Текст книги "Гарри Поттер. Полная коллекция"

Глава двадцать шестая
Виденное – непредвиденное

Луна не сказала внятно, когда интервью с Гарри появится в «Правдоборе»; мол, в ближайшем номере папа планировал разместить огромную увлекательную статью – рассказы очевидцев о недавних встречах со складкорогими стеклопами. «А поскольку это очень важный сюжет, Гарри, может, придется подождать до следующего выпуска», – закончила Луна.

Вспоминать о возрождении Вольдеморта было нелегко. Но Рита старалась выудить мельчайшие подробности, и Гарри изо всех сил напрягал память, понимая, что обязан воспользоваться этим шансом, поскольку другого может и не быть. Интересно, как воспримут его историю? Надо полагать, многие лишь уверятся в его невменяемости – не в последнюю очередь потому, что интервью выйдет в журнале, где печатают бредовые россказни про складкорогих стеклопов. Но после побега Беллатрикс Лестранж и ее соратников Гарри сжигало желание сделать хоть что-нибудь, а уж поможет или нет – увидим…

– Прямо не терпится посмотреть, что скажет Кхембридж! – воскликнул потрясенный Дин за ужином в понедельник.

Шеймас сидел по другую сторону от него и жадно поглощал пирог с курицей и ветчиной, но чувствовалось, что он внимательно прислушивается.

– Ты правильно поступаешь, Гарри, – сказал Невилл, сидевший напротив. Он сильно побледнел, но все-таки очень тихо продолжил: – Тяжело было… наверное… вспоминать?

– Да, – пробормотал Гарри, – но люди должны знать, на что способен Вольдеморт.

– Вот именно, – кивнул Невилл, – и не только Вольдеморт, его приспешники тоже… все должны знать…

Невилл не договорил и стал доедать печеную картошку. Шеймас поднял глаза, но, встретившись взглядом с Гарри, вновь уткнулся в тарелку. Вскоре Дин, Шеймас и Невилл отправились в гриффиндорскую башню, а Гарри с Гермионой остались за столом ждать Рона, который еще не вернулся с тренировки.

В Большой зал вошли Чо Чан и ее подруга Мариэтта. У Гарри сразу подвело живот, но Чо, даже не обернувшись, уселась к нему спиной. Гермиона, посмотрев на стол «Вранзора», бодро поинтересовалась:

– Кстати, а что у вас произошло? Почему ты пришел со свидания так рано?

– Раз уж ты спрашиваешь… в сущности, – протянул Гарри, придвигая к себе блюдо с рассыпчатым пирогом из ревеня и накладывая добавку, – это было не свидание, а катастрофа.

И рассказал Гермионе о сцене в кафе мадам Пуднафут.

– …а потом, – закончил он, проглотив последний кусочек пирога, – она вскочила и говорит: «До свидания, Гарри»! И выбежала на улицу! – Гарри отложил ложку и удрученно посмотрел на Гермиону: – Ну вот скажи, что все это значит? А?

Гермиона, поглядев на затылок Чо, вздохнула.

– Ох, Гарри, Гарри, – она грустно покачала головой, – извини, но ты был довольно бестактен.

– Я бестактен? – возмутился Гарри. – А она? Все было хорошо, а она вдруг заявляет, что Роджер Дэйвис звал ее на свидание, и давай рассказывать, как ходила в это идиотское кафе обниматься с Седриком!.. А мне каково?

– Понимаешь, – сказала Гермиона с беспредельным терпением человека, который вынужден объяснять чрезмерно возбудимому полуторагодовалому малышу, что один плюс один будет два, – не надо было посреди свидания говорить, что ты хочешь встретиться со мной.

– Но, но, – захлебнулся Гарри, – но… Ты же сама просила, чтобы я пришел в двенадцать и привел ее с собой! Как бы я пошел?

– Надо было по-другому, – все тем же противным снисходительным тоном объяснила Гермиона. – Сказать, например, что это ужасно некстати, но я вынудила тебя пообещать, что ты придешь в «Три метлы», а тебе ужасно не хочется и вообще ты рассчитывал провести весь день с ней, но раз уж так вышло, то пожалуйста, пожалуйста, не могла бы она пойти с тобой, потому что, может быть, тогда тебе удастся пораньше от меня отделаться. И еще неплохо было бы сказать, какой уродиной ты меня считаешь, – подумав, добавила Гермиона.

– Но я вовсе не считаю тебя уродиной, – смутился Гарри.

Гермиона засмеялась.

– Гарри, ты еще хуже Рона… хотя, пожалуй, все-таки нет, – вздохнула она. В Большой зал как раз ввалился хмурый Рон, весь измазанный грязью. – Понимаешь… Когда ты сказал, что встречаешься со мной, Чо расстроилась и решила заставить тебя ревновать. Она хотела понять, сильно ли тебе нравится.

– Так вот оно что… – протянул Гарри. Рон рухнул на скамью напротив и начал подтаскивать к себе все стоявшие поблизости тарелки. – А не проще прямо спросить, кто мне нравится больше – ты или она?

– Девочки обычно таких вопросов не задают, – ответила Гермиона.

– А должны бы! – с чувством воскликнул Гарри. – Я бы тогда так и сказал: ты мне очень нравишься. И ей не пришлось бы впадать в истерику из-за смерти Седрика!

– Я не говорю, что ее поведение разумно, – заметила Гермиона. Тут к ним присоединилась Джинни, тоже вся в грязи и расстроенная. – Я пытаюсь объяснить, что она в тот момент чувствовала.

– Гермиона, тебе надо написать книжку для мальчиков, – изрек Рон, нарезая картошку, – с толкованиями девчачьих фортелей.

– Точно, – горячо поддержал Гарри, глядя на стол «Вранзора». Чо встала и, упорно не глядя на него, ушла. Огорченный, он повернулся к Рону и Джинни: – Как прошла тренировка?

– Кошмарно, – хмуро буркнул Рон.

– Брось, – сказала Гермиона и посмотрела на Джинни, – наверняка все было не так уж и…

– Так уж, так уж, – закивала Джинни, – даже хуже. Ангелина под конец чуть не плакала.

Рон и Джинни пошли мыться и переодеваться; Гарри и Гермиона вернулись в шумную общую гостиную к привычной горе домашних заданий. Гарри успел полчаса провозиться с новой звездной картой по астрономии, когда к нему подошли Фред и Джордж.

– Рона с Джинни нет? – Фред огляделся, подвинул себе стул и, когда Гарри помотал головой, продолжил: – Хорошо. Мы смотрели их тренировку. На матче из них сделают котлету. Без нас это не команда, а ерунда какая-то.

– Да ладно тебе, Джинни вполне ничего, – честно прибавил Джордж, усаживаясь рядом с Фредом. – Даже не знаю, как она умудрилась научиться, мы же ее вечно прогоняли.

– А она с шести лет залезала в сарай и тайком брала ваши метлы, по очереди, – раздался голос Гермионы из-за шаткой башни учебников по древним рунам.

– А-а, – протянул Джордж, слегка удивившись. – Тогда понятно.

– Рону удалось взять хоть один мяч? – Глаза Гермионы появились над «Магическими иероглифами и логограммами».

– Вообще-то, когда он забывает, что на него смотрят, у него все получается. – Фред закатил глаза к потолку. – Придется в субботу попросить народ поворачиваться к стадиону спиной, когда Кваффл будет пролетать возле Рона.

Он нервно вскочил, отошел к окну и уставился в темноту.

– Знаете, без квидиша в школе делать нечего.

Гермиона посмотрела на него укоризненно:

– А экзамены?

– Я же говорю, П.А.У.К. нас мало интересует, – ответил Фред. – Злостные закуски готовы. Мы теперь знаем, как избавляться от фурункулов: пара капель маринада горегубки – и порядок. Ли подсказал.

Джордж широко зевнул и печально посмотрел на облачное ночное небо.

– Даже не знаю, хочу ли я идти на этот матч. Представляете, что будет, если нас сделает Захария Смит? Я, наверно, убью себя.

– Лучше его, – отозвался Фред.

– Вот это в квидише и плохо, – рассеянно пробормотала Гермиона, склоняясь над переводом, – из-за него между колледжами возникает вражда.

Она подняла глаза, чтобы найти «Тарабарий Толковиана», и увидела, что Фред, Джордж и Гарри взирают на нее в недоуменном отвращении.

– А что? Так и есть! – упрямо мотнула головой Гермиона. – Это же всего-навсего игра!

– Гермиона, – покачал головой Гарри, – ты, конечно, хорошо разбираешься в чувствах, но в квидише ты ровным счетом ничего не смыслишь.

– Возможно, – мрачно согласилась Гермиона и снова взялась за перевод, – зато мое настроение не зависит от спортивных достижений Рона.

Гарри скорее бы спрыгнул с астрономической башни, чем согласился с Гермионой, но в субботу, наблюдая за игрой, понял, что готов отдать любые деньги за равнодушие к квидишу.

Лучшим в этом матче была его непродолжительность: агония гриффиндорских болельщиков продлилась всего двадцать две минуты. Что было худшим, сразу не скажешь: Рон совершенно по-идиотски пропустил четырнадцатый мяч; Слопер, метивший в Нападалу, попал битой Ангелине по губам; Кёрк при виде Захарии Смита с Кваффлом в руках завопил от страха и скатился с метлы… Правда, как ни удивительно, «Гриффиндор» проиграл всего десять очков: Джинни ухитрилась выхватить Проныру из-под носа хуффльпуффского Ловчего Соммерби, и счет в итоге стал 240: 230.

– Молодец, – похвалил Гарри. Все сидели в общей гостиной, печальные, как после похорон.

– Мне просто повезло, – пожала плечами Джинни. – Проныра был какой-то вялый, а Соммерби простужен, он как раз чихнул и закрыл глаза. А, ладно!.. Вот когда ты вернешься в команду…

– Джинни, мне запретили играть пожизненно.

– Не пожизненно, а пока в школе Кхембридж, – поправила Джинни. – Две большие разницы. Короче, когда ты вернешься, я хочу попробоваться в Охотники. Ангелина с Алисией в следующем году уйдут, а мне больше нравится забивать, чем гоняться за Пронырой.

Гарри поискал глазами Рона. Тот сидел в углу, глядя на собственные колени и сжимая в руке усладэль.

– Ангелина не дает ему уйти из команды. – Джинни словно прочитала мысли Гарри. – Говорит: я знаю, у тебя есть способности.

За такую веру Гарри был глубоко благодарен Ангелине, но в то же время считал, что гуманнее все-таки Рона отпустить. Сегодня бедняга опять ушел со стадиона под громогласную песню «Уизли – наш король!», которую с удовольствием горланили слизеринцы – нынешние фавориты квидишного кубка.

Подошли Фред с Джорджем.

– Язык не поворачивается над ним шутить, – сказал Фред, бросив взгляд на сгорбленную фигуру в углу. – Хотя… как он прошляпил четырнадцатый…

Фред бешено заколотил руками по воздуху, словно пытался стоя плыть по-собачьи.

– …ладно, прибережем шутки до лучших времен.

Очень скоро Рон встал и поплелся спать. Из уважения к его чувствам Гарри немного подождал, прежде чем отправиться наверх: если Рон хочет, пусть притворится спящим. И действительно, когда Гарри вошел в спальню, Рон громко – неправдоподобно громко – храпел.

Гарри лег и стал вспоминать матч. Как обидно наблюдать за игрой со стороны! Джинни играла неплохо, но сам он поймал бы Проныру значительно быстрее… был момент, когда мячик завис у лодыжки Кёрка; если бы Джинни не растерялась, «Гриффиндор» мог и выиграть…

На стадионе Кхембридж сидела несколькими рядами ниже Гарри и Гермионы. Пару раз она неуклюже оборачивалась и смотрела на него, растягивая широкую пасть в злорадной ухмылке. Эта картина так ясно всплыла в памяти, что Гарри бросило в жар от злости. Но потом он вспомнил, что перед сном нужно освободиться от всех эмоций – Злей неустанно напоминал об этом в конце каждого занятия окклуменцией.

Он попробовал успокоиться, но мысли о Злее и Кхембридж лишь разожгли обиду и раздражение. Как же сильно он ненавидит их обоих! Рон постепенно перестал храпеть, задышал ровно и глубоко. А Гарри еще долго не мог заснуть; уставшее тело молило об отдыхе, но мозг никак не желал отключаться.

Потом ему стала сниться Кстати-комната; профессор Макгонаголл играла на волынке, а Невилл и профессор Спарж вальсировали. Гарри, очень счастливый, за ними наблюдал, а затем решил пойти поискать остальных членов Д.А.

Но, выйдя из комнаты, он увидел не гобелен с Барнабасом Безбашенным, а голую каменную стену и горящий факел. Гарри медленно повернул голову влево. Вдалеке, в конце коридора, виднелась черная дверь.

Гарри направился туда. В груди ширилось волнение; отчего-то он был уверен, что сегодня наконец проникнет внутрь… он подошел совсем близко и, задохнувшись от возбуждения, обнаружил, что из-за двери, справа, льется неяркий голубой свет… Дверь чуть приоткрыта… Гарри протянул руку, намереваясь ее толкнуть…

Рон судорожно, оглушительно, по-настоящему всхрапнул, и Гарри проснулся. Он лежал, вытянув правую руку вверх – хотел открыть дверь, находящуюся в сотнях миль. Гарри огорченно и виновато опустил руку. Да, он не должен видеть эту дверь во сне, но… так хочется узнать, что за ней скрывается! Он злился на Рона – трудно было, что ли, захрапеть попозже?

Когда в понедельник утром Гарри, Рон и Гермиона вошли в Большой зал, совы как раз принесли почту. Теперь «Оракул» с нетерпением ждали все, а не только Гермиона – всю школу живо интересовали новости о беглых преступниках. Вопреки регулярным сообщениям о том, что их видели там или сям, Упивающиеся Смертью оставались на свободе. Гермиона, заплатив сове, поскорее развернула газету. Гарри тем временем спокойно наливал себе апельсиновый сок. За весь год он получил по почте одну-единственную записку, поэтому, когда перед ним на стол грузно плюхнулась первая сова, решил, что это ошибка.

– Ты к кому? – спросил он, лениво отодвигая сок от птицы и наклоняясь, чтобы прочитать адрес:

Гарри Поттер

Большой зал

Школа «Хогварц»

Он удивленно нахмурился и хотел взять письмо, но тут на стол стали садиться еще совы – вторая, третья, четвертая, пятая… Каждая хотела вручить свое письмо первой; совы пихались, толкались, наступали в масло, опрокинули соль…

– Что это?! – изумился Рон.

Гриффиндорцы, пытаясь понять, в чем дело, наклонились над столом и смотрели на Гарри. Возле него приземлились еще семь сов. Птицы кричали, ухали и хлопали крыльями.

– Гарри! – почти беззвучно воскликнула Гермиона, сунула руку в пернатое месиво и извлекла оттуда совку с длинной цилиндрической посылкой. – Кажется, я знаю… Открой сначала вот это!

Гарри сорвал коричневую упаковку, достал свернутый плотной трубкой мартовский номер «Правдобора» и, развернув, увидел на обложке собственное глупо улыбающееся лицо. По фотографии шла надпись большими красными буквами:

ГАРРИ ПОТТЕР ЗАГОВОРИЛ!

ПРАВДА О ТОМ-КТО-НЕ-ДОЛЖЕН-БЫТЬ-ПОМЯНУТ И О НОЧИ ЕГО ВОЗВРАЩЕНИЯ УНИКАЛЬНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА

– Хорошо получилось, да? – сказала Луна, подплыв к гриффиндорскому столу и втискиваясь между Фредом и Роном. – Номер вышел вчера, я попросила папу прислать тебе бесплатный экземпляр. А это, – она обвела рукой совиное сборище, – видимо, письма от читателей?

– Вот и я думаю, – поддержала Гермиона. – Гарри, не возражаешь, если мы?..

– Пожалуйста, – кивнул Гарри, немного оторопев.

Рон и Гермиона принялись разрывать конверты.

– Так… Этот считает, что ты слетел с катушек, – сообщил Рон, быстро пробегая глазами письмо. – Ну что ж…

– А эта дама рекомендует тебе пройти курс шоковой порчетерапии у святого Лоскута, – разочарованно произнесла Гермиона, скомкав второе письмо.

– Зато вот это нормальное, – медленно проговорил Гарри, бегло просматривая длинное письмо от ведьмы из Пейсли. – Смотрите-ка! Она пишет, что верит мне!

– А этот колеблется. – Фред с энтузиазмом подключился к чтению писем. – Говорит, что ты, конечно, вовсе не такой псих, как он считал, но ему ужасно не хочется верить в возвращение Сами-Знаете-Кого, и он теперь не знает, что и думать. Надо же, столько пергамента зря перевел!

– Гарри! Вот еще человек, который тебе поверил! – воскликнула Гермиона. – «Прочитав ваше интервью, пришла в выводу, что “Оракул” обошелся с вами крайне несправедливо… Да, мне очень не хочется верить в возвращение Того-Кто-Не-Должен-Быть-Помянут, но я вынуждена признать, что вы говорите правду…» Отлично!

– Так, этот дядя думает, что ты ку-ку. – Рон выбросил скомканное письмо через плечо. – Зато тетя… считает тебя настоящим героем… ты ее убедил… Вот, кстати, и фотография… Ух ты!

– Что здесь происходит? – пропел фальшиво-сладкий девичий голосок.

Гарри, держа в руках охапку писем, поднял глаза. За Фредом и Луной, пристально глядя на стаю сов и груду писем, стояла профессор Кхембридж. У нее из-за спины за происходящим жадно следила толпа школьников.

– Откуда у вас столько писем, мистер Поттер? – ровным голосом спросила Кхембридж.

– Это что, преступление? – громко огрызнулся Фред. – Получать почту?

– Ведите себя прилично, мистер Уизли, иначе мне придется вас наказать, – проговорила Кхембридж. – Итак, мистер Поттер?

Гарри замялся. Признаваться или нет? Пожалуй, скрывать бессмысленно; Кхембридж так или иначе скоро узнает.

– Это письма от людей, которые прочли мое интервью, – объяснил Гарри. – О том, что случилось в прошлом июне.

Почему-то, сказав это, он посмотрел на учительский стол, и ему показалось, что Думбльдор только-только отвел от него взгляд. Впрочем, сейчас директор был полностью поглощен беседой с профессором Флитвиком.

– Интервью? – Кхембридж даже привзвизгнула. – Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что репортер задавал мне вопросы, а я отвечал. Вот… – И Гарри бросил ей «Правдобор».

Кхембридж поймала, поглядела на обложку, и ее бледное одутловатое лицо пошло безобразными фиолетовыми пятнами.

– Когда это было? – дрожащим голосом спросила она.

– В прошлый поход в Хогсмед, – ответил Гарри.

Она смотрела на него, побелев от гнева; журнал мелко дрожал в коротких толстых пальцах.

– Больше вы не пойдете в Хогсмед, мистер Поттер, – просипела она. – Как вы могли… как посмели… – Она набрала побольше воздуха. – Я ведь учила вас, что лгать нельзя. Видимо, мои уроки до вас не дошли. Минус пятьдесят баллов с «Гриффиндора» и неделя наказаний.

Прижав «Правдобор» к груди, она удалилась. Школьники проводили ее взглядами.

К середине дня вся школа – не только доски объявлений в общих гостиных, но и классы, и коридоры – была увешана огромными плакатами.

УКАЗОМ ГЛАВНОГО ИНСПЕКТОРА «ХОГВАРЦА»

Учащиеся, у которых будет найден журнал «Правдобор», подлежат немедленному исключению из школы.

Данный указ выпущен на основании декрета об образовании № 27.

Подпись:

Долорес Джейн Амбридж

Главный инспектор «Хогварца»

Гермиона, видя эти плакаты, по какой-то загадочной причине сияла от счастья.

– Чему ты так радуешься? – поинтересовался Гарри.

– Гарри, неужели ты не понимаешь? – шепнула Гермиона. – Ничего лучше она придумать не могла! Запретить журнал! Да теперь твое интервью прочитает вся школа!

Как оказалось, Гермиона была совершенно права. За весь день Гарри не увидел и краешка «Правдобора», но скоро его интервью уже цитировали повсюду: в коридорах перед аудиториями, на уроках, за обедом и даже, по словам Гермионы, в туалете. Она заскочила туда перед рунами и услышала, как какие-то девочки переговариваются друг с другом из разных кабинок, обсуждая статью.

– Потом они увидели меня и засыпали вопросами – они, видимо, знали, что мы с тобой знакомы, – блестя глазами, рассказывала Гермиона, – и знаешь, Гарри, мне кажется, они тебе верят, мне правда так кажется, по-моему, тебе наконец удалось всех убедить!

Профессор Кхембридж между тем расхаживала по школе и искала «Правдобор», наугад останавливая учеников и требуя показать учебники и вывернуть карманы. Но школьники оказались хитры и проворны. Страницы из журнала были заколдованы и непосвященному взгляду казались исписанными или совершенно пустыми пергаментами. Очень скоро в школе не осталось ни одного человека, который не читал бы интервью.

Декретом номер двадцать шесть учителям запрещалось обсуждать статью, но они все-таки находили способы на нее откликнуться. Профессор Спарж начислила «Гриффиндору» двадцать баллов только за то, что Гарри передал ей лейку; профессор Флитвик после урока сунул ему коробочку пищащих сахарных мышей, шепнул: «Ш-ш-ш!» – и убежал; а профессор Трелони разрыдалась на уроке и, к вящему неудовольствию Кхембридж, объявила удивленному классу, что, как выясняется, Гарри не грозит безвременная кончина и он доживет до преклонного возраста, станет министром магии и родит двенадцать детей.

Но самый большой подарок Гарри получил на следующий день, когда бежал по коридору на превращения. Внезапно его остановила Чо; не успел он опомниться, как ее рука оказалась в его руке, и она зашептала ему на ухо:

– Не обижайся на меня, пожалуйста, не обижайся. Это интервью… Ты такой смелый… Я так плакала!

Жаль, конечно, что ей снова пришлось проливать слезы, но зато она и Гарри помирились! Какое счастье! Потом Чо быстро поцеловала его в щеку и убежала. Ликование Гарри было беспредельно; казалось, обрадоваться еще больше невозможно, но тут у класса превращений к нему подошел Шеймас.

– Я только хотел сказать, – промямлил он, щурясь на левое колено Гарри, – что я тебе верю. И еще я послал журнал маме.

А когда после обеда в библиотеке Гарри увидел Малфоя с дружками, его счастье стало абсолютным. Малфой, Краббе, Гойл и еще какой-то дохляк – Гермиона шепнула Гарри на ухо, что это Теодор Нотт, – сидели, склонившись друг к другу. Гарри искал на полках книгу по частичным исчезаниям. Компания Малфоя дружно оглянулась. Гойл угрожающе хрустнул костяшками, а Драко шепнул что-то Краббе – несомненно, какую-то гадость. Гарри прекрасно понимал, что с ними такое: благодаря ему теперь все знают, что их отцы – Упивающиеся Смертью.

– А главное, – шепнула довольная Гермиона, когда они выходили из библиотеки, – эти болваны не смеют ничего отрицать – нельзя же признаться, что они читали интервью!

И, словно для полноты счастья, за ужином ребята узнали от Луны, что ни один номер «Правдобора» не расходился быстрее.

– Папа печатает дополнительный тираж! – сообщила она Гарри, возбужденно тараща глаза. – Он поражен: оказалось, людям это даже интереснее, чем складкорогие стеклопы!

Вечером Гарри был героем гриффиндорской гостиной. Фред с Джорджем дерзко наложили на обложку «Правдобора» увеличительное заклятие и повесили ее на стену. Гигантская голова Гарри, наблюдая за общим весельем, периодически громко изрекала что-нибудь вроде: «МИНИСТЕРСТВО – КОЗЛЫ» или «ЖРИ НАВОЗ, КХЕМБРИДЖ». Гермиона ругалась, что это не смешно и мешает ей сосредоточиться. Кончилось тем, что она разозлилась и рано ушла спать. Через пару часов говорильное заклятие начало выветриваться, и плакат больше не казался таким уж забавным: он, все тоньше пища, чаще и чаще выкрикивал отдельные слова: «НАВОЗ!.. КХЕМБРИДЖ!» От этого у Гарри разболелась голова; шрам стало покалывать, и скоро, под разочарованный стон гриффиндорцев, сидевших вокруг и в невесть какой раз просивших рассказать об интервью, он объявил, что тоже хочет лечь пораньше.

В спальне никого не было. Гарри постоял у окна, прижимаясь лбом к холодному стеклу, – это успокаивало боль. Потом разделся и лег, мечтая лишь об одном – чтобы прошла голова. Его подташнивало. Он повернулся на бок, закрыл глаза и практически сразу уснул…

И очутился в темной комнате с занавешенными окнами, освещенной единственным канделябром. Он стоял позади кресла, держась за спинку. На темном бархате обивки резко выделялись пальцы, длинные, белые – такие белые, будто он много-много лет провел под землей. Его кисть напоминала большого бесцветного паука.

Перед креслом, в круге света, на коленях стоял человек в черной мантии.

– Значит, меня неверно информировали, – заговорил Гарри пронзительным, холодным, пульсирующим от гнева голосом.

– Господин, умоляю, пощадите, – прохрипел с пола человек. Он заметно дрожал. На черных волосах мерцал отблеск свечей.

– Я не виню тебя, Гадвуд, – объявил Гарри все тем же холодным жестоким голосом.

Он отпустил спинку кресла, обошел вокруг, приблизился к коленопреклоненному человеку и воззрился на него из мрака, с высоты – гораздо выше обычного.

– Ты уверен в достоверности этих фактов? – спросил Гарри.

– Да, милорд, да… Я ведь работал в департаменте все… все-таки.

– Эйвери утверждал, что Дод сможет его забрать.

– Дод никак не мог, господин… Он, должно быть, и сам знал, что это невозможно… Видимо, поэтому он так сопротивлялся проклятию подвластия Малфоя…

– Встань, Гадвуд, – прошептал Гарри.

Человек вскочил с колен так поспешно, что едва не упал. В свете свечей четким рельефом обозначились отметины на рябом лице. Гадвуд, не решаясь окончательно распрямить спину, застыл в нелепом полупоклоне, опасливо поглядывая Гарри в лицо.

– Ты правильно поступил, рассказав мне об этом, – промолвил Гарри. – Очень правильно… Получается, я потратил массу времени на бесплодные шаги… но это не важно… начнем сначала. Лорд Вольдеморт благодарен тебе, Гадвуд…

– Милорд… спасибо, милорд, – прошептал Гадвуд, от облегчения враз осипнув.

– Мне понадобится твоя помощь. Вся информация, какую ты можешь дать.

– Разумеется, милорд, разумеется… все что угодно…

– Очень хорошо… можешь идти. Пришли ко мне Эйвери.

Гадвуд проворно попятился к двери и, кланяясь, исчез.

Гарри повернулся к стене. Там, в полумраке, висело старое и испятнанное треснувшее зеркало. Гарри приблизился. Отражение становилось все больше, все отчетливее… лицо белее кости… красные глаза с прорезями зрачков…

– НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!

– Что такое? – заорал вблизи чей-то голос.

Гарри замахал руками, запутался в балдахине и свалился на пол. Сначала он никак не мог понять, где находится; он был уверен, что сейчас опять увидит выступающее из темноты белое, похожее на череп лицо. Затем совсем рядом раздался голос Рона:

– Да хорош метаться-то! Никак тебя не распутаю.

Рон разобрался со шторами, и Гарри увидел освещенное луной лицо друга. Гарри лежал на спине; шрам разрывался от боли. Рон, видимо, собирался ложиться – мантия висела на одном плече.

– Что, на кого-то опять напали? – Рон рывком вздернул Гарри на ноги. – На папу? Опять змея?

– Нет… все живы… и здоровы… – хрипло выдохнул Гарри. Лоб горел огнем. – Вот только… Эйвери… ему не светит ничего хорошего… он дал неверные сведения… Вольдеморт в бешенстве…

Гарри застонал, мелко задрожал и бессильно рухнул на кровать, потирая шрам.

– Гадвуд все исправит… Вольдеморт снова встал на верный путь…

– О чем ты? – испуганно спросил Рон. – Ты что… видел Сам-Знаешь-Кого?

– Я был Сам-Знаешь-Кем, – ответил Гарри и медленно поднес руку к лицу – вдруг это мертвенно-белая паукообразная лапа? – Сам-Знаешь-Кто был с Гадвудом, это один из беглых Упивающихся Смертью, помнишь? Гадвуд сказал, что Дод не мог этого сделать.

– Чего этого?

– Что-то забрать… он сказал: «Дод, должно быть, и сам знал, что это невозможно»… Дод был под проклятием подвластия… Кажется, Гадвуд сказал, что проклятие наслал отец Малфоя.

– Дода околдовали, чтобы что-то забрать?! – вскричал Рон. – Но, Гарри, это же, наверно…

– Оружие, – закончил Гарри. – Да.

Дверь в спальню распахнулась, и вошли Дин с Шеймасом. Гарри торопливо забросил ноги на кровать. Нельзя показать, что с ним опять случилось нечто странное, – Шеймас только-только перестал считать его психом…

– Так ты говоришь, – Рон близко придвинулся к Гарри, притворившись, будто пьет воду из его кувшина, – что был Сам-Знаешь-Кем?

– Да, – шепнул Гарри.

Рон захлебнулся; вода полилась с подбородка на грудь. Дин и Шеймас, раздеваясь, шумели, переговаривались и ничего не заметили.

– Гарри, – произнес Рон, – ты должен рассказать…

– Ничего я не должен, – оборвал Гарри. – Надо было как следует заниматься окклуменцией, ничего бы и не увидел. Я же должен научиться блокировать эту чушь. Так, по крайней мере, они хотят.

Под словом «они» подразумевался Думбльдор. Гарри лег, повернулся к Рону спиной и через некоторое время услышал скрип матраса – Рон тоже улегся в постель. Шрам опять стало жечь, и, чтобы не застонать, Гарри вцепился зубами в подушку. Он знал: сейчас, в эту самую минуту, Эйвери карают.

Чтобы поговорить с Гермионой, Гарри и Рону пришлось ждать первой перемены – они хотели быть уверены, что их не подслушают. Они вышли во двор – на улице было прохладно, ветрено, – и там, в любимом уголке, Гарри подробно пересказал свой сон. Гермиона долго молчала и с какой-то болезненной сосредоточенностью разглядывала безголовых Фреда и Джорджа, которые на другом конце двора из-под полы продавали уборы головные.

– Так вот почему его убили, – пробормотала она, оторвав наконец взгляд от близнецов. – Дод попытался украсть оружие, и с ним случилось что-то непонятное. Видимо, само оружие или пространство вокруг защищено мощными заклятиями, чтобы нельзя было дотронуться. Поэтому он повредился в уме и разучился говорить. Но помните, что сказала знахарка? Он выздоравливал. А это большой риск, они не могли такого допустить. Насколько я понимаю, то, что с ним случилось, вызвало шок, и проклятие подвластия пало. Потом речь бы восстановилась и он бы обо всем рассказал… И все узнали бы, что его послали украсть оружие. И конечно, Люциус Малфой легко мог наслать проклятие – он же не вылезает из министерства!

– Он там был даже в день слушания, – подтвердил Гарри. – И… постойте-ка, – добавил он. – Мы его встретили в коридоре возле департамента тайн! Твой папа еще сказал, что Малфой, наверно, хочет узнать о результатах слушания, но… что, если…

– Стурджис! – в ужасе ахнула Гермиона.

– Что Стурджис? – удивился Рон.

– Его… – еле слышно вымолвила Гермиона, – его арестовали, когда он пытался взломать какую-то дверь! Значит, Малфой подчинил себе и его! И как раз в тот день, когда вы его видели, Гарри! У Стурджиса был плащ-невидимка Шизоглаза, так? Что, если он стоял в плаще у двери и случайно пошевелился, а Малфой услышал? Или применил проклятие подвластия наугад, на случай, если у двери окажется часовой? И потом, при первой же возможности – например, когда снова подошла его очередь стоять на часах – Стурджис попытался пробраться в департамент и украсть оружие для Вольдеморта – Рон, тихо! – но его поймали и посадили в Азкабан… – Она посмотрела на Гарри: – Гадвуд рассказал Вольдеморту, как заполучить оружие?

– Я не слышал всего разговора, но похоже на то, – сказал Гарри. – Гадвуд раньше работал в департаменте… теперь, наверно, Вольдеморт пошлет на задание его?

Гермиона, погруженная в раздумья, кивнула. А затем вдруг заявила:

– Ты не должен был этого видеть, Гарри.

– Что? – растерялся он.

– Ты же учишься блокировать сознание от таких вещей, – очень серьезно сказала она.

– Да, – согласился Гарри, – но…

– Значит, нам надо забыть об этом сне, – решительно перебила Гермиона. – А тебе с сегодняшнего дня как следует взяться за окклуменцию.

Дни летели, но дела шли все так же плохо. Гарри дважды получил «У» по зельеделию; он переживал из-за Огрида и постоянно думал о своем сне, но с друзьями поговорить не решался – очень не хотелось снова получить выволочку от Гермионы. Обсудить бы все с Сириусом… Нет, нельзя, исключено. Но выбросить сон из головы не удавалось, и Гарри старался поглубже затолкать его в подсознание.

Увы, подсознание лишилось былой неприкосновенности.

– Вставай, Поттер.

С той ночи, когда Гарри видел сон, прошло недели две. Гарри снова стоял на коленях в кабинете Злея и, тряся головой, пытался прийти в себя. Перед ним в тысячный, наверное, раз пронеслась череда детских воспоминаний – он и не подозревал, что столько всего помнит, – о том, как его унижали Дудли и его банда.