Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

Антон стиснул зубы, чтобы отогнать от глаз видение – дрожащая, заплаканная мать, торопливо укладывающая вещи, Воскобейников, рассказывающий о доносе в прокуратуру.

«Дело в том, что ребенок родился живым. Этого, конечно, никто предвидеть не мог, но… Потом эта девочка, конечно, сразу умерла, но…»

А вдруг Илья прав, и девочка не умерла? Вдруг она выжила, и ее отдали кому-то на усыновление?

Ближе к вечеру он зашел к Лиле. Давление у нее нормализовалось, и настроена она была довольно агрессивно – за последние пару часов успела накричать на делавшую ей укол медсестру и поругаться с соседкой по палате, а на Антона набросилась чуть ли не с шипением:

– Ты видел Илью?

– Скажем, я с ним разговаривал. Когда он освободится, то зайдет.

– Да? А интересно, чем он так занят – задачки с Кариной решает?

– Не знаю, я не спрашивал. Позвони сама и спроси.

– Как я позвоню – здесь один телефон, пациентам звонить не дают! Я хочу выписаться отсюда к черту!

– Что ж, тебя с удовольствием выпишут, ты всем здесь осточертела. Только учти: если с ребенком что-то случится, то Илья к тебе больше и близко не подойдет. Так что береги ребенка, если хочешь его хоть чем-то удержать.

Признав в душе, что совет этот не лишен смысла, Лиля легла на кровать и повернулась лицом к стене, а Антон отправился в ординаторскую. Он почти три месяца не звонил Баженовым и не заходил к ним, поэтому теперь, набирая номер Евгения Семеновича, испытывал сильное смущение. Тем не менее, в голосе старика, взявшего трубку, не слышалось никакого упрека.

– А, Антоша, – радостно, но с какой-то безмерной усталостью сказал он. – Не заходишь, не звонишь – я уже беспокоиться стал. Звонил тебе домой пару раз – какие-то женщины отвечают. Ты что, жениться собрался?

– Что вы, Евгений Семенович, нет. Я хотел позвонить, но боялся побеспокоить – понимаете, вы спать могли или еще что-то. Как вы поживаете, как… профессор?

– Все идет своим чередом, – в голосе старика слышалась боль. – Катюша, вот, обещала скоро приехать. А ты спросить что-то хотел, наверное?

Антон смутился и почувствовал себя последней свиньей.

– Я на днях к вам забегу, Евгений Семенович, а сейчас я спросить хотел – у нас за то время, что вы работали в отделении, бывали случаи усыновления детей?

– Раза три, на моей памяти – одни кукушки родили и даже кормить не захотели, а другие женщины, что от бесплодия лечились и вылечиться не могли, их детишек забирали. А я, хоть это и незаконно, сам им выписывал справки о рождении детей. Что делать? Пока получишь разрешение на усыновление ребенка, семь потов сойдет. Трех мальчиков на моем веку усыновили хорошие люди, и я им помог. Не всем, конечно, шел навстречу – только, если сам точно знал, что женщина никогда не сможет родить. Потому что ведь Инга Воскобейникова, например, – семь лет не могла родить. Титр антител в крови практически в норме, но дети погибали от эристобластоза. И причину мы определить не могли – и у нее, и у мужа резус положительный. М-да. А потом глядишь – Настенька, красатуля наша родилась.

– А девочек, Евгений Семенович? Были у вас случаи усыновления девочек?

– Нет, совершенно точно. Одна, помню, родила девочку без мужа, хотела отказаться, но потом я ее уговорил – она один раз приложила дочку к груди покормить, а потом сама криком кричала: «Красивая моя, хорошая, как я даже подумать могла тебя бросить!» Нет, девочек никто не усыновлял. Несколько было с врожденными уродствами, но мы сами советовали родителям их отдать. Кто-то отдал, кто-то нет.

– Ладно, спасибо, Евгений Семенович. Если разрешите, я к вам на днях забегу.

– Забегай, Антоша, забегай, мальчик.

По окончании дежурства Антон поехал домой. Карина сидела у окна и делала уроки. При виде Антона она смущенно поднялась.

– Тут Илья с работы макароны и масло привез, у них в заказах давали. Я сварила, сейчас вам положу, только хлеба нет, я сейчас сбегаю. И еще я у вас тут вчера уборку сделала, ничего? Вот это за диваном нашла.

Антон узнал старую историю болезни Инги Воскобейниковой, которую он летом зашвырнул за диван.

– Спасибо, девочка, мне ее как раз нужно сдать в архив. Клади свои макароны и беги за хлебом, я его потом отдельно съем. Илья скоро придет?

– Он в библиотеку поехал, – она опустила глаза и тихо спросила: – А Лилю что, в больницу положили? Мне Илья сказал.

– Да, высокое давление и анализы неважные. У беременных бывают разные проблемы. Это не из-за тебя, не волнуйся.

Карина благодарно взглянула на него и, поставив на стол в кухне полную тарелку макарон, ушла за хлебом. Антон с задумчивым видом наматывая на вилку длинную макаронину, открыл карточку Инги. Ничего особенного – группа крови четвертая, резус положительный, титр антител в норме. Тут же были результаты анализов самого Андрея Пантелеймоновича. Тоже ничего особенного – группа вторая, резус положительный. Ребенок родился мертворожденным с признаками гемолитической желтухи и наличием эристобластоза. Эта беременность неудачно завершилась за три года до рождения Насти. Еще раз просмотрев карту, Антон положил ее в свой кейс и принялся за макароны.

Илья с Кариной пришли одновременно, Антон из кухни наблюдал, как они раздевались в прихожей, обмениваясь которткими фразами. Оставив сумку под вешалкой, Илья направился на кухню и уставился на аппетитно жующего Антона.

– Ничего себе! Я тоже хочу макарон, старик, – обиженно сказал он.

– Хочешь – можешь сам себе положить, не маленький.

– Да я сейчас положу, – застенчиво проговорила Карина, ставя на стол другую тарелку.

Она положила Илье макарон, нарезала принесенный из булочной хлеб и хотела поставить чайник, но Антон ее остановил:

– Ты сама поела? Тогда иди в комнату и делай дальше свои уроки, бы тут без тебя похозяйничаем.

Он плотно прикрыл за девушкой дверь и вопросительно посмотрел на приятеля. Илья вздохнул и беспомощно развел руками:

– С утра спрашивал всех знакомых насчет квартиры или хотя бы комнаты – полный ноль. Не знаю даже, что делать.

– Ничего, страшного. Эту ночь я дежурил по отделению, а сегодня у себя в диагностике на диване буду спать, у меня там все удобства – вода горячая, чайник электрический. После Нового года Инга договорилась с какой-то подругой.

– Да я бы сам ей свою комнату в родительском доме уступил, но…

– Ладно, Илюха, не смеши, – расхохотался Антон, – представляю себе глаза твоей матушки, если ты приведешь жилицу. Что у тебя еще нового?

Илья тяжело вздохнул, покосился на закрытую дверь и, понизив голос, спросил:

– Помнишь, я вчера рассказывал тебе про ту девушку – Олю?

– Я еще не склеротик.

– Они мне сказали тогда, что ее мать приехала, устроила скандал. Помнишь?

– Да, да, ты говорил такое. Ну и?

– Так вот, я сейчас звонил в Ленинград – просто решил и позвонил. Я помню номер ее телефона. Мать Оли сказала, что она совсем недавно вышла замуж за француза и уехала во Францию.

– Ты сказал, кто говорит?

– Сказал, что я знакомый Оли – тот самый Илья Шумилов, к родным которого она приезжала летом восемьдесят третьего. Представляешь, что она мне ответила?

– Нет, конечно, скажи. Ругалась матом?

– Вовсе нет – она сказала, что не была в Москве с семьдесят пятого года, никакого Шумилова не помнит, а все лето восемьдесят третьего вообще провела в больнице из-за резкого обострения болезни.

Они посмотрели друг на друга, и Антон, неопределенно хмыкнув, уточнил:

– Именно летом восемьдесят третьего? Может, она врет или путает года?

– Нет, она говорила совершенно искренне, я сразу понял. Даже сама удивилась и взяла все свои эпикризы – посмотреть. Я несколько минут ждал, пока она рылась в бумагах. Но про ребенка я не спрашивал – не решился.

Какое-то время они сидели молча. Потом Антон со вздохом поднялся.

– Ладно, друг, похоже, что тебя кто-то очень сильно нагрел. Теперь уже ничего не поделаешь – Оля замужем и во Франции, а ты женат. На многоуважаемой Лилиане.

– Плевать, не говори мне о ней – видеть не хочу! Я теперь почти на сто процентов уверен, что с Олей – это ее штучки.

– Да ладно тебе, неужели ты и родителей подозреваешь? – Антон слегка усмехнулся.

Илья пожал плечами.

– Не знаю, у мамы бывают такие завихрения, что я… Возможно, Лилька им всем голову заморочила. Ты, кстати, узнал что-нибудь? Был в архиве?

– Пока ничего нового, – уклончиво ответил Антон, решив, что попробует еще расспросить Анну Игоревну – вдруг старушке что-то известно о родившейся живой недоношенной девочке. – Будешь чай пить?

Глава девятнадцатая

Высокая худощавая женщина показала Маргарите вольеры с прооперированными животными. На огороженных железными сетками площадках весело сновали взад и вперед белые крысы, и лениво разгуливали собаки с коротко подстриженной шерстью.

– Нас не интересуют хрестоматийные случаи изменения в поведении животных после удаления части мозговой ткани, – оживленно говорила она, – мы пытались воспроизвести микро изменения в гиппокампе и миндалевидном комплексе, которые были описаны в ваших ранних операциях, но так и не смогли избирательно изменять отдельную группу рефлексов при полном сохранении общей картины поведения.

Женщина подвела Маргариту к клетке, в которой бегала кошка, то бросавшаяся к кормушке, то вихрем взбиравшаяся на небольшое древовидное образование. Лаборант, подкладывавший в это время пищу в кормушку, поднял голову и вздохнул:

– Совсем с ума сошла – то кричит от голода, то на стенку лезет, когда ей есть даешь.

– Поставь кормушку правее, – женщина протянула руку внутрь клетки с правой стороны и, осторожно сняв с дерева кошку, поднесла ее к миске с едой. Та, присмирев, начала быстро есть.

– Перерезано мозолистое тело? – спросила Маргарита, наблюдая за кошкой.

– Да, полушария практически не обмениваются информацией.

Вольеры были большие и светлые. Женщину, показывавшую Маргарите лабораторию, звали Софией Костенко. Это была брюнетка лет сорока, и обильная седина в ее пышных черных волосах удивительно гармонировала с ярко-карими глазами и матово-смуглой кожей. Говорила она с легким акцентом, но не тем, с которым говорят жители Закавказья – Маргарита определила это сразу же.

София привела девушку в кабинет и усадила в кресло, попросив худенькую медсестру в голубом халатике принести кофе с печеньем. Она вела себя, как элегантная хозяйка, принимавшая дорогую гостью.

– Вы, наверное, устали – первый день, много впечатлений, – в карих глазах играла мягкая улыбка, рассердившая Маргариту.

– Какие там впечатления, – резко ответила она, – вы что, считаете, что я никогда не видела операционных и вольеров с оперированными животными? Я бы хотела познакомиться с аппаратурой для рентгенотелемониторинга.

– Да, разумеется, ее уже установили и подключат завтра. Я думала, что вам лучше было бы пока отдохнуть – вы ведь на ногах с самого утра.

Маргарита пожала плечами – сегодня она уж никак не чувствовала себя усталой, потому что в девять часов к самому подъезду ее дома подкатила большая синяя волга, чтобы отвезти ее на работу.

– Кто оперирует животных – вы сами? – спросила она у Софии.

– О, я всего лишь биолог и физиолог, поэтому сама не берусь за особо тонкие операции – под моим руководством работает группа хирургов. В дальнейшем вы тоже сможете создать свою группу.

Медсестра внесла и поставила на стол поднос с чаем и печеньем. Маргарита подождала, пока она выйдет, и поинтересовалась:

– Так какова все же тема моей работы, и что от меня требуется?

– Пока вы можете просто осмотреться и размяться – вам ведь почти полгода не приходилось оперировать. Знаете, когда я попала в эту лабораторию, я тоже долго присматривалась, выбирала, чем заниматься.

Она в упор смотрела на Маргариту, равномерно постукивая ложечкой по блюдцу. Девушка вдруг почувствовала, что у нее слегка закружилась голова, и резко тряхнула рыжей копной волос.

– Вы что, пробуете меня гипнотизировать? – почти грубо спросила она у собеседницы, и тут же почувствовала, что головокружение исчезло. – Со мной этот номер не пройдет – вы не забыли, что я сама психиатр?

София подняла брови и улыбнулась, но на лице ее не отразилось и тени смущения, хотя во взгляде мелькнула легкая досада.

– Вам так просто показалось, – мягко ответила она. – Из-за того, наверное, что я действительно занимаюсь гипнозом, и вы, как специалист, это сразу поняли. Знаете, я родилась в Бухаресте и в Москву приехала учиться в двадцать лет – на биофак МГУ. Вышла замуж за своего однокурсника, через три года развелась, но сохранила его фамилию и осталась жить в СССР, потому что здесь заметили мои способности к гипнозу и предложили работу в институте Сербского. Я проработала там пять лет, но потом не выдержала и уехала на родину в Румынию.

– А как вы попали в эту… организацию?

– Так же, как и вы, – махнула рукой София, – мне предложили работу по контракту и посулили большие деньги. Я работаю с ними уже почти четыре года.

– Стало быть, вам известно основное направление работы. Наверняка, большие деньги тут платят не за то, что вы разрушаете гиппокамп у крыс и рассекаете хиазму кошкам – это делают за обычную зарплату в любой учебной лаборатории, – Маргарита откинулась назад и весело посмотрела на собеседницу, довольная тем, что больше не ощущает на себе ее гипнотического воздействия.

София прищурилась и с досадой опустила длинные ресницы – рыжая девчонка оказалась слишком умна, и лучше, наверное, сыграть в откровенность.

– Скажу вам честно, – сказала она, интимно понизив голос, – то, чем здесь занимаются, кажется мне невероятной ерундой, но какой-то выживший из ума миллиардер финансирует исследования и платит за них большие деньги. Почему же не воспользоваться этим? Вам что, не нужны деньги?

Маргарита слегка дернула плечом и насмешливо хмыкнула.

– Да нет, почему же. Но какую-то идею это исследование должно иметь, – не просто же так ваш миллиардер выбрасывает деньги, даже если он обычный параноик.

– О, идея самая банальная – ему нужно получить лекарство от страха. Над этой темой работают сотни лабораторий, снимаются десятки идиотских фильмов, а наш выживший из ума босс решил стать первым среди других идиотов, – София откинулась назад и засмеялась, показав ряд ровных зубов. – Он сам просматривает научную литературу, а недавно натолкнулся на старую статью Баженова, в которой тот описывает обезьян, утративших страх перед змеями после операций на миндалевидном комплексе. Получить остальную информацию ему с его деньгами не составило труда – ваш институт распался, все работы рассекречены, хотя и не разрешены публикации на эту тему.

Маргарита пила чай с печеньем и размышляла над словами Софии – возможно, конечно, в них и была какая-то доля истины, но звучал весь рассказ по-идиотски наивно и рассчитан был явно на человека с крайне низким коэффициентом интеллекта. Сделав вид, что приняла всю эту галиматью всерьез, она с невинным видом спросила:

– И кто же этот человек?

– О, этого никто точно не знает – какой-то нефтяной магнат. Да нам-то какое дело, наше дело – получать свои деньги, – София поставила чашку на стол и подлила себе чаю из фарфорового чайничка. – Хотите еще чаю?

– Нет, спасибо. Но чего в конечном итоге добивается ваш босс?

– Не знаю, возможно, надеется заработать славу или деньги, – румынка заговорщически наклонилась к Маргарите и подмигнула. – Знаете, сколько людей желает избавиться от страха, который мешает им выполнять работу?

– Существует множество психотропных препаратов…

– Ерунда – действие таких препаратов кратковременно, и ни одно из них не подавляет окончательно инстинкт самосохранения. К тому же, действие их достаточно субъективно – есть люди, на которых препараты почти не действуют. Гипнозу тоже поддаются не все. Психохирург же в течение нескольких минут зондирует мозг, и его пациент на всю жизнь становится бесстрашным героем – здорово? Вы даже не представляете, на что способно воспаленное воображение миллиардеров!

Маргарита молчала, пристально разглядывая собеседницу, потом неожиданно весело улыбнулась и резко оттолкнула от себя чашку.

– Да, очень здорово! Особенно, если считать, что сейчас прямо выстроится толпа желающих – поройтесь, дескать, в наших мозгах. Чушь и ерунда! Знаете, у меня как-то пропало всякое желание связываться с вашей конторой. Несерьезно!

Она поднялась, было, но София испуганно схватила ее за руку и заставила сесть обратно.

– Вы сошли с ума – вы ведь уже подписали контракт, с этими людьми не шутят! Пока вы на них работаете, они гарантируют защиту – вам и вашим родным, но если… Вы подумали, в какое время мы живем? Да что вам – вы делайте вид, что работаете, экспериментируйте на животных, оперируйте и получайте свои деньги.

Ее пальцы с неожиданной силой вцепились в запястье девушки.

– Все это очень сомнительно и пахнет авантюрой, – сказала Маргарита с досадой, пытаясь высвободиться. – Какие-то угрозы, намеки – я под этим в контракте не подписывалась. Будьте добры, выпустите мою руку.

Опомнившись, София разжала пальцы.

– Извините, но не пойму, с чего вы так волнуетесь – сидите себе, делайте то, что вам по душе, экспериментируйте, как угодно. Неужели вам больше нравится работать в районной поликлинике?

– Как это, делать то, что мне по душе? Я должна буду отчитаться в проделанной работе, раз работаю по контракту, – девушка, с досадой потерла руку, на которой отпечатались следы жесткой хватки ее собеседницы.

София улыбнулась, заговорщически подмигнула и, перегнувшись к ней через стол, доверительно зашептала:

– Я вам открою маленький секрет: им, – она указала большим пальцем в сторону стены, – знаете, сколько платят? Но им нужно делать вид, что они отрабатывают свои деньги, поэтому они нанимают нас. То, что мы получим, копейки по сравнению с их доходами. Поэтому не думайте о глобальных проблемах, – она гортанно засмеялась, – работайте в свое удовольствие и получайте свои деньги. Разве у вас есть выбор?

Маргарита хотела прервать Софию, но вместо этого автоматическим движением разломила и бросила на блюдечко печенье. София слегка наклонила голову вбок и улыбнулась. От ее пристального взгляда девушка вновь ощутила легкое головокружение, но теперь это не вызвало у нее внутреннего протеста, как в начале беседы. Усмехнувшись, она кивнула головой:

– Вы правы, выбор у меня действительно не велик.

Глава двадцатая

Спустя несколько дней Лиля решительно заявила своему лечащему врачу Куликову:

– Доктор, я в полном порядке и хотела бы завтра выписаться.

– Поговорите с главврачом, – кротко ответил врач, – без разрешения Игоря Ивановича я вас выписать не могу.

Вне себя от возмущения она все утро поджидала Колпина в коридоре, но тот был на операции. Все же ей удалось его подловить, когда он, выйдя из операционной, шел по коридору в сопровождении других медиков.

– Игорь Иванович, почему меня здесь держат? Выпишите меня, пожалуйста, мой частный доктор свяжется с вами, вы его проконсультируете и скажете, какие уколы мне делать, я отлично могу получать их дома.

Колпин остановился и посмотрел на нее, высоко подняв брови.

– Я не даю консультаций частнопрактикующим медикам, – он спросил медсестру: – кто ведет эту даму?

– Куликов, он сейчас в родильном.

– Будьте добры, принесите мне ее карту.

С этими словами он скрылся в своем кабинете, и Лиля увидела его лишь после обеда – Игорь Иванович в сопровождении медсестры и заведующей отделением заходил в палату к пациентке, которую привезли на «Скорой». Лиля влетела за ними следом.

– Доктор, вы же обещали меня выписать!

– Вот ее карта, Игорь Иванович, – поспешно сказала медсестра, неприязненно косясь в сторону Лили, – вы просили.

Колпин мельком взглянул в карту Лили и пожал плечами.

– У вас достаточно тяжелая форма токсикоза, возможно, придется срочно делать кесарево сечение, и о выписке не может быть и речи – меня посадят, если я вас выпишу в таком состоянии!

– Я хочу выписаться! – она даже топнула ногой. – Это мое желание, и вы не имеете права меня тут держать!

Игорь Иванович не любил, когда на него кричали и топали ногами. На лице его появилось высокомерное выражение, и он сердито поджал губы.

– Я переговорю с вашим мужем, а потом выпишу вас в любой момент – дадите расписку. Попросите супруга ко мне зайти, когда он придет.

Отвернувшись, Колпин направился к лежащей на кровати женщине. Побагровевшая Лиля зло крикнула ему в спину:

– Мой муж уже был, но вас вообще невозможно застать в рабочее время! Мой муж разговаривал с доктором Муромцевым и все с ним выяснил! Давайте, хоть сейчас вам расписку напишу!

– Причем здесь доктор Муромцев? – Колпин недовольно дернул плечом, вновь взял у медсестры карту Лили и прочитал ее адрес. – Непонятно вообще, как вы сюда попали – вы живете в другом районе. Раиса Михайловна, – обратился он к заведующей отделением, – оформите после обхода этой даме расписку должным образом. Как она вообще попала в наш роддом?

Дородная белокурая заведующая недоуменно пожала плечами, а медсестра, принесшая карту, робко сказала:

– Антон Максимович ее привез на неотложке, это его знакомая.

Колпин помрачнел и больше ничего не сказал, но, закончив осмотр привезенной на «Скорой» дамы, вернулся к себе и позвонил Муромцеву в отделение диагностики.

– Антон Максимович, я по поводу Шумиловой с токсикозом – у нас мест для своих районных не хватает, почему она у нас находится? Я думал, это экстренный случай, но вы, оказывается, сами ее привезли к нам. Я рад, конечно, что у вас так много знакомых, но…

Антон терпеливо дослушал до конца лекцию, которую прочел ему главврач и деликатно вздохнул.

– Я все понимаю, Игорь Иванович, но, видите ли, она не моя знакомая, это невестка Воскобейникова, и мы решили, что наш роддом будет лучшим вариантом.

– А… ну… тогда…м-да. К-хе, к-хе.

Колпин закашлялся так сильно, что Антону показалось, будто Игорь Иванович подавился и никак не может отдышаться – у него даже возникло желание постучать главврача по спине, но поскольку тот находился на другом этаже, пришлось ограничиться легким постукиванием по трубке. Возможно, именно это постукивание привело Колпина в себя, он перестал кашлять и сказал уже совсем иным – ласковым и веселым – голосом:

– Понимаю, понимаю, ты совершенно правильно сделал, Антон. Единственно, меня беспокоит ее чрезмерная нервозность. Думаю, лучше поместить ее в отдельный бокс – возможно, обстановка общей палаты действует на нее угнетающе. Я сегодня же свяжусь с Андреем Пантелеймоновичем и сам с ним поговорю. Ты зайди сейчас к ней, – поговори, успокой. А то она все требует, чтобы ее выписали, но ведь сам понимаешь, что в ее состоянии…

Через двадцать минут Антон, весело насвистывая, вошел к Лиле, которую нянечка уже устраивала в отдельном боксе, застилая ей кровать чистым бельем. Он уже из коридора услышал ее сердитый голос.

– Не понимаю, когда мне будут оформлять расписку, сколько ждать? Зачем меня сюда привели?

Нянечка что-то тихо бубнила в ответ. Вошедший Антон весело огляделся по сторонам и причмокнул от восторга:

– Нормально устроилась! Ты чего буянишь?

Нянечка собрала старое белье и поспешно вышла, опасливо оглянувшись в последний раз на вздорную пациентку.

– Антон! – Лиля бросилась к нему и схватила за руку. – Я уже больше не могу, скажи им, чтобы отдали мои вещи! Главврач сказал, что мне нужно написать расписку, и меня выпишут!

Антон мягко усадил ее на кровать и присел рядом.

– Куда ты собралась выписываться в таком состоянии? Давление сразу поднимется, в моче белок – погубишь себя и ребенка.

– Мне все равно, я уже ничего не хочу! Он сейчас, наверное, с этой стервой или еще с кем-то – я всю ночь это себе представляла и… Нет! – она закрыла лицо руками и застонала, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник. – Он не имеет права, я его жена! Стыд какой – что люди скажут?

Антон пожал плечами, встал, закрыл поплотнее дверь палаты, предварительно выглянув в коридор, и опять сел рядом с ней.

– Значит так, – сказал он спокойно, – сейчас главное – ребенок. Если ты сейчас начнешь бегать и выяснять отношения с мужем, то лучше никому не будет – только погубишь ребенка.

– Плевать я хотела на ребенка!

– Ах, вот как! – его глаза сузились, и он крепко стиснул ее руку. – А теперь послушай меня: этот ребенок появился не по моему желанию, но причинить ему вред я не дам, ясно?

– Да тебе-то какое дело?! – закричала она, вырывая руку.

– Такое. Я не хочу тебе плохого, но если ты не утихомиришься, то я все расскажу Илье. Чего ты хочешь, можешь объяснить?

Лиля уткнулась в подушку и тихо заплакала. Антон мягко провел рукой по ее волосам.

– Ты зря так переживаешь, так, может, и лучше, что ты пока побудешь в больнице. Сама говоришь, что перед людьми неудобно – не прожили полгода, а муж сбежал.

– Ты идиот, придурок! – она оторвала голову от подушки и яростно сверкнула глазами.

– Ну, это уже детали, – ухмыльнулся Антон, – а главное, что ты друзьям и родителям можешь пока ничего не докладывать о ваших, так сказать, разногласиях. Все чин чином – молодая жена лежит на сохранении, а молодому мужу, разумеется, тоскливо одному, и он на время перебрался к родителям. Позвони подругам, родителям в Швейцарию – я договорюсь, чтобы тебе разрешили и заплачу за твои междугородние разговоры.

Лиля вздохнула и села на кровати. Она уже почти успокоилась, но во взгляде ее было столько горечи и грусти, что Антону стало немного неловко за свой легкомысленный тон.

– Знаешь, Антон, мне, конечно, не хочется, чтобы все трепали языком, – печально сказала она, – но только как-то сейчас все до лампочки. Я не могу без Ильи, понимаешь? Я не знаю, почему, но не могу. Я знаю, ты сердишься на меня из-за ребенка, но что я могла поделать – это был последний шанс его удержать. Ты должен понять.

– Я не хочу сейчас об этом говорить, – глухо ответил он, с трудом сдерживая внезапно вспыхнувшее бешенство. – Сейчас главное, чтобы с ребенком было все в порядке. Не нервничай и не устраивай истерик. Я принесу тебе пальто, и ты выходи иногда погулять в больничный садик.

– Не понимаю, с какой стати ты так волнуешься об этом ребенке…

– Не понимаешь? – он взял ее за плечи и легонько сжал их. – Да потому что он мой!

– Тише, тише, не кричи, – она опасливо оглянулась по сторонам и, неожиданно оживившись, схватила его за руку. – Слушай, Антон, давай мы с тобой договоримся: Илья тебе доверяет, постарайся сделать так, чтобы он вернулся ко мне, тогда… Знаешь, если мы с ним помиримся, и у нас с ним родится другой ребенок, то этого… этого я отдам тебе. Да? Ты постараешься?

Лиля заглядывала ему в лицо, и темные глаза ее горели странным блеском. Антону стало не по себе. Высвободившись, он поднялся и отошел в сторону, боясь в этот миг лишь одного – не выдержать и удушить ее. Слегка опустив веки, чтобы взгляд не выдал обуревавших его чувств, он ровным голосом сказал:

– Сначала ты нормально роди. Не сходи с ума и выполняй все требования врачей. Я уже тебе говорил и повторяю: если с ребенком что-то случится, то Ильи тебе не видать, как своих ушей. Это ясно, надеюсь?

Лиле это было и без его слов яснее ясного. Все, что сказал ей в этот день Антон, было достаточно аргументировано и разумно. В конце концов, она решила последовать его советам и даже позвонила родителям сообщить, что лежит на сохранении, но на встревоженные расспросы матери лишь раздраженно отвечала:

– У меня все нормально, врачи подстраховываются.

– Почему бы тебе не приехать сюда, детка? Ведь здесь условия – не сравнить.

– Ой, мама, не придумывай.

– Ладно, там посмотрим. Мы с отцом собираемся к вам на Рождество – скоро увидимся.

Филевы, пожив несколько лет заграницей, начали отмечать Рождество на западный манер. Лиля поежилась, представив себе, как они приедут – праздничные, сияющие, с дорогими подарками – и увидят свою брошенную дочь, разгуливающую по грязной от талого снега площадке, именуемой больничным садиком.

– Зачем вы приезжаете, зачем? – закричала она, прижимая трубку к уху с такой силой, что заболела мочка. – Мне и без вас хорошо, Илья просиживает у меня целые дни, он заботится обо мне, а вы… Вам обязательно нужно лезть в мою жизнь, да?

– Нет, мы просто… – растерялась мать, – детка, мы только хотели тебя повидать.

– Не нужно меня видать, вы всегда только мешаете, – она заплакала.

– Что ты, маленькая, – испугалась мать, – не нужно. Если не хочешь, мы не приедем.

Таким образом, Лиля сделала все возможное, чтобы встретить Новый Год в полном одиночестве в своем боксе. Муж, о котором она столько рассказывала по телефону друзьям и знакомым, так ни разу у нее и не появился.