: там сложная защита с использований последних достижений электроники, постарайтесь не допустить ошибки. Работать будете лично, все должно пройти безукоризненно.

Лично Малеев работал лишь в особо важных и ответственных случаях, поскольку в инсценировках «несчастного случая с летальным исходом» специалистов, равных ему, не было. Естественно, что его работа всегда была безукоризненной, и лишнее напоминание об этом вызвало раздражение. Холодно взглянув на собеседника, он коротко бросил:

– Прикрытие.

– Прикрытие, если понадобится, будет, мы вас никогда не подставляем.

Прикрытие означало человека, которого, если возникнут осложнения, следствие признает виновным в неосторожном убийстве. Роль «прикрытия» отводилась матерым уголовникам – они шли на подобную сделку весьма охотно, поскольку за признание своей вины с них списывались достаточно серьезные преступления.

Когда часы в холле пробили три, Виктор почувствовал, что усталость берет свое, и пора отдохнуть. Не то, чтобы он не мог продержаться на ногах еще сутки, но не стоило зря изматывать организм, это могло ухудшить его реакцию.

Глава пятая

После похорон старой Клотильды Кристоф и Ольга в течение двух месяцев безуспешно пытались связаться с Катей. Ее домашний телефон не отвечал, электронную почту она не просматривала, посланная в Москву телеграмма вернулась обратно из-за «отсутствия адресата по указанному адресу». Кристоф позвонил в Санкт-Петербург, но Юлек ничего не мог сообщить о сестре.

– Ты же знаешь, Кристоф, какая у нас Катя, – сказал он голосом родителя, говорящего о беспутном, но любимом детяти, – никогда не звонит, ничего не рассказывает. Приезжала в сентябре по каким-то своим делам, забежала минут на десять и все, с концами. Подожди, Олеся хочет что-то сказать, трубку тянет из рук.

Послышался шорох, потом в телефонную трубку ворвался голос Олеси:

– Кристоф, дорогой мой, ты представить себе не можешь, каким ударом для нас стала смерть бабушки. Прими наши соболезнования, мы с Юлеком искренне любили Клотильду, это была изумительная женщина.

Кристоф терпеливо дослушал ее излияния до конца, поблагодарил и, вежливо попрощавшись, повесил трубку.

– Что ж, – сказал он жене, – будем ждать. В конце концов, Катя могла куда-то уехать по делу. Как только она объявится, сразу выполним все распоряжения Клотильды, не тревожься, моя радость.

В начале февраля профессора Кристофа Лаверне пригласили прочесть в одном из московских музеев цикл лекций об архитектуре доинкского периода. Подобные предложения он, как правило, отвергал сразу.

– Ты пойми, – говорил он Ольге, – меня не то возмущает, что гонорар невысок, но ведь россияне всегда пытаются, как это у вас по-русски хорошо говорится, надуть. Я дважды сталкивался с подобными дамами-организаторами – они мне подсовывали какие-то хитрые контракты, а там куча поправок, и написано таким мелким шрифтом, что невозможно прочитать. В результате я получаю не больше двух третей от обещанного гонорара, и мне еще дают понять, что даже за это я должен сказать «спасибо». К тому же у них нет никакой организации – в прошлый раз мне никто не забронировал место в отеле, и я чуть было не остался ночевать на улице.

Кристоф уже собирался вежливо отклонить приглашение, но из Москвы неожиданно позвонил Илларионов.

– Кристоф, дорогой, сто лет не слышал вашего голоса! И звоню к вам, собственно, из корыстных побуждений, так что сейчас будете меня ругать.

– Что вы, Арсен, никогда, – засмеялся Лаверне, – весь к вашим услугам.

Он был несказанно рад услышать голос своего московского друга – в последний раз они виделись в конце девяносто пятого и с тех пор изредка перебрасывались электронными посланиями.

– Вы приглашение получили? Простите, ради бога, то была моя идея. Жена сына организует лекторий для студентов во время зимних каникул, мне тоже пришло в голову прочесть там несколько лекций – об умудах. Много, знаете ли, интересной информации накопилось, Лада – это невестку мою так зовут – советует донести до молодежи.

– Ну, раз это была ваша идея, то мне грех отказаться, – весело ответил Кристоф, – только, если не затруднит, пусть заранее сообщат, в каком отеле мне на время лекций забронируют номер.

– Надеюсь, вы не откажетесь воспользоваться моим гостеприимством на эту неделю, я буду счастлив пообщаться, как в добрые старые времена. Только предупреждаю сразу: гонорар за лекции невысок.

– Что поделаешь, – усмехнулся Кристоф, – святая церковь одобряет благотворительность.

Илларионов лично встретил его в Шереметьево. От души стиснув руку ученого, Кристоф оглянулся по сторонам.

– Помилуйте, Арсен, а где же ваша охрана? Ведь вы теперь важный политический деятель, у вас в России это опасно.

Арсен Михайлович засмеялся и заговорщически подмигнул.

– Ладно вам, Кристоф! Никакая охрана не смогла спасти братьев Кеннеди. Как говорит моя Марья, кому что на роду написано.

Лаверне хорошо знал и любил Марию, жену Илларионова. Это была мягкая, спокойная женщина, от которой так и веяло домашним уютом. Недостатком рассудительности она не страдала, поэтому слова Арсена Михайловича удивили Кристофа до крайности.

– Неужели Мари согласна с вашей точкой зрения на охрану?

– Разумеется, она тревожится обо мне. Пойдемте к машине, у нас еще будет время поговорить, – Илларионов взял гостя под руку и повел за собой, – конечно, безопасность – дело святое, но в волшебную силу секьюрити, владеющих кун-фу, могли бы поверить только мои внуки, насмотревшиеся телевизора. Однако моя невестка Лада, дама весьма решительная, в один прекрасный день выкинула из дома всю электронику. Конечно, был стресс и все такое, но теперь мальчишки понемногу привыкли и даже начинают читать книги.

Кристоф покачал головой.

– Без телевизора я своего Мишеля еще могу себе представить, хотя и с трудом, но как же компьютер? Молодым нужно владеть компьютером.

– Лада считает, что им вполне достаточно занятий по информатике в школе, и в этом я с ней целиком и полностью солидарен. Борьке пятнадцать, Сеньке тринадцать, успеют еще глаза себе испортить.

– Весьма оригинальная дама ваша невестка, Арсен, и очень, я смотрю, энергичная. Как понимаю, это ей я обязан нынешней встрече с вами?

– Именно так. Лада с утра до ночи что-то организует и постоянно находит нечто оригинальное. Например, настояла на том, чтобы я приобрел электронную систему безопасности. Сейчас я вам покажу кое-что. Внимание, подходим к моей машине!

Илларионов взглянул на наручные часы и нажал какую-то кнопку. Что-то прошуршало, прожужжало, и послышалась тихая приятная мелодия.

– Видите, это означает, что в машину не подложили бомбу, пока я находился в зале аэропорта. Так что можем спокойно садиться, – он распахнул перед гостем дверцу синего ВАЗа, – впрочем, я и без того был уверен, что все в порядке.

– Политики всегда ходят по лезвию бритвы Арсен, – застегивая ремень безопасности, заметил Кристоф, – а в России, как пишут у нас в газетах, покушение на депутатов стало нормой. Как вы можете быть уверены, что все в порядке?

– И-и, друг мой! Любое покушение требует долгой подготовки, знания распорядка дня своей жертвы, а я человек безалаберный – работаю до полуночи, домой приезжаю в разное время, совершаю непредвиденные поступки. Вот сегодня, например: велел сначала своему шоферу вас встретить, а потом вдруг так захотелось поскорее увидеться, что бросил все дела и помчался в аэропорт сам.

Илларионов улыбнулся и включил зажигание. Кристоф был тронут.

– Я счастлив это слышать, Арсен, но ведь кто-то мог подслушать, узнать, что вы едете совершенно один и…

– Ерунда, видите это? – Илларионов указал подбородком на маленький приборчик, вделанный в панель машины. – Это тоже входит в мою систему безопасности. Когда я веду переговоры, то включаю его, и он блокирует любое подслушивающее устройство в окружении десяти метров от меня.

Кристоф изумленно разглядывал маленький компактный прибор, похожий на трубку мобильного телефона.

– Я никогда не слышал, чтобы кто-то из моих знакомых политиков пользовался чем-то подобным, – сказал он, робко дотрагиваясь до гладкой поверхности, – очевидно, какое-то ваше отечественное изобретение?

Не отрывая глаз от дороги, Арсен Михайлович, кивнул.

– Могу представить вам проспекты этой фирмы. Кстати, главный разработчик – школьный приятель нашей Лады, она нас на него и вывела. Некто Илья Шумилов. Что поделаешь, нужно поддерживать отечественных производителей, хотя в поджидающих меня за углом киллеров я, честно говоря, не верю.

Какое-то время они ехали молча, потом Кристоф осторожно поинтересовался:

– А если реально смотреть, Арсен, у вас есть недоброжелатели?

– Да как вам сказать. Помните восемьдесят девятый год? Ивана Козака?

Вопрос этот пробудил у Кристофа столько воспоминаний, что он вздрогнул и зябко повел плечами.

– Думаю, такого мне никогда не забыть.

– Так вот, сразу же после гибели Козака его преемник заключил с некими предприимчивыми дельцами договор аренды на землю, где расположены пещеры с целебными источниками. Согласно договору арендаторы обязались выстроить здравницу для детей и взрослых, оснащенную современным медицинским оборудованием.

– Здравница – это ведь не так уж плохо.

– Да, но прошло десять лет, а никакой здравницы до сих пор нет. Что они там строили – непонятно. Сейчас вся местность в окрестности перегорожена, источники стали недоступны для населения. Умуды этим очень недовольны. До сих пор они мало интересовались политикой, но из-за всего этого во время последних выборов Дара и ее друзья решили, что моя прямая обязанность представлять интересы их народа в Государственной Думе. Я, собственно, не проводил никакой избирательной кампании, но у меня неожиданно оказалось огромное количество сторонников – тысячи умудов заявили о своем существовании, получили паспорта и за меня проголосовали.

– Потрясающе! – со смехом воскликнул Кристоф. – Такого не было, наверное, за все время, что человечество проводит выборы.

– Видели бы вы лица моих соперников! Они ведь угрохали кучу денег на свои предвыборные кампании, и самое смешное, что они сами поддержали требование умудов о присутствии на выборах международных наблюдателей. А то ведь у нас как любят – после выборов в интимной обстановке вскрыть урны и пересортировать бюллетени.

– О!

– Да-да, вот так, и ничего уж тут не поделаешь, национальная особенность. А тут явились наблюдатели и проследили весь процесс вплоть до подсчета голосов. Потом подтвердили, что выборы прошли в совершенно демократической обстановке, и уехали. Так что моим конкурентам оставалось лишь почесать затылки и признать поражение.

– Фантастика! Я не поверил бы, скажи мне это кто-то другой.

– Мне и самому вначале не верилось. Когда я решил выдвинуть свою кандидатуру, это представлялось мне какой-то несерьезной игрой. Я ведь уже стар.

– Вы шутите, Арсен? Расцвет политика – семьдесят лет.

– Бог с вами, у нас теперь политикой начинают заниматься с пеленок. Оба моих соперник были молодые люди – лет под сорок, – энергичные, самоуверенные. Когда стали известны результаты голосования, я.… Признаться, я сначала сильно растерялся. Хорошо, что рядом была Дара – она приободрила меня, нашла нужные слова.

– Дара, – Кристоф задумчиво покачал головой, – вот она-то, наверное, действительно очень стара, разве нет?

– Умуды не имеют возраста, я однажды говорил вам это. Они, собственно не выглядят ни юными, ни старыми. Сорок с лишним лет назад, когда мы впервые встретились с Дарой, она казалась мне взрослой и умудренной жизнью женщиной. Я был тогда совсем мальчишкой – двадцати пяти еще не исполнилось. Теперь я старик, а она и те умуды, которых я знал раньше, практически не изменились внешне. Это трудно объяснить – влияние таежного воздуха или вода, которую они пьют.

– Я не верю во все эти объяснения, – горячо воскликнул Кристоф и, забывшись, рубанул рукой по воздуху, – они несут в себе загадку, эти ваши умуды, и никто не пытается ее разгадать! Дара… Ведь о ней упоминалось в заметках, которые вы давали мне читать, а они были написаны в конце тридцатых годов. Значит, Дара должна быть, по меньшей мере, ровесницей моей бабушки Клотильды!

Илларионов притормозил у светофора, положил руки на руль и повернулся к Кристофу.

– Кстати, еще раз выражаю вам свои соболезнования по поводу смерти вашей бабушки. Мадам Лаверне была прекрасным человеком. Моя Марья видела ее только однажды – когда мы заезжали к вам в девяноста пятом, – но полюбила всей душой. Мы были очень и очень расстроены.

– Не нужно расстраиваться, Клотильда прожила долгую жизнь и умерла счастливой – с ясным разумом и чистой душой. Она сама просила, чтобы мы не плакали, когда будем с ней прощаться. «Считайте, что мне просто стало тесно в этой гнилой телесной оболочке. Я буду жить в вас, вы ведь не откажетесь каждый уступить мне малюсенький кусочек своей души?»

Лицо француза просветлело. Илларионов тронул машину с места и дрогнувшим голосом сказал:

– Да, удивительно она умела говорить и рассказывать, ваша бабушка Клотильда! Я до сих пор вспоминаю, как мы все вместе сидели на веранде – ели ее изумительный пирог. Кто теперь будет жить в этом доме?

– Этот дом перешел в собственность моей жены, мы с ней рады будем увидеть у себя вас и ваших близких, – Кристоф искоса взглянул на Илларионова, – вам, кажется, не мешает развеяться – у вас усталый вид.

– Работы много, – улыбнулся Арсен Михайлович, боковым зрением приметив его взгляд, – но к вам обязательно выберемся. Кстати, моя внучка Маришка просто мечтает познакомиться с вашей Надин. Ради этого она даже согласилась ходить к учительнице французского языка.

Кристоф рассмеялся.

– Совершенно напрасная жертва с ее стороны, разве вы не знаете, что мои дети владеют русским так же, как и французским? Вы просто бессовестно сыграли на доверии ребенка, дорогой мой Арсен.

– Это не я, это все моя Марья – она целиком взяла воспитание Маришки в свои руки. А что делать – сын все время в разъездах, он ведь реставратор. Сейчас поехал в Польшу, реставрировать какой-то замок. Лада тоже работает, а все свободное время, что у нее бывает, отдает старшим мальчикам – переходный возраст, сами понимаете. Так что бабушка наша ушла на пенсию и теперь все дни напролет возится с внучкой.

– Мари бросила работу? – поразился Кристоф. – Не могу поверить, она всегда с таким увлечением рассказывала о своих исследованиях, о своей диссертации. Ведь она работала над книгой, и что теперь?

Илларионов грустно вздохнул и потряс головой.

– Мне самому печально, но это было ее решение. Видите ли, только Маришка пошла в детский сад, как подхватила пневмонию. Потом, отит, ларингит, тонзиллит – весь букет детских прелестей. Аллергия началась – дважды ее с того света вытаскивали. Короче, няне ребенка Марья не доверила – решила сама Маришку выхаживать. Сейчас вроде – тьфу-тьфу! – все нормализовалось. Марья моя успокоилась, располнела даже. А то почти два года она ног не чуяла – по всем врачам, массажистам, физиотерапевтам, какие есть в Москве, носилась. У нас дома даже разговоров ни о чем другом не было, можете поверить?

– Разве семья вашего сына с вами живет?

– Нет, но Маришка пока у нас. Я с ужасом думаю о том, что родители когда-нибудь заберут ее. Не знаю, что станет с Марьей – она ведь все бросила ради этой девочки.

– Ваш сын и его жена не могут быть так жестоки.

– Конечно, конечно, но ребенок должен жить с родителями – это непреложный закон природы. Разумеется, мы с моей Машей это прекрасно понимаем.

Тяжело вздохнув, Илларионов печально уставился вперед на бегущую перед машиной дорогу. Кристоф мягко заметил:

– Мари изумительная женщина. Моя мать безумно любит своих внуков, но не думаю, чтобы она пожертвовала ради них хоть малой толикой своей личной жизни.

Илларионов ничего не ответил. Он вел машину медленно и осторожно, соблюдая дистанцию с ползущим черепашьим шагом автомобилем впереди них. Вскоре движение застопорилось, и они окончательно встали. Арсен Михайлович с тяжелым вздохом повернулся к своему гостю.

– Застряли – минут на двадцать, не меньше. Тут всегда пробки.

В его кармане отчаянно зазвонил сотовый телефон, с мрачным видом депутат прижал трубку к уху. Отвечал он коротко, косясь одним глазом на Кристофа, и под конец разговора совсем помрачнел.

– Вы торопитесь? – встревожился Лаверне. – Мне, право, неловко, что из-за меня у вас нарушен распорядок дня.

– К чертям распорядок, меня Марья пилит. В вашу честь она решила все меню составить по рецептам Клотильды – суп, понимаете, жаркое, салат, торт. Теперь все стынет, и виноват в этом я один, как всегда.

Кристоф растроганно засмеялся и положил ладонь на рукав Илларионова.

– Ничего, мне это будет даже приятно – я всегда опаздывал к столу, и Клотильда меня постоянно ругала. Однако, Арсен, пока мы тут стоим, расскажите, что вы думаете предпринять с умудскими пещерами?

– В сентябре истекает десятилетний срок аренды умудских пещер. Арендаторы, конечно, хотели бы продлить договор, но я буду всеми силами добиваться, чтоб этого не произошло, – лицо Арсена Михайловича неожиданно приняло воинственное выражение, – думаю, так просто они не сдадутся, за ними стоит какая-то сила, хотя я пока еще никак не могу разобраться, кто эти люди. Однако проверка отдельных счетов показала, что их поддерживают из-за рубежа.

– А что говорит закон? Ведь все должно идти по закону.

– Закон на нашей стороне. Меня поддерживает теперешний мэр Умудска – очень энергичный молодой человек. По закону земля является собственностью муниципалитета, и город должен контролировать все, что на ней происходит.

– Я понимаю, у нас во Франции тоже действует закон о муниципальной собственности.

– Вот-вот! Я и требую, чтобы все ограждения и колючие проволоки были удалены, в районе пещер город выстроит новый большой санаторий, мы привлечем инвесторов. А, кажется, простою пришел конец, и мы можем ехать!

Движение в Москве в этот час было достаточно оживленным. Илларионов до самого дома уже почти не разговаривал и внимательно следил за дорогой.

– Приехали, наконец-то! – с облегчением сказал он, когда автомобиль остановился у подъезда его дома. – Не знаю, как у вас в Париже, а у нас ездить днем внутри кольцевой дороги – сплошное мучение. Кстати, могу вам сейчас показать еще одну игрушку из арсенала безопасности.

Кристоф хотел, было открыть дверцу машины, но Илларионов задержал его и нажал одну из кнопок на панели управления. В воздухе возникла прозрачная пелена, мгновенно сгустилась, обретя четкие очертания, и француз к ужасу своему увидел себя и Арсена Михайловича медленно идущими к подъезду. Около входной двери обе фигуры остановились, словно совещаясь о чем-то, потом повернулись и тем же размеренным шагом вернулись обратно. Илларионов посмотрел на оторопевшего Кристофа и расхохотался.

– Страшно, да? То-то же! Мне в первый раз тоже было не по себе. Это голографическая проекция, рассчитанная на притаившегося в кустах снайпера – коли захочет пальнуть, то пальнет по голограмме. Изобретение все того же школьного приятеля моей невестки Шумилова. А вы нас ругаете – дураки, мол, русские. У ваших депутатов такого нет, небось, признавайтесь?

– Что вы, Арсен, – с трудом переведя дух, ответил Кристоф, – это было бы негуманно по отношению к нашим киллерам – они дошли бы до нервного срыва и потеряли способность честно работать.

– Видите, а мы своих не жалеем. Ох, это Марья опять звонит, неймется ей!

Он торопливо отключил дребезжавший телефон и потянул гостя к подъезду.

Мария Борисовна выплыла им навстречу из кухни – высокая, темноволосая, сильно располневшая с тех пор, как они с Кристофом в последний раз виделись. К бедру ее застенчиво прижималась кудрявая девочка лет пяти в хорошеньком фартуке с вышитой белочкой.

– Здравствуй, здравствуй, мой дорогой, сколько ж я тебя не видела, а?

Илларионова крепко обняла француза, расцеловала в обе щеки.

– Передаю вам его, дамы, с рук на руки, а сам убегаю, – сказал Арсен Михайлович, подталкивая гостя к жене, – Марья, он голодный, прямо с самолета. Скоро Лада придет, я ей позвонил – им с Кристофом нужно обсудить свои лекционные дела. Так что уж вы с Маришкой будьте так добры – усадите их в кабинете и не мешайте, ясно?

Он многозначительно глянул на внучку и заспешил обратно к машине.

– Вот, даже пирога не попробовал, – огорченно заметила Мария Борисовна, когда за мужем захлопнулась дверь, – теперь домой не раньше одиннадцати вечера заявится. Маришка, достань дяде Кристофу тапочки.

– Много работает, да? – спросил Кристоф, вспомнив об обычае русских заставлять гостей при входе снимать обувь и надевать домашние шлепанцы. Впрочем, он понимал, что при российской погоде в этом есть свой резон.

– Не то слово! Одно хорошо – как занялся политикой, так хоть в Москве осел, а то полжизни в этой своей Умудии проводил. Ну, Маришка, развлеки пока гостя дорогого, салата ему положи, а я насчет супа поколдую на кухне.

Маришка уселась напротив Кристофа, весело болтая полными ножками.

– Вам с рыбой салат положить или оливье? Мы с бабушкой специально для вас все это делали.

– Спасибо, я сам положу. Так ты уже умеешь салаты делать?

– Умею, – она застенчиво потупилась, но тут же снова подняла на него озорные круглые глазки. – Я еще крем могу миксером делать. А дедушка сказал, что у вас во Франции тоже есть девочка.

– Есть, – улыбнулся Кристоф. – Ее зовут Надин, а по-русски это будет Надя.

– А почему вы говорите по-русски, если вы француз?

– У меня жена русская, бабушка была русская. Я в последние годы очень много говорю по-русски.

– А меня бабушка возит к учительнице по французскому. Она сказала, что если я буду хорошо заниматься, то поеду к вам в гости, в Париж и буду играть с вашей девочкой.

– Ты можешь в любом случае поехать, даже, если будешь плохо заниматься, – торжественно заверил ее Кристоф, – мой сын и моя дочка прекрасно говорят по-русски, тебе с ними скучно не будет. У нас дома есть большая комната – специально для игр.

– У меня тоже много игрушек. У вашей дочки есть кукла Барби?

Кристоф добросовестно порылся в памяти, но вспомнить не смог.

– Не помню. Вроде бы нет.

– Тогда я ей свою отдам – мне две одинаковых подарили, – решила Маришка. – Сначала бабушка купила, потом папа привез. А я не хочу две одинаковых. У меня еще есть Барби-стоматолог.

Мария Борисовна вошла в комнату с подносом и, услышав рассуждения внучки, укоризненно покачала головой.

– Ай, и не стыдно тебе, ишь ведь какая – подарю, потому что лишняя. Ты дари то, что получше, то, что тебе больше всего нравится.

Маришка вздохнула и сникла, но послушно сказала:

– Ладно, я подарю ей Барби-стоматолог.

– Ни в коем случае! – горячо воскликнул Кристоф, – Я сейчас только вспомнил: Барби-стоматолог у нас как раз есть!

Рассмеявшись, Мария Борисовна начала разливать по тарелкам суп.

– Ладно, дорогие мои, давайте есть. Как тебе салат, Кристоф? Это мне твоя бабушка покойная рецепт дала, пусть земля ей будет пухом, как же я ее любила! Какой она была в самые последние дни? Сильно изменилась?

Она говорила о Клотильде тоном, каким говорят о живых людях, и Кристоф ответил ей также просто:

– Нет, она была такая же, как всегда – шутила, голова ясная. Ела только плохо, сильно похудела.

– Да, так случается – чувствовала, наверное, что уходит, – Мария Борисовна вытерла глаза и улыбнулась Кристофу, – я-то, вон, все толстею.

Она, не стесняясь, шутливо похлопала себя по бедрам. Кристоф галантно возразил:

– Вам ничего не страшно, Мари, вы всегда прекрасны.

– Да уж! На десять килограммов поправилась, все из-за Маришки, – Мария Борисовна ласково кивнула на внучку, и глаза ее засветились нежностью, – да, котенок? – она поправила внучке воротничок и пригладила ей кудряшки. – Каждый день просит: «Бабушка, хочу пирожков, бабушка, испеки тортик». Вот от пирогов этих вся толщина и идет.

– Пирожки – это для меня, а тебе, бабулечка, нужно одни яблоки есть, – наставительно заметила Маришка, – а еще тебе нужно разгрузочные дни устраивать и вокруг дома бегать каждое утро, как дедушка.

– А что, Арсен каждое утро вокруг дома бегает? – изумился Кристоф.

– Ох, не говори – покоя мне с его бегом нет, – вздохнула Мария Борисовна, – зимой и летом, когда вокруг дома, когда в парк бежит. Пытался меня тоже вытащить, но я с моей комплекцией за ним разве угонюсь!

Внезапно Маришка вскочила и бросилась в прихожую.

– Мама!

Кристоф прислушался, но ничего не услышал. Мария Борисовна усмехнулась.

– У нее слух такой – с первого этажа шаги матери различает. Сейчас появится наша мама – вон, лифт поехал.

Ладу, невестку Илларионовых, Кристоф видел впервые. Это была маленькая блондинка с решительным лицом. Она энергично встряхнула руку гостя и торжественно произнесла, похоже, заранее заготовленную речь:

– Мы вам очень признательны, господин Лаверне, за то, что вы откликнулись на нашу просьбу – принять участие в работе нашего лектория. Поверьте, у нас в России хорошая, умная молодежь, ребята стремятся к знаниям, но их постоянно оглупляют – вся эта пропаганда с экранов телевизоров насилия, секса, убийств! Наш лекторий ставит перед собой цель нейтрализовать пагубные действия средств массовой информации.

Мария Борисовна засмеялась и добродушно сказала невестке:

– Да ты с ним попроще, Ладушка, что ты с ним, как на лекции говоришь – Кристоф у нас свой, – она поднялась и взяла внучку за руку, – ладно, мы пошли гулять, а вы тут обсуждайте свои дела.

Все с тем же серьезным и торжественным выражением лица Лада вытащила из сумочки несколько листков бумаги и деловито разложила их на журнальном столике.

– Здесь у меня текст контракта и план лекций. Нужно подписать, но вы сначала ознакомьтесь – если вас что-то не устроит…

– Все в порядке, не волнуйтесь, – скользнув глазами по тексту, Кристоф подписал бумаги и отодвинул их в сторону, – ближайшие дни у меня совершенно свободны, и вы можете мною располагать по вашему усмотрению, а гонорар меня мало интересует, я приехал по просьбе Арсена.

Лада слегка поколебалась и уложила бумаги обратно в сумочку.

– Ну, раз вы не хотите подробно ознакомиться, – она замялась, – конечно, мы не можем оплатить ваш труд в соответствии с мировыми стандартами, я понимаю. Наши профессора тоже не всегда соглашаются с нами работать, однако в этом году многие откликнулись, и курс будет довольно интересным. Арсен Михайлович тоже прочтет несколько лекций, из МГУ профессора приедут.