Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

Совсем недавно эта тоненькая девочка с изысканно красивым личиком будила в нем самые приятные чувства. Разумеется, о том, чтобы освободить Настю, речи не шло, но и не было особой необходимости ее убирать – владения Керимова, разбросные в тайге, были достаточно обширны, чтобы годами скрывать там любого человека. Можно было всласть натешиться девочкой, а потом оставить ее жить в одной из своих резиденций – во дворцах алмазного короля всегда содержались женщины для того, чтобы его люди не испытывали сексуального голода. Сам Керимов тоже не раз прибегал к их услугам, а в Насте его привлекала детская непосредственность, приятно возбуждали горячность, сочетавшаяся с деликатностью манер и острым язычком. Щекотало сознание того, что девчонка, скорей всего, невинна. Тогда он подольше подержит ее для личного пользования, и она, возможно, родит ему ребенка – у них с женой детей до сих пор не было, хотя врачи не находили никаких отклонений. Конечно, Таня, смотревшая сквозь пальцы на мелкие измены мужа, не терпела постоянных соперниц, но, если дело пойдет о ребенке, то она, вероятно, не станет возражать. Ребенок должен получиться неплохим – в этой депутатской дочке чувствуется порода. Разумеется, он не станет особо сильно раздражать Таню, поэтому позже все равно придется отдать девчонку ребятам, но пока можно всласть натешиться и получить удовольствие.

С самого начала подстегиваемый нараставшим желанием, Керимов предвкушал, как, покончив с делами – записав обращение Насти к отцу и наказав проходимку-журналистку, – он поведет девчонку в соседнюю комнату и там стащит с нее рубашонку. Она, должно быть, сладкая – упругая, нетронутая. Надо по первому разу быть с ней поласковей – чтобы не раскричалась особо, не напугалась. А то потом с такой пуганой и удовольствия толком не получишь. Надо подарить ей бриллиантовое кольцо – бабы все до единой любят бриллианты, за бриллианты они и целуют слаще.

Волнующие эти мысли, равно как и приятно щекотавшее желание, были враз уничтожены, сметены внезапной яростью, рожденной словами Насти. Мгновенно всплыла застарелая ненависть ко всем «этим чистеньким», которые всегда из себя что-то строили. Из курносого носа, забитого полипами, вырвалось свистящее дыхание, а горло сжал спазм, заставивший голос упасть до шепота:

– Охрану захотела, сука? Так охранников тебе не будет, и Керимов для тебя тоже слишком хорош! Сыч! – повернул он голову. – Отвези ее на рудник и брось в яму к туркменам – пусть побалуются. Скажи, что это Керимов им подарок посылает. Пусть им порцию хлеба на сегодня удвоят и после обеда освободят от работы. Ишь, сука! – его вновь охватили приступ бешенства и горькое чувство человека, оскорбленного в лучших побуждениях, а из сдавленных голосовых связок внезапно прорвался крик: – Я посмотрю, как ей в яме запах понравится! Сыч! – рявкнул он вслед Сычеву, уже потащившему Настю к двери, и тот застыл на месте. – Ты, типа, того – не вздумай ее сам первым оприходовать, сразу в яму! А то ты с бабами добрый, еще удовольствие получит, сучка! Сам в яму сбрось, охранникам не отдавай, а то кто-нибудь обязательно себе приберет, пригреет, они до баб горазды, я их знаю, паразитов! Не желаю, чтобы она в теплом месте прижилась, сука! Сразу в яму, слышишь?

Керимов хотел, было привычно выбраниться матом, но столь близкие его сердцу слова почему-то не пошли с языка. Он замолчал и, махнув рукой, отослал охрану, а сам заходил по комнате, пытаясь успокоиться и восстановить дыхание. Однако его не оставляло чувство обиды, не утихала горечь ущемленного самолюбия, и правая рука порою, как сабля, рубила воздух, а с губ слетало обиженное бормотание:

– Сука чистенькая! Я ей не фраер, падло, у меня диплом есть! Я и кандидатом в науке буду, ни на каких сук не посмотрю! За мои деньги все можно купить!

Слова алмазного магната были сущей правдой – жена Таня «сделала» ему диплом об окончании экономического факультета одного из ВУЗов Иркутска, а в маститом московском НИИ уже готовилась к защите кандидатская диссертация Руслана Ивановича Керимова, автора множества научных публикаций и небольшой монографии.

Мысль о монографии немного согрела и успокоила Керимова – он не очень хорошо понимал, что это такое, но точно знал, что у Игнатия Ючкина, который десять лет назад защитил кандидатскую диссертацию, монографии не было.

«Ну и фуфло же этот Гнат, – подумал он. – Прежде нос драл: в Питере, мол, науку делаю, диссертацию защитил. А толку что с этой науки – как перестали за нее платить, так он из Питера быстро к папе под крыло в Умудск драпанул, и теперь только мешается под ногами. Если Егора не будет, он мне весь бизнес развалит».

Деловые способности Игнатия Ючкина всегда внушали ему презрение. Когда в девяносто четвертом Керимов предложил ввозить рабочих их Средней Азии, Игнатий Ючкин был категорически против. Он высказал по этому поводу несколько теоретических соображений, которые Руслан снисходительно выслушал, но даже не стал обсуждать, полагая, что личное мнение его ученого компаньона особого значения не имеет. Действительно, Егор Ючкин, формально доверивший сыну все дела, связанные с «Умудия Даймонд», считал, тем не менее, что полную самостоятельность «мальчику» давать рано. Предложение Керимова пришлось ему по душе, и он тактично осадил Игнатия, постаравшись при этом не ущемить его самолюбия.

В конечном счете, идея себя оправдала, и вербовка рабочих из Средней Азии была организована в высшей степени разумно. Добровольцу, согласившемуся заключить контракт на три года, представители «Умудия Даймонд» выдавали авансом сто долларов. Конечно, в районах, процветающих от продажи наркоты, такая сумма – ничто. Но там, где население, лишенное воды после развала советской оросительной системы, медленно вымирало на земле, отравленной химикатами еще со времен Союза, сто долларов – огромные деньги. Аванс оставался в семье, а новоявленных рекрутов, продержав три недели в карантине – чтобы не завезти на рудник тиф, холеру или, не дай бог, чуму! – партиями переправляли в Россию.

Условия жизни на руднике можно было назвать вполне сносными. Люди жили в добротных, хорошо отапливаемых бараках, раз в неделю для них топили баню, тепло одевали и за качеством пищи строго следили – опять же во избежание массовых заболеваний и эпидемий. После полуголодного существования такая жизнь многим казалась раем. Даже двенадцать часов тяжелой работы под землей не сильно пугали, поскольку в каждом бараке стояли видео-двойки, и вечером желающие могли посмотреть крутой боевик или порнофильм. Слов, правда, они почти не понимали, так как мало кто хорошо знал русский язык, но за выстрелами, погонями и сценами насилия на экране следили с большим интересом. Кроме того, рабочих поголовно обеспечивали жевательной резинкой и раза два-три в неделю на рудник привозили проституток из личного штата Керимова, которые обслуживали всех желающих. По истечении трех лет, рабочим предлагали продлить контракт. Многие соглашались, но были такие, кто хотел получить заработанные деньги и вернуться домой. С ними тоже продлевали контракт, но уже в принудительном порядке. Постепенно люди начинали понимать, что их просто-напросто превратили в рабов. Тех, кто не желал смириться, ждал один конец – яма.

Много лет назад, еще в советские времена, взрывники, подорвали огромную скалу, на месте которой образовалось широкая впадина, или яма, как ее называли на руднике, глубиной не менее десяти метров. Со дна ямы через боковую стену был пробит ход в шахту, где прежде велась добыча крупных ювелирных алмазов высокой прозрачности. Месторождение уже истощилось, хотя изредка еще попадались редкие экземпляры, и во времена Керимова яма стала чем-то вроде тюрьмы, куда бросали тех, кто отказался работать или пытался совершить побег.

Сверху яму заварили толстой стальной решеткой, через которую едва проникал свет, ход в боковую штольню был перекрыт железной дверью. Ежедневно тяжелые створки с лязгом открывались, и пленников водили на работу в заброшенную шахту – если кому-то за день работы удавалось найти ценный алмаз, то к его ежедневному пайку добавляли двести граммов хлеба. Добавка эта могла считаться весьма существенной, если учесть, что обитателей ямы держали впроголодь.

Здоровье узников никого не интересовало – их не водили в баню, не давали ни мыла, ни чистой одежды, ни одеял. Для отправления естественных надобностей ими же самими была вырыта выгребная яма в углу подземелья, и в воздухе постоянно стоял смрад. Шахта не отапливалась, а пережить сибирскую зиму в пятьдесят градусов мороза в старых полусгнивших ватниках было просто нереально, поэтому, попав в яму, люди автоматически переходили в разряд смертников. Ранней весной вездеход вывозил в тайгу окоченевшие трупы, но уже в апреле в яме появлялись новые жильцы – как ни странно, но среди рабочих рудника всегда находились горячие головы, готовые рискнуть жизнью в отчаянной попытке обрести свободу.

Теперь, вспоминая о яме и стоявшем в ней запахе, Керимов с наслаждением представлял себе, как немытые и одичавшие от заключения «туркмены» (так он называл всех своих среднеазиатских рабочих) будут с жадностью трахать наглую девчонку – многие из замурованных в подземелье молодых мужчин находились там с весны и давно не знали женщин.

– Посидишь, с ними, понюхаешь. Ничего, они тебя почище, чем журналистку – по всем направлениям обслужат, – сказал он вслух и хотел добавить одно из наиболее сочных выражений своего лексикона, но внезапно с ужасом понял, что язык не поворачивается произнести заветные слова.

«Блин, что такое, душу облегчить не могу! Типа заколдовала меня эта сучка маленькая или порчу какую наслала. К Таньке надо скорей, она все заклинания от сглазу и от порчи знает».

Ему вдруг стало страшно, и он, подняв руку, перекрестился широким размашистым движением.

Глава девятая

Вертолет Воскобейникова опустился в ста метрах от замка алмазного магната. Андрей Пантелеймонович в сопровождении Гордеева и двух его сотрудников направился к воротам резиденции, но путь им перегородили люди Керимова.

– Приказано впустить только господина Воскобейникова!

Руки фээсбешников легли на оружие, но Андрей Пантелеймонович сделал им знак рукой и невозмутимо ответил:

– Прекрасно, я пойду один.

– Но… – начал, было, Гордеев, однако Воскобейников не допускающим возражения тоном прервал его:

– Вы подождете меня здесь, Феликс, – он круто повернулся и вошел в ворота в сопровождении охранников.

Керимов встретил его в холле, но руки не подал, а лишь указал на широкое кресло.

– Прошу. Чем обязан?

Это были стереотипные фразы, которые ему пришлось заучить для общения «в свете».

– Мне жаль беспокоить вас, господин Керимов, – сказал Андрей Пантелеймонович, и его грустное лицо показало, что ему действительно жаль, – но случилось несчастье, и я рассчитываю на вашу помощь. Похищена моя дочь.

Лицо Керимова стало напыщенно важным, и он довольно грубо буркнул:

– Похищена, так это вам, стало быть, в милицию надо или к прокурору. Я-то что могу сделать? Ничего!

Лицо Воскобейникова оставалось таким же благожелательным и грустным. Словно не заметив грубости собеседника, он мягко ответил:

– Почему же, вы – человек влиятельный, к вашему мнению прислушиваются.

Керимов угрожающе вспыхнул и чуть наклонился вперед. Казалось, еще немного, и он схватит сидевшего против него человека за грудки.

– Влиятельный, стало быть! Среди отморозков что ли? За пахана меня держишь или обвинять пришел?

Андрей Пантелеймонович ничуть не встревожился и остался совершенно спокойным, лишь с обескураживающим видом развел руками.

– Отнюдь. Послушайте кассету, которую мне прислали.

Он достал из кейса миниатюрный магнитофон и нажал кнопку. В комнате зазвучал испуганный голос Насти. Керимов слушал, развалившись в кресле, и когда запись окончилась, со снисходительной усмешкой спросил:

– И что? Что, стало быть, делать будете?

Андрей Пантелеймонович спокойно спрятал магнитофон в кейс и печально вздохнул:

– Мне ничего не остается, как выполнить требования похитителей. Хотя, – лицо его стало бесконечно грустным, – я почти потерял надежду. Боюсь, все бесполезно – похитители такого рода практически никогда не возвращают заложников живыми. Поэтому я и пришел к вам за помощью – думаю, что организатор похищения мне известен.

Говоря это, Андрей Пантелеймонович тактично смотрел в сторону, чтобы не видеть побагровевшего лица Керимова.

– Стало быть, известен! – со свистящей издевкой в голосе сказал магнат. – Ну, раз известен, то ловить надо!

– Вот именно, вот именно, для этого я к вам и пришел – хочу заручиться вашей поддержкой.

Брови Керимова полезли вверх.

– Чего это я вам помогать буду? Я не сыщик и, тем более, что вы меня вчера три часа на митинге норовили сунуть харей в грязь.

Воскобейников улыбнулся.

– Вы – разумный человек, господин Керимов, и вы прекрасно понимаете, что во время предвыборной кампании приходится идти на некоторые компромиссы. А почему я приехал именно к вам, сейчас объясню. Вчера ночью на меня было совершенно покушение.

– Чего?! – от изумления Керимов даже привстал.

– Да-да, милиционер по фамилии Кречетов пытался меня застрелить. К счастью один из моих сотрудников сумел выстрелить первым. Кречетов перед смертью сознался, что совершить покушение его подбил лейтенант Ермолаев, который действовал по указанию Сергея Иванова, одного из директоров «Умудия Даймонд». Поскольку уже точно установлено, что именно Ермолаев похитил мою дочь, то вы понимаете, что…

Он выразительно замолчал, давая собеседнику время прийти в себя. Тот, пытаясь осмыслить услышанное, думал:

«Значит, Ермак работал и на Сережку тоже. Круто – и там, и тут хотел сорвать. Ладно, так и лучше даже – пусть теперь Иванов все расхлебывает».

– И чего теперь, вы, стало быть, на Иванова думаете? – притворно-небрежным тоном спросил магнат. – Может, и не он, ему-то зачем все это?

– Это я вам сейчас объясню, – ответил кандидат в депутаты с такой готовностью, словно давно ждал этого вопроса, вытащил папку и подал Керимову, – для начала ознакомьтесь с этими бумагами – это копии актов дарения, которые мы получили в нотариальной конторе. Вам, конечно, известно, что Эльшан Иссамбаев был первым браком женат на сестре Иванова, и у них двое детей – дочь пятнадцати лет и двенадцатилетний сын.

Керимов пожал плечами.

– И что? Это все знают. Они всей семьей Эльшана охомутали – ей уж тридцатка стукнула, а ему двадцать пять. Он тогда по комсомольской линии двигался, в партию заявление подал, а тут эта Ленка, козявка беспородная, к нему в постель забралась – так, стало быть, случайно, в санатории вместе отдыхали. И тут же на тебе – залетела! А у Эльшана своя девчонка была, и как он только ни бегал, все на аборт Ленку гнал, а она ни в какую! И дядя у нее тоже – сейчас заместитель мэра, а прежде вторым секретарем горкома был. Так и пришлось в ЗАГС идти. Лет пять она потом Эльшана мурыжила, даже голову повернуть на какую другую бабу не позволяла – дядя-то ее мог ему, стало быть, всю карьеру прикрыть в случае чего. Зато, как Союз разлетелся, так он ее сразу в три шеи погнал! Сейчас у него телка – шик. Но детей от Ленки он любит, все время навещает и подарки делает. Ленка тоже баба не промах – бизнесом занялась, двумя универмагами заправляет. Только к Сережке они отношения не имеют – он сам по себе, а они сами по себе.

Воскобейников терпеливо слушал, одобрительно кивая головой.

– Вот то-то и оно, – сказал он, как бы говоря сам с собой, – то-то и странно. С чего тогда Елена и Эльшан Иссамбаевы актом дарения передали Сергею Иванову все имеющиеся у них и их детей обыкновенные акции «Умудия Даймонд»? Вы ознакомьтесь, ознакомьтесь с копиями документов. Вместе с этими акциями теперь на руках у Иванова находится сорок два процента всех ценных бумаг. Имея контрольный пакет, он созывает собрание акционеров и назначает перевыборы президента.

– Контрольный пакет?! У Сережки?! – Керимов оперся руками на стол и угрожающе приподнялся.

Воскобейников сочувственно кивнул.

– Разумеется, это было спланировано заранее, поэтому Иванов с самого начала поддерживал кандидатуру Иссамбаева. Вы ведь знаете, что прокуратура выдвинула обвинение не только против Егора Ючкина, но и против его брата, бывшего депутата Максима Ючкина. Он арестован и вышел из игры, после того, как уберут и меня, Эльшан Иссамбаев становится самым рейтинговым кандидатом. После того, как его бывший родственник и дядя его детей Сергей Иванов станет президентом и хозяином «Умудия Даймонд»….

– С какого ему х… хозяином? А нас с Гнатом в расчет не берешь, … твою мать?

Сумев впервые за последние сутки произнести, наконец, родные ему слова, Керимов почувствовал себя, как феникс, возрожденный из пепла, и мысленно перекрестился. Воскобейников же, покачал головой и с отеческим укором в голосе сделал ему выговор:

– Господин Керимов! Прошу вас!

– Пардон, – буркнул тот.

– Я понимаю ваши чувства, господин Керимов, но я не зря употребил слово «хозяин». Прошу вас теперь ознакомиться с этими документами – тут копии документов, которые вы представляли в налоговые органы в течение последних семи лет. И тут же приведены реальные доходы, которые «Умудия Даймонд» получила от продажи нескольких партий ювелирных алмазов первой категории – в том числе и от нелегальных сделок.

Зарычав, Керимов схватил бумаги и впился в них глазами. Потом смял, скомкал и, резко отбросив в сторону, с некоторой неуверенностью в голосе буркнул:

– Да я на них…

– Господин Керимов, – строго остановил его Андрей Пантелеймонович, – это вам уже не шутки, давайте говорить серьезно, – голос его опять стал отечески мягким, – послушайте человека, который намного старше вас. Имея большие деньги, можно многое себе позволить. Можно даже убить с десяток человек, и это сойдет вам с рук. Но никогда не пробуйте надуть государство и недодать ему его долю. Оно этого не любит, и у него есть давно отработанные механизмы, чтобы расправиться с подобными обманщиками.

Магнат исподлобья взглянул на сидевшего перед ним человека с серьезным лицом и доброжелательным взглядом умных глаз.

– И чего теперь? Тут еще все доказывать надо, все копии. Как это вообще к вам попало?

– Если вы внимательно посмотрите, то увидите, что на всех документах стоят ваша и Игнатия Ючкина подписи – Иванов чист, как стеклышко. А подлинники есть, они у меня, я нашел их в бумагах покойного Арсена Илларионова. Как они попали к нему, вы, думаю, легко догадаетесь – с учетом того, что я вам только что сказал. Кто-то очень хочет стать единоличным хозяином компании, получив, к тому же, политическую поддержку. Только Арсен, как я понял, решил не давать ходу этим бумагам.

– Арсен был нормальный мужик, – хмуро подтвердил Керимов, – если его кто вправду замочил, то падло будет.

– Я с ним в этом вопросе вполне солидарен. Считаю, что наша налоговая система еще – увы! – далека от совершенства и способна разрушить любой полезный бизнес. Неразумно, очень неразумно – развитой бизнес дает стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Лично я сторонник стабильности. К сожалению, мне придется прекратить борьбу, и вы остаетесь со всем этим один на один. Сейчас меня интересует лишь моя дочь, но вы предупреждены об опасности и, надеюсь, в благодарность окажете мне помощь.

Он слегка наклонил голову вбок и грустно посмотрел на магната своими лучистыми синими глазами. Тот немного смутился:

– Я… так вы точно свою кандидатуру снимаете? Сдаетесь, стало быть, лапки кверху?

Андрей Пантелеймонович грустно вздохнул.

– Если в течение трех дней не будет ничего нового…

– Выходит, они и убить могут девочку, а вы им так и все спустите?

Лицо Воскобейникова болезненно исказилось, и он на несколько секунд закрыл руками лицо, а когда вновь взглянул на Керимова, глаза его пылали гневом.

– Если они… если с моей Настей… О, тогда я буду бороться, и я уничтожу их всех – и Иссамбаева, и Иванова! Слышите?! Уничтожу!

Керимов чуть усмехнулся, но лицо его теперь выражало вполне дружеское участие, и даже голос прозвучал сочувственно, когда он сказал:

– Вы, стало быть, погодите – кандидатуру-то снимать. Я буду не я, если вашу дочку не отыщу, – он чуть замялся и, запинаясь, произнес: – Там уж, как бог даст, конечно, живую или как – я ведь не знаю, чего там Сережка с ней сообразил сделать, всякое ведь…

Не обратив внимания на эту заминку, Андрей Пантелеймонович вздохнул и поднялся.

– Я знал, что вы не откажете мне в помощи, – сказал он, – спасибо и простите, что отнял у вас время.

– Чего там, – магнат тоже поднялся и неловко протянул руку, – всяк случается, и помогать надо. На то человек человеку и друг.

Едва за Воскобейниковым закрылась дверь, как Керимов поднял телефонную трубку, одновременно нажимая ногой на расположенную под столом красную кнопку вызова начальника охраны.

– Ты, Гнат? – торопливо сказал он, услышав знакомый голос. – Сейчас лечу к тебе, прихвачу кой-какие бумажки, посмотришь. Короче, круто меняем программу. Жди, сейчас, стало быть, распоряжусь по делу и буду.

– Звал, Руслан? – в дверях появился Сычев.

Керимов бросил трубку и повернулся к своему секьюрити.

– Слушай внимательно, Сыч, – медленно сказал он. – Я сейчас лечу к Ючкину, а ты вернешься на рудник. Помнишь тот газ, что мы купили у военных? Много осталось?

– Пять баллонов еще стоит.

– Девчонка в яме?

– Часа три уже.

– На ночь охрану удалишь и пустишь газ – чтобы там никого не осталось, ясно? Тело девчонки завтра утром, стало быть, должны найти и опознать, а остальных пусть позже в тайгу свезут – куда обычно. Да, и Ермака, стало быть, с тем вторым ментом туда же – их нельзя оставлять. Действуй.

Сычев не пошевелился.

– Ты, Руслан, хорошо подумал? – медленно спросил он, делая ударение на каждом слове. – Наша милиция девчонку особо искать не станет, да в яме ее никто и не найдет. Туркмены уже с ней забавляются, если останется жива, то к заморозкам их всех в тайгу свезут, и концы в воду. Воскобейников скоро отсюда уберется, тогда про девчонку вообще все забудут – пусть он из Москвы ее ищет. Если же найдут труп…. Депутатская девчонка – не дохлые туркмены, из-за нее может скандал начаться, зачем нам это?

– Трясешься уже, … твою мать? Не бойся, все спишут на Сережку Иванова – он, оказывается, Ермака подбивал Воскобейникова замочить.

– Иванов? – Сычев удивленно шевельнул бровями.

– Он, х… ему в задницу. Ему и надо, чтоб его родственничек Иссамбаев в депутаты пролез – думает тогда нас всех к рукам прибрать. А Воскобейников – мужик нормальный, только если девчонку в каком ни есть виде не найдут, то он свою кандидатуру снимет, сам сказал. Опять же – живую ее уже нельзя возвращать, слишком много видела, да и туркмены попортили. Конечно, он не знает, что она у нас, думает, Сережка постарался.

– Не знает? – с сомнением протянул Сычев. – На дурака он вроде не похож – мог бы и догадаться.

– Кончай трепать, – прикрикнул на него магнат, – конечно, не знает. Если б знал, то дошел бы, что после его разговоров девчонку ему уж точно живую не вернут – если вернут, то только дохлую. Иди. Я тебе бабки за работу плачу, … твою мать, а не чтоб тут стоял, философии разводил!

Когда Сычев, следуя приказу своего шефа, через боковую дверь втолкнул Настю в яму, большинство ее обитателей были на работе в шахте. Она сразу же почувствовала смрад, исходящий от закрытой гнилыми досками выгребной ямы, и присела на корточки, чтобы справиться с нахлынувшей тошнотой.

Из дальнего угла послышался стон. Там, повернувшись лицом к стене, лежал человек – очевидно, тяжело больной. Настя хотела подойти к нему, но в этот момент боковая дверь, через которую ее только что втолкнули, вновь отворилась, впустив внутрь толпу невообразимо грязных и исхудавших мужчин.

Двое тут же равнодушно присели в стороне, не обращая никакого внимания на девочку, но несколько возбужденных парней столпились вокруг нее, переговариваясь на непонятном ей языке. Глаза их светились жадным блеском – охранник только что объявил, что хозяин прииска посылает им проститутку, и теперь между ними шел спор, кому первым воспользоваться нежданным подарком.

Несколько рук уже тянулось к девочке, грубо щупая ее тело, но неожиданно высокий парень оттолкнул других и, шагнув вперед, резким движением задрал ей рубашку. Настя испустила пронзительный вопль, на секунду озадачивший мужчин. Воспользовавшись их секундным замешательством, она скользнула в сторону и с криком «Помогите!» бросилась к беседовавшим у стены людям.

– Ой, пожалуйста, можно я с вами, пожалуйста! – ее руки намертво вцепились в худого седобородого мужчину. Тот недовольно взглянул на нее и брезгливо поморщился.

– Что ты кричишь? Иди, иди с ними, мне ты не нужна, я тебя не хочу.

– Ой, пожалуйста, меня похитили, помогите, пожалуйста!

– Кто же тебя похитил?

Она старалась объяснить, но говорила, путаясь и захлебываясь от страха, потому что парни уже вновь столпились вокруг, и кто-то довольно грубо попытался оторвать ее от седобородого. Тот прикрикнул на них, и руки нехотя опустились. Пожилой мужчина, прежде разговаривавший с седобородым, что-то у него спросил, потом внимательно посмотрел на Настю и сердито махнул рукой, утихомиривая подступивших парней.

Настя, всхлипывая, попыталась изложить свою историю более связно. Человек с седой бородой переводил ее слова собеседнику – из всех лишь он свободно говорил и понимал по-русски. Неожиданно высокий парень что-то сердито закричал и опять потянулся к девочке, но пожилой ударил его по рукам и, с укором покачав головой, сказал несколько слов. Юноша насупился, но отступил назад, а старик ласково погладил Настю по голове:

– Девишка, маленьки девишка, не боися. Моя дома тоже есть маленьки девишка.

Сняв грязную куртку, он набросил ее на дрожавшую в своей рубашонке Настю. Парни еще немного постояли рядом, потом отошли к противоположной стене и сели на землю. Они были все еще возбуждены и о чем-то переговаривались, поглядывая в сторону девочки.

– Сиди около нас и не отходи, – сказал ей седобородый, – они скоро успокоятся. Я им объяснил, что ты не проститутка, и нельзя тебя трогать, но когда ждешь смерти, то иногда на все плевать.

– Ждешь смерти? – испуганно спросила она.

Он вздохнул и что-то сказал пожилому. Тот всплеснул руками и затряс головой, с жалостью на нее посмотрев.

– Бедни девишка! Маленки девичка! – повернулся к парням и начал говорить. Они отвечали – сердито, взволнованно.

Настя почувствовала себя немного спокойней оттого, что рядом были два взрослых человека. Заглянув в глаза седобородому, она спросила:

– Почему смерти? Вы мне скажите нормально, думаете, я сейчас истерику начну, да? Ничего я не начну, просто хочу знать – нас убьют? Да скажите же, я вам что – маленькая?

Седобородый усмехнулся и пожал плечами.

– Не думаю, что бы нас специально решили убить – в этой яме мы ни для кого не опасны. Просто зимой в этой шахте не выжить – морозы. Каждый год из ямы вывозят в тайгу замерзших. Мы все это знаем, мы знаем, что нас ждет, но… пока еще лето.

Настя тихо сказала:

– Журналистка Лариса Чуева видела, как застрелили двоих – они хотели бежать.

Он кивнул.

– Да. Многие из нас им теперь завидуют. Это было в прошлом году, один из них был старший сын Ишхана, – он кивнул на своего пожилого собеседника. После этого мы весь год готовили побег, но нам тоже не повезло. Теперь вот все оказались здесь.

У Насти сжалось сердце.

– Он, наверное, очень страдает из-за сына, бедный!

– Возможно, ему еще тяжелее, что младший сын должен разделить его участь.

Широко раскрыв глаза, она вскинула голову.

– Его младший сын здесь?!

– Здесь. Тот самый парнишка, что к тебе больше всех рвался – Тахир. Ишхан рассердился, вовсю его отчитал, – он усмехнулся и, внимательно вглядевшись в лицо Насти, усмехнулся и потрогал ее синяк: – Керимов приложил? Эк он тебя! Как только скулу не своротил! Больно?

– Нет-нет, – она небрежно отмахнулась, – совсем и не больно. А что… что они сейчас говорят – этот… Ишхан и его сын?

– Что говорят, – лицо седобородого неожиданно стало задумчивым, – много говорят, красиво. Узбеки вообще очень и очень поэтический народ. Тахир сердится на отца, сказал, что, все равно, умирать. А Ишхан ответил, что умереть тоже надо человеком, а не собакой. Так вот, – он натянул сползший ватник на плечи девочки. – Холодно здесь, одежда у тебя, честно говоря, не очень-то подходящая. Обуви даже не дали, у нас-то хоть сапоги.

Они помолчали немного, и узбеки тоже умолкли. Парни сбились кучкой в дальнем углу, двое легли на землю, вытянувшись во весь рост, остальные неподвижно сидели, поджав ноги, и о чем-то тихо переговаривались. Ишхан задремал, прислонившись к стене, Настя шепотом, чтобы его не беспокоить, спросила у седобородого:

– А бежать отсюда нельзя? Никак? Бегут же ведь, даже из тюрьмы.

Он ответил кратко и сухо:

– Нельзя. Это не граф Монте-Кристо, это реальность. С реальностью надо просто смириться. И ждать. Поняла?

– А вы уже примирились?

Седобородый грустно улыбнулся и оглядел притихших парней. Лежавший у стены человек перестал стонать и что-то забормотал.

– Он болен? Надо же помочь, наверное, – Настя вытянула шею, пытаясь в тусклом свете разглядеть темневшую фигуру.

– Это Рамазан, умрет он, наверное, здесь многие до зимы не доживают, – в голосе ее собеседника было странное спокойствие. – Его охранник два дня назад по голове лопатой стукнул, так он с тех пор все бредит. Ишхан, вот, тоже по ночам кашлять начал, – он ласково кивнул на своего дремавшего товарища.

Услышав свое имя, Ишхан встрепенулся и что-то сказал. Седобородый ответил, между ними завязался тихий разговор. Солнечный луч внезапно пробился сквозь густую решетку, в яме сразу стало теплее, и Настя, пригревшись под грязным ватником, неожиданно для самой себя задремала.

Очнулась она от внезапного стука. Железная дверь распахнулась, и в подземелье с шумом втолкнули двоих. Было еще достаточно светло, и Настя сразу узнала милиционеров – Ермолаева и Коржика. С обоих уже содрали милицейскую форму, но она хорошо знала их в лицо, так как они постоянно сопровождали их с матерью во время прогулок по Умудску.

Упав на землю боком, грузный Коржик сильно ушибся. Кряхтя от боли, он сел, громко выругавшись, и зло сказал Ермолаеву:

– Через тебя все, убить тебя мало, суку!

– Иди ты! – огрызнулся тот и оглянулся вокруг.

В сумраке подземелья неясно темнели человеческие фигуры. С уходом солнца температура в яме сразу же опускалась, и люди, чтобы согреться, собирались группами, накрываясь ватниками. Настю седобородый и Ишхан усадили между собой, и все трое укутались двумя большими ватниками, поэтому милиционеры ее сразу не приметили. Да им было и не до девчонки – пробиравший до костей холод заставил их озираться по сторонам в поисках чего-нибудь теплого.