Текст книги "Гарри Поттер. Полная коллекция"

– Рон, – позвала Гермиона так тихо, что он смог притвориться, будто не услышал из-за чечетки дождя по брезенту.

– Я думал, ты понимаешь, на что идешь, – сказал Гарри.

– Да, я тоже так думал.

– И в чем же именно не оправдались твои ожидания? – спросил Гарри. – Ты полагал, что мы будем ночевать в дорогих отелях? И через день отыскивать по окаянту? Надеялся к Рождеству вернуться к мамочке?

– Мы считали, ты знаешь, что делать! – заорал Рон, вскакивая с кровати. Каждое его слово пронзало Гарри раскаленным ножом. – Считали, что Думбльдор все объяснил, что у тебя есть нормальный план!

– Рон! – На сей раз Гермиону трудно было не услышать, но Рон опять не обратил на нее внимания.

– Ну простите, что разочаровал, – отозвался Гарри спокойно, хоть и чувствовал себя опустошенным, бесполезным. – Я с самого начала честно рассказал все, что узнал от Думбльдора. И, если ты не заметил, мы-таки нашли один окаянт…

– Ага, только ни шиша не можем от него избавиться, и фиг знает, где искать остальные…

– Сними медальон, Рон, – очень пронзительно сказала Гермиона. – Пожалуйста, сними. Ты бы не говорил так, если бы не проносил его целый день.

– Говорил бы, – вмешался Гарри, не желая искать Рону оправданий. – Думаете, я не замечал, как вы шепчетесь за моей спиной? Вы считаете, я не догадываюсь о чем?

– Гарри, мы не…

– Не ври! – закричал Рон на Гермиону. – Сама говорила то же самое. Что разочарована и надеялась, что он лучше подготовлен…

– Это я о другом, Гарри! Все совсем не так! – Гермиона заплакала.

Дождь стучал по крыше, слезы текли по лицу Гермионы. Недавний восторг исчез, будто и не было, как огни фейерверка, которые вспыхнули и погасли, оставив за собой лишь холод, сырость и темноту. Меч Гриффиндора неизвестно где, а они трое – всего-навсего подростки, чье единственное достижение в том, что их пока еще не прикончили.

– Так чего же ты до сих пор здесь? – спросил Гарри Рона.

– А пес знает.

– Ну, отправляйся домой.

– А вот и отправлюсь! – закричал Рон, наступая на Гарри. Тот не попятился. – Слышал, что они сказали о моей сестре? Но тебе ведь плевать, правда? «Подумаешь, Запретный лес». Мистер «Я и не такое видал»! Тебе дела нет, что с ней случилось в лесу, а мне вот есть, там же гигантские пауки, там нечисть всякая…

– Я только сказал, что она была не одна и с Огридом…

– Да я понял, понял! Тебе по барабану. Судьба моей семьи тебя не заботит. «Уизли уже хватает изуродованных детей» – слышал?

– Да, я…

– И тебе плевать, что это значит?

– Рон! – закричала Гермиона, втискиваясь между ними. – Вряд ли произошло еще что-то страшное, новое что-нибудь. Это про Билла, и наверняка многие уже знают, что Джордж потерял ухо, а ты по идее умираешь от ряборылицы. Я уверена, Дин имел в виду только это…

– Ах ты уверена? Тогда, конечно, не о чем и беспокоиться! Хорошо вам говорить, у вас-то родители ничем не рискуют…

– Мои родители умерли! – заорал Гарри.

– Мои от этого тоже недалеки! – закричал Рон.

– Тогда катись! – взревел Гарри. – Возвращайся домой, притворись, что выздоровел, и пусть мамуля накормит тебя до отвала…

Рон дернулся, Гарри отреагировал мгновенно, но прежде чем они успели достать волшебные палочки, Гермиона подняла свою.

– Протего! – закричала она, и невидимый барьер отделил Рона от нее и Гарри. Силой заклинания всех отбросило назад на несколько шагов. Рон и Гарри смотрели друг на друга через прозрачную преграду как незнакомцы. Гарри жгла ненависть: между ним и Роном что-то сломалось.

– Окаянт оставь, – потребовал Гарри.

Рон снял медальон и бросил в кресло.

Затем повернулся к Гермионе:

– А ты куда?

– В смысле?..

– Остаешься или как?

– Я… – Вид у нее сделался совершенно несчастный. – Да… да, остаюсь. Рон, мы обещали помочь Гарри…

– Ясно: выбираешь его.

– Рон… нет… пожалуйста… Вернись!

Гермиона бросилась за ним, но стена, которую она сама же и создала, ее не пустила. Пока Гермиона снимала заклятие, Рон выскочил из палатки и пропал в ночи. Гарри не сдвинулся с места и молча слушал, как Гермиона плачет, зовет Рона.

Через несколько минут она вернулась. Мокрые волосы облепили ее лицо.

– У-у-у-ушел. Дезаппарировал…

Она рухнула в кресло, свернулась клубочком и зарыдала.

Гарри как-то весь оцепенел. Он взял окаянт и повесил на шею. Снял плед с кровати Рона, укрыл Гермиону, забрался на свою кровать и уставился в темный потолок палатки, прислушиваясь к шуму дождя.

Глава шестнадцатая
Годрикова лощина

Наутро Гарри не сразу вспомнил о случившемся, а вспомнив, наивно понадеялся, что это был сон, что Рон на месте и никуда не уходил. Но потом он повернул голову на подушке, и ему стала видна пустая постель внизу – она притягивала взгляд, как труп. Стараясь туда не смотреть, Гарри спрыгнул на пол. Гермиона уже возилась на кухне. Она не пожелала Гарри доброго утра и отвела глаза, когда он прошел мимо.

«Его нет, – повторял про себя Гарри, – нет». Он мысленно твердил это, умываясь и одеваясь, будто надеялся приглушить свое потрясение. «Его нет. Он не вернется». Горькая правда. Как только Гарри с Гермионой переберутся на новое место и наложат защитные чары, Рон больше не сможет их отыскать.

Завтракали в молчании. Глаза Гермионы покраснели, опухли; похоже, не спала всю ночь. Они собрали вещи. Гермиона тянула время, и Гарри понимал почему. Несколько раз он замечал, как она вскидывает голову, словно заслышав сквозь шум дождя чьи-то шаги, однако рыжеволосая фигура так и не появилась из-за деревьев. А Гарри, когда оглядывался вместе с Гермионой (он тоже еще не потерял надежды) и видел одни только мокрые деревья, всякий раз вспыхивал от гнева. В голове звучало: «Мы считали, ты знаешь, что делать!» – И Гарри с тяжелым сердцем продолжал складывать вещи.

Глинистая речка стремительно поднималась и грозила выйти из берегов. Гарри и Гермиона уже час как должны были покинуть стоянку. Гермиона трижды заново переупаковала бисерную сумочку; поводы для отсрочки закончились. Они крепко взялись за руки и перенеслись на ветреное взгорье, покрытое вересковым ковром.

Гермиона сразу отпустила руку Гарри, отошла, села на валун и уткнулась лицом в колени. Все ее тело сотрясалось от рыданий. Гарри наблюдал за ней, понимая, что должен подойти и утешить, но что-то не давало ему сдвинуться с места. Внутри все застыло и замерзло. Перед глазами опять возникло презрительное лицо Рона. Гарри зашагал по вереску, описывая большой круг с плачущей Гермионой в центре, бормоча защитные заклинания, которые обычно накладывала она.

За несколько дней они и словом не обмолвились о Роне. Гарри твердо решил не упоминать больше его имени, и Гермиона, кажется, это понимала, хотя иногда по ночам плакала, считая, что Гарри спит. Он же в свете волшебной палочки изучал Карту Каверзника и ждал, когда в коридорах «Хогварца» возникнет точка с надписью «Рон» – это означало бы, что их друг, защищенный чистокровным статусом, вернулся в уютный замок. Но Рон на карте не появлялся, а спустя некоторое время Гарри осознал, что открывает карту лишь затем, чтобы впиться жадными глазами в имя Джинни в спальне для девочек – смотреть и гадать, чувствует ли она во сне его взгляд, понимает ли, что он думает о ней и надеется, что с ней все в порядке.

Каждый день они с Гермионой пытались вычислить, где Думбльдор спрятал меч Гриффиндора, однако чем дальше, тем неправдоподобнее становились их теории. Как бы Гарри ни напрягался, он не мог припомнить ничего, что давало бы ключ к разгадке. Временами он уже не знал, на кого злится больше: на Рона или на Думбльдора. «Мы считали, ты знаешь, что делать… Считали, что Думбльдор все объяснил, что у тебя есть нормальный план!»

Бесполезно себя обманывать – Рон прав. Думбльдор почти не оставил Гарри подсказок. Они нашли один окаянт, но не знают, как его уничтожить. Другие окаянты по-прежнему недосягаемы. Какая-то безысходность. Гарри уже склонялся к мысли, что поступил самонадеянно, позволив друзьям сопровождать его в этом бессмысленном путешествии. Он ничего не знал, не представлял, как быть дальше, и с ужасом ждал, что и Гермиона вот-вот скажет: с меня довольно, я ухожу.

Вечера они проводили в молчании. Гермиона вытаскивала портрет Финея Нигеллия и ставила его в кресло, будто затем, чтобы хоть отчасти заполнить пустоту на месте Рона. Финей Нигеллий, несмотря на угрозы никогда больше не появляться, кажется, не мог противостоять соблазну что-нибудь вызнать про Гарри и раз в несколько дней соглашался вернуться – как раньше, с завязанными глазами. А Гарри даже радовался: все-таки собеседник, пусть заносчивый и ехидный. Гарри и Гермиона ждали любых новостей из «Хогварца» – правда, информатор из Финея получался не ахти. Он до небес превозносил Злея, первого директора-слизеринца после него самого, и Гарри с Гермионой приходилось следить за собой, чтобы не ляпнуть ничего оскорбительного или критического, иначе Финей тотчас удалялся.

Так или иначе, кое-что удалось выяснить. Против Злея постоянно, хоть и неявно бунтовала старая школьная гвардия. Джинни запретили посещать Хогсмед. Злей вернул старый декрет Кхембридж, запрещавший собрания трех и более учеников и создание неформальных объединений.

Из этого Гарри сделал вывод, что Джинни и, возможно, Невилл с Луной не оставили «Думбльдорову армию». Ему остро, до боли в животе, хотелось увидеть Джинни. А еще он все чаще думал о Роне… и о Думбльдоре… и о «Хогварце», по которому скучал почти так же сильно, как по Джинни. Более того, когда Финей Нигеллий говорил о жестоких новых порядках, Гарри на безумную долю секунды охватывало желание все бросить, вернуться в «Хогварц» и там бороться с режимом Злея. Есть до отвала, спать в мягкой постели, а главное, переложить бремя ответственности на других – что может быть лучше? Но потом Гарри вспоминал, что он – Нежелательный № 1 и за его голову назначена награда в десять тысяч галлеонов, а явиться в «Хогварц» сейчас – все равно что сдаться министерству. Финей Нигеллий иногда, сам того не желая, напоминал об этом, будто невзначай спрашивая о местонахождении Гарри и Гермионы, – но тогда она сразу убирала картину в сумочку, и Финей после столь бесцеремонного прощания по три-четыре дня категорически отказывался приходить.

Неотвратимо холодало. Они не отваживались подолгу оставаться на одном месте и потому не ограничивались югом Англии, где разве что подмерзала земля, а путешествовали по всей стране, бросая вызов стихиям. В горах по палатке колотил ледяной дождь, на обширных унылых болотах ее затапливало холодной водой, а на островке посреди шотландского озера за ночь наполовину занесло снегом.

В окнах домов уже посверкивали огнями рождественские елки, и однажды Гарри твердо решил снова напомнить о единственном, пожалуй, еще не исследованном месте. Тем вечером они вкусно поели: Гермиона под плащом-невидимкой взяла в супермаркете продукты (честно бросив деньги в открытую кассу), и Гарри счел, что после спагетти болоньезе и консервированных груш она будет сговорчивее. Кроме того, он дальновидно предложил отдохнуть несколько часов от окаянта, и тот висел рядом с ним на спинке кровати.

– Гермиона?

– Ммм? – Она свернулась калачиком в продавленном кресле и читала «Сказки барда Бидля». Интересно, что еще нового можно оттуда почерпнуть? Книжка-то маленькая. Но, очевидно, что-то оставалось – на подлокотнике лежал открытый «Тарабарий Толковиана».

Гарри кашлянул; ровно так же он себя чувствовал, когда просил у профессора Макгонаголл разрешения посещать Хогсмед, хотя Дурслеи и не подписали ему разрешение.

– Гермиона, я тут подумал…

– Гарри, хочу тебя попросить.

Явно не слушая, она протянула ему «Сказки барда Бидля».

– Взгляни на этот символ, – она показала на что-то вверху страницы. Поверх заглавия сказки (впрочем, Гарри не умел читать древних рун и не был уверен, что это заглавие) на него смотрел треугольный глаз со зрачком, пересеченным вертикальной линией.

– Я же не изучал древние руны, Гермиона.

– Знаю, но это не руна, этого нет в справочнике. Я думала, это глаз, но теперь сомневаюсь. Он чернильный, его кто-то нарисовал в книге! Вспомни, ты когда-нибудь видел это раньше?

– Нет… хотя… погоди. – Гарри присмотрелся внимательней. – Такой амулет вроде был у отца Луны?

– Вот и мне показалось!

– Тогда это знак Гриндельвальда.

Гермиона уставилась на него, разинув рот:

– Что?!

– Крум сказал…

Гарри повторил историю, услышанную на свадьбе. Гермиона смотрела на него в полном потрясении.

– Знак Гриндельвальда? – Она перевела взгляд с Гарри на загадочный символ, потом обратно. – Никогда не слышала, что у Гриндельвальда был знак. Об этом нигде не упоминается.

– Ну вот Крум говорил, что этот символ был высечен на стене «Дурмштранга», причем лично Гриндельвальдом.

Нахмурившись, Гермиона откинулась на спинку кресла.

– Очень странно. Если это знак черной магии, как он попал в книгу детских сказок?

– Непонятно, – согласился Гарри. – И чтобы Скримджер проглядел? Он был министр, ему полагалось быть экспертом в таких делах.

– Да уж… Может, он, как я, подумал, что это глаз? У остальных сказок тоже маленькие рисунки над заголовками.

Она замолкла, разглядывая странный знак. Гарри снова завел свое:

– Гермиона?

– Ммм?

– Я тут подумал. Я… хочу в Годрикову Лощину.

Она рассеянно на него посмотрела, явно продолжая размышлять над непонятным символом, а после сказала:

– Да. Я тоже об этом думала. Пора.

– Ты меня правильно расслышала?

– Конечно. Ты хочешь в Годрикову Лощину. Я согласна. Надо там побывать. Самое вероятное место. Опасно, конечно, но чем дольше я думаю, тем больше мне кажется, что он там.

– Э-э… кто там? – спросил Гарри.

Ее лицо, как зеркало, отразило его недоумение:

– Не кто, а что. Меч, разумеется! Думбльдор ведь знал, что ты захочешь туда вернуться. Как-никак, Годрикова Лощина – место рождения Годрика Гриффиндора.

– Правда? Гриффиндор родился в Годриковой Лощине?

– Гарри, ты когда-нибудь открывал «Историю магии»?

– Э-э… – Гарри улыбнулся – словно впервые за несколько месяцев: мышцы лица будто заржавели. – Открывал… однажды… когда купил…

– Я думала, ты догадаешься, раз деревня названа его именем. – Гермиона вдруг напомнила себя прежнюю: казалось, вот-вот скажет, что ей надо в библиотеку. – В «Истории магии» есть о ней немного, сейчас, подожди…

Она порылась в бисерной сумочке, извлекла старый школьный учебник, «Историю магии» Батильды Бэгшот, и пролистала до нужной страницы.

– «После принятия Международного закона о секретности в 1689 году колдуны решили спрятаться навсегда и, вполне естественно, начали создавать внутри государства свои сообщества. Ради взаимной защиты и поддержки они селились небольшими группами в маленьких деревнях. Тинворт в Корнуолле, Верхний Флэгли в Йоркшире, Колготтери Сент-Инспекторт на южном побережье Англии дали приют целому ряду колдовских семей, живших бок о бок с муглами, которые терпимо относились к подобному соседству либо находились порой под действием заморочного заклятия. Наибольшую известность среди таких смешанных поселений приобрела Годрикова Лощина, деревня к юго-западу от Лондона, где родился великий колдун Годрик Гриффиндор и где Ах Айдамастер, кузнец-чародей, создал первого Золотого Проныру. На кладбище здесь можно встретить фамилии многих старинных колдовских династий, что, без сомнения, породило легенды о привидениях, на протяжении долгих веков обитающих при местной церквушке». Ты и твои родители не упомянуты. – Гермиона закрыла книгу. – Профессор Бэгшот остановилась на событиях конца девятнадцатого столетия. Но подумай: Годрикова Лощина, Годрик Гриффиндор, меч Гриффиндора. Наверняка Думбльдор рассчитывал, что ты уловишь связь?

– А-а… да…

Гарри не хотелось признаваться, что, предлагая отправиться в Годрикову Лощину, он вовсе не думал о мече. В родной деревне его манили могилы родителей, дом, где он чудом избежал смерти, и Батильда Бэгшот.

– Помнишь, что говорила Мюриэль? – чуть погодя спросил он.

– Кто?

– Ну, – Гарри замялся, не желая упоминать Рона. – Двоюродная бабушка Джинни. Которая на свадьбе сказала, что у тебя тощие ноги.

– А, – отозвалась Гермиона.

Возникла неловкая пауза: Гарри знал, что Гермиона почувствовала, как на горизонте замаячило имя Рона, и поторопился продолжить:

– Мюриэль говорила, что Батильда Бэгшот до сих пор живет в Годриковой Лощине.

– Батильда Бэгшот, – пробормотала Гермиона, пробежав указательным пальцем по выпуклым буквам имени автора на обложке «Истории магии». – Что же, наверное…

Она ахнула так, что у Гарри внутри все оборвалось. Выхватив волшебную палочку, он развернулся, почти ожидая увидеть руку, отводящую входную шторку, но на пороге никого не было.

– Что? – сердито спросил он, выдохнув с облегчением. – Что ты меня пугаешь? Я думал, как минимум Упивающиеся Смертью пожаловали.

– Гарри! А что, если меч у Батильды? Что, если Думбльдор поручил его ей?

Гарри задумался. Батильда уже очень старая и, по выражению Мюриэль, «совсем того». Мог ли Думбльдор спрятать меч Гриффиндора у нее? Если так, он действовал на авось: он никогда не говорил, что заменил меч подделкой, и ни словом не обмолвился о знакомстве с Батильдой. Однако сейчас, когда идея Гермионы так Гарри на руку, высказывать сомнения не время.

– Не исключено! Так что – в Годрикову Лощину?

– Да, только нужно тщательно все обдумать. – Гермиона села прямее, не меньше Гарри воодушевившись оттого, что у них наконец-то есть план. – И для начала потренироваться в совместном дезаппарировании под плащом-невидимкой. Прозрачаровальное заклятие тоже пригодится. Или уж не стесняться и воспользоваться всеэссенцией? Тогда нужны чьи-то волосы. На самом деле, Гарри, пожалуй, так разумнее: чем сильнее маскировка, тем лучше…

Гарри слушал и кивал при каждой паузе, но думал о другом. Впервые с тех пор, как стало известно, что меч в «Гринготтсе» – подделка, он волновался в предвкушении.

Скоро он попадет домой, туда, где когда-то у него была семья. Если бы не Вольдеморт, Гарри вырос бы и проводил каникулы в Годриковой Лощине. Приглашал бы к себе друзей… Может, у него были бы братья и сестры… и праздничный пирог на семнадцатилетие ему испекла бы родная мама. Утраченная жизнь еще никогда не казалась такой реальной, как сейчас, когда Гарри предстояло увидеть место, где у него все отняли. Ночью, едва Гермиона ушла спать, он тихонько достал из ее сумочки свой рюкзак, а оттуда – фотоальбом, давний подарок Огрида. Гарри уже много месяцев не рассматривал снимки родителей – единственное, что от них осталось. Они улыбались, махали ему руками…

Гарри с радостью помчался бы в Годрикову Лощину на следующий же день, но у Гермионы имелись свои соображения. Она по-прежнему не сомневалась, что Вольдеморт только и ждет, когда Гарри вернется к месту родительской гибели, и объявила, что необходима безупречная маскировка. Лишь через неделю – когда они тайком надергали волос у невинных муглов, занятых рождественскими покупками, и вдоволь попрактиковались в совместном аппарировании под плащом-невидимкой – Гермиона сочла возможным отправиться в путь.

Они решили аппарировать в темноте. Уже смеркалось, когда они наконец проглотили всеэссенцию и Гарри стал лысеющим немолодым муглом, а Гермиона – его женой, маленькой серой мышкой. Бисерная сумка со всеми вещами (кроме окаянта, который висел у Гарри на шее) лежала во внутреннем кармане застегнутого пальто Гермионы. Гарри накрыл ее и себя плащом-невидимкой, и они провалились в удушающую тьму.

Гарри открыл глаза. Сердце колотилось в горле. Они стояли, держась за руки, на заснеженной узкой улице под темно-синим небом и первыми, еще бледными, ночными звездами. Вдоль улицы тянулись дома; в окнах мерцали рождественские гирлянды. Короткая дорога впереди, вся золотая в свете фонарей, вела к центру деревни.

– Ох уж этот снег! – прошептала Гермиона. – И как мы не подумали? Миллион предосторожностей, а все равно оставим следы! Придется заметать… Ты иди, я сама.

Гарри не хотел входить в деревню, словно лошадь из школьного спектакля – прячась под плащом и вдобавок заметая следы заклинаниями.

– Давай снимем плащ, – сказал он.

Гермиона посмотрела испуганно, и Гарри добавил:

– Брось! Мы на себя не похожи, и вокруг никого нет.

Он сунул плащ под куртку, и они зашагали вперед. Морозный воздух обжигал лица. Где тут дом Джеймса и Лили, где – Батильды? Гарри смотрел на парадные двери, на крыши и веранды, укрытые снегом, и гадал, вспомнит ли свой дом, хоть в глубине души и понимал, что это невозможно: ему тогда было чуть больше года. Гарри вообще не был уверен, что сможет его увидеть, – неизвестно, что происходит, когда умирают те, кто участвовал в наложении Заклятия Верности. Узкая улочка вильнула налево, к сердцу деревни, и Гарри с Гермионой очутились на маленькой площади.

Повсюду сверкала разноцветная иллюминация, а в центре стоял обелиск, очевидно, военный. Его частично заслоняла потрепанная ветром елка. Несколько магазинов, почта, паб; маленькая церковь с витражными окнами, которые осыпали площадь световыми рубинами, изумрудами и сапфирами.

Здесь люди утоптали снег, и он стал твердым, скользким. Жители деревни сновали туда-сюда; их фигуры высвечивались уличными фонарями. Когда открывалась дверь паба, до Гарри и Гермионы доносились взрывы хохота, музыка. Затем в церквушке запели праздничный гимн.

– Гарри, так сегодня сочельник! – воскликнула Гермиона.

– Правда?

Он потерял счет времени, и они уже много недель не видели газет.

– Точно. – Гермиона смотрела на церковь. – Они… наверняка там. Твои мама и папа. Видишь, за церковью кладбище?

Гарри почувствовал… не волнение, нет. Скорее страх. Очутившись рядом, он уже и не знал, хочет ли все это видеть. Гермиона, должно быть, догадалась – она взяла его за руку и на сей раз зашагала первая, ведя его за собой. Но на середине площади остановилась как вкопанная.

– Гарри, смотри!

Она указывала на обелиск. Когда они подошли, он изменился. Вместо памятника сплошь в именах и фамилиях Гарри увидел скульптурную группу из трех человек: мужчину в очках, с взъерошенными волосами, и длинноволосую женщину с приятным лицом и малышом на руках. На головах у всех троих пушистыми шапками лежал снег.

Гарри медленно приблизился, вглядываясь в лица родителей. Он и представить не мог, что найдет здесь такие статуи. И вообще… странно видеть самого себя, высеченного из камня, – счастливого малыша без шрама на лбу.

– Пойдем, – бросил Гарри, насмотревшись, и они направились к церкви. Перейдя дорогу, он оглянулся: статуя вновь стала военным мемориалом.

Чем ближе к церкви, тем громче звучало пение. У Гарри перехватило горло. Он вспомнил «Хогварц»: Дрюзг выкрикивает из доспехов грубо переиначенные рождественские гимны, и двенадцать елей в Большом зале, и Думбльдор в соломенной дамской шляпке, извлеченной из хлопушки, и Рон в вязаном свитере…

Они оказались перед узкой арочной калиткой. Гермиона постаралась открыть ее беззвучно, и они протиснулись внутрь. По обе стороны от скользкой дорожки к дверям церкви лежал глубокий нетронутый снег. Они побрели по снежной целине вокруг здания, держась в тени под ярко освещенными окнами и оставляя за собой глубокие борозды.

За церковью припорошенные надгробные плиты рядами выступали из-под бледно-голубого снежного покрывала, искрившегося золотым, синим, зеленым там, куда падал свет витражей. Крепко сжимая в кармане куртки волшебную палочку, Гарри подошел к ближайшей могиле.

– Гляди-ка, Аббот! Какой-нибудь давно забытый родственник Ханны!

– Говори потише, – шикнула Гермиона.

Они уходили все дальше по кладбищу, оставляя на снегу черные следы. Останавливались прочитать надписи на старых надгробиях и часто оглядывались, проверяя, нет ли слежки.

– Гарри, вот!

Гермиону отделяли от него два ряда надгробий. Он двинулся к ней; сердце отчаянно билось.

– Это что?..

– Нет, но посмотри!

Она указала на темный камень. Гарри наклонился и на замшелом мерзлом граните увидел слова «Кендра Думбльдор» и чуть ниже даты рождения и смерти. «И дочь ее Ариана». Еще на камне была эпитафия:

Где сокровище ваше, там и сердце ваше будет.

Итак, Рита Вритер и Мюриэль хотя бы отчасти говорили правду. Семья Думбльдора действительно жила здесь, и некоторые здесь умерли.

Видеть могилу оказалось тяжелей, чем слышать о ней. Гарри не мог избавиться от мыслей о том, как прочно связывает их с Думбльдором это кладбище. Думбльдор обязан был рассказать ему, но не посчитал нужным. Они могли бы вместе прийти на эти могилы. Гарри на миг представил, что стоит здесь с Думбльдором. Как бы это их объединило, как много бы для него значило! Но то, что их родные похоронены рядом, Думбльдор, похоже, считал несущественным совпадением, не касающимся миссии, которую он возложил на Гарри.

Гермиона смотрела на него, и он был рад, что его лицо скрыто тенью. Он вновь прочел слова на надгробии: «Где сокровище ваше, там и сердце ваше будет». Он не понимал, что это значит. А ведь выбрал фразу Думбльдор, старший в семье после смерти матери.

– Ты уверен, что он никогда не упоминал?.. – начала Гермиона.

– Нет, – отрезал Гарри. – Давай искать дальше. – Он отвернулся от камня: не хотел, чтобы волнение омрачилось обидой.

– Здесь! – через пару секунд закричала из темноты Гермиона. – Ой нет, извини! Я думала, тут написано «Поттер».

Она смахивала снег с раскрошившегося, поросшего мхом камня и смотрела на него, хмуря брови.

– Гарри, вернись на секунду.

Ему очень не хотелось отвлекаться, но он все-таки поплелся назад по снегу.

– Что?

– Смотри!

Могила была очень старая. Надпись так истерлась, что Гарри не смог прочитать. Но Гермиона показала на символ под именем.

– Гарри, это знак из книги!

Он вгляделся внимательней. Сложно было что-то разобрать, однако под истертыми буквами и цифрами виднелся треугольный знак.

– Да… может быть…

Гермиона зажгла волшебную палочку и направила ее на камень:

– Здесь написано Иг… Игнотус, кажется…

– Я поищу родителей, не возражаешь? – сказал Гарри чуть раздраженно и пошел прочь. Гермиона осталась стоять, склонившись над могилой.

То и дело Гарри попадались фамилии, которые он слышал в «Хогварце». Иногда встречались целые поколения колдунов: по датам понятно, что они либо все умерли, либо уехали из Годриковой Лощины. Гарри уходил все дальше и возле каждой новой могилы у него заново замирало сердце.

Вдруг резко потемнело и стало тихо. Гарри тревожно огляделся: дементоры? Но затем сообразил, что это прекратилось пение, в церкви выключили свет, а голоса прихожан, высыпавших на площадь, почти смолкли.

Из темноты, всего в паре ярдов от него, в третий раз отчетливо и звонко раздался голос Гермионы:

– Гарри, они здесь… Вот.

По ее голосу он понял: там его мама и папа. Он направился к Гермионе. Что-то больно стиснуло грудь, совсем как после гибели Думбльдора, – горе, которое физически, как тяжелый камень, придавило сердце и легкие.

Надгробие стояло всего через два ряда за могилами Кендры и Арианы. Как и гробница Думбльдора, оно было из белого мрамора и словно сияло в ночи; надпись легко читалась. Гарри не пришлось ни вставать на колени, ни даже подходить близко.

ДЖЕЙМС ПОТТЕР,

родился 27 марта 1960 года,

умер 31 октября 1981 года

ЛИЛИ ПОТТЕР,

родилась 30 января 1960 года,

умерла 31 октября 1981 года

Последний же враг истребится – смерть.

Гарри читал очень медленно, будто у него всего один шанс понять смысл этих слов. Последнюю строчку он произнес вслух.

– «Последний же враг истребится – смерть»… – В голову пришла ужасная мысль, и его охватила паника. – Это же Упивающиеся Смертью так думают? Зачем это здесь?

– Тут другой смысл, Гарри. Не про такую победу над смертью, как у них, – мягко сказала Гермиона, – а про… ну, знаешь… жизнь на том свете. После смерти.

«Но они не живут, – подумал Гарри. – Их нет». Пустые слова не отменят того, что здесь, под снегом, под равнодушным ко всему камнем, лежат останки его родителей. Он не совладал с собой. По щекам покатились горячие слезы; они обжигали кожу и тотчас замерзали на лице. Стоит ли притворяться и вытирать их? Гарри дал волю чувствам и, плотно сжав губы, смотрел вниз, на толстый снежный ковер, укрывший Лили и Джеймса – теперь-то уже лишь кости, прах, – которые даже не подозревали, не беспокоились о том, что их сын стоит рядом, что он жив и сердце его бьется, ибо они пожертвовали собой ради него. Ему захотелось уснуть под снегом вместе с ними.

Гермиона взяла его руку и крепко сжала. Гарри не мог посмотреть на нее, но ответил на пожатие. Он судорожно глотал ночной воздух, пытаясь успокоиться. Надо было что-то принести, но он не подумал, а сейчас вокруг ни одного растения, только снег и лед… Но Гермиона волшебной палочкой описала круг, и в воздухе расцвел венок из морозника. Гарри поймал его и положил на могилу родителей.

Как только он выпрямился, ему захотелось уйти. Невозможно дольше здесь оставаться. Он обнял Гермиону за плечи, она обхватила его за талию, они молча развернулись и побрели назад по глубокому снегу, мимо матери и сестры Думбльдора, к темной церкви и пока неразличимой узкой калитке.