Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том первый"

– Наверняка будет гноиться, я даже думать не хочу о лучшем, чтобы не сглазить. У вас нет аллергии на антибиотики, юноша? Тогда я введу вам кефзол – на всякий случай, больно уж много грязи было в вашей ране. Надеюсь, вам делали в детстве прививку от столбняка?

– Спасибо, доктор, – уважительно пробормотал полусонный от обезболивающего Алеша.

– Пожалуйста, – усмехнулся Муромцев и почесал затылок, – теперь остается вопрос, как доставить Настасью домой.

– Я на машине, – приподняв голову, начал было Алеша, но Антон отмахнулся.

– Сейчас ты ни на какой машине поехать не сможешь, оставайся здесь до утра, но позвони маме, чтобы не волновалась.

Последних слов Алеша не услышал – он уже крепко спал, сломленный усталостью и действием лекарства. Антон вопросительно посмотрел на Настю, но она мотнула головой и, опустив глаза, тихо сказала:

– Антоша, у него нет мамы, только мачеха.

– Мачеха? – он приподнял брови. – Мачеха тоже может беспокоиться. Отец-то у него есть? Судя по одежде, мальчик не детдомовский.

– Ну… я не знаю, как им позвонить.

– Ладно, а ты-то как?

Настя посмотрела на часы и охнула:

– Уже скоро час ночи, дядя Петя, наверное, с ума сходит. И мама тоже.

Старый шофер не знал, что и думать – он ждал Настю у дома Сергачевых с одиннадцати часов, трижды поднимался и звонил в квартиру, но выбегавшая на его звонок Лиза, прикрыв рот, чтобы не дышать спиртным, весело щебетала:

– Ой, дядя Петечка, сейчас Настя спустится, вы подождите одну капельку! Подремлите пока в машине, она вас разбудит.

У Сергачевых веселились вовсю, давно забыв про разбитый телевизор, кто-то выдернул из розетки шнур телефона, и Инга не могла дозвониться до квартиры. В состоянии близком к истерике она каждые десять минут звонила дочери на мобильник, однако та же самая верная дружбе Лиза, услышав треньканье в кармане куртки подруги, спешила в прихожую и, достав трубку Насти, нежно умоляла полным счастья голосом:

– Тетя Инга, Настя сейчас танцует, ну можно ей еще немного потанцевать, а? Ну, пожалуйста! Там сейчас все ребята вместе пляшут, я даже не знаю, как ее вытащить из круга. Вижу, а подойти не могу. Она такая веселая, тетя Инга! Пожалуйста, тетя Инга!

К полуночи ребята начали расходиться, а самые «крутые» – те, кому родители разрешали коротать ночи у приятелей и вообще делать все, что угодно, – разбрелись по темным углам, из которых порой доносились стоны, смех и звуки поцелуев. Пьяная и веселая Лиза полагала, что Настя тоже решила – наконец-таки! – начать «взрослую» жизнь, и готова была грудью защищать интересы подруги. Когда Настя дозвонилась ей на мобильный телефон, она начала хохотать:

– Настенька, где вы с Данькой – в спальне? С его сотового звонишь?

– Лиза, очнись, меня там нет!

– Хватит прикалываться, я прямо сейчас на твою куртку смотрю.

– Да иди ты! Я уже сто лет, как оттуда ушла. Короче, слушай, спустись к дяде Пете и скажи, чтобы забрал меня – я у Кати Баженовой, он знает, как туда ехать. Придумай что-нибудь, сообрази, Лизонька, пожалуйста!

В конце концов до Лизы начало доходить. С минуту она размышляла, потом, сияя улыбкой, выбежала на улицу:

– Дядя Петя? А где же вы были – Настя искала вас, искала, а потом за одним нашим чуваком брат приехал, и Настя с ними поехала. Она думала, вы уехали, честно!

– Кудай-то я уехал?! – честный шофер даже побагровел. – Ей мать не разрешает с чужими ездить. Инга теперь два дня с постели не встанет, а мне Телемоныч голову оторвет! Чего искать-то меня было, она ж знает, где я стою.

– Ой, да она забыла, наверное, дядя Петечка! А сейчас еще позвонила – у них в дороге тачка сломалась. Колесо отлетело, представляете?

При этой новости Петра чуть не хватил удар.

– Как же это сломалась? Правильно Инга говорила – нельзя в чужую машину садиться. Молодежь разве умеет за транспортом следить, профилактику делать? Эх, Настасья!

– Ой, дядя Петя, конечно, я тоже больше всего люблю с вами ездить – вы так классно водите! И машина у вас такая всегда чистенькая, не то, что у других бывает!

– Ну-ну, – смягчаясь, проворчал старик, – так где сейчас Настасья-то?

– Ой, чуть не забыла – она сказала, что зашла к Кате Баженовой, потому что у них колесо отвалилось как раз возле ее дома, и просила вас за ней приехать.

– Вот балаболка, – пробурчал Петр, включая зажигание, – балаболит и балаболит, сразу бы сказала.

Когда он позвонил в квартиру Кати, Настя вздохнула.

– Это за мной, – она поколебалась, поцеловала в лоб спящего Алешу и пошла к двери, но по дороге повернулась и взглянула на Антона.

– Иди, не волнуйся, – без улыбки кивнул тот, – с твоим Алешей все будет в лучшем виде.

– Я… Антоша, я не хочу говорить маме – ну, то, что я рассказала тебе. Она же с ума сойдет! И папе я боюсь, я… не могу. Ты не скажешь им, да?

– Не знаю, – он закрыл за ней дверь и повернулся к вышедшей из кухни сестре, – мне кажется, что следует, все-таки, дяде Андрею знать, как ты думаешь, Катюша?

Она стояла на пороге кухни, плотно сжав губы, и мрачно на него смотрела.

– Не надо. Не говори об этом ни с кем, Антон.

Он обнял ее и повел на кухню.

– Успокойся, Катюша, я понимаю, что тебе очень тяжело, это ужасно! Я знаю, что ты любила Кристофа, он мне самому очень нравился, но… давай сначала узнаем все точно. Настя видела аварию, пьяный водитель пытался их с Алешей убить – я верю, пьяные сейчас и не то вытворяют. Но с машиной, может, она напутала, может, это была другая машина. Выпей успокаивающего.

Катя стиснула зубы и качнула головой.

– Это был Кристоф, Антон. Это были Кристоф и Лада, я знаю это точно. А знаешь ли ты, куда они ехали? Они ехали к Воскобейникову, твоему дорогому дяде Андрею!

Антон, начавший капать Кате в рюмку валерьянку, замер.

– Зачем?

– Не знаю, что со мной, – она потерла лоб, – такое странное ощущение, и голова кружится. Хочешь знать, зачем? А затем, что они еще прежде были у него и все ему рассказали.

– Что… все?

– О Насте. Лада сумела выяснить, они поехали, и Воскобейников не отпирался, все подтвердил. Он сказал, что подчинится решению Кристофа, но просил его подумать и пока никому ничего не говорить – до субботы. Кристоф обещал, а в субботу, когда они ехали на эту встречу, их сбил грузовик. Тебе это не странно? Антон, как погибла твоя мама?

Он поставил на стол валерьянку, и лицо его дрогнуло, а в глазах мелькнула боль.

– К чему ты спрашиваешь, Катя, ты знаешь, что ее сбила машина, и что мне тяжело об этом говорить. Хотя, если тебе от этого сейчас будет легче, то…

– Прости, – она подошла к нему и обняла за плечи, – я спросила, потому что мне вдруг стало странно, понимаешь? Какое-то чувство…. Будто я сейчас все ясно вижу. Не знаю, почему. Ты разозлишься, если я скажу.

Антон тяжело вздохнул.

– Нет, Катя, говори, я слушаю.

– Обещай, что не обидишься.

– Обещаю, только говори поскорей и иди спать, на тебе лица нет.

– Понимаешь, мне вдруг сейчас кто-то будто по мозгам ударил – смотри, как логично: Воскобейников обожает Ингу и хочет чем-то ее к себе привязать – ведь она намного моложе. Детей у них нет, ему удалось выдать ребенка Ольги за своего, но он боится, что кто-нибудь раскроет его тайну. Кто об этом знал? Прежде только твоя мама, и она погибает. Кристоф и Лада узнали – они тоже погибают. Вдруг все эти несчастные случаи устроил он? И если догадается, что ты тоже в курсе.…

Антон понимал, что Катя теперь не в себе, но все же был задет за живое.

– Что ты говоришь?! Моя мама…. Да ты знаешь, как она любила дядю Андрея, каким преданным другом он был нам обоим! Никогда – слышишь! – никогда даже в шутку не говори о нем такого!

В другое время его гнев смутил бы Катю. Прежде она не решалась обсуждать с ним Воскобейникова, но теперь пренебрежительно пожала плечами и сморщила нос.

– И в чем была такая уж его преданность? В том, что он водил тебя в зоопарк после того, как бросил твою маму?

– Он не бросил ее, они разошлись, – Антон старался говорить ровно, – но остались друзьями. И в критический момент, когда даже твой – ладно, пусть будет наш – дедушка испугался, дядя Андрей пришел к нам и помог. По-настоящему помог, рискуя всем!

– Когда же это было? – скептически хмыкнула Катя. – Когда вдруг случилось так, что твой дядя Андрей оказался благородней дедушки?

– Хорошо, я не говорил тебе и с Евгением Семеновичем никогда об этом не говорил – не хотел его смущать. Но теперь слушай!

И Антон рассказал сестре о том, как Андрей Пантелеймонович много лет назад пришел к ним в дом, рассказал о написанном Ревеккой заявлении в прокуратуру и предложил помощь. Однако выражение скептицизма на лице Кати лишь усилилось.

– И что, тебя вызывали в прокуратуру? Допрашивали? – спросила она с явно притворным выражением сочувствия.

– Дядя Андрей все устроил – замял дело. И вообще, с какой стати я должен сейчас что-то объяснять тебе, оправдывать дядю Андрея? Давай прекратим этот разговор, мне он неприятен.

– Нет Антон, давай договорим. Возможно, ты не знаешь, но в последний год перед папиной смертью дедушка очень много и подробно рассказывал мне и ему о твоей маме, о тебе. Он ничего не скрывал – ни про Воскобейникова, ни про то, что она зарабатывала деньги, делая аборты. Знай он про это заявление в прокуратуру – неужели не рассказал бы? А эту женщину – ну, которая написала заявление на твою маму, – ты ее хоть видел когда-нибудь?

– Я ее видел и знал очень хорошо – она читала у нас в институте лекции по генетике, всегда казалась такой милой, такой интеллигентной! Ее сын учился со мной на одном курсе, мы даже… дружили одно время, – Антон помрачнел, вспомнив похороны Людмилы.

Катя недоверчиво покачала головой.

– Не могу представить себе ситуацию! Умная и интеллигентная женщина узнает что-то про соперницу, которая десять лет назад – десять лет, заметь, а не накануне! – отбила у нее мужика, тут же среди ночи пишет донос и рано утром, не позавтракав, мчится в прокуратуру.

– Интеллигентные люди пишут доносы чаще других, – хмуро буркнул Антон, – намного чаще, это давно всем известно.

– Днем, после обеда. Они десять раз обдумают каждое слово и каждую фразу. Тем более, если она десять лет таила злобу. Ты сам-то видел это заявление?

– Дядя Андрей нам об этом сказал, – раздраженно ответил он, – и я ему верю! Если не верить ему, то вообще никому нельзя верить.

Катя вздохнула.

– Дедушка любил Ингу и Настю, но Воскобейников ему никогда не нравился, я это точно знаю, и знаешь почему? Потому что дедушка, когда ему кто-то не нравился, никогда ничего плохого об этом человеке, конечно, не говорил, но делал вот так, – она слегка покрутила носом, словно принюхиваясь, – будто чуял запах тухлятины.

Антон вскочил и, пройдясь по кухне, остановился перед Катей.

– Что тебе надо? – с горечью спросил он. – К чему ты ведешь этот разговор, Катя? Я знаю, тебе больно от того, что погиб твой кузен. Нет, я понимаю, мне тоже тяжело. Погибла женщина, мать, мне ее и ее детей тоже очень жаль. Но зачем делать еще хуже, причем тут дядя Андрей, зачем ты оскорбляешь человека, Катя? Человека, которого я люблю. Ты хочешь, чтобы мне было еще больнее, чем тебе? Тебе от этого будет легче? Если да, то скажи – я потерплю.

Она тоже поднялась и теперь стояла перед ним, чуть сгорбившись, наклонив вбок голову и слегка вытянув вперед шею.

– Хорошо, я больше ничего не скажу, но обещай мне одно: ты не станешь ни о чем говорить с Воскобейниковым! Ты никогда не расскажешь ему, что тебе известно про Настю, поклянись, Антон! – ее тонкие пальцы с силой вцепились в его свитер, в голосе послышались истерические нотки. – Поклянись, поклянись, слышишь?

– Не рви мне свитер, Катя, сама потом будешь зашивать. Я и не собираюсь говорить с дядей Андреем обо всем этом – для чего доставлять ему неприятные минуты? Хотя он очень хорошо знает, что на меня можно положиться. Но нужно сообщить ему о том, что случилось с Настей, и выяснить, наконец, все точно насчет Кристофа и Лады…

– Не говори с ним вообще ни о чем – он хитрый, он сразу все поймет. Антон, милый, родной мой братик, я умру, если с тобой что-то случится! И не говори мне, что Ладу с Кристофом сбил пьяный водитель – пьяный струсил бы и удрал, не стал бы дважды бить по их машине, чтобы наверняка прикончить людей. И он не стал бы гоняться за Настей и ее мальчиком. Нет, Антон, это был убийца, они очень ловко устроили несчастный случай! Когда твоя мама….

– Не надо, Катя, мама погибла давно, это был действительно несчастный случай, и дядя Андрей очень страдал, когда она умерла. Ты можешь думать, что угодно, но только не говори этого при мне – если тебе не трудно, конечно.

– Поклянись, Антон! Поклянись ни о чем вообще с ним не говорить! Или ты хочешь, чтобы я ни днем, ни ночью не знала покоя?

Антон сдался.

– Успокойся, Катюша, я не буду с ним ни о чем разговаривать. Успокойся! Настя не хочет, ты не хочешь – ладно, ни о чем и ни с кем говорить не буду, черт с вами со всеми. Тебе, сестренка, нужно меньше детективов по телевизору смотреть, они на психику вредно влияют. Лучше уж хорошую книгу почитай.

– Нет, дай честное слово, – всхлипнула Катя и от избытка чувств вытерла слезы о его свитер.

Антон поднял обе руки.

– Шут с тобой, честное слово, но только сопли об меня не вытирай, а? И сама, между прочим, тоже помни, что…

Он так и не успел договорить, о чем должна помнить Катя, потому что где-то заиграло, оба невольно прислушались и начали озираться. Играло в кармане Алешиной куртки, небрежно брошенной на тумбочку в прихожей. Антон двумя пальцами осторожно выудил из кармана сотовый телефон и, прочитав высветившуюся на дисплее надпись «папа», присвистнул:

– Ишь, с определителем номера! Кажется, его отец звонит – возьми, успокой своим женским голосом, а то испугается, – он протянул ей трубку.

– Где Алексей? – спросил мужчина так резко, что Катя вздрогнула и чуть не выронила телефон из рук. – Пусть возьмет трубку!

– Вы его отец? Только не волнуйтесь, Алеша приехал к нам с… с одной нашей знакомой и сейчас спит, – она смутилась, поняв, что ее объяснение имеет двусмысленный оттенок.

– Разбудите его, – отрывисто и коротко рявкнул голос в трубке, – мне надо с ним поговорить.

– Понимаете, он немного повредил ногу. Мой брат – он врач – наложил ему швы и дал успокоительное. Короче, я дам трубку брату, он сам объяснит.

При слове «брат» Антон слегка нахмурился – так и не улегшаяся с годами горечь обиды за мать не позволяла ему даже мысленно назвать Максима Баженова отцом. Из-за этого они с Катей никому из друзей и близких не объявили о своем родстве. Однажды в разговоре с Кристофом и Ладой Катя сорвалась, однако это был из ряда вон выходящий случай. Даже старшие дочери Баженова и Юлек не знали, что у них есть еще один брат, и это Катю крайне огорчало. Поэтому с посторонними – теми, кто слыхом не слыхивал о существовании Людмилы Муромцевой и Максима Баженова, – она иногда отводила душу. Антон уже давно махнул на это рукой – какое кому дело, в конце концов! – и сдвигал брови просто так, по привычке.

– Здравствуйте, я говорю с отцом Алексея? – спросил он отменно вежливо.

– Вы моего сына разбудите и дайте ему трубку, я сказал, – в резком голосе теперь слышалась чуть ли не угроза.

– Прошу прощения, – именно таким тоном доктор Муромцев обычно разговаривал с самыми нервными из беременных пациенток, – но будить вашего сына сейчас никак нельзя, это может привести к вредным для него последствиям. Я обработал его рану, наложил швы, поставил дренажную трубку для оттока гноя. Рана была сильно загрязнена, поэтому при операции пришлось ввести ему болеутоляющее, а оно обладает снотворным эффектом. Да, кстати, он, надеюсь, получил в детстве прививки от столбняка, вы в курсе?

Мужчина, казался немного сбитым с толку, он пробормотал что-то невнятное, потом буркнул:

– Вы мне адрес дайте, я сейчас за ним приеду, отвезу в больницу.

– О, конечно, конечно, но в больнице ему сейчас вряд ли скажут что-то новое. В принципе, я еще раньше мог бы отвезти его в травмпункт, но маловероятно, чтобы там обработали рану лучше, скорее наоборот. А в настоящий момент, как я сказал, Алешу лучше не беспокоить, последствия могут быть непредсказуемы – хотя бы даже болевой шок. Да, а у него бывала реакция на антибиотики?

– Вроде пенициллин ему делали, ничего, – отец Алеши теперь говорил расстроено, и в прежде воинственном голосе его слышался испуг.

– Это хорошо, я ввел ему вчера кефзол, – благодушно сообщил Антон, – рана была очень уж грязная, я даже опасался заражения. Если все будет хорошо, то утром удалю дренажную трубку и опять введу пятьсот кубиков. Тут важен фактор времени, вы сами это понимаете. Утром, когда он проснется, подъедете и можете отвезти его еще куда-нибудь на консультацию. Хотя я думаю, что ничего нового вам не скажут, но все равно – нужно будет сделать рентген и какое-то время находиться под наблюдением хирурга.

– Сделайте, что нужно, доктор, прошу вас, – теперь в голосе говорившего звучали чуть ли не панические нотки, – я оплачу вам все расходы в двойном размере.

– О чем вы говорите, я выполняю свой долг, – с благородным возмущением возразил Антон, – а теперь запишите адрес, но лучше для мальчика будет, я повторяю, если вы сейчас не станете его беспокоить. Мы его уложили тут на диване, он спокойно спит, никого не стесняет, не волнуйтесь. Итак, пишите.

Повесив наконец трубку, он с усмешкой повернулся к Кате.

– Из «новых русских». На них, я заметил, любая специальная терминология действует безотказно – сначала хамят, потом пугаются, обещают золотые горы и начинают благодарить. Надеюсь, он до утра сюда не припрется, так что пошли спать, Катюша, на тебе лица нет.

– Ладно тебе, Антон, он же отец, он волнуется, – открыв дверь своей комнаты, она провела рукой по лбу и вздохнула, – хотя странно как – даже не спросил, где мальчик повредил ногу, почему. Я бы, например, тут же стала выяснять.

Виктору Малееву, который в эту минуту сидел прикрыв глаза и откинувшись на сидение своего автомобиля, выяснять было не нужно – он и без того знал. Знал и теперь мысленно восстанавливал в памяти весь промежуток времени с того момента, как на его КамАЗ начал наскакивать маленький нахальный жигуленок.

Это нарушило весь первоначально разработанный план – сразу же после выполнения задания свернуть направо и бросить грузовик в безлюдном месте у пруда. Потом Малеев собирался пешком дойти до мастерских на Снежной – все в общей сложности заняло бы не больше двенадцати минут – и уехать на ожидавшей его там машине.

Однако из-за жигулей, начавших его преследовать, заключительный этап работы не мог быть выполнен, и под угрозой оказалась сама безопасность исполнителя. В сложившихся обстоятельствах ему оставалось лишь одно – во что бы то ни стало покончить с наглыми жигулями. Кто мог знать, что за рулем этой драной машины находился его сын? Счастье еще, что удалось затормозить и остановить грузовик в самый последний момент – иначе от Алеши и его девчонки осталась бы мокрая лепешка.

Подумав об этом, Виктор закрыл глаза руками, чувствуя, что внутри все деревенеет от ужаса. А что, если б он не узнал сына в свете фар? Что, если б не его, Малеева, фантастически быстрая реакция и мастерское умение управлять транспортом? Что, если б он убил своего сына? Зачем ему тогда нужна была бы вся это жизнь, все это дерьмо?

– Дерьмо, грязь, ненавижу! – звук собственного голоса резанул по уху, и Виктор понял, что сидит в машине и, раскачиваясь в разные стороны, говорит вслух.

Напряжением воли он взял себя в руки и, достав телефон, набрал номер Стаса. Тот немедленно откликнулся своим обычным бодрым голосом:

– Шеф? Докладываю…

– Пошлешь людей по этому адресу, – не слушая, прервал его Малеев и продиктовал адрес Кати, – но если все тихо, то пусть до утра никто не заходит и не беспокоит. А ты пока выясни, что известно о хозяевах. Доложишь сразу же.

– Есть, шеф, – по-прежнему весело отозвался Стас, а Малеев, отключившись от него, начал набирать другой номер.

– Докладываю, работа выполнена, – сказал он, услышав знакомый голос.

– Я беспокоился, вы должны были позвонить раньше, – ответил его собеседник.

– После выполнения задания возникли непредвиденные осложнения, – коротко и резко отвечал Малеев, – поэтому прошу прикрытия.

– Что ж, все хорошо, что хорошо кончается. У меня уже есть информация, поздравляю с успешным выполнением задания. Прикрытие будет.

Когда Малеев, проехав Медведковское шоссе, свернул на Проспект Мира, зазвонил его телефон.

– Докладываю, шеф, – бодро отрапортовал Стас, – по указанному адресу проживает Баженова Екатерина, тридцати лет, несудимая, незамужем, живет одна. Квартира досталась в наследство от деда, ветерана войны, заслуженного врача. Все чисто. Мои люди сейчас там, доложили, что в квартире тихо – спят, наверное. Жигули, в которых Алексей катался, стоят у подъезда.

– Езжай туда и жди, я скоро буду. Об остальном поговорим на месте. Людям своим еще раз напомни – ждать меня и не дай им бог кого-то в квартире побеспокоить!

– Обижаешь, шеф, моим ребяткам дважды повторять не надо – все будет в ажуре, и все будут спать спокойно.

В эту ночь Катя, забравшись под одеяло, долго плакала и забылась сном лишь под утро. Антон раздвинул широкое кресло-кровать рядом с диваном, на котором лежал Алеша, и блаженно вытянулся на нем – прямо так, не раздеваясь. Часов в семь утра он уже был на ногах и как раз варил кофе, когда раздался звонок в дверь.

На пороге стояли двое – высокий, подтянутый мужчина с каменным лицом, и гибкий обаятельный красавец с ясной улыбкой и веселыми глазами.

– Утро доброе, как тут наш Алексей? – улыбка красавца стала еще шире.

– Здравствуйте, заходите, пожалуйста, – Антон вежливо отступил.

Красавец как-то очень ловко проскользнул в прихожую и, окинув все вокруг быстрым взглядом, сделал незаметный знак глазами второму гостю. Тот шагнул через порог и прикрыл за собой дверь, не захлопнув ее. Никто не успел ничего сказать, потому что из комнаты послышался голос Алеши:

– Дядя Стас! Папа! – и сам он, хромая, появился в дверях комнаты – осунувшийся, в одних трусах, с забинтованной ногой. В одном месте на бинтах, из которых торчала дренажная трубка, проступила кровь.

Увидев сына, Малеев вздрогнул и смертельно побледнел.

– А вот это не годится, – поспешно, но твердо сказал Антон и, взяв юношу за плечи, слегка подтолкнул его обратно в комнату, – сейчас мы обработаем рану, я удалю дренаж, а папа твой пока посидит на кухне и выпьет кофейку. Катя! – крикнул он, повернувшись в сторону ее комнаты.

Катя немедленно появилась на пороге, завязывая пояс халата. Ее слегка знобило, и голова была тяжелой, но она вежливо поздоровалась.

– Здравствуйте, ой, разрешите только, я дверь захлопну – дует, – она сделала шаг к двери, и Стас, вновь обменявшись быстрым взглядом с Малеевым, отступил, позволив ей захлопнуть дверь, – пойдемте на кухню, я вам кофе сварю.

Малеев, лицо которого все еще было бледным, резко качнул головой.

– Мы подождем здесь.

– Простите, – твердо возразил Антон, – вам лучше посидеть на кухне. А то вы нас будете, так сказать, отвлекать. Пошли, Лешка.

– Пап, да ты посиди на кухне, не волнуйся, со мной все нормально, – сказал Алеша, делая шаг в комнату и с трудом ступая на больную ногу, – ну, попал в небольшую аварию, я тебе потом расскажу, ничего страшного.

Он доковылял до дивана и осторожно опустился на него, вытянув вперед ногу.

– Ложись, ложись, – уложив юношу, Антон начал разматывать бинт.

– А можно вас попросить, Антон… извините, а как ваше отчество?

– Антон Максимович. Муромцев Антон Максимович, если желаете познакомиться, рады служить, – насвистывая, он удалил дренажную трубку и удовлетворенно оглядел рану.

– Антон Максимович, а можете вы не рассказывать папе? Ну, про вчерашнее. Он, знаете, может разойтись, что-нибудь там выкинуть. У него работа очень нервная, и вообще…

– У меня нет других дел, как душевно беседовать с твоим папой, – буркнул Муромцев и довольно улыбнулся: – Рана, однако, лучше, чем я ожидал. Гноя нет, введу тебе еще раз кефзол, а дальше – пусть хирург за тобой наблюдает, – он сделал перевязку и достал флакон с лекарством. – Давай попку, но крепись.

– А можно мне дальше тоже у вас лечиться? – спросил Алеша, морщась, так как инъекция была болезненной.

– Это тебе вряд ли удастся, юноша, – весело ответил Антон, убирая в пакет для мусора старые бинты и использованный шприц, – я пользую несколько специфический контингент населения – дам, так сказать. Я женский врач.

– А-а, – Алеша покраснел, – а это лекарство, – он кивнул на кефзол, – дорогое?

– Очень, но мне оно достается бесплатно – приношу с работы, заимствую у государства. Так что можешь не переживать. А вот ты мне расскажи, друг мой, ты давно знаешь Настасью?

– Если косвенно, то…. Ну, около полугода.

– А если не косвенно? – усмехнулся Антон, сделав ударение на «не» и внимательно наблюдая за выражением лица Алеши, который смущенно отвел глаза.

– Ну… мы вчера в первый раз увиделись.

– И как она тебе? Нравится?

– Нормальная девчонка, – он по-прежнему смотрел в сторону.

Антон, узнавший все, что хотел, вздохнул и покачал головой.

– Что ж. Только смотри, она у нас не от мира сего, ты уж постарайся с ней не очень круто, как теперь молодые говорят. Подожди, я тебе из шкафа какие-нибудь чистые шаровары достану, – он порылся в шифоньере, где на нижней полке хранились старые вещи, вытащил чистые широкие спортивные штаны – Евгений Семенович в начале пятидесятых сдавал в них нормы ГТО – и протянул Алеше, – одевайся, пошли на кухню и попьем кофейку. Твой папа весь там испереживался, наверное.

Действительно, Малеев с мрачным видом сидел над поставленным перед ним Катей кофе, даже не притронувшись к чашке. Стас же, наоборот, с удовольствием прихлебывал маленькими глоточками. Он прикрыл глаза – словно от удовольствия – и немного наклонился вперед, слегка изогнувшись с грацией молодой пантеры.

– Удивительный у вас кофе, Катюша! Если б вы знали, как давно я не пил ничего подобного! Кстати, мы никого у вас не побеспокоили, ваши родители спят еще, наверное?

– Я живу одна, – ответила Катя, стараясь не встречаться с лучистым смеющимся взглядом собеседника и не глядеть на очаровательные ямочки на его щеках, – моих родителей давно нет в живых.

– Бога ради простите, я не знал, – взгляд его сразу стал серьезным, полным искреннего сочувствия, – вам, наверное, очень нелегко приходится. Вы учитесь?

– Нет, что вы, я уже давно закончила институт.

– Помилуйте, даже не верится – вы так молоды!

– И совсем я не молода, – сердито возразила она и, решив больше не разговаривать со Стасом, повернулась к Малееву, – вы пейте кофе, не волнуйтесь так, с Алешей все будет хорошо. Мой брат – замечательный врач.

– Вы сами тоже, наверное, доктор? – тут же весело подхватил Стас.

– Нет, я окончила институт Кинематографии.

Стас всплеснул руками.

– Подождите, я угадаю: вы работаете на телевидении! Угадал? Точно?

Он улыбался так, что Катя тоже не смогла удержаться от улыбки.

– Нет, – сказала она, – какое там телевидение! Начала было заниматься бизнесом, в девяносто восьмом погорела, вот и все. Теперь сижу и маюсь без дела.

– Ерунда, у вас еще вся жизнь впереди, – Стас нежно коснулся ее руки, прежде, чем она успела отодвинуться, – вы еще, простите за нескромный вопрос, не замужем?

– Нет, – она смутилась, покраснела и все-таки отодвинулась.

– Это отлично, вы даже сами не представляете, как! Потому что такие красивые девушки, как вы, обычно выскакивают замуж в семнадцать лет, а ведь после замужества интеллектуальное развитие женщины полностью прекращается.

– Интересная точка зрения. А у мужчины? Он тоже перестает развиваться после вступления в брак? – усмехнулась Катя, сама не сознавая, что тон ее стал кокетливым.

Стас грациозно качнулся в ее сторону – словно стремясь стать к ней ближе.

– Знаете, Катюша, что касается мужчин, то это такой сложный философский вопрос, что сразу на него и не ответишь. Мы можем как-нибудь специально встретиться и все обсудить, вы не против?

Он заглянул ей в глаза, Катя вспыхнула и стала подыскивать ответ, но в это время послышались шаги Антона и ковылявшего на негнущейся ноге Алеши.

– Все в порядке, – весело сказал Муромцев, войдя на кухню, – вот вам и ваш молодец.

Малеев торопливо поднялся навстречу сыну, с тревогой глядя на его бледное лицо.

– Как ты, сынок?

– Месяц, наверное, не сможет танцевать, – усмехнулся Антон, – а так-то все более или менее. Рана уже чистая, пусть в ближайшее время не нагружает ногу. Дня два-три постельного режима. Если выдержит его буйный характер, конечно.

– Доктор, сколько я вам должен? – прежним резким тоном спросил Малеев.

Антон не успел ответить, потому что его опередила Катя.

– Вы нам абсолютно ничего не должны, мой брат всего лишь оказал любезность и помог Алеше. Ваш сын очень милый мальчик, и нам было приятно, что мы смогли быть ему полезны, – она старалась говорить самым любезным голосом, хотя отец Алеши ей страшно не нравился.

Малеев достал пачку стодолларовых купюр и положил на холодильник.

– Как это не надо – за работу.

Он повернулся к сыну, но не успел сделать и шагу, как Антон взял пачку и сунул обратно в карман его куртки.

– Моя сестра сказала, что не надо – значит, не надо. Не тревожьтесь, я всего-навсего выполнил свой врачебный долг. Всего хорошего! – он помахал Алеше рукой и, повернувшись к ним спиной, стал наливать себе кофе.

– Спасибо, Антон Максимович, до свидания, – сказал Алеша и заковылял в прихожую.

Малеев пожал плечами и взглянул на Стаса. Тот усмехнулся и развел руками.

– Как угодно, как угодно. А вот эти штаны, что на Алексее… – он ласково и пристально смотрел на Катю.

– Это нашего дедушки штаны, – смущенно ответила она, – ничего страшного, пусть он в них едет, его джинсы пришлось вчера разрезать.

– Главное, что голова цела, – улыбнулся Стас, и, уже открыв дверь в подъезд и пропустив вперед Малеева с сыном, задержался на пороге, – я потом заеду, завезу вам эти штаны.

– Ну что вы, – застенчиво возразила Катя и опять не смогла удержаться от ответной улыбки.

Проводив гостей, она вернулась на кухню и, сев напротив завтракавшего Антона, подперла кулаками щеки.

– Знаешь, Антоша, мне отец этого мальчика совсем не понравился. Какой-то он… странный немного. Как ты думаешь, а вдруг он убийца?

– Зато его приятель тебе очень даже понравился, – спокойно констатировал ее брат, – а насчет всего прочего я все еще думаю, что тебе пора писать детективы.

Катя смутилась, но постаралась принять независимый вид.

– Кстати, детективы я писала – где-то лет до десяти. Помню, как приставала ко всем, просила их прочитать, а ни у кого не было времени. Ну и потом бросила. Антон, – она с виноватым видом потрогала пальцем нижнюю губу, – ты, пожалуйста, не сердись на меня – ну, за то, что я вчера тебе наговорила.