Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

Глава третья

Став по завещанию профессора Баженова обладателем огромной по его представлению суммы денег, Антон Муромцев поначалу растерялся, но Катя, не дав ему опомниться, начала торопить с обменом квартиры.

– Папа и дедушка говорили, что нужно все делать очень быстро – деньги обесцениваются с каждым днем.

– Не знаю, Катя, имею ли я право – ведь это деньги твоего отца.

– Почему ты не скажешь: «нашего отца»? – с упреком возразила сестра и тут же сама взялась за дело, хотя ей в это время приходилось очень туго – на нее легли основные заботы о дедушке, которого после похорон сына разбил паралич.

Вскоре она подыскала вариант обмена – молодую семью, уезжавшую в Америку и желавшую за хорошую доплату обменять роскошную «трешку» в Измайлово на маленькую квартирку для остававшейся в Советском Союзе бабушки. Сумму они запросили баснословную, но Катя не стала торговаться и, как оказалось впоследствии, была совершенно права. К тому же молодые супруги вместе с квартирой продавали итальянский мебельный гарнитур – недавно купленный и даже еще не полностью распакованный. Таким образом, не успев толком осознать, что происходит, Антон стал обладателем великолепной квартиры и итальянской мебели.

В первое время новый дом казался ему чужим и холодным. Позже он сделал ремонт, расставил по комнатам итальянский гарнитур, в котором не хватало лишь письменного стола, и только тогда осознал все, что сделала для него сестра. Ему стало до ужаса неловко – Катя честно выполняла свой долг сестры, но никогда не требовала от него помощи по уходу за дедом. А ведь Евгений Семенович был их общим дедом, и о нем, Антоне, всегда заботился не меньше, чем о других внуках.

– Послушай, Катька, – смущаясь, предложил он, – давай, перевезем Евгения Семеновича ко мне. Тебе сейчас нужно мотаться в Питер, у тебя институт, диплом на носу. И вообще…

Катя улыбнулась и поцеловала его в кончик носа.

– Я люблю тебя, братик, – сказала она, – и присмотрела тебе письменный стол.

– Хватит целоваться и болтать о ерунде, я серьезно! – он покраснел еще сильней, а Катя улыбнулась еще шире.

– И я серьезно. Нет, Антоша, дедушка вряд ли захотел бы переезжать – там ведь, в той квартире, и бабушка умерла, и папа, – ее голос предательски дрогнул.

– Важно, чтобы ему физически было комфортно, – Антон старался говорить сухим «медицинским» тоном, чтобы отвлечь ее от печальных мыслей, – а понимать он сейчас мало, что понимает.

Сам Евгений Семенович обычно глядел на них детски-наивным взглядом своих выцветших от старости глаз – пораженный инсультом мозг не осознавал происходящего. В конце концов, после долгих споров внуки не стали перевозить старика – решили, что на время отъездов Кати Антон будет жить в квартире Баженовых, а в помощь ему наймут знакомую старушку-уборщицу из роддома.

По окончании института Катя долго не работала – все ее время отнимал уход за парализованным дедом. Специальная гимнастика и массажистки немного помогли – Евгений Семенович даже начал произносить отдельные слова. Совместная забота о старике неожиданно подарила Антону чувство, которого он не испытывал со дня смерти матери – чувство семьи.

Однажды ночью Катя позвонила ему и, плача, сообщила, что дедушке плохо. У Антона в гостях как раз находилась прелестная особа, давно уже вынашивавшая в отношении него матримониальные планы. И столь мила и убедительна она была, что ему вдруг тоже стало казаться, что неплохо бы покончить с холостой жизнью. Когда позвонила Катя, очаровательная дама, на деле доказав свою любовь, завлекающе раскинулась на подушках и вплотную подошла к обсуждению брачного вопроса. Антон восхищенно взирал на роскошный бюст, аппетитно колыхавшийся во время ее речи, и слушал даму весьма благосклонно.

Звонок Кати прервал их идиллию. Антон, услышав встревоженный голос сестры, начал немедленно собираться. Очаровательную особу, он не стал вводить в курс дела – сказал лишь, что дедушке его знакомой нехорошо, и ему нужно идти. Дама, почувствовав себя оскорбленной, устроила сцену и, торопливо натягивая одежду, кричала:

– Ты меня больше в жизни не увидишь!

Антон пожал плечами.

– Что ж, договорились.

Впопыхав разорвав колготки и надев наизнанку кофту, дама убежала, хлопнув дверью, а Антон отправился к сестре. Евгения Семеновича он в живых уже не застал. Рыдающая Катя сообщила, что «Скорая помощь» так и не приехала – дежурная сказала, что пока нет машин.

– Представляешь, Антоша, дедушка вдруг пришел в себя. Я ему говорю: «Сейчас, деда, «Скорая» приедет, тебе укол сделают, потерпи», а он вдруг чисто так ответил: «К старым они не торопятся, не плачь, Катюша». А потом – все. Я даже не успела ничего сказать.

После смерти деда Катя неожиданно решила заняться бизнесом. На пару с бывшей сокурсницей она открыла маленькое фотоателье, в которое вложила все оставшиеся после смерти отца деньги – те самые, которые ее брат Юлек еще в советское время перевел в доллары. Антон пытался воспротивиться этому, как мог:

– Не делай глупостей, Катька, ты налогов будешь платить больше, чем заработаешь! Тут ведь хитрить надо, разве ты сумеешь?

– Научусь, – она беспечно махнула рукой, – другие же учатся, а ты сам говорил, что у меня есть смекалка.

Как и предрекал Антон, практически весь доход от фотоателье за два первые года работы ушел в пользу государства. Потом девушки поднаторели в бухгалтерском учете, научились осторожно обманывать налоговые органы, и неожиданно дело пошло так успешно, что к середине девяноста седьмого обе разъезжали на иномарках и одевались в фирменных магазинах, с презрением поглядывая на дешевую «рыночную» одежду. Антон успокоился, решив, что сестра лучше него знает, что делать, и предоставил ее самой себе. В его собственной жизни никаких изменений не произошло – после разрыва с очаровательной особой, учинившей ему скандал в день смерти деда, он окончательно и бесповоротно решил, что не создан для брака.

Весной девяносто восьмого Катя и ее компаньонка решили расширить дело. Они арендовали большее помещение, взяли заем и закупили новое оборудование. Однако в августе грянул кризис, разрушивший все их надежды. Чтобы рассчитаться с долгами девушки спешно продали свои иномарки и закупленное для фотоателье оборудование, но смогли уплатить только проценты. Подруга Кати смылась к родителям в Саратов и сидела там, не высовывая носа. У нее не было никакой собственности в Москве, поэтому кредитора налегли на Катю, требуя, чтобы она продала квартиру. В начале декабря она поздним вечером приплелась к Антону.

– Антошка, ты один? Значит, мне повезло. Не знаю, что делать, мне придется у тебя спрятаться – на какое-то время. Кажется, никто не видел, как я к тебе заходила.

Антон встревожено взглянул на осунувшееся лицо сестры – они не виделись уже около месяца. Он, разумеется, знал, что у нее проблемы, но, как человек далекий от бизнеса, не предполагал, что дело зашло так далеко.

– Сейчас сварю кофе, а ты сиди и изливай душу.

– Чего там изливать – изливать уже нечего, все дерьмо вылито, вся прогорела, – она устало вытянула худые ноги и прикрыла глаза.

– Я вот что думаю, Катюша, – сказал он, разливая по чашкам дымящийся кофе, – у нас с тобой две довольно неплохие квартиры. Давай как-то обменяем их на две «однушки» подешевле и попробуем рассчитаться с этими твоими…

– Ни в коем случае! Твою квартиру трогать нельзя, – она открыла глаза и упрямым движением откинула со лба давно не стриженные волосы, – а мою, даже если продам, они всю сумму заберут в счет процентов и опять навесят долг, я их знаю. Нет, пересижу пока у тебя, а потом попробую договориться – они поймут, что лучше получать понемножку, чем вообще ничего не получить. Начну все заново, ничего не поделаешь.

– Но почему ты не хочешь воспользоваться моей квартирой? Ведь, в конце концов, она куплена на деньги твоего отца…

– Нашего отца, нашего! – в ее голосе послышалась ярость. – Почему ты так говоришь?

– Ладно, прости, нашего отца. Но почему ты…

– Нет, Антоша, нет! – обойдя стол, Катя обняла его за плечи. – Я хочу, чтобы ты женился, чтобы у меня были племянники, и у них была квартира.

– Да у тебя куча племянников!

– Твои дети будут похожи на папу – ты единственный из моих братьев и сестер так на него похож. Ты назовешь своего сына Максимом, ладно?

– Ладно, – он прижал ее руку к своей щеке, – только почему ты так говоришь? У тебя будет своя семья, свои дети. Ты же знаешь, что законы наследственности неисповедимы и, может быть, твой сын как раз и будет больше всех похож на… отца.

Она высвободила руку и грустно вздохнула.

– Нет, Антоша, я вряд ли заведу семью и особо не переживаю по этому поводу. Мужчины меня обходят стороной, наверное, я лишена всякой сексапильности и сексуальности.

Антон скользнул взглядом в ее сторону – худая, сутулившаяся за последние месяцы, очки по-старушечьи съехали на кончик носа, в волосах ранняя седина. А ведь ей всего двадцать девять!

– Ты должна следить за собой Катька, – сурово проговорил он. – Ладно – сейчас, но ведь и когда у тебя бизнес хорошо шел, ты все время встрепанная бегала. Сходишь в салон, приоденешься, перед зеркалом повертишься, а через пять минут уже обо всем забыла – юбка смялась, очки съехали, за ухом карандаш воткнут. Ты – дама, а держишься, как сорванец-мальчишка.

Чтобы смягчить свои слова он протянул руку и погладил ее по голове.

– Нет, Антоша, таким как я думать о своей красоте – только людей смешить. Я уродина, но я же не дура! Не хочу быть посмешищем.

– Почему уродина? Мордашка у тебя славная. Ты мне скажи, как брату и врачу: у тебя был кто-нибудь? Я имею в виду…

Катя грустно улыбнулась и вздохнула.

– Я понимаю. Нет, не было. Не ложиться же с первым встречным, а чтобы к кому-то тянуло – нет. Дико, да? В моем возрасте – и дева. Это в наше-то время!

– Да нет, это твое дело. Я просто к тому, что с годами, понимаешь, могут возникнуть проблемы… Короче, если ты после тридцати захочешь, например, сойтись с мужчиной, то…

– Ой, Антоша, я все знаю, я начитанная. Такие, как я, созданы, чтобы стать тетями, а не матерями. Короче, жду от тебя племянника, и давай закончим этот разговор. Он, собственно, закончился… девять лет назад, – голос ее предательски дрогнул.

Девять лет назад – в тот вечер, когда отмечали юбилей их общего деда Евгения Семеновича Баженова. Она была тоненькая, гибкая, с горящими глазами, блеск которых не могли скрыть даже большие очки. Ее губы, произнося слова любви, дрожали от переполнявшего душу чувства. Той ночью их дед открыл им, что они брат и сестра. А если б этого не произошло? Мог бы он, Антон Муромцев, полюбить Катю Баженову и жениться на ней? Вряд ли. Устало прикрыв глаза, она сидела, монотонно покачиваясь из стороны в сторону и беззвучно шевеля губами.

– Давай уж вслух, – ласково сказал он, – Блок? Мандельштам? Лорка?

Катя знала великое множество стихов, и в трудную минуту они просто рвались из нее наружу.

– Аполлинер, – она открыла глаза и улыбнулась: – «К белокурой колдунье из прирейнского края шли мужчины толпой, от любви умирая». Смешно, да? Бесплодная, уродливая, неудавшаяся бизнесменша читает стихи о любви. Кто я, Антон? Если сравнить с другими женщинами? Твоими любовницами? – губы ее странно скривились.

– Ты? – внезапно он опустился на одно колено и, взяв бессильную худую руку, прижал к губам. – Ты Катя, Катюша, моя сестра, которая дороже мне всех любовниц в мире. Почему ты так плохо относишься к самой себе, детка?

Катя не успела ответить – резко зазвонил телефон. Она испуганно подскочила на месте.

– Это они, Антон! Они нашли меня, вычислили! Зачем я только пришла к тебе, втянула тебя в это дело!

– Да брось ты, успокойся!

Антон спокойно поднял трубку.

– Это ты, Антон? Не узнаешь?

Они с Лилианой Шумиловой не виделись уже лет сто, но он сразу узнал ее голос.

– Почему же, Лилиана Александровна, мне вас не узнать? Вы очень запоминающаяся личность.

– Фу, как торжественно. Ведь мы старые друзья, Антон, – от ее вкрадчивого тона нахлынуло воспоминание о былой их близости, и Антон мысленно выругал себя, ощутив, как против его воли все тело напряглось.

– Наша дружба прервалась так давно, что я уже о ней забыл, – ответил он сквозь зубы.

– Жаль, Антон, очень жаль. Ладно, я не стану вспоминать о старом, у меня к тебе чисто деловое предложение – возможно, оно тебя заинтересует. Как насчет того, чтобы встретиться и обсудить?

– А конкретно? Зря терять время мне не хочется.

– Очень грубо.

– Извини. Так что тебе нужно?

– Давай, не будем обсуждать по телефону, а? У меня на Щелковской есть небольшая квартирка для деловых встреч, тебе до нее минут двадцать добираться, не больше. Поговорим, посидим, сварю кофе. Я тебе покажу последние фотографии моей Таньки – месяц назад была в Швейцарии у предков и ее фотографировала. Неужели тебе не хочется посмотреть?

У Антона мучительно дрогнуло сердце. Танька. Танюша, дочь. Но не его.

– Хорошо, – сказал он, сам себя ругая за слабохарактерность, – говори адрес своей деловой квартирки.

С минуту мысли Антона разбегались в разные стороны, и от этого он никак не мог сообразить, что делать с телефонной трубкой. Катя встретившись с ним глазами, глубоко вздохнула и тактично поднялась с места.

– Антоша, ты трубку-то положи, а то телефон могут отключить. Я спать пошла, ладно? Мне в какой комнате ложиться?

– В какой захочешь. Спи спокойно, сюда никто не войдет. Выключи свет, а на звонки не отвечай.

Открыв дверь, Лиля положила руки Антону на плечи и, полузакрыв глаза, прижалась губами к его губам. Тонкий запах духов дурманил, он попытался отстраниться, но она вцепилась в него тонкими пальцами и не отпускала. Наконец слегка оттолкнула и весело рассмеялась:

– Какой ты! Ладно, здравствуй еще раз. Рада тебя видеть, а ты?

– У тебя новые духи, – голос его звучал хрипло.

– Лучше старых? Или хуже? Идем в комнату, – Лиля мягко потянула его за руку, – или лучше на кухню – я сварю тебе кофе.

Опустившись на мягкий кухонный диванчик с резными подлокотниками, Антон наблюдал за улыбающейся Лилей, хлопотавшей над кофеваркой. Внешне она почти не изменилась, но в движениях появилось что-то новое – как он определил для себя, стало больше элегантности.

– Ты превратилась в настоящую светскую львицу. Помогает в бизнесе?

Секунду Лиля смотрела на него серьезно, потом широко улыбнулась.

– Естественно! Приходится много работать над собой в этом направлении. Особенно, если имеешь дело с зарубежными партнерами. Тут есть разница, понимаешь? – пальцы ее прищелкнули в воздухе. – Для наших важно только внешнее проявление благополучия партнера – цена его машины, например, или одежды. Француз же или англичанин прежде всего обратит внимание на манеры. Знаешь, я жуткая патриотка, мне невыносимо видеть с какой насмешкой некоторые европейские снобы смотрят на наших «новых русских». Так нравлюсь я тебе в своем новом амплуа? Клади себе сахар.

Антон рассмеялся и, проигнорировав миниатюрные щипчики для сахара, захватил два кусочка пальцами и бросил их в свою чашку.

– Я не европейский сноб, не мне судить. Были когда-то манеры, не спорю, но теперь, видишь, сахар беру руками. Меня ведь бюджет кормит, мне не нужно поддерживать честь России перед капиталистами.

Лиля изящно наклонила голову и смерила его одобрительным взглядом.

– Тебе не нужны манеры, Антон Муромцев, ты сам по себе от природы полон очарования. Кстати, насчет бизнеса – я как раз и хотела об этом с тобой поговорить.

Удивленно хмыкнув, Антон покрутил головой.

– Со мной? О бизнесе? Что ж, валяй, лучшего консультанта тебе не найти.

Не обратив внимания на его иронию, Лилиана кивнула.

– Итак, первое: у меня сейчас образовался излишек свободных средств. Второе: я хочу вложить деньги в частную клинику. Третье: мне нужен человек с медицинским образованием – толковый и порядочный.

– И этот человек я, – ухмыльнулся Антон, – однако, есть три «но». Первое: у меня органическая антипатия к частному бизнесу. Второе: я труслив. Стоит только вспомнить события нынешнего августа – мурашки бегут по телу. Третье: я уважаю наш бюджет и буду работать только на него. Он нищий, но надежный.

– Такого ответа я вобщем-то и ждала, – она с улыбкой потрепала его по руке. – Ты никогда всерьез не занимался делами, ничего в них не понимаешь, а все непонятное внушает страх и антипатию. Это мы преодолеем. Объясняю дальше: в августе пострадали только местные дурачки, которые доверились российским банкам и российскому рублю. Все нормальные люди держат валюту заграницей, и нам, например, падение рубля принесло только прибыль. Кстати, наши экономисты заранее предсказали начало кризиса – с точностью до недели. Так что не бойся, ты имеешь дело с цивилизованными и грамотными людьми. Кроме того, ты будешь заниматься только медицинскими делами, налоги, баланс, прибыль тебя не касаются. Ты будешь получать зарплату, как и бюджетный врач, но, конечно, намного большую.

– Намного это на сколько?

– Мы заключим контракт, я думаю, что около десяти тысяч.

– Неплохо. Можно купить дубленку и билет на поезд в Сочи в одну сторону.

– Долларов, дурачок, десять тысяч долларов! Ты купишь себе новенький «форд» и будешь по праздникам летать на Канары.

Антон с сомнением взглянул на снисходительно улыбавшуюся собеседницу.

– И за что мне такие деньги? Наркотики? Торговля человеческими органами?

– Ох, Антон, дорогой, перестань читать газеты и смотреть телевизор – ночью ведь, небось, глаз от ужаса не смыкаешь! Да разве десять тысяч долларов – такие уж большие деньги? Это тебе по нынешней нищете так кажется. Нет, я хочу открыть частную гинекологическую клинику – бесплодие, беременность, роды и все прочее. Конечно, только для обеспеченных клиенток. Акушерство и гинекология – твой профиль. Тем более, дядя Андрей говорил, что у тебя скоро, наверное, возникнут серьезные проблемы с трудоустройством.

В словах Лилианы была доля истины и очень даже немалая. Роддом еще в девяносто шестом закрыли на капитальный ремонт и благополучно о нем забыли, хотя отделение функциональной диагностики пока работало, принимая пациенток из ближайших женских консультаций. Однако никаких средств на закупку нового оборудования не поступало уже в течение трех лет, а полгода назад санэпидстанция заговорила о закрытии отделения из-за износа сантехники. Тем не менее, обсуждать с Лилей столь болезненную тему Антону не хотелось, поэтому он сделал безразличный вид и пожал плечами.

– Какие там проблемы – перебросят на работу в другую такую же дыру. Меньше того, что я сейчас получаю, уже не дадут.

– Видишь, а я хочу дать тебе возможность стать человеком.

– Это тяжело, я уже давно не чувствую себя человеком. Знаешь, как вспомню себя прежнего – дурно становится. Когда-то твой папа пытался дать мне на чай сто долларов, и я гордо отказался. Противно было, понимаешь, что кто-то может меня купить. Теперь самому смешно, – он криво усмехнулся.

Лиля легко поднялась с места и пересела на диванчик – рядом с Антоном. Ласково дотронувшись до его плеча, она вкрадчиво спросила:

– Почему же ты сопротивляешься моему предложению?

– Пугливость бывшего советского человека, – он легонько отстранил ее руку, – знаешь, как оно бывает – и хочется, и колется.

– Брось, Антон, это совсем не так страшно, как ты думаешь. Кстати, я хочу создать клинику на месте вашего бывшего роддома – мы за свой счет проведем ремонт и выкупим помещение.

– Боюсь, что с ремонтом ничего не получится – к нам уже несколько раз приезжали специалисты и только чесали в голове. Какие-то, понимаешь, сложности с задней стеной здания – тебе дядя Андрей не рассказывал? В девяносто первом, после путча, когда начали сносить все памятники, один идиот вспомнил про наш больничный садик – помнишь, там стоял бюст? Птицы его обкакали, надпись давным-давно полностью облезла, и мы почему-то всегда думали, что это Семашко. А это, оказывается, был Менжинский, и кто-то где-то это вычитал в архивах. Короче, приехали к нам с тягачом крушить памятник, а он был как-то связан с задней стеной. Колпин возражал, но крутые патриоты начали его обзывать ГКЧП-истом, и он перетрусил. Короче, памятник стащили и повредили фундамент. Через полгода по стене пошла трещина, и отделение патологии беременности срочненько закрыли на ремонт. Помнишь, куда я тебя в свое время привез? Специалисты приезжали, сказали, что для остальной части здания угрозы нет, и родильное отделение еще лет пять функционировало – здание-то старое, прочное, даже бомбежки в сорок первом выдерживало. А в девяносто шестом вдруг ка-а-ак пошли трещины по всему корпусу! Сразу роддом прикрыли, только наш маленький диагностический корпус оставили – он отдельно стоит. Так что восстановление здания влетит в копеечку – проще новое выстроить.

– Я подумаю об этом, – задумчиво произнесла Лиля, – приглашу специалистов, посоветуюсь. Тут есть некоторые проблемы экономического плана, понимаешь ли. Если сносить здание, то потом нам намного дороже будет стоить получить ту площадь, которая освободится – место ходовое, близко к метро. А если взяться за реконструкцию старого безнадежного роддома, то нам правительство Москвы на столь благородное дело еще и деньги выделит – рождаемость-то опять начинает расти.

– Что ж, – одобрил он, – пусть выделяет. А ты под видом реконструкции отстрой все заново. Сохрани для видимости кое-где элементы архитектуры, дай кому нужно на лапу, и все сойдет на ура.

– Вот видишь, а говорил, что ничего не понимаешь в бизнесе! Короче, я беру тебя на работу и предлагаю лично заняться реконструкцией, потому что у меня масса других дел. Идет?

– Мне? С какой стати?! Я не специалист по архитектуре.

– И я тоже. Мне нужен организатор – специалистов и финансистов я тебе дам, они все подсчитают и возьмут на себя формальности. Твое дело – правильно распорядиться средствами и отстроить клинику по твоему вкусу. Я не могу доверить такие деньги незнакомому человеку, а ты – будущий руководитель клиники.

Антон ухмыльнулся и пожал плечами.

– А ты не боишься, что я тебя обворую и махну куда-нибудь в Америку с этими деньгами? Учти, я могу – ты меня потом днем с огнем не сыщешь.

Лиля улыбнулась и уже по-хозяйски погладила его по голове.

– Миленький, ты скоро поймешь, что работать на меня гораздо выгодней, чем меня обворовать, ты ведь умный мальчик. Кстати, мы можем прямо сейчас подписать контракт, если ты мне не веришь.

Он не ответил. Лиля, не обращая внимания на его молчание, вытащила и разложила на столе бумаги с мелко напечатанным текстом. Потом, будто спохватившись, вытащила из бокового карманчика несколько фотографий и протянула их Антону.

– Обещала показать тебе последние фото моей дочки.

Антон скользнул взглядом по снимкам, и у него сжалось сердце – у маленькой Танечки личико характерно расширялось у лба и сужалось к подбородку. Именно таким был овал лица у его матери, Людмилы Муромцевой.

– Она… она все время живет в Швейцарии?

– Естественно, где же еще, – Лиля взяла у него из рук фотографии и сунула обратно в сумочку, – мама и папа ее обожают, а у меня сейчас совершенно нет времени заниматься ребенком.

– Дай мне одну фотографию, – лицо его багрово вспыхнуло, и Лиля усмехнулась.

– Нет, Антон, извини. Ты не имеешь к Тане никакого отношения, и странно будет тебе хранить ее фотографию. Странно и… неосторожно.

– Ты – стерва! – он вскочил на ноги. – Ладно, я пошел, у меня завтра рабочий день. Спасибо за кофе.

Лиля тоже поднялась и встала между ним и дверью.

– Ну что ты так? – он нежно дотронулась до его плеча. – Я понимаю твои чувства, ты думаешь, я совсем бесчувственная? Но что мне делать, в первую очередь нужно думать о сохранении семьи.

– Иди ты….

– Погоди, все меняется. Кто знает, что произойдет в будущем, а пока… ведь если ты будешь работать со мной, то тебе придется часто бывать в Швейцарии – мы с отцом компаньоны, и он очень хорошо к тебе относится. Кстати, он тоже хочет, чтобы именно ты встал во главе нашей клиники.

– Тебе не нужна эта девочка, – глухо сказал Антон, – ты не любишь ее, она для тебя лишь средство удержать Илью. Но она ему тоже не нужна, и я не могу его осуждать. Так что ничто тебе не поможет.

Лиля скрипнула зубами, но постаралась изобразить улыбку и сохранить снисходительно ласковый тон.

– Ты ошибаешься, Антон. Конечно, я знаю, что он встречается с этой Кариной, мне известно, что вы все вместе справляли прошлый Новый год у внучки вашего старого главврача Баженова, но это ничего не значит. Она – шлюха, с которой мой муж решил развлечься, а я его жена и мать его ребенка. Пусть развлекается, я, как современная женщина, это позволяю. Потом он приходит ко мне, мы вместе обсуждаем, как они трахались, и смеемся над ней.

Антон насмешливо хмыкнул и пожал плечами.

– Ну, разумеется.

Лицо Лили вспыхнуло и исказилось.

– Ты… ты просто….

Она размахнулась, чтобы дать ему пощечину, но Антон со смехом перехватил тонкую руку с длинными перламутровыми ногтями.

– Ну и ну – как же тебя плохо обучили манерам! Не дай бог, увидели бы зарубежные партнеры – враз сорвались бы все сделки.

Он был в восторге оттого, что ему удалось вывести ее из себя, но Лиля быстро сумела подавить вспыхнувшую ярость, и спустя мгновение перед ним вновь была изящная великосветская дама.

– Извини, милый, я горячусь из-за ерунды, оно того не стоит. Да, кстати, а что у тебя с этой кикиморой – внучкой Баженова? Говорят, ты собираешься на ней жениться? Неужели это правда?

В намерение Антона не входило обсуждать Катю и свои с ней отношения. Он уже собирался послать Лилю подальше, но внезапно его осенила гениальная идея.

– Слушай, Лиля, теперь у меня к тебе предложение: не могла бы ты сугубо на деловой основе ссудить Кате некоторую сумму денег? Под залог моей квартиры? На год.

От его просьбы Лиля неожиданно повеселела.

– Надо подумать, – прищурившись, протянула она, – а велика ли сумма?

– Что-то около двадцати пяти тысяч долларов.

– Это она так погорела на обвале рубля? Не знаю, милый, ведь она за год точно не оклемается, а мне не хотелось бы потом с тобой судиться и отсуживать у тебя твою квартиру. Думаю, что нет. Другое дело, если б ты у меня работал – я могла бы дать тебе эти деньги в качестве аванса за будущую работу. Так ты ради нее готов заложить квартиру? Вы с ней так близки?

– Не в том смысле, в каком ты думаешь, – отводя взгляд, пробурчал Антон, – мы просто большие друзья. Тебе, конечно, это слово неведомо.

– Нет, почему же? – она закинула голову назад и расхохоталась. – Но я рада, что у тебя с ней ничего нет, если не врешь, конечно. Честно говоря, я всегда знала твой изысканный вкус и не верила, когда мне говорили… Боже, до чего она худа и уродлива! А ты такой красавец, такой милый, – внезапно она прижалась к нему бедром и тут же отстранилась: – Ну так как – насчет работы у меня?

– И тогда ты одолжишь Кате деньги?

– Естественно. Но не ей, а тебе – под залог твоего жалования. Плюс проценты, конечно. Стало быть, где-то полгода ты, мой хороший, станешь голодать, чтобы рассчитаться за свою подружку. Но это мне не нравится – я не люблю, когда мои сотрудники голодают. Поэтому возможен еще вариант – я растягиваю выплату на три года. Ты выплачиваешь мне… скажем, одну десятую своего жалования. Но это только при одном условии.

– При каком? – у Антона внезапно пересохло в горле. Лиля загадочно взглянула на него и медленно наклонила голову вбок.

– Мне нужен партнер.

– И если я соглашусь стать твоим партнером по бизнесу….

– Не по бизнесу, дурачок, до этого ты еще не дорос. Мне нужен сексуальный партнер. Ласковый, умелый и нежный. Такой, как ты.

Ошеломленный Антон похлопал глазами, пытаясь переварить услышанное.

– Ты… ты хочешь купить мои сексуальные услуги? – внезапно он расхохотался до слез и не сразу смог успокоиться. – Слушай, а с тобой и вправду не соскучишься.

– Не надо так бурно реагировать, – ласково погладив его по руке, сказала она, – конечно, для твоего советского мышления подобное звучит дико, но на Западе это самая обычная вещь. Пойми, Илья… я его, конечно, безумно люблю, но мы так привыкли друг к другу, что секс нас не удовлетворяет. Поэтому он зачастил к Карине, и мне тоже нужен партнер. Разумеется, оплата твоих интимных услуг войдет в стоимость долга, – она провела пальцем по его щеке, – скажи, что в этом плохого?

– Да нет, собственно, ничего, – он отвел ее руку, – мне даже лестно, что именно с этих позиций я получил столь высокую оценку.

– И с этих тоже. Я всегда высоко тебя ценила. И как мужчину, и как специалиста.

– Гм, а не могла бы ты ограничиться чем-то одним? Скажем, я соглашаюсь на сотрудничество, а все остальное ты доверишь кому-то другому – сразу делать два дела, знаешь…

– Так ты согласен со мной работать?

– Предположим.

– Тогда мы можем прямо сейчас подписать контракт. Для меня главное – твое принципиальное согласие. Мои юристы потом все оформят должным образом. Вот контракт.

– Ладно, – Антон, не глядя, подписал два экземпляра и протянул Лиле, которая сунула их в сумочку, – а когда деньги?

Лиля вытащила чековую книжку и вопросительно на него посмотрела.

– Я подпишу чек на двадцать пять тысяч, а ты мне дашь расписку на сорок.

Антон ахнул:

– Ну, ты и дрянь! Ладно, давай чек и говори, что подписывать.

– Ты зря возмущаешься, я просто деловой человек. Разумеется, прими ты и другое мое предложение, процент был бы намного меньше. Но ты не хочешь, а я уважаю желания моих сотрудников. Вот, – она подписала чек и протянула Антону, – прочитай и убедись, что я тебя не обманываю. Видишь, как я тебе доверяю – даже не требую расписки. И вообще ты можешь сейчас меня задушить, поехать с этим чеком в банк, получить всю сумму и сбежать.

– Ладно, – раздраженно буркнул он, – мне не нужно твое доверие, дай бумагу, я напишу расписку.

– Хорошо, сейчас, – Лилиана открыла сумочку, но вместо того, чтобы достать бумагу, неожиданно щелкнула замочком, плюхнулась на диван и, всем телом прижавшись к Антону, страстно зашептала: – Милый, почему ты не хочешь, почему? Неужели ты не помнишь, как нам хорошо было вместе? Ты забыл, как любил меня, как я любила тебя? Ты не хочешь стать жиголо? Да если б мне нужен был жиголо, я могла бы купить его, где угодно, понимаешь? Я хочу именно тебя и никого другого!

От ее запаха, прикосновения горячего, трепещущего тела и тяжело дышащей груди у Антона начало мутиться в голове.

– У тебя что, давно не было мужчины? – он пытался говорить грубым и насмешливым тоном, но голос ему не повиновался.

– Почему же, я только два дня назад отставила одного… придурка. Он был недурен в постели, но слишком нудный и исчерпал всю свою фантазию. А когда я увидела тебя, то поняла, что мне больше никто не нужен.