Текст книги "Гарри Поттер. Полная коллекция"

Гарри ждал, но Думбльдор медлил.

– Я все равно не понимаю…

– Вольдеморт хотел убить тебя в раннем детстве из-за пророчества, которое было сделано незадолго до твоего рождения. Он знал, что оно существует, но не знал, в чем его полная суть, и убивать тебя отправился, полагая, что действует в соответствии с предсказанием. К несчастью для себя, он понял, что ошибался, – проклятие не убило тебя, но отрикошетило в него. Поэтому, вернувшись в свое тело, он твердо решил выяснить, что гласит пророчество. Его решимость подогревало и то, что ты поразительным образом избежал гибели при столкновении с ним в прошлом году. Он хотел знать, как тебя уничтожить. Это и есть оружие, которое он столь упорно искал.

Солнце взошло высоко, и все вокруг купалось в его лучах. Стеклянный ларец, где хранился меч Годрика Гриффиндора, казался белым, непрозрачным; на полу серебристыми дождевыми каплями сверкали обломки инструментов. За спиной Гарри в своем пепельном гнезде тихо курлыкал малыш Янгус.

– Пророчество разбилось, – безучастно сказал Гарри. – Я тащил Невилла по ступеням… там… в зале, где арка… его мантия порвалась, и оно выпало…

– Выпала запись, хранившаяся в департаменте тайн. Но некто слышал это пророчество и прекрасно его помнит.

– А кто его слышал? – спросил Гарри. Но он уже знал ответ.

– Я, – ответил Думбльдор. – Шестнадцать лет назад, холодным дождливым вечером, в гостиничном номере при «Башке борова». Я пошел туда на встречу с претенденткой на должность преподавателя прорицания, хотя, вообще говоря, уже подумывал исключить этот предмет из программы. Но претендентка была праправнучкой одной очень знаменитой и очень одаренной прорицательницы, и я считал, что хотя бы из вежливости должен с ней встретиться. Она разочаровала меня – я не обнаружил у нее и следа дарования. Со всей возможной любезностью я ей отказал и уже собрался уходить.

Думбльдор встал, прошел к черному шкафу возле шеста Янгуса. Наклонился, снял крючок и вытащил полую каменную чашу с выгравированными рунами по краям – ту самую, что показала Гарри, как его отец издевался над Злеем. Потом вернулся к столу, поставил дубльдум, поднес к виску палочку. Извлек из головы серебристую паутинку мысли, поместил в чашу. Сел за стол и задумчиво уставился на клубы воспоминаний в дубльдуме. Затем со вздохом легонько коснулся их кончиком волшебной палочки.

Над чашей встала фигура, укутанная в многочисленные шали, в очках, увеличивавших глаза до невероятных размеров. Она медленно вращалась, ногами стоя в чаше. Потом Сибилла Трелони заговорила – не как обычно, загадочно и загробно, а грубо, хрипло: Гарри такое однажды уже слышал.

– Грядет тот, кто одолеет Черного Лорда… рожденный на исходе седьмого месяца трижды бросавшими ему вызов… Черный Лорд отметит его равным себе… однако ему дарована сила, коя неведома Черному Лорду… и один умрет от руки другого, ибо выжить суждено лишь одному… тот, кто одолеет Черного Лорда, родится на исходе седьмого месяца…

И Трелони вновь тихо утонула в серебристых клубах.

В кабинете стояло гробовое молчание. Ни профессор Думбльдор, ни Гарри, ни портреты не издавали ни звука. Даже Янгус затих.

– Профессор Думбльдор? – еле слышно позвал Гарри: Думбльдор, не отрывая глаз от дубльдума, погрузился в глубокие раздумья. – Это… это значит… что это значит?

– Это значит, – ответил Думбльдор, – что примерно шестнадцать лет назад, в конце июля, родился некто, у кого есть шанс убить лорда Вольдеморта. А до этого родители мальчика трижды бросали Вольдеморту вызов.

Гарри показалось, что над его головой вот-вот сомкнется черная пучина. Снова стало трудно дышать.

– То есть это… я?

Думбльдор внимательно посмотрел на него сквозь очки.

– Знаешь, что странно, Гарри, – очень тихо заговорил он. – Пророчество Сибиллы могло касаться вовсе не тебя. В том году в конце июля родилось двое детей. У обоих родители были членами Ордена Феникса и трижды чудом избежали гибели от рук Вольдеморта. Один из мальчиков, разумеется, ты. Второй – Невилл Лонгботтом.

– Но тогда… почему на пророчестве мое имя, а не Невилла?

– Официальную запись изменили после нападения на тебя Вольдеморта, – пояснил Думбльдор. – Хранителю Зала Пророчеств дело показалось очевидным. Он был уверен: Вольдеморт хотел убить именно тебя, потому что твердо знал, о ком говорится в пророчестве.

– То есть… это могу быть и не я? – спросил Гарри.

– Боюсь, теперь уже нет сомнений, что это ты, – проговорил Думбльдор. Было видно, что каждое слово дается ему с огромным трудом.

– Но вы говорите… Невилл тоже родился в конце июля… и его мама с папой…

– Ты забываешь о второй части пророчества… То, что этого мальчика Вольдеморт сам отметит равным себе. Он это сделал, Гарри. Он выбрал тебя, а не Невилла, и отметил шрамом, который стал и твоим благословением, и твоим проклятием.

– Но он мог выбрать не того! – воскликнул Гарри. – Может, он ошибся!

– Он выбрал ребенка, который, по его мнению, представлял бóльшую опасность, – сказал Думбльдор. – Кстати, заметь: он выбрал не чистокровного колдуна – а только такие, в соответствии с его воззрениями, достойны существовать в нашем мире. Вольдеморт выбрал полукровку, такого же, как он сам. Еще не зная тебя, он видел в тебе себя. Но не убил, а лишь отметил шрамом, подарил тебе силу, будущее. И ты не один, но уже четыре раза ускользал от него – а это не удалось ни твоим родителям, ни родителям Невилла.

– Но зачем он так сделал? – спросил Гарри. Все его тело онемело, заледенело. – Зачем было убивать меня тогда? Надо было подождать, когда мы с Невиллом станем постарше, и посмотреть, кто опаснее, его и убить…

– Пожалуй, с практической точки зрения это разумнее, – согласился Думбльдор, – но Вольдеморт знал о пророчестве не все. В гостинице при «Башке борова», которая глянулась Сибилле Трелони дешевизной, всегда проживала более, скажем так, занятная клиентура, чем в «Трех метлах». В чем ты и твои друзья, да и я сам тоже, убедились ценою больших неприятностей. Я, разумеется, отдавал себе отчет, что это не место для приватной беседы. Но, назначая там встречу с Сибиллой Трелони, я никак не предполагал, что услышу нечто достойное постороннего внимания. Моей – нашей – единственной удачей было то, что в самом начале пророчества подслушивающего обнаружили и вышвырнули вон из гостиницы.

– То есть он слышал только?..

– Начало, где предсказывается рождение мальчика в конце июля и то, что его родители трижды бросали вызов Вольдеморту. Вольдеморт не мог знать, что, попытавшись тебя убить, рискует передать тебе свою силу, отметить как равного. Поэтому ему не пришло в голову, что, возможно, следует подождать и выяснить побольше. Он не знал, что ты будешь обладать силой, коя ему неведома…

– Но я ею не обладаю! – сдавленно закричал Гарри. – У меня нет ничего такого, чего не было бы у него, я не умею сражаться, как он сегодня, и завладевать людьми, и… убивать…

– В департаменте тайн есть одна комната, – перебил Думбльдор, – ее всегда держат закрытой. Там хранится некая сила, чудеснее и страшнее смерти, человеческого интеллекта или природных стихий. Это, вероятно, самое загадочное из того, что там изучают. Сила, которая хранится в этой комнате и которой ты так щедро наделен, совершенно неподвластна Вольдеморту. Эта сила заставила тебя броситься на помощь Сириусу. Она же не позволила Вольдеморту завладеть тобой – в тебе слишком много того, что он презирает. В конечном итоге оказалось не важно, что ты не умеешь блокировать сознание. Тебя спасло твое сердце.

Гарри закрыл глаза. Если бы он не бросился спасать Сириуса, тот был бы жив… И, больше для того, чтобы не думать о Сириусе, Гарри спросил, не слишком интересуясь ответом:

– А в конце пророчества… что-то такое… выжить суждено…

– …лишь одному, – сказал Думбльдор.

– То есть, – произнес Гарри, как будто извлекая слова из пучины отчаяния, – это значит, что… один из нас в конце концов… должен убить другого?

– Да, – кивнул Думбльдор.

Они очень долго молчали. Откуда-то издалека, из-за стен кабинета, доносились голоса – видимо, школьники уже шли в Большой зал на завтрак. Поразительно, что в мире остались люди, которые хотят есть, смеются, которые не знают и не переживают, что Сириус Блэк ушел навсегда. В глубине души Гарри еще верил: отдерни он завесу, и навстречу шагнул бы Сириус, усмехнулся бы – как будто гавкнул… И однако Сириус уже был далеко-далеко…

– Гарри, я хочу еще кое-что объяснить, – неуверенно пробормотал Думбльдор. – Ты, наверно, недоумевал, почему я не назначил тебя старостой? Должен признаться… я подумал… на тебе и так лежит слишком большая ответственность.

Гарри поднял взгляд и увидел, что по щеке Думбльдора стекает слеза.

Глава тридцать восьмая
Вторая война начинается

ТОТ-КТО-НЕ-ДОЛЖЕН-БЫТЬ-ПОМЯНУТ ВЕРНУЛСЯ

В кратком заявлении в пятницу вечером министр магии Корнелиус Фудж подтвердил, что Тот-Кто-Не-Должен-Быть-Помянут вернулся в страну и возобновил свою преступную деятельность.

«С глубоким сожалением вынужден подтвердить, что колдун, именующий себя лордом… в общем, все знают, кого я имею в виду, жив и вновь находится среди нас, – сказал репортерам усталый и встревоженный министр. – С не менее глубоким сожалением должен сообщить, что дементоры в массовом порядке покинули Азкабан, выразив нежелание продолжать работать на министерство магии. Мы полагаем, что в настоящее время они подчиняются лорду… Тому Самому. Мы призываем колдовскую общественность проявлять бдительность. Министерство магии спешно издает памятки об элементарных правилах самозащиты и охраны жилищ, которые в текущем месяце будут бесплатно разосланы всем колдовским семьям».

Колдовская общественность встретила это заявление с ужасом и тревогой, поскольку вплоть до прошлой среды министерство заверяло, что «настойчивые слухи о возвращении Сами-Знаете-Кого не имеют под собой никаких оснований».

Обстоятельства, которые вынудили министерство столь резко сменить точку зрения, пока не ясны, но известно, что Тот-Кто-Не-Должен-Быть-Помянут и ряд его сторонников (так называемые Упивающиеся Смертью) в четверг ночью получили доступ в здание министерства магии.

К сожалению, нашим корреспондентам пока не удалось связаться с Альбусом Думбльдором, восстановленным в должности директора школы колдовства и ведьминских искусств «Хогварц», а также в правах члена Международной конфедерации чародейства и вновь назначенным Верховным Ведуном Мудрейха. В течение последнего года Думбльдор утверждал, что Сами-Знаете-Кто не только не умер – во что так хотелось верить колдовской общественности, – но и собирает армию, готовясь к новой попытке захвата власти. Между тем «мальчик, который остался жив»…

– Вот и ты, Гарри, – я так и знала, что куда-нибудь тебя обязательно впихнут, – сказала Гермиона, взглянув на него поверх газеты.

Они были в лазарете. Гарри сидел на краю койки Рона. Гермиона читала вслух передовицу воскресного «Оракула». У нее в ногах клубком свернулась Джинни, чью ногу мадам Помфри вылечила в мгновение ока. В кресле между двумя койками сидел Невилл – его нос тоже давно стал как новенький. Луна, которая забрела навестить больных, читала последний номер «Правдобора». Она держала журнал вверх ногами и, казалось, не слышала ничего вокруг.

– А-а, значит, он у нас опять «мальчик, который остался жив»? – саркастически бросил Рон. – Уже не чокнутый выскочка?

Он взял горсть шокогадушек из огромной кучи на тумбочке, бросил по штуке Гарри, Джинни и Невиллу, потом зубами разорвал обертку своей конфеты. Щупальца мозгов оставили у него на руках глубокие рубцы – как сказала мадам Помфри, ничто не ранит так сильно, как мысли. Впрочем, от обильного смазывания «Умиротворяющим умащением д-ра Уббли» рубцы быстро заживали.

– Да, Гарри, они тебя совсем захвалили. – Гермиона быстро пробежала глазами статью. – «Одинокий голос правды… все считали его сумасшедшим, но он твердил свое… вынужденный терпеть насмешки и клевету…» Хммм, – нахмурилась она, – вижу, они забыли упомянуть, что насмешки и клевета в основном распространялись их газетой…

Гермиона поморщилась и приложила руку к ребрам. Проклятье Долохова, хотя и ослабленное из-за того, что он произнес его про себя, причинило много бед, а лечение, говоря словами мадам Помфри, «дело долгое». Гермиона каждый день пила по десять разных микстур, быстро поправлялась и уже сильно скучала в лазарете.

– «Сами-Знаете-Кто снова рвется к власти», полосы со второй по четвертую, «О чем нам не рассказало министерство», полоса пять, «Почему никто не слушал Альбуса Думбльдора», полосы с шестой по восьмую, «Эксклюзивное интервью с Гарри Поттером», полоса девять… М-да, – Гермиона сложила и отшвырнула газету, – теперь им есть о чем писать. А интервью с Гарри вовсе не эксклюзивное, оно было в «Правдоборе»…

– Папа его продал, – обычным мечтательным тоном произнесла Луна, переворачивая страницу журнала. – И между прочим, за очень хорошие деньги, так что летом мы едем в Швецию, искать складкорогих стеклопов.

Гермиона некоторое время боролась с собой, затем сказала:

– Звучит заманчиво.

Джинни встретилась взглядом с Гарри и быстро отвернулась, пряча улыбку.

– Кстати, – Гермиона села прямее и опять поморщилась, – расскажите, что в школе-то творится.

– Флитвик убрал болото, – поведала Джинни, – причем за три секунды. Но маленький кусочек под окном оставил и велел обнести веревками…

– Зачем? – поразилась Гермиона.

– Говорит, очень уж здорово сделано, – пожала плечами Джинни.

– Он его оставил как памятник Фреду и Джорджу, – с набитым ртом промычал Рон. – Это все они прислали, – пояснил он для Гарри и показал на гору шокогадушек. – С хохмазином-то, видно, полный порядок, а?

Гермиона посмотрела неодобрительно и спросила:

– Значит, как только Думбльдор вернулся, все пришло в норму?

– Да, – кивнул Невилл, – все своим чередом.

– Филч небось счастлив? – спросил Рон и поставил перед собой шокогадушную карточку с Думбльдором, оперев ее о кувшин с водой.

– Ничего подобного, – ответила Джинни. – Он ужасно горюет… – Она понизила голос до шепота. – Все твердит: Кхембридж – лучшее, что было с «Хогварцем» за всю его историю…

Все шестеро обернулись. На койке напротив, уставившись в потолок, лежала профессор Кхембридж. Думбльдор вызволил ее из плена; как ему это удалось, не знал никто, но он вернулся из леса без единой царапины. Кхембридж ничего не рассказывала – после возвращения в замок она, насколько знали ребята, вообще толком не говорила. Что с ней сейчас, тоже было непонятно. Из встрепанных мышастых волос, раньше всегда аккуратно уложенных, до сих пор торчали листья и веточки, но в остальном Кхембридж выглядела как обычно.

– Мадам Помфри говорит, это шок, – шепнула Гермиона.

– Скорее тоска, – возразила Джинни.

– Зато если сделать вот так, она проявляет признаки жизни. – И Рон пощелкал языком. Кхембридж с полоумным видом села в постели.

– Что с вами, профессор? – крикнула мадам Помфри, высовывая голову из своего кабинета.

– Ничего… ничего… – отозвалась Кхембридж, опускаясь на подушки. – Должно быть, приснилось…

Гермиона и Джинни, прыснув, уткнулись в одеяло.

– Кстати, о кентаврах, – немного успокоившись, сказала Гермиона. – Кто сейчас преподает прорицание? Фиренце останется?

– А куда ему деваться? – пожал плечами Гарри. – Табун его назад не примет.

– Наверно, они с Трелони оба будут преподавать, – предположила Джинни.

– Спорим, Думбльдор жалеет, что не смог отделаться от Трелони, – промычал Рон, прожевывая четырнадцатую шокогадушку. – И вообще, бесполезный предмет, Фиренце тоже не лучше…

– Как ты можешь?! – воскликнула Гермиона. – Мы же знаем теперь, что бывают настоящие пророчества!

У Гарри заколотилось сердце. О содержании пророчества он не говорил ни Рону, ни Гермионе, никому. Все знали от Невилла, что оно разбилось, когда Гарри волок его по ступеням в Зале Смерти, и Гарри их не разубеждал. Он представлял себе лица друзей, когда они узнают, что он неизбежно станет либо убийцей, либо жертвой… Нет, он к этому не готов.

– Жалко, что оно разбилось, – тихо произнесла Гермиона, покачав головой.

– Да, жалко, – отозвался Рон. – Зато и Сами-Знаете-Кто не узнал, про что там было… Ты куда? – удивленно и расстроенно воскликнул он, увидев, что Гарри встает.

– Э-э… к Огриду, – ответил Гарри. – Он только что вернулся, я обещал его навестить и рассказать, как вы тут.

– Тогда ладно, – проворчал Рон, поглядев на яркое голубое небо за окном. – Вот бы и нам с тобой.

– Передавай от нас привет! – крикнула вдогонку Гермиона. – И узнай, как дела у… у его маленького друга!

Гарри махнул рукой – мол, понял – и вышел из палаты.

Даже для воскресенья в замке было на редкость тихо. Все на улице, на солнышке, наслаждаются последними школьными днями, когда не надо делать уроков и ничего повторять. Гарри брел по пустынному коридору, выглядывая в окна: кто-то носился над стадионом, играя в квидиш, а два человека плавали в озере в сопровождении гигантского кальмара.

Гарри сам не знал, хочется ему одиночества или нет; из компании он сразу порывался уйти, но стоило остаться одному, как хотелось общества. Хотя, пожалуй, и правда неплохо бы навестить Огрида, они еще толком не разговаривали после его возвращения…

Едва он спустился с мраморной лестницы, справа из слизеринской общей гостиной вышли Малфой, Краббе и Гойл. Гарри застыл; то же сделали Малфой и компания. Все молчали; лишь со двора в открытые двери неслись крики, смех и плеск.

Малфой огляделся – проверял, нет ли поблизости учителей, – а затем прошипел Гарри:

– Ты покойник, Поттер.

Гарри поднял брови.

– Вот так номер, – сказал он, – чего ж я тогда хожу.

Гарри еще никогда не видел Малфоя в такой ярости и с неким отстраненным удовлетворением смотрел в это бледное, острое, искаженное злобой лицо.

– Ты поплатишься, – свирепо выдохнул Малфой, – за то, что сделал с моим отцом… Уж я позабочусь.

– Дрожу от страха, – саркастически отозвался Гарри. – Конечно, по сравнению с вами лорд Вольдеморт – так, пустячок… Что? – добавил он, заметив их потрясение при звуке ужасного имени. – Он же приятель твоего папаши? Ты же не боишься его, нет?

– Думаешь, ты теперь большой человек, Поттер, – процедил Малфой, вместе с Краббе и Гойлом надвигаясь на Гарри. – Подожди. Я тебя достану. Ты не можешь засадить моего отца в тюрьму…

– Уже смог, не так давно, – заметил Гарри.

– Дементоры ушли из Азкабана, – негромко сказал Малфой. – Папа и остальные очень скоро будут на свободе…

– Наверно, – согласился Гарри. – Зато все будут знать, какое они дерьмо…

Рука Малфоя метнулась к волшебной палочке, но опередить Гарри было трудно – он выхватил палочку раньше, чем Малфой донес руку до кармана.

– Поттер!

Крик звонко разнесся по вестибюлю. На лестнице из подземелья показался Злей. На Гарри накатила невиданная злоба, намного сильнее его ненависти к Малфою… Что бы ни говорил Думбльдор, Злея он не простит никогда… никогда…

– Что это вы делаете, Поттер? – как всегда, холодно осведомился Злей, подходя ближе.

– Думаю, каким проклятием зачаровать Малфоя, сэр, – свирепо выпалил Гарри.

Злей потрясенно на него уставился.

– Немедленно уберите палочку, – отрывисто приказал он. – Минус десять баллов с «Грифф…».

Злей бросил взгляд на гигантские песочные часы и усмехнулся.

– Вот оно что. У «Гриффиндора» уже не осталось баллов. В таком случае, Поттер, придется нам…

– Начислить новые?

На пороге замка стояла профессор Макгонаголл. В одной руке она держала клетчатый саквояж, другой тяжело опиралась на трость, но в целом выглядела прекрасно.

– Профессор Макгонаголл! – воскликнул Злей, бросаясь к ней. – Вижу, вас выписали!

– Да, профессор Злей. – Профессор Макгонаголл дернула плечами, сбрасывая дорожный плащ. – Теперь я как новенькая. Ну-ка, вы, двое… Краббе… Гойл…

И она царственно поманила их к себе. Краббе и Гойл приблизились, неловко шаркая ногами.

– Держите, – профессор Макгонаголл пихнула саквояж Краббе, а плащ – Гойлу, – отнесите-ка это ко мне в кабинет.

Краббе и Гойл повернулись и затопотали вверх по мраморной лестнице.

– Итак, – сказала профессор Макгонаголл, глядя на песочные часы. – Я считаю, Поттер и его друзья заслужили по пятьдесят баллов за то, что мир узнал наконец о возвращении Сами-Знаете-Кого. Что скажете, профессор Злей?

– Что? – переспросил тот, хотя все расслышал – Гарри был в этом уверен. – О… ну… мне кажется…

– Значит, по пятьдесят Поттеру, двоим Уизли, Лонгботтому и мисс Грейнджер, – провозгласила профессор Макгонаголл, и в нижнюю колбу гриффиндорских часов градом посыпались рубины. – Ах да, и пятьдесят мисс Лавгуд, – добавила она, и в часах «Вранзора» просыпались вниз сапфиры. Далее… Насколько я поняла, вы хотели вычесть у «Гриффиндора» десять баллов? Прошу…

Десять рубинов перелетели обратно в верхнюю колбу, но внизу тем не менее осталось весьма внушительное количество.

– Ну-с, Поттер, Малфой, в такой замечательный день в помещении делать нечего, – бодро объявила профессор Макгонаголл.

Гарри не нужно было повторять дважды; он сунул палочку в карман и быстрым шагом направился к парадной двери, не оборачиваясь на Злея и Малфоя.

Потом он побрел к хижине Огрида. Солнце палило нещадно. Вокруг, в траве, валялись школьники – загорали, беседовали, читали воскресный «Оракул», ели конфеты, поглядывали на Гарри; окликали его, махали руками, стремясь показать, что, как и «Оракул», отныне считают его героем. Гарри никому не отвечал. Он понятия не имел, что им известно о случившемся три дня назад, но до сих пор расспросов избежать удавалось, и пусть так и остается.

Сначала, постучав в дверь хижины, Гарри подумал, что Огрида нет дома, но вскоре из-за угла выскочил Клык и от великого счастья встречи едва не сбил Гарри с ног. Как выяснилось, Огрид на огороде собирал стручковую фасоль.

– А, Гарри! – просиял он, когда Гарри подошел к ограде. – Заходь, заходь, одуванчикового сока глотнем… Ну, как жизнь? – спросил Огрид уже за столом. Перед ними стояли стаканы ледяного сока. – Ты… э-э… как вообще, а?

По озабоченному лицу Огрида было понятно, что он имеет в виду не состояние здоровья.

– Нормально, – поспешно ответил Гарри. Говорить о том, что Огрид подразумевал на самом деле, было невыносимо. – Лучше расскажи, где ты был?

– Скрывался в горах, – сказал Огрид. – В пещере, как Сириус, когда он… – Огрид осекся, хрипло откашлялся, посмотрел на Гарри, отхлебнул сока. – А теперь вот вернулся, – неловко закончил он.

– Выглядишь… получше, – заметил Гарри, намеренно уводя разговор в сторону.

– Чего?.. А… да. – Огрид ощупал лицо. – Гурпи стал намного лучше, намного. Так был рад, когда я возвернулся, уж так рад. Он парень неплохой, честно… я вот думаю, ему бы подружку…

В обычной жизни Гарри постарался бы отговорить Огрида от опасной затеи; ничего хорошего, если в лесу поселится еще один гигант, точнее гигантесса, возможно, еще диче и необузданнее, – но сил на споры как-то не было. Ему снова захотелось побыть одному, и, чтобы поскорее завершить визит, он поспешно выглотал сразу полстакана.

– Теперь все знают, что ты говорил правду, – неожиданно и очень мягко сказал Огрид. Он внимательно смотрел на Гарри. – Так-то лучше, да?

Гарри пожал плечами.

– Знаешь… – Огрид наклонился к нему через стол. – Я Сириуса знал подольше твоего… Он умер на поле боя – как хотел…

– Он вообще не хотел умирать! – сердито воскликнул Гарри.

Огрид склонил косматую голову.

– Яс’дело, не хотел, – согласился он. – Но все равно, Гарри… он был не из тех, которые дома сидят, пока другие дерутся. Он бы извелся, коли б знал, что не бросился тебе пособить…

Гарри вскочил.

– Мне надо навестить Рона и Гермиону, – как автомат сказал он.

– А, – расстроился Огрид. – А… ладно… тогда пока… заходи, как будет минутка…

– Да… хорошо…

Гарри бросился к двери, распахнул ее, выскочил – Огрид даже не успел толком попрощаться – и побрел обратно. Все опять ему что-то кричали… Он зажмурился, мечтая, чтобы все исчезли, чтобы, когда он откроет глаза, во дворе никого не было…

Еще несколько дней назад он многое отдал бы, чтобы колдовской мир поверил в возвращение Вольдеморта, признал, что он, Гарри, не лгун и не псих. Но теперь…

Он прошел вдоль озера, сел на берегу, укрывшись за кустами, и уставился на посверкивающую водную гладь, размышляя…

Быть может, ему потому так хочется быть одному, что после разговора с Думбльдором он остро чувствует свою обособленность. Он словно окружен невидимой стеной. На нем лежит – всегда лежала – печать. Просто раньше он не понимал, что это значит…

И все же, сидя здесь, на берегу, с невероятной тяжестью на сердце, с незаживающей раной в душе, он не мог толком испугаться. Светило солнце, отовсюду доносился смех, и, хотя Гарри чудилось, будто он принадлежит к совсем иному миру, трудно было поверить, что в его жизни – возможно, под самый занавес – случится убийство…

Он просидел очень долго, глядя на воду и стараясь не думать о крестном, не вспоминать, как однажды, вон там, на другом берегу, Сириус упал, отгоняя дементоров…

Лишь когда село солнце, Гарри понял, что замерз. Он встал и пошел к замку, рукавом утирая лицо.

За три дня до конца учебного года Рона и Гермиону выписали из лазарета. Гермиона то и дело порывалась поговорить о Сириусе, но Рон всякий раз на нее шикал. Гарри не понимал, готов ли к такому разговору; это зависело от настроения. Зато он был уверен: несмотря на все теперешние несчастья, на Бирючинной улице он будет отчаянно скучать по «Хогварцу». Даже зная, почему необходимо проводить там лето, примириться с домом родственников Гарри не мог. Наоборот, на сей раз думать о возвращении было совсем тошно.

Профессор Кхембридж покинула «Хогварц» за день до окончания триместра. Она крадучись вышла из лазарета во время ужина, явно не желая афишировать свое отбытие, но, к несчастью для себя, встретилась с Дрюзгом, а тот решил воспользоваться последней возможностью и выполнить наказ Фреда и Джорджа. Полтергейст долго преследовал Кхембридж, стукая ее по спине то тростью, то носком, набитым мелом. Школьники высыпали в вестибюль смотреть, как она убегает, а кураторы колледжей, хотя и пытались это пресечь, но без особого рвения. Более того, профессор Макгонаголл, невнятно высказав пару упреков, вернулась за стол и довольно громко выразила сожаление, что не может сама бежать за Кхембридж, подбадривая ее криками, поскольку Дрюзг одолжил ее палку.

Наступил последний вечер; все упаковали вещи и готовились идти на прощальный пир, а Гарри даже не приступал к сборам.

– Уложишься завтра! – крикнул Рон с порога спальни. – Пошли, я с голоду умираю.

– Я скоро… ты иди вперед…

Рон ушел, дверь закрылась, но Гарри не шевелился. Меньше всего на свете ему хотелось идти на пир. Наверняка Думбльдор в своей речи скажет что-нибудь про него и про Вольдеморта; собственно, все это в прошлом году уже было…

Гарри вытащил из сундука скомканные мантии, чтобы освободить место для аккуратно сложенных, и вдруг заметил в уголке плохо упакованный сверток. Он наклонился, достал сверток из-под кроссовок, посмотрел…

И сразу вспомнил: это дал ему Сириус перед самым отъездом с площади Мракэнтлен после Рождества. Если понадоблюсь – воспользуйся…

Гарри очень медленно опустился на кровать и развернул упаковку. Из свертка выпало квадратное зеркальце. Очень старое; грязное уж точно. Гарри поднес зеркальце к лицу, увидел свое отражение.

Перевернул обратной стороной. Там рукой Сириуса было нацарапано:

Это двустороннее зеркальце, другое у меня. Если захочешь поговорить, погляди в него и назови мое имя; ты появишься в моем зеркале, а я в твоем. Мы с Джеймсом всегда переговаривались так, когда отбывали разные наказания.

Сердце зачастило, чуть не выпрыгивая из груди. Он вспомнил, как четыре года назад видел родителей в Зеркале Джедан. Он сможет опять говорить с Сириусом, прямо сейчас!..

Гарри огляделся – в спальне никого. Потом дрожащими руками поднес зеркало к лицу и громко, четко сказал:

– Сириус.

От дыхания гладкая поверхность затуманилась. Гарри поднес зеркальце ближе, весь дрожа от волнения, но внутри моргали определенно его собственные глаза.

Он протер зеркало и, очень отчетливо выговаривая каждую букву, так что слова звонким эхом разнеслись по комнате, позвал:

– Сириус Блэк!

Ничего. Из зеркала смотрела разочарованная физиономия – и тоже его собственная…

У Сириуса не было с собой зеркальца, когда он ушел в арку, сказал тихий голосок в голове. Поэтому ничего не получается…

Гарри пару секунд сидел неподвижно, потом швырнул зеркальце в сундук. Оно разбилось. Одну долгую, счастливую, сияющую минуту он был уверен, что сейчас увидит Сириуса, поговорит с ним…

Разочарование жгло горло; Гарри встал и принялся как попало бросать вещи в сундук, поверх зеркальца…

И тут ему в голову пришла одна мысль… Гораздо лучше зеркала… много, много лучше… как же он раньше не додумался… почему раньше не спросил?

Он выскочил из спальни и понесся вниз по винтовой лестнице, на бегу стукаясь о стены и сам не замечая; пролетел по общей гостиной, быстро вылез в дыру и помчался по коридору, не обращая внимания на несущиеся вслед крики Толстой Тети:

– Пир вот-вот начнется, можешь не успеть!

Но Гарри не собирался на пир…

Почему, когда совсем не нужно, везде полно привидений, а сейчас…

Он бежал по лестницам, по коридорам и не видел никого, ни мертвых, ни живых. Очевидно, все в Большом зале. Перед классом заклинаний Гарри выдохся, остановился и безутешно подумал, что придется ждать до конца пира…

Но, когда он уже потерял надежду, в конце коридора проплыла прозрачная фигура.

– Эй! Эй, Ник! НИК!

Сэр Николас де Мимси-Порпингтон обернулся, просунув сквозь стену ненадежно сидящую на шее голову в экстравагантной шляпе с пером.

– Добрый вечер. – Призрак вытянул из стены все тело и улыбнулся Гарри. – Значит, не я один отрешился от жизни и все проспал? В совершенно ином, впрочем, смысле.

– Ник, можно тебя спросить?

Невероятно странное выражение вползло на лицо Почти Безголового Ника; он сунул палец под тугой воротник и в задумчивости его оттянул. Это занятие он прекратил, лишь когда чуть не перерезал себе шею окончательно.

– Э-э… сейчас, Гарри? – в явном замешательстве спросил Ник. – А подождать нельзя? Может быть, после пира?

– Нет… Ник… пожалуйста, – взмолился Гарри. – Мне очень нужно. Пойдем сюда.

Гарри открыл дверь в ближайший класс.

– Ну хорошо, – обреченно вздохнул Почти Безголовый Ник. – Не могу сказать, что я этого не ждал.

Гарри вежливо открыл перед ним дверь, но призрак проскользнул сквозь стену.

– Чего ждал? – спросил Гарри, закрывая дверь.

– Что ты придешь ко мне. – Ник подплыл к окну и посмотрел на темный двор. – Это случается время от времени… когда кто-то переживает… утрату.