Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

– Здравствуйте, – холодно ответил Александр, но решил не задавать вопросов – пусть сами объяснят, что им нужно.

– Приятно видеть вас в добром здравии после того, что вам пришлось пережить, – в голосе мужчины звучало искреннее сочувствие. – К сожалению, эта война породила ряд негативных явлений. Для многих сейчас киднэппинг – единственный способ существования. Людей похищают, перепродают, продают в рабство – правительство России не в состоянии справиться с преступностью на своей территории, а Ингушетия контролируется русскими. На территории Ичкерии – другое дело, мы вполне в состоянии контролировать ситуацию и не потерпим безобразий у себя дома, – в его голосе послышался некоторый пафос.

Эпштейн изумленно взглянул на собеседника.

– Вы? А кто вы такие?

– Мы – представители законного правительства независимой Ичкерии и президента Масхадова. Мы узнали о вашем похищении из средств массовой информации. К счастью похитители в тот же день доставили вас на нашу территорию, и нам стало это известно. Не прошло и суток, как мы заставили их вас освободить, но ваше состояние почти двое суток внушало опасение нашим врачам – вам дали слишком большую дозу наркотика.

– Двое суток? – Александр провел рукой по лбу. – Какой же сегодня день?

– Пятница. Начиная со среды, вы были без сознания, – он сочувственно покачал головой, и лицо его приняло прямо-таки счастливое выражение. – Мы бесконечно рады, что все закончилось именно таким образом.

– Что ж, я вам очень признателен, но что случилось с моими спутниками?

– О них нам ничего неизвестно – возможно они до сих пор находятся в Ингушетии, или их освободили русские солдаты.

– Понятно, – Александр тяжело вздохнул. – Так я могу считать себя свободным и вернуться в Назрань?

– Вы, безусловно, свободны, но вот насчет того, чтобы вернуться… Видите ли, чтобы переправить вас на территорию Ингушетии мы должны вступить в переговоры с русскими, а наше правительство, как вам известно, не поддерживает никаких отношений с Россией.

– Не понимаю, – Эпштейн почувствовал себя несколько сбитым с толку. – Хорошо, если вы не можете переправить меня в Россию, найдите возможность отправить меня в Германию – я немецкий подданный.

– Увы! – темноволосый человек удрученно развел руками. – Мы бесконечно уважаем вашу страну, немцы не раз выражали нам искреннюю симпатию и свое сочувствие, но разве Германия признала Ичкерию, как независимое государство? Нет, в этом отношении вы пошли на поводу у России.

– Послушайте, – Александр с досадой пожал плечами, – это политика, а я абсолютно аполитичный человек. Меня интересует только наука – моя работа, мои исследования. Я оказался в Ингушетии с единственной целью – выполнить распоряжение руководства моей фирмы и помочь медикам Красного Креста. Я фармацевт, химик, вы можете, где угодно навести обо мне справки.

– О, для этого нет нужды, господин Эпштейн, мы вполне владеем информацией и совсем недавно даже имели деловые отношения с вашей фирмой. К сожалению, деловые отношения и политические отношения – не одно и тоже. Для того, чтобы передать Германии вас, немецкого гражданина, оказавшегося на нашей территории, нужно соблюсти дипломатические формальности, а это в настоящее время по некоторым причинам затруднительно.

Александр растерялся от этого потока рассуждений и доводов. Он беспомощно и недоуменно вздернул плечи и развел руками:

– Поймите, я от всего этого далек, я ничего не понимаю. У меня работа, семья. Я хочу как можно скорее вернуться домой. Что я должен делать?

– О, господин Эпштейн, я вас понимаю, – лицо темноволосого человека выразило искреннее сочувствие. – Мы постараемся вам помочь, обойти кое-какие правила, но наши возможности не безграничны. Поймите, каждое наше действие должно быть оправдано в глазах нашего народа. Если мы поможем вам, то и вы должны помочь нам.

– Я готов сделать все, что в моих силах. Если речь идет о материальной помощи…

– Нет-нет, ваши деньги нас не интересуют, у нас другие проблемы. Видите ли, мы просим вас помочь нам разобраться с документацией, переданной нам вашей фирмой, и помочь наладить производство препарата, который нас интересует. Мы приобрели патент, и готовы щедро оплатить вам затраченное время.

Александр в изумлении уставился на собеседника.

– Наладить производство в этих условиях?! Простите, но сейчас не средние века, когда знахари толкли порошки в ступках. В наше время медикаменты производятся на предприятиях, имеющих специальное оборудование, используя высокоочищенное сырье. Нет, я понимаю, вы, конечно, не специалист в этой области, но почему бы вам просто не закупить нужный препарат у хорошо зарекомендовавшего себя производителя?

В его голосе невольно прозвучало снисходительное превосходство над невежеством собеседника. Тот, не выказав никакой обиды, внимательно слушал и утвердительно кивал головой, всем своим видом выражая полное согласие.

– Полностью с вами согласен, господин Эпштейн, – сказал он, когда Александр умолк, – мы именно так и поступили бы, но, к сожалению, препарат, который так необходим нашим раненым, еще не прошел клинических испытаний, и не производится в широких масштабах.

Лицо Александра выразило явное недоверие.

– Вы хотите сказать, что наша фирма передала вам права на производство препарата, который не прошел клинических испытаний? Простите, не могу поверить.

– Мы предоставим вам все документы, подтверждающие законность этой сделки. Видите ли, – мужчина слегка улыбнулся и придал интонациям некоторую интимность, – наши условия были весьма соблазнительны, а в условиях надвигающегося финансового краха…

– Финансового краха?!

– Несколько лет назад один из ваших директоров присвоил довольно крупную сумму казенных денег, чтобы выплатить долги сына – тот имеет пагубное пристрастие к азартным играм. До сих пор ему удавалось это скрывать, но ничто не может продолжаться вечно, – темноволосый усмехнулся и пожал плечами.

Эпштейн задумался – ему было известно, о ком шла речь – слухи среди сотрудников действительно ходили.

– Хорошо, допустим, вы правы, но я-то к этому не имею никакого отношения, чем я могу вам помочь? Возможно, что препарат действительно необходим вашим больным, но нельзя производить для массового использования лекарство, не прошедшее испытаний, разве вы не понимаете? Это преступление. А клинические испытания проводятся в течение нескольких лет.

– О, что вы говорите, господин Эпштейн, о каком преступлении идет речь? Вы сами много лет работали над ликворином и даже, насколько мне известно, несколько раз вводили препарат самому себе, чтобы доказать его безопасность…

– Ликворин? – Александр вскочил на ноги, но тут же почти упал обратно. – Так речь идет о ликворине? – плечи его поникли, и он глухо сказал: – Простите, но в этом случае я тем более ничем не могу помочь – испытания приостановлены, погиб человек…

Его собеседник пренебрежительно махнул рукой:

– Чушь, вы лучше всех знаете, что ликворин не влияет на протромбиновый индекс. Причина смерти француза уже известна – по вине одного из врачей ему ввели слишком большую дозу коагулянта, и это вызвало обширную закупорку сосудов и инфаркт. Однако клиника упрямо не хочет признать свою вину, и сваливает все на не прошедший испытания препарат.

– Откуда вам это известно? – непроизвольно вцепившись рукой в ворот, Александр дернул его так, словно хотел разорвать футболку напополам.

– Не волнуйтесь, господин Эпштейн, нам известно это совершенно точно – мы получили достоверную информацию от одного из ассистентов хирурга, делавшего операцию. К сожалению, он никогда не согласится публично подтвердить свои слова, а из этого следует, что производство ликворина откладывается на неопределенное время. Возможно, на годы. Нам же он необходим сейчас. Думаю, мы можем предоставить вам любое требуемое оборудование – составьте список в соответствии с каталогом, не считаясь ни с какими расходами.

Александр растерянно смотрел на собеседника.

– Честное слово, даже не знаю, что сказать! Вы так оперативно добываете информацию о ликворине, готовы оплатить его производство, но для чего? В нем нуждаются лишь единичные больные, он используется только высококвалифицированными специалистами для нейрохирургических операций по поводу некоторых опухолей…

Темноволосый человек поднял руку, словно желая прервать собеседника.

– Минуточку, господин Эпштейн! Если речь пошла о специальных вопросах, я предоставлю слово нашему специалисту, – он кивнул в сторону рыжеволосой, которая до сих пор не произнесла ни единого слова. – Маргарита Чемия, наш главный нейрохирург.

Александр посмотрел на женщину. Рыжие волосы с самого начала будили в его памяти какие-то неясные воспоминания, относящиеся к далекому прошлому – такие волосы трудно забыть. Где же они встречались?

– Вы нейрохирург? – немного скептически спросил он.

– Я долго работала с профессором Баженовым, почти до самой его смерти, – холодно ответила она, – кстати, если вы помните, мы с вами пару раз встречались на конференциях – я ассистировала Максиму Евгеньевичу.

– Ах, да, простите, что я сразу не вспомнил, это было так давно, – он понял, почему ее манеры и рыжие волосы казались ему столь знакомыми, – но как вы сюда попали?

Он сразу же спохватился, решив, что последнего вопроса задавать не стоило, но она лишь равнодушно дернула плечом:

– Да так же, как и вы – случайно. Мне предложили работу, и я не отказалась – к чему? Разумеется, я занимаюсь лишь сложными черепно-мозговыми травмами – вы понимаете, что во время войны их число во много раз возрастает. Здесь неплохо развиты лазерные технологии, и если вы согласитесь со мной сотрудничать, то я познакомлю вас со своими идеями относительно применения ликворина.

– Но… простите, как я могу – у меня семья, – Александр беспомощно оглядел присутствующих в комнате людей, – они сейчас с ума сходят от беспокойства, а вы хотите, чтобы я сидел здесь и… – голос его сорвался.

Маленький доктор Васнер, до сих пор неподвижно подпиравший стену, моментально присел на кровать рядом с Эпштейном и ласково дотронулся до его руки.

– Не переживайте так, господин Эпштейн, вы в любой момент сможете связаться по телефону с вашей супругой и с вашей матушкой. Кстати, госпожа Ревекка Эпштейн-Сигалевич сегодня утром прилетела в Москву – она хочет лично убедиться, что правительство России сделало все для ваших розысков.

– Мама прилетела в Москву! Но ведь врачи запретили ей летать! – он побледнел.

– По нашим данным она чувствует себя неплохо, болезнь сердца не обострилась, – успокоил его Васнер, – вы сможете в любой момент связаться с ней по мобильному телефону и сообщить, что ваша жизнь в безопасности. Вы вернетесь к семье, как только выполните то, о чем мы вас просим.

Александр оттолкнул его руку.

– Я не давал согласия с вами сотрудничать, я немецкий гражданин, вы не имеете права меня принуждать.

– О каких правах вы говорите, господин Эпштейн? – с иронией заметил темноволосый.

– Так я – пленник?

– Вы свободны, как ветер, но как вы воспользуетесь этой свободой? Хотите, чтобы мы помогли вам добраться до родных – помогите нам.

– Как только вы дадите согласие с нами работать, вам дадут возможность связаться с матушкой и успокоить ее, – добавил Васнер.

– Предположим, я соглашусь, что будет со мной по завершении работы?

– Вы сможете вернуться к семье еще до того, как закончите работу, – не скрывая радости, маленький Васнер вновь дотронулся до руки Эпштейна, всем своим видом излучая дружелюбие, – не считайте нас дилетантами, мы работаем на уровне мировых стандартов, к тому же щедро оплачиваем труд наших сотрудников.

Александр взглянул на рыжую женщину. Она слегка кивнула, но лицо ее оставалось каменным, и губы были все также высокомерно поджаты.

– Думаю, вам будет интересно с нами работать, господин Эпштейн, – она поднялась и повернулась к своим спутникам, – нам пора дать господину Эпштейну отдохнуть, а у меня еще много дел.

Коротенький доктор Васнер торопливо вскочил, темноволосый же поднялся с неохотой, и в каждом его движении сквозило недовольство – было заметно, что ему неприятно подчиняться Маргарите Чемия, которая направилась к двери, не обращая внимания на следовавших за ней мужчин. Александр проводил их взглядом и зашагал по комнате взад и вперед. Его душили злость и отчаяние – никогда прежде ему не приходиось подвергаться столь откровенному насилию. В конце концов, сердито пнув попавшийся по дороге стул, он кинулся на кровать лицом вниз и обхватил руками подушку.

– Если общий психологический портрет, составленный специалистами верен, то он согласится, – сказала Маргарита, следя за экраном монитора, на котором можно было видеть малейшее движение пленника, – хотя поначалу попробует протестовать. Однако в итоге согласится.

– Будем надеяться, – темноволосый криво усмехнулся уголком губ.

Маргарита проигнорировала скептицизм, звучавший в его голосе.

– Вам придется еще раз с ним побеседовать, профессор, – холодно сказала она, – говорите на общие темы, но избегайте разговоров о политике. Эпштейн, если вы заметили, подсознательно отгораживается от всех политических проблем, они его раздражают.

– Нельзя ли обойтись без курсов по повышению квалификации? – темноволосый начал терять терпение, и низенький Васнер, не желавший конфликтов, заторопился:

– Какие будут указания относительно содержания Эпштейна, Маргарита? Я имею в виду рекомендации относительно его питания и физических нагрузок?

Она равнодушно пожала плечами.

– Действие наркотика закончилось, он в порядке, так что обычный режим, но избегать потрясений. Никаких прогулок на свежем воздухе – небо Сибири нетрудно отличить от неба над Кавказом, Эпштейн может запаниковать. Во всех помещениях, где он будет находиться, на часах поставьте московское время.

Маргарита Чемия вышла, не попрощавшись. Темноволосый профессор проводил ее тяжелым взглядом и буркнул себе под нос нечто невразумительное.

– Мне хотелось бы, – сказал он Васнеру, – еще раз ознакомиться с личными делами хирургов, которые будут с ней работать. Тот кивнул.

– Конечно, профессор.

На экране возникла фотография светловолосого сероглазого мужчины.

«Рудольф Итс, родился в Москве, тридцать пять лет, латыш по национальности, был женат на татарке. Окончил первый Медицинский институт и интернатуру, поступил в аспирантуру, но через два года, в начале девяносто первого, был отчислен из-за возбужденного против него уголовного дела – администрация одной из клиник обвинила его в хищении и перепродаже наркотических средств, предназначенных для медицинских целей.

Итс был осужден, получил три года условно, и после отчисления из аспирантуры переехал жить и работать в Ригу. Специализировался в области криохирургии, зарекомендовал себя способным хирургом, в течение пяти лет провел ряд блестящих операций по поводу опухолей гипофиза.

Разведен, бывшая жена и дочь живут в Риге. Итс регулярно переводит деньги на содержание ребенка, но с бывшей семьей не отношений не поддерживает. В девяносто седьмом уволился из клиники. Мотив – недовольство низкой заработной платой. Два года работал в частной клинике – занимался удалением микроаденом гипофиза, но ушел оттуда, опять же по причине недовольства начисляемой зарплатой. Работоспособен, занимается плаванием, быстро восстанавливает форму после тяжелых нагрузок. Ведет беспорядочную половую жизнь, постоянно нуждается в деньгах. Условиями контракта удовлетворен.

Психологический портрет, составленный на основания тестов, проведенных группой психологов: слабохарактерен, легко поддается постороннему влиянию, но при этом убежден, что это его собственное мнение. Критику воспринимает спокойно, необидчив, общителен. Любит комфорт, жаден и никогда не дает в долг. …».

Следующее досье принадлежало молодому человеку с сосредоточенным взглядом светлых глаз и гладко зачесанными назад черными волосами.

«Рашид Агапов, двадцать семь лет, холост, родился в Ашхабаде. Брак родителей не зарегистрирован, мать русская, отец туркмен, очень влиятельное лицо в команде нынешнего президента. Официально сына не признал, но постоянно принимал участие в его воспитании. После окончания Ашхабадского медицинского института Агапов стажировался в Германии, проявил себя способным специалистом, но был задержан за торговлю наркотиками и без особого шума выдворен из страны. Подавал документы с просьбой оформить российское гражданство, но получил отказ.

После возвращения в Ашхабад работал в республиканской больнице, по отзывам специалистов, несмотря на молодость в совершенстве владеет техникой трепанации клиновидной пазухи электрофрезой, проводил трансфеноидальный доступ к турецкому седлу и трепанацию дна турецкого седла на уровне, удовлетворяющем самым высоким требованиям. Исключительно работоспособен, во время работы забывает о самых насущных потребностях. В июле девяносто восьмого года уволился из больницы, решив заняться бизнесом, но потерпел неудачу и испытывает сильные материальные трудности. Поссорился с отцом, заявив, что тот помогает ему меньше, чем сводным братьям от законного брака. Условиями контракта удовлетворен.

Психологический портрет, составленный на основания тестов, проведенных группой психологов: подвержен вспышкам гнева, во время которых бывает резок и груб, но между вспышками часто ведет себя нерешительно, соглашаясь со всем, что говорит собеседник, чувствителен к лести и тяжело переносит критику. Болезненно высокая потребность в чужом одобрении сочетается с постоянно испытываемым комплексом неполноценности. Легко раним, иногда неадекватен, в быту имеет склонность к азартным играм и испытывает почти патологическое желание иметь много денег…»

Подождав, пока темноволосый профессор дочитает досье, Васнер закрыл файл.

– Следующий, – нетерпеливо сказал профессор.

– Других нет, Маргарита отказалась с ними работать.

У темноволосого лицо стало таким, словно он проглотил жабу.

– У нее что, геморрой разыгрался? Я работал с ними несколько месяцев, они подписали контракт.

– Маргарита говорит, – кротко объяснил Васнер, – что их профессиональные данные и потенциальные возможности не соответствуют ее требованиям. Она предложила искать другие кандидатуры, а этих отправить к Костенко в Баку. Не стоит спорить, профессор, она все равно сделает по-своему, и шеф ее поддержит, – голос его стал примиряющим, и в нем появились подхалимские нотки, – ведь Маргарита специалист высочайшей квалификации.

– Б… она рыжая! – неожиданно рявкнул смуглый профессор и сразу испытал значительное облегчение.

Васнер не удивился этой вспышке, он незаметно вздохнул и поскучнел – ему самому предстояло в течение долгого времени работать в тесном контакте с Маргаритой Чемия.

Глава одиннадцатая

Органайзер, лежавший на тумбочке, подал сигнал в начале десятого. Алеша поспешно потянулся, нажал кнопку и с опаской покосился на лежавшую рядом женщину – не проснулась ли? Не открывая глаз, Лейла пошевелилась во сне, скинув одеяло, которое сползло на пол, оголив гладкую смуглую спину и округлые ягодицы. Алеша почувствовал, что, несмотря на усталость, ее тело вновь возбуждает в нем желание. Он положил ладонь на тонкую талию и мягко провел рукой вниз, ощущая теплоту и шелковистость кожи. Лейла глубоко вздохнула, сонно пробормотав:

– Ты еще можешь? Лично я сдохла.

Он немедленно перевернул ее на спину и начал ласкать. Девушка отвечала, но без того пыла, который проявляла прежде. Доказав, что он «еще может», Алеша ласково сказал:

– Ты действительно устала. Отдохни, я сварю тебе кофе.

– Пойду в душ, мне пора собираться, – она встала и слегка покачнулась, – ой! Видишь, что ты со мной сделал, я уже на ногах не стою!

Из душа она вернулась, закутавшись в полотенце. Алеша, негромко насвистывая, возился с кофеваркой. Поставив на стол две чашечки, он выложил на тарелку печенье. Форточка была широко открыта, и комнату заполнил свежий, пахнувший весной воздух. Лейла встала у окна, вдыхая аромат солнечного утра.

– Тебе здесь нравится? – Алеша не мог отвести глаза от тоненькой фигурки, обернутой в махровую ткань.

– Да, хорошо, сад замечательный! Твой отец нанимает садовника?

– Садом мачеха занимается – иногда, конечно, приглашает рабочих помочь, а так все сама. Отец вообще ни во что в доме не вмешивается. Садись, кофе готов.

Он разлил по чашкам горячий напиток и сделал приглашающий жест. Внезапно вскрикнув, Лейла отпрянула от окна:

– Ой, твоя сестра! А я стою тут в таком виде – что она подумает!

Алеша выглянул и увидел Маринку – та в спортивном костюме совершала утреннюю пробежку и из деликатности усиленно отворачивалась от окон брата. От этого она двигалась немного неестественно – боком.

– Да ладно тебе, сестренка у меня нормальная, все понимает. Это она теперь каждое утро вокруг дома носится – ей кто-то сказал, что она толстая.

Лейла посмотрела вслед бегущей девочке взглядом специалиста.

– Фигура у нее хорошая, но склонность к полноте есть. Наследственность – она ведь похожа на твою мачеху.

– Разве Тамара толстая? – удивился Алеша.

– Конечно, она довольно полная для своего возраста – ведь ей нет еще сорока, да?

– Тридцать шесть или тридцать семь, кажется.

– При ее росте размер где-то пятьдесят четыре, это много. Потом она еще пополнеет, если не станет за собой следить.

– Ты прямо специалист!

– Ну, я ведь работаю в салоне. Когда к нам приходят клиентки, мы им сразу говорим, что кого ждет в будущем. Чтобы уже сейчас меры приняли, если надо. Вот я, например, никогда не буду толстая, посмотри на мою фигуру.

Она распахнула полотенце, и Алеша скользнул взглядом по стройным бедрам и высоким грудям. Он непроизвольно сделал движение в ее сторону, но Лейла уже запахнулась и глядела на него смеющимися глазами. Алеша вздохнул.

– Тебе сегодня обязательно нужно уезжать?

– Да, Лешенька, сейчас я немного отойду после всего и отчалю.

Она упала в кресло и изящно взяла чашечку кофе. Бездонные глаза продолжали смеяться, и Алеша почувствовал, что теряет голову.

– Я думал сказать тебе… Как ты думаешь, может быть, нам стоит пожениться? Ведь нам хорошо вместе, разве нет?

Лейла сразу стала серьезной и наглухо запахнула полотенце.

– Давай пока не будем об этом, а, Лешенька?

– Но почему? – неожиданно в нем проснулось настойчивое желание заставить ее сделать по-своему. – Нам ведь хорошо вместе, а все, остальное, что ты захочешь, я тебе смогу дать. Ты ни в чем не будешь нуждаться.

– Я же не говорю «нет», нам просто нужно немного подождать. Сейчас я должна помочь сестре и отцу на фирме, мне пока нельзя думать о личном.

Лейла однажды упомянула о семейном бизнесе, связанном с модным салоном, но Алеша тогда не стал интересоваться подробностями.

– А что делают твои отец и сестра? У них свое дело?

– У отца салон мод в Германии, а сестра сейчас открыла филиал в Москве. Работы полно, хотя уже стало немного полегче – раньше я помогала ей в каждой мелочи, но теперь у нас есть возможность пригласить квалифицированных специалистов. Я занимаюсь только показом мод – нахожу подходящих женщин, договариваюсь, заключаю контракты, работаю с ними, учу. Гораздо дешевле найти человека с подходящими данными и обучить его, чем договариваться с опытной топ-моделью. У меня ведь самой большой опыт работы моделью.

Допив кофе, она поставила чашку, скинула полотенце и, не стесняясь Алеши, начала одеваться. Он следил за ней, слегка прищурив глаза.

– Такие, как ты, не должны работать моделями, – его голос дрогнул.

– Почему же? – Лейла кокетливо улыбнулась. – Я недостаточно хороша? – она изящно вытянула одну ногу и покрутила носком.

– Ты красива до безумия!

– Так в чем же дело? Или ты считаешь, что меня могут похитить с подиума?

– Никто тебя не похитит, если ты сама не захочешь.

– Может, ты думаешь, что все модели непорядочные, и такой женщине нельзя доверять? Ну и зря – мы же не какие-нибудь, мы просто демонстрируем модную одежду.

Алеша смутился:

– Да что ты, я ничего такого не хотел сказать. Просто, другие женщины – они ведь не так красивы, они обыкновенные. Тебе все идет, а они в том же платье будут ходить пугалом. Мне всегда казалось, что моделями должны быть простые женщины с обыкновенными фигурами.

– Такие, как твоя мачеха?

Ему вдруг стало обидно за Тамару.

– У нее вполне нормальная фигура. Кстати, не пойму, почему ты так настроена против полных женщин? Мужчинам они нравятся гораздо больше. Один французский писатель сказал, что истинная женщина должна быть глупой и толстой.

Лейла снисходительно улыбнулась. Она подошла к большому зеркалу и оглядела со всех сторон свою тонкую фигурку в обтягивающих джинсах и приталенном свитерке.

– Не понимаю мужчин, честно. Для вас стараешься, бережешь фигуру, а вы…. Ладно, тогда ищи себе что-нибудь толстое и глупое.

Рассмеявшись, Алеша притянул ее к себе.

– Ладно тебе! А у мамы твоей, наверное, такая же фигурка, как у тебя?

– У мамы? – Лейла на миг запнулась и напряглась, потом преувеличенно весело затараторила: – Конечно. И вообще, моя мама постоянно бегает по фитнес-клубам, чтобы сохранить форму, а отец этого совершенно не ценит. Он себе вот такую – она развела руками в стороны – бабищу завел. Немку. Папа ведь сейчас постоянно живет в Германии, а мама тут. Когда мы с сестрой уедем, она совсем одна останется.

– Куда это вы уедете? – удивился Алеша. – К отцу в Германию?

– Ну… не знаю. Или в Германию, или в Америку – у отца там брат живет. В принципе, в России с деньгами тоже можно устроиться, но отец не очень любит русских, с ними трудно иметь дело.

Тон ее голоса был слишком уж веселым, но Алеша не обратил на это внимания и поскучнел.

– Понятно, – буркнул он.

Лейла улыбнулась и посмотрела на стоявшую в рамке на столе фотографию.

– Это твоя мама? Красивая, – она перевела взгляд на Алешу, – и ты на нее похож. Глаза у нее только тревожные очень. Вот она никогда не будет полной.

Малеев в свое время выбросил все имеющиеся в доме фотографии Анны, но эта случайно сохранилась, и Тамара натолкнулась на нее, перебирая во время уборки книги на стеллажах. Не решившись выкинуть снимок, он отдала его Алеше:

«Это, кажется, твоя мама, Леша. Хочешь, поставь на стол и смотри – а то ведь ты и не помнишь ее. Негоже это – матери родной лицо не помнить».

Когда Виктор, случайно зайдя в комнату сына, увидел улыбавшуюся ему с фотографии Анну, он помрачнел, но ничего не сказал. Он знал эту фотографию – Анна снялась сразу после рождения Алеши, еще до того, как он уехал в Афганистан. Один снимок она отдала мужу, другой – свекрови, а та, читая книгу, вложила его меж страниц. Лицо молодой женщины на снимке было светлым, улыбка ясной, и ничто не предвещало будущей трагедии – разве что в широко распахнутых глазах в вправду затаилась тревога.

– Моя мама погибла, – коротко ответил Алеша.

– Ой, прости, я думала твои родители разошлись. Не сердись на меня сегодня, ладно? Вообще не сердись, хорошо?

Она нежно обняла его за плечи, ласково заглянув в глаза.

– Я не сержусь, за что мне на тебя сердиться?

– За то, что я собираюсь уехать. Ты думаешь, ты для меня ничего не значишь?

Алеша горько усмехнулся:

– А что, неправда? Я просил тебя выйти за меня замуж, а ты…

Пальчик Лейлы мягко лег на его губы, прервав фразу.

– Не надо, Лешенька! Я понимаю, у тебя ко мне чувство, я тоже очень и очень хорошо к тебе отношусь. Наверно, я не так сказала, нам просто нужно подождать. Потом, ладно? Не сегодня, а то сегодня у меня голова – никакая! – она погладила его по щеке.

Придвинувшись к ней и прижав щеку к ее щеке, он вкрадчиво спросил:

– Так, может, полечим твою головку?

Лейла засмеялась.

– Не надо, не начинай, а то я никуда не уеду, и будет ерунда. Ой, я итак уже, наверное, опаздываю, у меня в час деловая встреча, – она взглянула на часы.

– Еще одиннадцати нет, – Алеша притянул ее к себе, девушка шутливо шлепнула его по руке и попыталась отодвинуться.

– Нет-нет, Лешенька, даже и не начинай! Мне еще нужно заехать к приятелю сестры и взять у него его тачку – не могу же я на своих жигулях на деловую встречу ехать, со мной никто даже говорить не будет.

– Возьми мой БМВ, – брякнул Алеша, уже ни о чем не думая, – это для твоей деловой встречи подойдет?

– Да? Ой, спасибо, конечно, подойдет. Им вообще до лампочки – главное, чтобы иномарка была, а то имидж нашей фирмы пострадает. Ладно, тогда я могу еще на часок задержаться, – она улыбалась и, расстегивая воротничок блузки, говорила: – Тогда моя машина пусть пока у тебя в гараже постоит, ладно? Вечером я приеду и верну тебе твой БМВ, не бойся.

– Я не боюсь.

Алеша запрокинул ее голову и начал страстно целовать, зарумянившаяся Лейла смеялась:

– Нет, правда? А если я в пьяном виде в мента врежусь? Вот будет тебе от отца!

– Ничего не будет, не бойся.

– Ой, обманщик, всегда ты меня обманываешь!

– Когда это я тебя обманывал?

– А вчера? Сказал: «Сейчас все телефоны отключу, и будем мы с тобой вдвоем».

– А разве я их не отключил?

– Да? А кто тебе утром звонил? Думаешь, я не слышала?

– Правда, кто? – удивился Алеша, вспомнив утренний звонок, потом сообразил: – Да нет, это органайзер – напоминание. Помнишь, мы балдели насчет девчонки Том Сойер? Она на субботу рандеву назначила, а я напоминание поставил, чтобы не забыть. Сегодня как раз суббота.

– Ты что, серьезно хочешь с ней встретиться? – недовольно нахмурилась Лейла.

– Ну, ты же меня бросаешь, надо как-то развлечься.

– Я не бросаю, у меня дела, не знаю, когда освобожусь. Ладно, Лешенька, развлекайся, меня это не касается!

– Не сердись, я же шучу. Никуда я не поеду, буду ждать твоего звонка.

– Тогда не забудь включить телефон, – засмеялась она, – позвоню часов в пять.

Через час Лейла уехала, и в комнату брата постучала тактичная Маринка.

– Ты завтракать будешь? Или убирать со стола?

– А что уже все поели?

– Сто лет. Мама с Нинкой уже даже в балетную школу отчалили.

– А папа?

– Папа уехал. Так убирать со стола или придешь?

Внезапно он почувствовал сильный голод.

– Иду.

Маринка, проводила его до столовой и, не удержавшись, спросила:

– А что, ты этой Лейле свой БМВ дал?

– Не твое дело, сорока, – буркнул брат, запихивая в рот бутерброд, – будь добра, не трещи, а свари мне кофе, – он поднялся, – пошел к зачету по электронике готовиться.

– В библиотеку принести? – благоговея перед словом «зачет», спросила Маринка.

– Ага.

Когда она, неслышно ступая, вошла в библиотеку с дымящимся кофе, Алеша уже сидел за компьютером и рассчитывал внутренние параметры системы при заданных выходных параметрах. Время от времени он заглядывал в конспект или открытый учебник, губы его слегка шевелились, и Маринка знала, что брат в эту минуту полностью отключен от всех прочих мыслей, и ему хоть кол на голове теши – не заметит. Она бесшумно поставила кофе на стол, и долго стояла, разглядывая Алешу сбоку и размышляя о своей нелегкой судьбе.